Лесные почвы неморально-бореальной полосы (южная тайга, хвойно-широколиственные леса) Распространение неморально-бореальных лесов

Неморально-бореальные (гемибореальные) леса в европейской России протяну­лись сужающейся на восток полосой между 54 и 60° с.ш. Они включают южную тай­гу и хвойно-широколиственные (подтаежные, смешанные) леса (Растительный по­кров СССР, 1956; Растительность европейской части СССР, 1980). Границу между южной тайгой и подтаежными лесами проводят на западе по 50-52° с.ш., а на восто-\ ке по 58° с.ш.; некоторые исследователи не разделяют эти подзоны. В настоящее вре-I мя в южной тайге широколиственные виды деревьев занимают подчиненное положе­ние, обычно участвуя только в составе подлеска, реже второго подъяруса древостоя. На обширных территориях ареалы широколиственных видов разорваны. В смешан­ных (подтаежных) лесах широколиственные и хвойные виды деревьев занимают со­поставимые позиции в сообществах: и те, и другие достигают первого подъяруса дре­востоя, правда, в силу разных причин могут преобладать хвойные или лиственные виды деревьев (Восточноевропейские леса, 2004). Малонарушенные леса сохрани­лись в виде небольших массивов в северной и восточной частях зоны, многие из них сейчас относятся к территориям заповедников и национальных парков (Ярошенко и др., 2001, 2008).

Особенности антропогенного освоения полосы неморально-бореальных лесов

В полосе неморально-бореальных лесов, как и в более южных районах, основные известные преобразования природы были связаны с развитием про­изводящего хозяйства, прежде всего земледелия. На территории современных хвойно-широколиственных лесов и южной тайги земледелие появилось не позднее 4000-1500 л.н Длительное время преоб­ладающей (возможно, что единственной) формой земледелия была подсека. Основное свидетельство этого — огромное число рабочих топоров на каждой стоянке (Краснов, 1971; Крайнов, 1972). Археологические памятники расположены в самых различных топографических условиях, часто вдали от речных долин, на почвах разного грану­лометрического состава. Это говорит о возможности охвата подсекой в течение эпо­хи бронзы значительной части территории центральной части Европейской России.

Кроме следов подсечно-огневого земледелия на всех стоянках современной лес­ной зоны присутствуют костные остатки крупного рогатого скота. Вероятно, в лесной зоне скот пасли повсеместно: в лесу, на заброшенных полях, на полянах, созданных и поддерживаемых ранее дикими копытными.

Крайне трудно оценить, какую роль сыграло производящее хозяйство бронзо­вого века в формировании состава и структуры живого покрова современной лесной зоны, отделив это влияние от последующих преобразований. Вероятно, оно посте­пенно уменьшало буферность экосистем: в результате расчисток и выпаса сглажи­вался микрорельеф, преобразовывался почвенный покров (прежде всего, на песча­ных породах). Прямая (рубки, расчистки) и опосредованная (выпас, пожары) антро­погенная деятельность становилась ведущим фактором регуляции потока поколений древесных видов. Нарушалась естественная мозаика лесов, в том числе упрощалась эколого-ценотическая структура травяного покрова.

В раннежелезном веке поселения стали более консервативными, расстояния между ними сократились (в долинах рек иногда до 1 км). Для этого времени отмече­ны первые случаи проникновения в регион пашенного земледелия. Постепенно скла­дывалась система угодий, связанных с пашенным земледелием. Вероятно, на водораз­делах по-прежнему преобладала стихийная подсека; рядом с поселениями получали развитие «классическая» подсека (с регламентированным сроком отдыха) и пашенное земледелие в сочетании с краткосрочными перелогами. Нельзя принципиально ис­ключать и возможность удобрения пашни.

С распространением пашенных орудий следует ожидать возникновения форм земледелия, комбинирующих приемы подсеки и пашенного земледелия. Подсека яв­лялась способом расчистки места для пашни, последнюю забрасывали по истоще­нии (вдали от поселений сохранялась стихийность отведения участка под расчистку). Почвенно-морфологические исследования показывают, что на юге и отчасти в центре рассматриваемого региона большая часть водораздельных территорий, в том числе с тяжелыми суглинистыми почвами, впервые испытала на себе подобные воздействия в интервале 2500-1500 л.н. (то есть не позднее, чем к середине I-III тыс. н.э.).

На значительных отрезках долин прослеживается ре­гулярная цепь городищ и селищ. Длительность существования поселений была боль­шой. Так, Дьяково городище (современная территория Москвы) существовало около 1500 лет. Осваивались не только поймы и низкие террасы (где, вероятно, преоблада­ли сенокосы), но также высокие террасы и водоразделы (Александровский, Алексан­дровская, 2005).

