3605

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

потеряла связь с Космосом. Следовательно, «вещи не только конституируют пространство через задание его границ, отделяющих пространство от не-пространства, но и организуют его структурно, придавая ему значимость и значение (семантическое обживание пространства)» [4, с. 239].

В лексико-тематическую группу «мебель» в тексте входят слова кровать, стол, комод, стулья, фиксирующие реалии времени, отсутствие у Девушкина средств к существованию: «Поставил я у себя кровать, стол, комод, стульев парочку, образ повесил» [1; с. 42].

В письме от 9 апреля герой снова описывает дом, в котором живет, но если 8 апреля он рассказывает о коридоре и своей комнатке, то теперь говорит о лестнице. Данное описание связано с противопоставлением «черная лестница – парадная»: «Во-первых, в доме у нас, на чистом входе, лестницы весьма посредственные; особливо парадная – чистая, светлая, широкая, все чугун да красное дерево» [1; с. 49]. Определения чистая, светлая, широкая имеют в тексте антонимы: «Зато уж про черную и не спрашивайте: винтовая, сырая, грязная»; «<…> стены такие жирные, что рука прилипнет, когда на них опираешься» [1; с. 49]. Все в этом пространстве непригодно для жизни. Оно деформированное, разрушающееся: «<…> ступеньки поломаны <…> На каждой площадке стоят сундуки, стулья и шкафы поломанные, ветошки развешаны, окна повыбиты» [1; с. 49]. Даже гостя в своей комнате Девушкин приглашает присесть на сломанный стул. Слова поломаны, поломанные через ломить приобретают семы 'ломать так, чтобы распадалось на части', 'бить', 'разбивать', 'препятствовать', 'раздирать', 'терзать' [2; т. 2, с. 516].

Сам воздух в этом доме губит человека. При этом «запах дурной» [1; с. 49] не только на лестнице, но и в комнатах: «<…> расположение комнат; оно, нечего сказать, удобно, это правда, но как-то в них душно, то есть не то чтобы оно пахло дурно, а так, если можно выразиться, немного

гнилой, остро-услащенный запах какой-то» [1; с. 49]. Определения гнилой, остро-услащенный

ассоциируются с запахом мертвого пространства, покойницкой. Даже птицы в этом доме не могут выжить: «У нас чижики так и мрут. Мичман уж пятого покупает, – не живут в нашем воздухе, да и только» [1; с. 49].

Сам человек в этом пространстве приобретает особое свойство: уподобляется ему: «На первый взгляд впечатление невыгодное, но это все ничего; стоит только минуты две побыть у нас, так и пройдет, и не почувствуешь, как все пройдет, потому что и сам как-то дурно пропахнешь, и платье

пропахнет, и руки пропахнут, и все пропахнет, – ну, и привыкнешь» [1; с. 49].

Снова в письме от 9 апреля Макар Девушкин описывает свою комнату, ее местоположение. Создается впечатление, что герой хочет создать у Вареньки положительное впечатление о своем жилище, но у него ничего из этого не получается, так как комната его находится фактически в кухне, а в ней «по утрам чадно немного, когда рыбу или говядину жарят <…> на веревках всегда белье висит старое» [1; с. 49], запах от которого жильца «беспокоит немного». М.М. Бахтин по этому поводу пишет следующее: «Почти после каждого слова Девушкин оглядывается на своего отсутствующего собеседника, боится, чтобы не подумали, что он жалуется, старается заранее разрушить то впечатление, которое произведет его сообщение о том, что он живет в кухне, не хочет огорчить своей собеседницы» [5; с. 126].

Нет покоя Макару Девушкину ни днем, ни ночью, поэтому дом свой герой называет содомом: «Теперь уж я все-таки пообвык, а вот удивляюсь, как в таком содоме семейные люди уживаются» [1; с. 50 – 51]. Слово содом имеет, по М. Фасмеру, семы 'гвалт', 'суматоха', 'шуметь', 'кричать' [2; т. 3, с. 706], то есть обозначает пространство, в котором никогда не бывает тишины, нет ни минуты покоя. Это пространство заставляет человека страдать, обрекает на гибель. Недаром во всех домах, описанных Достоевским, умирают люди. Так, в доме, в котором вначале жила Варенька Доброселова, умер ее отец; в доме Анны Федоровны, в который потом переехала героиня, – ее мать и Покровский; в жилище, где обитал Макар Девушкин, – Горшков и его ребенок.

Описание дома в тексте Достоевского свидетельствует о том, что «настоящее представлено в романе как фантастическое извращение, больное искажение нормальных и благих начал. Здесь все не так, как "было"; не так, как должно быть» [6; с. 78]. В связи с этим пространство воспринимается как «отражение исторически сложившихся общественных отношений» [6; с. 78].

