Глава 1. Николло Макиавелли

Николло Макиавелли (1469–1527) стал ученым во многом волей обстоятельств. Четырнадцать лет он провел на посту секретаря Флорентийской республики, ведая международными и военными делами. Когда республика пала и к власти вернулся род Медичи. Макиавелли, известный республиканскими убеждениями, попал в опалу, продолжавшуюся практически до конца жизни. Флоренция потеряла талантливого политического деятеля, но мир получил классика политической науки. Находясь не у дел, Макиавелли написал обессмертившие его имя книги: «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия», «Государь», «История Флоренции» и «О военном искусстве».

Макиавелли являлся достойным членом кружка флорентийских интеллектуалов эпохи позднего Возрождения. Он писал стихи, новеллы, пьесы и не скрыл обиды, не найдя своего имени в перечне итальянских поэтов, составленном Людовико Ариосто в последней главе поэмы «Неистовый Роланд»¹. Но если бы кому-нибудь пришла в голову мысль составить список итальянских философов, Макиавелли не претендовал бы на место в нем.

Философию он не любил и относился к ней с предубеждением. Объясняется это тем, что Макиавелли отождествлял философию со средневековой схоластикой, а отвлеченное мудрствование, созерцательность вредны для государства, думал он. Они порождают бездеятельность и «опасные соблазны» (История Флоренции. 5.1). Но все же, размышляя об исторических судьбах государств, Макиавелли предложил собственную философию истории, вернее, философию политической истории, отказываясь при этом от теологического провиденционализма.

Исторический процесс не развертывание Божественного разума, Божественного провидения, он подчиняется собственным закономерностям. Весь мир находится в движении, которое задается по меньшей мере пятью силами: природой, небом, фортуной, самим человеком и, конечно, Богом. Движение как таковое, считал Макиавелли, предопределено природой: «...от самой природы вещам этого мира не дано останавливаться» (История Флоренции. 5. I.). Характер движения, его направление и пределы определяются небом: «...для всех вещей в этом мире существуют ограничения: но, как правило, они проходят полный круг, предопределенный им небом, удерживающим их на этом пути» (Рассуждения. 3. I.) Природа и небо совершенно не зависят от воли людей и выражают абсолютно объективные закономерности, которые необходимо учитывать, но бороться с ними бессмысленно. Принципиально иначе обстоит дело с фортуной, т. е. с судьбой. Ей Макиавелли отводит много места в своих сочинениях. Фортуна капризна, для нее законы не писаны, с ней лучше не связывать никаких надежд. Уже в «Государе» фортуна не столь всесильна и далеко не всегда зла. О ней он пишет в главе с очень характерным названием: «Какова власть судьбы над делами людей и как можно ей противостоять». Человек достаточно разумен и силен, чтобы противостоять фортуне, вернее, может быть таким, если воспитает в себе доблесть (virtu). «Я уподобил бы судьбу бурной реке, которая, разбушевавшись, затопляет берега, валит деревья, крушит жилища, вымывает и намывает землю: все бегут от нее прочь, все отступают перед ее напором, бессильны ее сдержать. Но хотя бы и так, — разве это мешает людям принять меры предосторожности в спокойное время, то есть возвести заграждения и плотины так, чтобы, выйдя из берегов, река либо устремилась в каналы, либо остановила свой безудержный и опасный бег?

То же и судьба: она являет свое всесилие там, где препятствием ей не служит доблесть, и устремляет свой напор туда, где не встречает возведенных против нее заграждений» (Государь. XXV).

Что касается влияния Божественной воли на жизнь людей, то Бог не правит людьми непосредственно: на людей воздействуют их собственные религиозные представления, но они, как и все прочее в человеческом мире, меняются с течением времени. Формы религии, полагает Макиавелли, изменяются два-три раза каждые пять-шесть тысячелетий. Происходит это по велению неба, но благодаря деятельности самих людей.

Итак, многие факторы обусловливают исторический процесс: природа и небо предопределяют закономерности всеобщей изменчивости, фортуна привносит случайность в закономерность и определяет конкретные формы жизни людей, человек, если он обладает доблестью, активно участвует в воплощении закономерностей, обусловленных природой и небом, он же использует фортуну, если она предоставляет счастливый случай, и борется с ней, если она к нему не благосклонна.

