3605

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

2 Ozhegov S.I. Explanatory dictionary of the Russian language [Text]: 72500 words and 7500 phraseological expressions / SI Ozhegov, N. Yu. Shvedova; Russian Academy of Sciences, Institute of Rus. lang., Russian Cultural Foundation. - 2nd ed., Rev. and add. - Moscow: Az, 1994.

3. Elistratov V.S. Vasily Shukshin's Dictionary of Language: About 1500 words, 700 phraseological units. M .:

"Azbukovnik", "Russian Dictionaries" 2001. ˗ 432 p.

300

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

невых единицах, поскольку она ментальна и ресурсы языка ограничены в способности полностью вербализировать представление народа о мире. Под языковой картиной мира понимают «совокупность зафиксированных в единицах языка представлений народа о действительности на определенном этапе развития народа, представление о действительности, отраженное в значениях языковых знаков – языковое членение мира, языковое упорядочение предметов и явлений, заложенная в системных значениях слов информация о мире» [3, с. 38].

Особый научных интерес вызывает лексическая метафора, которая в качестве своего имени имеет название части тела человека (органа зрения) и служащая для наименования предметов окружающего мира.

Объектом нашего исследования является телесная метафора «глаз», «eye», «oeil» в русской, английской и французской языковой картине мира, а предметом – этнокультурная специфика функционирования телесной метафоры «глаз», «eye», «oeil» в русской, английской и французской языковой картине мира.

Цель исследования – выявить сходство и различие в номинации предметов окружающего мира посредством телесной метафоры «глаз», «eye», «oeil» в русской, английской и французской языковой картине мира.

Термин «телесная метафора» был введен в научный обиход лингвистики М. Джонсоном и Дж. Лакоффом [4]. В русле когнитивной теории метафора трактуется как «один из основных способов познания мира, когда мы думаем об одной сфере в терминах другой, осуществляя, таким образом, классификацию реальности». Поскольку первой сферой человеческого опыта является собственное тело, в психике присутствуют образно-схематические понятия, которые осознаются как некоторые понятные и хорошо знакомые структуры, исходя из телесного опыта. Затем они применяются к абстрактным понятиям. Называние таких абстрактных сфер и происходит при помощи телесной метафоры, которая играет роль отсылки к знакомому, всем известному [5, с. 25].

В нашем исследовании мы рассматриваем часть человеческого тела как основание для метафорического переосмысления действительности, то есть, исследование, нацеленное на выявление специфики восприятия части тела человека в русской, английской и французской традиции, поиск метафорических значений, приписываемых такой части тела, как глаз / eye / oeil, и определение способа отражения данных культурных смыслов в соответствующих языковых картинах мира.

Представления о глазах и зрении, реконструируемые по данным языка, традиционных народных верований, обрядов, фольклора разных народов, относятся к архаическому, мифопоэтическому пласту народного сознания. Мифологические представления о глазах и зрении очень разнообразны, они охватывают многие сферы и жанры традиционной культуры: верования, обряды, фольклор, язык и фразеологию. Например, в английском языке слово window («окно») восходит к скандинавскому vindauga (vindr «wind» + auga «eye») – букв. «глаз ветра» [6]; в русском языке слово окно происходит око «глаз», которое сейчас является архаизмом [7]. Такие мифологические представления активно участвуют в категоризации знаний о мире и человеке, о жизни и смерти, о мире людей и загробном мире, к которому принадлежит все сверхъестественное и непознанное.

Настоящее исследование было проведено на основе применения комплекса лингвистических методов. Так анализ лексикографических дефиниций [8; 9; 10; 11; 12] и метод специальной выборки позволил вычленить спектр метафорических значений в смысловой структуре слов глаз, eye, oeil в русском, английском и французском языках, что позволило с учетом выявления их синонимов установить дивергентный и конвергентный характер номинативных принципов рассматриваемых языковых единиц, описывающих устройство мира.

Рассмотрим сходные и отличительные семасиологические и ономасиологические аспекты исследуемых нами слов.

