Лицо тоталитаризма

тельство вынуждено считаться с общественным мнением партии — коммунистическим общественным мнением.

Вот почему, хотя выборы минимально важны для ком­ мунистов, отбор тех, кто войдет в парламент, ведется партийным верхом предельно тщательно. Учитывается масса деталей: заслуги людей, их роль и функции в дви­ жении и обществе, разнообразие профессий и так далее. С внутрипартийных позиций выборы весьма важны для ру­ ководства, ибо предоставляют ему возможность поста­ вить рядом с собой на определенный период партийные силы, которые оно считает в данный момент наиболее значимыми, сообщая тем самым себе самому степень легальности, без которой ему не пристало выступать ни перед партией, ни перед классом, ни перед народом.

Бесплодными оказались даже робкие попытки выдви­ жением двух или более кандидатур на каждый мандат ввести при выборах коммунистов в парламент элементы альтернативности. Югославия знает несколько таких по­ пыток, и все они заработали от руководства клеймо «рас­ кольничества». Сейчас из восточноевропейских стран при­ ходят сообщения о расширенном числе кандидатовкоммунистов на выборах. Допуская намерения, я считаю все же маловероятной возможность укоренить подобную практику. Хотя одно это было бы шагом вперед и даже началом продвижения коммунизма к демократии. Думаю, что пока и до таких мер далеко, а развитие в Восточной Европе пойдет скорее к «рабочему управлению» югослав­ ского'образца, нежели к политической демократии и диф­ ференциации внутри господствующего движения. Деспо­ тическое ядро, понимая, что отход от традиционного пар­ тийного единства грозит ему большими неприятностями, по-прежнему держит в руках все нити. Было и остается фактом: любая свобода, в том числе и в партии, угрожает не только господству вождей, но и вообще тоталитаризму.

Коммунистические парламенты не просто не принима­ ют важных решений — они неспособны на это. Заранее знающие, что будут избраны, польщенные возможностью участвовать во всей процедуре, начиная с кандидатства, депутаты, и пожелай они того, ни силами, ни мужеством вступать в дискуссии не обладают. Да и мандаты к ним пришли не от избирателей, так что ответственности перед последними они не чувствуют. Сами «народные избранни­ ки» совершенно справедливо зовут коммунистические парламенты «саркофагами». Их права и роль сводятся к

тому, чтобы время от времени единогласно поддержать нечто, уже решенное «за кулисами». Этой системе правле­ ния иные парламенты не требуются, так что коли и возмо­ жен упрек в их сторону, то единственно за дорогостоимость и никчемность.

Базирующееся на принуждении и насилии, непрестан­ но конфликтующее с народом коммунистическое госу­ дарство даже при отсутствии внешних раздражителей просто обязано быть милитаристским. Нигде в современ­ ном мире культ силы, а особенно силы военной, не под­ держивается так, как в коммунистических государствах. Милитаризм здесь — внутренняя, «подкожная» потреб­ ность нового класса, одна из форм его существования и упрочения его привилегий.

Вынужденное быть прежде всего, а когда нужно, то и исключительно органом насилия, коммунистическое го­ сударство есть изначально государство бюрократическое. Всецело завися от произвола горстки властителей, оно одновременно, как никакое другое государственное фор­ мирование, перенасыщено всевозможной законодатель­ ной продукцией. Едва возникнув, оно мгновенно обра­ стает таким количеством установлений и предписаний, что и судьи и адвокаты в них буквально тонут. Предписанию и утверждению подлежит каждый пустяк, хотя на практике от этого мало проку. «Творчество» коммунистических за­ конодателей весьма часто навеяно идеологическими мо­ тивами, а потому игнорирует действительность, реальные возможности. Погруженные в абстрактно-правовые «со­ циалистические» формулы, не испытывая воздействия ни критики, ни оппозиции, они вгоняют живую жизнь в жест­ кие створки параграфов. Все это потом механически уза­ конивается парламентом.

Но между тем бюрократизм коммунистической власти не распространяется на потребности олигархии и стиль работы вождей. Государственная, она же партийная, вер­ хушка весьма неохотно и крайне редко ограничивает себя правилами. В ее руках политика, политические решения, которые и рамок не терпят, и ждать им некогда. А так как дело идет о судьбах целой экономики, да и всего прочего, то верхи избегают любой стесненности, делая исключения лишь по мелочам — в вопросах представительского или формального характера. Творцы жесточайшего бюрокра­ тизма и политического централизма, сами ни бюрократа­ ми, ни скованными правовой нормой людьми не являют-

средственной регламентации и контролю. Различия ме­ жду людьми определяются не тем, входит человек в раз­ ряд служащих или нет (служат все), а размером зарплаты и привилегиями. Пройдя коллективизацию, даже кресть­ янство все больше втягивается во всеобщий бюрократиче­ ский союз.