Описывая процесс происхождения государства, Макиавелли следует римскому историку Полибию. Толчком к появлению государства послужило размножение человеческого рода. В догосударственном состоянии люди жили «разобщенно, наподобие диких зверей. Затем, когда род человеческий размножился, люди начали объединяться и, чтобы лучше сберечь себя, стали выбирать из своей среды самых храбрых, делать их своими вожаками и подчиняться им» (Рассуждения. 1. II).

В соответствии с античной традицией Макиавелли выделяет шесть форм правления: три правильные (самодержавие, аристократия и народное правление) и три неправильные (тирания, олигархия и лицензия — вседозволенность, разнузданность). Все они губительны для государства. Неправильные формы губительны по определению, а правильные из-за их кратковременности, быстрого перерастания в свою противоположность: монархии в тиранию, аристократии в олигархию, демократии в лицензию. Макиавелли предлагает традиционный, на первый взгляд, выход из этого порочного круга: следует создать смешанную форму правления по образцу Римской республики, где консулы олицетворяли монархическую форму правления, сенат — аристократическую, а народное собрание — демократическую. Но вечных и неизменных форм правления не существует, не вечна и смешанная. «Переживая беспрерывные превращения, все государства обычно из состояния упорядоченности переходят к беспорядку, а затем от беспорядка — к новому порядку. Поскольку от самой природы вещам этого мира не дано останавливаться, они, достигнув некоего совершенства и будучи уже не способны к дальнейшему подъему, неизбежно должны приходить в упадок, и, наоборот, находясь в состоянии полного упадка, до предела подорванные беспорядками, они не в состоянии пасть еще ниже и по необходимости должны идти на подъем. Так вот всегда, все от добра снижается ко злу и от зла поднимается к благу, ибо добродетель порождает мир, мир порождает бездеятельность, бездеятельность — беспорядок, беспорядок — погибель и — соответственно — новый порядок порождается беспорядком, порядок рождает доблесть, а от нее проистекают слава и благоденствие» (История Флоренции. 5. 1), поэтому не существует единственной лучшей формы правления. В зависимости от той точки, в которой находится государство на синусоиде изменчивости, возможна и наиболее целесообразна одна из двух его форм: принципат и республика. Принципат необходим при создании и реформировании государства, а республика — наиболее приемлемая форма правления в условиях стабильности. В любом случае поддержание стабильности и порядка в государстве невозможно без принятия народом определенной системы ценностей, она — предпосылка и условие создания хорошо организованного государства. В этом смысле особое значение для Макиавелли имеет религия.

Макиавеллевское понимание религии принципиально отличается от средневекового, теологического. Как уже отмечалось, религии создаются по воле неба, но людьми. Учредители религий — личности поистине великие. «Из всех прославляемых людей более всего прославляемы учредители религий», а уж за ними следуют основатели республик и царств (Рассуждения. 1. Х). Религия ценна не как путь приобщения к Богу, а как форма политической идеологии, обеспечивающей жизнедеятельность государства, легитимность правителей, законов и установленного порядка.

Общественные нравы никогда не бывают идеальными: люди эгоистичны, честолюбивы и злобны, чаще неблагодарны, чем благодарны, легко увлекаются и быстро разочаровываются. Вообще, «люди поступают хорошо лишь по необходимости, когда же у них имеется свобода выбора и появляется возможность вести себя так, как заблагорассудится, то сразу возникают величайшие смуты и беспорядки» (Рассуждения. 1. III). Государство должно создаваться с учетом этих человеческих особенностей. Макиавелли пишет, что «учредителю республик и создателю ее законов необходимо заведомо считать всех людей злыми и предполагать, что они всегда проявят злобность своей души, едва лишь им представится удобный случай» (Рассуждения. 1. III) (в этой тираде следует обратить внимание на слова «заведомо считать» и «предполагать»; строго говоря, Макиавелли не считает, что люди всегда порочны, но они могут быть таковыми), поэтому в государстве должны создаваться такие порядки и законы, которые противостояли бы возможному злу.

