11

Л. Б. Алаев формационные черты феодализма и восток

(Народы Азии и Африки. – 1987. - № 3. – С.78-90).

Публикуемая в порядке обсуждения статья Л. Б. Алаева посвящена тео­ретическим вопросам развития феодализма. Хотя она затрагивает лишь проблематику феодальной формации, редакция журнала считает, что пуб­ликация статьи дает хорошую возможность для обмена мнениями не только по этой тематике — что значительно сузило бы спектр существующих в изучении докапиталистических обществ Азии и Африки теоретических подходов и интерпретаций, — по и по целому ряду других вопросов истории и теории развития афро-азиатских обществ, их укладно-формационной при­надлежности, специфике эволюции и т. д.

Феодализм понимается в историографии как формация, т. е. как всемирно-исторический этап развития, причем считается, что большинство кон­кретных обществ Евразии достигли этого этапа или пережили его. Однако при этом нет общепризнанного понятия, модели феодализма. Хорошо и фактологически и теоретически изучено западноевропейское средневековое общество, которое многими принимается за эталонно-феодальное. Однако нельзя сказать, что данное допущение сколько-нибудь убедительно доказано.

Для обоснования европоцентристского подхода к выработке социологического понятия феодализма нередко используют соображение о том, что именно европейский феодализм породил отношения, приведшие к торжеству следующей формации, капитализм (С. 78-79). Однако этот факт следует толковать, по нашему мнению, обратным образом. Само возникновение и успешное развитие отношений, отрицающих господствующие, по-видимому, возможно лишь в условиях, когда эта господству­ющая система имеет некий изъян, когда данное общество является «слабым зве­ном» в цепи одноформационных обществ. В конкретном случае средневековой Европы слабость феодальной системы заключалась в том, что она не смогла пол­ностью подавить наследие античных отношений, которые во многом предвосхитили буржуазные и остались «несистемными» элементами в западноевропейском фео­дальном обществе. В частности, «могучим рычагом», взламывавшим феодальную систему, было частное римское право, которое «по характеру своему было в сущ­ности антифеодальным и в известном отношении буржуазным». Такую же роль сыграло и христианство, породившее свои «буржуазные разновидности», прежде всего протестантизм.

Понятно, что не все средневековое европейское есть заведомо феодальное. Модель феодализма должна, конечно, опираться на эмпирический материал об­ществ, находящихся на предкапиталистической стадии развития, но при этом обя­зательно служить антитезой капитализму, с одной стороны, рабовладению и перво­бытности — с другой.

Что касается первой теоретической задачи — противопоставления феодализма капитализму, то эта задача в значительной степени уже решена К. Марксом. Для более рельефного показа специфики капитализма К. Маркс многократно противопоставляет его по многим параметрам предшествовавшим формациям. Правда, этот же прием приводит к тому, что затрудняется решение второй задачи: специфика каждой из предкапиталистических формаций остается недостаточно ясной, так как она интересовала К. Маркса меньше.

Цель настоящей статьи — выявление того облика второй классовой формации, которым оперировали основоположники марксизма, размышляя над теоретиче­скими проблемами истории, и оценка применимости этой модели к средневековым обществам Востока. Речь пойдет о взглядах К. Маркса и Ф. Энгельса на феода­лизм, а не на европейское средневековье. Хотелось бы разделить эти два под­хода — социологический и исторический. То, что К. Маркс и Ф. Энгельс думали о феодализме, не во всем совпадает с тем, что они знали и что знают исследова­тели сейчас о феодальной Европе.

Натуральное производство — условие развития феодальных отношений. Феодализм является классово антагонисти­ческой формацией, поэтому многим казалось логичным начать его анализ с эко­номических взаимоотношений основных классов, с земельной собственности и ренты. Однако этот путь ведет к излишней экономизации этой формации. В вы­ражение «феодальная земельная собственность» невольно вносится современное понимание цели обладания землей, а именно получения дохода. Привносится также и представление о современном оформлении собственности, т. е. о праве собственности. Самое же главное: «начать» с определения собственности не уда­ется, ибо «определить . . . собственность — это значит не что иное, как дать описа­ние всех общественных отношений. . .». Следует идти тем путем, который указал К. Маркс, изучая капиталистическую формацию. Он начал с элементарной кле­точки, содержащей в зародыше все противоречия капитализма, но не являющейся самой по себе выражением капитализма. Задача заключается в том, чтобы найти ту клеточку, которая, не будучи сама феодальной, содержит в себе все противо­речия феодального общества (С. 79).

Исходным положением для таких поисков может служить тезис о господстве натуральных отношений в докапиталистических формациях. При этом «феодаль­ная натуральность» — это не просто слабое развитие обмена. Ее особенности непосредственно вытекают из особенностей труда. При феодализме «труд был фиксирован во всех своих моментах: по получаемому им доходу, по своему содер­жанию, по месту выполнения, по своему объему и т. д. Таким образом, наемный труд выступает как отрицание постоянства труда и его вознаграждения». «Базис средневековья образует труд, сам являющийся привилегией, труд, имеющий зна­чение еще в своей обособленности», сращенный с индивидом. Необезличенность производителя, отсутствие «труда вообще» определяют и особенность, неповтори­мость, натуральность продукта труда. Натуральность особого рода связана и с другими чертами феодализма, о которых пойдет речь ниже, — потребительной стоимостью как целью производства, всеобщей связанностью, «общностью», гос­подством личностных отношений.