Но это только внешняя сторона. Как рабочий отличает­ ся от капиталиста, хотя оба свободно располагают своим товаром: один — орудиями производства, другой — рабо­ чей силой, так и в коммунистической системе есть резкие различия между социальными группами. Но коммунисти­ ческое общество, вопреки всем этим противоречиям и различиям, в целом монолитнее любого другого. Сла­ бость этой монолитности в ее принудительном и преис­ полненном противоречий характере. И это при полной взаимозависимости частей, словно деталей огромного единого механизма.

Как и абсолютизм, коммунистическая власть, комму­ нистическое государство видят личность абстрактной — идейной — единицей. Меркантилисты при абсолютизме загоняли экономику под пяту государства, а сама корона (пример тому — Екатерина Великая) считала, что госу­ дарство обязано перевоспитывать своих подданных. В той же манере действуют и так же размышляют коммунисти­ ческие вожди. Но если тогда власть, вступив в отношения с собственниками, бралась подчинить себе идеи, то те­ перь, в коммунистической системе, власть — одновремен­ но и собственник, и идеолог. Это не значит, что личность исчезла, превратилась в тупой бесформенный винтик, перемещающийся волей некоего могучего волшебника внутри гигантского, всеохватывающего, бездушного госу­ дарственного механизма. Будучи от природы склонной и к коллективизму, и к индивидуализму, личность уберегла себя даже в этой системе. Она лишь заглушена более, чем где бы то ни было еще, и индивидуальность свою прояв­ ляет иными способами.

Ее мир — мир мелких повседневных забот без капель­ ки надежды на просвет в будущем. А поскольку к тому же и эти мелкие повседневности наталкиваются на твердыню системы, подмявшей под себя всю без остатка материаль­ ную и духовную жизнь людей, то и крошечный ее личный мирок тоже несвободен, незащищен. Незащищенность — образ жизни индивидуума в коммунистической системе. Если он покбрен, то государство даст ему возможность

прозябать. Личность разрывается от несовместимости желаний и возможностей. Она готова признать приоритет коллектива и подчиниться его интересам — как, впрочем, в любой другой системе, но восстает против узурпаторски настроенных представителей коллектива. Как большинст­ во людей в коммунистической системе, не имея ничего против социализма, возмущаются методами его реализа­ ции — наилучшее, кстати, подтверждение того, что комму­ нисты никакого социализма и не строят, — так и индиви­ дуум не признает ограничений, вводимых не в интересах сообщества, а только олигархии. Представителю иной си­ стемы очень непросто понять, каким же образом челове­ ческие существа, народы, храбрые и гордые, могли от­ речься от свободной мысли и свободного труда.

Наиболее просто и точно, хотя и не исчерпывающе, это можно объяснить неумолимостью и всеохватностью наси­ лия. Но дойти до подобного помогли и более глубокие объективные причины.

Одну, историческую, мы уже называли: в неодолимом стремлении к экономическому преобразованию народы вынуждены были смириться с потерей свободы.

Природа второй причины — морально-интеллектуаль­ ная. Подобно тому как индустриализация выросла в во­ прос жизни или смерти, так и социализм-коммунизм — ее идейный слепок — достиг уровня идеала, надежды, воодушевления, сравнимого разве что с религиозным эк­ стазом: и так не для одних коммунистов, но и для части народа. В понятии людей, не принадлежавших к прежним классам, осознанное, организованное выступление против партии и власти было равносильно измене родине, преда­ тельству самых светлых идеалов.

Корни того, что в коммунистической системе не возни­ кло организованной оппозиции, вне всякого сомнения во всеохватности, тоталитарности коммунистического госу­ дарства. Оно пронизало собой все общество, каждую лич­ ность, внедрилось в исследования ученых, во вдохновение поэтов, в мечты влюбленных. Восстать против него — значило не только приговорить себя к неминуемой смер­ ти, но и обречь на всеобщее презрение и остракизм. Под свинцовой плитой его гнета нет воздуха, нет света.

