§ 3. Кавказ

На Кавказе ко времени присоединения его к России про­живали различные народы со сложившимися правовыми тра­дициями, с развитыми, хотя и чрезвычайно пестрыми (от кла­новых до государственных) формами общественного управле­ния. Правовой быт этих народов носил печать мировых религий — ислама либо христианства, на которые наслоились местные обы­чаи⁴⁴². Так, по адату выкуп невесты (калым) производился жени­хом семье невесты, по шариату же он должен передаваться не семье невесты, а ей самой как своеобразная "страховка" на слу­чай вдовства или развода по инициативе мужа (правда, на прак­тике дело нередко заканчивалось компромиссом: часть выкупа передавалась семье невесты в качестве "дара", другая часть — ей самой)⁴⁴³. По всем этим причинам, а также в силу того, что покорение Кавказа происходило в несколько этапов и растяну­лось на несколько столетий, было затруднено единообразное привнесение российского права в местные правовые системы.

В инструкции Екатерины II от 28 февраля 1792 г. пред­писывалось: "...ни единой силой оружия предлежит побеж­дать народы, в неприступных горах живущие, но паче пра­восудием и справедливостью нужно приобрести их к себе уверенность..."⁴⁴⁴ Правда, учрежденные российской администрацией временные окружные и иные суды, руководствовав­шиеся российскими законами, встретили повсеместно непри­ятие местного населения, дело доходило до открытых вос­станий. Горцы не принимали российскую систему наказаний (например, ссылка или телесные наказания женщин), ибо это нарушало их древние обычаи, лишая, например, возможно­сти личного или коллективного возмездия. Правда, в конце XVIII в. в Кабарде были созданы местные суды, разбиравшие дела местного населения на основе адатов и шариата, но не было единого представления об обычном праве горцев.

Уже в 1818 г. генерал А. П. Ермолов, руководивший воен­ными действиями и одновременно осуществлявший управление завоеванных областей, отдает распоряжение о сборе сведений по обычному праву кавказских народов. К 40-м гг. XIX в. путем массового анкетирования и опросов был собран огромный мате­риал, переданный затем Одесскому университету, обработан­ный там и впоследствии опубликованный Ф. И. Леонтовичем⁴⁴⁵.

Свидетельством примирения российского права с обыч­ным правом горцев стало учреждение в середине XIX в. в Закавказском крае и Кавказской области уникальной адми­нистративной и судебной системы — военно-народного уп­равления, при которой со стороны российской администра­ции учреждалось "наблюдение" за применением горского обыч­ного права местными судами. Князем Барятинским была издана "Особая инструкция для управления горцами", по ко­торой народный суд и народная полиция возглавлялись пред­ставителями администрации, а народное право бралось под охрану государственной властью. (Жаль, что этот уникаль­ный опыт не нашел своего отражения в отечественных учеб­никах по истории государства и права...) А. С. Кондрашова, автор интересного исследования военно-народного правосу­дия, анализирует объективные трудности, возникшие из ес­тественной несовместимости двух правовых систем:

"Для успешного осуществления этой программы необхо­димо было учитывать важную роль общины (джамаата) и родового союза (тохума) в жизни всех горцев. Эти институты представляли собой сплоченные организации. Решение главы тохума было безапелляционным. За неподчинение следовало самое жестокое из адатных наказаний — изгнание из тоху­ма, т.е. отвержение (применительно к законам Российской империи это означало политическую смерть). Суд совершал­ся всем тохумом. Его постановления основывались на адатах, и наказания по уголовным делам выносились в форме штра­фов, которые шли на вознаграждение старшин и нужды все­го населения.

Необходимо было учесть и особенности судебного разби­рательства у горцев. Например, предъявлялись иски, осно­ванные не только на прямых уликах и доказательствах, но и на подозрениях. Такие иски предъявлялись по гражданс­ким делам, если против обвиняемого не было прямых улик; а по уголовным — только по убийству, грабежу, ранению и воровству (остальные уголовные дела, особенно касающиеся нарушения женской чести, требовали прямых улик или сви­детелей). В судебных доказательствах у горцев огромную роль играла присяга родственников за истца или ответчика.

