cTwIscGaDi

Вспомним системную теорию общества Парсонса. Согласно этой теории, общественная система, состоящая из субсистем экономики и государственной власти, преобразует внешнюю среду в соответствии со своими принципами интеграции. Так как культурная традиция, нормативная организация общества и идентичность личностей также относятся к окружающей среде для субсистем, последние оказывают на них влияние посредством внутрисистемных «медиумов регулирования» – денег и власти. Такой смысл несёт в себе термин медиатизация.

Прежде всего, Ю. Хабермас отмечает, что для постижения ориентации деятельности людей-работников автономных организаций в экономической и административной субсистемах (то есть работников капиталистических фирм и государственных учреждений) методология системного функционализма предоставляет больше возможностей, чем теория действий Макса Вебера. Немецкий социолог сконцентрировал своё внимание на изучении индивидуальных планов действий; социальное же взаимодействие он выводил им из законов стратегической деятельности. Парсонс же сразу отталкивался от идеи распределения функций самосохранения любой организации между людьми, в неё входящими; то, каким образом происходит подобного рода распределение, можно «прочитать» в формальных условиях, выполнение которых обеспечивает человеку принадлежность к организации.

Попробуем переосмыслить определить понятие целерациональности Макса Вебера с позиции системного функционализма, опираясь на теорию социальной эволюции Хабермаса. Согласно этой теории, капиталистическое общество возникает после того, как в жизненном мире утверждается институциональный механизм формального права. Он закрепляет в общественном сознании и в структуре межличностных отношений уровень организованности общественной системы, достигнутый в ходе её автономного развития. На базе институционального механизма формального права образуются «формально-организованные сферы действий», главным отличительным признаком которых является обособление по отношению к символическим структурам жизненного мира. Элементами этих «формаль- но-организованных сфер» как раз и становятся автономные организации.

Влияния со стороны символических структур жизненного мира, от которых фирмы и госучреждения стремятся дистанцироваться, нельзя свести только к проникновению партикулярных ценностей (например, семейных, общинных, клановых и т.п.) в планы деятельности участников организаций. Картина оказывается сложнее. Прежде всего, функциональные требования организаций напрямую не зависят от индивидуальных личностных качеств и особенностей характера их членов (даже напротив, люди сами должны подстраиваться под эти требования), поскольку в противном случае в организации могли бы проникнуть партикулярные взаимосвязи

200

социализаторских процессов. Вместо этого основу современных фирм и госучреждений составляет принцип свободного членства как универсальная готовность каждого из людей, занятых в организациях, внести определенный вклад в выполнение их задач, и по размерам и значимости этого вклада и оценивается личность. С такой же индифферентностью организации относятся к культуре и к нормам, регулирующим межличностные отношения: они ослабляют влияние культурной традиции, провозглашая принцип идеологической нейтральности, и в свою очередь преобразуют символические взаимосвязи интеракций, устанавливая исходя из своих задач нормы, регулирующие деятельность членов организаций. Итак, организации отделяются от неформально-привычных жизненных взаимосвязей, где личности непосредственно общаются друг с другом, и мотивы действий участников организаций начинают определяться внутренней логикой функционирования последних как элементов общественной системы

– определяться условиями принадлежности личностей к этим организациям, а это и будет решающим признаком выработанного Хабермасом понятия целерациональности (как углубления понятия М. Вебера).

Посмотрим теперь последствия подобного обособления «формальноорганизованных сфер действий» из перспективы жизненного мира. Вся сфера символического воспроизводства общества в Новое время не уничтожается и не поглощается системой; жизненный мир скорее «раскалывается» на коммуникативно-структурированную и формально-организован- ную сферы, находящиеся друг с другом в отношениях напряжения. Полное удаление коммуникативного действия из организаций не позволит им осуществлять свои задачи, ибо они состоят из живых людей, весьма чувствительных к нарушениям и тем более разрушениям естественных контекстов общения. Но коммуникативное действие в организациях трансформируется: работники фирм и госучреждений не обязаны стремиться к разумно обоснованному согласию друг с другом или со своими клиентами (подчинёнными), поскольку в любой момент они могут сослаться на формальные правила, регулирующие поведение членов этих организаций.

