Этапы творчества. Центральные темы и мотивы лирики

Борис Слуцкий, четырежды награжденный боевыми орденами и закончивший войну в Австрии, пришел в литературу поздно, когда его сотоварищи по поэтическому поколению были уже широко известны читателям поэзии, но первая книга поэта «Память» (1957) не стала запоздалой книгой, хотя влиятельный критик А.Дымшиц посчитал, что «многие стихотворения книги «Память» свидетельствует об отсутствии боевой партийности, без которой поэзия наших дней не может стать народной». Намек ясен: за полтора года до сказанного И.Г.Эренбург назвал поэзию Слуцкого народной и даже сравнил поэта с Некрасовым. И без этого несколько преувеличенного сравнения всем тогда стало ясно: в литературу пришел большой художник слова. На одном из обсуждений стихов Слуцкого в Доме литераторов Михаил Светлов сказал с присущей ему грустной иронией: «Надеюсь, всем ясно, что пришел поэт лучше нас». Точкой отсчета гражданской и поэтической биографии Слуцкого явилась Великая Отечественная война, ее трагические стороны, ее политические и нравственные уроки:

Жизни, смерти, счастья, боли  я не понял бы вполне,  если б не учеба в поле,  не уроки на войне.

Именно в военной теме и проявилось новаторство Слуцкого: поэт внес в осмысление войны свою философию, свои ракурсы, показал великую битву, говоря строкой Маяковского, «весомо, грубо, зримо». Не случайно его стихотворение «Памятник» «чуть не десять лет... фигурировало в литературе в качестве образца солдатского фольклора» (Л.Аннинский). В связи с военной темой у Слуцкого критик Л.Лазарев писал: «Мы слишком «облегченно» изображали войну. Война в нашей поэзии выглядела, как парад на Красной площади». Ничего подобного нет в поэзии Б.Слуцкого, в которой, по словам Р. Банчукова, «вы увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а увидите войну в настоящем ее выражении - в крови, в страданиях, в смерти...» Трудно было бы не заметить, что именно в этом направлении развивалась военная проза 50-70-х годов (К.Симонов, Г.Бакланов, В.Кондратьев, В.Быков и др.). Главное в «Однофамильце» Слуцкого – чувство вины перед теми, кто не пришел с войны:

Среди фамилий, врезанных в гранит,  Я отыскал свое простое имя.  Все буквы - семь, что памятник хранит,  Предстали пред глазами пред моими. Все буквы - семь - сходилися у нас,  И в метриках, и в паспорте сходились,  И если б я лежал в земле сейчас,  Все те же семь и надо мной светились. Но пули пели мимо - не попали,  Но бомбы облетали стороной,  Но без вести товарищи пропали,  А я вернулся. Целый и живой. Я в жизни ни о чем таком не думал.  Я перед всеми прав, не виноват,  Но вот шоссе, и под плитой угрюмой  Лежит с моей фамилией солдат.

Это уже после "Однофамильца" появится целый ряд стихотворений о невольной вине перед павшими, лучшим из которых следует признать небольшое стихотворение Александра Твардовского «Я знаю, никакой моей вины...». Тематическое новаторство Бориса Слуцкого органично связано с разнообразными особенностями его поэтического стиля. О сборнике «Память» поэт вспоминал так:

Личный штамп имел. Свое клеймо.  Собственного почерка письмо.

В стихотворении «Баня» поэт видит, как «тело всякого мужчины исчеркали война и труд», и читает «по рисунку каждой травмы» «без лести и обмана драмы или романы без вранья». А все ли знают хоть что-нибудь о мемуарной книге есенинского друга Анатолия Мариенгофа «Роман без вранья»? Еще труднее найти отзвук пушкинских строк в стихотворении о Бабеле: «Очень дорог, очень ясен/ И ни капельки не стар, /Не случаен, не напрасен/ Этот бабелевский дар». Сравните с пушкинскими строками: «Дар напрасный, дар случайный, /Жизнь, зачем ты мне дана?»

Как видим, тематический диапазон Слуцкого выходит за рамки военной темы: у поэта немало стихов о Харькове, о своей жизни в этом рабочем городе (не отсюда ли у Слуцкого и украинизмы, и типично харьковские слова и обороты), о школе, о детях, учителях, о своих близких, родителях, о жене, стихи-портреты разных людей. Можно напомнить читателям старшего поколения, что стихотворение Б.Слуцкого «Физики и лирики» (окт. 1959 г.) дало не только название, но и запев многочисленным последующим дискуссиям о «физиках и лириках» в Союзе и за рубежом: «Что-то физики в почете. /Что-то лирики в загоне». Действительно поэзия тогда не знала побед физики.