У героев Достоевского дом – это воспоминания, которые с ним связаны, особая атмосфера. Для Девушкина его старая квартира – вовсе не стены: «Квартирка-то была, знаете, маленькая такая; стены были…ну, да то говорить! – стены были, как все стены, не в них дело, а вот воспоминания-то обо всем моем прежнем на меня тоску нагоняют…» [1; с. 46]. Прежнее – это старая добрая хозяйка,

350

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

ее внучка, вечера около круглого стола, сердечные отношения.

Вспоминает о своем прошлом в письме от 1 июня и Варенька. Рассказывает она о своей деревне, дне отъезда из родного дома, приезде в Петербург. Описывая пространство, героиня противопоставляет Петербург и деревню. Используется при этом противопоставление «осень в деревне – осень в Петербурге», которое фиксируется в тексте через определения, вступающие в антонимические отношения: «Мы въехали в Петербург осенью. Когда мы оставляли деревню, день был такой светлый, теплый, яркий <…> а здесь, при въезде нашем в город, дождь, гнилая осенняя изморозь, непогода» [1; с. 55 – 56]. Атмосфера в деревне определяется через употребление слов ясно и весело: «<…> все было … ясно и весело» [1; с. 55]. В деревне было все понятно и просто: «<…> сельские работы кончались; на гумнах уже громоздились огромные скирды хлеба и толпились крикливые стаи птиц» [1; с. 55]. В Петербурге же все было по-иному. Атмосфера в доме резко изменилась: «А дома у нас по целым дням была страшная тоска и скука» [1; с. 56]. Настроение героини при этом определяется с помощью слово грустно: «Грустно мне было вставать поутру» [1; с. 56]. При этом слово грустно через грусть приобретает сему 'отвращение' [2; т. 1, с. 465]. Слово скука – семы 'теснить', 'поставить в затруднительное положение', 'причинять боль', 'мука' [2; т. 3, с. 661]. Тоска – 'стеснение', 'горе', 'печаль', 'беспокойство', 'волнение' [2; т. 4, с. 88]. Данные номинации входят в лексико-тематическую группу «состояние души героини».

Важно обратить внимание, что в Петербурге погибает семья героини: «Батюшки все не было дома, у матушки не было покойной минуты – меня позабыли совсем» [1; с. 56]. Потом родители Вареньки умирают. И если в деревне люди были близкими и родными, то в городе Варенька почувствовала страшное одиночество. Люди в Петербурге оказались другими. Они характеризуются с помощью слова толпа, определений новых, незнакомых лиц, негостеприимных, недовольных, сердитых [1; с. 56].

Счастливой же Варенька была только в деревне, в доме, который неразрывно связан с природой. Отсюда любовь героини к таким временам года, как осень и зима: «Как я любила осень в деревне!» [1; с. 127]; «Я так любила осень, – позднюю осень» [1; с. 128]. Особое отношение было у Вареньки к озеру: «Я помню, в двух шагах от нашего дома, под горой, было озеро. Это озеро, – я как будто вижу его теперь, – это озеро было такое широкое, светлое, чистое, как хрусталь!»; «<…> тут-то я и ускользну тихонько из дому, чтобы посмотреть на мое озеро» [1; с. 127].

Как ключевые воспринимаются в тексте при описании природы слова вода и небо: «По синей воде встает белый пар, тонкий, прозрачный»; «<…> вспорхнет чайка запоздалая, то окунется в холодной воде, то опять вспорхнет и утонет в тумане» [1; с. 128]. При этом вода воспринимается в тексте как «источник жизни»; небо – как красота, покой и гармония. Мир Вареньки в это время разноцветный, что зафиксировано рядом определений: «Небо такое холодное, синее и по краям разведено все красными огненными полосами, и эти полосы все бледнее и бледнее становятся» [1; с.

127 – 128].

Представление о доме связано в этот период с традициями, с атмосферой, царящей в жилище: «<…> в избах начнутся посиделки»; «Прибежишь, запыхавшись, домой; дома шумно, весело; раздадут нам, всем детям, работу: горох или мак шелушить. Сырые дрова трещат в печи; матушка весело смотрит за нашей веселой работой; старая няня Ульяна рассказывает про старое время или страшные сказки про колдунов и мертвецов» [7; с. 128]. Как ключевые воспринимаются слова весело, веселый с семами 'здоровый', 'целый', 'невредимый' [2; т. 1, с. 303]. Весело в доме вечером, весело и утром. Наступает зима, настроение героини не изменяется. Она счастлива: «Светло, ярко, весело!»; «Все так довольны, так веселы!..» [1; с. 129]. В этом мире светит солнце. Весь он наполнен светом: «Солнце светит кругом яркими лучами, и лучи разбивают, как стекло, тонкий лед» [1; с. 129]. Солнце воспринимается в тексте как символ счастливой жизни, надежды на светлое будущее. Наполнен теплом и дом: «В печке опять трещит огонь» [1; с. 129]. Все перечисленные примеры свидетельствуют о том, что у Достоевского «мир, окружающий человека, всегда дается как часть души этого человека, становится как бы внутренним пейзажем … души, в немалой степени определяет человеческие поступки» [8; с. 33].

