9550

291

поскольку именно здесь возникают, кажется впервые, реальные претензии человека вырваться из «пут» объективной реальности, что неминуемо ведет к потере права на включение процессов научно–технической революции в «бытие» и в его «саморазвитие». Иначе говоря, отныне носителем коммуникации выступает собственно научно–технический процесс, в чем и состоит разворот коммуникации к технологии. Получается, что человек развертывает процесс научно–технической революции, чтобы не жить уже в материальном мире, а выйти за границы «бытия» вообще. Выйти в «Небытие»? Или всего лишь по аналогии с тем, как человек в космическом корабле покидает просторы Земли, улетая в пустые пространства космоса, которые он «бороздит», пребывая в искусственном корабле или скафандре (в нашем случае роль таких искусственных сред и выполняет «Технология»)? Как видно, налицо «склейка» обоих смыслов, ведущая к путанице «объективного» и «субъективного» и к созданию современных мифов «транс(а)грессиии» и их продуктов.

Попытаемся разобраться в этой путанице. До последней трети ХХ века коммуникация была важным аспектом, механизмом развития человечества от низшего к высшему, от простого к сложному. Это так же верно, как верно то, что развитие суть единство прогресса и регресса с доминированием прогресса. Начиная же с указанного момента «взрыва» коммуникативных процессов на базе интенсивного развития средств коммуникации, совпадающего со становлением информационного общества, происходит вырождение развития. Целый ряд исследователей справедливо указывают на изживание развития фактами «редукции» его к низшему, простому. Так, В.В. Миронов констатирует структурное распадение культуры на два больших компонента – верхний и нижний, «смеховую» культуру (часть «народной»), противостоящую «высокой», «элитарной». Смеховая культура в период Средневековья и Ренессанса была лишь имитацией элитарных образцов культуры, вбирала стереотипы, традиции и нормы жизни, характерные большинству людей в их повседневной жизни. С другой стороны, культура вырабатывает продукты, далекие от стандартных жизненных стереотипов и представлений, удаленных от реальности, образует высший пласт культуры, который исторически оформляется в культуру с «большой буквы». Происходит восхождение от низшего к высшему. Высшее становится бытийной сферой подлинной культуры для всего человеческого сообщества. Как продукт развития высшего из низшего. Верхняя часть культуры принципиально удалена от повседневности и даже от конкретной личности: требует подготовки при ее восприятии, определенной формы организации при репродукции своих образцов. За счет своей «рафинированности» ее ценности сохраняют себя.

В ней вырабатывается, подчеркивает В.В. Миронов, механизм блокирования проникновения в нее продуктов низшей культуры. Получается, что система культуры есть диалектическое образование, содержащее противоречивые стороны массового и элитарного, которые находятся в классической культуре в относительном единстве, что придает ей характер диалога. Оппозиция «верхней» и «низовой» культур остается культурной, не выходит за рамки культуры. Диалог

292

культур происходит внутри особого пространства семиосферы, где область пересечения, тождества культур невелика, а область непересекаемого, нетождественного, напротив, огромна. Это состояние на рубеже XIX–XX веков, со становлением информационного общества, начинает разрушаться, влияя на структурообразующие компоненты всей системы культуры. Ничего подобного прежде в истории не было. Сегодня вся система культуры адаптируется к

становящемуся глобальному информационному пространству. Фактически,

делает вывод В.В. Миронов, мы оказались втянутыми внутрь глобального коммуникационного пространства. Коммуникация ста(новится)ла самостоятельной силой, находящейся вне диалога культур и оказывающей огромное влияние на диалог культур, вынуждает вести диалог по своим законам и правилам, замыкая все культуры в среде Глобального Коммуникационного Пространства. Как видно, В.В. Миронов просто «другими словами» описывает выход человеческих культур из бытия как мира объективной реальности в новую,

замкнутую «среду».

