Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Жирмунский В.М. - Сравнительное литературоведен...docx
Скачиваний:
128
Добавлен:
17.11.2019
Размер:
1.59 Mб
Скачать

К вопросу о литературных отношениях востока и запада

Сравнительное изучение литератур Востока и Запада имеет особенно важное значение в области фольклора и средневековой литературы. Мы можем проследить здесь последовательную смену аналогичных стадий развития поэзии на сходных ступенях обще­ственно-исторического процесса.

В отношении поэзии доклассового общества мы можем со­слаться на выводы «Исторической поэтики» Веселовского, обосно­вавшего на широком сравнительном материале теорию первобыт­ного народно-обрядового синкретизма, хоровой песни-пляски, со­провождаемой мимическим действием. На ранних стадиях об­щественного развития стадиальные аналогии выступают особенно четко в области явлений как материальной, так и духовной культуры, благодаря относительной простоте и недифференциро- ванности элементов, из которых эта культура слагается. Не слу­чайно поэтому Веселовский мог опереться в этой области на ра­боты классиков буржуазной этнографии, которые с убедитель­ностью показали на своем материале (говоря словами Тэйлора), «что фазисы культуры мы вправе сравнивать, не принимая в расчет, насколько племена, пользующиеся одинаковыми ору­диями, следующие одинаковым обычаям или верующие в одина­ковые мифы, различаются между собой физическим строением и цветом своей кожи и волос».1

В отношении литературы средневековой мы уже рассматри- валр достаточно подробно стадиальные аналогии героического эпоса народов Востока и Запада, любовной «рыцарской» лирики и куртуазного романического эпоса эпохи развитого феодализма, городской литературы западноевропейских фаблио, шванков и но­велл и восточных «хикаятов» и некоторые явления предренес- санса в передовых странах Востока.2

К приведенным ранее примерам добавим интересные анало­гии между любовными теориями провансальских трубадуров и идеями возвышенной рыцарской любви и служения даме в клас­сической грузинской поэзии эпохи Шота Руставелли, которые проводит Н. Я. Марр в специальном исследовании,3 опираясь на статью В. Ф. Шишмарева «К истории любовных теорий роман­ского средневековья».4 Подобно трубадурам, певец царицы Тамары требует от истинно влюбленного молчания и терпения, сохра­нения любовной тайны, страха и благоговения перед дамой, по­стоянства в любви, восхваления дамы в песнях, служения ей ры­царскими подвигами. «Культ дамы и рыцарства» в грузинской поэме перекликается с аналогичными явлениями западноевро­пейского средневековья при отсутствии прямого исторического взаимодействия, на основе общих социальных предпосылок куль­туры развитого феодального общества.

Конечно, в ряде случаев не исключаются прямые или более отдаленные литературные влияния, для рассматриваемой эпохи направленные преимущественно с Востока на Запад. Основан­ные на давних и многократных хозяйственных, военно-полити­ческих и культурных связях, они, по-видимому, были гораздо ин­тенсивнее, чем принято было думать в западной науке недавнего прошлого. Из приведенных примеров эти влияния наиболее оче­видны и неоднократно были констатированы в области повество­вательной литературы типа фаблио и шванков, среди которых наличие большого числа сюжетов, пришедших с Востока устным и письменным путем, вопреки возражениям Жозефа Бедье,5 не подлежит сомнению и становится все более очевидным по мере систематической регистрации этих сюжетов в международных сказочных каталогах.

Тем не менее вряд ли возможно провести строгую границу между стадиальными аналогиями и литературными влияниями с той четкостью, с какой Веселовский наметил ее в отношении повествовательных «мотивов» и «сюжетов».6 С одной стороны, самая возможность прямых литературных влияний обусловлена, как мы уже сказали, наличием закономерных стадиальных анало­гий и связанных с ними «встречных течений». С другой стороны, область этих аналогий и влияний не ограничивается повествова­тельными мотивами и сюжетами, но охватывает все стороны идеологии, образности, жанровой композиции, языка и художе­ственного стиля поэтических произведений.

В дальнейшем мы хотели бы привлечением нового восточного материала наметить на нескольких частных примерах более ши­рокую перспективу сравнительно-исторического исследования, которая позволила бы впоследствии, при большей полноте накоп­ленных фактов, вернуться к общей проблеме литературных и культурных связей Востока и Запада.

Начнем с примеров из области международных фольклорных параллелей. Здесь сходство мотивов, очень близкое, может не­редко подсказываться сходством ситуации, сюжетного положе­ния на фоне сходных бытовых отношений, мировоззрения, пси­хологического уклада, в сходных условиях социального развития.