Вспоминая о прошлом, о доме в деревне, Варенька пишет Макару Девушкину: «Ах, какое золотое было детство мое!..» [1; с. 129].

Противопоставление «Петербург / город – деревня /природа» связано с описанием Макаром Девушкиным погоды. Природа в городе бесцветна. Все кажется темным, мрачным. Ключевыми

351

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

словами при описании пейзажа становятся слова тучи, туман, дождь: «Дождя не было, зато был туман, не хуже доброго дождя. По небу ходили длинными, широкими полосами тучи <…> Мокрый гранит под ногами, по бокам дома высокие, черные, закоптелые; под ногами туман, над головой тоже туман» [1; с. 130]. Люди, гуляющие по набережной, поражали «страшными, уныние наводящими лицами» [1; с. 130].

Итак, пространство дома в романе Достоевского «Бедные люди» трагично, губительно для человека. Оно восходит к таким понятиям, как «реалии середины XIX века в России», «жестокость, бесчеловечность, равнодушие», «социальное неравенство». Образ жилища в произведении создается через противопоставление «Петербург / город – деревня /природа», использование ключевых слов, передающих атмосферу пространства, в котором вынужден существовать человек. Если представление о доме обычно связано с представлением о своем пространстве, защищенном месте, то в тексте Достоевского такого представления о жилище нет. Это пространство чужое, незащищенное, для которого характерна атмосфера обреченности, страдания и гибели.

Библиографический список

1.Достоевский Ф.М. Бедные люди. М.: Издательство «Правда», 1982. С. 39 – 160.

2.Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т. М.: ООО «Издательство Астрель»: «Издательство АСТ», 2004.

3.Топорков А.Л. Окно // Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М.: Междунар. отноше-

ния, 2002. С. 339 – 341.

4.Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: Семантика и структура. М.: Наука, 1983. С. 227 – 284.

5.Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Издательство «Э», 2017. 640 с.

6.Ветловская В.Е. Роман Ф.М. Достоевского «Бедные люди»: Монография.. Л.: Худож. лит., 1988. 208 с.

7.Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. М.: Рус. яз. – Медиа, 2006.

8.Белов С.В. Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»: Коммент. Кн. Для учителя. М.:

Провещение, 1984. 240 с.

References

1.Dostoevsky F.M. Poor people. Moscow: Pravda Publishing House, 1982. P. 39 –160.

2.Fasmer M. Etymological Dictionary of the Russian Language: In 4 volumes. M .: OOO Astrel Publishing House: AST Publishing House, 2004.

3.Toporkov A.L. Window // Slavic mythology. Encyclopedic Dictionary. M .:Mezhdunar. Relations, 2002.S.

339 – 341.

4.Toporov V.N. Space and text // Text: Semantics and structure. Moscow: Nauka, 1983. S. 227 - 284.

5.Bakhtin M.M. Problems of Dostoevsky's poetics. M: Publishing house "E", 2017.640 p.

6.Vetlovskaya V.E. Roman F.M. Dostoevsky "Poor People": Monograph. L .: Khudozh. lit., 1988.208 p.

7.Dal V.I. Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language. In 4 volumes. M .: Rus. lang. – Media, 2006.

8.Belov S.V. Roman F.M. Dostoevsky's "Crime and Punishment": Comments. Book. For the teacher. Moscow: Providence, 1984.240 p.

352

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

К.А. Меринов

«ГОСПОДИН ПРОХАРЧИН» Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО: ХУДОЖЕСТВЕННАЯ АНТРОПОЛОГИЯ В КОНТЕКСТЕ «БОЛЬШОГО ВРЕМЕНИ»

Творческое наследие Достоевского, укорененного в православной традиции отечественной культуры, вписывается в контекст современной проблематики развития человечества и обретает статус беспрецедентной актуальности в эпоху трансгуманистической деформации его духовных доминант. Петербургская поэма «Двойник», посвященная пережитым Голядкиным трагическим метаниям души по мытарствам, открывает тему подпольного сознания как оси симметрии всех творческих исканий писателя. Коллизии духовного опыта человека, даже подавленного житейской неустроенностью, на нравственно-историческом переломе – художественное открытие Достоевского, выявляющее различные пути самоопределения человека. Если герой «Двойника», замещенный, к немалому его удивлению, своей копией, не принимает обезличивающие условия перехода на более высокий уровень социального обустройства и остается самим собой – расположенным к окружению и миру, то Семен Иванович Прохарчин составил для себя программу земного преуспеяния с затаенными планами повелевать, опосредованно восходящую к идеям Макса Штирнера, оказавшего влияние на умонастроение этих лет. Итоги духовной биографии героев ранних произведений писателя при сюжетном их совпадении: сумасшествие и смерть, контрастируют друг с другом: Голядкин, воспротивившийся совету лекаря переломить себя, тем и отличается от Прохарчина, не состоявшегося как господин, тогда как в бредящем Семене Ивановиче начитанный Марк Иванович заметил проступающие наполеоновские черты, задавая так и оставшийся без ответа вопрос: «Для вас свет, что ли, создан?»

