Выпуск 3

Там, в краюИдзумо, восьмислойные тучи клубятся над грядою гряда — я для милой палаты построю,

восьмиярусный терем построю!43

С тех пор было определено и количество знаков в песне: 31 знак. Вплоть до играющих в цветах камышовок и живущих в воде лягушек всем это известно. Что уж говорить— неужели не станут сочинять люди! 31 слог, безусловно, олицетворяет знаки будды Нёрай44. Однако об одном из этих знаков не упоминают, он слишком тайный.Поэтому, если сочинить хорошую песню, то это — как сделать изображение Будды и молиться ему. А если сочинить плохо, то это как если нанести урон статуе Будды.

Еще Комативстречалась с мужчинами, в записях говорится отысяче мужчин, нос кем встречалась, а с кем-то и не встречалась45. Она была красавицей,неуступавшей госпоже Ли или Сотоорихимэ46.Тех, кто ее видел, о ней слышал, кто тайно любил ее, число ихнеизвестно, как число деревьев на горе Цукуба47. Нотеперь тело той, чье чувство не было мелким, что гора Асака48, стало жалким. Так цветы залива Нанива49, онирасцветают, увядают, приносяпечаль, а там уже истрекот насекомых слышится на осеннем поле. Обо мне ли они?— думала Комати,— сколько еще продлится жизнь-роса! Найдя убежище в тростниковой хижине, где давным-давно густой оградой разрослась «синобу»— трава скрытой тоски50, она уже почти исчезла, подобно росе.Яли это? —думала она. Онаготовила тушечницу, окуналакисть, собирала свои стихи, как собирают водоросли «мосио», когда делают соль, она любила свой путь, а ей уже минуло восемьдесят. Новсе собранное, все написанное тушью — непрочно в нашем быстротечном мире, и жизнь наша не вечна, так разве не следует человеку просить о счастье в будущей жизни! Писать и копить стихи, не понимаяэтого, было ее грехом. Как простая женщина, не думающая о будущем, она попусту провела время и вот стала как столетняя старуха с седыми волосами. Подобно тому, как с песней камышовки проходит лето и постепенноголос ее слышен все реже, так тело Комати становилось слабее. И вправду—сердца людей стремятся к блеску51. Она чувствовала яркость цвета и аромата еще сильнее, чем в старину, ее мысли не изменились, но волны старости...

Назад не вернешься, слезы приходилось постоянно стряхивать с рукавов, когда она думала о милом прошлом. В старину, даже во временных ее жилищах для нее полировали драгоценности, в саду укра-

шали изображения будд, четки вешали на дверь. На постели, где она ждала луну, были цветочного узора парча и драгоценности. Приподняв полог, стряхнув пыль с изголовья, она спала со многими мужчинами, которых любила. Она была привычна к безумным фразам и цветистым выражениям52. Теперь же облик ее — как у трухлявой ивы, стихи же Оно-но Комати— как у Сотоорихимэ. Полны очарования, но не имеют силы. Такова она в такой песне.

В помраченьи любви сквозь сон мне привиделся милый — если б знать я могла,

что пришел он лишь в сновиденье — никогда бы не просыпалась!53

И еще в такой песне:

Увядает цветок, что взорам людей недоступен, —

в бренном мире земном незаметно, неотвратимо цвет любви увядает в сердце.. .^

У нее и вправду была причина так сочинить. И теперь, думая об этом, она вспомнила песню Нарихира:

Будто бы и луна уж не та, что в минувшие весны, и весна уж не та?

Только я один не меняюсь, остаюсь таким же, как прежде...55

И так сочинить тоже была причина, произнося эти стихи, ничего не остается, как плакать. Всё думая о том, какой стала, она сочинила:

В треволненьях мирских

ятравам плавучим подобна, что живут без корней и плывут,раздумий не зная,

увлекаемые теченьем...56

Эта песня, вплоть до последнего слова, вызывает глубокое чувство.