Вобщем, можно утверждать, что из «перспективы членов организаций» их деятельность может рассматриваться как достигающая всё большей самостоятельности по отношению к социокультурному контексту, а из «перспективы членов жизненного мира» становится очевидным, что регулируемые системными медиумами денег и власти институциональные порядки лишены социально-интегрирующей силы. Следовательно, члены организаций не всегда могут сопоставить объективный смысл своих действий, диктуемый необходимостью поддержания функциональных взаимосвязей в общественной системе, с субъективным смыслом своих действий.

Всвязи с этим мы, опираясь на анализ Ю. Хабермаса (а сам современный немецкий мыслитель при анализе организаций, как мы помним, стремится

201

интегрировать методологические подходы Макса Вебера и системного функционализма), можем сформулировать «парадокс рациональности»: с одной стороны, тенденции трансформации социальных отношений под действием формального права (Verrechtlichungstendenzen)1, которые (то есть тенденции) предполагают реализацию в обществе принципов верховенства закона над произволом индивидов, равенства всех людей перед законом, уважения универсальных прав человека государством, уважения каждым человеком прав и интересов своего ближнего, уважения каждым участником любых интеракций своих обязательств перед своими партнёрами и других – открывают новые возможности в коммуникативной рационализации, поскольку институциональные порядки в целом2 лишаются догматических обоснований, и участники любых форм совместной деятельности, в том числе и в рамках организаций, теперь должны оправдывать своё поведение ссылками на общее благо. Но с другой стороны, язык как средство общения и как носитель предпосылок взаимопонимания между людьми во все большей степени заменяется системными медиумами денег и власти как регуляторами коллективных действий и вытесняется в «окружающую среду» по отношению к субсистемам; в результате члены организаций даже не обязаны задумываться о том, служит ли их деятельность общему благу – им это может казаться самоочевидным3. Вспомним, что похожие мысли высказывал и Мартин Хайдеггер, когда констатировал инструментализацию языка и умирание «чувства бытия» в нём в современную эпоху.

Теперь имеет смысл рассмотреть, каким образом сам жизненный мир реагирует на трансформацию принципов социальной интеграции под действием формального права. Мы уже отмечали, что вся символическая организация общества «внутренне раздваивается» на коммуникативноструктурированную и формально-организованную сферы; теперь пришло время подробнее разъяснить это положение. Итак, в жизненном мире под воздействием формального права образуются особые структуры, через которые происходит взаимовлияние системы и жизненного мира и которые

1 Дословно die Verrechtlichungstendenzen можно перевести как тенденции «оформления [социальных отношений] правом» или даже тенденции «придания [социальным отношениям] правовых качеств (как субстанциональных)»; этот термин ещё будет использоваться в тексте монографии два раза.

2 Здесь стоит разъяснить, что понятие институт у Хабермаса значительно универсальнее по своему объёму, чем понятие организация: институциональные порядки общества образуют все те межличностные отношения, которые оказываются стабильными и которые основываются на соблюдении участниками интеракций определённых норм, то есть на взаимном предвосхищении ожиданий поведения друг друга. Мы и употребили сочетание «в целом» для того, чтобы показать, что в данном случае Хабермас имеет в виду именно универсальное понимание институтов.

3 Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. – Bd. 2. – S. 449 – 469.