1. Семантический вариант «отверстие для наблюдения» реализуется в русском и английском языках посредством названия части тела: глазок, eye of door, yeux d‘une porte. В русском языке слово глазок является производным от глаз, задействован флективный способ для номинации предмета – уменьшительно-ласкательный суффикс -ок. В английском и французском же языках, которые относятся к аналитическому типа языка, значение слова конкретизируется в словосочетании eye of door (букв. глаз двери), yeux d‘une porte (глаза двери). Отметим, что в английском языке существует ряд синонимов для обозначения отверстие для наблюдения: judas window (букв. окно Иуды), judas hole (букв. отверстие Иуды), spy hole (букв. отверстие шпиона), door viewer (букв. дверной прибор для

302

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

наблюдения), peep-hole (отверстие для подглядывания), viewing hole (отверстие для визуального наблюдения). В свою очередь, во французском языке значение «отверстие для наблюдения» реализуется лексемой oeil, но в форме множественного числа (yeux). Тем не менее, в словаре синонимов французского языка существует эквивалент oeillet, который состоит из корневой морфемы oeil и уменьшительного суффикса -et. Так же, как и в английском языке, во французском языке рассматриваемое понятие тоже синонимически выражается посредством библейского антропонима – judas («глазок в двери»; букв. «Иуда»).

2.Семантический вариант «отверстие предмета для шитья» в английском и французском языках выражен одинаковым именем – eye (of a needle), oeillet. Однако во французском языке встречается синоним trou d‘une aiguille (букв. дыра). В русском языке рассматриваемое значение выражено лексемой, обозначающей название иной части тела человека – ушко (иголки).

3.Семантический вариант «отверстие в продукте» в трех языках выражен одинаково – названием зрительного органа: глазок (в сыре, картошке), cheese-eye (букв. сырный глаз), eye (of a potato), oeil

(du fromage).

4.Семантический вариант «согнутая кольцом часть нити» выражен в английском и французском языках eye (for a crochet needle), oeil. В русском же языке телесная метафора глаз (или глазок) не содержит данное значение, однако употребляется лексема петля, которая не относится к телесному культурному коду. Этимологические раскопки слова позволили предположить, что слово петля, вероятно, пришло из древнегерманского языка со значениями «оковы», «путы» и «хватать» [7]. В английском языке синоним loop («петля) имеет более широкое употребление.

5.Семантический вариант «рисунок в форме глаза» выражен в русском языке посредством лексемы глазок (на крыльях бабочки, на перьях павлина), в английском – eyes (on the wings of a butterfly, on peacock feather). Во французском языке употребляется лексема ocelle, которая не отражает телесный код культуры.

6.Семантический вариант «область относительно тихой погоды в центре циклона» характеризуется одним способом лингвокультурного кодирования в трех языках, что, вероятно, обусловлено универсальностью метеорологической терминологии – глаз (бури, циклона), eye (of the storm), oeil (de cyclone).

Примечательно, что в русском языке лексема глазок выражает значение «почка, срезаемая с растения для прививки».

Отметим, что своеобразие мировоззрения народов пролеживается и в номинации выходного отверстия (ср. рус. устье (шахты) – часть тела «рот», англ. eye – часть тела «орган зрения». В свою очередь, во французском языке метафора oeil выражает такие значения, которые являются семантическими лакунами в русском и английском языках, – «серьга» (пружины); «игра драгоценного камня», «блеск материи».

Таким образом, лексико-семантический, лингвокультурный и лексикографический анализ лексем глаз, eye, oeil в русском, английском и французском языках выявил в большей мере общий выбор способа лингвокультурного кодирования объектов окружающей действительности, что свидетельствует о сходстве восприятия мира. Тем не менее, в трех языках имеют место разные обозначения устройства мира посредством названия одной части тела человека.

Библиографический список

1.Садохин А. П. Межкультурная компетентность: сущность и механизмы формирования: дисс. ... докт. культурологич. наук : 24.00.01. М., 2009. 342 с.

2.Гачев Г.Д. Космо-Психо-Логос: Национальные образы мира. М.: Академический Проект, 2007. 511 с.

3.Попова З.Д., Стернин И.А., Когнитивная лингвистика. М.: «АСТ – Восток – Запад», 2007. 314 с.

4.Lakoff G., Johnson M. Metaphors we live by. Chicago: University of Chicago Press, 2003. 276 p.

5.Башкатова Ю.А. Телесная метафора в английской и русской лингвокультурах // Вестник КемГУ. Кемерово, 2013. № 2. С. 24-27.

