1-9стр

ИСТОРИОГРАФИЯ ИСТОРИИ НОВОГО И НОВЕЙШЕГО ВРЕМЕНИ СТРАН ЕВРОПЫ И АМЕРИКИ

Под редакцией профессора И. П. Дементьева и профессора А. И. Патрушева

Рекомендовано

Министерством образования Российской Федерации в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений

Москва «Простор» «ЧеРо» 2000

1>1,К 63.3

Редакционная коллегия:

И.В. Григорьева, Г.И. Зверева, В.В. Согрин, И.П. Дементьев, А.И. Патрушев

Научно-вспомогательная и организационная работа выполнена В. Г. Васениным, Н. В. Кирсяновой

Рецензенты:

кафедра истории и политики стран Европы и Америки МГИМО МИД РФ (зав. кафедрой д-р исторических наук. проф. В. О. Печатиов). д-р ист. наук Л. 11. Репина (Институт всеобщей истории РАН)

Историография истории нового и новейшего времени стран Европы и Америки (Учебное пособие для студентов).

Под ред. И. П. Дементьева, А. И. Патрушева- М.: Простор, 2000. -с. 432 ISBN 5-900 451-22-4

В учебном пособии рассматривается историческая наука XX века в ведущих странах Европы и Америки. Показаны основные историографические направления и школы, творчество ведущих историков отдельных стран, их вклад в развитие мировой исторической науки. Значительное внимание уделено становлению и развитию «новой научной истории», её главным чертам и особенностям. Охарактеризованы проблематика исторических исследований, исторические центры, учреждения и периодика. Книга является продолжением вышедшего в 1990 г. учебного пособия «Историография истории нового времени стран Европы и Америки»

ISBN 5-900 451-22-4

© Издательство «Простор», 2000

Вышедший в 1990 г. коллективный труд "Историография нового времени стран Европы и Америки" охватывал ис­торию исторической науки по проблемам нового времени от эпохи Возрождения до начала XX века и получил благожелатель­ную оценку научной общественности. На­стоящее издание представляет собой про­должение и завершение этого труда. Оно содержит обзор развития европейской и американской исторической науки в но­вейшее время. В нем рассматриваются за период с 1918 г. до середины 1990-х годов главные проблемы как новой, так и но­вейшей истории.

За прошедшее время между выходом в свет двух томов в стране произошли глу­бокие перемены. После распада СССР возродилось суверенное Российское госу­дарство, произошли существенные изме­нения в общественно- политической жиз­ни, создавшие основу для идейного плю­рализма. Уходит в прошлое целая эпоха. Это оказало глубокое влияние на истори­ческую науку, органически включенную в жизнь современного общества. Перед оте­чественными учеными встала настоятель­ная потребность в формировании нового понимания истории и обогащении самих подходов к постижению прошлого. Это понимание должно учитывать новейшие тенденции в развитии зарубежной исто­риографии и вести с ней постоянный творческий диалог, что непременно пред­полагает знание этих тенденций. То об­стоятельство, что при сохранении опреде­ленной национальной специфики почти во всех странах наблюдаются одинаковые либо сходные явления и процессы инте­грационного характера, позволяет гово­рить о поистине единой мировой науке, органической частью которой становится

российская историография.

Авторы настоящего учебного пособия стремились воспроизвести с возможной полнотой явления и процессы, происхо­дящие в зарубежной исторической науке XX века, ее достижения и слабости, ос­новные проблемы и результаты ее разви­тия к середине 90-х годов нашего столе­тия. При этом особое внимание обращено на "новую историческую науку", выдви­нувшую в последние десятилетия количе­ственный анализ и плодотворный меж­дисциплинарный подход.

При анализе советской историографии авторы отходят от представления о мар­ксизме как единственно научной методо­логии социально-исторического познания, но и не приемлют нигилистического отри­цания материалистического понимания истории. Это дает возможность более взвешенно и объективно рассмотреть раз­витие советской историографии, выделить действительно глубокие исследования, обогатившие мировую историческую нау­ку и отсечь конъюнктурные работы.