202

образуют как бы «символическую оболочку» вокруг организаций как «ядер» субсистем – частная сфера и общественность. Элементом институциональной структуры частной сферы является освобожденная от производственных функций, специализирующаяся на задачах социализации семья; из «перспективы» капиталистических фирм семьи образуют окружающую среду частных домохозяйств. Структуру же общественности образует сеть коммуникаций, сложившаяся из элементов – культурных организаций, средств массовой информации, объединений по интересам, политических клубов и даже религиозных сообществ и т.д. Эта институциональная структура предоставляет гражданам возможности участвовать в принятии решений, касающихся управления государством – как напрямую (через выборы, референдумы, гражданские акции и т.п.), так и косвенно, путем формирования общественного мнения, с которым государственная администрация вынуждена считаться. Из «перспективы» административной субсистемы сфера общественности представляется как окружающая среда, которая имеет большую значимость для государства – ибо только благодаря творческим усилиям общественности весь политический строй становится легитимным, что гарантирует его стабильность. Между двумя сферами жизненного мира, символическая структура которых преобразована под действием формального права, и двумя субсистемами имеют место следующие параллельные отношения обмена, представленные в таб-

лице 3:

Таблица 3. Взаимодействие жизненного мира и системы в эпоху Нового времени1:

1 Таблица воспроизведена по: Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. – Bd. 2.

– S. 473.

203

В жизненном мире вокруг этих отношений обмена «выкристаллизовываются» четыре показанные в таблице социальные роли, причем следует обратить внимание на одну важную особенность. Роли работников и клиентов государства конституированы нормами формально-организованных сфер действий, то есть акторы, принимающие на себя роль работников, вносят определенный функциональный вклад в деятельность организаций, будучи вознаграждаемы за это заработной платой или жалованием, а люди, выступающие в роли клиентов государства1, получают специфические гарантии (жизни, собственности, социальные и так далее), в свою очередь возмещая государству его расходы путём выплаты налогов, когда они сами «твёрдо стоят на ногах» в экономическом отношении. Западное общество за несколько веков Нового времени прошло большой путь. Так, на заре ка-

1 Здесь Хабермас ориентируется на модель «государства благосостояния», которая была реализована в Западной Германии после «экономического чуда» 50-х годов ХХ века. Как известно, в условиях «социально-рыночного хозяйства» государство призвано не только следить за соблюдением гражданами правовых норм и не только поддерживать общественный порядок, но и обеспечивать всем членам гражданского общества «равенство стартовых возможностей». Это означает, что государство гарантирует соблюдение социальных прав каждого человека, покровительствует системе образования и здравоохранения, реально стимулирует развитие мелкого и среднего предпринимательства, в том числе и среди тех, кто оказался в тяжёлом положении, например, среди безработных (в доктрине «социально-рыночного хозяйства» это называется «принципом самопомощи»), добивается посредством особого рода экологической ренты развития технологий, сводящих к минимуму ущерб окружающей среде и т.д. В настоящее время

внемецком обществе ведутся серьёзные дискуссии относительно того, имеет ли «государство благосостояния» будущее – не только в связи с тем, что государственные финансы оказались «перегруженными» социальными выплатами, а высокие налоги сказываются на развитии экономики, но и по той причине, что в стране начинает складываться особый психологический климат – некоторые социальные слои привыкают жить за счёт остального общества. Данные дискуссии находят своё выражение в немецких средствах массовой информации в первое десятилетие XXI века. Ниже мы рассмотрим, какую позицию занимает сам Хабермас по этому вопросу. Пока же мы отметим, что для него упадок «государства благосостояния» оказался одним из самых красноречивых проявлений кризисных явлений «позднекапиталистического общества»

вцелом.

204

питализма бюрократизация государства и монетаризация рабочей силы, конечно же, осуществлялись ценой разрушения традиционных «жизненных форм», что порождало болезненные процессы пауперизации и антикапиталистические социальные движения. Однако в результате процесса первоначального накопления, а затем и индустриальной революции, а также вследствие генезиса демократического правового государства на Западе сложились организационные формы, обладавшие большей организованностью и способные более эффективно решать задачи «целеполагания» и «адаптации системы к окружающей среде» (Т. Парсонс), чем те формы, для которых характерна ассимиляция экономической субсистемы в административную, как в «государственно-организованных обществах», в терминологии теории социальной эволюции Хабермаса. Но совершенно иное содержание по сравнению с рассматривавшимися ролями несут в себе роли потребителей и граждан государства: эти роли не зависят от организаций, входящих в экономическую или административную субсистемы. Соответствующие этим ролям правовые нормы в форме контрактных отношений или гражданского права должны быть подкреплены ценностными ориентирами, которые аккумулированы в сферах культурного воспроизводства и социальной интеграции. Система принципиально не способна заменить жизненный мир в том, что касается формирования вкуса у потребителей, руководствуясь которым, они делают определённый выбор при покупке товаров, или в том, что касается выработки представлений о справедливости, с позиции которых граждане государства оценивают всю систему власти в целом – ценностные ориентиры не могут быть «куплены» подобно рабочей силе или же «собраны» как налоги. Отсюда становится ясным, почему буржуазные идеалы свободной и самостоятельной в своих решениях личности направлены именно на эти роли.