Экономические связи могут существовать не только в форме товарного обмена. Продуктообмен, идущий регулярно и в довольно большом масштабе, обычно обес­печивает движение материальных ресурсов в нужном направлении. «Товарное производство. . . не является условием существования общественного разделения труда».

М. Мосс доказал, что до появления денег и рынка универсальным средством обмена, средством экономической и социальной связи общества является дарообмен. Он не носит характера сделки, дарения формально добровольны, но на самом деле строго обязательны. На определенной стадии они становятся универсальной формой общения. Дарообмен в отличие от товарообмена имеет тенденцию приво­дить к возникновению личной зависимости между обменивающимися. Даже в со­временной мексиканской деревне или среди канадских фермеров, обменива­ющихся даровой помощью, возникают отношения патроната, зависимость менее состоятельного от того, кто может «помочь». Подобные же отношения личной за­висимости возникают еще в первобытном обществе. Член первобытной общины в каждый данный момент находится в состоянии долга по отношению к одному и в ожидании отдара от другого. До определенного момента все зависят от всех, сохраняется определенная симметричность. Чтобы из этого состояния возник фео­дализм, надо, чтобы изменились имущественные отношения, чтобы один мог да­рить существенно больше, чем другой, чтобы возникла необходимость и возмож­ность такой «личной услуги», как «покровительство» или «защита», чтобы повыси­лась «цена» «отпущению грехов», чтобы объектом дарения стало все — земля, должности, свободы, человек.

Подобно тому как капитализм логически вытекает из развития простого товар­ного хозяйства, однако, чтобы победить, нуждается в насильственных методах первоначального накопления, феодализм, логически вытекая из движения прими­тивного натурального хозяйства, исторически нередко возникает при помощи того или иного вида насилия, чаще всего завоевания. У товарного производства есть свой потолок — форма домонополистического капитализма. У натурального производства тоже есть свой потолок — феодализм (С. 80-81). . Полное развитие экономических и социальных отношений первобытного строя, приводящее к изменению его сущ­ности, к перерождению равноправных отношений в эксплуататорские, есть логи­ческий путь развития феодализма, подобно тому как полное развитие товарных отношений есть логический путь развития капитализма.

При жизни Маркса не было известно о значении дарообмена как формы со­циальной и экономической связи первобытности, и он не мог, естественно, сфор­мулировать положение о роли дара-отдара при феодализме. Однако в разделе о товарном фетишизме К. Маркс делает очень яркие замечания, показывающие, что он считал аналогией товарооборота в средние века «кругооборот. . . натураль­ных служб и натуральных повинностей»: «. . . перенесемся в мрачное европейское средневековье. Вместо нашего независимого, человека мы находим здесь людей, которые все зависимы — крепостные и феодалы, вассалы и сюзерены, миряне и попы. Личная зависимость характеризует тут как общественные отношения ма­териального производства, так и основанные на нем сферы жизни. Но именно по­тому, что отношения личной зависимости составляют основу данного общества, труду и продуктам не приходится принимать отличную от их реального бытия фантастическую форму. Они входят в общественный кругооборот в качестве нату­ральных служб и натуральных повинностей. Непосредственно общественной фор­мой труда является здесь его натуральная форма, его особенность, а не его все­общность, как в обществе, покоящемся на основе товарного производства».

Итак, личная зависимость является «основой» феодализма в том же смысле, в каком товарная, безличная связь является основой капитализма, т. е., во-пер­вых, феодализм возникает из отношений всеобщей зависимости, как капитализм - из отношений всеобщей отчужденности; во-вторых, для успешного функциониро­вания феодализма нужно, чтобы сохранялась форма «взаимных услуг», как для капитализма нужно, чтобы работала формула «каждый за себя»; в-третьих, ми­стика, окружающая отношения классов при феодализме (понятия «долг», «вер­ность», «преданность»), соответствует тому фетишизму, который облекает рыноч­ные отношения людей.

В задачу автора не входит доказательство различных сторон выделяемой мо­дели феодализма при помощи обращения к фактическому материалу. Но ввиду важности положения о роли дарообмена представляется необходимым его про­иллюстрировать. Даром-отдаром является прежде всего «основное отношение всего феодального порядка,— отдача земли в ленное владение за определенную службу и повинности» ¹⁷. Сюзерен «жалует» вассалу землю, вассал «дарит» сюзе­рену верность, службу и т. п. Феодал «дарует» крестьянам покровительство, за­щиту, справедливость (суд), а те за это «добровольно» выполняют разного рода повинности. Ряд исследователей отмечали, что «щедрость» господина является одной из важнейших категорий средневековой культуры, абсолютной феодальной ценностью, синонимом могущества сюзерена, что «служить» и «дарить» при фео­дализме воспринималось как единое понятие. Коммендация служит наиболее характерным примером «добровольного» дарения своей свободы.

Конечно, добровольность этих отношений извращена, нередко утверждается и поддерживается насилием, но сохранение флера «отечески-сыновних» отношений существенно для функционирования феодализма на всех этапах его развития. Обязательность отдара, поддерживаемая вначале лишь силой общественного мне­ния, с оформлением феодализма выливается в систему феодальных повинностей. Их смысл, конечно, заключается в обеспечении поступления продуктов и услуг снизу вверх, но остатки прежней взаимности дара-отдара сохраняются в виде обязанностей, идущих сверху вниз. Сюзерен «обязан» быть щедрым, оказывать покровительство вассалам, господин «обязан» быть «как отец» своим крестьянам (С. 81-82).