11. Понятие «жизненного мира» э.Гуссерля. Эксперт как обыденный деятель, конструкты первого и второго порядка в социальной феноменологии а.Шютца. Конечные области значения по а.Шютцу.

Э.Гуссерль рассматривал проблематику жизненного мира в рамках философской дисциплины, которую он называл феноменологической психологией и предмет которой определял как 'человеческую самость во всей совокупности действительной и возможной жизни сознания, в том числе конкретной жизни вообще'. В конкретности жизни Гуссерль предполагал искать не только решение актуальных теоретических проблем философии, но и разрешение обнаруженного им (и не только им) кризиса науки и жизни.

Согласно Гуссерлю, наука не дает возможности проникнуть в жизненный мир, наоборот, она подменяет живой человеческий мир миром объективированных абстракций. Следовательно, необходимо произвести своего рода редукцию по отношению к науке, к значениям элементов мира, полученным от науки, по отношению к научной картине мира вообще. Осуществив подобную редукцию, мы повторим путь науки, но пройдем его в обратном направлении, то есть вернемся к исходному пункту - к донаучным значениям мира. Таким образом восстанавливается чуждый науке мир повседневной жизни жизненный мир. Изучение жизненного мира, представляющего собой совокупность первичных, фундирующих (термин Гуссерля) интенций, должно раскрыть процесс возникновения из него различных систем знания, в том числе объективных наук, объяснить отношение последних к жизненному миру и тем самым наделить их столь недостающим человеческим содержанием.

Для жизненного мира, по Гуссерлю, характерны непосредственная очевидность, интуитивная достоверность его феноменов. Жизненный мир представляет собой целое, поскольку именно в целом он выступает как нечто самоочевидное, самодостоверное. Это целое не имеет четкой архитектоники, его структура неопределенна, не эксплицирована.

По отношению к активности субъекта жизненный мир представляет собой 'горизонт' всех его целей, проектов, интересов независимо от их временных, пространственных, ценностных и прочих масштабов. Но любая организующая, рефлектирующая деятельность (включая научную) ведет к сосредоточению на том или ином аспекте жизненного мира, к возникновению 'закрытых' миров (пример: мир специалиста), опосредованных особой целью и недоступных прямому постижению. Поэтому Гуссерль пишет: '...тематически присутствуя в нашем частном мире (под водительством высшей цели, которая 'производит' этот мир), 'жизненный мир' остается нетематизированным'. Однако это не означает, что жизненный мир не имеет отношения к организованной практической деятельности. Наоборот, 'каждая цель предполагает его, даже универсальная цель - постижение мира в научной истине - предполагает его, и до работы, и в ходе работы предполагает вновь и вновь, как в своем роде сущее'. Жизненный мир представляет собой целостную структуру человеческой практики, и любая организованная деятельность по исследованию определенной части жизненного мира, изымая ее тем самым из совокупности очевидно понимаемого, продолжает существовать в жизненном мире, опираясь на смутное, непроясненное, нерефлектированное знание его.

Но, полагает Гуссерль, до сих пор жизненный мир как таковой не был предметом исследования, поскольку ученые, как, впрочем, все, кто руководствуется в своей жизни целью, проектом, интересом, кто организует свою деятельность, 'слепы ко всему, кроме целей и горизонтов своего дела. Обращение к жизненному миру есть обращение к глубинной реальности социальной жизни. Оно должно снять свойственную объективной науке претензию на раскрытие реальности, открыв науке ее действительное место в мире, отношение к человеческой субъективности.

Эксперт как обыденный деятель. Обращение к специалистам-экспертам в рамках повседневности мотивируется возникновением проблемной ситуации, то есть такой ситуации, когда нормальное течение повседневной жизни нарушается, а типологическая переинтерпретация не изменяет положения. Гипотеза о необходимости пригласить эксперта или рождается сразу как 'озарение', или просто выступает в форме суждения восприятия, ситуация сразу без предварительного анализа и логических выкладок 'оценивается' как ситуация, предполагающая специализированную экспертизу.

И эксперты, и проблемы, и возможные обстоятельства их возникновения определяются человеком типологически. В сознании каждого члена общества закреплены представления о типичном враче, милиционере, юристе, священнике, психиатре и т.д., а также о типичном хулигане, преступнике, душевнобольном, одержимом и т.п.

Эксперту приходится анализировать факты и явления, нарушающие нормальное течение повседневности, явления, которые представляют собой, так сказать, патологию повседневности. Но в рамках той экспертной сферы, которой принадлежит эксперт, с его точки зрения, отражающей свойственные ему релевантности и типологические членения мира, эти факты и явления представляют собой нормальную среду деятельности. Например, хулиганство 'взрывает' нормальный, устоявшийся ход взаимодействий, оно, безусловно, патологично с точки зрения повседневного деятеля, тогда как в глазах милиционера, следователя или судьи оно может быть расценено как 'обыкновенное', 'нормальное' хулиганство (при этом и злостное хулиганство 'нормально'). Если для повседневного деятеля набор типов, передаваемых на экспертизу, выступает как классификация патологий, то для экспертов юридические кодексы, классификации болезней, а также неоформленные систематически практические рецепты типологизации выступают как наборы типов их нормальной повседневности.

