Учение о ками

Мы уже говорили о том, что синто является по своему субъекту религией общинной, по количеству почитаемых божеств – политеизмом, а по типу отношений между человеком и божеством – религией теантропической (т.е. «человекобожной»).

Все эти черты объединяют множество религий, существующих в разных культурах. Их часто обобщенно называют религиями «природными» («натуральными», «естественными») или «примитивными» - в противоположность «религиям Откровения».

Особенностью общинных религий является то, что в них нет официально утвержденного и сведенного воедино подобия катехизиса («кредо»). Соответственно, нет и ясных определений отдельных понятий и категорий, что позволило бы выстроить их в четкую систему – т.е. отсутствует их кодификация.

На эту общую особенность, характерную для всех религий подобного типа, накладывается еще и японское своеобразие. Во-первых, практически вплоть до 19 в. синто не только не было объединено в единую религиозную организацию (подобно христианской церкви или буддийской сангхе), но и не имело общенационального культового центра, существуя в виде отдельных локальных традиций, часто весьма слабо связанных между собой. И во многом это определялось особенностями политической истории страны.

Попытки реформировать синто и преобразить его в единую религиозную систему, поддерживаемую государством, предпринимались дважды в 10 и 19 вв. Но оба раза синто использовалось исключительно в политических целях - в качестве идеологии, призванной обосновать право на власть императорской фамилии. И оба раза существование синто как единого культа было недолговечным для того, чтобы оказать серьезное влияние на формирование единых подходов.

Когда же – и в том и в другом случае – императорская система правления терпела крах, тут же распадалась и искусственно созданная по идеологическим мотивам система государственного культа на основе синто. Само же синто возвращалось в свое естественное состояние общинной религии, которому не были свойственны какая-либо систематизация и организационная иерархия, вся же официальная регуляция сводилась к церемониям, проводившимся при дворе (т.н. «императорское», или «династийное» синто). В этом несистематизированном состоянии синто продолжает существовать и поныне, образуя причудливый конгломерат культов как местных, так и заимствованных божеств с достаточно условным признанием главенства родоначальницы императорского дома богини Солнца Аматэрасу.

Во-вторых, несомненным препятствием для однозначного истолкования синто в целом и его отдельных понятий является общая для всей японской культуры нелюбовь к абстрактному философствованию, которая неоднократно в той или иной форме отмечалась и самими японцами, и зарубежными исследователями. Например, по сравнению с Индией, тяга к религиозно-философским построениям в японской культуре намного слабее. Уже как легенда из уст в уста передается известный случай, когда синтоистский священник в ответ на вопрос католического богослова о том, как в синто думают о Боге, сказал: «А мы просто танцуем».

С этой особенностью также связана характерная для японской культуры в целом и возведенная в эстетический принцип недосказанность, незавершенность, намек. Это стремление избежать однозначности истолкования, оставляя тем самым возможность для бесконечного перелива смыслов и значений, столь ценимая поклонниками японского искусства, имеет и свой минус – препятствует ясному пониманию и истолкованию тех или иных понятий. В то же время отсутствие четких границ между «своим» и «чужим» намного облегчает процесс заимствования, который сам по себе стал неотъемлемой чертой японской традиции.

Вторая особенность синто как религии политеистической связана с тем, что ками существует огромное множество. И если эта многочисленность ками сама по себе никакого удивления не вызывает, то многие книги западных авторов о религиях Японии начинаются с констатации того необычного факта, что в сознании рядового японца сосуществуют боги различных религий. Иногда такая эклектика провозглашается уникальной особенностью Японии. Разумеется, по сравнению с Европой или Ближним Востоком ситуация кажется необычной. Однако в Китае, как мы уже говорили, на домашнем алтаре мы видим изображения и буддийских, и даосских, и конфуцианских божеств. И каждый китаец скажет, что «три учения» (сань цзяо) суть одно. То же самое и в Корее. В Непале вас будут уверять, что индуизм и ваджраяна (буддийский тантризм) одинаковы, в Индонезии на о-ве Ява Аллаха почитают наряду со всеми божествами индуистского пантеона, а во Вьетнаме христианство тесно смешалось с культом местных божеств. И никто в этом никаких противоречий не видит, как не усматривает их и японское религиозное сознание.

