Словарь языка русского фольклора лексика былины
ББК81.04-4+8РФ
Б72
Рецензенты – |
Ковалёв Г.Ф., доктор филологических наук профессор |
|
Черняк В.Д., доктор филологических наук профессор |
Б72 Бобунова М. А., Хроленко А. Т. Словарь языка русского фольклора: Лексика былины. – Курск: Изд-во Курск. гос. ун-та, 2006. – 314 с.
ISBN
Данный выпуск представляет собой один из вариантов словарного представления лексического богатства русской народной эпической поэзии. Базой словаря стали тексты из «Онежских былин» А.Ф. Гильфердинга. В словаре, не имеющем аналогов, 2235 словарных статей, представляющих 26 фрагментов фольклорно-языковой картины мира.
Адресуется специалистам по лексикографии, фольклористике и культурологии.
|
ББК81.04-4+8РФ |
ISBN |
|
© Бобунова М.А., составление, 2006
© Хроленко А.Т., составление, 2006
М.А. Бобунова
ПЕРВЫЙ ОПЫТ ФОЛЬКЛОРНОЙ ЛЕКСИКОГРАФИИ
ХХ век – это особый этап в становлении словарного дела в России, продолжающий и развивающий лучшие традиции прошлого. Этот период знаменуется не только совершенствованием технологий подачи и описания словарных единиц, но и появлением большого количества словарей разных типов и принципиально новых лексикографических жанров и направлений, таких как историография, фразеография, неография, учебная лексикография и т.д., однако резервы расширения типов словарей еще далеко не исчерпаны (см.: [Девкин 2001]).
Так получилось, что своеобразная и весьма значимая форма национального языка (язык устного народного творчества) не была объектом систематического лексикографического описания, хотя целесообразность словаря языка фольклора сомнений у филологов никогда не вызывала. Еще Ф. И. Буслаев мечтал о лексиконе фольклорных эпитетов и видел в нем инструмент важных этнопсихологических и этногносеологических исследований: «Полезно бы собрать все постоянные эпитеты для того, чтобы определить, в какие предметы преимущественно вдумывался русский человек и какие понятия присоединял к оным» [Буслаев 1992: 286].
Справедливости ради надо заметить, что лексика фольклорных произведений вниманием лексикографов все же не была обойдена. С одной стороны, народно-поэтические слова находят отражение в толковых словарях литературного языка. С другой стороны, лексика произведений устного народного творчества является одним из источников областных словарей (см.: [Филин 1957: 12-13]). С помощью стилистических помет, ремарок и толкований лексикографы обращают внимание на уникальность и своеобразие народно-поэтических слов. Тем не менее, включение таких лексем в традиционные словари не снимает проблем фольклорной лексикографии, потому что устно-поэтическое слово не получает в ныне существующих словарях и справочниках адекватного описания ни с точки зрения репрезентативности материала, ни в плане отражения семантико-функциональных особенностей. Все это утверждает нас в мысли о необходимости создания специального словаря языка фольклора, представляющего исключительно лексику устно-поэтических произведений и базирующегося на особых принципах описания народно-песенных слов для адекватного отражения фольклорной языковой картины мира. Такой словарь, хотя и соотносится с другими типами словарей (диалектными, этнолингвистическими, словарями языка писателей), занимает особое место в словарной типологии.
Начало фольклорной лексикографии мы видим в стремлении собирателей и издателей оснастить фольклорные сборники словариками местных и непонятных слов, предметными, именными и другими указателями, ориентирующимися на конкретные устно-поэтические тексты или отдельные фольклорные жанры. Также отмечены попытки каталогизации и систематизации фольклорных сюжетов, мотивов, символов, художественных сравнений и т. д. Конечно, любые указатели, каталоги, сборники, ориентирующиеся на собрания народно-поэтических произведений, на отдельные жанры и на весь фольклор в целом, весьма полезны и необходимы и как практическая помощь фольклористам, и как импульс лексикографической работы, однако они не заменят добротного словаря народно-поэтического языка.
Предлагаемый нами «Словарь языка русского фольклора: Лексика былинных текстов» преследует цель познакомить с результатами многолетнего труда курских лингвофольклористов, поставивших перед собой задачу – ликвидировать досадный пробел в лексикографии и представить на суд читателя книгу, которая знакомит его с лексическим богатством русской народной эпической поэзии и одновременно с одним из вариантов словарного представления этого богатства.