Долгое время за пределами печати были стихи Слуцкого, бичующие уродливые явления сталинских и застойных времен. В условиях цензурного и редакторского зажима поэт писал для «ящика письменного стола». Консервативные поэты и критики (особенно усердствовали А.Софронов, Л. Ошанин, В. Назаренко, А. Байгушев) открыто - при попустительстве литературного начальства - травили поэта; было немало и завуалированных выпадов против Слуцкого и лучших его сотоварищей по поэзии: поэт Александр Коваленков, например, на рубеже 60-70-х годов с издевкой писал о псевдопоэтах Авдее Полюбленском (т.е. Андрее Вознесенском), Чароненко (т.е. Евтушенко) и Стуцком (здесь изменена только одна буква в фамилии).

В послевоенные годы Борис Слуцкий, автор стихотворения «Я говорил от имени России...», захотел «в новой должности - поэта - от имени России говорить». Но в этом праве ему отказал Станислав Куняев, не раз в своих статьях объяснявший – в полускрытой форме – отказ целому ряду поэтов, в том числе и Слуцкому, в патриотизме: мол, не «чистокровные русские» истинными патриотами быть не могут. А о политруке – лирическом герое поэзии Слуцкого - Куняев в статье «Ради жизни на земле» («Молодая гвардия» #8, 1987) пишет следующее: "Герой ощущает себя на много голов выше и значительней рядового "материала войны". Во всяком случае, ни о каком окопном товариществе, ни о каком фронтовом братстве здесь нет и речи. Политрук Слуцкого стремится к своей цели любой ценой, а «славяне и елдаши» для него всего лишь винтики войны.

Многие стихи Слуцкого «резали» - особенно концовки. Сборники выходили небольшими тиражами. Со временем читательский интерес к поэзии Слуцкого стал потихоньку ослабевать. «Списки», «самиздат» - это еще не широкий читатель.

«Вторая волна» поэзии Слуцкого поднялась на самый высокий литературный гребень, когда поэта уже не было в живых, когда Юрий Леонардович Болдырев - единственный публикатор стихов Б.Слуцкого - отдал в журналы более пятисот стихотворений из архивов поэта. Впоследствии Ю. Болдырев станет составителем и комментатором нескольких посмертных сборников поэта и первого трехтомного собрания сочинений Бориса Слуцкого (М., 1991), куда вошло множество не опубликованных при жизни поэта стихотворений - эта трагическая хроника страны и выражение нравственно-политического протеста против всех и всяческих культов, лжи и показной искусственности.

Как сказал Е.Евтушенко в антологии о Слуцком, «он был одним из немногих, вслед за Мандельштамом и Коржавиным, кто при Сталине писал против Сталина». После смерти «отца народов» в печать, пусть и с цензурными изъятиями, пробились стихотворения «Хозяин» и «Бог». В годы застоя не увидели свет такие произведения, как «Современные размышления», «Терпенье», «Генерала легко понять...», «Товарищ Сталин письменный...» и др.

В трехтомнике сталинским репрессиям посвящены стихотворения «Лопаты» (о том, как были отправлены в лагеря «основатели этой державы»), «После реабилитации», стихотворение «Прозаики», посвященное Артему Веселому, Исааку Бабелю, Ивану Катаеву, Александру Лебеденко. Стихотворение «Поэты малого народа...», «который как-то погрузили в теплушки, в ящики простые и увозили из России», посвящено известному поэту-балкарцу Кайсыну Кулиеву. Стихотворение «Звонки» - о том, как «диктаторы звонят поэтам по телефону и задают вопросы» и «милостиво разрешают продленье жизни» (видимо, Б.Слуцкий имел в виду известную в литературной среде историю о том, как Сталин позвонил Пастернаку и говорил с ним о судьбе Мандельштама). Во всех этих стихотворениях с новой силой проявилась отличительная особенность поэтики Слуцкого – ее очерковость, репортажность, документальность. «Эстетика Слуцкого – эстетика документа, факта» (В.Огнев).

Критик Р. Банчуков писал «Что скрывать, во многих сборниках Слуцкого были и «проходные», «серые» стихи – лобовой отклик на злобу дня (например, «собесовские», по выражению Льва Аннинского, стихи о жилищном строительстве, о пятиэтажных коробках как образце удобств по сравнению с бараками); утомляли читателя перегруженные авторскими декларациями стихи о стихах. Да и в «Болдыревских» публикациях (1987-90), к сожалению, немало стихов рассудочных или попросту не доведенных до кондиции произведений».

Массу проходных стихов Слуцкого журналы печатали – бескомпромиссным гражданским произведениям ходу не давали, что повергало поэта в состояние отчаяния, вызывало желание уйти из литературы:

Ценности нынешнего дня: уценяйтесь, переоценяйтесь, реформируйтесь, деформируйтесь, пародируйте, деградируйте,  но без меня, без меня, без меня. ..................................................... Я был в игре. Теперь я вне игры. Теперь я ваши разгадал кроссворды. Я требую раскола и развода  и права удирать в тартарары.