Ключевые слова: Достоевский, человек, духовная традиция, «Господин Прохарчин», Зимовейкин, Марк Иванович, православная аксиология, «большое время».

K.A. Merinov

«GOSPODIN PROKHARCHIN» BY F. M. DOSTOEVSKY: ARTISTIC ANTHROPOLOGY IN THE CONTEXT OF "BIG TIME»

The creative heritage of Dostoevsky, rooted in the Orthodox tradition of Russian culture, fits into the context of modern problems of human development and acquires the status of unprecedented relevance in the era of transhumanistic deformation of spiritual dominants. The St. Petersburg poem "The Double", dedicated to Goliadkin's tragic soultossing through the ordeal, opens the theme of underground consciousness. The conflicts of the spiritual experience of a person, even if he is depressed by everyday disorder, at a moral and historical turning point is Dostoevsky's artistic discovery, which reveals in the light of the eternal opposition of Law and Grace various ways of self-determination of a person. If the hero of the" Double", replaced by his copy, does not accept the depersonalizing conditions of the transition to a higher level of social arrangement and remains himself – disposed to the environment and the world, then Semyon Ivanovich Prokharchin made for himself a program of earthly prosperity, going back to the provisions with hidden plans to command, indirectly going back to the ideas of Max Stirner, who influenced the mindset of these years. The results of the spiritual biography of the heroes of the writer's early works, with their plot coincidence: madness and death, contrast with each other: Goliadkin, who resisted the doctor's advice to break himself, is thus different from Prokharchin, who did not take place as a master, while in the delirious Semyon Ivanovich, the well-read Mark Ivanovich noticed the Napoleonic features emerging, asking the unanswered question: "Is the light created for you?»

Keywords: Dostoevsky, man, spiritual tradition, "Gospodin Prokharchin", Zimoveykin, Mark Ivanovich, Orthodox axiology,"big time".

____________________________

© Меринов К.А., 2021

353

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

Художнику в творческом прозрении открывается правда о человеке, сокрытая от его современников, и в связи с этим возникает ситуация непонимания духовного смысла произведений, так что воплощение их замыслов завершается в «большом времени»: «<…> Они обогащаются новыми значениями, новыми смыслами <…> как бы перерастают то, чем они были в эпоху своего создания» [1; с. 331]. Данным положением И.А. Есаулов обосновывает становление литературоведческой аксиологии, методологически определяющей постижение духовной традиции, преломленной в историколитературных конструэнтах: «Изучение ―малого времени‖ тех или иных событий является только лишь одним из возможных контекстов понимания <…> полнота смыслового явления раскрывается только в ―большом времени‖» [2; с. 17]. Художественно-философское освещение проблемы человека и его становления в творчестве Достоевского, посвятившего себя разгадке тайны человека и поискам человека в человеке, восходит к православной антропологии: «<…> как разнообразны человеческие лица; если и всех людей собрать, не у всех один облик, но каждый имеет свой облик лица, по Божьей мудрости» [3; 62]. В.Н. Захаров в своем опыте понимания творческого наследия Достоевского приходит к убеждению, восходящему к утверждению Владимира Мономаха, с которым князь и мудрец был готов на Страшный суд: «У Достоевского нет лишних и маленьких людей. Они принципиально невозможны в его мире. Каждый безмерен и значителен, у каждого свое лицо» [4; с. 160]. И поэтому Голядкину, устраненному с жизненного горизонта своим двойником, мерещится нечто наподобие апокалиптической обезличенности: «<…> с каждым шагом его <…> выскакивало <…> по такому же точно <…> господину Голядкину <…> так что народилась страшная бездна совершенно подобных» [5; с. 392]. Придя в себя поутру, оцепеневший от охватившего ужаса титулярный советник IX класса, обойденный с повышением, для чего следовало бы переломить свой характер, решительно отверг возможную потерю самого себя даже из каких бы то ни было прагматических побуждений: «Не будет же этого!» [5; с. 392]. В.Н. Майков сразу же по выходе «Двойника» в свет обратил внимание на пророческое предостережение Достоевского: «<…> так глубоко проник в человеческую душу, так бестрепетно и страстно вгляделся в сокровенную машинизацию человеческих чувств, мыслей и дел» [6;

с. 86].

