4. Мотивированность использования заимствованных слов с точки зрения культуры

Само отношение к заимствованию в новых условиях (по сравнению с советским периодом) изменилось. Оно стало более терпимым.

Но при этом непонятность иноязычного слова, непрозрачность его внутренней формы нередко ослабляют механизмы речевого контроля и ведут к коммуникативным сбоям. Ошибки, связанные с непониманием значений заимствованных слов, нередки. Приведем примеры словосочетаний с семантической тавтологией: «изобразить в анфас», «самый оптимистичный вариант», «выдающийся виртуоз», «коллега по работе».

Нельзя признать нормативным выражение «анонимность гарантируется», в котором «анонимность» воспринимается как «секретность», хотя «аноним» – автор, скрывший свое имя (анонимное сочинение – сочинение без указания имени автора).

В связи с этим одним из важнейших вопросов речевой культуры является вопрос мотивированности использования заимствованных слов. Желая показать начитанность и осведомленность, мы используем иноязычные слова слишком часто, даже если смысл сказанного можно передать русскими словами. Так, например, нет необходимости говорить элиминация влияния художественной литературы, если можно заменить непонятное слово элиминация русским устранение.

В некоторых случаях немотивированное использование заимствованных слов приводит к двусмысленности, коммуникативной неудаче. В газете «Известия» (1999, октябрь) в статье под заголовком «Уникальное издание «Медного всадника» читаем: «Художник Юлий Перевезенцев и эстампная студия Никиты Скрябина презентовали новое издание поэмы “Медный всадник”». В данном контексте уместнее было бы использовать русское слово представили, желательно также указать, кому именно было представлено новое издание (общественности, критике). В противном случае может возникнуть непонимание смысла фразы, так как глагол «презентовать» имеет в русском языке одно значение:

Презентовать, что кому., устар., шутл. Дарить (подарить), преподносить (преподнести в подарок). Позвольте п. вам мою книгу. («Толковый словарь иноязычных слов» Л. П. Крысина).

В газете «Привет, Петербург» (2006, декабрь) опубликовано объявление: «Элитная школа-студия профессионального макияжа “Эстетика” принимает на обучение профессиям: визажист-стилист, бьютимейкер». Видимо, авторы объявления решили таким образом приукрасить показавшуюся им слишком обычной или заурядной профессию косметолога. Слово бьютимейкер, несмотря на его значение «создатель красоты» представляется настолько уродливым, что его использование совершенно недопустимо.

Необходимо помнить, что самые грубые речевые ошибки возникают тогда, когда иноязычные слова употребляются без учета их значения: «Вопреки некоторым скептическим прогнозам, в зале был аншлаг» («Звездный бульвар». Январь, 2007). Аншлаг – объявление о том, что все билеты (на концерт, лекцию, спектакль и т.п.) проданы, поэтому в зале аншлага быть не может.

Очень часто в речи путают значения близких по смыслу заимствованных слов, например, «спонсор» и «меценат». Меценатом называют того, кто покровительствует ученым и деятелям искусства. Поэтому употребление этого слова в тексте предвыборной программы кандидата в депутаты является немотивированным: «Однако Анатолий Несмеянов считает, что все проблемы разрешимы так же, как решается сейчас проблема финансового обеспечения программы “Семейный врач”: деньги будут получены не у пациентов, а у крупных меценатов, уже выразивших готовность вложить деньги в это прибыльное дело» («Звездный бульвар». Февраль, 2008). В данном контексте следовало использовать слово спонсор, которое означает «лицо или организацию, оказывающую финансовую поддержку какому-либо делу».

Иноязычные слова должны быть понятны и доступны слушателю или читателю. Если новое слово заимствовано совсем недавно и еще не попало в словари, чтобы быть адекватно понятым, пишущий должен дать описательное толкование слова в статье, докладе или лекции, предназначенных для широкого круга читателей. Если же автор публикации не считает нужным разъяснять значение того или иного слова непосредственно в тексте, может возникнуть непонимание со стороны читателя, и как следствие – коммуникативная неудача. Так, например, в газете «Коммерсантъ» (2007, октябрь) приводится заметка под заголовком: «Большая дорога транкинга» – и под ним: «Через год объем услуг транкинговой связи в Петербурге может увеличиться вдвое». В самом тексте небольшого обозрения содержится неупорядоченная информация о преимуществах транкинговой связи (отсутствие повременной оплаты, надежность и доступность радиоканалов), но нет определения явления. Особенности этого вида связи так и остаются непонятыми для читателя, ведь слова транкинг нет ни в одном из последних словарей новых слов.

