25. 1. Элементы внутренней техники актера.

С.С.Клитин «ЭСТРАДА»

ПСИХОТЕХНИКА АКТЕРА КОНЦЕРТНОЙ ЭСТРАДЫ

Прием близких аналогий

Теперь следует в обобщенном виде рассмотреть конкретные вопросы актерской технологии при работе над созданием видений для исполнения литературного (чтецкого или разговорного) произведения.

Самым простым случаем явится случай полного совпадения ви­дений, эмоций и мыслей автора и исполнителя. Такое созвучие мо­жет иметь место при обращении к современному материалу, и за­дачей актера явится лишь отбор ярких «кадров», так как совпаде­ние идейно-эмоциональной позиции уже налицо.

Создание видений, более далеких от личного мировосприятия актера, происходит опять-таки на основании запаса собственных эмоционально окрашенных впечатлений путем соединения хорошо знакомых элементов в новые комбинации.

Приведем один пример подобного рода. «Медный всадник» Пуш­кина. Поэма начинается словами: «На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн...». Нет необходимости обязательно представлять себе берега Невы, которые имел в виду Пушкин. Они (тем более в современном их обличье) не дадут образной пищи для верного наполнения этих слов. Гораздо более верный образ «пустынных волн» даст воспоминание неуютного, негостеприим­ного берега какой-нибудь знакомой исполнителю реки во время не­погоды.

Важно только, чтобы эти видения, эти кинокадры имели бы эмо­циональную окраску, соответствующую эмоциональному фону пове­дения героя в подобных или похожих обстоятельствах.

Отдаленные (сложные) аналогии.

Сложнее, если у исполнителя в арсенале жизненных наблюдений совершенно нет сходных «видений». Тогда приходится прибегать к бо­лее отдаленным аналогиям.

Можно взять в качестве примера известное стихотворение Пуш­кина «Вновь я посетил...».

Стихи эти — эмоционально насыщенное размышление много пе­режившего, много перечувствовавшего человека о вечной преемст­венности жизни. Монолог этот произносится во время мысленной прогулки по местам изгнания, где с каждым уголком связано очень многое.

Если актеру, готовящемуся к исполнению стихотворения, зна­комы по собственным впечатлениям так называемые пушкинские места — Михайловское, Тригорское, дорога мимо трех сосен — ему, казалось бы, легче создать картину переживаний поэта, вернувше­гося к прежним, дорогим ему местам.

На самом деле это не совсем так. Смогут ли возникнуть у ак­тера сходные ощущения, если ему довелось всего лишь однажды мимоходом побывать в пушкинских местах? Ведь далеко не всегда удается при посещении каких-либо памятных мест проникнуться духом событий, атмосферой времени: остаться наедине с окружаю­щим бывает почти невозможно. И возникает дилемма: монтировать ленту видений на основе подлинных впечатлений или создавать «на чистом месте» свое Михайловское, свою «изрытую дождем дорогу», свои сосны?

Следует более решительно высказаться за второй путь. Испол­нителю, порывшись в своей памяти, надо «вытащить на свет» вос­поминания о сходных ситуациях и моментах из его собственной жизни, ибо его переживания, должным образом откорректированные пушкинской поэзией, в таком случае будут ближе соответствовать смыслу стихотворения.

Жизнь чрезвычайно разнообразна в своих проявлениях, поэтому невозможно заранее предугадать, какие моменты жизни данного исполнителя лягут в основу «фильма», создаваемого по этому сти­хотворению.

Допустим, что это памятный после долгого перерыва приезд в свой родной город, город детства, где «рощами» можно счесть парк возле реки на береговом склоне, «сосны» — это одинокие бе­резы невдалеке от старого кладбища, «няня» — старая мама, оста­вавшаяся до последних своих дней в этом городе, и т. п.

И если воспоминания об этом посещении сходятся по основному образному своему содержанию с содержанием пушкинского произ­ведения, то детали можно будет «подмонтировать», взяв их из дру­гого пласта жизни. «Знакомый уху шорох» ветвей может быть выхвачен воспоминанием из запаса многочисленных «лесных впе­чатлений». Оттуда же могут быть заимствованы кадры молодой по­росли возле старых деревьев (ведь может и не быть такого совпа­дения, при котором у старых берез, растущих по дороге на клад­бище, обнаружилось бы «потомство»!).

Нельзя забывать, что исполнитель,— о чем уже неоднократно говорилось,— всегда ведет повествование от лица какого-то образа (рассказчика или лирического героя). При этом он должен сред­ствами звучащего слова демонстрировать слушателям «фильм», также снятый не с одних лишь позиций актера-истолкователя, а прежде всего с позиций своего героя. Взгляды актера, запас его впечатлений являются только первичным материалом, на основании которого создается необходимая кинолента видений. «...Необхо­димо,— подчеркивал Станиславский,— чтоб все наши внутренние видения относились исключительно к жизни изображаемого лица, а не к исполнителю его, так как личная жизнь артиста, если она не аналогична с жизнью роли, не совпадает с последней. Вот по­чему наша главная забота заключается в том, что во время пребы­вания на сцене постоянно отражать внутренним зрением те виде­ния, которые родственны видениям изображаемого лица».