Обе оппозиции — и вышедшая из прежних классов и рожденная в самом коммунизме — реально были не в^ состоянии разработать программу борьбы, найти для нее формы. Представители первой тянули вспять, а второй —

соперничали с режимом в бесцельной и бессмысленной революционности и догматическом мудрствовании. Усло­ вия для новых путей еще не вызрели.

Наряду с этим народ нащупывал такие пути инстинктом, давая отпор на каждом шагу, по поводу каждой «мелочи». Это сопротивление сегодня — крупнейшая и самая конкрет­ ная угроза коммунистическим режимам. Коммунистические олигархи не знают больше, что думает и чувствует их народ. Окруженные океаном мрачного и глубокого негодования, они уже не столь уверенны и беззаботны, как прежде.

Если истории неведома иная система, способная, по­ добно коммунистической диктатуре, в такой мере нейтра­ лизовать своих противников, то не знает она и порядков, когда-либо вызывавших столь глубокое и широкое непри­ ятие. Похоже, чем закрепощеннее сознание и ограничен­ нее возможности организованных действий, тем с боль­ шей силой нарастает глухой мрачный ропот низов.

Коммунистический тоталитаризм ведет к тотальному негодованию, в котором сгорают все нюансы чувств, оста­ ются голое отчаяние и ненависть.

Стихийное сопротивление, ежечасный, воспаляемый «мелочами» протест миллионов — это форма отпора, которую коммунистам не удалось задушить. Даже годы советско-германской войны дали тому грозное подтвер­ ждение. Есть основания считать, что, когда немцы втор­ глись в СССР, и у русских воля к сопротивлению не отличалась особой непоколебимостью. Но Гитлер быстро продемонстрировал свои цели: уничтожить Российское государство и превратить славян в безликих рабов своего «герренфолька». Тогда из народных глубин выплеснулась традиционная и неугасимая любовь к Родине. В течение всей войны Сталин ни разу не упомянул ни советскую власть, ни свой социализм, только — Родину. А за нее стоило умереть даже вопреки сталинскому социализму.

8

Национальный вопрос в том виде, естественно, каким он был до их прихода к власти, то есть с преобладанием конфликта между национальными буржуазиями, комму­ нисты сняли с повестки дня так же, как многие другие проблемы, унаследованные от смещенных порядков и не поддавшиеся при них разрешению.

Но до конца решить национальный вопрос коммуни­ стические режимы оказались неспособны. Он возник вновь— в ином, еще более остромгчем прежде, виде.

Национальный гегемонизм в СССР проявляется через наиболее мощные отряды бюрократии, через представи­ телей того народа, который в основном олицетворяет со­ бой режим. С другой стороны, в Югославии основа сты­ чек — трения между бюрократией различной националь­ ной принадлежности. Но ни в первом ни во втором случае речь на деле не идет о национальных конфликтах в пре­ жнем их понимании. Коммунисты по своей сути не нацио­ налисты, национализм для них — прием, как и всякий другой, с помощью которого они добиваются укрепления своего могущества. При нужде они на время способны стать даже крайними шовинистами. Сталин, грузин по национальности, когда интерес (и пропаганда тоже) тре­ бовали, оборачивался в «сверхрусского». Сам Хрущев в числе прочих сталинских «ошибок» признал и страшную истину об истреблении целых народов. Сталин «со товари­ щи» играли бы на национальных предрассудках крупней­ шей нации — русских, будь те даже готтентотами. Следуя собственной выгоде, коммунистические вожди всегда прибегают к чему-то подобному. Включая проповедь равноправия бюрократии разных наций, что, по их мне­ нию, в главных чертаэГсовпадает с требованием нацио­ нального равноправия.

В основе трений между коммунистическими нацио­ нальными бюрократиями нет ни национальных чувств, ни национальных интересов. Что-то и от этого присутствует, но первопричина в другом: примарно верховенство власти в своей зоне; на пространстве, которым управляешь. Шум вокруг репутации и процветания «родной» республики не­ далеко ушел от стремления упрочить собственное всевла­ стие. То же с территориальным делением, когда админи­ стративные образования по «языковому» признаку не уступают в значимости национальным коммунистическим государственным единицам. Коммунистические бюрокра­ ты — это в равной степени «заступники» своих наций — республик — и рьяные локал-патриоты, ревниво охраняю­ щие «покой» административных зон, которыми они управ­ ляют и в основу выделения которых совсем не обязатель­ но положена языковая либо национальная однородность населения. В руководстве некоторых чисто администрати­ вных единиц Югославии (областные комитеты) «шовиниз­

спотии. Такое развитие, исполненное борьбы и противоре­ чий, показывает одновременно, как необходимое на пер­ вых порах вмешательство государства в экономику посте­ пенно оборачивается политикой, замешенной непосредст­ венно на субъективной заинтересованности правящей бю­ рократии. Сначала государство захватывает все средства: необходимы вложения в быструю индустриализацию; в итоге дальнейшее экономическое развитие управляется главным образом интересами правящего класса.

