4. Перспективы человеческого существования

Сейчас философские антропологи все чаще с тревогой говорят о роковой черте, к которой, вероятно, подошел биологический вид Homo saрiens. Дальше его может постигнуть печальная участь – природа беспощадна: она безжалостно отбрасывает множество своих неудачных проектов. Не исключено, что и человек, едва ли не самое эксцентричное ее творение, обречен на гибель.

О каждом живом существе на нашей планете можно в принципе сказать: оно сложилось окончательно. Животное действует так, как записано в его инстинктуальной программе: пауки безошибочно мастерят орудие лова; птицы совершают дальние перелеты без навигационных приборов; пчелы строят соты, не подозревая о необходимости предварительного архитектурного проекта. Лишь люди действуют по свободной программе. Многие инстинкты человека природны и в то же время парадоксально неорганичны.

Когда ученые сравнивают психику человека и животного, они приходят к выводу: человек в некотором роде аномальное существо. С первого взгляда видно – в нем нарушен какой-то баланс. Возьмем, к примеру, половой инстинкт. По законам природы сексуальное возбуждение служит для сохранения вида. Оно появляется у животных в определенные периоды, когда для продолжения рода сложились благоприятные условия. Инстинкт требует реализации. Будучи утоленным, желание исчезает.

У человека все иначе. Он может предаваться страсти практически в любое время. Однако его влечение далеко не всегда преследует цель сохранения и преумножения рода. Напротив, вся практика современной цивилизации направлена на то, чтобы люди получали сексуальные утехи без «риска расплаты» в виде потомства. Более того, половой инстинкт у человека можно разрядить галлюцинаторно. Благодаря такому его свойству появилась целая порноиндустрия, которая позволяет испытывать сладострастие не в натуре, а фиктивно, то есть через показ эротической картинки. При этом биологическая сущность человека все равно ощущается, но она странным образом деформируется. Выходит, природа человека «окультурена» весьма эксцентрично.

У животного все отправления тела и психологические реакции на окружающий мир нормальны и естественны. Оно ищет пищу и бежит от опасности. И не испытывает удовольствия от того, что его терзают, причиняют боль. Садизм, как и мазохизм, ему чужды. У людей же порою возникают патологические связи, и тогда они могут кого-то мучать просто потому, что у них возникла душевная аномалия и они испытывают удовольствие от страданий других.

Человек едва ли не единственное на свете создание, которое уничтожает себе подобных. Олень, например, вступивший в схватку с соперником, ретируется, признавая право сильнейшего. Волк, признав свое поражение, подставляет победителю жизненно важную артерию: губи, мол, твоя взяла. Однако природный инстинкт подсказывает разгоряченному триумфатору: остановись, не посягай на жизнь. И только люди способны стрелять в тех, кто поднял белый флаг или руки, опустился на колени...

Откуда в нас это уникальное зло? Мудрецы разных времен пытались разгадать тайну. Пожалуй, только в XX в. обнаружили некоторые грани проблемы, позволяющие судить о разрушительном в человеке. Феномен был переосмыслен как зло в индивиде, в социуме, в истории, в жизни всего человеческого рода. По мнению Н.А.Бердяева, существование зла – величайшая тайна мировой жизни и величайшее затруднение для официальной теологической доктрины и для всякой монистической философии.

Зигмунд Фрейд (1856-1939) верил в живительную силу истории. Она, думал он, создаст более человеческие условия жизни. Потеснится и жестокость. Фрейд склонялся к мысли, что деструктивное – результат непростой жизни. Однако, вероятно, пройдет тысяча лет, прежде чем люди перерастут свою дочеловеческую историю.

Но последователь Фрейда философ и психолог Эрих Фромм (1900-1980) сделал поразительное открытие: людям вовсе не нужно перерастать дочеловеческую историю. Они ни в коей мере не разрушители по своей сути. Присущая им деструктивность – благоприобретение... истории. Именно она совратила человека, породив в нем погромные и погибельные страсти. И хотя комплекс разрушительности не выражает человеческую природу без остатка, он готов погубить все вокруг себя.

В нашем обиходном представлении слово «некрофил» означает: имеющий сексуальное влечение к трупу. В современном философском понимании это понятие гораздо шире и вообще строится не на сексуальной основе. Некрофил – антипод биофила. Его неудержимо влечет ко всему, что не растет, не меняется, ко всему механическому.

Готовность терзать чью-то плоть – совсем не распространенный в жизни синдром. Хищничество вообще не всеобъемлюще. В природе чаще встречается нечто иное, нежели в человеческой истории: стремление обойтись без чужой крови. Вряд ли кто-то из плотоядных испытывает блаженство от агонии пойманной живности.

Раньше считали: агрессивное поведение человека имеет филогенетические корни, оно запрограммировано в нем, связано с врожденным инстинктом. По мнению некоторых современных философов, например того же Э.Фромма, появление человеческой деструктивности относится скорее к истории, нежели к предыстории.

Сотворив надприродный мир, индустриальную культуру, человек стал утрачивать естественные корни. Он устремился в мир придуманного и вдруг обнаружил в себе поразительный синдром разрушительности. Осознавая, что природа – его единственный очаг, он тем не менее начал жечь, испепелять, расщеплять, взрывать ее. В нем пробудились инстинкты погромности, вакханальные страсти.

Индустриальное общество обладает особым свойством вызывать некрофильные страсти. Современная цивилизация порождает массы отчужденных людей, каждый из которых воспринимает себя и свое тело как отвлеченные средства для достижения собственных успехов. Сегодня большинство видов нашей жизнедеятельности машинизированы и омертвлены. Отсюда – некрофильские тенденции, порождающие воинственность, терроризм и вандализм.

Получается, что уже не люди творят машины, а механизмы и технологии диктуют им свои законы. Немотивированная жестокость, бездумность, дистрофия интуиции и чувств, технизированный мир, рутина бюрократии – приметы той среды, в которой обитает некрофил.

Если не соотнести летопись человеческого рода с предостережениями философской антропологии, то это чревато глубинными разрушительными последствиями. Они пагубны не только для социума, но способны деформировать самого человека, его суть. Все чаще специалисты отмечают сегодня неукорененность людей в природе, их выпадение из лона органического мира. Кажется, будто органика стремится сбросить с собственного тела странное эксцентричное создание, деятельность которого враждебна жизни и созиданию. Не этим ли продиктованы предостережения философских антропологов о возможной гибели человека как вида?