Принципиальными посылками в работе над словарем языка фольклора для нас являются следующие:
· ориентация на жанровую дифференциацию фольклорного материала;
· семантика и функция каждого слова определяется только в рамках и только средствами фольклорного текста;
· семантическая структура фольклорного слова специфична, и его своеобразие определяется фольклорной картиной мира, а также структурой и поэтикой текста;
· специфике фольклорного слова должна соответствовать структура словарной статьи;
· в основу лексикографического описания слова должен быть положен учет всех выявленных связей описываемого слова с другими лексемами конкретного текста и всего корпуса привлеченных текстов.
Эти посылки, по нашему мнению, обеспечивают объективность выводов, адекватность лексикографического описания слова и дают возможность использовать прием аппликации при сопоставлении аналогичных лексем (концептов) различных фольклорных собраний одного жанра, нескольких жанров, а также народно-поэтического творчества разных этносов.
На первом этапе объектом фольклорной лексикографии избран эпический жанр. Базой первой очереди словаря стали тексты из «Онежских былин» А.Ф. Гильфердинга. Выбор обусловлен высоким научным авторитетом собрания, единством места и времени фиксации былин, достаточным количеством хорошо сохранившихся текстов. Мы опирались на второе издание (СПб., 1894-1900).
Отсутствие традиции фольклорной лексикографии определило тактику нашей работы – составление словника нового словаря и параллельное решение лексикографических проблем. За пределами словника и, естественно, лексикографического описания мы пока оставляем все служебные слова (предлоги, частицы, союзы), междометия, а также местоимения и имена собственные. Особое внимание уделяем переходным случаям. Например, если лексемы около, подле являются наречиями, их необходимо включать в список слов для лексикографического описания:
И мерная дороженка была три девяноста равномерных верст,
А около-то ездили да ровно две тысящи (2, № 171, 174);
Как не тот мой муж да кой подл сидит,
А тот мой мил кой супротив сидит (3, № 228, 320)
Около ‘Нареч. В обход, в объезд’ [СРНГ: 23: 141]. Подле ‘1. Нареч. Очень близко, совсем рядом, возле’ [МАС: 3: 195].
Напротив, не включались в словник некоторые формы сравнительной степени прилагательного или наречия, выступающие в значении предлога или, например, слова равно ‘В знач. частицы (со словами, обозначающими количество, меру). Ровно, точно, не больше и не меньше’ [СРНГ: 33: 243] и ровно ‘В знач. частицы Точно, как раз’; ‘Точь-в-точь; в точности, ни больше, ни меньше’ [СлРЯ XI-XVII вв.: 22: 172]:
Поднялся тут каликушка поповыше лесу стоячаго,
Поднялся тут каликушка попониже оболочка ходячаго (2, № 101, 14)
А й собирает-то он силы рвно тр полку,
Рвно три полку да ведь тритысячных (1, № 61, 94)
Ждала Настасья Викулична,
Дожидала Добрынюшку ровно тр году.
Миновалоси е Добрынюшки ровно шесть годов (1, № 26, 64)
Правда, в отдельных случаях выявление частеречной принадлежности слова требует специального исследования, которое на данном этапе работы не проводилось (например, при описании лексемы один). То же касается имен собственных. Так, Литва – это не только страна, но и этнос, причем слово может обозначать и то и другое одновременно: Приезжают-то оны в хоробру Литву (2, № 102, 82) – глагол относит Литву к номинату страны, а эпитет – к номинату этноса.
Важным вопросом практики лексикографической работы является вопрос о последовательности описания языковых единиц. Известно, что порядок расположения лексем в словаре может быть формальным или тематическим (подробнее см. об этом: [Гринев 1996: 33-42]), а выбор подачи лексики зависит от многих составляющих: от материала описания, от типа и назначения словаря, от установок авторов и т.д. И в формальной, и в тематической последовательности представления лексики есть и определенные достоинства, и неизбежные недостатки. В идеале структура того или иного словаря должна соответствовать его установкам для максимального использования заложенной в словаре информации.
