ТРУДЫ ИСТОРИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА МГУ

7

Instrumenta studiorum

3

ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ

ИСТОРИИ

ЮЖНЫХ И ЗАПАДНЫХ

СЛАВЯН

ФЕОДАЛЬНЫЙ ПЕРИОД

ИЗДАТЕЛЬСТВО

МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

1999

ТРУДЫ

ИСТОРИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА

МГУ

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИМЕНИ М.В. ЛОМОНОСОВА ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИМЕНИ М.В. ЛОМОНОСОВА ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

ТРУДЫ

ИСТОРИЧЕСКОГО

ФАКУЛЬТЕТА

МГУ

Под редакцией С.П. Карпова [7]

СЕРИЯ III

Instrumenta studiorum ( 3 )

ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ

ИСТОРИИ

ЮЖНЫХ И ЗАПАДНЫХ СЛАВЯН

ФЕОДАЛЬНЫЙ ПЕРИОД

Ответственный редактор Л.П. Лаптева

МОСКВА 1999

ИЗДАТЕЛЬСТВО

МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА 1999

6 Введение ___

Кандидат исторических наук доцент Е.С. Макова - источники по истории южнославянских народов до конца XVIII в.;

Доктор исторических наук профессор Л.В. Горина и кандидат исторических наук доцент Д.И. Полывянный - источники по истории Болгарии до конца XVIII в.

Научно-техническая работа над изданием проведена коллективом сотрудников кафедры под руководством З.С. Ненашевой в составе И.Г. Мороз и М.Н. Рацеевой. Особая благодарность за помощь в подго­товке рукописи к печати кафедра выражает М.А. Корзо.

Источники о древних славянах

Древним периодом истории славян называется время их расселе­ния в Европе до X в., когда у них господствовал родовой строй и появи­лись первые предпосылки образования государства. В это время славяне не имели своей письменности, и сведения о них дошли до нас от соседних народов: византийцев, западных писателей и писателей Востока (арабов).

Данные, содержащиеся в письменных памятниках с I пo VII в., свидетельствуют о географии расселения славянских племен, о соприкос­новении их с другими племенами Восточной Европы, о столкновениях славян с Восточно-Римской империей, о внутреннем строе древних сла­вян, их общественной организации, хозяйстве, военном деле, религии, нравах и обычаях.

Первые известия о славянах имеются у древних авторов. Са­мый ранний из них - Гай Плиний Секунд (старший), римлянин, родив­шийся в 23 или 24 г. н.э. и погибший в 79 г. при наблюдении за извер­жением Везувия. Он был военным деятелем, но досуг свой посвящал литературе, в частности написал энциклопедическое произведение «Есте­ственная история в 37 книгах». В ее географической части, где описаны Германия и Галлия, Плиний упоминает о славянах, называя их венедами, и указывает, что они обитали на восток от границ расселения древних германцев до реки Вислы.

Римский историк Публий Корнелий Тацит родился в конце 50-х гг. I в. н.э. (дата смерти неизвестна). Он занимал важные должности. Сохрани­лось несколько его произведений - «Анналы» и некоторые другие. В сочи­нении «О происхождении и местах обитания германцев» («Германия») Тацит также упоминает о славянах-венедах как о соседях германцев.

Великий греческий астроном и географ Клавдий Птолемей, живший в Александрии в первой половине II в. н.э., занимался в основном астрономи­ей и математикой, но создал также «Географическое руководство». В нем описаны различные части Европы. Упоминая о Сарматии, Птолемей отмеча­ет, что ее занимают весьма многочисленные народы - венеды.

Более подробные сведения о славянах появляются позднее. Они содержатся, например, в одном из крупнейших произведений эпохи ран­него средневековья - «Гётике» Иордана. Автор представил картину пе­реселения народов в IV - VI вв. и привел сведения из истории Северного Причерноморья, свидетельства о древних славянах на Висле, Днепре, Днестре и Дунае. «Гётика» написана на латинском языке (с грамматиче­скими ошибками). Сведения о славянах в ней скудны, но в своем роде

Источники о древних славянах

Источники о древних славянах

уникальны, поэтому представляют большой интерес. Иордан говорит о склавинах и антах, описывает их столкновения с готами.

Более основательно писали о славянах византийские авторы. Их сочинения делятся на три группы: монографические исторические сочи­нения, хроники, церковные истории. Первая группа - монографические сочинения- характеризует определенные периоды, прожитые самими авторами или изложенные по показаниям очевидцев. Эти произведения содержат много подробностей, уделяют основное внимание деятельности отдельных лиц, чтобы представить образцы сочинений для будущих по­колений. Мало внимания обращено на хронологическую сторону собы­тий - ее или нет совсем, или она не точна. Для исторических монографий византийцев характерны классический греческий язык и использование античной терминологии, которая в Византии уже не употреблялась. Об­разцом для них были древнегреческие историки - Геродот, Фукидид, Ксенофонт и др., сформулировавшие теоретические принципы описания истории. Согласно этим принципам, историк должен писать о том, что пережил сам, или о том, что могут подтвердить очевидцы событий. Он должен заботиться о правдивости и беспристрастности изложения и ис­кать причинную связь исторических явлений.

Наиболее ранним византийским автором такого направления был Приск (ок. 410 - 475). В его сочинении «История» имеются косвенные сведения о славянах. Славяне в этом сочинении прямо не названы, но сообщение Приска о посольстве к Атилле содержит данные о более ран­них сроках проникновения славян на Балканы, чем это засвидетельство­вано Прокопием, о котором и пойдет речь ниже.

Историк Прокопий Кесарийский родился в г. Кесарии (Палести­на) и жил с 490 до приблизительно 562 г. Получив риторическое и юри­дическое образование, он в 527 г. стал советником полководца Велиса-рия. Вместе с ним Прокопий участвовал в походах против персов на Вос­токе, против вандалов в Африке и против готов в Италии. Эти походы он описал. Всего перу Прокопия принадлежат три произведения. Первое из них - «Книга о войнах» в трех частях: «Персидская война», «Вандальская война» и «Готская война» (последнее известно также под названиями «История войны с готами» и «Война с готами»). В этих книгах освеща­ются события 502 - 552 гг. Подобно Геродоту и Фукидиду, которым он подражает, Прокопий описывает не только сами походы, но и сообщает сведения географического и этнографического характера о различных этникумах, с которыми контактировалась Византия, в том числе и о сла­вянских народах - венедах и антах. Главной фигурой сочинения Проко­пия является Велисарий. По поводу социальной ориентации Прокопия есть разные мнения. Одни ученые считают, что он был сторонником и

представителем сенатской аристократии, другие полагают, что Прокопий выражал интересы крупных землевладельцев, хотя сам всю жизнь оста­вался чиновником.

Свое отрицательное отношение к царствовавшему в его время им­ператору Юстиниану и его супруге Феодоре (но не к императорству как к институции!) Прокопий выразил во втором своем сочинении под назва­нием «Анекдота», что означает «Неизданные произведения», а в русском переводе оно известно как «Тайная история» (это сочинение возникло, вероятно, в 548 - 550 гг.). А к концу жизни (в 559 - 560 г.) Прокопий создал свой третий труд- «Трактат о постройках» («Энкомион»), где прославлял созидательно-строительную деятельность Юстиниана. Это сочинение - важнейший источник для топографии империи, военных и церковных построек, дворцов, дорог, мостов и т.д. в Константинополе, на Балканах, в Азии и в Африке. Если в «Тайной истории» писатель резко критикует все порядки Юстиниана и его двора, то трактат «О построй­ках» представляет собой панегирик строительной деятельности того же императора. Многие историки объясняли все это двуличием автора сочи­нения, однако недавно высказано мнение, что контрастные оценки дикто­вались риторическими правилами эпохи, определявшими особенности жанра. В соответствии с ними похвальное сочинение (в данном случае -«О постройках») не должно содержать критики, а памфлет «Тайная исто­рия» не должен заключать в себе положительных характеристик.

Как историк Прокопий имел много достоинств. Он обладал хоро­шим образованием и разносторонними знаниями, умел выбирать матери­ал, наблюдать и осмысливать виденное, чтобы затем все ясно изложить. Будучи участником событий, то есть войн Велисария, и находясь в той группе людей, которая часто оказывала решающее влияние на ход дел, Прокопий, конечно же, располагал всеми доступными тогда сведениями о жизни варварских и других народов. Труды Прокопия изобилуют важны­ми географическими и топографическими данными, отличаются точно­стью хронологии. В них имеются важные сведения по истории матери­альной культуры, по военной технике различных народов. По языку и стилю они близки к сочинениям классических греческих писателей (Фу-кидида). Сведения обладают высокой степенью достоверности и в боль­шинстве случаев подтверждаются другими источниками. Наибольшее значение для истории славян имеет упомянутое выше сочинение Проко­пия «История войны с готами». Он говорит о единстве славян и антов; дает сведения о территории, заселенной антами. Этот труд содержит так­же ценные известия о борьбе славян за Балканский полуостров и их вторжениях на территорию Восточно-Римской империи. У Прокопия много ценных сведений относительно общественного строя, быта и рели-

10

Источники о древних славянах

Источники о древних славянах

11

гии славян. Это позволяет сделать вывод, что у славян в VI в. уже шел процесс классообразования и существовало патриархальное рабство. Что касается быта и нравов славян, то Прокопий подчеркивает их грубость, примитивность, жестокость. Значительно меньше сведений о славянах в других сочинениях Прокопия. Так, в трактате «О постройках» упомина­ется о вторжении славян в Византию.

Продолжателем Прокопия в описании войн был Агафий Мири-нейский. Он родился в 536/7 г. в малоазиатском городе Мирина, откуда отец его, ритор, переселился в Константинополь. В 554 г. Агафий закон­чил свое общее образование в Александрии и возвратился в Константи­нополь, где прошел еще и курс юридических наук. Профессией его стала адвокатура, в связи с чем он получил прозвание «Схоластик».

Труд Агафия «О царствовании Юстиниана» (известный также под титулом «История») состоит из 5 книг и охватывает 7 лет событий в им­перии (552 - 558). Для изучения этого периода труд Агафия - главный источник. Автор повествует главным образом о войнах, которые вела Восточно-Римская империя, в связи с ними упомянуты и славяне. Сведе­ния о них важны в первую очередь для славянской ономастики. Кроме того для VI в. это единственный (если не считать Прокопия) источник о службе славян в византийской армии, а также о натурализации отдельных их представителей в Византии. Труд Агафия не окончен. Автор умер в 582 г., 46 лет от роду. В Византии сочинение Агафия получило широкую известность и служило образцом для подражания. В описании событий Агафий основывается на письменных и устных источниках. Общая кар­тина порядков Восточной империи нарисована Агафием достаточно правдиво, хотя он и уступал Прокопию в осведомленности о текущих событиях, знании военного дела и административного функционирования правительственной системы.

