10 Июля 1965 года

“Габриела опять просится к Вам на прием. Она чувствовала себя замечательно, но теперь вдруг впала в состояние уныния и скуки.

Меня беспокоит, в частности, то, с какой неистовостью она сама себя колотила после того, как я отругала ее за то, что она шумела и разбудила сестру. Она то ведет себя исключительно “хорошо”, то испытывает внезапную потребность в озорстве, чего бы это ни стоило. Ее сестру очень трудно выносить, когда она плачет, и она так переполнена злобой и удрученностью, в которых сама всех упрекает, что Габриела затыкает уши руками, если стоит на своем, но часто уступает. Они прекрасно ладят и совершенно стихийно делятся друг с другом любыми угощениями, шоколадками или печеньями.

Есть еще одна вещь, о которой я хотела Вам сказать. Это ее мысли насчет того, что она девочка. Габриела спросила меня, где та дырочка, через которую заходит ребенок, а потом спросила, хотела ли я тоже быть мальчиком; она очень хочет быть мальчиком, но не стала объяснять, почему. Говорит, что в школе “мальчики” ей не нравятся. Не знаю, какое это имеет отношение к тому, о чем я сказала, но мы положили ключ от ванной комнаты не на свое место, и когда отец мылся, они влезли в ванную и как-то возбудились”.

Письмо от меня родителям

12 Июля 1965 года

“Должен попросить Вас сказать Габриеле, что в настоящее время я не могу ее принять. Придется подождать до сентября*.

Я не испытываю абсолютно никакого отчаяния от того, как идут дела. Детям действительно приходится справляться со своим проблемами у себя дома, и я нисколько не удивлюсь, если и Габриела сумеет преодолеть нынешний этап. Естественно, она думает ко мне приехать, потому что приезжала так много раз, и я, разумеется, ее снова приму, но только не сейчас”.

Письмо от матери

13 Июля 1965 года

“Я только передаю просьбу Габриелы и не высказываю своего собственного мнения насчет ее потребности приехать к Вам на прием. Мне это почти невозможно определить, так как я слишком заинтересованное лицо.

Габриела пребывает в депрессии и много плачет, но я уверена, что в ближайшее время она вполне может выбраться из этого состояния и других проблем. Что же до того, найдет ли она в себе достаточно сил, чтобы конструктивно использовать свои возможности, то это действительно важно, однако я тоже не могу определить. Иногда она кажется мне немного неискренней, как бы не в своей тарелке из-за того, что не может полностью выложиться, когда что-нибудь делает или говорит. Но, наверное, сейчас не время говорить Вам об этих долгосрочных заботах.

Прилагаю записку от Габриелы точно в соответствии с ее указаниями”.

Записка от Габриелы

(под диктовку)

“Дорогой мистер Винникотт, дорогой мистер Винникотт, дорогой мистер Винникотт, надеюсь, ты чувствуешь себя хорошо (писать не умею)”.

Письмо от матери

(два месяца спустя)

“Габриела сейчас, видимо, вполне пришла в норму, хотя я и не знаю, по какой причине. Она стала очень подтянутой и владеющей собой девочкой, часто благоразумно взвешивающей свои поступки.

Она любит детский сад, куда ходит на два с половиной часа каждый день, и очень хочет с кем-нибудь подружиться, но ей это трудно сделать, и она обычно играет одна, хотя играет со смыслом. Кажется, сама судьба заставляет Габриелу снова ограничиваться обществом своей маленькой сестры, и она с ней очень сблизилась.

Она стала гораздо благожелательней относиться ко мне, чем раньше.

Как всегда, я поражаюсь ее умению вникать в характер людей и ситуаций (включая и меня) и способности выражать это.

При упоминании Вашего имени ее лицо застывает, и она меняет предмет разговора. Именно так она прореагировала и сейчас, когда я сказала ей, что Вы звонили и спрашивали о ней (хотя обычно я не упоминаю о наших телефонных разговорах). Через несколько минут после этого Габриела сказала мне, что думает, будто наша бывшая любимая домработница “Заинька” ушла потому, что Габриела ей разонравилась. Говорит также, что она не нравится ребятам в детском саду.

Примерно в конце июля — начале августа у нее было очень нелегкое состояние; она казалась очень удрученной и по полночи не спала. Сначала она не могла поверить, что Вы не можете ее принять. Ей постоянно снился сон о том, что ее мать и отца разрезали на мелкие кусочки и варили в каком-то сосуде; как только она закрывала глаза, этот образ возвращался, поэтому она старалась не спать.

Следующий разговор я записала 7 августа после того, как все это уже какое-то время продолжалось: “Опять этот сон, про разрезанных”. — “А ты не можешь попытаться собрать их вместе, сделать их лучше?” — “Нет, не могу. Они слишком мелкие, прямо осколки; и от кипятка мне больно. Такие мелкие, как эти маленькие штучки, от которых больно во рту. Я должна поехать к мистеру Винникотту, доктору Винникотту. Ведь он лечит больных людей? Я думаю, что он никого так не любит, как меня. У него там полно изящных вещей. Я не могу взять с собой Сусанну, она их поломает”.

На следующий день она сказала что-то насчет того, что ей удалось собрать кусочки вместе, но кто-то все время их растаскивает. Не знаю, какова конечная судьба этой фантазии; кажется, она просто утихла.

Через несколько дней Габриела объявила: “Боюсь, я не была такой хорошей девочкой, как сейчас. Я хорошая опрятная девочка; держу вещи в порядке”. Она упорно подчеркивает, что соблюдает опрятность (что некоторым образом является благом для такой неопрятной семьи, как наша). Думаю, что я передаю лишь очень поверхностный уровень картины”.

Письмо от матери

(три недели спустя)

“Габриела несколько раз просила меня о поездке к Вам на прием. Понятия не имею, как срочно ей это нужно.

До этого она просила меня сказать Вам, что она на Вас сердится, и не просить о приеме. Когда я сказала ей, чтобы она сама Вам об этом сообщила или продиктовала письмо, она сказала, что стесняется.

В последнее время Габриела ведет себя очень деструктивно; срочно хочет натворить какие-нибудь “пакости” и гордо об этом объявляет. Обычно это выражается в том, что она рвет или режет что-нибудь на части или устраивает ералаш. В целом это нечто новое. Габриела гораздо меньше тревожится о вещах, я имею в виду, гораздо менее очевидно. Кроме того, она подолгу сосет большой палец и закручивает волосы, так что с ней явно что-то творится”.

ДВЕНАДЦАТАЯ КОНСУЛЬТАЦИЯ