Даже на ранних стадиях земледельческого освоения (более 2000 л.н.) значитель­ная часть почв междуречных равнин прошла стадию хозяйственного использования. Примером тому может служить большая часть почв мемориальной зоны заповедни­ка «Горки», прошедших в это время циклы «лес-пашня-лес» или «лес-пашня-луг-лес

Во второй половине I тысячелетия н.э. пашенное земледелие охватило уже весь центр Восточной Европы — современную территорию распространения смешанных лесов (История крестьянства..., 1987а,б; Краснов, 1987). Распространение паровой системы было связано со славянской колонизацией региона. При этом ее широкое проникновение на водоразделы приходится, по-видимому, на VII-X века н.э При этом наибольшим спросом пользовались специальные лесорубные топоры, «коэффициент полезного действия» которых был даже выше, чем современных. Расчистки лесов под постоянные пашни принципиально меняли облик ландшафта.

В XI-XII веках были практически полностью освоены водораздельные террито­рии центральных и северо-западных районов. Следы пашенной эрозии, относящей­ся к XI—XIII векам, отмечают на территории современной Москвы (Александровский, Александровская, 2005). Под курганами XII—XIII веков в большинстве случаев зале­гают почвы с мощностью пахотного горизонта менее 10 см. Нередко эти почвы смы­ты, что свидетельствует об их длительной эксплуатации (Александровский, Кренке, 1993). В районах Радонежа, Подольска, Куликова поля начало интенсивного накопле­ния делювиальных отложений относят к XIII-XIV векам (Александровский, Алексан­дровская, 2005).

На территории современной Московской области в X-XIII веках на 5-10 укре­пленных поселений, включая города, приходилось 150—300, иногда до 500, откры­тых сельских поселений. Б.А. Колчин и А.В. Куза (1985) показали, что одно открытое сельское поселение занимало площадь порядка 10 кв. км. Сходная величина получа­ется, если проводить расчет из числа известных курганных групп, соответствующих поселениям кривичей и вятичей до XIII-XIV веков (Абатуров и др., 1997). Такая же площадь поселений (около 10 км²) указана для деревень южных владений Новгород­ской земли XIV-XV веков: деревни размещались через 1-2 км, «словно в шашечном порядке» (Буров, 1994, с. 125). При этом основным типом поселения были одно- двух-дворки. М.В. Фехнер (1967), говоря о размещении деревень в бассейне р. Оки, также обращает внимание на высокую плотность заселения территории; расстояние между деревнями оценивается ею в 3-5 км.

В XIV-XV веках численность населения периодически уменьшалась; освоенные под пашни территории забрасывались. Но в целом сохранялась тенденция роста на­селения, в том числе за счет иммиграции из юго-западных районов. Система посе­лений, сложившаяся к XV веку, в основном сохранялась и в последующее время. В XVвеке в населенных пунктах, насчитывающих более 50 дворов, проживало около 0,1% населения Руси (Кульпин, Пантин, 1993). 70% процентов населения жило в одно-двухдворках, еще 19% — в трех-четырехдворках. К концу XV века на значительной части территории была достигнута предельная плотность поселений, стал увеличи­ваться их размер: в первой половине XVI века средний размер поселения в большин­стве уездов центральной Руси увеличился до 5-10 дворов (Рожков, 1899). К началу XVI века относительно стабилизировался ареал пахотных земель — уровень распаш­ки приблизился к максимально возможному. Использовали и наиболее бедные земли: «...прибылые пашни положены в обжу по пол восьми коробьи в поле, потому что зем­ля худа, камениста, песчата и безсенна, и безлесна, и безводна» (Аграрная..., 1974, с. 11). На Руси в XV - начале XVI века постоянно шла борьба крестьян за землю, в кото­рой участвовали и черные, и дворцовые, и владельческие крестьяне (Горский, 1973).

В это время площадь земель, освоенных под пашню, значительно превысила воз­можности их унавоживания. Рост площади пашни, неподкрепленный ее удобрением, приводил к обеднению, деградации почв. В результате через некоторое время земли приходилось забрасывать. Компромиссным средством поддержания почвенного пло­дородия при невозможности нормального унавоживания в XV-XVI веках стала пере­ложная система земледелия (лесной перелог), получившая в это время широкое рас­пространение в хозяйстве лесной зоны (Шапиро, 1987; Данилова, 1998 и др.).

В этот период сложилась система хозяйства, которая без существенных измене­ний просуществовала до конца XIX - начала XX века. Формировалась комбинирован­ная система земледелия, сочетавшая трехпольный севооборот с периодическим об­новлением основного массива пашенных земель за счет перелогов и росчистей. Постепенно происходила специализация угодий, устанавливалась сравни­тельно жесткая связь типа угодья и его положения в ландшафте, прослеживаемая до настоящего времени. Водораздельные участки в значительной мере были заняты паш­нями (клиньями трехполья, перелогами); сенокосы были приурочены к поймам рек, днищам оврагов и балок. При этом контуры угодий, использовавшихся в традицион­ном природопользовании, были достаточно консервативными. Расчистки лесов под пашни, интенсивные рубки привели к значительному уменьшению лесистости большинства центральных районов. По оценке Н.А. Рожкова (1899), лесистость в большинстве уездов центральной Руси в XVI веке не превыша­ла 10%, а в некоторых уездах уменьшилась до 6%. Обезлесивание центральных уез­дов в середине XVII века было связано с раздачей государственных земель новым чи­новникам и прикреплением крестьян к земле; исчерпание государственного земель­ного запаса в приближенных к столице районах привело к сведению лесов на бывших черных землях. Многие агломерации одновременной помещичьей распашки — тер­ритории, практически лишенные леса, сохранились до сих пор (Пономаренко и др., 1996).