Теперь она могла лишь просить о милосердии. «О, милосердная Каннон! Помоги мне!» — молила она. Хорошо, что конецуже близок, лодка жизни уже у берега, ее послание— шесть знаков57, эти слова она беспрестанно декламировала. «Неужели будды не придут мне на помощь!» — все думала она, как вдруг кто-то пробрался поузкой тропинке в Оно и постучал в ее соломенную дверь.

—Здесь ли находится Оно-ноКомати,так многолюбившая впрошлом? — был вопрос.

—Мнестыдно! Это сон?Илиявь? Илиты призрак?Что за человек мог прийти сюда, где за дверью из соломы я сплю на бамбуковом изголовье? Тыспрашиваешь обомне илиоком-тодругом?Что это?Если подумать хорошенько, ты напоминаешь Нарихира, любвеобильного, как и я, сострадательного Аривара. Мне стыдно, что я стала такой, ведь с рукавами с цветочным узором, благоухающая, в одеждах срисунком сливы, когда я стояла, я была похожа на «оминаэси» — девичий цветок58, с тяжелой росой на нем. Но когда я постарею, кому я стану нужна? — думала я. Пока я гадала об этом, я совсем изменилась. Странно,что кому-то понадобились засохшие листья этого ког- да-то цветущего сада. Я была поэтессой и предавалась любви, и бесчисленное множество любовных писем-жемчужин прошличерез мои руки, но у меня нет сострадательного мужа, кто был бы со мной до конца. Спасибо, Нарихира, ты для меня— как хорошая весть.

«Расскажем же о прежней любви, — сказала Комати.— Пусть это и стыдно,но,подвязав рукава, поклянемсябогам, и клятва будет глубокой, как море Арисо59, исповедуемся», — она захлёбывалась слезами.

Нарихира произнес: «Хуже всего, что женщина— существо глубоко греховное. Облака неправедных деяний не дают увидеть месяц истины. Душа загрязнена, а мысли опутаны неправедными деяниями, заблуждениями и страданиями. Будда и сутры порицают это в первую очередь. Ивсе же без мужчины нет женщины. Без Будды нет живых существ. Любовь—причина страданий расставания,этоу всех перед глазами».

Комати сложила руки в молитве и начала свою исповедь.

— Вот заблудившиеся на дороге любви люди... Во-первых, у меня есть песня императора, во-вторых,.драгоценные слова Ки-но Цураюки, и дальше песни о любви цветов. Письмо об «асагао»— утреннем лике, написанное в сумерках60. Письмо, что прячут от посторонних взглядов. Письмо,над которым льют слезы. Письмо о потоке, что бежит меж камней61. Письмо о слухах про любовную связь уток-нераз- лучниц. Письмоо воде, переполнившейжелоб62. Письма олюбви оле-

ня к жене63. Письмо о листьях «кудзу»64, выворачивающихся наизнанку65. Письма о возможности встречи в праздник звезд Танабата6 6 . Письмо о супругах. Письмо о любви Акаси. Письмо о тростниковых лодках в Удзи. Письмо о любви в Суруга. Письмо о дымке над Фудзи. Письмо о том, как нет спасенья на узкой тропинке в бухте Нанива67. Письмо о Сумиёси и о том, как некому было услышать. Письмо о чистом песке в бухте. Письмо, которое читаешь— не начитаешься и к которому приложена песня. Письмо с какого-то ночлега. Письма об озере Масуда, переполняющей любви, о том, жить или умереть. Письмо о том, как в Катата запекли чудесного карася с письмом внутри68. Письмо о том, как если в бухте Акоги вытягивать сети, это бросится в глаза69. Письмо о том, как водоросли укрыли крепкие скалы70. Письмо о том, как у туи видны сразу обе стороны листа71. Письмо, в котором написано о пристанище в зарослях полыни. Письмо, в котором написано о семени чувства, возникшем при встрече у болота Асака, где цветут ирисы72. Письмо о вести, звучащей в редком крике первых диких гусей73. Письмо, в котором написано: слышишь ли стоны ветра?74 Песня о том, что жизнь непрочна, как паутина75. Песня о том, что есть неизвестный людям путь в горах Заставы встреч — Аусака, где растет магнолия «кадзура»76. Письмо о том, как слабым голосом зовет кукушка77. Письмо о клятве у Паучьего моста Яцухаси. Письмо о том, как здесь же цветут фиолетовые ирисы78. Письмо о том, что де- рево-метла видно лишь издалека79. Письмо о вести, принесенной ветром. Письмо о дощечке над ручейком80. Письмо о дымке в Муро-но Ясима81. Письмо, в котором написано о чистой воде посреди луга82. Письмо на белоснежной бумаге с красной обратной стороной. Письмо, которое мне непонятно. Желание услышать кукушку, услышать голос, полюбить, и это одряхлевшее тело, этих чувств невозможно передать. — Она снова спрятала лицо в рукава.