1. «Эдвард». В известной шотландской балладе этого назва­ния 7 сын убивает отца по наущению матери, мать выспрашивает сына, вернувшегося домой с обагренным кровью мечом. Раскры­тие совершившегося дается в форме диалога между матерью и сыном:

1

  • Чьей кровию меч ты свой так обагрил,

Эдвард, Эдвард?

Чьей кровию меч ты свой так обагрил?

Зачем ты глядишь так сурово?

  • То сокола я, рассердяся, убил,

Мать моя, мать,

То сокола я, рассердяся, убил

И негде добыть мне другого!

2

  • У сокола кровь так красна не бежит,

(Припев) Твой меч окровавлен краснее!

  • Мой конь красно-бурый был мною убит,

(Припев)

Тоскую по добром коне я!

3

  • Конь стар у тебя, эта кровь не его,

(Припев) Не то в твоем сумрачном взоре!

  • Отца я сейчас заколол моего,

(Припев) И лютое жжет меня горе!...

И т. д.

(Перевод А. К. Толстого)

Аналогичная ситуация — в казахской новеллистической поэме «Козы-Корпеш и Баян-Слу». Отец и брат Баян убили ее воз­любленного Козы, они возвращаются домой как будто с охоты. Баян выспрашивает их, отвергая (как и мать Эдварда) уклончи­вые иносказательные объяснения убийц. Ср. версию в «Образ­цах» Радлова, записанную у сибирских татар.

Б^ян — отцу:

  • Что ты застрелил на охоте, отец?

Стрелял ли ты маралов, отец?

Мясо марала сладко, отец!

Принес ли ты мне мясо марала, отец?

  • Что ты застрелил на охоте, отец?

Не дикого жеребенка ли ты застрелил, отец?

Мясо жеребенка сладко, отец!

Принес ли ты мне мясо дикого жеребенка, отец?

Баян — брату:

  • Что ты застрелил на охоте, брат?

Уложил ли ты медведя, брат?

Мясо медведя сладко, брат!

Принес ли ты мне мясо медведя, брат?

  • Что ты застрелил на охоте, брат?

Застрелил ли ты оленя, брат?

Мясо оленя сладко, брат!

Принес ли ты мне мясо оленя, брат?8

Пример этот поучителен в двояком смысле. Аналогичные ус­ловия патриархальных семейных отношений и идеологии и оди­наковый бытовой фон военной и охотничьей жизни подсказали сходство драматической ситуации. Аналогии эпического (баллад­ного) стиля дали этой ситуации сходное оформление — в виде монолога или диалога, вопросов и ответов, с типичным для фольклорного стиля «ступенчатым строением», параллелизмом, повторением и припевом.

2. Цветы на могиле любящих. Веселовский связывает этот распространенный фольклорный мотив с первобытным анимиз­мом, с верой первобытного человека в одушевленность явлений природы. Отсюда представления о родстве человека и растений (деревьев, цветов), о происхождении людей от растений, о мета­морфозе человека в растение. Цветы или деревья, вырастающие на могиле, отождествляются с умершим. На могиле влюбленных вырастают деревья или цветы, которые сплетаются друг с дру­гом.9

На западе этот мотив засвидетельствован уже в романе о Три­стане и Изольде (XII в.). «Из их могил вырастают роза и вино­градная лоза, сплетающиеся друг с другом (Eilhart von Oberge), либо зеленая ветка терновника вышла из гробницы Тристана и перекинулась через часовню на гробницу Изольды (французской роман в прозе); позже стали говорить, что эти растения поса­жены были королем Марком. Отличие этих пересказов интересно: вначале, и ближе к древнему представлению о тождестве чело­веческой и природной жизни, деревья—цветы вырастали из тру­пов; это — те же люди, живущие прежними аффектами; когда сознание тождества ослабело, образ остался, но деревья—цветы уже сажаются на могилах влюбленных, и мы сами подсказываем, обновляя его, древнее представление, что и деревья продолжают, по симпатии, чувствовать и любить, как покоящиеся под ними».10

Мотив этот получил впоследствии широкое распространение как типическая концовка в старинных английских и шотланд­ские народных балладах. На могиле любящих, разлученных при жизни, вырастают деревья, береза и шиповник, которые сплета­ются ветвями. Ср. «Lord Thomas and Fair Annet»:

49

Lord Thomas was buried without kirk wa\ Fair Annet within the quire.

4 В. M. Жирмунский

And o'the tane there grew a birk