Опубликованный в X номере «Отечественных записок» за 1846г. рассказ Достоевского «Господин Прохарчин» развивает тему становления человека в обезличенном мире, заявленную в петербургской поэме «Двойник», вышедшей в свет в том же году во втором номере того же журнала. Удержавшийся на протяжении двадцати лет в фаворитах Устиньи Федоровны благомыслящий маленький чинуша Семен Иванович Прохарчин, сторонился круга постояльцев, установивших между собой словно братские отношения, при весьма различных их судьбах: начитанный Марк Иванович и вознамерившийся попасть в высшее общество Зиновий Прокофьевич, писарь Океанов и разночинец Кантарѐв как-то уживались и находили друг с другом общий язык, однако Семен Иванович всем «был как будто не товарищ». Личностная заурядность, отдалившая от тесного дружеского круга Прохарчина, неоднократно становилась предметом насмешек, так что Марк Иванович взял его под свою защиту от весьма резвых острословов. Было решено, что в неспособности уживаться и ладить с людьми виноват не кто иной, как сам Семен Иванович, скрывающийся от всех за ветхими ширмами. И сюжет рассказа строится как разгадка этой диковинки его характера.

Компаньонов Прохарчина удивляла его страшная прижимистость: не брал полного обеда у Устиньи Федоровны, под присмотром которой прожил двадцать лет и не сдавал белье в стирку, хотя у него под кроватью стоял тщательно оберегаемый от посторонних сундучок и он задумывал даже повесить на него новый замок, с потайной пружиной. Зиновий Прокофьевич было предположил, что Семен Иванович откладывает в нем для потомков средства. Последствия, казалось бы, невзначай сказанного поразили всех: Зиновию Прокофьевичу прежде «несговорчивый, молчаливый и на праздную речь неподатливый» [5; с. 212] с невероятным эмоциональным порывом предрекает никогда не попасть в высшее общество, а поступить в гусары и там потерять ногу. Потом вдруг выходит чаевничать к несотоварищам и пространно объясняет им, как отсылает ежемесячно по пять рублей в Тверь золовке (сестре мужа!) и отказывает себе во всем.

Неожиданное преображение затворника-молчуна Семена Ивановича не только показалось всем «забавным», но и сподвигло их на дальнейшее выяснение дела. Заметив интерес Прохарчина к новостям, подчас малоправдоподобным, компания запустила в шутку сообщения о якобы грядущих переменах по службе: «<…> будто бы слышал кто-то сегодня, как его превосходительство сказали само-

354

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

му Демиду Васильевичу, что, по их мнению, женатые чиновники <…> выйдут посолиднее <…> и к повышению чином удобнее <…> будут учить танцевать, приобретать все признаки благородства и хорошее обращение <…> некоторые чиновники должны для того, чтоб немедленно сделаться образованными, какой-то экзамен по всем предметам держать <…> и некоторым господам придется положить свои карты на стол» [5; с. 244-245]. Последнее до крайности изумило и раздражило Семена Ивановича, потому что место в канцелярии для него было некоей охранительной грамотой. Новости до того изменили Прохарчина: «лицо стал иметь беспокойное, взгляды пугливые, робкие и немного подозрительные» [5; с. 245], что он посмел даже обратиться за разъяснениями к Демиду Васильевичу, и поэтому все еще более встревожились произошедшим на их глазах перерождением благомыслящего чиновника и компаньона в потерявшего всякое чувство меры приличия обычного человека.

Обезумев от ужаса быть выставленным из канцелярии, - ведь он неженат, не отличается благородством и не способен выдержать экзамен - Семен Иванович на неопределенное время пропадает из поля зрения сослуживцев и постояльцев Устиньи Ивановны, которую эта история очень обеспокоила. Прохарчина след находят на пожаре в Кривом переулке, где его видят с каким-то «попрошайкойпьянчужкой». Возвращенный в свой угол, Семен Иванович два дня лежит в беспамятстве и видит сон: давешний пожар, символизирующий то, как в мгновение ока может сгореть его до мелочей устроенная жизнь - с местом в канцелярии и сбережениями в потрепанном тюфяке. В отходящем в мир иной и бредящем Прохарчине, отчаянно рискнувшем даже подступиться к Демиду Васильевичу с вопросом о собственной будущности, начитанный Марк Иванович заметил наполеоновские черты, да и не случайно в его припрятанном капитальце (по нынешнему курсу около трех миллионов) отыскался наполеондор. Марк Иванович опирается в своем мировосприятии на Библейскую истину: «<…> кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою» (Мк 9:35), так что аллюзия вполне очевидна. И тогда он начал пространно допытываться: «Что вы, один, что ли, на свете? Для вас свет, что ли сделан? Наполеон вы, что ли, какой? Что вы? Кто вы? Наполеон вы, а, Наполеон или нет?! Говорите же сударь, Наполеон или нет?...» [5; с. 257] Вопрос остался безответным. И последнее, что слышал Семен Иванович: «Сенька, ты вольнодумец!!» [5; с. 256] А все его знали как «благо-

мыслящего».