Макиавелли требует строжайшего исполнения законов: «...если люди будут безнаказанно нарушать законы, народ быстро развратится, нарушения станут массовыми и преследовать нарушителей будет невозможно» (Рассуждения. 3. I). Кроме того, закон и согласие — средство легитимации государственной власти. В уста умирающего Джованни Медичи Макиавелли вкладывает следующие слова, обращенные к сыновьям: «Если вы хотите жить спокойно, то в делах государственных принимайте лишь участие, на которое вам дает право закон и согласие граждан» (История Флоренции. 4. XVI). Прочной может быть только такая власть, которую люди принимают по своей доброй воле.

Итак, республика, основанная на справедливых законах и хороших установлениях, не зависит лишь от добродетели одного человека, ибо добродетелен народ в целом. В республике обеспечиваются интересы всех, царит порядок, обеспечены безопасность и свобода. Тем самым она является как бы самодостаточным государством, существующим благодаря своим внутренним качествам.

Однако не все государства, даже формально являющиеся республиками, хорошо устроены и не всегда наличие магистратов и законов предопределяют добрые нравы. Плохо устроенные республики — лицензии — не стабильны, они «часто меняют правительства и порядок правления, что ввергает их не в рабское состояние из свободного, как это обычно полагают, а из рабского в беспорядочное своеволие» (История Флоренции. 4. I).

Примером такого государства является Флоренция. Если большая часть государств, полагает Макиавелли, довольствовалась каким-либо одним несогласием, то Флоренция породила их множество. Гвельфы и гиббелины, нобили и пополаны, пополаны и чомпи с завидным упорством враждовали друг с другом. Не успевала одна партия прийти к власти, как в ней начинались раздоры и новая вражда. Политическая жизнь представляла собой борьбу клик и партий. Такое положение дел развратило флорентийский народ. Порча нравов охватила всю Италию, но в особенности Флоренцию. В ней нет народа, способного к самоуправлению, и нет правителя, способного установить благие порядки; вера в Бога угасла, клятвы и данное слово соблюдаются лишь тогда, когда это выгодно. И все это совершается под прикрытием благородных слов: «...деятели и главы партий прикрывают самыми благородными словами свои замыслы и цели: неизменно являясь врагами свободы, они попирают ее под предлогом защиты то государства оптиматов, то пополанов» (История Флоренции. 3. V). И не к истинной славе стремятся они, а к власти: «...когда же эта власть в их руках, — нет такой несправедливости, такой жестокости, такого хищения, каких они не осмелились бы совершить... правила и законы издаются не для общего блага, а ради выгоды отдельных лиц» (История Флоренции. 3. V).

Таким образом, законы выражают лишь эгоистический интерес пришедшей к власти группировки и превращаются в инструмент политической борьбы, а «если государство держится не общими для всех законами, а соперничеством клик, то едва только одна клика остается без соперника, в ней тотчас же зарождается борьба, ибо она сама уже не может защитить себя теми особыми средствами, которые сначала изобрела для своего благополучия» (История Флоренции. 3. V.). После освобождения от германских императоров в Италии, «лишившись узды, сдерживающей страсти», установили у себя правление, способствующее не процветанию народа, а разделению на противоборствующие партии (История Флоренции. 3. V).Итальянцы отвыкли жить свободно, поэтому, как только внешняя власть ослабевала, начинались раздоры; многократные попытки проведения реформ делали существовавший порядок еще хуже; и законы были плохи, и исполнялись они дурно. Народ развратился окончательно. Во Флоренции ко всем этим порокам добавилось еще то, что борьба между нобилями и пополанами привела к полной победе последних.

«Государь» — самое знаменитое и, пожалуй, самое читаемое произведение Макиавелли. Именно оно окрасило славу флорентийца в несколько мрачноватые тона. Действительно, если вырвать политические максимы, сформулированные Макиавелли, из исторического и теоретического контекста, то его можно представить проповедником абсолютной аморальности в политике и даже приписать ему тезис, что цель оправдывает средства. Но это будет совершенно несправедливо.