6.Online Etymology Dictionary. URL : https://www.etymonline.com

7.Этимологический словарь русского языка. URL : https://vasmer.slovaronline.com

8.Мультитран: онлайн-словарь. URL : https://www.multitran.com

9. Толковый словарь русского языка. URL: https://povto.ru/russkie/slovari/tolkovie/ozhegova/search_ozhegov1.php

303

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

10.Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. URL : http://slovari.- yandex.ru/dict/dal/

11.Французско-русский словарь / Авт.-сост. В.Л. Скакун. Минск : Харвест, 2003. 1056 с.

12.Wooordhunt : ресурс для изучения английского языка и двуязычный онлайн-словарь. URL : https://wooordhunt.ru

References

1.Sadohin A.P. Intercultural competence: essence and mechanisms of formation: thesis... PhD in Culture Studies: 24.00.01. Moscow, 2009. 342 p.

2.Gachev G.D. Kosmo-Psycho-Logos: National World Images. Moscow, 2007. 511 p.

3.Popova ZD., Sternin I.А. Cognitive linguistics. Moscow, 2007. 314 p.

4.Lakoff G., Johnson M. Metaphors we live by. Chicago: University of Chicago Press, 2003. 276 p.

5.Bashkatova Yu.A. Body metaphor in English and Russian linguocultures // Bulletin of Kemerovo State University. Kemerovo. 2013. Vol. 2. P. 24 – 27.

6.Online Etymology Dictionary. URL : https://www.etymonline.com

7.Etymological dictionary of the Russian language. URL : https://vasmer.slovaronline.com

8.Multitran: online-dictionary. URL : https://www.multitran.com

9.Explanatory dictionary of the Russian language. URL: https://povto.ru/russkie/slovari/tolkovie/ozhegova/search_ozhegov1.php

10.Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language by Vladimir Dahl. URL: http://slovari.- yandex.ru/dict/dal/

11.French-Russian dictionary / Ed. by V.L. Skakun. Minsk, 2003. 1056 p.

12.Wooordhunt: resource for learning English and online bilingual dictionary. URL: https://wooordhunt.ru

304

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

ТРАНСФОРМАЦИЯ СЮЖЕТА «РАЗРУШЕНИЯ РАЯ» В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ПРОЗЕ (ПО ПОВЕСТИ Л. БОРОДИНА «ЛОВУШКА ДЛЯ АДАМА»)

В современной литературе актуализирован сюжет «разрушения рая», однако трансформация сопряженных с ним мотивов заслуживает отдельного внимания. В повести Л. Бородина «Ловушка для Адама» находят своѐ воплощение не только мотив утраты гармонии и безгреховного состояния современного мира, которые приводят героя к желанию начать новую жизнь в лице нового Адама. На первый план здесь выходят мотивы запрета, коварства и искушения, мотив хрупкости «рая», его несовершенства. Вокруг них выстраивается фи-

лософское рассуждение писателя о современном человеке, его способности или неспособности обрести внутреннюю гармонию с Богом и с самим собой.

Ключевые слова: сюжет разрушения рая, мотивный комплекс рая, мотив утраты гармонии, мотив утраты Бога, мотив искушения, антиномия рай-ад, современная русская проза, Л. Бородин, повесть «Ловушка для Адама», новый Адам.

A.S. Parinova

TRANSFORMATION OF THE PLOT OF "THE DESTRUCTION OF PARADISE" IN MODERN RUSSIAN PROSE (BASED ON THE STORY OF L. BORODIN "THE TRAP FOR ADAM")

The plot of "the destruction of paradise" is updated In modern literature. Special attention deserves the transformation of the motives associated with it. "The Trap for Adam" L. Borodin's story have not only the motif of the loss of harmony and the sinless state of the modern world, which give hero the desire to start a new life, to became a new Adam. The motives of prohibition, treachery and temptation, the motive of the fragility of "paradise" come to the fore here. The writer builds a philosophical argument about modern person around them, ability or inability to find inner harmony with God and with himself.

Keywords: the plot of "the destruction of paradise", the motives complex of "paradise", the motive of "the loss of harmony", the motive of "the loss of God", the motive of "temptation", the antinomy of "paradise-hell", modern Russian prose, L. Borodin, the story "The trap for Adam", the new Adam.