У Агафия был продолжатель в лице Менандра, также юриста. Ро­дился Менандр в VI в., о его жизни почти нет сведений. Подражая Ага-фию, он писал стихи. Поскольку Менандр служил в гвардии императора Маврикия, то получил прозвище «Протектор» (или «Протектор» - тело­хранитель). «История» Менандра охватывает период с 558 по 582 г., то есть от победы Велисария над гуннами во Фракии до смерти Тиберия. Но полностью она не сохранилась. Дошедшие до нас отрывки содержат мно­го географического, этнографического и бытового материала о славянах. По обилию содержащихся в ней сведений «История» Менандра является одним из важнейших источников VI в. Извлечения из Менандра сохрани­лись в большой исторической компиляции, составленной в X в. по прика­занию Константина Багрянородного, и касаются истории столкновений древних славян с Восточно-Римской империей. Сочинения Прокопия,

Агафия и Менандра служили источником для сирийских писателей в составлении хроник и исторических повествований.

Особое место среди византийских источников о славянах занимает «Стратегикон» Маврикия, византийского полководца, а с 582 по 602 гг. - императора. В отличие от упомянутых выше исторических со­чинений, «Стратегикон» представляет собой военное руководство, обоб­щение предшествующей практики, предназначенное для обучения воинов и военачальников. Возник «Стратегикон», вероятно, в 595 г., но получил статус официального руководства, видимо, лишь тогда, когда Маврикий стал императором. Главное внимание в трактате уделено военной органи­зации Византии, но есть и этнографический материал - характеристика общественного строя, нравов, быта варваров, а именно тех народов, кото­рые в эпоху Маврикия представляли наибольшую опасность для империи. Это персы, скифы, франки, ломбарды, а также склавины и анты. Описа­нию этнографии отведена специальная XI книга, причем склавинам и антам посвящена ее 4-я, самая обширная глава, в которой заметно влия­ние этнографических сочинений «древних», из них Маврикий заимствует не только общие оценки варварского мира, но и конкретные формы его описания. Военные же обычаи склавинов и антов могли быть известны Маврикию только на основе обобщения современной ему боевой практи­ки. Вполне возможно, что Маврикий лично участвовал в экспедициях в славянские земли. В целом военно-этнографическая информация о скла-винах и антах изложена автором в полном соответствии с той господ­ствовавшей в Византии политической концепцией, согласно которой состояние военной организации варварского народа определяется общим уровнем его развития. «Стратегикон» сохранился в рукописи на грече­ском языке в нескольких списках; в четырех из них имеются разделы, где говорится об антах и склавинах. В XVII в. трактат был переведен на ла­тинский язык и издан в 1664 г. в Швеции. С этого издания сделан и пер­вый русский перевод (издан в 1908 г.). По поводу авторства «Стратегико-на» существовали разные мнения. Более 300 лет назад было высказано предположение об авторстве Маврикия, и большинство ученых с этим согласились. Однако в советской историографии 50-60-х гг. нашего века авторство Маврикия считалось недоказуемым, так что трактат именовал­ся «Стратегикон Псевдо-Маврикия». Ныне все же авторство Маврикия считается установленным.

Важные сведения о славянских племенах на Балканах в VI - VII вв. содержатся в «Истории» Феофилакта Симокатты. Он жил в первой половине VII в. (родился в Египте ок. 590 г.), принадлежал к высшему сословию, получил хорошее образование, был начитан в античной лите­ратуре и философии, знал и высоко ценил античную культуру. Симокатта

12

Источники о древних славянах

Источники о древних славянах

13

жил при Ираклии II и выражал интересы того класса, который пришел к власти после периода смут (Ираклий сверг и убил Маврикия). «История» состоит из 8 книг и описывает правление императора Маврикия (582 -602 гг.), продолжая по замыслу изложение Менандра. Главная тема сочи­нения - войны Византии на Балканском полуострове со славянами и ава­рами и на восточной границе с Ираном. Содержится в нем и богатый фактический материал о славянах. Есть сведения о большой численности славян. Феофилакт упоминает географические пункты, указывает рас­стояния между ними, направление дорог, описывает детали, позволяющие расширить общее представление о славянах того времени. В «Истории» много материала о походах славян, некоторых сторонах быта и славян­ских вождях. Сведения обладают высокой степенью достоверности и подтверждаются другими источниками. Приводимые даты в подавляю­щем большинстве верны, представления о местах действий византийских войск отчетливы. Сохраняется известная беспристрастность и объектив­ность в изложении событий. Составлена «История» на основании пись­менных источников: анналов, протоколов дел цирка, записей дворцовых событий, трудов предшествующих историков. Есть основания утвер­ждать, что автор не пренебрегал устными сведениями. В стиле изложения заметно влияние античных писателей. Писалась «История», видимо, ме­жду 628 и 638 гг. Из нее черпали сведения и последующие авторы. Большое влияние на потомков оказали язык и стиль Симокатты. На рус­ском языке это сочинение впервые издано полностью в 1957 г.

Самым крупным византийским историком, труды которого зани­мают важнейшее место в ряду источников по истории народов Восточной Европы, является Константин Багрянородный (Порфирогенет). Он родился, по одним сведениям, в 905 г., по другим - в 912/913 г., был сы­ном императора Льва VI Мудрого, коронованным формально уже в шес­тилетнем возрасте, но фактически находившимся в течение еще многих лет под опекой своего дяди Александра и тестя Романа, узурпировавших власть в империи. Самостоятельно Константин правил с 945 по 959 г. Устраненный от власти, он проводил молодость в занятиях науками и искусствами, а позднее покровительствовал их развитию. По его приказу была учреждена комиссия с целью собрать все сочинения о Византии. Так возник известный «Константинов сборник», разбитый по наукам на 53 раздела. До нового времени дошли целиком только 3 раздела, от ос­тальных уцелели лишь малые фрагменты. Сам Константин стоял во главе византийской историографии X в. Его перу принадлежат 7 сочинений, из которых лучшим по разработке является «Жизнь Василия Македоняни­на» - императора, правившего в Византии в 867 - 886 гг. (Василий - дед Константина). Собственными трудами и трудами ученых, которых Кон-

стантин поддержал и объединил для общей работы, он создал почти всю историю Восточно-Римской империи до середины X в. Самыми важными следует считать два сочинения Константина, составляющих как бы еди­ное целое: «О фемах» и «О народах». Обычно они упоминаются в литера­туре под единым названием «Об управлении империей» и датированы 948 - 952 гг.

«О фемах» содержит описание империи по провинциям, причем иногда излагается и история провинции. Описаны все народы империи (9-я глава посвящена россам, 29-36-я описывают иллирийских славян, 38-40-я - угров, 41-я - моравов, 50-я - пелопонесских славян). Особенно важны сведения именно о славянских народах - западных, русских и, главное, южных, обитателях Балканского (точнее, Иллиро-Фракийского) полуострова. О некоторых славянских народах, например сербах и хорватах, именно в сочинении Константина содержатся первоначальные сведения об их истории. Автор дает подробный историографический и исторический очерк хорватов и сербов от времени их прихода на Балканский полуостров и рассе­ления на территории бывшей римской провинции Далмации.

Константину приписывается еще одно сочинение - «О церемони­ях», хотя скорее всего он был лишь его «редактором». Здесь описан ви­зантийский придворный этикет, унаследованный от времени Диоклетиана и отчасти дополненный и измененный отцом Константина Львом Муд­рым, а затем и самим Константином. Для истории славян представляет интерес часть, где описаны церемонии при приеме послов варварских народов. Сведения о западных славянах, о хорватах, имена славянских князей заимствованы, видимо, из отчетов о миссии Кирилла и Мефодия в Моравию и Хорватию, из рассказов лиц, бывавших в славянских землях, а также различных варваров, посещавших Константинополь. С точки зрения достоверности, материалы Константина о славянах неравноценны. Но большая часть свидетельств заслуживает доверия и подтверждается другими источниками. Константин не только много знал, но и понимал ценность полученных сведений, добросовестно распоряжаясь своими знаниями. Он был в курсе дел самой империи, а также стран, находив­шихся с ней в тех или иных отношениях. Но получаемая им информация могла и не быть достоверной, чем, вероятно, и объясняются некоторые встречающиеся в произведениях Константина ошибки и неточности. Без трудов Багрянородного не может обойтись ни один исследователь древ­ней истории славян.

Последним в ряду византийских писателей, до X в. включительно, касавшихся истории славян, стоит Лев Диакон Калойский. Родился он ок. 950 г. в Калое на реке Каистр (Фракийская фема) в провинциальной семье, вполне состоятельной, но не занимавшей особенно видного поло-

14

15

жения в обществе. Окончив школу в Константинополе, Лев решил слу­жить по духовной линии и, вероятно, получил место в канцелярии патри­архата. Некоторые исследователи считают, что он находился при армии во время похода Цимисхия против Святослава и присутствовал при встрече названных лиц. Однако ныне этот факт не считается доказанным. По мнению современных историков, в период правления Цимисхия Лев жил в основном в Константинополе, а подробности о боях с дружиной Святослава и, в частности, о его внешности, приводимые в «Истории», заимствованы из устных показаний очевидцев и из какого-то официаль­ного источника. Предполагается, что в начале 80-х гг. Лев получил долж­ность придворного дьякона. Сопровождая императора Василия II в его походах, он в 986г. едва не погиб во время крупного поражения визан­тийцев в битве с болгарами. Около 990 г. Лев Калойский закончил писать свою «Историю» и стал типичным византийским придворным. Ему при­надлежит также панегирик Василию Второму. На основании сочинений Льва Калойского и того факта, что он занимал придворную должность, можно заключить, что автор обладал энциклопедической образованно­стью. Написав «Историю», Лев Диакон долго не предавал ее гласности: она содержала много - не всегда правдивых - оценок правления Васи­лия II, которые могли бы не понравиться императору и оказались бы по­мехой карьере автора.

Десять книг «Истории» Льва Диакона освещают преимущественно события 959 - 976 гг. Одним из основных сюжетов сочинения являются балканские войны киевского князя Святослава в 968 - 971 гг. Сообщае­мые в «Истории» сведения нередко уникальны. К тому же автор не только излагает события, но и пытается их интерпретировать, дать им оценку.

Сочинение Льва Диакона дошло до нас в одном рукописном спи­ске Парижского кодекса XII - XIII вв. В 1820 г. в Петербурге был опуб­ликован перевод «Истории» на русский язык. В 1988г. издательство «Наука» в Москве опубликовало новый русский перевод «Истории» с учетом новейших данных о памятнике и его авторе. Сведениями «Исто­рии» Льва Калойского пользовались более поздние писатели, например Кедрина, Зонара и др.

Наряду с историческими сочинениями в Византии писались хро­ники, в которых тоже имеются сведения о славянах. Особенность хроник состоит в том, что историческое развитие определяется в них некоей единой «линией»: от сотворения мира Богом, через приход в мир Христа и до эсхатологической границы - «последнего суда». Как правило, хро­ники отличаются и более точной, чем другие сочинения, хронологией, а также обращают особое внимание на события церковной истории, содер­жат сведения о «мировых катастрофах», о сенсационных событиях, о

частной жизни власть имущих, о «чудесах», «видениях» и т.п. Предна­значались хроники для чтения относительно малообразованными слоями населения и писались языком, близким к византийской разговорной речи.