Существенные преобразования живого покрова приводили и к изменению кли­матических условий. Учитывая влияние лесной растительности на климат, не исключено, что похо­лодания конца XIII - начала XIV веков, а затем конца XVI - начала XVII веков («ма­лые ледниковые периоды») были связаны с максимумами обезлесивания территории.

Для общества же последствием «великой русской распашки» стал социально-экономический кризис конца XVI - начала XVII века (Кульпин, Пантин, 1993), по сути завершивший эпоху средневековья в центральной Руси. Его последствия наи­более сильно повлияли на развитие северо-западного региона, где резко сократилась численность населения, были заброшены обширные массивы пашен; численность сельских поселений в регионе так и не восстановилась (Буров, 1994).

Отметим, что в Западной Европе наблюдалась та же последовательность собы­тий, лишь с опережением по времени: колонизация лесной зоны, последующая «ве­ликая распашка», по времени совпавшие с «малым климатическим оптимумом», а за­тем — забрасывание выпаханных земель во время «малого ледникового периода».

Что мешало крестьянам отвести часть земель под луга и перейти к интенсивной трехпольной системе? Вероятно, причина в сочетании консервативности и ряда дру­гих факторов, постепенно накладывавшихся друг на друга: 1) возможность расши­рять пашню — расчищать новые земли из-под леса, распахивать существующие луга, осваивать неудобья, 2) принудительное размещение полей, связанное с особенностя­ми технологии и резким увеличением плотности населения, и, наконец, 3) привязан­ность к конкретным наделам и возрастающий в связи с барщиной дефицит времени.

Однако выпаханность почв на протяжении XVI-XX веков оставалась буквальным бичом для крестьян центральных и северных районов. Доля перелога уменьшилась в конце XVIII - нача­ле XIX века вследствие увеличения численности населения при жестких ограничени­ях эмиграции. В это время появились разнообразные модификации паровой системы (четырех-, шести- и семипольные системы), элементы травопольной, плодосменной, пропашной систем. В целом, в XIX веке в Центральной России господствовала зам­кнутая трехпольная система, при отсутствии вложений труда и капитала приведшая, в конечном счете, к падению плодородия почвы (Милов, 1998, 2005).

Среди основных воздействий на живой покров следует назвать также рубки и посадки леса. Широко известно массовое лесоистребление, охватившее Европейскую Россию после реформы 1861 года (Цветков, 1957). Промышленники покупали у по­мещиков огромные лесные массивы и полностью вырубали их без заботы о лесовос-становлении. В результате за 20-30 лет в Центральной России большинство доступ­ных спелых и приспевающих лесов было сведено. Деградация пахотного фонда и бы­строе обезлесивание Европейской России послужили причиной масштабного эколо­гического кризиса, приведшего к трагическим результатам (Пономаренко и др., 1996). Сплошные рубки лесных массивов на песчаных почвах привели к их перевеванию: поля нескольких губерний были в буквальном смысле засыпаны песком (Арнольд, 1895; Цветков, 1957). Повсеместно были сведены леса по берегам крупных рек, при­годных для лесосплава. Из-за сведения лесов, выполнявших климаторегулирующие функции, участились и стали более жестокими засухи в центральных областях Рос­сии. В год тридцатилетнего юбилея реформы 1861 года из-за неурожая, связанного с катастрофической засухой, разразился грандиозный голод, который буквально потряс империю и послужил причиной гибели нескольких миллионов человек (Пономарен­ко и др., 1996).

Лесоистребление удалось частично приостановить благодаря лесоохранительно-му закону 1888 г. Закон 1899 г. о взимании с лесопромышленников денежного залога послужил основой для регулярного создания лесных культур на лесосеках и обезле­

сенных ранее участках леса. К 1914 г. большая часть казенных лесов центральных губерний представляла собой лесные культуры разного возраста.

В целом, рубки лесов были наиболее масштабными в XVIII-XIX веках, а также в годы мировых войн, и к середине XX века привели более чем к двукратному умень­шению лесистости центральных районов (по сравнению с концом XVIII в.). Во мно­гих районах лесистость была восстановлена во второй половине XX века в результате зарастания и искусственного облесения сельхозугодий, заброшенных вследствие со­циальных катаклизмов.

В целом, неморально-бореальная полоса является областью давнего сельскохо­зяйственного освоения. Ее существенное отличие от неморальной полосы — мень­шее число периодов депопуляции, сопровождавшихся уменьшением интенсивности хозяйственной деятельности. Результатом является большая степень преобразова­ния в результате длительной распашки. Время периодов максимальной безлесности и «высокоэкстенсивного» использования земли под пашню значительно варьировало по регионам.