К сожалению, ввиду трудностей объек­тивного и финансового характера выход в свет данного издания затянулся на не­сколько лет. Кроме того, рамки опреде­ленного объема книги вынудили отказать­ся от рассмотрения исторической науки ряда тех стран, которые были представле­ны в первом томе (Австрия, Испания, Скандинавия, страны Восточной Европы). Конечно, это в известной мере обеднило содержание данного труда, но, тем не ме­нее, в нем достаточно полно представлена историческая наука тех стран, которые играют ведущую роль и определяют об­щий уровень развития мировой историо­графии.

Таковы некоторые проблемы, связан-

ные с написанием учебного пособия по историографии нового и новейшего вре­мени. Конечно, более выверенные оценки деятельности историков, школ, направле­ний в свою очередь зависят от нашего от­ношения к тем или иным изучаемым исто­рическим событиям, а процесс их нового осмысления далеко не закончен. Автор­ский коллектив кафедры новой и новей­шей истории исторического факультета МГУ, работавший над созданием этой книги, пытается, однако, уже сейчас дать

хотя бы неполные ответы на возникающие проблемы.

Поэтому мы оставляем право за чита­телем, (а учебное пособие предназначено для студентов, аспирантов, преподавате­лей курсов историографии всеобщей ис­тории), полное право как на согласие с нашими трактовками и интерпретациями, так и на сомнения, возражения и критику, которую редакционная коллегия учебного пособия с благодарностью примет.

Часть

I

Историческая наука в межвоенный период (1918-1945)

Введение

Ураган первой мировой войны разме­тал многие привычные старые каноны, обнаружил хрупкость европейской циви­лизации и культуры, резко усилил сомне­ния в поступательной направленности исторического процесса. Были поколебле­ны и уверенность в настоящем, и вера в будущее, возросли настроения скепсиса и разочарования.

В горниле войны и революций сгорели три крупнейших империи - Российская, Австро-Венгерская и Османская. Однако, кроме России, революционный подъем 1918-1920 гг. везде потерпел неудачу. Ми­ровая и гражданская войны изолировали российскую революцию от остальной Ев­ропы в течение трех лет наиболее острого социального кризиса капиталистической системы, что позволило успешно спра­виться с пролетарскими выступлениями в Германии, Австрии, Италии и Венгрии. Эти поражения показали, что исторически сложившийся перевес сил капитализма в Центральной и Западной Европе над ради­кальной частью рабочего класса сохра­нился и после первой мировой войны. Тем не менее, пролетариат оставался грозным противником буржуазии, опасавшейся роста хорошо организованных и жестко руководимых Коминтерном коммунисти­ческих партий.

Оказался краткосрочным и подъем экономики. Уже в 1929 г. из США в Евро­пу перекинулся величайший в истории экономический кризис, вызвавший ги­гантскую безработицу и новый всплеск социальных конфликтов. Кризис завершил начавшийся ранее процесс свертывания либерально-парламентарной демократии и установления террористических автори­

тарных и тоталитарных режимов в Ита­лии, Германии, Австрии, Венгрии, Испа­нии, Португалии и ряде других стран Вос­точной и Юго-Восточной Европы.

Мировой экономический, демографи­ческий (почти во всех промышленно раз­витых странах коэффициент воспроизвод­ства населения был в 1930-1939 гг. мень­ше единицы, т.е. умирало больше, чем рождалось) и политический кризис озна­чал конец того типа развития и экономи­ческого роста, который был характерен для XIX века. Новые технологии, научные открытия (волновая механика, квантовая физика, создание искусственных изотопов, первые шаги кибернетики и телевидения, зарождение ракетной техники, создание антибиотиков, проникновение в тайны человеческой души на основе психоанали­за), изменение самого образа жизни в 30-е годы являлись проблеском новой цивили-задионной системы, родовыми схватками будущего мира.