Старейшей византийской хроникой со сведениями о славянах явля­ется хроника Иоанна Малалы. Он родился в Антиохии в конце V в. (ок. 490 г.), переехал после 535 г. в Константинополь. Ему принадлежит «Хронография» в 18 книгах, где излагается всемирная история начиная от Адама. Основное внимание уделено событиям в Византии в период прав­ления Юстиниана, годом смерти которого (565) хроника и заканчивается. Это типичный образец византийского летописания. Исторические факты даются без отбора и без причинной связи, часты анахронизмы, уделено внимание легендам, мифам и «анекдотам». В изложении событий, кото­рые освещались также Прокопием, Иоанн Малала совершенно независим. Хроника его пользовалась огромной популярностью и оказала влияние на развитие не только византийской, но также и восточно-славянской и за­падно-славянской хронографии. Сведений о славянах в хронике немного, упоминаются лишь отдельные события с участием славян, но зато эти сведения всегда уникальны. Уже в X в. хроника была переведена на сла­вянский язык.

Другим византийским хронистом был Феофан Исповедник. Ему принадлежит «Хронография» о периоде 284 - 813 гг., дошедшая до ново­го времени лишь в позднейших списках. Феофан жил приблизительно в 752 - 819 гг., был сыном знатных родителей, но ушел в монастырь, где занимался перепиской рукописей. Он включился в борьбу за почитание икон (против иконоборцев), и его труд, описывающий византийскую историю от Диоклетиана до Михаила I, является важнейшим источником по истории иконоборческого движения в Византии. Сведения о славянах частично заимствованы из сочинений Прокопия и Феофилакта. «Хроно­графия» Феофана содержит единственное в литературе Византии свиде­тельство об аланах и данные о протоболгарах. На русский язык источник переведен в XIX в.

Третьим видом византийских сочинений, упоминающих о славя­нах, были церковные истории. Характерная черта этого жанра - точное цитирование источников, используемых для защиты христианства. Цер­ковные историки усматривали конечную цель исторического развития в абсолютной победе ортодоксии над ересями, христианства над язычест­вом, утверждении христианского государства.

Прежде всего в этой рубрике следует назвать Евагрия Схоластика, который жил приблизительно с 535/536 по 593 г. По происхождению он сириец. Его «Церковная история» в 6-ти книгах излагает события 431 -593 гг. Термин «славяне» он не употребляет, но историками установлено, что,

16

Источники о древних славянах

Источники о древних славянах

17

говоря о нападении варваров на империю Юстиниана, он имеет в виду славян.

Наиболее ценные сведения о славянах содержатся в «Церковной истории» Иоанна Эфесского (или Азийского). Он родился ок. 506/07 г., по происхождению сириец, христианин монофизитского толка. Четырех лет от роду он был отдан в монастырь, в 529 г. стал дьяконом. Ок. 535 г. ввиду начавшихся преследований монофизитов бежал в Константинополь и был благосклонно принят императором Юстинианом, который и назна­чил его епископом в Эфес. С приходом к власти Юстина Второго против монофизитов начались гонения, и Иоанн подолгу сидел в тюрьме, умер, вероятно, в 585/86 г. Его «Церковная история» состоит из 6 книг и 3 частей, начинается от Юлия Цезаря и заканчивается 585 г. Однако пол­ностью сочинение до нас не дошло. Написано оно на сирийском языке, но Иоанн свободно владел и греческим. Прожив 30 лет в столице империи, он был достаточно осведомлен о славянских племенах. В 540 г., находясь в предместье Константинополя, подвергся прямому нападению варваров. Из столицы Иоанн мог наблюдать за этапами дальнейшего наступления на Константинополь с дунайской границы. Поэтому «Церковная история» Иоанна весьма существенно дополняет данные о славянах, имеющиеся у Менандра и Феофилакта Симокатты, тем более, что от сочинений первого сохранились только фрагменты, а второй не был непосредственным сви­детелем событий. Особенно ценны сведения Иоанна Эфесского об отно­шениях между аварами и славянами, жившими к востоку от реки Тиссы. Из сочинений Иоанна можно сделать вывод, что в нашествии на Визан­тию в VI в. участвовали не западные славяне и не анты, а дунайские сла­вяне, жившие между Тиссой и областью расселения антов (т.е. Скифией). Показания Иоанна Эфесского обладают высокой степенью достоверно­сти, т.к. он имел обыкновение рассказывать только о том, что видел соб­ственными глазами. Именно поэтому события 571 - 579 гг. не нашли от­ражения в его «Церковной истории», т.к. автор находился в заключении,

Западные источники о славянах до X в. Первые известия запад­ных летописцев о славянах весьма скудны. Они приводятся мимоходом, в связи с тем, что западные правители приходили в столкновение с народа­ми, жившими на восток от их владений. Наиболее раннее упоминание о западных и частично восточных славянах имеется в т.н. Хронике Фреде-гара, возникшей в VII в. в Галлии. Фредегар Схоластик - условное имя автора, анонимного продолжателя «Всемирной хроники» Григория Тур-ского. Имя составителя встречается только в первом издании хроники 1597 г., ни в одной из дошедших до нас рукописей этого имени нет. Хро­ника составлена не менее чем тремя лицами. Вначале дано сокращенное изложение первых шести книг «Истории франков» Григория Турского; затем идет оригинальная часть, охватывающая 584 - 642 гг. Составлена

хроника в Бургундии. Это единственный дошедший до нас памятник по истории Франкского государства первой половины VII в. Последний из авторов хроники жил в Австразии и, видимо, стоял близко ко двору авст-разийских майордомов. Около 658 г. он пересмотрел текст и вставил в него ряд добавлений, в том числе и все, что касается славян. В частности, из этого источника, и только из него, мы узнаем о государстве Само, возникшем у западных славян в VII в. Фредегар называет Само франк­ским купцом, отправившимся по торговым делам к славянам и возгла­вившим их восстание против аваров, за что, как сказано в Хронике, сла­вяне и сделали Само своим правителем. В этой же хронике сказано, что Само правил у славян в течение 35 лет. Фредегар не указывает, где рас­полагалось государство Само и его центр Вогастибург. В связи с этим в литературе имеется ряд гипотез. Традиционно считалось, что в центре объединения стояла нынешняя территория Чехии, но что в него входили также и полабские сербы. В последние годы выдвигается версия, что центр государства Само следует искать в Южной Моравии и прилегающих к ней частях Нижней Австрии. Чехословацкий историк А. Авенариус подверг кри­тике сведения Фредегара об этом раннеславянском объединении.

О славянах упоминает также лангобардский историк VIII в. Павел Диакон (720 - 800). Создавая историю лангобардского народа, автор обратил внимание на походы лангобардов против славян и на вторжение последних в территории лангобардов. Сведения о славянах даются на основании письменных источников.

Заметки о славянах имеются далее в «Жизнеописании Карла Вели­кого», составленном франком Эйнгардом (ок. 768 - 840). Сочинение написано не позднее 820 г. на классическом латинском языке под влияни­ем Светония и построено по образцу «Жизни цезарей» этого римского автора. В очерках, посвященных кампаниям Карла, имеется много сведе­ний о славянах.

Арабские источники о славянах. Главные сведения о славянах арабские писатели черпали из своих впечатлений и наблюдений во время путешествий (последние были обязательным условием мусульманской образованности). Значительная часть данных о славянах заимствована арабами из греческих источников, которые время от времени переписы­вались, и из сочинений арабских предшественников. Данные о славянах содержатся в арабских сочинениях по географии, астрономии, во всемир­ных хрониках и т.д. Специальных сочинений о славянах у арабов нет.

Арабские авторы познакомились сначала с западными и южными славянами, а позднее и с восточными. Наиболее подробно о западных славянах говорит Ибрагим ибн Якуб ал Исраэли ал ат-Тартуши (род. ок. 912 г. в Тортосе, ум. в 966 г.). Это путешественник и автор путевых

18

Источники о древних славянах

записок, в том числе о славянских землях. Еврей по происхождению, он долго жил в Тортосе; был, как и другие еврейские и арабские ученые, в тесном контакте с калифами арабского двора в Испании. В составе по­сольства калифа ко двору германского императора Оттона I прибыл в 965/966 г. в Магдебург, посетил также полабские славянские земли, в том числе и двор князя Накона в области ободритов, откуда через территорию расселения лужицких сербов двинулся на юг в Прагу, а затем и в Польшу (Краков). Путешествие было совершено как по политическим, так и по торговым мотивам. После возвращения в Испанию Ибрагим составил для нужд учреждений халифа описание своего путешествия с характеристи­кой увиденных земель и населявших их народов. Полностью это описание не сохранилось. До нас оно дошло только в переработке испанского арабско­го географа аль-Бакри, который вставил сведения Ибрагима в главу о славя­нах, составлявшую часть «Книги королевств и путешествий», законченной в 1068 г. Глава сохранилась в трех рукописях. Сведения Ибрагима о славянах издавались неоднократно, в том числе и в России еще в XIX в.

Источники о Великой Моравии

Великоморавская держава - первое государство западных славян. Оно существовало в IX - X вв., включая в свой состав территории совре­менной Чехии и Словакии (ядром была Моравия, давшая название всему государству), часть Германии (область лужицких сербов), Южную Поль­шу, часть современной Венгрии и земли Румынии. По приблизительным подсчетам, Великая Моравия простиралась на площади в 320 - 350 тыс. км² и имела около миллиона человек населения. Она играла важную роль в политической истории своей эпохи, достигая такого же значения, как государство Франков или Англия. Кроме того, она стала колыбелью сла­вянской образованности, распространившейся также на Болгарию, Маке­донию, Хорватию, Сербию, Киевскую Русь. В настоящее время опубли­ковано около 500 письменных источников, имеющих прямые или косвен­ные свидетельства о Великой Моравии. Большинство их возникло за ее пределами. Это анналы (летописи), хроники, биографии, жития (леген­ды), панегирики, литургические тексты (молитвы, службы), грамоты (ди­пломы), памятники юридического характера, исторические, географиче­ские и этнографические сочинения, трактаты, полемические произведе­ния. Некоторые написаны стихами. Разумеется, источники обладают разной степенью достоверности, но комплексное их использование по­зволяет при современных методах научной критики воссоздать жизнь великоморавского общества во многих ее проявлениях.

Из числа хроник особенно интересны две. Первая - это хроника Попа Дуклянина «Королевство славян», возникшая в середине XII в. на территории Зеты или Дуклы. Древнеславянский текст не сохранился, сочинение дошло до нас в латинском переводе и содержит много сведе­ний о политических и церковных событиях в Великой Моравии.

Весьма важным источником является «Повесть временных лет», основное сочинение русского летописания первой половины XII в. Ее создателем был монах Печерского монастыря в Киеве Нестор. Для напи­сания своего произведения автор привлек много сведений из устной тра­диции и из хроникальных записей, грамот, византийских хроник (напри­мер, Георгия Амартола и его продолжателей, константинопольского пат­риарха Никифора, Иоанна Малалы), а также западнославянский материал. «Повесть» дает сведения о древнечешской истории, о Великой Моравии, о возникновении славянской письменности и т.д. Анналы и хроники по­вествуют о войнах Великой Моравии и связанных с ними событиях, о христианизации и др. Но в целом эти данные односторонни.

20

Источники о Великой Моравии

Источники о Великой Моравии

21

Что касается биографий, то ни одна из них не освещает жизнь ка­кого-либо лица, действовавшего и жившего в Великой Моравии. Всего их восемь, и большинство описывает жизнь франкских королей, но затраги­вает и Великую Моравию.

