268 Элиас Кмнетти

И напротив, бывают восточные владыки с сотнями сыно­вей, которым приходится долго и упорно сражаться друг про­тив друга, пока не выяснится настоящий преемник. Можно предположить, что эта их взаимная враждебность несколько смягчает горечь, которую испытывает их отец, сознающий наличие преемника.

О значении преемника, его намерениях и преимуществах пойдет речь в другой связи. Здесь нужно только отметить, что властитель и его преемник состоят в особого рода враж­де, которая возрастает как раз по мере усиления жажды влас­ти, жажды выживания.

Формы выживания

Имеет смысл рассмотреть формы выживания; их много, важ­но ни одну не упустить из виду.

Первичный процесс в жизни каждого человека, происхо­дящий задолго до рождения и, конечно, превосходящий его по значимости, это процесс зачатия. С точки зрения выжи­вания он еще не рассматривался. О мгновении, когда семен­ная клетка проникает в яйцеклетку, известно многое, можно сказать, почти все. Но едва ли кого заставлял задуматься тот факт, что подавляющее большинство семенных клеток не достигает цели, хотя и активно участвует в процессе. Ведь к яйцу устремляется не одяд-единственная семенная клетка. Их около 200 миллионов. Извергнутые разом, все они устремля­ются к одной и той же цели.

Число их огромно. Они размножились делением и потому одинаковы; теснее, чем они есть, расположиться невозможно; у них одна общая цель. Вспомним, что именно эти четыре характеристики являются сущностными свойствами массы.

Вряд ли нужно особо подчеркивать, что масса, состоящая из семенных клеток, отличается от массы, состоящей из лю­дей. Но аналогия, а может быть, и нечто большее, чем просто аналогия, здесь очевидна.

Все эти семенные клетки погибают либо на пути к цели, либо потом возле нее. В яйцеклетку вторгается одно-един­ственное семя. Его вполне можно считать выживающим. Оно, так сказать, вождь, и ему удается то, о чем явно или тайно мечтают все вожди: ему удается пережить ведомых. Из такого

269

Выживающий

выжившего, пережившего 200 миллионов себе подобных, и возникает каждый человек.

От этой элементарной, хотя никогда не анализировавшей­ся формы перейдем к другим, более нам знакомым. В преды­дущих разделах много говорилось об убийстве. Человек вы­ступает против врагов: против одного-единственного, когда речь идет о единоборстве, против окружившей его стаи или, в конце концов, против целой массы. В последнем случае он не одинок и бросается на битву в ряду своих товарищей. Но выживание он всегда воспринимает как свое частное, личное дело, и тем более частное и личное, чем выше он по рангу. Побеждает "хозяин поля". Но поскольку многие из его лю­дей тоже погибли, в грудах мертвых не только враги, но и друзья; это напоминает о "нейтральной" ситуации — эпиде­мии.

Здесь убийство граничит с умиранием, со смертью в эк­стремальных размерах по причине болезней и природных ка­тастроф. Выживший переживает здесь всех смертных, будь они друзья или враги. Любые отношения ничего не значат, смерть уравнивает столь универсально, что неизвестно, кого опускают в могилу, знают лишь, что это человек. Характер­ны повторяющиеся истории о том, как люди приходили в себя в груде мертвых тел, возвращались в жизнь, восставали из мертвых. После этого они обычно слывут неуязвимыми — своего рода чумные герои.

Сдержанное и скрытое удовлетворение в окружающих — друзьях и родственниках — рождает единичная естественная смерть. Никто не нападает и не убивает. Ничего не нужно предпринимать, а только спокойно ждать. Младшие пережи­вают старших, сыновья — отцов.

Сын считает вполне естественным, что отец умирает рань­ше. Долг обязывает его поспешить к смертному ложу отца, закрыть ему глаза, нести его к могиле. Иногда процедура рас­тягивается на несколько дней, и все это время отец лежит перед ним мертвым. Человек, командовавший им, как никто другой, теперь нем. Бессильно терпит он все, что проделыва-ется над его телом, а сын, который так долго ему подчинял­ся, теперь дает указания.

Уже здесь налицо удовлетворенность пережившего. Она вытекает из их предшествующих отношений. Один из них

270

Элиас Канетти

Выживающий

271

был слаб и беспомощен, полностью подчинялся другому. Другой, когда-то всемогущий, теперь свергнут и унижен, и первый распоряжается его безжизненными останками.