Среди заимствований следует различать уместные, необходимые и ненужные, засоряющие родной язык, ведущие к неясности, непониманию и т.п. Заметим, что разные стили языка по-разному относятся к иноязычным заимствованиям, и в связи с этим, варьируются и наши оценки: то, что возможно, допустимо или даже необходимо, например, в научной речи (в силу ее терминологической точности) или в публицистике (в качестве обозначения зарубежных реалий, фактов материальной или духовной жизни), может быть нарочитым, неуместным или непонятным в русской обиходно-разговорной, в стилистически нейтральном общении. Приведем небольшую цитату из газеты «Московское время» (1998, февраль): «Грядут выборы, и политики снова вспомнили, что вино губит людей и лишает их возможности сделать правильный выбор. Человек, известное дело, глуп и выгоды своей не понимает. Поэтому ко благу его надо приводить силой закона. И понеслись над страной очередные призывы законодательно истребить дипсоманию». В «Толковом словаре иноязычных слов» Л. П. Крысина слово дипсомания приводится с пометой «медицинское». Это периодически возникающее неудержимое влечение к алкоголю, периодический запой. Очевидно, что это слово неуместно в тексте обычной газеты, рассчитанной не на специалиста, а на широкого читателя.

Иноязычные слова в речи использовать можно и нужно, но не стоит ими злоупотреблять, а главное, используя заимствованное слово, нужно быть уверенным, что значение его понятно. В противном случае неизбежны коммуникативные неудачи.

Именно поэтому в конкретных оценках того или иного заимствования мы нередко наблюдаем разнобой. Лет десять назад очень многим казался неудобным в языковом отношении термин «компьютер», который расценивался как речевой сорняк. А ныне он прижился, оброс производными («компьютерный», «компьютеризировать», «компьютеризация») и стал широко известным и употребительным. В силу своей значимости он принят общественной практикой. И мы не можем (без искажения смысла) заменить слово «компьютер» русскими «эквивалентами» «счетчик» или «вычислитель». И дело даже не в том, что в системе русского языка эти буквальные переводы «заняты»; они никак не отражают сложности современных компьютерных устройств, давно оторвавшихся от буквального смысла соответствующей английской лексемы.

Конечно, в каких-то случаях можно и даже нужно употребить новое заимствование «регион» (которое, в отличие от слов «район» или «область», обозначает большое и разнородное географическое пространство, например: «Тихоокеанский регион», «страны Средиземноморского региона» и т.п.). Но другое дело, когда мы употребляем слова «регион», «региональный» неточно, неправильно или нарочито навязчиво, в погоне за дурной модой (например, «подмосковный регион», «в нашем регионе» – о крае, области и т.п.). «Региональный хозрасчет» или «региональный бюджет» являют собой расшатывание старой нормы через терминологическое словоупотребление.

Нам гораздо удобнее, да и понятнее говорить, например, «европейский континент» (имея в виду Европу), чем «европейский субконтинет евразийского континента», хотя именно это многословное сочетание – единственно правильное название с точки зрения географии и геологии. Обращение к логическим доводам или строгой терминологичности в вопросах языка не всегда помогает. У языка свои законы, своя, так сказать, «логика». Большинство из нас – негеографов и негеологов – предпочтут «европейский континент» (в значении «Европа») как вполне привычное, общепонятное.

Чем, например, «локализация конфликта» (о простой уличной драке) лучше «ограничения ссоры», «прекращения столкновения»? Или «нестандартные ситуации» – «необычных обстоятельств», «непредвиденных условий»? А «спонтанный» вместо «случайный», «интергрировать» вместо «объединять»?

Конечно же, в обычной нашей речи лучше сказать, например, «относительный», чем «релятивный», «разрушительный», чем «диструктивный». Но в качестве строгих терминов научного стиля такого рода заимствованные слова, когда они употребляются не в ущерб пониманию текста, вполне уместны и необходимы.

Перенос слова из одной терминологии в другую (или даже в общее употребление) – явление теперь довольно обычное. Но вместе с тем и коварное. Не всегда такого рода переносы обходятся без стилистических и смысловых потерь.

Возьмем, например, употребление в общей речи таких выражений, как «экстремальные условия», «экстремальная ситуация» (вместо «необычные», «исключительные условия»; «чрезвычайная ситуация»). Буквально «экстремальный» значит «крайний по своему проявлению». Вспомним, что «экстремизм» и «экстремист» – слова такого же корня. Употребление слова «экстремальный» связано с терминологическим обозначением крайних или высших точек (так называемых «экстремумов»), предельных показателей в расчетах, таблицах или замерах. В различных областях науки и техники применяются такие сочетания, как «экстремальная температура», «экстремальное напряжение» или «давление» и т.п. Нетрудно понять, что здесь имеются в виду предельные показатели, достижение высшей точки какого-нибудь процесса.