Особое место среди источников о Великой Моравии занимают агиографические сочинения, то есть жития или легенды. Их особенность в том, что большинство из них написаны в самой Моравии и современны ей. Главное среди них - «Житие Константина (Кирилла)», написанное на древнеславянском языке в IX в., когда Великая Моравия была в рас­цвете, а моравское архиепископство вело активную культурно-христиани-заторскую деятельность. Неизвестный ученик Мефодия создал фактиче­ски на основе сочинений Кирилла философское сочинение, идеологиче­ски обосновывающее право на существование в Моравии славянской литургии и культуры и выступающее против их врагов как в самом госу­дарстве, так и, особенно, во Франкской империи и в Риме. По своему характеру названное житие отличается от многих произведений этого жанра и принадлежит к числу перворазрядных исторических источников о Великой Моравии и кирилло-мефодиевской миссии.

К основным источникам по моравской и вообще центрально-евро­пейской истории второй половины IX в. относится и «Житие Мефодия», возникшее в 885/886 г. и тоже написанное на древнеславянском языке одним из учеников Мефодия. Несмотря на стилистические различия, оба жития как бы дополняют друг друга, а в последнем еще содержатся све­дения, относящиеся к 869 - 885 гг., - до смерти Мефодия. Оба памятника объединяются в специальной литературе под названием «паннонские легенды». Житие Мефодия является апологией с антифранкской направ­ленностью, оно адресовано преимущественно общественности вне Мора­вии с целью поддержки последователей Мефодия. Это своего рода пуб­лицистическое произведение, автор которого имел в своем распоряжении сочинения солунских братьев, корреспонденцию Моравского двора с папской курией и Византией и другие материалы. Существует еще «По­хвала Кириллу и Мефодию», составленная после смерти Мефодия, но, ве­роятно, еще до изгнания его учеников из Моравии.

Изгнанные к концу IX в. из Моравии ученики Мефодия создали два центра культурной жизни в Болгарии. В одном из них - Преславе, где быстро распространилось славянское кирилловское письмо, стал еписко­пом Константин Пресвитер. В другом, в Западной Македонии близ Охри-да, епископом стал другой ученик Мефодия - Климент. Охридский центр долго был продолжателем великоморавских литературных традиций. Здесь возникло в первой половине X в. древнеславянское «Житие Нау­ма» (ученика Мефодия) и греческое «Житие Климента» (последнее уже

в XI в. представляло собой переработку утраченного древнеславянского текста и известно также под названием «Болгарская легенда»). В этих источниках много сведений о событиях в Моравии в период борьбы меж­ду партией последователей Мефодия и приверженцами римско-герман­ской ориентации.

Есть сведения о Моравии и в легендах о других святых, например в «Житии князя Вацлава»,

Литургические тексты по своему историческому значению менее важны, чем жития. В их числе «Киевский мисал» («Киевские листки») -молитва великоморавского периода, старейший известный науке глаголи­ческий текст X в., а также «службы» (литургические песенные сочине­ния), посвященные Кириллу, Мефодию, Науму и др. Всего их 8.

Грамоты, как правило, отличаются достоверностью, но существу­ют и поддельные. Так, среди 119 грамот, содержащих прямые или кос­венные свидетельства о Великой Моравии, насчитывается 17 поддельных. Все грамоты написаны на латинском языке. Они дают в целом обширные сведения об экономической, политической и церковной жизни как Мора­вии, так и других регионов Европы.

Важной и значительной численно группой источников являются эпистолы, т.е. послания или письма. Из них к Моравии имеют отношение 132. Это послания римских пап, византийского императора, князей Мора­вии Ростислава, Святополка и Моймира II, архиепископа Мефодия и др. Материал этих документов тесно связан с событиями в Моравии. Так, ок. 863 г. моравский князь Ростислав обращается к византийскому императо­ру Михаилу III с просьбой прислать христианских учителей. В ответном по­слании Михаила III (863/864 г.) содержится сообщение, что в Моравию по­слан Константин Философ, чтобы научить мораван славить Бога на сла­вянском языке. Первое место среди посланий принадлежит эпистолам папы Иоанна VIII, их известно 50. По ним можно проследить ход полити­ческой борьбы, которая велась в Европе в связи со стремлением двух сил - Византии и Рима - подчинить своему влиянию Моравию. Например, в послании Иоанна VIII от 873 г. епископам Пассаускому и Фрейзингскому глава католической церкви требует, чтобы они явились в Рим и ответили за козни против Мефодия, архиепископство которого пользовалось по­кровительством Рима. В 879 г. Иоанн VIII вызывает в Рим для объясне­ний уже самого Мефодия и запрещает ему проводить службу на славян­ском языке. А в июне 880 г. Иоанн VIII извещает Святополка Моравско-го: архиепископ Мефодий прибыл к апостольскому престолу и передал просьбу, чтобы Святополк со всеми верными вельможами и народом был принят под патронат св. Петра и его наместника. Папа сообщает также, что берет Святополка под свое покровительство, посылает Мефодия

22

Источники о Великой Моравии

Источники о Великой Моравии

23

управлять моравской церковью, подтверждает привилегии его архиепи­скопства и подчиняет ему все духовенство на территории Моравии. В послании 881 г. папа выражает Мефодию похвалу за распространение христианства. Как видим, послания Иоанна VIII - ценный источник по организации моравской церкви и деятельности Мефодия в Моравии. Дру­гие послания содержат сведения о политической борьбе внутри государства

Среди географических сочинений особое место занимает «Описа­ние земель и городов на северной стороне Дуная» неизвестного автора, именуемого в литературе «Баварским географом». Описание возникло на территории Баварии или франков между 817 и 843 гг. и посвящено сла­вянским соседям Франкской империи с целью ориентировки последней, все больше вступавшей в контакты с этими соседями.

Интересны сведения, содержащиеся в «Описании Германии», со­ставленном англосаксонским королем Альфредом Великим при перево­де «Всемирной истории» Павла Орозия. В 888 - 897 гг. Король Альфред (871 - 899/900) перевел сочинение испанского духовного лица Павла Орозия «Хисториа адверзум паганас», написанное в 417г. Но описание Германии король сделал на основании новых сведений, полученных из Франкской империи и Италии, а также из славянской среды.

К числу исторических сочинений можно отнести «Обращение ба-вар и хорутанцев в христианскую веру» неизвестного автора, написанное в 871 г. в Зальцбурге и подчеркивающее права Зальцбурга на Паннонию, а также отрицающее право Мефодия действовать на этой территории. Сочинение имело целью поддержать права Зальцбургского архиепископа Адальвина и латинскую литургию на Востоке.

Важнейшие сведения о Моравии в византийских источниках, таких, как «Военная тактика» Льва Мудрого (886 - 912 гг.) и особенно Кон­стантина Багрянородного «Об управлении империей», где имеется спе­циальный раздел, озаглавленный «О земле Моравской». О Великой Мо­равии (а Константин был первым, назвавшим ее этим именем) информа­ция была, безусловно, взята из реляции Мефодия периода его пребывания в Константинополе (881 - 882 гг.), а также сведений, доставленных авто­ру учениками Мефодия, пришедшими в Константинополь в 886 г., и из контактов с охридским и преславским центрами великоморавских тради­ций. Константин пишет о размерах Моравии, ее политическом строе, о завоевании ее мадьярами. Упоминает о Моравии Константин и в другом своем сочинении - «О церемониях Византийского двора». Оба названных произведения ввиду их исключительной важности и высокой достоверно­сти сведений широко привлекаются учеными для исследования истории славян и хорошо изучены.

Среди трактатов, содержащих сведения о Моравии, на первое ме-

сто нужно поставить «Черноризца Храбра Сказание о письменах», памят­ник X в. болгарского происхождения, защищающий славянское письмо и славянскую культуру вообще, направленный против грекофильского влияния и являющийся важнейшим историческим источником о начале славянской письменности. Всего исторических сочинений, географиче­ских описаний, трактатов и т.п., касающихся Великой Моравии, насчиты­вается 35.

Существует также 26 памятников юридического характера. Часть из них - законодательные акты церковных и светских феодалов. Вообще же юридические памятники можно разделить на две группы: возникшие вне Моравии, в среде латинской письменной культуры, и созданные на территории Моравии, написанные на церковно-славянском языке.

Очень интересен «Ответ папы Николая I на вопросы болгар» от 13 ноября 866 г., касающийся в основном болгарской истории, но также и истории Моравии. «Ответ» показывает стремление государей - моравско­го Ростислава и болгарского Бориса - обеспечить условия для существо­вания своих государств путем установления церковной самостоятельно­сти и одновременно найти правовую поддержку и обоснование для органи­зации государственной и гражданской жизни на принципах христианства

К более поздним латинским источникам юридического характера относится статут епископа Оломоуцкой диоцезии Яна от 1349 г. - об установлении праздника свв. Кирилла и Мефодия 9 марта.

Но главные юридические памятники о Великой Моравии написаны на церковно-славянском языке. Их четыре. 1) «Заповеди святых отцов о покаяниях за грехи». Это сборник эпитимий (предписаний) о покаянии за различные «прегрешения». Он возник во время пребывания Кирилла и Мефодия в Моравии и представляет собой перевод с латинского образца. 2) «Напоминание правителям» - сочинение великоморавского происхо­ждения, написанное, вероятно, самим Мефодием, содержащее призыв к судьям - князьям выполнять законы, носящее риторически-литературный характер, но примыкающее к правовым памятникам и имеющее немалую Ценность для истории Великой Моравии. 3) «Закон судный людем» -судебник для народа, старейший правовой памятник славян. Основан на греческой «Эклоге» - законнике иконоборческих византийских импера­торов Льва III Исаврийского (717-741 гг.) и Константина V Копронима (741 -- 775 гг.). Однако содержание «Закона судного» настолько дополне­но и приспособлено к среде, в которой он возник, что заставляет признать его фактически новым произведением. Характерная черта - неполнота и отсутствие систематичности. 4) «Номоканон» Мефодия, сборник церков­ных канонов и гражданских законов, касающихся церкви.

Источники о полабско-балгийских славянах

25

Источники о полабско-балтийских славянах

Полабско-балтийские славяне населяли Северную Европу прибли­зительно между Одером и Эльбой. Собственных письменных источников они не оставили. В XII в. они были завоеваны в основном немецкими феодалами, а в течение последующих столетий германизированы и асси­милированы. Сведения о них имеются, главным образом, в немецких источниках X - XII вв. Это - хроники, жизнеописания миссионеров, гра­моты со сведениями о хозяйстве победителей в завоеванных землях и о деятельности в них духовенства, упоминания в анналах и в письмах со­временников. Остановимся на главных памятниках.