Все, что осталось от отца, идет на пользу сыну. Наследст­во — это его добыча. Он может распорядиться им совсем иначе, чем это делал отец. Отец был экономен, сын может оказаться транжирой, отец был умен, сын окажется безголо­вым. Как будто принят новый закон и тут же введен в дейст­вие. Разрыв с прежним полон и необратим. Его причина — выживание; это его самое личное и интимное выражение.

Совсем иначе выглядит выживание среди ровесников, од­ногодков. Поскольку речь идет о собственной группе, стрем­ление к выживанию здесь замаскировано иными, более мяг­кими формами соперничества. Группы ровесников распреде­ляются по возрастным классам. Переход из одного класса в другой сопровождается жесткими, иногда даже жестокими ритуалами, исполнение которых может — хотя это бывает только в исключительных случаях — повлечь смерть молодо­го человека.

Старейшины — мужчины, которые по истечении опреде­ленного количества лет все еще живы, пользуются большим уважением уже у первобытных народов. Обычно люди уми­рают там гораздо раньше: жизнь там опаснее, чем у нас, они более, чем мы, подвержены болезням. Требуется усилие, что­бы достигнуть определенного возраста, и оно вознаграждает­ся. Старики не только больше знают, не только извлекли массу опыта из пережитых ситуаций, они прошли проверку, о чем свидетельствует сам тот факт, что они живы. Они удачливы, раз живыми вышли из всех войн, охот и несчастий. По мере преодоления новых опасностей уважение к ним растет. Свои победы они могут подтвердить трофеями. Их длящаяся жизнь в племени, насчитывающем немного народа, выглядит собы­тием выдающимся. Сколько раз им приходилось оплакивать других, а сами они живут, и чем больше умерло их сверстни­ков, тем выше уважение к ним, оставшимся. Хотя последнее самим племенем может расцениваться не так высоко, как победа над врагами, одно неоспоримо: оставаться в живых — это само по себе означает иметь успех. Старейшины не прос­то живы, они все еще живы. Они могут, если захотят, брать себе молодых женщин, и парням придется довольствоваться.

теми, что постарше. Дело старейшин определять места коче­вок, выбирать врагов и союзников. Если в таких обстоятель­ствах заходит речь об организованном правлении, то правят они, старейшие.

Стремление к долгожительству, характерное для большин­ства культур, на практике означает, что люди стремятся пе­режить своих сверстников. Зная, что многие умирают рано, каждый хочет для себя другой судьбы. Моля Бога даровать ему долгую жизнь, человек исключает себя из среды своих товарищей. Хотя в молитве об этом не упоминается, пред­полагается, что он станет старше их. "Здоровое" долгожи­тельство воплощается в образе патриарха, озирающего мно­гие поколения своих потомков. Патриарх один, нельзя по­мыслить возле него другого патриарха. С него будто бы начи­нается новый род. Поскольку вокруг него множество внуков и правнуков, ему не повредит, если кто-то из сыновей умрет раньше него: это лишь прибавит к нему уважения, показав, что жизнь в нем упорнее, чем в них.

Заключая обозрение класса старейших, обратимся к пос­леднему — наистарейшему. Длительностью его жизни опре­делялись этрусские века. Об этом стоит сказать подробнее.

"Века" у этрусков были разной протяженности, иногда короче, иногда длиннее, и каждый раз определялись заново. В каждом поколении имелся человек, который жил дольше всех остальных. Смерть этого наистарейшего, пережившего всех прочих, считалась знаком, который боги дают челове­честву. Этим мгновением определялась длительность века: если умерший был ПО лет, ровно столько длился век, если он покинул мир в 105, устанавливается век, длившийся 105 лет. Век выживающего и есть saeculum, он исчисляется годами его жизни.

Протяженность жизни каждого города и каждого народа были предопределены. Народу этрусков суждены были де­сять веков, которые отсчитывались от основания города. Если выживающие в каждом из поколений держались особенно долго, то и нация в целом становилась намного старше. Это исключительное явление, в качестве религиозного института оно беспримерно в истории.

Выживание во временном отдалении — это единственная форма выживания, оставляющая человека невиновным. Лю-