Стратегическая цель Макиавелли — спасение Италии через ее объединение. Сама же книга посвящена политической тактике: как захватить и удержать власть, как расширить пределы своего влияния.

Исследование начинается с указания на то, что все государства подразделяются на республики и управляемые единовластно и что именно последние являются предметом исследования. Единовластные государства бывают унаследованные и новые. Проблемы унаследованных государств мало интересуют Макиавелли, ведь его цель — создание именно нового государства. Новым оно может быть в целом, т. е. таким, в котором правитель не имеет корней; новой может быть какая-то часть государства, присоединенная к наследственному владению. Государства, состоящие из унаследованной и присоединенной частей, Макиавелли называет смешанными. По сути, государь-реформатор и должен идти по пути создания такого государства, присоединяя все новые и новые территории. А это — задача, требующая от правителя особых качеств, специальных знаний.

Захватить чужое владение не так сложно, гораздо сложнее удержать власть над ним, особенно в том случае, если «завоеванная страна отличается от унаследованной по языку, обычаям и порядкам» (Государь. III). Дело объединения гораздо перспективнее, когда унаследованное и завоеванное владения имеют один язык и сходные обычаи. Короче говоря, успех объединения зависит прежде всего от сходства культур объединяемых народов. Далее анализу должны подлежать политические нравы. В том случае, если новые подданные имеют сходные традиции и прежде не знали свободы, т. е. управлялись единовластно, «следует принять лишь две меры предосторожности: во-первых, проследить за тем, чтобы род прежнего государя был искоренен, во-вторых, сохранить прежние законы и подати — тогда завоеванные земли в кратчайшее время сольются в одно целое с исконным государством завоевателя». (Государь. III). Здесь речь идет лишь о необходимости замены персоны правителя при сохранении законов, традиций, обычаев. Иными словами, Макиавелли формулирует два основных принципа успешного создания единого национального государства: 1) принадлежность объединяемых народов «к одной стране» (к одной культуре); 2) достижение полного единовластия путем уничтожения прежних правителей-суверенов.

В ходе захвата нового владения, управляющегося единовластно, следует учитывать и конкретную организацию власти. Собственно, вариантов может быть два: первый — «где государь правит в окружении слуг, которые милостью и соизволением его поставлены на высшие должности и помогают ему управлять государством; второй — «где государь правит в окружении баронов, властвующих не милостью государя, но в силу древности рода» (Государь. IV). Пример первого образа правления — Турция, второго — Франция. Турцию завоевать сложно, но просто удержать власть; Францию завоевать легко, вступив в сговор с кем-либо из баронов, но удержать власть трудно, так как недостаточно искоренить род правителя, ибо сохранится опасность новой смуты со стороны баронов (надо отметить прозорливость Макиавелли: вскоре после его смерти во Франции начались гражданские войны). Макиавелли делает вывод, что государства, управлявшиеся единовластно и поэтому не знавшие свободы (самоуправления), — наилучший материал для объединения, а государства, знавшие свободу (республики), — мало пригодны для этого. Самое верное средство удержать республику в своей власти — это разрушить ее (Государь. V). На первый взгляд Макиавелли противоречит тому, о чем писал в «Рассуждениях», но это только на первый взгляд. Республика хороша как результат, а не как условие объединения.

Все перечисленное выше можно отнести к объективным условиям объединения.

Однако даже благоприятные объективные условия и предрасположенность фортуны все же не помогут государю, если он не обладает доблестью. Наидостойнейшие — те, кто приобрели власть «не милостью судьбы, а личной доблестью», например, Моисей, Кир, Тезей и им подобные. Судьба сыграла свою роль в их успехах, «каждому из этих людей выпал счастливый случай, но только их выдающаяся доблесть позволила им раскрыть смысл случая, благодаря чему отечества их прославились и обрели счастье» (Государь. VI). Государственные мужи, подобные им (а в их ряду должен стоять и объединитель Италии), обладают особым умением, недоступным для простых смертных: в случае необходимости они умеют отступать от добра, вернее, от того, что считает добром обыденная мораль. «Вдумавшись, — пишет Макиавелли, — мы найдем немало того, что на первый взгляд кажется добродетелью, а в действительности пагубно для государя, и наоборот: выглядит как порок, а на деле доставляет государю благополучие и безопасность» (Государь. XV).