Наши первые попытки лексикографического представления языкового материала основывались на частеречном признаке (см.: [ФЛ 1994]). Целесообразность подобного описания была связана с параллельной разработкой структуры словарной статьи, поскольку её синтагматическая часть всегда предопределена частеречной принадлежностью описываемого слова. Также был опыт описания лексем в алфавитном порядке. Алфавитный порядок, один из наиболее известных и основных формальных принципов расположения слов, является, безусловно, необходимым для составления словников и указателей к словарю, однако «никто не сомневается, что словарь, построенный по алфавитному принципу, который иногда называют «организованным беспорядком» (Х. Касарес), не приспособлен для демонстрации системной упорядоченности элементов лексемного уровня, пребывающих в отношениях контактов и оппозиций» [Гельгардт 1978: 31].
В процессе работы курские лингвофольклористы утвердились в мысли о таком подходе к словарному описанию, которое будет отражать структуру фольклорной картины мира, поэтому алфавитное расположение словарных статей показалось нам не очень удачной формой описания лексики. Алфавитный словарь не учитывает своеобразия народно-поэтической модели мира, а следовательно, не соответствует установкам составителей. Более перспективным для описания народно-песенного слова представляется тематический (или идеографический) порядок расположения словарных статей. Такой подход позволяет группировать лексемы, близкие по значению, что, в свою очередь, способствует выявлению системных связей как внутри группы, так и между различными группами слов.
Картина мира, как мозаика, составлена из концептов и связей между ними. Концепты реализуются с помощью лексем. Можно с большой долей уверенности предполагать, что картина мира и языковая картина мира коррелируются. Нам близка идея Ю.Д. Апресяна, работающего над словарем синонимов нового типа: «Сверхзадачей системной лексикографии является отражение воплощенной в данном языке наивной картины мира – наивной геометрии, физики, этики, психологии и т.д. Наивные представления каждой из этих областей не хаотичны, а образуют определенные системы и, тем самым, должны единообразно описываться в словаре. Для этого, вообще говоря, надо было бы сначала реконструировать по данным лексических и грамматических значений соответствующий фрагмент наивной картины мира» [Апресян 1995: 39].
Каждый фрагмент эпической или лирической картины мира репрезентируется определенной совокупностью лексем различной частеречной принадлежности. Этот набор лексем мы именуем термином кластер. Под кластером мы понимаем совокупность слов различной частеречной принадлежности, семантически и / или функционально связанных между собой, которые служат для репрезентации того или иного фрагмента фольклорной картины мира. Так, в кластер «Цвет» включаем прилагательные черный, чернобархатный, белый, существительные чернавка, беломойница, глаголы чернеть, белить, наречия черным [черно], белешенько и др. В кластер «Птицы» войдут не только обобщенные и конкретные наименования пернатых (птица, орел, кукушка и др.), но и прилагательные, образованные от орнитонимов (птичий, орлиный) или характеризующие птиц (клевучий), наречия (по-соловьему), глаголы, называющие характерные для птиц действия (воркать, попурхивать) и т.д.
Безусловно, возникает вопрос о границах кластера. Мы полагаем, что каждый кластер имеет базовую часть и периферию. Под базовыми словами в данном случае мы понимаем лексику, не вызывающую сомнения в отнесении к той или иной группе, а периферию составляют диалектные или фольклорные слова, устаревшие слова (например, сыта ‘Устар. Вода, подслащенная медом, или медовый отвар на воде’ [МАС: 4: 327], курить ‘Устар. Добывать посредством перегонки’ [МАС: 2: 152]), производные слова, образованные от базовых лексем (сахарный, питейный), слова, которые «обслуживают» тот или иной кластер, сочетаясь исключительно с ядерными лексемами (например, прилагательное покляпый ‘наклонившийся; кривой, изогнутый’ [СРНГ: 28: 388] в эпическом тексте используется лишь для характеристики березы и на этом основании включается в кластер фитонимов). Однако мы не стремимся расширять кластеры искусственно. Так, в кластер «Животный мир» помимо наименований диких и домашних животных (конь, волк) и прилагательных, образованных от зоонимов или их характеризующих (кониный, волчий; гнедой, косматый), включаем лексемы, называющие специфические для этой группы детали (копыто, грива), и лексемы, связанные с зоонимами словообразовательными отношениями (конюх, конюшня, коровница), но не включаем слова, называющие элементы конской упряжи (сбруя, седло, стремя, узда) и производные от них (седлать, расседлать, уздать). Они составят особый кластер.