В сущности, так поступают все собственники, ими всег­ да руководит личный интерес. Однако новый класс отли­ чается от прочих собственников тем, что сосредоточивает в своих руках практически все национальные богатства, а к экономической своей мощи идет сознательнее и организо­ ваннее. Сознательная организованность, осуществляемая через политические, хозяйственные и другие организации, характерна и для других классов. Но из-за многочисленно­ сти класса собственников в предыдущих, докоммунистических экономических формациях и существования там раз­ личных противоборствующих форм собственности эконо­ мика все же развивалась преимущественно спонтанно — если иметь в виду, конечно, условия нормальные, мирные.

Не удалось избежать подобного и коммунистической экономике, хотя она — в отличие от всех прочих — именно преодоление спонтанности неизменно считала одной из первоочередных задач.

У этой практики есть свое теоретическое обоснование: коммунистические вожди, искренне убежденные в своем знании экономических законов, считали, что могут с науч­ ной точностью управлять производством. Точно между тем лишь единственное: они смогли завладеть экономи­ кой, что, как и победа в революции, создавало у них иллюзию, будто все происходящее есть результат их не­ обыкновенной научности.

Уверенные в непогрешимости своих теорий, они и в экономике руководствуются главным образом ими же. Чуть ли не анекдотом стало, как коммунисты сначала сравнивают некую из предполагаемых своих экономиче­ ских мер с соответствующим положением у Маркса, а потом только берутся претворять ее в жизнь. В Югославии официально заявили, что все планирование пойдет «по Марксу», хотя сам Маркс ни плановиком, ни вообще спе­ циалистом в этом деле никогда не был. На практике ничего нес получается «по Марксу». С)днако главное —

совесть у вождей чиста и# что еще важнее, насилие и господство в экономике оправданы высокими целями и «научно» обоснованы.

Догматизм в экономике неотделим от коммунистиче­ ской системы.

Но было бы все же неверным считать подчинение эко­ номики догматическим постулатам важнейшей чертой коммунистической экономической системы — скорее, это ее хроническая болезнь. Именно в экономике — больше, нежели где-то еще, — коммунистические вожди набра­ лись непревзойденного умения либо «приспособить»'тео­ рию к своим нуждам, либо, если им это выгодно, вообще от нее отказаться.

Помимо исторической необходимости проводить ускоренную индустриализацию коммунистическая бюро­ кратия вынуждена была еще и строить экономическую систему, обеспечивающую незыблемость ее позиций. Якобы во имя бесклассового общества и уничтожения эксплуатации она создала закрытую систему хозяйствова­ ния, экономику, основанную на таких формах собственно­ сти, которые только ей дают право на господство и моно­ полию. Сначала объективные причины заставили комму­ нистов избрать особую — «коллективную» — форму со­ бственности. Но ее укрепление (без учета, совпадает это с нуждами национальной экономики и дальнейшей инду­ стриализации или нет) оборачивается самоцелью и впредь диктуется исключительно классовым, коммунисти­ ческим интересом. Узурпация всей экономической дея­ тельности сначала якобы во имя «идеальных» целей, а в дальнейшем для того, чтобы удержать в руках полностью собственность и абсолютное господство, — вот истинная причина масштабных и последовательных политических мер в коммунистической экономике, управления эконо­ микой не с точки зрения органически присущих ей стре­ млений и возможностей, не на основе потребностей на­ ции, но исключительно исходя из идеологических и эгои­ стических интересов правящей бюрократии.

В одном из интервью 1956 года Тито признал, что запад­ ные экономики также располагают «социалистическими элементами», но в них, мол, нет «сознательности». Этим сказано все: именно вследствие «сознательного», то есть принудительного построения «социализма» в экономике своих стран коммунисты и должны цепко держаться за де­ спотизм, за сохранение своей собственнической монополии.