Здесь мы лишь «другими словами» описали выпадение культур из социальности, демонстрируя элиминацию развития в пользу «редукции», сведения происходящих событий к низшему, к простому. Общее коммуникативное поле, не имея границ и языковых барьеров, неизбежно будет у(о)прощать диалог между культурами и людьми, порождать кризис культуры. Причем «кризис» следует ассоциировать именно с упрощением, редукцией к низшему. В итоге происходит разрушение старых ценностей и образцов высокой культуры, возникших в результате развития как восхождения от низшего к высшему, от простого к сложному. Это – варваризация, деградация, вырождение. Диалектика позитивная вытесняется диалектикой негативной.

В.В. Миронов указывает на нарушение пропорций между «культурой высокой» и «низовой», которая становится «массовой». Не только по массе вовлеченных в нее субъектов, но и в смысле упрощенного качества потребляемого продукта. Отныне доминирует не смысл и не качество продукта творчества, а система тиражирования, что позволяет квалифицировать массовую культуру как типично низовую и говорить о редукции к низшему, простому, усиленной новейшими техническими и организационными средствами тиражирования. Такова поп–культура – типичный продукт глобального информационного пространства, которая принципиально отчуждена от глубинных бытийных традиций различных этносов. Ее условием является интегрированная информационная среда, реализацией – массовые действия «шоу». В «шоу» коммуникативный контакт и слитность с массовой средой исполнителей и средств технической репродукции сведены в единое целое; не господствует индивидуальное, экзистенциальное начало творчества нового, отсылающего к глубокой сути человека и его неповторимого творчества. Вопреки этой сути подлинной инновации господствует «принцип одновременного участия», ставший формой коммуникации, вовсе не предполагающей передачи какого бы то ни было смысла.

293

«Шоу» не просто стало частью нашей жизни: жизнь все чаще становится «продолжением» шоу. Сегодня инновация в форме различных «шоу» навязывает свои законы во всех сферах деятельности, включая науку и философию. «Шоу» можно охарактеризовать как форму редукции к низшему, форму о(у)прощения. Эта редукция пронизывает все коммуникационное пространство в той мере, в какой оно вырывается из «пут» объективно–реального мира. И это тоже «инновация»!

Возникает необходимость уточнить понятия и термины, используемые при интерпретации низшего и простого. Как говорят в народе, все гениальное – просто, да не все простое гениально. Значит, простое простому – рознь. И это же относится к низшему. Надо схватить и выразить эту противоречивость как простого, так и низшего. Выявить в них диалектическую оппозицию. Так, известно выражение К. Пруткова, что специалист подобен флюсу. Оно подразумевает простоту как недостаток – изъян односторонности. Как известно, «недостатку» противостоит «достоинство». В таком случае нужно развести их как взаимоисключающие противоположности, чтобы выявить их суть и содержание. Не случайно, говорят и о такой простоте, что хуже воровства. Тут достоинство и недостаток разведены уже до крайности. Их противостояние должно быть выражено понятийно и закреплено терминологически, что позволит отделить их друг от друга, чтобы разглядеть и понять каждое. «Из–за» их противостояния про(вы)глянет противостояние инноваций противоположных типов.

Социальное бытие характеризуется, определяется процессом развития от низшего к высшему, от простого к сложному. Значит, низшее есть то, из чего рождается высшее, оно, следовательно, указывает на развитие, будучи способным к развитию из себя (низшего) – высшего. Очевидно, что его противоположность не есть то, что порождает развитие или что способно к развитию. В противоположность низшему его уместно терминировать как низкое. В отличие от низшего низкое не порождает и не может по(за)рождать высшее. Оно, напротив, является (при)знаком вырождения/дегенерации, а не развития. Если низшее есть выражение, (про)явление развития, прогресса, то низкое есть выражение, (про)явление регресса. Низшее и высшее связаны развитием, есть

звенья одной и той же цепи восходящего развития, восхождения в развитии,

тогда как низшее и низкое – такие же антиподы как развитие и вырождение, как восхождение и нисхождение.