Прежде чем мы сделаем вывод относительно смысла «медиатизации» жизненного мира системой, мы снова обратимся к разбору ролей работников и клиентов государства. Под влиянием системных медиумов денег и власти происходит абстрагирование их содержания. Ещё Маркс анализировал процесс превращения конкретной деятельности рабочего по созданию потребительной стоимости в абстрактный труд как некий сверхличностный процесс, который совершается на основе универсальной готовности человека использовать свою рабочую силу в рамках капиталистических организаций, причём оценка его труда находят своё выражение в денежном исчислении. В результате труд рабочего становится монетаризованным, и его оценка начинает зависеть не столько от творческих усилий человека по созданию продукта труда, сколько от динамики движения товаров в экономической субсистеме. В отношениях клиентов с социальным государством также имеет место бюрократическое перетолковывание смысла жизни личностей, их потребностей, их долга и ответственности пе-

205

ред обществом. В случае отсутствия «социальных патологий» (то есть при «медиатизации» жизненного мира «в чистом виде») абстрагирование содержания ролей работников и клиентов уравновешивается свободным развёртыванием содержания ролей потребителей и граждан государства. Однако монетаризация и бюрократизация переступают границы нормального, когда системные медиумы ставят под угрозу символическое воспроизводство общества в целом. Иными словами, опасность потери

свободы возникает тогда, когда частная жизнь рабочих начинает целиком определяться благоприятным или неблагоприятным состоянием экономической субсистемы, а клиенты попадают в такую организационную

зависимость от государства, что последнее начинает даже определять их образ жизни1. Эту проблему мы и разберем в следующем подразделе.

б.) Границы «медиатизации», переходящие в «колонизацию» жизненного мира системой

Согласно Ю. Хабермасу, в концептуальном плане марксизму принадлежит особое место среди теорий капиталистического общества: основные понятия теории стоимости Карла Маркса позволили диалектически описывать развитие капитализма как из «перспективы наблюдателя» за процессами в экономической субсистеме, так и из «перспективы участника» интеракций. Основу классовых отношений Маркс видел в двойственном характере рабочей силы: поскольку при капитализме происходит монетаризация не только выполняемого труда, но и самих способностей человека к труду, значит, к анализу рабочей силы применима диалектика выявления сущности товара, которой открывается «Капитал». С одной стороны, рабочая сила реализуется в конкретных действиях трудящихся по производству предметов, имеющих определённую потребительную стоимость для других людей. В этом плане движение товаров есть фетишизированный образ межличностных отношений, конституирующих институциональную структуру общества; следовательно, рабочая сила как способность к конкретным действиям по производству потребительной стоимости относится к жизненному миру. С другой стороны, рабочая сила осуществляется в абстрактной деятельности на капиталистических предприятиях на основе отношений найма; в этой связи сам наёмный труд можно понимать как реализацию универсальной готовности каждого рабочего внести свой вклад в поддержание состояния организаций в динамике функционирования экономической субсистемы. Хабермас обращает особое внимание на методологию Марксова анализа: фундаментальная интуиция о превращении в ходе индустриальной революции конкретного труда рабочих в абстрактную деятельность, «собранную» в системно-

1 Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. – Bd. 2. – S. 472 – 477.