И это вовсе не специфика региона Дальнего Востока и Юго-восточной Азии. Вспомним Европу поздней античности: в городах Греции и Италии мы видим храмы, посвященные сирийской богине Атаргатис, персидскому Митре, египетской Изиде, которые стали почти такими же «своими», как Зевс, Юпитер, Афродита и Венера. Так что легкость заимствования иностранных богов объясняется вовсе не загадочностью азиатской души, а типом доминирующей религиозной традиции. Если это монотеизм, воплотившийся в иудаизме, христианстве и исламе, то в них нет места не только «чужим», но и «своим» божествам – возможен только Единый, Истинный Бог, все же остальные суть демоны. Религии же политеистические открыты в принципе – если появляется божество, особо умелое в контролировании какой-либо сферы, а следовательно, и способное оказать в ней эффективную помощь, то оно признается, вводится в пантеон и охотно почитается.

Поэтому появление среди ками «иностранцев» отнюдь не уникальная черта синто. Но вот особые отношения синто с буддизмом действительно необычны, и их уже нельзя объяснить типичными свойствами синто как общинной или политеистической религии. И дело не только в количестве заимствованных буддийских божеств, ставшими популярными наряду с местными ками, а в том, что буддизм заполнил собой целую лакуну в мировосприятии японцев, взяв под свой контроль все, что было связано со смертью и загробным существованием. И следует отметить, что это объединение отнюдь не было механическим смешением, а настоящим симбиозом, приведшим к созданию единой цельной структуры. И попытки разделить синто и буддизм, которые были предприняты в конце 19 в. окончились полной неудачей.

С третьей особенностью синто как теантропической религии связано отсутствие четкого разделения между божеством и человеком. Это совершенно невозможно представить в религиях теократических («боговластных»), где Бог – существо абсолютно трансцедентное, т.е. абсолютно превосходящее и абсолютно отличное от созданного Им мира. Иными словами, абсолютно «другое», и познать Бога человеческим разумом возможно лишь настолько, насколько Он являет себя человеку в актах Божественного Откровения.

В религиях же теантропических такого разрыва между божественным и человеческим мы не видим. И в греческой мифологии, и в мифологии японской, боги действуют как люди, а людей, особенно выдающихся «героев», зачастую невозможно отличить от богов. Например, легендарный государь Дзимму такой же полубог, как и греческий Асклепий. Боги женятся на земных женщинах, а мужчины умудряются соблазнять богинь. Более того, выдающиеся человеческие личности вполне могут обрести божественный статус своими заслугами, а боги порою оказываются низвергнутыми с Олимпа. Мы находим огромное количество подобных примеров в любой из подобных религий, будь они индийские или греческие, японские или скандинавские.

При этом человекоподобные боги лишены главных признаков Бога в религиях теократических – они отнюдь не всемогущи и не вездесущи. Отчасти это объясняется их количеством и распределением между ними обязанностей (каждому отведена своя сфера влияния, и даже верховное божество неспособно осуществить свою волю без содействия других богов), отчасти же тем, что принципиального отличия между ними и людьми не существует. Боги – это как бы более могущественные люди. Но так же, как и людей, их можно, например, обмануть. Более того, иногда боги даже смертны. И если на Крите демонстрируют могилу Зевса, то в Японии вам покажут место, где умерла Идзанами.

Однако в синто существует черта, несвойственная остальным теантропическим религиям и являющаяся в определенной степени уникальной. В синто особо подчеркивается, генетическая связь между богами и людьми – люди были не сотворены ками, а рождены ими. И не только люди, но и вся окружающая природа, включая японские острова.

Мы уже говорили, что особенностью японского мировосприятия является представление о том, что вся природа одухотворена, что не существует четкой границы между живой и неживой природой – различна лишь степень этой «живости». В каждом камне, листке дерева, ветре, не говоря уже о животных, растениях и людях, присутствует духовное начало, все – живое. Иными словами, во всем присутствует ками. Древние японцы считали само собой разумеющимся, что они являются частью природы, космоса, воспринимаемого ими как единое сообщество живых существ с присущей им всем жизненной силой.

И понимание «живого» у японцев несколько отличается от привычного нам. В семитской и индо-арийской традиции оно связывалось прежде всего с дыханием – что дышит, то живет. Поэтому происхождение слов, обозначающих душу в этих языках, этимологически восходит к словам, обозначающим дыхание. Это касается и греческого «психея», и латинского «анима», и санскритского «атман», и восточнославянского «душа». А слово «анима» легло в основу термина «анимизм», который используется для обозначения религиозных представлений о том, что вся природа пронизана духовным, живым началом.

Особенность же синтоистских воззрений в том, что понятие жизни непосредственно не увязывается с понятием дыхания. То, что не дышит, не является мертвым. Камни не просто живые, они даже могут расти, пусть и невероятно медленно. Именно об этом поется в гимне Японии:

Пусть век нашего повелителя

Длится тысячи и тысячи лет –

Пока мелкий камушек

Не станет огромной скалой

И не покроется мхом.