Антиномия «рай-ад» существует в мировой литературе практически со времен еѐ зарождения. Наполнение же данного комплекса мотивов и их интерпретация меняется постоянно. Это обусловлено множеством факторов, но наиболее важные изменения происходят в нѐм в зависимости от эпохи, в которой работает писатель.

Так, например, интересующий нас сюжет «разрушения рая» получает в русской литературе особенное звучание на рубеже XIX-XX века. Помещичья усадьба с садом, олицетворявшая «рай на земле», оказывается разрушенной временем из-за смены эпох, смены поколений людей. О.А. Богданова отмечает этот топос в прозе А.П. Чехова, Ф. Сологуба, Г.И. Чулкова, И.А. Бунина, Б.К. Зайцева, И.С. Шмелева как «рай, в который нет и не может быть возврата, но который светит как эталон должного бытия, как родина всего лучшего в человеческой душе» [1; с. 111]. Разрушение прошлой,

____________________________

© Паринова А.С., 2021

305

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

иной жизни связано и с индивидуальным конфликтом: детство человека (героя или писателя) находится как правило в другой эпохе, возврата которой нет и быть не может. Это добавляет данному сюжету личного пафоса и трагичности, с ним сопряжен мотив утраты. Например, мотив утраты присутствия Отца, мотив утраты гармонии, мотив утраты невинности, безгреховного состояния.

Однако именно на рубеже XX-XXI века в российскую прозу возвращается сюжет «разрушения рая». На первый план в нѐм выходят другие мотивы: мотивы коварства и искушения, гибельной тай-

ны и запрета, мотив хрупкости и несовершенства рая. В обоих случаях это две стороны одной и той же мифологемы ветхозаветного Эдема. Но в современной литературе появляется другой тип герояповествователя, который сам становится разрушительным началом. Преемственность традиций классики XIX в современной литературе выражается в заимствованной типологии героев как «героев времени», но только в смешенном виде, включающего в себя черты и «лишнего», и «нового», и «ищущего» героя, героя-интеллигента, интеллектуала.

Таким является герой повести Л. Бородина «Ловушка для Адама». Действие в повести Л. Бородина происходит в России 90-х годов, автор подробно описывает быт и нравы этого времени. Он чувствует себя своим в бандитской среде, ему доверяют, его любят. Привычный уклад нарушает весточка из «иного» мира: «Сон, с которого все началось был о маме» [2; с. 4]. В монологе безымянного героя в самом начале повести на первый план выходит контраст между внешней уверенностью и внутренними сомнениями, порожденными ночными видениями молчаливого лика матери. После смерти она обречена вечно наблюдать за жизнью сына, таким образом становясь совестью героя, с еѐ позиции он смотрит на свой путь, вспоминает то, как пришѐл к тому, что стал бандитом, как принял в себе грехи и стал с ними сосуществовать: «Этот разговор происходил еще во времена Порядка. А когда с Порядком было покончено, то я полностью избавился от чувства дискомфорта, которое, несмотря на твѐрдость мною принятых решений, всѐ-таки затаилось где-то между душой и желудком в виде крохотного, вяло шевелящегося змееныша. Я радостно выблевал его вместе с остатками гражданского чувства и захлебнулся воздухом свободы» [2; с. 9]. Единственное, что мешает ему жить счастливо и спокойно теперь - это «до разрыва печальное» лицо матери, являющееся во снах. Так обретенная им гармония с современным миром оказывается разрушенной.

Порядок и Свобода здесь – это смена эпох и форм управления страной, происходящая в 1990-е годы. В отличие от авторов литературы рубежа XIX-XX веков, Л. Бородин не даѐт оценки этих изменений в обществе в рамках антиномии «ада-рая». Его внимание направленно на осмысление философских категорий Порядка и Свободы, которые априори даны человеку, поэтому предметом изображения становится не сама действительность и еѐ проблемы, а взаимоотношения героя с миром, его внутренние поиски.