206

организованном процессе труда, позволила основателю революционной теории рабочего класса опосредовать исследование исторического генезиса капитала, проводимое с объективистских позиций, и изучение преобразования принципов социальной интеграции под воздействием медиума денег, которое Маркс осуществил исходя из герменевтической установки на постижение смысла. По мере того, как экономическая субсистема в ходе индустриальной революции разрушала традиционные жизненные взаимосвязи непосредственных производителей, рабочая сила превращалась в товар, а координация межличностных отношений рабочего и капиталиста стала происходить через медиум системного регулирования – деньги. Это вело к тому, что интеракции в капиталистическом обществе становились всё более овеществлёнными: люди стали интересоваться главным образом экономическими последствиями своих действий и ориентироваться на ценности целерационально; в результате и к самому себе, и к другим личностям, и к нравственным ценностям они стали подходить с объективистских позиций. Подобный диалектический анализ позволил Марксу обнаружить тайну капитала: именно постепенное разрушение традиционных институтов вело к тому, что отношения обмена становились всё более универсальными. Чем в большей степени производство общественного богатства становилось самоцелью регулируемой деньгами экономической субсистемы, тем в большей степени жизненный мир рабочих оказывался зависимым от динамики подъёмов-кризисов в рыночной экономике. И как у Гегеля эволюция категорий в сфере объективного духа является одновременно прогрессивным самообнаружением свободы, так и у Маркса прогресс в осознании истины капитала ведёт к тому, что капитал как целое становится «негативным», то есть исторически-преобразуемым в иные формы общественного движения. Согласно Марксу, классовая борьба рабочих является не только борьбой за достойные условия жизни и за преодоление различных форм отчуждения (от предмета, от процесса и от результатов труда, а также отчуждения рабочих от своей подлинной человеческой сущности), но и способом обнаружить истинное содержание капитала как мистифицированного образа отношений эксплуатации1.

Однако здесь мы выходим на три принципиальных концептуальных недостатка Маркса. С точки зрения Хабермаса, Маркс в «Капитале» по своим философским позициям был близок молодому Гегелю времён написания последним «Йенской реальной философии». Отношения системы и

1 Интерпретацию «Капитала» Карла Маркса у Ю. Хабермаса см. в: Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. – Bd. 2. – S. 489 – 499.

Усваивая взгляды Маркса, Хабермас ссылается также на истолкование «Капитала» Г. Ломаном, которое сам Хабермас называет «оригинальным». См.: Lohmann G. Gesellschaftskritik und normativer Maßstab. // Honneth A., Jaeggi U. (Hrsg.) Arbeit, Handlung, Normativität. – Frankfurt-am-Main, 1980. – S. 251 – 270.

207

жизненного мира Маркс представлял по модели «нравственной тотальности», распавшиеся моменты которой становятся абстрактными и обречены на гибель. Так, капитал, порвавший связь с потребительной стоимостью товаров и вовлечённый в универсальные процессы накопления и самодвижения, которые ни капиталисты, ни наёмные рабочие не могут сознательным образом регулировать, согласно Марксу, превращается в голую видимость, скрывающую отношения насилия и угнетения в обществе. Теоретическая критика капитала, считал Маркс, позволит упразднить мистифизированную оболочку и обнаружить за ней объединённую деятельность людей; классовая борьба пролетариата завершится упразднением частной собственности как институционального механизма, закрепляющего в жизненном мире капиталистические отношения, и символическая организация общества, скованная сейчас законами стоимости, наконец-то проявит свою спонтанность1. Итак, экономическая субсистема при капитализме, по Марксу – неистинный фрагмент распавшейся тотальности. Как раз этот подход и воспрепятствовал Марксу постигнуть своеобразие экономической субсистемы по отношению к административной субсистеме. Маркс не учёл того обстоятельства, что отделение экономики от подчинения государственному аппарату позволяет самой экономической субсистеме достигнуть более высокий уровень сложности и организованности, что ведёт к повышению адаптивной способности общества в целом к окружающей космоприродной среде, поскольку в экономике начинают действовать механизмы саморегуляции. Кроме этого, капитал, став универсальной формой общественного движения, не только разрушает традиционные институты, но и вынуждает государство к реорганизации. Последнее уже не берёт на себя непосильные задачи соединения работника со средствами производства насильственным образом в условиях, когда традиционные институты распадаются, как это было при тоталитарном социализме. Капиталистическое государство может сосредоточиться как на распространении национального капитала в международном масштабе, так и на регулировании самих процессов динамики капитала путём манипулирования определёнными параметрами рыночной экономики (например, государство может воздействовать на капитал рыночными же механизмами – через финансо- во-кредитную политику, налоговую систему, через регулирование цен и т.д.). «Социальное государство» как раз сняло остроту классового конфликта в капиталистическом обществе. Более того: границы между наёмным рабочим и капиталистом постепенно начали стираться (имеется в виду распространившаяся ещё в 80-е годы ХХ века в США, Германии,