Нарихира сказал:

— Не стремись к прошлому. Встреча— путь к расставанию, рождение — необходимость умереть. В мире, который есть лишь пена на воде, забудь то множество писем, о которых только что рассказала, отбрось эти мысли, молись: «О, возьми меня в светлый западный рай!» Беги своих страданий, помоги и близким сострадательным людям.

Выслушав увещания Нарихира, Комати почувствовала облегчение.

— Как хороши твои слова! Мне, заблудшей, скитающейся между жизнью и смертью, ты показываешь дорогу, я благодарна тебе за эти слова поучения. Если хорошенько подумать, именно женщина глу-

боко укореняется в заблуждении. Я стану надеется на тебя, как надеюсь и на Кантон, и на Дзидзо83.

— Когда молишь о правильной дороге, Будда проявляет милосердие. Послушай, я тоже расскажу о старых, уже прошедших делах, — и он тоже стал исповедываться. — Я тоже любил всей душой, забывая себя. Я и числа своих возлюбленных не помню, но тех, кто остался в душе, немного. Из тринадцати первая— императрица Сомэдоно84,вторая—дочь Ки-ноАрицунэ85, третья — Сай- гу-но него86. Об остальных написано в «Исэ моногатари», нужно лишь взглянуть туда на след, оставленный кистью. Сам я считаю, что их была тысяча. Но все они лгали, что любят меня. Теперь и вправду облака заблуждений рассеялись. А раз так, отчего же не достичь просветления? То, что определено, то сбудется, когда это явлено темной ночью во сне, об этих словах думаешь с рассвета до заката. Кому-то не суждено преодолеть пик старости. Нет пути, чтобы избежать этого. Даже цветы, еще не распустившись, бывают унесены сильной бурей. Бывает, и луна не выйдет, скрытая облаками. Такова граница между жизнью и смертью, думаю, такова всякая жизнь. Есть песня:

Этот бренныймир!

Счем сравнить могу тебя?.. Рано на заре Так от берега ладья

Отплывает без следа...87

То, что здесь сказано, имеет под собой основания, но хотя я и думал так, но не молился беспрестанно о Чистой земле. Неужели я не помогу близким людям! И мне следует отбросить безумные фразы и цветистые выражения и молить о великом сострадании, — сказал он и пропал, будто растаял.

Как странно! Будто это был обманчивый сон, она не знала, куда он держал путь, и не заметила, как он ушел. Она стала думать, что это был не Нарихира, а бодхисаттва Каннон.

Комати закрыла дверь жалкой травяной хижины, отправилась в деревню. Тут и там она останавливалась у ворот и просила: «Подайте мне что-нибудь». «Смотрите, какой стала теперь Комати!» — восклицали видевшие ее люди, они собирались кучками и шептались на ее счет.