И вот мы подошли к главному: и то, и другое сегодня называют одним и тем же термином «(ин)новация». К этому термину все более привыкают и начинают употреблять его «по привычке», не задумываясь о том, что оно – внутри себя – противоречиво, как противоречат друг другу низшее и низкое. Оно может быть как обновлением, связанным с развитием, явлением развития, но может быть и явлением вырождения, дегенерации, регресса. Оно может быть несущим в себе развитие и развитием, которое несет его внутри себя, так и столь же тесно связанным с альтернативой развитию. Разве «инновация» не способна (при)нести с собой регресс и вырождение? Разве она не может быть принесена регрессом и вырождением?

294

Это – по максимуму. По минимуму, будет иметь место поляризация количественных изменений и коренных качественных преобразований, что также уничтожает процесс восхождения от низшего к высшему: «Нет более воли к гениальности, не рождаются более гении. Не хотят уже незаинтересованного созерцания, познания и творчества. Культура не может оставаться на высоте, она неизбежно должна спускаться вниз, должна падать. Начало количественное должно ее одолеть. Происходит социальная энтропия, рассеяние творческой энергии культуры»746. Замечу, что к гениальности ведет восходящее развитие

«бытия», «материи», а потому все гениальное просто, ибо все высшее рождается из низшего, а не из низкого и у(о)прощенного до той простоты, что «хуже воровства».

Известно, что отчуждение количественной характеристики от качественной уже в математике приводит к явлению дурной бесконечности ряда натуральных чисел, что они не подлежат счету. Отказ от качественного восхождения от низшего к высшему приводит в конце концов к появлению и разрастанию социальной энтропии в обществе, к о(у)прощению, возвращению к более элементарным процессам «борьбы за существование», к вырождению парламентов в «говорильни» с их соглашательскими конвенциями интерсубъективности при пренебрежении интересами общества и его развития, приобретают характер анонимных решений, не вписывающихся в процесс исторического развития человеческого общества и культуры, не «представляют» этого процесса, следовательно, теряют бытийно–онтологические основания, которые они должны обслуживать – «по своей природе» и «по определению», будучи «надстройками» над соответствующими «онтологическими основаниями».

Это приводит к сопряжению разного рода идеалистических конструкций с вульгарным материализмом. Так, в современной России правительство, с одной стороны, обращается за содействиям к религии и к церкви, а не к ученым, с другой стороны, оно до сих пор по многим позициям принимает решения в духе принципа остаточного распределения, т.е. в духе примитивнейшего материализма, питая явную неприязнь к науке747. Такая политика приводит к хаосу во взаимоотношениях людей, которые не понимают, почему им за работу платят несоответствующую их труду, его количеству и качеству, «зарплату»; поэтому политику и власть воспринимают как ложь, обман и фикцию. И без векторной направленности к высшему, противодействующей той социальной энтропии, которая охватила наше общество, страну ожидает вырождение и распад. Это порождает у людей неуверенность – самое показательное отношение обыденного сознания к происходящему748.

Устремленность к высокому, к высшему – вот признак подлинной человеческой культуры, как и подлинного социального бытия людей. В этот процесс и была включена коммуникация как надстройка, обслуживающая развитие человеческого общества и культуры вплоть до последней трети ХХ столетия, когда она, ускорив свой ход благодаря интенсивному развитию ее средств, рвет «путы» природно–социальной реальности, которая была для нее бытийно–онтологическим основанием и, в результате, обеспечивает тягу к

295

о(у)прощению, лишенному способностей/возможностей порождения, развития более высокого и сложного. В таких условиях начинает доминировать не низшее, а низкое, не простое, а о(у)прощенное, «массовое».