Оставшийся один в живых после нападения на их банду каких-то «черных теней», герой совершает побег из города. Но это бегство не столько «от», сколько «к». В повести контрастируют два топоса: мир реальный, исторический и мир мифологический. Однако оба они наделены райскими мотивами. С одной стороны, это город, в котором начинается действие, он не имеет названия, но противопоставляется столице, герой подчеркивает его древность, отдаленность от цивилизации, и то, что он «объективно хорош». Однако по-настоящему делает исключительным это место не столько его старина, сколько Озеро, которое для героя пространственно соединено с городом и отделяет его от дальних берегов: «от города не видны, горы и скалы, что по берегу не везде пройдешь – дикость первоприродная» [2; с. 10]. Эти «дальние» места сопровождает мотив изобилия: «из-за труднодоступности не загажены эти места, где рыбы, дичи, грибов и ягод, если не тьма, то уйма» [2; с. 10].

Он едет куда глаза глядят, пока не достигает Озера. Приближаясь к нему, герой ощущает счастье и радость «в каждой клетке и молекуле», «в воздухе и воде» [2; с. 20]. Но Озеро не принимает героя, воды отторгают его, жаждущего перерождения. Несмотря на боль он чувствует притяжение, его тянет туда: «в ту самую даль, что лежала на севере Озера и почему-то ждала меня с тем же нетерпением, с каким я стремился к ней» [2; с. 25].

Покинув свой мир при таинственных обстоятельствах, герой попадает на противоположный берег, отрезанный от города водной гладью, недоступный для большинства горожан. Он словно освобождается от времени и пространства, совершая свой «поход-побег», пытается начать жизнь сначала, называя себя Адамом. Внутренний конфликт героя, однако, это не разрешает. Об этом свидетельствует ужас в глазах матери, приснившейся герою уже после побега: «Словно она не меня видела, а мой разложившийся труп» [2; с. 26].

306

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

Первым, кого он встречает из людей является мужчина богатырского телосложения, называющий себя отец Викторий. Во время их разговора герой воспринимает его как сумасшедшего, обращает внимание на противоречивость его внешности и его учения: на громкий смех, козу рогатую, странную низкую избушку, зловонную лампаду и пьянящее молоко. Их дискуссия носит философский характер: они обсуждают второе пришествии, и Викторий заставляет Нового Адама почувствовать себя избранным.

Это сближает проблематику повести с проблематикой романов Ф.М. Достоевского. По мнению О.С. Сухих, главная проблема, объединяющая произведения этих авторов – «вопрос избранности тех людей, которые по библейским пророчествам будут спасены и счастливы в жизни вечной» [3; с. 263]. Однако Л. Бородин, работая в модернистском ключе, имеет возможность создать модель рая на земле и поместить туда «избранного» человека, «современного» Раскольникова, и таким образом он выводит тему на другой уровень.

Изначально намерения героя чисты, он отвергает «пушку», протянутую Отцом Викторием, при этом ощущая безграничную свободу и уверенность в своих силах и внутреннее «торжество»: «Я свободен. И свободою велик. Что будет, то будет, но моей волею, а не твоим вещанием. Так что бывай здоров и не чихай! Это мой путь, а не твой, сам пошѐл, сам дойду…» [2; с. 31]. Он, желающий начать новую жизнь, провозглашает себя Новым Адамом.

Он предчувствует приближение «того самого» места, и это ощущение связано традиционными мотивами рая, не осознанными им самим в полной мере, но упомянутыми в описании окружающей действительности. Образ камня, встретившего Адама, напоминает фольклорный камень Алатырь; герой выглядывает из-за его «ребра грани», размышляя о ветхозаветных евреях и земле обетованной. Описание же самого «острова» также мифологично: лазурная бухта, скалами окаймленная долина, большая поляна, сытая корова, неторопливо гуляющие самодовольные куры, собаки – «житьпоживать, да добра наживать, и добро это было в яви» [2; с. 31] - подводит итог увиденному пришелец. Ощущение любви к жизни, спокойствия, доброй энергии заполняют героя, он чувствует себя словно в «благославеннейшем месте планеты».

Семья, встреченная им здесь, также идеализируется, супруги Антон и Ксения поражают героя своей самобытностью, справедливостью и порядком. Описывая их в своем сознании, герой проводит параллель между ними и персонажами старинных русских сказок и былин: Адама поражает еѐ светлоликость и его мужественность и простота.