«Это отвратительно. Поскольку столица здесь рядом, нет никого, кто меня бы не знал», — думала Комати. Ногисами вынесли ее на гор-

ную тропинку, и решила она отправиться далеко-далеко в восточные земли. Тут и там спрашивая людей, она вскоре достигла гор Аусака. Она спросила, остались ли здесь какие-то следы Сэмимару88, ноникто Комати не ответил. Нет пристанища ей89, хотя там было пристанище, где такие люди могли остановиться, но не было стража заставы, чтобы быть с Комати.Она была совсем одна, она ни в коем случае нехотела задеть кого-то,онахотела просто рассказать своюисторию, крича петухом90, она плакала, роняя слезы. Единственная сила, на которую она могла положиться, — ее бамбуковый посох, постелью ей служила подстилка из травы, но на ночлеге не было любимого человека, чей рукав стал бы ей изголовьем. Входя в тень сосен, она под ними отдыхала тут итам, и вот добралась до горы Катами— Зеркальной. Придя сюда, она подумала посмотреть, какой старой стала, и какое-то время, пока ее ноги отдыхали, хотя сейчас вид ее был отвратительный, она сочинила так:

Ицветов Красу сохраняет Гора-зеркало.

Даже когда веснапрошла, Можноувидеть отражение91.

После этого Комати сочинила так:

Итени человека Нет вокруг. Зовет Кого кукушка

На Зеркале-горе?92

С ней не было никого,кому можно было бы прочесть песню, иникого, чтобы ответить, и так она пришла в соседнюю деревню.

Там тоже у нее не было места, чтобы остановиться, шел дождь, эта одинокая сосна Мино-ноОяма в земле Мино, друзья, с которыми можно поговорить, так редки, она быстро-быстро ушла отсюда.

Вспоминаешь ли клятвы свои? Казались вечными они— Словно сосна сгоры МиноОяма.

Мнене забыть их никогда!93

Так она прочла, но это была ложь. То, о чем были клятвы, забыто, теперь нет друга, кроме месяца. Конец, к которому она быстро движется, он в Овари-Конце в Мино, что с ней будет— в Нару- ми-Жребии94, когда нахлынет прилив и журавли улетают в камыши, их крики ввечеру, не о ней ли они?95 — так она думала. Подобно тому, как никогда не высыхает платье рыбачки, черпающей соленую воду, так и ее рукава могли поспорить с теми96. Миновала она и те, и другие места. А вдруг? — она слышала, что есть деревня Ёби- цуги-Зов. Как одиноко ей было в деревне Мацукадзэ —-Ветер в соснах! Полночь...Крики«тидори»97 все ближе и ближе... Ивот уже над берегом Наруми склоняется луна: прилив...98, ее мысли путались, подобно мосту Яцухаси, что похож на лапки паука. Когда она достигла гор Футамураяма и Миядзияма, солнце уже зашло, где же настанет конец ее бренного пути? Она легко миновала Тотоми и гору Саёнояма. Как ее жизнь печальна и безрадостна... Она склонилась на изголовье из трав.

Сплю в пути поддеревом, Росойпропитался Рукав.

Закрапал дождик. Саёнонакаяма", —

прочла она с чувством. Чем заслужила она такое воздаяние? Она пришла в Суруга, преодолела тропы гор Уцу-Явь. Какв старину, горные тропы, где то ли явь, то ли сон, даже следов ничьих не видно, она пробиралась по тропам, поросшим кустарником100, ее рукаватравы поблекли101. Что теперь она наденет на себя, думала она, плача; под крики птиц с побережья Окицу она достигла заставы Киёми102. Глядя на дымок над пиком Фудзи, бухту Михо, куда плывут лодки, дымки, поднимающиеся над соснами, она, кому уже перевалило за восемьдесят, подумав, что стихотворение старого поэта неверно103, прочла:

Бухта Киёми.

Ничто не сохранилось В сердце.

Бледная луна, Неясная дорожка на волнах104.

Еще в песне монаха Сайге так говорится:

Стелется поветру Дым над вершинойФудзи. В небоуносится Ипропадает бесследно,

Словно кажет мне путь105.