И это вовсе не метафора, а реальное представление. Поэтому дыхание для японцев не является необходимым признаком жизни и, соответственно, японское слово тама (魂; 霊), которое можно перевести как «дух» или «душа», не восходит к понятию «дыхание». Представление о духе-душе связано со светом, испускаемым ею, и с определенной формой – каплевидной или шарообразной, что по-японски тоже звучит тама (玉, 球,　珠). Поэтому все круглое – прежде всего те же камни и скалы – особо почиталось японцами, вызывало их восхищение и трепет.

Например, в местности Кумано есть древнее синтоистское святилище Тамаки, которое считается одним из самых мистических мест в Японии. Само название Тамаки переводится как «положенные или оставленные тама». Дело в том, что святилище расположено на вершине давно потухшего вулкана, на склонах котоого люди издавна находили множество необычно круглых камней – тама, почему это место и почиталось священным. Первый храм, по преданию, был построен по велению легендарного десятого по счету императора Судзин, правившего Японией на рубеже нашей эры.

Тама в представлениях синто – сгусток «живого», это концентрация духовной энергии. Современное японское слово тамасии («душа») происходит именно от него. Естественно, что чем выше концентрация духовной энергии, чем сильнее тама, тем большую силу имеет ее обладатель-носитель, тем более необычными, вызывающими восхищение и трепет свойствами он обладает. Поэтому объектами почитания в синто и становится все необычное, будь это трехтысячелетнее дерево или камень причудливой формы, гора Фудзи, поражающая своей красотой, или основатель компании «Нэшнл Панасоник». Все это «необычное и редкое» и именуется словом ками, которое часто используется в качестве синонима слова тама (по мнению знаменитого японского этнографа Орикути Синобу, тама - более древнее слово, а ками появилось позже для обозначения только хороших богов, тогда как для обозначения плохих использовалось слово моно).

Наиболее же необычное удостаивается получения собственного имени – это «индивидуальные» ками, наиболее выдающиеся и поэтому выделяющиеся из общего ряда. Именно таких «индивидуальных» ками, в которых концентрация «жизненной силы» наиболее высока, и можно называть божествами. Они имеют свои имена и особенности. Это, прежде всего, ками, которые упоминаются в «Кодзики» и «Нихон сёки», а также наиболее необычные из природных или человеческих ками. Все же остальные божества именуются в синтоистских молитвословиях совокупным термином яоёродзу-но ками, что дословно означает «восемь мириад ками», т.е. бесконечное множество. Тем не менее эти «безымянные» ками исправно почитаются в многочисленных мелких святилищах, разбросанных по всей Японии.

Однако в любом случае, будь то «индивидуальный» ками-божество или «безымянный» ками-дух, прежде всего почитается сама жизненная энергия, сама непостижимая божественная сила, присущая в наибольшей степени сущностям, которые называются ками. Такое весьма расплывчатое, почти абстрактное представление о «божественном» в определенной мере позволяет понять, почему изображения ками столь редки. Появление же антропоморфных изображений отдельных ками связано не с развитием собственной синтоистской художественной традиции, а является результатом влияния пришедшего в Японию буддизма с его развитым искусством живописного и скульптурного изображения божеств.

Не исключено, что отсутствие традиции изображения ками было результатом своеобразного табу, запрещавшего смотреть на определенные вещи, не имея на это определенных прав. В «Кодзики» и «Нихон сёки» встречается немало примеров несчастий, которые происходили с теми, кто нарушал этот запрет. Это и Идзанаги, подсматривающий за своей женой, и Хоори, поддавшийся той же слабости. Как показало исследование ритуального значения «видения» в японской культуре, проведенное А. Н. Мещеряковым, в японской ментальности «видение» ассоциировалось не только со «знанием», что встречается очень часто и в других культурах, но и с «обладанием». Возможно поэтому в традиции синто столь строг запрет на разглядывание сакрального. Ведь даже многие священнослужители не знают, какой предмет используется в их святилищах в качестве синтай, в который снисходит ками. «Тело бога» хранится в специальном ларце или в сундуке, завернутое во множество слоев материи и помещенное в специальном павильоне.

Эта особенность японской ментальности оказалась настолько сильной, что даже пришедший в страну буддизм с его высокоразвитым искусством пластического изображения божеств отчасти перенял ее – во многих буддийских храмах появились т.н. «тайные будды» (хибуцу), т.е. всегда скрытые от глаз изображения будд и бодхисаттв, на которые разрешается посмотреть в лучшем случае раз в год во время особых церемоний.