1 Хабермас в этой связи приводит знаменитые слова Маркса о переходе от «царства необходимости» к «царству свободы» и сопоставляет первое с экономической субсистемой, а второе с жизненным миром. См.: Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. – Bd. 2. – S. 500.

208

Франции, Великобритании практика превращения наёмных рабочих в акционеров своей же фирмы, что также стимулируется государством). Однако деятельность «социального государства» на Западе породила совершенно новые проблемы во взаимоотношениях между системой и жизненным миром, которые Маркс в принципе не мог предвидеть.

Вторая концептуальная слабость Маркса, по Хабермасу, имеет отношение к тем процессам рационализации, которые происходят уже в жизненном мире исходя из их собственной логики. Хабермас подвергает интерпретации Марксову теорию отчуждения, при этом примыкая к той достаточно длительной традиции противопоставления молодого Маркса и Маркса зрелого, которая возникла на Западе, пожалуй, сразу же после того, как в 1929 году во Франкфурте-на-Майне Институтом социальных исследований (на заре существования последнего) в архиве Маркса были обнаружены рукописи молодого К. Маркса. С точки зрения Хабермаса, во времена написания «Экономическо-философских рукописей 1844 года» Маркс ориентировался на романтическое понимание творческой субъективности, которая в процессе и в результате своего труда воплощает свои сущностные силы, причём субъективные способности есть проявление в конкретном человеке родовой природы (в этом Маркс опирался на И. Гердера1). Отсюда следовало, что истоки забвения человеком своего подлинного Я лежат в отчуждённом характере труда. (Эта идея оказалась плодотворной и разрабатывалась различными течениями западного марксизма, например, группой «Праксис» в Югославии; хотя и не все с этой идеей согласились: например, Мартин Хайдеггер видел истоки отчуждения в неподлинности человеческого существования в самой индустриальной цивилизации.) Через 20 лет после 1844 года К. Маркс, создавая «Капитал», соотносил идею отчуждения уже с не с гуманистическим идеалом образования, а с идеей подлинной жизни, которая восходит ещё к Аристотелю. Маркс писал о возможностях жизни, которых лишается рабочий вследствие того, что его жизнь становится лишь средством для поддержания его способностей к труду2. Однако в этом месте Хабермас увидел двусмыс-

1 Отечественным философам, которые стремятся выработать свободную от идеологических догм (к коим мы причисляем также и некритическое отвержение марксизма) позицию по отношению к Марксовой системе, будет, вероятно, интересно узнать, что Ха-

бермас выводит Марксову идею отчуждения из гуманистической концепции образования И. Гердера, а не из представлений Л. Фейербаха о родовой сущности человека, которую люди проецируют на христианского Бога, как это предполагалось в советские времена. См.: Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. – Bd. 2. – S. 501.

2 В этом месте Хабермас приводит мысль интерпретатора Маркса Г. Ломана о том, что наёмный труд является редукцией всех совокупных возможностей жизни трудящихся, так что всеобщность жизненного процесса у пролетария реализуется только в одном определённом виде деятельности – в труде по найму. Рабочий, будучи поставлен в ус-

209