Наиболее ранним из них является хроника Видукинда Корвейско-го «История саксов в трех книгах». Автор, первый национальный исто­рик саксов, жил в середине X в., при правлении Генриха I Птицелова и Отгона I Великого (род. ок. 925 г., ум. после 973 г.), имел классическое образование и был монахом Корвейского аббатства в Вестфалии. По просьбе дочери Отгона I, аббатисы Кведлинбургской Матильды, он напи­сал упомянутое сочинение, осветив политическую и военную деятель­ность саксов, деятельносгь их первых королей с древнейших времен до 967 г. Наиболее ценна книга 1. Начиная с главы XVI в ней излагаются события начала X в., в том числе войны Генриха Птицелова против сла­вян и венгров. В книге 2 описываются события с 936 по 946 г., в том чис­ле войны Отгона против редариев и венгров. В книге 3 речь идет о собы­тиях вплоть до 967 г. - о победе над венграми и т.д. О том, чтобы отме­тить доблесть и мужество героев, которым симпатизировал, а также о красоте слога, автор заботился больше, чем об истине и достоверности сообщаемых сведений. Используя груды историографов прошлого, а также рассказы очевидцев и личные воспоминания, Видукинд стремился прославить свой народ: саксы изображены доблесгными воинами, всегда одерживающими победы. Характеристики королей содержат изрядную долю лести. Впрочем, о врагах Видукинд говорит без неприязни. В труде много сведений о славянах, что и определяет его большую ценность для истории. Хронику использовали затем и другие саксонские хронисты, в том числе Титмар Мерзебургский.

Этот последний родился в 975 г. и происходил из знатного саксон­ского рода графов Вальбек и Штаде, владения которых граничили со славянскими землями или непосредственно в них располагались. Предки Титмара постоянно воевали против славян, участвуя в восточной полити­ке германских королей, так что в роду будущего хрониста были опреде-

ленные традиции отношений к славянам, как и сведения о ситуации в посточной марке Германской империи. С ранних лег Титмар был вовле­чен в контакты семьи, имевшей родственные связи с домами Каролингов и Оттонов. В 1002 г., выплатив крупную сумму возмещения, Титмар стал аббатом Вальбекского монастыря. С помощью магдебургского архиепи­скопа Тагино он приблизился к королю Генриху II и в 1009 г. стал епи­скопом Мерзебургским. Вместе с королем Титмар участвовал в военных походах, в частносги против поляков, в переговорах с ними о мире в 1013 г., сопровождал короля в Рим и г.д. В лице Титмара мы видим цер­ковного князя, активно занимавшегося политикой в интересах королев­ской динасгии.

В отличие от Видукинда, претендовавшего на создание видного литературного произведения, Титмар был далек от литературного често­любия. Его начатая в 1012г. «Хроника» предназначалась для практических целей и ценна прежде всего обилием материала. Вся она разделена на 8 книг и подробно освещает многостороннюю картину жизни эпохи императоров Саксонской династии. Основная масса данных Титмара, особенно о периоде его епископства, базируется на собственном опыте автора или на данных, собранных из рассказов и опросов. Титмар внима­тельно наблюдал за романскими народами, северными германцами и особенно за славянами. Объективно и трезво судит он о владениях, обы­чаях, о религии и законах чужестранцев, охотно, впрочем, подключая и собственные мнения. Для историка соседних с Германией славянских народов X - XI вв. Хроника Титмара - источник первостепенного значе­ния. Она значительно выше видукиндовой. Но, в отличие от Видукинда, Титмар обладал гипертрофированным «саксонским самосознанием», что может быть объяснено его происхождением и положением в обществе. Это племенное самосознание выражалось в частности в недоброжела­тельном отношении к другим народам, которые, по его мнению, значи­тельно ниже немцев по духовному складу: все они варвары. Особенно враждебно относился Титмар к славянам, постоянные войны с которыми Для саксов не всегда были успешными. В оборонительной борьбе славян Титмар видел лишь «недостойные действия», обвиняя славян во «враж­дебном коварстве». Особенно резко он осуждает восстание славян 929г. и одобряет захват Генрихом I чужих владений. Титмар отрицательно оценивает создание церковной метрополии в Польше - Гнезненского епископства в 1000 г. Казалось бы, духовное лицо должно приветствовать Укрепление христианской общины, однако Титмар не скрывает большую заинтересованность в сохранении господства немецких епископов в Польше и отвергает идею самостоятельности польской церкви и польско-го князя. Политических противников германского императора Титмар

26

Источники о полабско-балтийских славянах

Источники о полабско-балтийских славянах

27

рисует самыми черными красками, отрицательно характеризует Болесла­ва Храброго, чешского короля Болеслава III и других. В целом, по отно­шению к славянам Титмар выступает защитником завоевательной поли­тики, начатой Оттоном I. Для Титмара, как и для Видукинда, подчинение славян власти немцев является вполне естественным и богоугодным де­лом. Порабощение и закрепощение славян отнюдь не беспокоило Титма­ра, он всячески приветствовал этот процесс в его наиболее жестких фор­мах. Как и Видукинд, Титмар почти ничего не говорит о ходе миссионерской деятельности среди славян, желая, очевидно, замолчать, что она сопровожда­лась военным насилием. Историк и епископ, Титмар Мерзебургский судит о славянах с точки зрения политических устремлений средневекового немецко­го государства. Хроника написана на латинском языке, имеется несколько переводов на немецкий и один (1953 г.) - на польский. В хронике имеются сведения и о Руси, поэтому она используется и в русской историографии.

К XI в. относится труд Адама Бременского «Деяния архиеписко­пов гамбургской церкви». Сведения хрониста касаются поляков, чехов и Руси, но в центре внимания находятся балтийские славяне - бодричи, варны, лютичи и др. Адам Бременский подробно сообщает места их рас­селения, пишет об их быте, нравах, взаимоотношениях с Германской империей. Об авторе известно мало, даже имя его сомнительно. Родился он на рубеже 20 и 30-х гг. XI в., умер после 1081 г., был лицом духовным. Задачей своего труда он считал описание миссионерской деятельности бременско-гамбургской епархии среди прибалтийских народов, а также скандинавов. Книга состоит из 4 частей. Сведения Адама о прибалтий­ских славянах перенесены Гельмольдом в его «Славянскую хронику».

Важнейшим источником по истории балтийских славян является «Житие Оттона Бамбергского», составленное из нескольких сочинений. По значительности и подробности известий о внутренней жизни балтий­ских славян писания об Оттоне Бамбергском превосходят все прочия источники. В «Житии» содержатся сведения о географических условиях обитания славянских народов, их занятиях, быте, религии, образе жизни.

Оттон Бамбергский родился ок. 1060 - 1062 гг. В 1102 г. он полу­чил Бамбергское епископство, одно из важнейших немецких аббатств. Он был активным церковным деятелем, покровительствовал наукам, провел реформы в монастырях и учредил около 20 новых монастырей в своей диоцезии. Будучи знатоком и любителем архитектуры, возводил соборы, церкви и монастыри романского стиля, лично участвуя в их художествен­ном оформлении. Когда ему минуло 60 лет, польский князь Болеслав пригласил его помочь обратить в христианство поморских славян на нижнем течении Одера, надеясь тем самым крепче привязать Поморье к Польше. Живший в молодости при польском дворе Отгон был там хоро-

шо известен. В 1124 г. вместе со свитой Оттон пустился в путь. Он шел через земли лютичей, через Прагу на Гнезно. Здесь он получил для со­провождения трех священников, переводчика и охрану и отправился в Поморье. На границе Оттона встретил поморский князь Вратислав, при-вегсгвовал его и, предоставив возможности для миссионерской деятель­ности, удалился. Оттон стал проповедовать христианство. Всего за время этой миссии Отгон организовал 11 церквей. 29 марта 1125 г. он вернулся в Бамберг.

Через некоторое время крещеные язычники отпали от христианст­ва, поэтому в 1128 г. уже князь Вратислав, расширивший свои владения за счет языческих территорий, пригласил вновь Оттона как для крещения новых подданных, так и для возвращения в христианство тех, кто от него отпал. В марте 1128г. Отгон отправился в свой второй миссионерский поход. В г. Узедом он организовал крещение поморской знати, затем направился в Щецин, чтобы возвратить в лоно христианства отпавших. Это ему удалось. В декабре 1128 г. Отгон вернулся в Бамберг. Умер он в 1139 г., после чего появилось три отдельных описания его жизни: священника Эбона, схоластика Герборда и неизвестного инока. До нас все эти три памят­ника дошли в переработке, выполненной аббатом Андрее в XV в. Ученые сопоставили все сохранившиеся варианты сочинений и выяснили их давность и степень достоверности фактов. Большая заслуга в этом принадлежит А.А. Котляревскому, написавшему в 1874 г. книгу «Сказания об Оттоне Бам­бергском», в которой тексты житий переведены на русский язык, а источник подвергнут критическому анализу.

Для истории балтийского славянства «Жизнеописания» очень важны и потому, что спутники Оттона наблюдали жизнь полабских славян в ее естест­венных проявлениях, а не во время войн, официальных приемов и т.п.

Значительнейшим источником по истории балтийского славянства XII в. является «Славянская хроника» Гельмольда. Об авторе сведений мало. Возможно, что он происходил из Голштинии. Родился в начале XII в., образование получил, вероятно, в школе в Брауншвейге, по окон­чании которой ушел в монастырь. Переводчик хроники Гельмольда на русский язык Л.В. Разумовская считает, что свои детские и юношеские годы Гельмольд провел в земле вагров, был, вероятно, знаком со славя­нами и знал их язык. В 1149г. Гельмольд в числе других был послан проповедовать христианство среди славян и назначен пресвитером в Бо-сово (Бузу) на Плуньском озере (Вагрия). Умер он после 1177 г. Хотя его труд именуется «Славянская хроника», большая часть посвящена истории Германии и Дании, истории церкви, жизнеописанию ее представителей. Всего в хронике 108 глав, из которых в 31 говорится только о славянах, а еще в 23 имеются упоминания о них. Данные о славянах подробны, но

28

Источники о полабско-балтийских славянах

Источники о полабско-балтийских славянах

29

изложение отличается тенденциозностью: автор преувеличивает успехи немцев в борьбе со славянами, идеализирует немецких завоевателей, а также представителей духовенства, обращавших славян в христианство. По Гельмольду, проповедь христианства у славян имела большой успех, и они массами отказывались от язычества, однако Гельмольд не скрывает и того, что славяне оказывали серьезное сопротивление. Если верить хро­нисту, то победоносные походы немецких феодалов и их политика в от­ношении побежденных славян привели к полному истреблению послед­них. Это утверждение стало источниковой базой для теории о «насильст­венном уничтожении» полабско-балтийского славянства немецкими за­воевателями. Между тем, как показывают другие источники, основная масса славянского населения жила на своих прежних землях вплоть до XIV в.; лишь в XVIII в. славяне слились с немецким населением. Написа­на хроника на латинском языке.

Некоторые сведения о балтийских славянах имеются в польских и чешских хрониках, а также в «Датской истории» Саксона Грамматика. И об этом хронисте известно мало. Он родился ок. 1150г. в Зеландии, окончил свой труд в 1208 г., а умер, вероятно, до 1220 г. Рассказывая о датских походах против славян, автор всегда рисует своих соотечествен­ников триумфаторами, но нигде не объясняет, почему все-таки каждый год походы возобновлялись. К сожалению, известия Саксона о славянах проверить нечем. Ясно, что произведение пристрастно, что в нем есть искажения, но и игнорировать его нельзя. Только в этой хронике расска­зано о морских походах славян, о том, как они сопротивлялись завоева­нию и держали датчан в страхе более полувека.