Как видно, (ин)новация инновации – рознь. Есть (ин)новации, которые отсылают/указывают на развитие, а есть (ин)новации такие, которые уничтожают развитие, высокую культуру человеческого общества, порождают «кризисы», ставят человека на край гибели. Это – инновации–пустоцветы, которые живут на живом дереве человеческой культуры. «Пустоцвет» определяют как цветок, лишенный завязи, и потому не дающий «плодов»; в переносном смысле это человек, не сделавший в жизни ничего полезного. Но «пустоцвет» выглядит как– то безобидно, тогда как симулятивные инновации сами есть источники вырождения, дегенерации. Это – «паразиты» как активные «организмы», питающиеся за счет другого и приносящие ему вред, те, кто живет чужим трудом, «питается» за счет другого.

Так, в науке появляется лженаука и поп–ученые. Ее труднодоступная для обыденного сознания суть в условиях современного коммуникационного пространства ставится в зависимость от о(у)прощения – «для понимания потребителями», сводится к соглашательским конвенциям и узаконивается позитивистами. В. Покровский приводит вопиющий факт, когда в Германии «видный гематолог и исследователь рака Фридхельм Херманн в своих многочисленных публикациях подтасовывал данные». Эти факты были расследованы, и выяснилось, что «из 347 статей, опубликованных этим плодовитым биологом, 52 «содержат фальсификации», еще 42 работы содержат манипуляции данными»749. Так наряду с наукой возникает и распространяется лженаука. Не обошли эти явления лженауки и современную Россию, что видно на примере защит диссертаций, которые не всегда отвечают требованиям научности и нравственности, но проистекают из конъюнктурных обстоятельств и порой только ими и объяснимы.

Подобной инновацией является «лингвистический поворот», который повлиял на «ускорение» коммуникационного взрыва, будучи «встроенным» в него детерминантом. Лингвистический «переворот» не был чисто познавательным явлением, став примером влияния философских конструкций на жизнь людей. Впрочем, это – отличительная черта информационного общества вообще с его гипостазированием результатов человеческого творчества. Напомню, что классическая философия в центр «дискурса» выдвигала сознание, а языку и знаковым системам отводила роль средств его выражения, т.е. подчиняла их человеческому сознанию, соразмерному «всему миру» как объемлющей его объективной реальности. Лингвистический поворот есть «выход» за рамки бытия объективной реальности и за пределы «соразмерного» ему сознания. Выход в идею лингвистической относительности Э. Сепира – Б. Ли Уорфа. Он, напротив, утверждает зависимость мышления, его стиля и фундаментальных мировоззренческих парадигм коллективного носителя языка от специфики самого языка. В результате язык «выходит» за пределы мысли и даже представляется как единственно подлинная реальность – вплоть до подмены языком

296

действительности. Начало этому «повороту» положил Л. Витгенштейн, который уже в «Логико–философском трактате»750 утверждал: «Границы моего мира есть границы моего языка». Сознание приобрело при такой трансгрессии не бытийный, а «языковый» характер.

Аналогичной инновацией является финансовый «поворот». Он, как и лингвистический есть пример влияния на жизнь людей из сферы философских конструкций, отличительная черта информационного общества с его гипостазированием результатов человеческого творчества. Ни один из них не является познавательным феноменом. Например, суть лингвистического переворота в том, что он, наследуя идеализму, согласно которому существуют лишь идеи, заявляет, что существуют лишь тексты, существуют не как познавательные явление, но как пространство нашего существования. В результате «финансового поворота» мы попали в заключение к паразитической виртуальной экономике.

