"Слабость человека, непрочность его естественных познаний"

Без благодати человек полон врожденного и непоправимого заблуждения. Ничто не указывает ему истины; напротив, все вводит его в обман. Оба проводника истины, разум и чувства, помимо присущего обоим недостатка правдивости, еще злоупотребляют друг другом. Наш личный интерес - вот еще чудесное орудие, которым мы с удовольствием выкалываем себе глаза. Самому правдивому человеку не позволяется быть судьей в своем деле. Как трудно предложить что-нибудь на обсуждение другого, не повредив его суждения самим способом преподнесения!

Мы так неразумны, что блуждаем во временах, нам не принадлежащих, не думая о том, которое дано нам. Пусть всякий исследует свою мысль; окажется, что она всегда занята или прошедшим, или будущим. О настоящем мы почти не думаем.

Все занятия людей склоняются к приобретению имущества, но люди не сумели бы доказать, что владеют им по всей справедливости. Великие души, которые, пройдя все доступное людям знание, убеждаются, что они ничего не знают и, таким образом, приходят к тому же неведению, с которого начали. Но это неведение уже осознанное.

Вышедшие из естественного неведения и не достигшие неведения сознательного принимают некоторый оттенок самодовольного знания и разыгрывают из себя знатоков.

"Жалкое состояние человека"

Душа не находит в себе никакого удовлетворения. Всякий взгляд внутрь себя приносит ей огорчение. Это принуждает ее искать утешения вне себя, привязываться к предметам внешним, чтобы всячески изгладить мысль о своем действительном положении. Радость ее в этом самозабвении, и, чтобы сделаться несчастной, достаточно ей очутиться наедине с собою. Все несчастие людей происходит только от того, что они не умеют спокойно сидеть в своей комнате. Людей, занимающих высокие, обыкновенно столь трудные, должности, поддерживает главным образом то, что они беспрестанно отвлечены от мысли о себе. По этой же причине мы так любим шум и передвижение; оттого так страшно тюремное заключение; оттого непостижимо для нас, как могут люди находит удовольствие в уединении. Люди уверены, что искренно стремятся к покою, а на деле ищут только забот. Так протекает вся жизнь. Ищут покоя в борьбе с некоторыми препятствиями. Коль скоро последние

побеждены, покой делается невыносимым, так как приходится думать или о бедствиях, уже существующих или угрожающих в будущем. Человек так несчастлив, что, просто в силу своего природного свойства, ему не избавиться от скуки

даже тогда, когда, по-видимому, для нее нет никакой непосредственной причины. В то же время он так суетен, что, когда у него тысячи существенных причин быть печальным, пустейшая вещь, вроде игры на бильярде, может его рассеять.

Такой человек проводит жизнь без скуки, играя каждый день по маленькой. Давайте ему всякое утро деньги, которые он может ежедневно выигрывать, но с условием, чтобы он не играл совсем, и вы сделаете его несчастным. Скажут, может быть, что он в игре ищет развлечения, а не выигрыша. Так пускай он играет даром: вы увидите тогда, что он не будет горячиться, зато станет скучать за игрой. Стало быть, он ищет не одного развлечения: вялое и бесстрастное удовольствие

наведет на него скуку. Ему необходимо возбуждение, самообман от мысли, что он будет счастлив, выиграв. Состояние человека: непостоянство, скука, беспокойство.

Суетен тот, кто не замечает суетности света. А кто не видит ее кроме молодежи, всецело поглощенной шумом, забавами и мыслью о будущем? Но отнимите у нее развлечение, и вы увидите, как она станет пропадать от скуки. Она инстинктивно почувствует тогда свое ничтожество, ибо, действительно, великое несчастье испытывать невыносимую скуку, когда поневоле приходится сосредоточивать свои мысли на самом себе, за неимением чем развлечься. Если бы наше положение было действительно счастливым, то и не требовалось бы отвлекать нас от мысли о нем, чтобы сделать нас счастливыми. Люди, не будучи в силах избегнуть смерти, бедствий и неведения, вознамерились ради счастья совсем о них не думать. Но это утешение очень жалкое, ибо ведет не к исцелению зла, а только к временному сокрытию

его. Скрывая же зло, мы удаляем мысль о его действительном исцелении.

Таким образом, благодаря странному извращению природы человека, выходит, что скука, самое чувствительное для него зло, как будто становится до некоторой степени его величайшим благом, будучи в состоянии более всего остального заставить человека подумать об истинном врачевании. По такой же иронии развлечение, которое он считает своим величайшим благом, в действительности есть его величайшее зло, ибо более прочего отвлекает его от искания средства против его зол.

Человек скучает от всего и ищет такого множества занятий потому , что имеет представление о потерянном им счастье; но, не находя в себе этого счастья, он тщетно ищет его в вещах внешних, ибо счастье это не в нас, не в тварях, а, только в одном Боге.

"Удивительные противоположности, встречающиеся в природе человека

в отношении истины, счастья и многих других вещей"

Главные доводы пирронистов, те, что мы не имеем никакой уверенности в истинности природных начал познания, вне веры и откровения; что мы только чувствуем их лишь по внушению нашей природы. А это природное чувство не есть убедительное доказательство их истинности. Я останавливаюсь на единственном сильном доводе догматистов, а именно, что, говоря искренно и чистосердечно, нельзя сомневаться в естественных началах познания. На этой почве происходит между людьми постоянная борьба. В ней каждый поневоле принимает участие и примыкает неизбежно или к догматизму, или к пирронизму, ибо желающий оставаться

нейтральным становится пирронистом. Что же человек за химера? Какое невиданное хаотическое существо, какой предмет противоречий, какое чудо? Судья всех вещей, несмысленный червь земной, хранитель правды, смесь неуверенности и заблуждения, слава и отброс вселенной. Познай же, гордец, какой парадокс ты сам для себя представляешь. Смирись, немощный ум, умолкни, несмысленная природа; познай, что человек - существо, бесконечно непонятное для себя самого, и спроси у твоего Владыки о неведомом тебе истинном твоем состоянии. Послушай Бога.

Мы имеем представление о счастье, не будучи в силах достигнуть его; мы чувствуем образ истины, а владеем только ложью. Все люди домогаются счастья; в этом отношении между ними нет исключений. Что же открывает нам эта жажда счастья и это бессилие его достигнуть, как не то действительное счастье, которым когда-то пользовался человек, но от которого теперь остался в нем лишь слабый след. Напрасно старается человек наполнить эту образовавшуюся пустоту всем его окружающим, пропасть может быть наполнена только предметом бесконечным и неизменным, то есть самим Богом. Внутренняя борьба между рассудком и страстями заставила ищущих покоя разделиться на две секты: одни хотели отказаться от страстей и сделаться богами, другие - отказаться от разума и стать животными. Но ни те, ни другие не достигли цели; не могли устранить разума, всегда осуждающего низость и несправедливость страстей и нарушающего покой тех, которые им предаются; равно и страсти вечно живы в людях, желающих от них отказаться. Мы не в состоянии не желать истины и счастья, неспособны ни к верному знанию, ни к счастью.

Это желание оставлено нам, сколько в наказание, столько и для того, чтобы дать нам

почувствовать, с какой высоты мы пали.