Но вместе с тем государь принимает во внимание и требования обыденной морали, ибо чаяния народа не могут быть для него безразличными, поэтому-то Макиавелли и пишет, что государю нет необходимости обладать всеми добродетелями, «но есть прямая необходимость выглядеть обладающими ими... Ведь люди прельщаются лишь видимостью вещей, не имея возможности проникнуть в их суть». И далее: «...обладать этими добродетелями и неуклонно следовать им — вредно, тогда как выглядеть обладающими ими — полезно». Итак, государю надо выглядеть в глазах людей сострадательным, верным слову, милостивым, искренним, благочестивым. Точнее, ему даже хорошо обладать всеми перечисленными качествами, но в случае конфликта между обыденными моральными ценностями и благом государства примущество всегда имеет последнее, «поэтому в душе он всегда должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны, то есть... по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться и злом» (Государь. XVIII).

В главе «Каким образом избегать ненависти и презрения» Макиавелли, разбирая образ действия римских императоров, приходит к выводу, что императоров «мягких и милосердных» и отличающихся «крайней жестокостью» постигла одинаковая участь. Исключений всего два: из милосердных своей смертью умер Марк Аврелий, а из жестоких — Север, все остальные погибли насильственной смертью. Это произошло потому, что действия Марка и Севера, будучи различными, совпадали с требованиями времени, образ действий остальных им противоречил. Идеальный государь-реформатор не должен подражать кому-то одному, но должен уметь действовать и как Марк, и как Север. Но поскольку в Италии лишь предстоит создать новые порядки, постольку рассчитывать стоит прежде всего на силу. И в этом Макиавелли не видел ничего страшного — так поступали все основатели новых государств: «...все вооруженные пророки побеждали и все безоружные — погибли. Ибо в добавлении к сказанному надо иметь в виду, что нрав людей непостоянен, и если можно обратить их в свою веру легко, то удержать в ней трудно. Поэтому надо быть готовым к тому, чтобы, когда вера в народе иссякнет, заставить его поверить силой. Моисей, Кир, Ромул и Тезей, будь они безоружны, не могли бы добиться длительного соблюдения данных ими законов» (Государь. VI).

Для итальянской действительности сказанное Макиавелли имело особое значение, ибо народ был развращен до такой степени, что уже не мог отличить зло от добра, а поэтому государь должен был опираться на страх и жестокость. На страх — потому что «любят государя по собственному усмотрению, а боятся по усмотрению государя, поэтому мудрому правителю лучше рассчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого» (Государь. VIII). Государю надо уметь быть жестоким, потому что нередко правильно проведенные жестокие меры приносят больше пользы для народа, чем кажущиеся милосердными. «Учинив несколько расправ, он (государь) проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствует беспорядку, ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государством, страдают лишь отдельные лица» (Государь. VIII).

Единственное, чего должен избегать государь, так это ненависти и презрения народа. Ненависть к государю возбуждается «хищничеством и посягательством на добро и женщин своих подданных», а презрение — «непостоянством, легкомыслием, изменчивостью, малодушием и нерешительностью» (Государь. XIX).

Хорошо ли, что спаситель Италии должен быть жестоким? Конечно, нет. Обстоятельства вынуждают его к этому. Ведь «расстояние между тем, как люди живут и как должны бы жить, столь велико, что тот, кто отвергает действительное ради должного, действует, скорее, во вред себе, нежели во благо, так как желая исповедовать добро во всех случаях жизни, он неминуемо погибнет, сталкиваясь со множеством людей, чуждых добру» (Государь. XV). Но государь обязан выжить, выжить ради спасения отечества, а для этого он должен уметь быть одновременно и человеком, и зверем. Как человек он опирается на законы, а как зверь — совмещает в себе качества лисы и льва: хитрость и силу (Государь. XVIII).

Короче говоря, идеальный государь-реформатор — лицедей, он играет ту роль, которая задается обстоятельствами, но никогда не уклоняетсяот основной цели — создания единого государства.