Все эти «повороты» и «перевороты» есть дорога к феноменам, подобным механицизму, экономизму или технологизму, суть инновации, которые являются проявлениями разного рода имитаций и симуляций, игнорирующих онтологические, бытийные основы существования человека и мира751. Они ставят нас перед принципиально новыми проблемами, в которых обнаруживает себя противоречивость развития, прогресса и регресса, восхождения из низшего к высшему и нисхождения от низшего к низкому, от простого и о(у)прощенного,

которые тоже суть, говоря формально, инновации. Чтобы инновации такого рода не стали окончательно и содержательно нашими инновациями, ведущими в вырождение, нам предстоит соотнести их с противоречием развития и выбрать те инновации, которые порождены восходящими развитием и такое восхождение поддерживают и пролонгируют в будущее. Только при таком условии человечество сохранит ресурс социального времени. Явно регрессивными, ведущими к регрессу, вырождению являются попытки вырваться за пределы бытия объективной реальности и его восходящего развития, продолжая идти дорогой «экономизма» и «технологизма», ибо сегодня их характер и масштаб приобрел новые, опасные для человека и общества черты, угрожая уже антропологической катастрофой, хотя, видимо, здесь и нет принципиальной угрозы для «бытия мира в целом», изменение которого в таком случае примет новый оборот, но уже без участия человеческой культуры, «не пожелавшей» вписаться в бытие и его обновление.

297

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Монография начинается с объяснения ее названия, в котором ключевым выступает термин «природа». Такой статус он приобрел уже в античной философии, выражая фундаментальное отношение человека к бытию всего сущего, к его отдельным сферам и к самому человеку. Это подтверждается, отметил М. Хайдеггер, списком базисных противопоставлений после эпохи эллинизма, где слово «природа» имеет значение основания; в противоположность «природе» и в отграничении от нее стали мыслить противостоящие ей понятия как обоснованные. Поэтому привычными стали и исторически последующие «природа культуры», «природа техники» и многие другие, что оправдывает название монографии. Оно выступает его «основанием», ориентирующим на обоснование философии, науки и религии или, напротив, на раскрытие необоснованности путем проверки и доказательства фундаментальных понятий и концепций (в западной философии в таком случае говорят, что исследование имеет характер «метафилософии» или «философии философии»). Далее читателю предлагается описание «схемы» авторской мысли, уяснив которую он направляется в определенном направлении при освоении работы в целом. Она описывает основополагающие положения, которые обосновываются последующим текстом книги.

Вся эта область философского исследования является областью онтогносеологии, предполагающей раскрытие ее бытийного содержания, на которое направлена познавательная деятельность человека. Ей противопоставлена религия. И обе они рассматриваются в истории мировоззрения, Их верификация ведется путем взаимного «просвечивания», взаимной рефлексии, в которую включается и наука. Фундаментальным основанием при этом выступает не только известная противоположность истины и лжи/заблуждения, но и дополняемая автором книги противоположность истины и ее имитации или симулирования. В явлениях «экономизма» и «технологизма», как неких исторически преходящих феноменах отчуждения человека от бытия, порождаемых деградационными процессами общественной эволюции, уклоняющейся от процессов развития, усматривается основание симуляции человеческого мышления. В Библии сказано: «Погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну» (I Кор, 1, 19); «Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное избрал Бог, чтобы посрамить сильное» (I Кор, 1, 27).

В первой главе обосновано выделение трех типов взаимоотношения философии и науки: антиинтеракционизм (разрыв отношений), две формы редукционизма (философия есть наука наук либо наука – сама себе философия) и диалектическая их взаимосвязь, проникающая на уровень наиболее глубокого порядка, где обнаруживается действие противоположных категорий истины и заблуждения, отсекается противопоставление истины и симулирующей ее имитации и, наконец, преодолевается антиинтеракционизм и редукционизм, –

298

как «взаимодействие ограничивающее», – с которыми исследователь сталкивается в поверхностных слоях взаимоотношения философии и науки.