У горских племен не существовало разделение преступ­лений на уголовные и гражданские; как и само понятие пре­ступления расходилось с понятием, принятым по общим за­конам Империи. Преступлением у горцев считалась измена народу, отцеубийство, кровосмешение, нарушение сучружес-кой верности женщинами, трусость, нарушение гостеприим­ства, воровство и нарушение личной неприкосновенности князей. Все прочие действия, которые не нарушали чести, личной неприкосновенности, прав собственности и свободы каждого, не подходили под понятие преступления. Эти дей­ствия производились по праву сильного и на основании все­общего права применения оружия. Охранительная власть у горских племен заменялась правом родовой мести и правом применения оружия, а власть правосудия — возмездием и установлением мирного соглашения. Мирное сожительство со­седних родов являлось проявлением действия древнего на­родного обычая, который грубо нарушался в первой полови­не XIX в. представителями царской администрации. Убийцу из горских народов присуждали к ссылке в Сибирь или отда­че в рядовые. Приговоры военно-судных комиссий лишали род-

ственников убитого права получить выкуп или применить право возмездия. Поэтому этот вид наказания в глазах горцев выглядел совершенно бесполезным, т. к. не способствовал пре­кращению вражды между ними.

Самой высокой целью, которую в дальнейшем ставила пе­ред собой система военно-народного управления, являлось ог­раничение права родовой мести и особенно права всеобщего применения оружия"⁴⁴⁶.

Аналогичная система народных судов была учреждена в 1860 г. в Дагестане. И хотя в результате судебной реформы 1864 г. эти суды почти везде были отменены, в некоторых час­тях Кавказского края военно-народное судопроизводство со­хранялось до начала XX в. Вторая половина XIX в. на Кавказе дает интересный образец реального правового плюрализма⁴⁴⁷ — тема, к которой мы еще вернемся, когда будем анализировать уже современную правовую ситуацию в этом регионе.

Поскольку нас особенно интересует вопрос о личном ста­тусе в условиях правовой аккультурации, отметим, что уч­режденная в 1864 г. во Владикавказе Комиссия для разбора личных и поземельных прав туземного населения Терской области (позднее переименована в Комиссию для разбора со­словных прав горцев) сохранила в целом уже существовав­шую сословную градацию:

— горские князья, имевшие всю полноту гражданской, военной, судебной и административной власти;

— свободные общинники;

— зависимое население (фактически — крепостные).

Между зависимыми и свободными получали особый ста­тус вольноотпущенники, подобно российским крепостным, отпускавшимся на оброк⁴⁴⁸. Следует отметить, что сословные перегородки в этом регионе проявлялись даже более ощути­мо, чем в остальной России и сохранялись, согласно различ­ным свидетельствам, и в пореформенное время. Особенно незавидным было положение крепостных особой категориии, приближающихся по статусу к домашним рабам (унауты у адыгов, караваши у балкарцев, башсузкулы у карачаевцев): не имея никаких имущественных и личных прав, живя в доме владельца и исполняя самые тяжелые повинности, они не имели по адату никаких возможностей своей защиты⁴⁴⁹. Рос­сийская администрация оставила практически неприкосновен­ным это сословное деление. Судя по последним публикациям объективных отечественных исследователей⁴⁵⁰, сословный ста­тус, как и традиционные суды, пережили и советский пери­од — еще одно свидетельство огромного потенциала сопро­тивляемости традиционных правовых систем внешней аккуль­турации.

* * *

Рассмотренные нами (увы, неполно) координаты право­вого бытия человека в системе так называемого традицион­ного права приводят к мысли, возможно спорной, о том, что для традиционного мышления "права человека" не само­цель, не некая абсолютная ценность, а скорее составная часть некоей божественно-космической справедливости, общего вселенского порядка, где человеку отведено подобающее место, но где он не является центром мироздания.

Стало общим местом противопоставление как "деспотич­ного" Востока "демократичному" Западу, так и "размытого" понятия о правах человека в праве традиционных обществ четким представлениям о категориях свободы, равенства в европейских правовых системах (естественно, это сравнение делается имплицитно в пользу последних). Правда, в послед­нее время при таком сравнении мечутся стрелы и в сторону европейского права: мол, оно и "геоцентрично" (т. е. рас­сматривает само себя "пупом земли", универсальным мери­лом всего и вся), и замыкается только на государственном (этатистском) праве, игнорируя все богатство обычаев и "местных" правовых систем и т. д.⁴⁵¹ Приведем довольно инте­ресное, хотя и не бесспорное, суждение молодого казахско­го исследователя Д. И. Нурумова: "Права человека не суще­ствуют в традиционном обществе, как их понимают на Запа­де, они не сконструированы космологически, а скорее всего присутствуют, причем структурно неопределенно, в ценно­стной шкале традиционного общества. Они уже есть суть гармоничного человеческого существования. Они есть про­цесс бесконечного становления жизни, без определений, яв­ляющихся только обманом и абстракцией, которые скорее определяют структуру или даже сами себя, нежели жизнь в ее неповторимом качестве"⁴⁵². Итак, стрелы выпущены, похо­же, в сторону позитивного (читай: европейского) права с его пристрастием к "определениям" и "абстракциям". Хороший повод перейти к следующей теме.