Новым явлением в развитии мировой исторической науки 20-30-х годов стало возрастание интереса к марксизму, до первой мировой войны явление редкое и присущее только отдельным, наиболее глубоким ученым, например, Максу Вебе-ру. Однако потрясения войны и револю­ции в России, которые, казалось бы, под­тверждали марксистскую концепцию о неизбежной смене обреченного капита­лизма социализмом привели к новой тен­денции, к ускоренному развитию социаль­но-экономических исследований, истории социально-классовой борьбы, рабочего движения, к попыткам нащупать общие закономерности исторического развития. Так, на VI Международном конгрессе ис-

ториков в Осло в 1928 году его председа­тель, крупнейший норвежский историк X. Кут сделал доклад о роли классовой борь­бы в истории, используя принципы мар­ксистской методологии, интерес к мар­ксизму особенно заметен был в Германии и Франции.

В 20-е годы советскую историческую науку, которая, естественно, была метро­полией марксизма, за рубежом еще рас­сматривали как наследницу дореволюци­онной российской, имевшей высокую на­учную репутацию.

Однако диалога и сотрудничества не получилось. Уже к концу 20-х годов исто­риков старой школы в СССР перестали допускать к участию в международной научной жизни.

Поворот к конфронтации ясно прозву­чал в апреле 1929 года в выступлении М. Н. Покровского на пленуме Коммунисти­ческое академии, в котором он потребовал положить конец "мирному сотрудничест­ву" марксистов с учеными иных теорети­ческих и политических взглядов и начать на них "решительное наступление". С это­го времени советская историческая наука окончательно вступила на путь идейно-научного изоляционизма, имевшего для ее развития пагубные последствия, подмену диалога монологом, творчески бесплод­ным в силу монопольного диктата идеоло­гии.

Все это не могло не сказаться на разви­тии мировой исторической науки, кото­рую невозможно обособить или оторвать от совокупности всей интеллектуальной деятельности человечества. На рубеже 20-30-х годов возрастает стремление ответить на тревожные вопросы эпохи либо созда­нием глобальных теорий всего историче­ского процесса, либо в форме историче­ских сопоставлений и аналогий с про­шлым, либо путем расширения историче­ского горизонта, включения новых сфер и проблем в область исследования.

Интерес к вопросу о смысле истории приобрел такое значение потому, что в отличие от прошлого были поставлены под сомнение не просто представления об

отдельных сторонах исторического про­цесса - моральной, социально-экономической, религиозной. Оказалась поколебленной сама ценность и целост­ность истории как таковой. Классический позитивизм XIX века с его верой в линей­ный прогресс вновь и окончательно про­явил свою неспособность ответить на но­вые вопросы и решить новые проблемы.

О вулканической взрывной подпочве истории сигнализировала необыкновенно артистическая книга немецкого философа Освальда Шпенглера (1880-1936) "Закат Европы" (2 тома, 1918-1922), ошелом­ляющее впечатление от которой как нель­зя лучше соответствовало духовной атмо­сфере послевоенной Европы.

В основе концепции Шпенглера лежа­ла идея культурно-исторического цикла в сочетании с принципом замкнутости ло­кальных культур. Пионером этих идей Шпенглер не был. О круговороте в исто­рии не раз писали самые различные мыс­лители от древности (Чжоу Янь, Гераклит, Платон) до нового времени (Дж. Вико, И. В. Гёте, Н. Я. Данилевский, Ф. Ницше). Но в отличие от них Шпенглер абсолютизи­ровал свою основополагающую идею, превратив самобытность каждой отдель­ной культуры в полную ее обособлен­ность.

Опираясь на обширный материал исто­рии, археологии, этнографии, филологии, искусствоведения и прочих наук и проде­монстрировав широчайшую эрудицию, Шпенглер раздвинул границы традицион­ной исторической науки и показал несо­стоятельность европоцентризма. Будучи историком культуры, он специфически толковал ее не как единую общечеловече­скую, а как расколотую на восемь отдель­ных культур, каждая из которых возникает как органический порыв некой души по темной воле рока из бессознательных недр не менее темной прадуши.