Подробно описано их жильѐ: изба из кедровых стволов, просторная кухня и большая комната, русская печь, обмазанная по-старинному коричневой глиной, самодельная мебель, иконы. Даже обнаруженное здесь оружие воспринимается героем исключительно как используемое для защиты, а не для нападения. Он испытывает восторг при осмотре каждой детали дома: будь то краюха хлеба или детский теремок Павлика.

Новый Адам восхищается этой семьѐй, надеясь, что рядом с ними в нѐм самом проснуться лучшие его качества. Герой всѐ ещѐ жаждет перерождения, но его грехи вместе с тем никуда не исчезают, они находятся в нѐм и разрушают это «райское» место самим его присутствием здесь. Ложь, с которой он приходит в эту семью, воспринимается им как ложь во благо. Он выдумывает на ходу историю своей жизни, придумывает себе новое имя – всѐ это должно помочь герою начать жизнь с чистого листа. Однако именно с этого момента начинается разрушение этого сакрального места порядка, «рая на земле».

Молитва, произнесенная им вместе с семьѐй, кажется герою освобождением матери от мучений, услышанный им звук, похожий на вздох женщины, был воспринят им как еѐ облегчение. Автор показывает, что в этот момент герой эгоистично использует их семейный ритуал в собственных целях, при этом искренно не погружаясь в желание соединиться с Богом в молитве. Гордыня и тщеславие, с которым Адам, почувствовав себя богатырем, закидывает сено на потолочное перекрытие контрастирует с нежеланием Антона соперничать. Зависть к его смеху, к красоте его жены, к его спокойной и благостной жизни приводит героя к осуждению этого человека, как не достойного этих благ.

Его мысли проносятся перед читателями, и в них нет света, радости, покаяния, а есть только ложь, злость, притворство и гордыня: «Чертов отрок тут же сунул мне в руки удочку и сумку, и я вынужден был принять вид лихого добывальщика пропитания» [2; с. 36]. Поучения Павлика о благодарности Богу воспринимаются Адамом с сопротивлением. Пытаясь это осмыслить, он приходит к

307

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

мысли о разладе между разумом, который жаждет изменения, и «душой или инстинктом», которые противятся, упираются и капризничают.

Когда же Адам отдаѐтся своему инстинкту, возжелав жену ближнего своего, он находится словно во сне, очнувшись от которого он обнаруживает себя в крови и понимает, что случилось непоправимое, что он пересек некую черту. Приход отца Виктория, победителя, объясняет, что именно совершил герой, он разрушил ЕГО число, что навсегда отменило второе пришествие. Адам осознает, что был избран для того, чтобы изменить мир, избавить его от Бога, освободить от ЕГО порядка: «Свобода! Ты теперь – самый великий революционер в истории» [2; с. 52]. Осознав это, он в ужасе убивает отца Виктория, после чего тот исчезает. Инфернальная сущность этого героя подтверждается и орудием убийства – это «один из топориков Антона, которым он выказывал мѐртвому дереву любовь к жене» [2; с. 53].

Получается, что внутренняя свобода современного человека разрушает идеальный мир, рай, в который попадает Адам. С одной стороны, свобода была дана ему Богом при его сотворении. С другой стороны, именно эта свобода выбора разрушает гармонию человека и рая, Ева и Адам совершают грех, поддавшись искушению. Грехи же Нового Адама: ложь, эгоизм, гордыня, похоть – все они также разрушают и этот смоделированный автором «рай». Осознание того, что человеку достаточно просто быть самим собой на уровне инстинкта, чтобы разрушить божий мир, спасти человечество от Бога, приводит героя и читателя в исступление.

Разрушает ли герой рай неизвестно, он в спешке покидает это место, осознав, что именно он является причиной раскола их семьи, их гармонии, как внешней (в отношениях), так и внутренней (в душе героев поселяется похоть, злость, ревность, страх).

Тем удивительнее, что в финале Озеро принимает, а не отвергает его, он чувствует чью-то помощь и поддержку («словно кто-то мягко подталкивает меня в живот») [2; с. 53]. Это демонстрируют зародившуюся веру героя в Бога, в его безграничную силу, в порядок, который им установлен, веру в то, что ЕГО число вовсе не разрушилось, что ничего еще не поздно.