Таким образом, неограниченный эгоизм Прохарчина опосредованно восходит к нашумевшей в Европе книге Макса Штирнера «Единственный и его собственность», оказавшей влияние на сознание европейской молодежи. Этот труд читали и в кружке М.В. Буташевич-Петрашевского, в котором состоял молодой Достоевский, выступавший даже на одном из пятничных собраний с докладом по книге о притязаниях сверхчеловека на неограниченную власть, сводящихся к эгоистическому тезису: «Я обладатель человечества, я – человечество и ничего не делаю для блага другого человечества» [7; с. 182]. И если в «Двойнике» Достоевский выводит героя, не решившегося переломить себя, дабы выйти на новый уровень земного преуспеяния, то в «Господине Прохарчине» показан герой, совращенный пресловутой идеей о праве власти над другими.

Библиографический список

1.Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979

2.Есаулов И.А. Русская классика: новое понимание. 3-е изд. СПб.: Изд-во РХГА, 2017

3.Поучение Владимира Мономаха // Изборник: Повести Древней Руси. М.: Художественная литерату-

ра, 1986. С. 59-70.

4.Захаров В.Н. Художественная антропология Достоевского // Проблемы исторической поэтики. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2013. Вып. 11: евангельский текст в русской литературе XVIII-XXвв. Вып. 8. С. 150164

5.Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30 т. Т. 1. Л.: Наука, 1972. В дальнейшем ссылки на это издание даются в круглых скобках в тексте с указанием страницы.

6.Майков В.Н. Нечто о русской литературе в 1846 году // Русская эстетика и критика 40-х-50-х годов XVIII века. М.: Искусство, 1982. С. 81-105.

7.Штирнер М. Единственный и его собственность. М., 1918.

References

1. Bakhtin M. M. Aesthetics of verbal creativity. Moscow: Iskusstvo, 1979

355

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

2.Esaulov I. A. Russian classics: a new understanding. 3rd ed. St. Petersburg: Publishing House of the Russian Academy of Arts, 2017

3.The Teaching of Vladimir Monomakh // Izbornik: The Stories of Ancient Russia. Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1986. pp. 59-70.

4.Zakharov V. N. Dostoevsky's Artistic anthropology // Problems of Historical Poetics. Petrozavodsk: PetrSU Publishing House, 2013. Issue 11: the Gospel text in Russian literature of the XVIII-XX centuries. Issue 8. pp. 150-164

5.Dostoevsky F. M. Complete collection of works in 30 t. T. 1. L.: Nauka, 1972. Further references to this edition are given in parentheses in the text indicating the page.

6.Maikov, V. N. Something about Russian literature in 1846 // Russian aesthetics and criticism of the 40-ies and 50-ies of the XVIII century. M.: Iskusstvo, 1982. P. 81-105.

7.Stirner, M. The only one and his property. M., 1918.

356

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

М. В. Новикова, Ю. Е. Лиханская

СЕМАНТИКА ГАРДЕРОБА В РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ»

Статья посвящена изучению символики гардероба Родиона Раскольникова в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». В ходе исследования репрезентантов предметов гардероба героя были выявлены важные функции костюма, которые помогли произвести анализ идейного пласта романа, связанного с теорией Раскольникова.

Ключевые слова: гардероб, костюм, Ф.М. Достоевский, «Преступление и наказание», образ шляпы, теория Раскольникова.

M.V. Novikova, Yu. E. Likhanskaya

THE SEMANTICS OF THE CLOSES IN THE DOSTOEVSKY‘S NOVEL «CRIME AND PUNISHMENT»

The article is devoted to the study of the wardrobe of Rodion Raskolnikov in the novel "Crime and Punishment"by F. M. Dostoevsky. Studying the items of the hero's wardrobe, important functions of the costume were identified, which helped to analyze the ideological layer of the novel associated with Raskolnikov's theory.

Keywords: wardrobe, Dostoevsky, "Crime and punishment", the image of the hat, Raskolnikov's theory.

В настоящий момент семантика моды является мало изученным объектом в литературоведении. На русской почве подобные исследования проводились И.В. Поповой, Я.С. Матосян, Ф.Л. Косицкой, но до сих пор эта область оставляет широкий простор для изучения. В своей работе мы обратимся к символике гардероба героев в романе «Преступление и наказание».