Анализ природы философского и конкретно–научного знания, механизма их функционирования и развития показал, что несмотря на качественное отличие между ними, а во многом благодаря ему, философия и науки вынуждены обращаться друг к другу. Их единство является опосредованным «философскими основаниями науки», «философскими проблемами науки» и «философией науки». Далее раскрывается содержание антагонизма «противоположности противоположностей», поскольку при анализе взаимосвязи философии и науки мы берем их не только в контексте соотношения противоположности истины и заблуждения, но и противоположности мышления и его симулирования. Доказано, что последняя характерна для религии. Это позволило исследовать суть философии в контексте истины и ее имитации, в случае симулирования познания. Философия призвана отсекать его, чтобы направлять познание в сферу противоположности истины с заблуждением и ложью, которые, обосновано, являются формами познания в его развитии. Эти положения получили подтверждение при анализе концепции Б. Рассела, помещавшего философию

«между теологией и наукой», концепции «осевого времени» К. Ясперса, учета корректирующих их положений Хосе Ортеги-и-Гассета о различии между философом и верующим, утратившим уверенность в познавательной способности человека, что ведет его к религиозной вере в Бога, наконец, важных указаний А.В. Болдачева о выхождение религии за границы диалектики истины, лжи и заблуждения. Имитация мышления рассматривается как его «порча» (С. КараМурза).

С учетом «двух» противоположностей в главе рассматривается истина как многомерное свойство знание, которое по-разному представлено в существующем многообразии ее концепций, что позволило выявить меру их истинности, подчеркнув приоритет корреспондентсткой теории, восходящей к Аристотелю. Истина характеризуется как адекватное представление общественного пользователя (интерпретатора) знанием об отношениях соответствия знания его объекту, субъекту, другим знаниям данной области и социальной практической деятельности. Соответственно этому выявляются различные основания у критериев истины, показана их относительность. Истинное познание характеризуется переходом от незнания к знанию, от знания неполного и неточного ко все более полному и точному при постоянном повышении требований человека и общества к степени истинности знания.

Вторая глава начинается анализом общества, экономики и феномена экономизма. Анализ экономической сферы общества на уровне философских оснований науки позволил выявить феномен экономизма как социальный аналог механицизма и исторически преходящее проявление бесчеловечности в мире социальной материи. Противоположность экономики и экономизма (под именем «хрематистики») впервые была обнаружена Аристотелем. Доказано, что этот «феномен» товарно-денежных отношений, в которые в обществе

299

погружается «все и вся», отчуждает от процессов восходящего развития бытия в целом и погружает ввергнутые в него «все и вся» в процессы деградации, вырождения, порождая в обществе бесчеловечность. Этим он аналогичен механицизму, защитники которого предлагали рассматривать «все и вся» не в контексте универсального движения и развития материального мира, а в контексте механических систем. В обоих случаях происходит отчуждение от бытия – от бытия вообще (механицизм) или от социального бытия (экономизм).

Механицизм претендует на статус мировоззрения, основанного на представлении, будто механическая форма движения есть единственная и последняя объективная и наиболее фундаментальная реальность, в пределах и на основе которой существует и может быть объяснено всякое существующее сущее. Он «переносит» понятия механики в область физики, химии и биологии. Точнее, механицизм «переносит» в механические представления понятия физики, химии и биологии, лишая соответствующие явления их специфики, которая явно выходит за границы механики. Так же он обращается и с философскими категориями (причинности, взаимосвязи и т.д.), будучи не в состоянии учесть реальной диалектической сложности движения и развития материального мира и его явлений. В этом состояла «абсолютизация» законов механики, в сферу действия которых погружали все виды материального движения. На этом основании, по Х. Вольфу, «мир есть машина», по Ламетри, человек есть «человек-машина». Механицизм можно трактовать как экспликацию движения и взаимодействия изучаемых объектов, исходя из механических закономерностей, что ведет за границы механики как науки.