Литература по источникам о славянах до XII в.

1. Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. I (IV - VI века). М., 1991. Т. II (VII - IX вв.). М, 1995.

2. Прокопий из Кесарии. Война с готами. М., 1950.

3. Феофилакт Симокатта. История. М., 1957.

4. Константин Багрянородный. Об управлении империей /Перевод Г.Г. Литаврина // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982. С. 267 - 354.

5. Лев Диакон. История. М., 1988.

6. Великая Моравия. Ее историческое и культурное значение. М., 1985.

7. Видукинд Корвейский. Деяния Саксов. М., 1975.

8. Фортинский Ф.Я. Титмар Мерзебургский и его хроника. СПб., 1872.

9. Котляревский А.А. Сказания об Оттоне Бамбергском в отноше­ нии славянской истории и древностей. Прага, 1874.

10. Гельмольд. Славянская хроника. М., 1963.

11. Лебедев И. А. Обзор источников истории балтийских славян с 1131 по 1170г. М., 1876.

* * *

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

31

канцелярий королевских городов, церковных и патримониальных канце­лярий.

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Документальные источники

Документальными источниками называется письменный материал, возникший в результате законодательной, судебной, административной деятельности главы государства и его канцелярии, а также сословных, городских, церковных и патримониальных учреждений и канцелярий. В современном источниковедении этот вид источников именуется также актовым материалом и делится на ряд групп.

Для Чехии документальные источники составляют основу пись­менных исторических источников. Их значение возрастает по мере разви­тия феодализма. Документальные источники составляют значительную часть содержания средневековых архивов, и чем ближе к новому време­ни, тем они разнообразнее и обширнее. По мере развития государства, общественной жизни, исторического процесса в целом менялись и виды актового материала. Одни без серьезных изменений просуществовали в течение всего периода феодализма, другие на определенном этапе изме­нили свои функции, третьи совсем исчезли. Вместе с тем появились но­вые типы документов, ранее не существовавшие.

Весь документальный материал в Чехии до конца XIII в. написан исключительно на латинском языке. Старейшая грамота на немецком языке датирована 1300г. В дальнейшем наблюдается распространение немецкого языка в документации, но до XIV в. латинский еще преоблада­ет. Чешский язык впервые встречается в документах 1370г., с конца XIV в. его влияние растет, а в результате гуситского движения он приоб­ретает в письменности гегемонию, практически вытесняя в течение XV в. латинский (исключение составляет значительная часть документов цер­ковных учреждений). В XVI и начале XVII в. в актовом материале гос­подствует чешский язык, но после белогорского поражения быстро рас­пространяется немецкий, и хотя чешский продолжает употребляться, не­мецкоязычные документы все же явно преобладают вплоть до середины XIX в. Ввиду того, что феодальные институции столетиями вырабатыва­ли собственные типы актового материала, целесообразно рассмотреть документацию по принципу ее происхождения. При этом можно выде­лить: актовый материал государственных учреждений; документацию

Актовый материал королевских и сословных канцелярий и других государственных учреждений до 1526 г.

Грамота. Это самый древний вид официальных источников. Гра­моты встречаются в Чехии с IX в. и преобладают в канцеляриях чешских государей до XIV в. Первой грамотой, дошедшей до нашего времени, является привилегия папы Иоанна XV (993 г.), подтверждающая основа­ние Бржевновского монастыря на территории Чехии. Старейшая княже­ская грамота была изготовлена в XI в. В XII в. в Чехии растет церковное землевладение, и духовные феодалы оформляют грамотами свои приоб­ретения. Города только в XIII в. стали изготовлять собственные печати, которые использовались при заверке грамот, выдававшихся горожанам. Старейшая городская печать принадлежит г. Брно и относится к 1247 г. Грамоты о городах представляют собой в большинстве случаев привиле­гии типа: основание города и предоставление ему соответствующих прав; предоставление местечку статуса города; основание нового местечка. В целом, грамота в Чехии является преимущественно источником сведений о церковном землевладении. Из грамот можно узнать о географическом расположении церковных владений, их привилегиях и размерах. Грамот светских феодалов меньше, т.к. их имущественные права фиксировались обычно в других документах. Грамоты излагались в выработанных тра­дицией формулах и делились на три части. Первая часть называлась «протокол» и содержала: «Призывание имени Божьего» («Во имя отца и сына и святого духа») - словесно или в форме знака; имя дателя; имя по­лучателя; приветствие от дателя. Во второй части содержался мотив вы­дачи грамоты, упоминалось, что датель выражает ею свою волю, а далее следовало «ядро грамоты» - перечисление поместий или другого имуще­ства и права на них. Заканчивалась вторая часть изложением условий правового обеспечения грамоты и означением способа подтверждения ее. В третьей части - «эсхатоколе» - перечислялись свидетели выдачи гра­моты и проставлялись подпись дателя (часто в форме монограммы) и (или) подписи свидетелей. Здесь же указывалось время, а иногда и место возникновения грамоты. Заканчивался документ заключительной молитвой, часто, впрочем, сводившейся к единственному слову «Аминь». Грамота писа­лась, как правило, на пергамене, к ней привешивалась печать дателя.

Изложенную структуру имеют обычно латиноязычные грамоты,

32 Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

33

традиция создания которых была весьма давней и переходила из столетия в столетие. Другие же грамоты часто не содержали всех перечисленных компонентов; чем ближе к новому времени, тем структура проще.

Значительная часть чешских средневековых грамот опубликована. Всякий сборник грамот носит название «дипломатарий» (от лат. «ди­плом» - привилегия, грамота).

Формулярники. Ценным источником документального характера являются т.н. «формулярники» или «формулярные сборники». Чаще всего они составлялись как пособия по ведению делопроизводства. Здесь мож­но было найти схему (структуру) грамоты с образцом текста, а в некото­рых формулярниках и инструкции по составлению тех или иных доку­ментов. Текст мог быть вымышленным, как это вообще типично для ин­струкций. Но не исключено, что в качестве образцов использовались и дейст­вительные грамоты.

Регистры. В книги, называемые регистрами, записывались все ис­ходящие из канцелярии документы.

Книги копий («копиарии»). В них записывались все входящие документы. В отличие от регистров, книги копий не являлись основой для юридического права на владение землей и другим имуществом.

Земские доски. Это специфически чешский источник официально­го происхождения, книги, ведшиеся приблизительно с 1260г. в высшем шляхетском суде Чехии - Земском суде. Как и сам этот суд, канцелярия, ведшая земские доски, первоначально находилась в компетенции короля. Но в начале XIV в., после прекращения династии Пржемысловичей, зем­ский суд стал сословным учреждением, то есть органом шляхты. В зем­ских досках фиксировались все изменения, касавшиеся владения шляхет­ским недвижимым имуществом. С самого начала земские доски были двух разрядов. В одном записывались судебные обвинения, вызовы в суд и прочие подобные материалы, это «книги судебных разбирательств». В другие книги - «торговые доски» - вносились тексты завещаний, записи о купле и продаже, о разделе имущества, дарении, передаче в приданое и т.д., когда эти акты касались свободных, то есть необлагаемых земель и другого имущества шляхты. Постепенно появлялись и другие виды земских досок.

До гуситского периода записи в земские доски вносились на ла­тинском языке. С гуситского времени появились записи на чешском, а с 1495 г. - в соответствии с решением сейма - все записи в досках произ­водились только на чешском, и лишь предложения короля вносились на языке оригинала. Древние земские доски Чехии сохранились лишь за пе­риод с 1316 по 1324 г., остальные погибли во время пожара 1541 г. Одна­ко вскоре они были восстановлены.

После поражения чешских сословий в 1620 г. Чехия потеряла неза-

висимость. Канцелярия, ведшая земские доски, стала королевским учре­ждением, а записи стали вноситься в доски не по решению сейма, как ранее, а по приказу короля. Произошли изменения и в процедуре записей. Прекратили свое существование доски судебных разбирательств, в торго­вые и долговые доски стали вписываться данные только на основе гра­мот, так что земские доски превратились, по существу, в сборники копий грамот. Но они сохранили свою силу как аутентичный документ. С конца XVII в. в записях земских досок начинает преобладать немецкий язык.

При Иосифе II была проведена реформа, и декретом от 15 августа 1783 г. канцелярия, ведшая земские доски, была расформирована. После ликвидации феодальных отношений в 1848 г. отпала необходимость и в особой регистрации шляхетских владений и имущества, ввиду чего и со­ответствующий вид официальных документов прекратил свое существо­вание. Но в измененном виде доски просуществовали до 1874 г. В на­стоящее время земские доски хранятся в Государственном Центральном Архиве в Праге.

Земские доски представляют собой важнейший исторический ис­точник для изучения экономического, социального и правового положе­ния чешских феодалов. Более 550 лет в них фиксировались приобретения земель и другой недвижимости, разделения владений, наказания за зло­употребления, налоги и повинности, старые чешские правовые обычаи и процессуальные действия. Но доски важны не только для изучения поло­жения шляхты, по ним можно проследить процесс развития крестьянских податей и повинностей в пользу феодала, т.к. все соответствующие дан­ные фиксировались, например при передаче имения другому владельцу. Большое значение имеют земские доски и для изучения поземельной рен­ты, истории развития цен на землю. Кроме того, до первой переписи насе­ления и имущества в Чехии (1652-1653) земские доски - единственный доку­мент по истории территориального разделения отдельных панств. Велико значение досок и для истории права.

По чешскому образцу велись земские доски и в Моравии. В отли­чие от чешских, они сохранились в оригинале, на пергамене, с 1348 вплоть до 1628 г. записи велись на латинском, а с 1628 г. - на немецком языке. С 1413 по 1850 г. земские доски велись также и в Силезии.

Дворские доски. Земские доски фиксировали поземельные отно­шения владельцев свободных имений. Для тех же лиц, имущество кото­рых было получено в лен от чешского короля, с середины XIV в. велись дворские доски. Хотя королевские ленники, по их правовому положению, отличались от держателей свободных поместий, дворские доски по виду и форме подобны земским. Они касались всех земель Чешского королевст­ва и велись до середины XIX в. Их значение как исторического источника

34

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

35

в общем такое же, как и земских. Но ленных имений было значительно меньше, чем свободных, да и сами владения ленников не были велики, так что на основании дворских досок нельзя делать широких обобщений по экономической истории. Чешские земские доски, особенно возникшие до 1620 г., публиковались в XIX в., а также в период буржуазной Чехо­словацкой республики. Это же касается и моравских досок. О земских дос­ках имеется значительная чешская литература.

Документы государственных и сословных учреждений в период после 1526 г.