Поскольку тематическая классификация связана с семантикой, многозначное слово в разных своих значениях может относиться к разным кластерам. Так, существительное замк в значении ‘устройство для запирания чего-л. ключом’ помещаем в кластер «Дом», а в значении ‘приспособление для производства выстрела’ – в кластер «Оружие». Ср.: А булатнии замочки порозломаны, Белодубовы двери поростворены (1, № 30, 78); Обвернулся тут Микита добрым молодцем, Вси замочики в оружьицах повыщербил (1, № 12, 104). Яблоко ‘плод яблони’ войдет в группу «Растительный мир», а яблоко ‘набалдашник рукояти’ – в группу «Оружие». Существительное лебедь можно отнести к кластеру орнитонимов (как наименование птицы), к кластеру «Человек» (как наименование женщины) и к кластеру «Пища» (как наименование кушанья). Однако здесь возникают другие трудности, поскольку в фольклорном тексте разграничить значения не всегда удается. В таких случаях составляется одна словарная статья.
Надо отметить, что отдельные лексемы могут включаться в состав нескольких кластеров в полном объеме, что тоже создает определенные проблемы, например, некоторые колоративные прилагательные, называющие масти лошадей: гнедой, вороной (кластер «Цвет» и «Животный мир»), большинство сложных слов: белодубовый («Цвет» и «Растительность»), однокарий («Число» и «Цвет»), одноглазый («Число» и «Тело»), некоторые производные существительные: чернавка («Цвет» и «Человек»), сивушка («Цвет» и «Животный мир») и т. д. В этом случае слово описывается один раз и включается в тот или иной кластер по решению составителей. Отыскать место слова в словаре можно с помощью указателя.
У кластерного подхода, по нашему мнению, имеются значительные эвристические возможности, поскольку он дает объективное представление о том или ином фрагменте действительности, отраженном в лексике устно-поэтического произведения, позволяет уточнять значения слов и определять степень их изофункциональности.
Так, в кластере «Красота» ряды однокоренных слов помогают понять смысл еще лексикографически не освоенных лексических единиц, например: выщапливать (Как пошел тут Дюк да ён выщапливать – 1, № 213, 453). Ср.: щап ‘щеголь, франт, нарядный и причесанный напоказ’ [Даль: 4: 651], щапить ‘щеголять напоказ, франтить’ [Даль: 4: 651], прощапить ‘провести какое-л. время красуясь, щеголяя; пощеголять’ [СРНГ: 33: 55]. Кластерное описание помогает выявить неточности некоторых толкований в «Словаре русских народных говоров». Например, работа с кластером фитонимов позволяет думать, что задуброветь – это не только ‘зарасти лесом’ [СРНГ: 10: 70], но и ‘зарасти травой’, поскольку дуброва в эпическом тексте реализует значение ‘трава’ [СРНГ: 8: 241]: Он вышел на улицу на широкую, на тую дуброву на зеленую (2, № 159, 116).
В кластере «Чужеземное» мы выявили ряд слов с одинаковой синтагматикой: шемахинский, шаматинский, шахтанский, шолпанский, шанский (шелк), однако считаем их разными изофункциональными лексемами, поскольку они являются яркой приметой индивидуального лексикона того или иного сказителя: шаматинский – Федулов (Водлозеро), шахтанский – Антонов (Пудога), шанский – Щеголенок (Кижи). В пользу их самостоятельности говорит и затухание исконной семантики (‘производное от названия города Шемаха, в Азербайджане’ [Фасмер: 4: 427]), и привнесение в значение оценочных элементов (Не просты были подпруги, семи шелков, Не простого-то шолку, шахтанскаго – 1, № 64, 32).
Кластеры также демонстрирует особенности фольклорной морфемики и позволяют говорить о типах словообразовательных гнезд. Кроме того, кластерный подход к описанию лексем является надежной базой для сопоставительных исследований разного характера для выявления территориальной, жанровой и этнической специфики языка фольклора. «Аппликация» кластеров позволит говорить о том, как отразился тот или иной фрагмент картины мира в поэтическом сознании разных этносов, поможет выявить общефольклорные тенденции и жанровые приоритеты, послужит надежным источником исследования материала в пространственно-временном аспекте.