На первых страницах произведения мы знакомимся с центральным персонажем – Родионом Раскольниковым. Ф.М. Достоевский уделяет большое внимание описанию внешнего вида героя: «…но, боже мой, какой у него костюм, как он ужасно одет!..» / «…Слишком уж на нем был скверен костюм…» [2, c. 241]. Подобные описания гардероба Раскольникова уже наталкивают нас на мысль о том, что перед нами человек низкого материального достатка. Изображая столь бедный костюм, в который одет герой, автор ведет читателя к дальнейшей мысли о бедности как явлении, толкающем на преступление. «Бродя по городу Петербургу, главный герой произведения видит именно беспредельные людские беды и невзгоды: то 15-летняя девочка, которую напоили и обманули, то мещанка Афросиньюшка, которая бросается с моста в воду. Раскольников становится свидетелем всех этих

____________________________

© Новикова М.В., Лиханская Ю.Е., 2021

357

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

кошмаров, царивших в жизни того жуткого и мрачного города» [10, с.158]. В этом смысле важны и слова Мармеладова: «… бедность не порок, это истина,<…> но нищета, милостивый государь, нищета – порок-с. В бедности вы еще сохраняете свое благородство врожденных чувств, в нищете же никогда и никто» [2, с.158]. Многие герои литературы, находящиеся в крайнем состоянии бедности или даже нищеты, готов совершить те или иные злодеяния, поскольку именно отсутствие средств к существованию толкает человека к тому, чтобы перейти нравственную черту. Раскольников не становится исключением: изучая окружающую его действительность, собственное положение дел и даже свой гардероб, герой понимает, насколько он ничтожен, что и становится одним из импульсов создания ужасающей теории. Автор, описывая костюм Раскольникова, пытается показать, что страшны не лохмотья, которые он носит, а то состояние, которое они рождают в человеке.

Интересно обратить внимание и на описание такой детали гардероба героя как шляпа: «Шляпа эта была высокая, круглая, циммермановская, но вся уже изношенная, совсем рыжая, вся в дырах и пятнах, без полей и самым безобразнейшим образом заломившаяся на сторону» [2, с. 43]. В этом описании прослеживается автобиографические детали, связанные с жизнью самого автора и реалиями эпохи, поскольку «циммерман – известный в Петербурге в 19 веке владелец фабрики и магазина головных уборов. В его магазине была куплена шляпа Достоевского, поэтому и на страницах романа мы видим именно эту шляпу»[7]. На наш взгляд, состояние шляпы всецело отражает душевное состояние героя: шляпа деформирована, т.е. заломлена в сторону «самым безобразнейшим образом», в сознании героя Ф.М. Достоевского также произошли изменения, в результате чего возникают помыслы об убийстве.

Как отмечает Е.Г. Постникова, «идея власти, захватившая Раскольникова, является главным двигателем его поступков и основной причиной совершенного героем убийства»[5, c.15]. Неслучайно как атрибут костюма, предназначенный для ношения на голове, вводится в повествование шляпа: то, что на голове и в голове, представляют собой единство, приводящее к духовному расколу героя, что отражается на антропонимическом уровне: фамилия Раскольников, по мнению С.А. Скуридиной, коррелирует с однокоренными апеллятивами, повторяющимися в тексте романа («из раскольников», «на расколотом блюдечке»). Так, герой с расколотым сознанием поселяется в расколотый мир [6, с.14]. Раскол внутреннего мира героя объясняется разделением «на две половины, одна из которых пытается утвердиться в мысли о том, что он «право имеющий», другая осознает, что он всего лишь «тварь дрожащая»[2, с.71].

Описание шляпы Раскольникова навязчиво повторяется в романе: «…сей пальмерстон (он достал из угла исковерканную круглую шляпу Раскольникова, которую, неизвестно почему назвал пальмерстоном) или сия ювелирская вещица?» [2, с. 149]. Во времена Ф.М. Достоевского пальмерстоном называли длинное приталенное мужское с или женское пальто с узкими рукавами [9]. Название было получено в честь английского политического деятеля Генри Пальмерстона, который отдавал предпочтение этому фасону пальто. В подобном контексте шляпа как деталь, олицетворяющая собой теорию Раскольникова, и наименование пальмерстон, связанное с образом успешного политического деятеля Пальмерстона, выявляют авторскую иронию, так как позиция Пальмерстона во время Крымской войны (1853 - 1856) вызывала патриотическое негодование. Коррелирует с намерениями Раскольникова прозвище Пальмерстона – «поджигатель всех смут и всех революций». В одном из стихотворений П.А. Вяземского Пальмерстон именуется пророком, представая на самом деле в образе лжепророка.

Интересно и сопоставление шляпы с ювелирным украшением: здесь снова срабатывает прием антитезы, так как ранее автор описывал ужасное состояние головного убора, из этого становится очевидным, что шляпа не сохранила в себе ни изысканности линий, ни дорогого вида. Но при условии, что шляпа воспринимается в совокупности с теорией Раскольникова, проведенная параллель становится очевидной: теория героя, как и ювелирное украшение, имеет множество граней.