Теперь она знала свой путь. И не только это, она страдала в убогости глиняных домишек востока, глядя на небо туда, где столица, теперь ее бренное тело заблудилось в полях Укисима — Плывущего острова; узнавая дорогу у прохожих, она шла и шла, куда — она не знала, в траве у края бескрайней равнины Мусаси сверкала выпавшая роса, у дороги она сорвала и держала листик папоротника. Она старалась спасти жизнь капельке росы, она закрылась рукавом наподобие зонтика. Тебе я доверялась так, как тем стременам Мусаси — так говорилось в старинной песне106. Отчего люди так немилосердны? — думала она. Ночь за ночью у нее было изголовье из трав, подстилка из трав, она ни о чем не могла думать, а просто день за днем шла, и вот она уже приблизилась к деревне Синобу в Митиноку. Столицу покинула вместе с дымкой, и вот уже застава Сиракава107. И вправду, в сравнении с жизнью ничто так не жестоко. Но на ней было платье для путешествия в далекие восточные земли, а в пути жаловаться не приходится. Ей хотелось бы остаться такой, какой она была в старину в столице в узорчатой ткани с гор Синобу в Митиноку108. Цветы «хаги» в поле Миягино109, заросли «сусуки», стелющийся дым в Сиогама110, краю осьмидесяти островов, в заливе Тика, цветение цветов на болоте Асака111. Она прошла мост Одаэ и реку Абукума и приблизилась к деревне Юкими. Она много слышала о цветении сакуры в Ханака112 и о соснах в Такэкума113, если бы сосна в Акоя и сосна Анэва были бы людьми, она пригласила бы их вместе отправиться в столицу114. Она была бы рада и просто переписать стихи о поэтических местах, но теперь увидеть то, что было в словах, своими глазами, было приятно, и она просто так решила, что тоже напишет стихи о знаменитых местах, но никто не заинтересовался этими стихами Комати115.

Ее голова была бела, как снег, лоб бороздили морщины, подобные волнам моря, тело до самой шеи было закрыто дорожной накидкой, она думала, как было бы хорошо умереть во сне, в холодном лунном свете, и ее тень, и она сама были чахлыми, она не стремилась в определенное место, с тонким посохом, в грязной одежде из травы, в дорожной шляпе и соломенном плаще, жизнь еще не оставила ее, но

она думала, что конец близок. Сколько же можно ждать? Хотя она и думала так, вздыхая в тоске, но все же жизнь была дорога ей. Беречься — неубережешься, всякий взберется на гору старости. То,чего она желала услышать, но не могла, это были голоса журавлей в бухте Вака116. Шли годы, теперь она жила в поле в Митиноку в Тамадзуку- ри-но Оно,утро за утром и вечер за вечером. Новедь она—не скала и не дерево, и вот в конце концов она растаяла мимолетной капелькой росы. Если посмотреть вокруг, густо растет трава «сусуки», ночь за ночью дует ветер, кажется, что у поля есть душа. Никто сюда неприходит, некому даже молитву прочесть.

Как это необычно, что Аривара-но Нарихира решил осмотреть знаменитые поэтические места. В уезде Кё, в Хосонуно его охватило волнение, и он подумал о том, что следует помолиться у истлевших останков той самой Комати. И вот, решив, что он посетит то место, он отдыхал. Подул ветер и принес первую половину стихотворения:

Когда темнеет Иподует ветер Больно, больно...

Донесся ясный голос. Нарихира добавил строки:

Неназывай себя, Это лишь колос«сусуки».

Когда он так прочел, неизвестно откуда появилась женщина прекрасной наружности.

— Кто бы ты ни был, ты приблизился к этой высокой траве и добавил вторую часть стихотворения. Как раз здесь ушла из жизни, превратилась в белые кости, красавица прошлых лет, любившая любовь Комати, состарившись и зачахнув. Если ты человек из столицы, расскажи Аривара-но Нарихира, что ты был в этом месте, — сказала она. — Если ты спросишь, для чего это, скажу: поскольку Нарихира— сострадательный и милосердный человек, то, услышав, что Комати больше нет в этом мире, он обязательно помолится за ее упокой. Поскольку имя Нарихира пишется знаками «спокойствие» и «воздаяние», то когда Нарихира помолится за меня, дурная карма исчезнет.

Нарихира стало ясно, что это дух, он раздвинул высокую траву, женщины не было. Он видел только белые кости и колосья «сусуки».