По мнению курских лингвофольклористов, задуманный словарь в принципе должен отличаться от всех существующих словарей особым построением словарной статьи, отражающей семантическую структуру народно-поэтической лексемы. Это возможно только при условии одновременного учета всех связей описываемого слова.
Нами разработана методика сжатия конкорданса. Она предполагает учет абсолютно всех употреблений того или иного слова в пределах определенного корпуса текстов. Покажем ее на примере лексем щека и храпы. Слово щека зафиксировано в «Онежских былинах» в семи словоупотреблениях. В нашем распоряжении конкорданс лексемы.
(1) Хватала тут она да бел горч камень,
Колотила его да по правй щоки (1, № 39, 228) – Толвуй. Тимофеев
(2) Я п хлебу кладу за щеку (2, № 178, 25) – Выгозеро. Захаров
(3) А й ест-то пьет хлеб-от за щеку (2, № 186, 16) – Выгозеро. Висарионов
(4) А я то ведь как ем-то пью
Хлеб тот я за щеку (2, № 186, 137)
(5) Признавай-ко ты меня по правой по щеки (3, № 215, 202) – Водлозеро. Суханов
(6) А й на правой на щеки есть три знамени у мня (3, № 215, 202)
(7) Телом-то бела ёна, лицом свёрстна,
А походочка-то лани златорогие,
Щечки у неё будто маков цвет,
Брови у неё соболиные,
А глазы-то у неё соколиные (3, № 293, 31) – Кенозеро. Андреева
Сжать конкорданс можно, оставив самые важные, актуальные для данного фольклорного текста связи описываемого слова с другими словами этого текста. «Выжимка» из конкорданса как раз и составит ядро словарной статьи.
Во-первых, обратим внимание на то, что во всех случаях лексема употребляется в прямом общеупотребительном значении ‘часть лица от скулы до нижней челюсти’, поэтому семантика существительного не нуждается в особом исследовании.
Во-вторых, отметим, что один раз слово встречается в диминутивной форме в былине, записанной от сказительницы Андреевой из Кенозера - (7), что должно быть отражено в зоне вариантов – [=: щечка 1].
В-третьих, учитываем частеречную природу наименования, поскольку она предопределяет характер его актуальных связей с другими зависимыми или доминирующими словами. Для существительного актуальны атрибутивные связи. В частности, щека определяется прилагательным правый (даем в традиционной для лексикографии начальной форме – им.п. ед.ч.) трижды – (1), (5) и (6). Соответствующая зона словарной статьи примет вид – [А: правый 3]. Указанное существительное в эпическом тексте выступает в роли и главного, и второстепенного члена предложения. В первом случае (7) щеки характеризуются по цвету [Vs: <быть> будто маков цвет 1]. Зона управляющих глаголов – (1) – (6) – в словарной статье будет представлена следующим образом: [Vo: есть [три знамени] на щ. 1, есть пить [хлеб] за щ. 2, класть за щ. 1, колотить по щ. 1, признавать по щ. 1]. Глаголы располагаем в алфавитном порядке. Кроме того, следует отметить, что сравнение щек с маковым цветом использовалось одной сказительницей Андреевой из Кенозера.
Получившаяся в результате сжатия конкорданса словарная статья будет выглядеть так:
Щека (7) Я по хлебу кладу за щеку (2, № 178, 25) =: щечка 1 А: правый 3 Vs: <быть> будто маков цвет 1 Vo: есть [три знамени] на щ. 1, есть пить [хлеб] за щ. 2, класть за щ. 1, колотить по щ. 1, признавать по щ. 1 +: щечки у неё будто маков цвет – сравнение и диминутивную форму употребила сказительница Андреева (Кенозеро)
Слово храпы в «Онежских былинах» имеет двенадцать словоупотреблений.
(1) Он подъехал-то к молдому к Добрынюшки,
Налагал-то он свои да храпы крепкии
А и на него на плечка на могучии (2, № 80, 642) – Кижи. Рябинин
(2) И накидывай ты на него да храпы 1) белые,
И подтягивай его ко белй груди,
Чтоб укротил свое сердце богатырское (2, № 105, 114) – Кижи. Сарафанов