За пределами строго научной, терминологической речи слово «экстремальный» сохраняет стилистический оттенок книжности. Вполне естественно звучит оно, например, в таком предложении: «Изучение реакции организма на экстремальные условия Крайнего Севера». Чего уж никак не скажешь о сугубо разговорной фразе: «У них в семье создалась крайне экстремальная ситуация» (т.е. нетерпимая обстановка). Однако в последнее время слово «экстремальный» неправомерно широко распространяется в обиходно-бытовом общении – там, где лучше, точнее и уместнее употребить слова «необычный», «чрезвычайный», «особый» и др. Вытесняя эти и подобные им синонимы, слово «экстремальный» становится нежелательным штампом устной и письменной речи.

Забота о судьбах родного языка, его чистоте, самобытности, а следовательно, и о внутреннем его достоинстве должна быть естественной для всякого культурного человека и истинного гражданина.

Конечно, никто не призывает к отказу от любых иноязычных заимствований только в силу «чужесловия», к позиции упрямого пуризма. Там, где они уместны, точны и выразительны, эти заимствования просто необходимы. Интернационализация языка науки, использование иноязычных корней, приставок, суффиксов – естественный путь развития языка как важнейшего средства человеческого общения. Но не будем закрывать глаза и на факты засорения языка – при бездумном или намеренно неуемном обращении к иноязычной лексике.

Как уже отмечалось, в эпоху научно-технического прогресса заимствования из других языков – важное средство пополнения словаря, источник усвоения новых понятий и терминов. Однако из этого вовсе не следует, что современный русский язык не нуждается в защите от желания некоторых говорящих и пишущих пестрить свою речь иноязычными словами – в тех случаях, когда легко можно обойтись исконно русской лексикой или давно освоенными заимствованиями. В условиях широких и постоянных контактов с зарубежной жизнью (и с другими языками) нам надо стараться сохранить духовную устойчивость, осознавая себя носителями национальной культуры.

При всей исторической терпимости, снисходительности русского литературного языка к «чужим словам», при всей его так хорошо подмеченной А. С. Пушкиным «переимчивости и общежительности» в отношениях с другими языками можно и должно, видимо, кое в чем и сократить поток иноязычных заимствований в наши дни, в первую очередь – в общелитературном употреблении и в обиходно-разговорной речи. Какими же критериями надо при этом пользоваться?

Известный русский языковед Р. Ф. Брандт еще сто лет назад определил научные принципы заимствований и отношения к ним. В специальной обширной работе «Несколько замечаний об употреблении иностранных слов» (1883) он писал: «Вообще говоря, заимствования иностранных слов нельзя не считать явлением естественным и законным: пришлые слова имеют даже весьма симпатичную сторону как памятники мирового общения народов и их взаимного обучения. Поэтому-то крайний пуризм, стремление изгнать из родного языка все иностранные элементы нельзя не считать странным и даже смешным».

Р. Ф. Брандт различал слова, уже освоенные языком и принимаемые вновь. Не следует ратовать против первых (см., например, «театр», «калоша», «минута»), но не следует прибегать к иноязычному слову, когда существует равносильное коренное (например, «аргумент» вместо «доказательство», «абсурд» вместо «нелепость» и т.п.). Заметим, что теперь все эти слова также уже вполне усвоены нашим языком. Иностранные слова, по Брандту, только тогда заслуживают право гражданства, когда вместе с ними усваиваются новые понятия (например, «телефон», «фонограф» и др.). Общий вывод ученого состоит в том, что «всякий человек (и в разговоре, а еще более на письме) должен дорожить правильностью, простотой и ясностью речи. Одно из средств к достижению этих качеств есть разборчивость в употреблении иностранных слов: только при таком употреблении слова эти являются не лишним балластом, а полезным дополнением родного языка».

В предисловии к своему «Русскому словарю языкового расширения» А. И. Солженицын специально говорит о необходимости защищать современную русскую речь от неоправданного наплыва иноязычных заимствований: «Конечно, нечего избегать таких слов, как «компьютер», «лазер», «ксерокс», названий технических устройств. Но если беспрепятственно допускать в русский язык такие невыносимые слова, как «уик-энд», «брифинг», «истеблишмент» и «истеблишментский» (верхоуставный? верхоуправный?), «имидж», то надо вообще с родным языком распрощаться. Мои предложения могут и не быть приняты, не защищать язык по этой линии мы не можем».

С такой резкой и категоричной оценкой мастера русского слова можно соглашаться или не соглашаться, но не прислушаться к ней, конечно, нельзя. И в условиях наплыва иностранных заимствований в нашу современную речь не следует забывать знаменитого пушкинского требования о чувстве «соразмерности и сообразности».