Эти культуры, по концепции Шпенгле­ра, следующие: египетская, вавилонская, китайская, греко-римская, византийско-арабская, западноевропейская и культура майя. Иногда он упоминал и о рождаю-

щейся только сейчас девятой культуре -русско-сибирской.

Каждая из этих культур подчинена же­сткому биологическому ритму продолжи­тельностью примерно в тысячу лет и про­ходит этапы жизни как организм - рожде­ние, цветение, увядание, смерть. Каждая из них непроницаема для остальных, по­скольку устремлена к самовыражению в присущем только ей ритме и тактах, к са­мопониманию в только ей грезящихся об­разах и символах. Ни одна из этих миро­вых культур не имеет, по Шпенглеру, ни­каких преимуществ перед другими. Но не потому, что все они равновелики, а пото­му, что они природные живые организмы, по отношению к которым такое понятие как оценка неприменимо вообще.

В развитии каждой из культур Шпенг-лер выделял два главных этапа - восхож­дения и упадка, который он называл "ци­вилизацией" или "окостенением", связан­ным с наступлением эпохи масс. Симво­лами этой эпохи являются огромные горо­да, приходящие на смену тесно связанным с природой деревням и небольшим город­кам. Последней конвульсией каждой куль­туры, по Шпенглеру, является появление "Цезаря" (человека или государства, все равно), ведущего мировую войну и уста­навливающего свое абсолютное господ­ство над данной культурой. Хотя эта чере­да войн есть форма самоотрицания и ги­бели культуры, Шпенглер относился к этому с мрачным воодушевлением, ибо не видел для людей эпохи цивилизации ни­какого иного смысла, кроме участия в та­ких войнах.

Концепция Шпенглера была чрезвы­чайно, "свинцово", по словам Томаса Манна, фаталистична. Она не оставляла человеку никакой иной перспективы, кро­ме предписанного ему культурой требова­ния "героического пессимизма". Но она настолько отвечала смятению умов после­военной Европы, что появление книги "Закат Европы" стало подлинной сенсаци­ей, а ее автор - кумиром тех кругов, кото­рые ориентировались не на разумность теоретической аргументации (ее у Шпенг­

лера не было вообще), а на эмоциональ­ные переживания, навеянные пророчески эстетствующей манерой изложения и ожиданием грядущего апокалипсиса за­падной культуры.

На первый взгляд, внешне сходную с концепцией Шпенглера направленность носила и грандиозная теория историческо­го развития, созданная британским уче­ный Арнольдом Джозефом Тойнби (1889-1975) в монументальном двенадца­титомном труде "Постижение истории" (в 1934-1939 гг. вышли первые шесть томов).

Как и Шпенглер, Тойнби считал исто­рическое существование человечества раздробленным на самозамкнутые едини­цы, которые он называл цивилизациями и насчитывал их (в окончательном вариан­те) 21. Но от своего немецкого предшест­венника Тойнби отличался в двух отноше­ниях. Во-первых, он не настаивал на фата­листическом характере истории, а призна­вал за человеком способность к свободно­му выбору и самоопределению. Во-вторых, Тойнби отвергал непроницае­мость друг для друга отдельных культур и считал, что объединяющую роль в исто­рии играют мировые религии (ислам, буд­дизм, христианство), которые и являются высшими ценностями и ориентирами ис­торического процесса. Таким образом, в отличие от Шпенглера Тойнби восстанав­ливал, хотя и в ослабленной форме, идею единства мировой истории.

Неповторимый же облик каждой циви­лизации Тойнби связывал с географиче­ской средой ее обитания, а динамику раз­вития (стадии возникновения, роста, над­лома, упадка и разложения) - с "законом вызова и ответа", включая в "вызов" как природные, так и социальные факторы.