В 1526 г. Чехия вошла в состав монархии австрийских Габсбургов. Фактически власть в стране в это время принадлежала чешским сослови­ям, то есть крупным панам и рыцарству, которые и выбрали чешским королем эрцгерцога австрийского Фердинанда Габсбурга на условиях, весьма ограничивавших его власть в Чехии. Подписав эти условия, Фер­динанд I стал однако проводить политику централизации власти, ущемлял права сословных учреждений. Прежде всего он стремился подчинить правовые органы чешского государства центральным дворцовым учреж­дениям, для чего создал несколько новых институций. Главной из них стала Чешская комора (палата) - орган управления финансовыми делами всех земель чешской короны. Чешская комора подчинялась Центральной Дворцовой коморе в Вене и была укомплектована ставленниками короля. Чешская комора создала свою канцелярию, которая издавала документы по финансовым делам, что ранее входило в компетенцию королевской канцелярии. Поскольку Прага не являлась резиденцией Фердинанда I, он создал при своем дворе особое дипломатическое учреждение - «Чешскую экспедицию». Поэтому документы, касавшиеся чешских земель, состав­лялись независимо от Чешской канцелярии, находившейся в Пражском граде. В Чешской экспедиции было два секретаря - чешский и немецкий, каждому из них подчинялся соответствующий штат персонала канцелярии,

Появляются и новые виды документов, получившие распростране­ние при преемниках Фердинанда I. В 1583 г. столицей Австрийской мо­нархии стала Прага. Венская дворцовая и пражская королевская канцеля­рии объединились в одно учреждение. Рудольф II уделял мало внимания государственному управлению, и Чешская канцелярия сосредоточила в своих руках всю власть в королевстве. Она, так сказать, выполняла функции министерств: внутренних дел, иностранных дел, юстиции, воен­ного, культа, транспорта и т.д. Только финансы остались в компетенции. Чешской коморы.

Документы, исходившие из Чешской канцелярии, можно разделить на 4 основные группы: 1)маестаты, 2) открытые письма или патенты, 3) закрытые письма или послания, 4) декреты. Первые три группы суще­ствовали и в догабсбургский период, но получили важное значение лишь после 1526 г. Декреты же появились только во второй половине XVI в.

Маестат. Это наиболее авторитетный, солидный, торжественно оформленный королевский (императорский) документ. Он писался на пергамене и снабжался королевской гербовой печатью. По содержанию маестат был привилегией, по способу изложения - грамотой. Маестаты касались всего королевства, отдельных земель или значительных слоев населения. Так, в 1609 г. Рудольф II издал маестат, гарантировавший чешским евангелистам религиозную свободу и ряд прав. Также и город­ские привилегии давались в форме маестатов. Наконец, существовали маестаты для отдельных лиц.

Патент, открытое письмо, отличается по форме от маестата тем, что написан на бумаге и имеет малую прикладную печать в середине лис­та под текстом. Патенты применялись для решения текущих администра­тивных дел - правовых, судебных, церковных, военных, личных. Особый тип патента, представлявший собой обращение к сословиям или населе­нию в целом, назывался «мандатом» (от лат. «мандамус» - «мы повелева­ем»). Он издавался типографским способом во многих экземплярах, имел факсимильную подпись короля и рассылался по многим адресам для все­общего ознакомления.

Послания, закрытые письма, писались на бумаге и всегда адресо­вались конкретному лицу. Вручали их послы (курьеры). Могли они пере­сылаться и почтой, но всегда в закрытом виде.

От перечисленных видов документов существенно отличаются декреты (от лат. «декретум» - решение, постановление), впервые встре­чающиеся в 1565 г. Они писались на бумаге и снабжались малой печатью под текстом. Издавала декреты Чешская канцелярия от имени короля, но без полной его титулатуры и королевской подписи. О короле в декрете говорится в третьем лице. Начало выглядело так: «Его Милость Импера­тор Римский, Король Венгерский, Чешский и прочее, Господин наш все­милостивейший изволили распорядиться...» и т.д. Особенно часто изда­вались декреты при Рудольфе II, который не любил заниматься государ­ственными делами, в том числе и подписывать документы. Декреты не требовали подписи короля, и к ним прибегали для срочного решения дел, а подчас и для того, чтобы в обход короля использовать его имя в интере­сах тех или иных кругов. Отдельную группу документов составляют кан­целярские книги. Они существовали в Чешской канцелярии и делились на три вида: регистры, протоколы и титулярники.

36

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

37

Регистры содержали записи документов - патентов, декретов, маестатов. Каждый вид записывался в отдельной книге.

Протоколы были новым типом книг, возникшим только во второй половине XVI в. В них записывались документы лишь в общих чертах. Для каждого вида протокола заводилась особая книга.

Титулярники представляли собой канцелярские пособия с алфа­витным перечнем учреждений и лиц, с которыми канцелярия состояла в переписке. Лица вносились в рубрики по сословной принадлежности и с точным обозначением титулов.

После поражения сословного восстания Чешская королевская кан­целярия в 1637 г. возобновила свою деятельность в Праге, но уже как ко­ролевский орган, так что штаты замещались по назначению короля (пре­имущественно иностранцами). Постепенно менялись форма и правовой характер исходивших из канцелярии бумаг. И хотя еще издавались мае-статы и писались послания, но преобладающим документом в XVIII в. становятся императорские постановления и предписания общего характе­ра, которые посылались Чешской дворцовой канцелярией нижестоящим учреждениям для руководства и всеобщего оповещения. В 1749 г. Чеш­ская дворцовая канцелярия была упразднена. В 1802 г. в Австрийской империи возникли высшие учреждения, просуществовавшие до 1848 г. Документы этих учреждений в деталях еще не изучены, но ясно, что новых типов среди них не было.

Чешские кадастры

Специфическим чешским источником официального характера яв­ляются кадастры (катастры) - подробная перепись подлежавшей обложе­нию земли. Впервые она была проведена в 50-е годы XVII в., для чего были учреждены 4 контрольных комиссии, которые прошли по всей Че­хии и описали земли во всех краях (кроме Хебского). Результатом этой работы стал кадастр крестьянской земли в Чехии, известный как «берни рула» (от «берна»- налог, «рула» - свиток, список). Сведения о каждом крае заносились в отдельную книгу большого формата по рубрикам. Для крупных краев было заведено по несколько книг.

Практика использования берни рулы обнаружила ее недостатки, и в результате ревизии 1667-1682 гг. возник новый кадастр, постепенно заменивший рулу во всех поместьях. В нем подробно характеризовалась экономическая и социальная ситуация в каждой вотчине. В Моравии бер­ни рула не составлялась.

Дополненная материалом ревизий, берни рула оставалась в Чехии основой для налогообложения до 1748 г. В 1757 г. был создан новый ка­дастр - терезианский (по имени правившей императрицы Марии Тере-зии). Он составлялся много лет и содержал большой комплекс документов.

Одновременно с терезианским кадастром возник первый учет имущества и доходов дворянства. В течение всего периода феодализма дворянские земли считались свободными и не несли никаких налоговых повинностей в пользу государя и государства. Подготовка учета имуще­ства дворянства, т. н. «доминикального кадастра» или «экзекваториума», проходила теми же путями, что и «рустикального» (т.е. учета крестьян­ской земли). Вместе с доходами и владениями светских феодалов учиты­валось также имущество церковных землевладений и городов.

Терезианский рустикальный кадастр стал основой для определения налогов (берны) вплоть до 1848 г.

Реформы Иосифа II затронули и налоговую систему Австрийской мо­нархии. Берна была изъята из компетенции сословного органа - сейма, а ре­шением вопросов о налогах стали заниматься новые созданные Иосифом II учреждения.

В конце 80-х годов XVIII в. создается новый кадастр - иозефин-ский. Он возник на единых основах во всех землях чешской короны и отличался от предшествующих двумя основными чертами: а) при перепи­си не обращалось внимания на то, кому принадлежит земля - крестьяни­ну, дворянину и т. д., б) основной территориальной ячейкой при налого­обложении было не шляхетское владение, а катастральная община, вклю­чавшая одну или несколько деревень (поселков). В каждой такой единице работала комиссия, измерившая и зарегистрировавшая все земельные участки. При составлении записей решающим фактором было состояние земли, а не сословная или классовая принадлежность ее владельца. Все сведения вносились в отпечатанные формуляры; данные по каждой ката-стральной единице фиксировались в отдельной книге. В формуляре пер­вой рубрикой был порядковый топографический номер участка, следую­щей - имя владельца, место жительства, характеристика положения зе­мельного владения. Затем следовали площади поля, лугов, лесов, вино­градников. В заключение выводилась сумма доходов с участка и общие размеры земельной площади и доходов всей катастральной общины.

Описанный формуляр составлял основу кадастра. Но был создан еще ряд книг со сведениями о ценах землевладельческих и лесных про­дуктов с отдельным учетом земель крестьян и доходов с этих земель. В целом иозефинский кадастр состоит из нескольких десятков книг.

Введение иозефинского кадастра вызвало сопротивление шляхет­ских землевладельцев и сословных учреждений, т.к. ликвидировало нало-

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

39

говые привилегии дворянских поместий. В 1790 г. император все же пред­ложил принять кадастр за основу для взимания берны, но вскоре умер, и зем­левладельцы добились возвращения к терезианской системе обложения. Впрочем, поскольку определение площади земель и их доходов в иозефин-ском кадастре было значительно точнее, чем в терезианском, на практике произошла своеобразная комбинация использования обоих кадастров, кото­рая и стала основой для взимания поземельного налога вплоть до конца фео­дального периода - до 1860 г., когда началось действие последнего чешского кадастра - «стабильного».

Стабильный кадастр начал готовиться еще в 1817г. Снова были произведены перемеры земли, что продолжалось несколько десятков лет (например, Чехия перемеривалась с 1826 по 1843 г.). Одним из результа­тов этой работы стало составление точных и подробных карт с полной характеристикой почв, сельскохозяйственных культур, с указанием точ­ного числа хозяйств в каждой кадастральной единице. Существовало и еще несколько групп материалов, составлявших в целом основу для опре­деления поземельного налога 1860 г.

Таким образом, чешские кадастры - это комплексный историче­ский источник (по целому архивному фонду каждый) о материальной жизни и материальном производстве в основной отрасли экономики -сельском хозяйстве. Весьма значительные сведения дают кадастры и о социальном положении основной массы населения - крестьянства. Сте­пень достоверности этого источника увеличивается постепенно от берни рулы к иозефинскому кадастру и достигает почти абсолютной точности в кадастре стабильном. Надежность сведений гарантируется материальной заинтересованностью австрийского правительства при проведении переписи.

Кадастры являются источниковой базой исследования экономиче­ского и социального развития Чехии в период позднего феодализма и давно привлекают внимание историков. О них имеется немало работ. Не­сколько томов берни рулы опубликованы в 1949-1954 гг.

До 1344 г. в Чехии существовали Пражское и Оломоуцкое епи­скопства. В каждом имелись канцелярии, с помощью которых осуществ­лялось управление епископскими владениями. Документы этих канцеля­рий являются важным источником по истории чешской церкви. Главным образом это - грамоты (не только о владении имуществом, но и об отпу­щении грехов, о вступлении в должность священников и др.).

В 1344 г. образовалось Пражское архиепископство, и первый архи-

епископ, Арношт из Пардубиц, провел реформы церковного управления, создав в частности генеральный викариат и реорганизовав суд. Из архи­епископской канцелярии исходила масса документов - от имени архиепи­скопа, его генеральных викариев и епископов; а в канцелярию входила также масса бумаг. Вся эта документация должна была иметь определен­ную систему, поэтому был заведен ряд канцелярских книг. Так, с 1354г. велись конфирмационные книги, в которых фиксировались акты передачи освободившихся бенифициев владельцам. В 1358 г. были учреждены эрек-ционные книги, в которых фиксировалось имущество костелов и других цер­ковных институций, а также факты учреждения монастырей, приходов, часо­вен, алтарей и всякое движение церковного имущества (купля, обмен и т.п.) и их подтверждение архиепископом или генеральными викариями.