Ситуация профессиональной интерпретации, экспертизы, должна рассматриваться по меньшей мере с двух сторон: со стороны повседневной практики она является ситуацией 'перерыва', неожиданности, проблемы, а со стороны эксперта-профессионала она расценивается как элемент профессиональной рутины, нормальной повседневности.

Человек, прибегающий к помощи эксперта, сам не является специалистом в той области, к которой он относит тревожный случай. Эксперт в своей сфере имеет дело с субъектом, который уже признан подлежащим именно его компетенции, причем признан не им самим, а лицами, не обладающими для этого достаточными профессиональными знаниями.

Для эксперта объект является рутинным элементом его профессиональной повседневности, 'случаем', который, как правило, не отличается от других аналогичных 'случаев' и поэтому подлежит стандартной процедуре 'обработки'. Объект подвергается этой обработке согласно стандартным нормам и правилам, организационно установленным и социально санкционированным. В результате роль профессиональной экспертизы часто сводится лишь к тому, что она подтверждает своим авторитетным 'штампом' социальный диагноз, поставленный профессионально некомпетентными людьми.

Разумеется, задача экспертизы - выносить объективные обоснованные суждения, не полагаясь на мнение непрофессионалов. С этой целью в каждой специализированной экспертной сфере выработаны методологические, то есть процессуальные, правила -своего рода фильтры, отсеивающие людей, попавших 'не по тому ведомству'.

Эксперт может располагать лишь собственным богатым жизненным опытом. Но, как правило, экспертиза - это исследование, связанное с применением специальных научных знаний. Поэтому вопрос о соотношении повседневного понимания и экспертизы естественным образом перерастает в вопрос о соотношении повседневного понимания и науки.

Шютц использует понятие конструктов. В его концепции рассматриваются "конструкты первого порядка" (повседневные типы) и "конструкты второго порядка" (объективные научные понятия). Вторые связаны с первыми генетически и отражают их. Но обычно социолог имеет дело с конструктами второго порядка, т.е. с научными понятиями, и через них получает знание о повседневном мире. Таким образом, Шютц пытался установить связь между абстрактными научными понятиями и жизненным миром, миром повседневной деятельности и знания. Здесь главное заключалось в том, чтобы понять процесс становления объективности социальных феноменов на основе субъективного опыта индивидов. Он рекомендует следующее: социолог должен начинать с уровня значения; понятия и конструкты социолога становятся тогда конструктами "второго порядка", ибо они являются конструктами действительных обыденных конструктов первого порядка, используемых индивидами в их повседневной жизни. Они являются объективными (верифицированными) идеально-типическими конструктами, основанными на обыденных конструктах первого уровня, т. е. конструктами иного порядка.

Конечные области значений. Основатель социальной феноменологии А. Шюц именно в предметно-телесной закрепленности видел 'преимущества' повседневности по сравнению с другими сферами человеческого опыта, которые он называл конечными областями значений. Наряду с повседневностью это такие сферы, как религия, сон, игра, научное теоретизирование, художественное творчество, мир душевной болезни и т.п. Он определял эти области как конечные, потому что они замкнуты в себе и переход из одной области в другую не только невозможен, но и требует определенного усилия и предполагает своего рода смысловой скачок. Например, переход от увлекательного романа или захватывающего кинофильма к реалиям повседневной жизни требует некоторого усилия, заключающегося в переориентации нашего восприятия на 'иную' реальность.

Значения фактов, вещей, явлений в каждой из этих сфер опыта образуют целостную систему. Одна и та же вещь, например лепешка из пресного теста, имеет разные значения в религии, науке, повседневной жизни. В каждой из названных сфер ее значение входит в целостную, относительно замкнутую систему значений. Эти системы относительно мало пересекаются, поэтому соответствующие сферы опыта и названы конечными областями значений.

Чем же нужно руководствоваться, сопоставляя эти конечные области значений? Дело в том, что, рассуждая о конечных областях значений, мы не затрагиваем вопрос об объективном существовании фактов и явлений в данных областях. В этом и состоит специфика феноменологического подхода. Ведь речь идет не о том, что объективно, а что не объективно; и в одном, и другом, и в третьем, и в пятом случае мы имеем дело со сферами опыта. А все, что нам известно о мире, мы знаем из нашего опыта.

По мнению Шюца, именно качество опыта повседневности -телесно-предметное переживание реальности, ее вещей и предметов - и составляет ее преимущество по сравнению с другими конечными областями значений. Поэтому, говорил он, повседневность является 'верховной реальностью'. Человек живет и трудится в ней по преимуществу и, отлетая мыслью в те или иные сферы, всегда и неизбежно возвращается в мир повседневности. Верховная власть повседневности обеспечивается именно связью повседневных дел и забот с физической телесностью действующего индивида.