Адекватный "ответ" на "вызов" - это, по Тойнби, заслуга "творческого мень­шинства", которое выдвигает новые идеи и проводит их в жизнь благодаря своему дарованию и моральному авторитету в массах. Но по мере развития цивилизации правящая элита постепенно и неумолимо превращается в замкнутую самовоспроиз­водящуюся касту, утрачивает творческие

способности и деградирует. Она превра­щается в "господствующее меньшинство" и опирается не на талант и авторитет, а на материальные инструменты власти, преж­де всего на силу оружия. Она уже неспо­собна адекватно реагировать на новые "вызовы", что ведет к надлому и гибели цивилизации.

Кризис усугубляется появлением "внутреннего и внешнего пролетариата". К первому Тойнби относил слои людей, ве­дущих паразитическое люмпенское суще­ствование, которые не хотят ни трудиться, ни защищать родину, но зато готовы в любой момент затеять кровавую смуту, если не получат вожделенных "хлеба и зрелищ".

"Внешним пролетариатом" являются те народы на границах цивилизации, которые еще ведут варварское существование и угрожают постоянными набегами и втор­жениями. Внутренние противоречия и внешние удары ведут цивилизацию к ги­бели, которая, однако, фатально не предо­пределена и может быть' отсрочена либо рациональной политикой правящей элиты, либо "единением духа" на основе общих ценностей, главной из которых Тойнби считал вселенскую религию.

В поистине фантастической по богат­ству содержания концепции Тойнби было немало логических неувязок, неясностей и фактических ошибок, сомнительных ана­логий. Но он впервые столь глубоко раз­работал понятие "цивилизация" и стре­мился показать, что история доступна для понимания и постижения, а человечество способно дать достойный ответ на все но­вые и новые "вызовы".

"Культурно-историческая монадоло­гия", т.е. представление об истории чело­вечества, как состоящей из самозамкнутых дискретных единиц, Шпенглера и Тойнби при всех издержках раз и навсегда показа­ла несостоятельность глобальной схемы мирового исторического процесса на ос­нове обобщения опыта только Западной Европы.

В мировой исторической науке межво­енного периода наблюдалось определен­

ное противоречие. С одной стороны, раз­очаровавшись в позитивизме, многие ис­торики декларировали непознаваемость прошлого. Так, столь видные представи­тели американской историографии как Чарлз Бирд (1874-1948) и Карл Лотус Беккер (1873-1945) заявили, что истори­ческое познание произвольно и лишено всякой научности. Они утверждали, что "написание истории - акт веры" (Ч. Бирд), что "каждый сам себе историк" (К. Бек­кер).

Происходит это, по их словам, потому, что историк творит субъективно, он созда­ет факты прошлого, исходя из собствен­ных идей и представлений своего време­ни. На британской почве подобные идеи пропагандировал неогегельянец Робин Джордж Коллингвуд (1889-1943), для которого "вся история есть история мыс­ли", а в Италии, где господствовала "эти-ко-политическая школа", ее лидер Бене-детто Кроче (1866-1952) не уставал по­вторять, что "любая история есть совре­менная история". Хотя следует признать справедливой мысль Кроче и Коллингвуда о том, что историю как таковую не следу­ет сводить к истории самосознания, но для большинства людей последняя есть все же самый насущный и важный раздел исто­рического знания.

Впрочем, все эти теоретические декла­рации настолько противоречили коренным предпосылкам и практике исторической науки, что и оставались лишь декларация­ми, которым на деле не следовали даже сами их авторы, создатели значительных и совершенно реалистических исторических произведений.

Ряд историков, не поддавшихся мето­дологической растерянности, осознал не­обходимость возрождения и обновления истории именно как науки, а не как спеку­лятивной абстракции или художественно­го творчества. Против как устаревшего позитивизма, так и иррационалистическо-го субъективизма выступили французские историки Марк Блок (1886-1944) и Люсьен Февр (1878-1956), создавшие в конце 20-х годов журнал "Анналы эконо-