До сих пор нет единого мнения, для чего Раскольников убил старуху, каковы были его истинные мотивы: проверить себя или возможность существования своей теории, помочь бедным, изменить свое социальное положение и т.д. Д.И. Писарев в своей работе «Борьба за жизнь» утверждает, что герой под давлением социальной действительности, убивает старуху из-за нищеты. Исследователь И.Ф. Фархатова, считает, что только лишь социальным мотивом нельзя оправдать поступок Раскольникова: «И хотя мотив бедности не снимается, всем строем своего романа <…> автор доказывает, что в основе его произведения - не простое уголовное дело, а философски обоснованное, опира-

358

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

ющиеся на логически выстроенную теорию преступление <…> именно эта теория, а не само преступление, есть порождений неприятия социальной действительности»[8, c. 96]. Обращаясь к тексту романа, мы видим подтверждение этой мысли: богатство, полученное после убийства, он не применил по назначению, не раздал нуждающимся, не использовал, чтобы изменить свое бедственное положение, отсюда напрашивается вывод о том, что убийство было совершенно вовсе не для наживы, и не для того, чтобы раздать бедным, а с целью проверить, испытать себя: «Мне надо было узнать тогда и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек?» [2, с.118]. Исходя из выше приводимых доказательств, можем сделать вывод, что ключевым мотивом для совершения убийства было желание Раскольникова проверить свой потенциал, но это вовсе не исключает состояние бедности, довлеющей над героем и способствующей зарождению подобных идей в его голове. Сама теория в высшей степени оригинальна, хоть и безнравственна, а это становится еще одним фактом, уподобляющим ее ювелирному украшению. Редкость, оригинальность, многогранность линий и отсветов – «ювелирская вещица», способна погубить человеческие жизни. Исследователь В.К. Кантор указывает на скромность детализированных портретных штрихов в романах Ф.М. Достоевского, но «если уж он уцепится за какую-нибудь вещь, то вырастает она в символ человеческой жизни»[3]. Именно так происходит с описанными деталями гардероба героя, каждая из них символизирует его чувства и мысли.

Пальто Раскольникова, упоминаемое на страницах романа, тоже не становится исключением: «Машинально потащил он лежащие подле, на стуле, бывшее его студенческое зимнее пальто, теплое, но уже почти в лохмотьях…»; «…так как пальто было очень широкое, настоящий мешок…»[2, c. 99]. Как отмечает К.В. Гарнова, «именно в нем (т.е. в пальто) Раскольников проносит орудие убийства – топор <…> и сам пытается «спрятаться» при помощи этого же пальто»[1, c. 122]. Мешковатость пальто имеет двойственное значение: скрыть орудие убийства, скрыть самого героя. Пальто выступает неким атрибутом, скрывающим его от этого мира, а вмести с ним и скрывающим его мысли. Ведь, когда Раскольников отправляется убивать старуху, он постоянно прокручивает весь план в голове, но при этом, ни разу не называет те действия, которые он собирается совершить, убийством, заменяя данное слово другими – более общими по семантике: «когда я вышел делать эту…пробу», «о том, что дело надо сделать топором»[2, с. 92] и т.д. Полагаем, происходит это по той причине, что он не готов к реализации собственной теории, не готов к роли, которую отвел себе. Символика гардероба в этом смысле вновь синонимична его теории и всему, что он с ней связывает. Ведь если спрятаться за бесформенным пальто, то вроде и незаметно, что ты несешь орудие убийства, а если не называть вещи своими именами, то ты их и не совершал. Возможно, с этим связана и оговорка, допущенная Ф.М. Достоевским, когда пальмерстоном названа шляпа, тогда как это пальто, как будто Раскольников и свою голову хочет спрятать в пальто, чтобы скрыться от идей, его преследующих.

Ф.М. Достоевский намеренно вводит описания гардероба Раскольникова, тем самым давая возможность читателю выстроить дополнительные коннотации, помогающие глубже понять психологию героя. Гардероб Раскольникова – это не просто предметы одежды, отражающие особенности эпохи, в которой существует герой, это вещи, тождественно связанные с теорией героя, помогающие глубже раскрыть образ убийцы или интеллектуального человека, «заблудившегося во мраке безверия».

Библиографический список

1.Гарнова К.В. О некоторых функциях костюма в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» // Научные исследования и разработки молодых ученых. 2014. № 2. С.122.

2.Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. Воронеж: Центрально-Черноземное книжное издательство, 1970.

3.Кантор В.К. В поисках личности: опыт русской классики. Электронный ресурс: https://culture.wikireading.ru/25611 (дата обращения – 27.07.19)

4.Лендова О.В., Новикова М.В.. Ономастика в романе «Преступление и наказание» // Актуальные вопросы современной филологии и журналистики, 2018. № 1 (28). С. 71.

5.Постникова Е.Г. Философия власти в «Преступлении и наказании» Ф.М. Достоевского // Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина. 2012. Т. 1. № 4. С.15

6.Скуридина С.А. Ономастический код художественных текстов Ф.М. Достоевского: автореферат ….дисс.доктора наук: 10.02.01, Воронеж 2020. С.14

7. Словарь литературных типов. URL: https://literary_types.academic.ru/5689/ (дата обращения –

24.05.19)

359