Аналогично этому экономизм пытается замыкать все общественные явления в мир «товаров», отношений «купли-продажи», руки Адама Смита. Сегодня эта «напасть» возродилась в России, захватила образование (как сферу услуг), науку, искусство, медицину, управление, физическую культуру, как если бы они были не сферами всей общественной жизни, к которым относится и экономика, но частями экономики, пораженной экономизмом. Замена механицизма на экономизм в сфере мировоззрения соответствует духу перехода «от позитивизма к постмодернизму», делающего ставку на гипостазирование понятий не естественных наук, а гуманитарных областей. Книга предлагает пути его преодоления как в познании, так и на практике. Экономизм раскрывался К. Марксом в полемике с классиками политэкономии ради утверждения социальности человека как универсального существа, порожденного развитием бытия, которое приводит к выделению общества из природы и продолжающего в этой новой форме бытия материи ее развитие. К. Маркс демонстрировал, что при этом восхождение побеждает нисхождение, деградацию, вырождение. Преодоление экономизма обеспечивается нормально работающей экономикой, обслуживающей потребности людей. Уж если материя, еще лишенная разума, еще не обретшая его, все же смогла обеспечить приоритет восхождения над нисхождением, позволяя обосновать преодоление механицизма, на который ее обрекали сторонники механицизма, то для разумной материи, представленной противниками экономизма, обеспечение

300

такого приоритета следует признать идеалом и нормой в его преодолении. Особенно опасно погружение в пещеру экономизма человеческого сознания, философии. Согласно М. Хайдеггеру сознание соразмерно универсальности бытия (движущейся материи, материальному движению и развитию).

Другой формой отчуждения от бытия является, показано в книге, технологизм, который основан на абсолютизации техники. Природа «техники»

и«технологизма» проясняются в плоскости их соотношения с сущностной характеристикой человека, в качестве которых выступают его потенциальная универсальность, бесконечность и всеобщность, которые реализуются в акте преобразования окружающей реальности в ходе «производства», которое невозможно без техники. На уровне своих философских оснований техника получает разную интерпретацию, в зависимости от того или иного мировоззрения. При этом возникает технологический детерминизм, его абсолютизация и обожествление либо порождаются различные «фобии»; те и другие образуют технологизм как формы отчуждения человека от универсального бытия, его движения и развития. Здесь также обнаруживает себя аналогия с механицизмом, но не уровне низшего, а на уровне высшего, когда в технике, как показал Н.А. Бердяев, начинают видеть не столько человеческое средство, используемое им в производстве, сколько некий высший разум, субъект, опасный подчинением человека, превращением его в паллиативное, преходящее существо. Н.А. Бердяев полагал, что эту напасть человек может преодолеть только если он будет соединен с Богом. Интересны попытки объяснения техники на базе мифологического мировоззрения, которое было, в противоположность религии, непомерным преувеличением человеческих способностей.

Согласно «рациовитализму» Х. Ортеги-и-Гассета, в прошлом орудие служило человеку, дополняя его, позже сам человек становится его придатком

ислужит машине. Такой подход закладывал основы для перехода к концепции «постчеловека», вытеснения человека системами с искусственным интеллектом. Марксизм объясняет эти изменения социальными причинами и требует изменить ход общественной эволюции, вмешаться в ее механизм, включиться в ее онтологию (в духе постнеклассической науки В.С. Степина). К. Маркс в «Капитале» делает технику объектом специального философского анализа, отвергает технологизм, рассматривает его природу в связи с анализом отчужденного труда. В.И. Ленин воспринимает положение Гегеля, что средство есть «выполнение цели», что «в средстве поэтому проявляется разумность как таковая, которая сохраняет себя в этом внешнем другом и именно через эту внешность». Он заявляет, что «в своих орудиях человек обладает властью над внешней природой, тогда как в своих целях он скорее подчинен ей». Теодор Адорно и другие представители философии техники в ФРГ ставят вопрос о зависимости техники от состояния общества и подчеркивает необходимость его преобразования в интересах большинства людей.

Впоследнем параграфе главы анализируется постэкономический вектор развития человечества как выражение логики исторического процесса.