Итак, мы видим, произошедшие изменения внутри мотивного комплекса рая при сохранении ветхозаветного сюжета его разрушения. Модернистское прочтение Л. Бородиным «Легенды о Великом Инквизиторе» направляет внимание читателя в чертоги человеческого разума. Это место становится единственно значимым, именно здесь происходит обретение или разрушение «рая» человеком.

Библиографический список

1.Богданова О. А. Усадьба и дача в русской литературе XIX-XXI вв.: топика, динамика. Москва: Институт мировой литературы им. A.M. Горького Российской академии наук, 2019. – 288 с.

2.Бородин Л. И. Ловушка для Адама // Юность. 1994. № 9. С. 4–53.

3.Сухих О.С. Великий инквизитор ХХ века (традиции Ф.М. Достоевского в повести Л.И. «Ловушка для Адама») // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2010. № 2 (1). С. 263–268.

References

1.Bogdanova O. A. Estate and dacha in russian literature of the xix-xxi centuries: topic, dynamics, mythology. Moscow: Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, 2019, 288 p.

2.Borodin L. I. Trap for Adam // Yunost. 1994. No. 9. pp. 4-53.

3.Sukhoi O. S. The Great Inquisitor of the twentieth century (the traditions of F. M. Dostoevsky in the story of L. I. Borodin "The Trap for Adam") // Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. n.I. Lobachevsky. 2010. № 2 (1) .Pp. 263-268.

308

Лингвокультурные универсалии в мировом пространстве: материалы II международной научноу конференции

О.В. Шаталова

ПРОБЛЕМЫ ХАРАКТЕРИСТИКИ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ ПУБЛИЦИСТА: РЕТРОСПЕКТИВА И ПЕРСПЕКТИВА

В статье делается попытка охарактеризовать публицистику как среду объективации индивидуальноавторских интенций личности с целью формирования общественного мнения на примере обращения к исторически и социально значимым персоналиям XIX (В.Г. Белинский, А.Н. Добролюбов, А.И. Герцен, М.Е. Салтыков-Щедрин, В.Г. Короленко и др). Закрепленность позиции публициста как личности, обладающей индивидуальным концептуальным представлением о действительности и способной выражать личностные интенции в соответствии с социально-политическими условиями развития общества и личными моральнонравственными представлениями, в XX веке подтверждается деятельностью (речевой реализацией) И.Г. Эренбурга, И.Л.Андроникова, В.А. Пескова, В.В. Овчинникова, Ю.А. Сенкевича и др. Прагматический анализ публицистической среды XXI века, основных параметров функционирования текста в современном ме- диа-дискурсе позволяет сделать вывод о нивелировании позиции публициста как уникальной в ее идейнотематической и формально-языковой представленности.

Ключевые слова: публицистика, языковая личность, идиостиль, приоритетные языковые конструкции, медиа-среда.

O.V. Shatalova

PROBLEMS OF CHARACTERISTICS OF THE PUBLICIST‘S LANGUAGE PERSONALITY:

RETROSPECTIVE AND PERSPECTIVE

The article attempts to characterize journalism as an environment of objectification of individual authorial intentions of a person in order to form public opinion by the example of addressing historically and socially significant personalities of the XIX century (V.G. Belinsky, A.N. Dobrolyubov, A.I. Herzen, M.E. Saltykov-Shchedrin, V.G. Korolenko etc.).The anchoring of the position of the publicist as a person who has an individual conceptual idea of reality and is able to express personal intentions in accordance with the socio-political conditions of the development of society and personal moral ideas in the XX century is confirmed by the activities (speech implementation) of I.G. Ehrenburg, I.L. Andronikov, V.A. Peskov, V.V. Ovchinnikov, Y.A. Senkevich etc. A pragmatic analysis of the journalistic environment of the XXI century, the main parameters of the functioning of the text in modern media discourse allows us to conclude that the position of the publicist is leveled as unique in its ideological-thematic and formallinguistic representation.

Key words: journalism, linguistic personality, idiostyle, priority linguistic constructions, media environment.

Публицистика как форма репрезентации общественной мысли и реализации личностной позиции в русской культуре развивалась в течение ряда веков. При этом – в зависимости от социальнополитических и культурно-исторических условий – менялось представление не только о понятийной сущности публицистики, ее целях, но и об образе личности, выступающей в качестве носителя общественно значимых идей.

____________________________

© Шаталова О.В., 2021

309