Велись также книги статутов, содержавшие копии статутов сино­дов, уставов духовных институций и распоряжений, отданных архиепи­скопом различным церковным органам, а также книги посвящений (в сан священника). Наконец, велись протоколы ревизий, списки обложения десятиной, списки церковных приходов и других объектов, с которых причитались доходы.

С 1373 г. сохранились судебные акты генеральных викарий Праж­ского архиепископства, в них фиксировались тяжбы о бенефициях, споры духовенства с мирянами, факты нарушения канонических предписаний и т.д. Аналогичную документацию вели в меньших размерах канцелярии епископов и церковных органов низших категорий.

Документация церковных канцелярий представляет собой важней­ший источник не только по истории церкви, но и по истории экономиче­ского и социального развития Чехии. Среди церковных документов име­ются и такие, которые помогают выяснению политических вопросов: об отношении церкви и римской курии к королевской власти, о роли отдель­ных сановников церкви в политической жизни эпохи.

В результате гуситского движения положение католической церкви сильно пошатнулось, уменьшилось и ее делопроизводство. Источники церковного происхождения имеют несколько особенностей. Все они на­писаны на латинском языке и представлены множеством разновидностей, в том числе и таких, которые не встречаются в королевских и светских феодальных канцеляриях. Церковные источники хорошо сохранились и широко используются, но изданы лишь немногие.

После 1526г., со вступлением на чешский престол Фердинанда I Габсбурга, позиции католической церкви усилились. В 1561 г. было вос­становлено Пражское архиепископство, а следовательно, и архив его кан­целярии, где встречаются уже новые типы документов. После разгрома восстания 1618-1620 гг. римско-католическая церковь стала в Чехии

40 Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

единственной. Она проводила рекатолизацию чешского населения, осу­ществляла цензуру в области духовной жизни, в ее руках находилось вос­питание подрастающего поколения. Все это привело к колоссальному росту церковной документации. Так, в 1631 г. викарии (т.е. главы вика­риатов - административных единиц, на которые разделились церковные диоцезии) обязывались систематически подавать сведения о состоянии костелов и их имущества, о положении школ, способности священников исполнять возложенные на них функции и т.д. Эти материалы складыва­лись в архиве архиепископской канцелярии. В ней велись и книги, но иного содержания, чем в догуситский период. Так, появились матрики (именные списки) священников, книги присяг высшего духовенства, кни­ги регистрации еретиков, отрекшихся от своих «заблуждений». С конца XVII в. большинство документов печаталось в типографии. Распоряжения епископов публиковались на бланках специальной формы и рассылались низшим инстанциям. До XVI в. приходские священники никаких книг не вели. Но Тридентский церковный собор 1566 г. предписал всем священ­никам иметь книгу для записи вступающих в брак, свидетелей бракосоче­таний, мест заключения браков. Так появились матрики (отметим, что для студентов Пражского университета матрики существовали уже с XIV в.).

Впоследствии были введены в практику матрики военные, матрики евреев и прочие. В Чехии отдельные церковные матрики сохранились от начала XVII в., а с 30-х гг. этого столетия они велись во всех приходах. С 1774 г. до второй половины XIX в. матрики представляли собой печатные формуляры с записями на немецком языке. Матрики являются важным историческим источником. По ним можно судить о демографических процессах, о численности населения и его передвижении. Но все же глав­ную документацию церковного управления в XVII - начале XIX вв. составлял актовый материал, издававшийся в основном типографским способом.

Документы городского управления

С 40-х годов XIII в. в чешских крупных городах начинает складывать­ся самоуправление. Их внутренняя жизнь определялась постановлениями, сформулированными под влиянием обычаев двух центрально-европейских правовых сфер: права южно-немецкого и права севере-немецкого.

В XVI в. уменьшается количество грамот, и основной формой фик­сации деятельности городских учреждений становятся записи в книгах. До середины XVI в. существовало несколько типов городских книг, вед­шихся разными органами городского управления. Старейшей дошедшей до нас является книга городского совета Старого Города Пражского от

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.) 41

1310 г. В ней записывались привилегии, данные городу, статуты цехов, го­родские финансовые расчеты, прием отдельных лиц в число горожан и т.п. После 1310г. уже в каждом королевском городе была минимум одна книга. Со временем складывается специализация городских книг. Разли­чаются 4 основных группы: 1. Памятные книги. В XIV в. так именова­лись книги малых городов, куда вносились все виды записей, в XV в. это уже книги, в которых фиксировались особенно знаменательные факты и события. 2. Книги городского управления (совета). В них записывались привилегии города (копии грамот, полученных от короля или другого сеньора). 3. Книги городского суда. Они тоже весьма разнообразны, глав­ные из них - книги гражданского судопроизводства. 4. Книги, возникшие в результате общественно-правовой деятельности города. Так, например, город брал на себя правовую охрану имущества умерших мещан, не оста­вивших совершеннолетних наследников («сиротские книги»); сюда же относятся книги социальных, благотворительных и др. организаций города

Особенно много книг появляется во второй половине XV в. и в XVI в. в связи с расширением деловой переписки городов как автоном­ных корпораций. Впрочем множество типов книг характерно преимуще­ственно для крупных городов (Прага, Брно), мелкие же города столетия­ми вели одну книгу по всем вопросам.

В целом возникновение городских книг связано с необходимостью учета правовых и административных акций города. Для периода до XVI в. это главный источник по истории чешского города. За время с 1320 по 1526 г. известно 1170 городских книг. Некоторые изданы, но большая часть имеется только в архивах.

В XVI в. в жизни чешских городов происходят существенные из­менения. В результате поражения восстания 1547 г. города лишились го­лоса в сейме, самоуправления и экономических привилегий. В 1569г. был составлен законник «О правах местских», ставший с 1610г. единст­венной правовой базой для всех королевских городов. Законником лик­видировалась разница в обычаях так называемых Магдебургского и Нюрнбергского права. В XVIII в. были ликвидированы все остатки го­родских привилегий, традиционные городские учреждения и права. Че­тыре города Праги были соединены в один с общим магистратом из чи­новников со специальным образованием (обычно юридическим или фи­нансовым). В 80 - 90-х гг. XVIII в. магистраты были созданы в более чем двухстах чешских и десятках моравских и силезских городов. Новые ор­ганы городского управления породили огромную документацию, т.к. прежний обычай устных показаний изжил себя, и в официальных делах установился принцип: «что не записано, то силы не имеет». В канцеляри­ях преобладал актовый материал, для ориентировки в котором создава-

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

лись специальные книги. Велись и книги других типов. По форме они не отличались от книг XVI в., но изменились их значение и функции. Теперь книги регистрировали факты, но не имели юридической силы, представ­ляя собой как бы пособия по городской администрации и городскому хо­зяйству. В больших городах появилось много самостоятельных книг, ра­нее не встречавшихся. Это, например, книги продажи и купли недвижи­мости, книги долговых обязательств, книги ввода в права наследства и описей наследуемого имущества и т.д.

Таким образом, городские книги как важнейшая категория доку­ментации чешских городов существовали до конца XVIII в. Новое город­ское устройство вызвало к жизни и новые типы документов, которые пока изучены слабо.

Документы вотчинной администрации

В феодальных вотчинах канцелярии, обычно именуемые патримо­ниальными, возникают сравнительно поздно. В XV в. в шляхетских поме­стьях существовали лишь отдельные писари и нотарии, но и они выпол­няли свои функции только от случая к случаю.

В том же XV в. в развитии велькостатка происходят экономиче­ские изменения. Из хозяйства, получавшего доходы главным образом из крестьянской ренты, велькостатек постепенно превращается во многоот­раслевой комплекс с высоким уровнем товарного производства. Это об­стоятельство заставило землевладельцев более активно вникать в органи­зацию труда в вотчине и в управление ею. В интересах феодала было вес­ти более тщательный учет крестьянских повинностей, следить за процес­сом изменения в крестьянских держаниях земли. Потребовалось более тщательное, письменное оформление отношений между феодалом и кре­стьянами. Для организации управления хозяйством требовались распоря­жения, инструкции владельца земли и прочее. Необходимость ведения этой документации и породила вотчинную (панскую, патримониальную) канцелярию.

Ее документы делятся на две основные группы: 1. Документы цен­трального управления вотчины и 2. Документы отдельных поместий, зам­ков, дворов. К первой группе относятся документы: а) административного характера, например судебные, по организации агротехники и т.д.; б) финансовые - урбарии, учетные книги. Ко второй группе принадлежат и другие финансовые документы, например ведомости сбора податей, учета имущества, полугодовые отчеты о доходах и расходах. Обе группы взаимосвязаны, и соответствующие документы составлялись одинаково во всех ячейках вотчины.

Количество видов документов центрального управления постоянно увеличивалось. В XIV в. это были в основном ленные грамоты, материа­лы о передаче земли в другие руки и т.п. В конце XIV в. появились позе­мельные книги, в которых фиксировалось правовое состояние крестьян­ского имущества. С одной стороны, эти книги укрепляли права феодалов, а с другой - конкретизировали положение крестьян, их отношение к зем­ле. Появление поземельных книг объясняется тем, что постепенное про­никновение денежных отношений в структуру феодальной земельной собственности создавало необходимость фиксировать все сделки, касав­шиеся недвижимости, не только в интересах крестьян-держателей, но также и в интересах самих землевладельцев. Старейшей поземельной книгой является книга вотчины Островского монастыря, расположенного к югу от Праги. Она датирована 1390 г. Сохранилась также поземельная книга из Житениц, возникшая ок. 1472 г. Однако широкое распростране­ние эти книги получили в XVI в. Записи в них велись в хронологическом порядке, регистрируя основные факты: продажу, назначение опекунства над сиротами и все прочие правовые действия, связанные с крестьянским имуществом. Таким образом, поземельная книга - это документ, фикси­ровавший юридические права крестьян на землю.

Процесс организации правовых отношений в вотчине нашел свое выражение и в т.н. «судебных артикулах», юридически оформлявших судебную власть феодалов. Кроме того, существовали правовые книги частного происхождения, где фиксировались правовые обычаи древних времен. Но известна лишь одна такая книга: за период 1389 - 1429гг. вотчины Рожмберков. Для организации производственного процесса в вотчине феодалом составлялись хозяйственные инструкции, т.е. своеоб­разные практические руководства. Старейшая хозяйственная инструкция относится ко второму десятилетию XVI в.

Среди документов финансового характера первое место занимает урбарии. В урбариях содержались перечни денежных податей, натураль­ных взносов и отработочных повинностей, которые владелец вотчины получал с крестьян, как правило, два раза в год: весной в день св. Иржи и осенью в день св. Гавла. Структура урбария в XIII-XV вв. имела две раз­новидности: 1. Урбарий-список, где в определенном порядке перечисля­лись деревни, указывалось число наделов (ленов) и других земельных участков, с которых феодал получал подати в каждой деревне, а также размеры выплат, причитавшихся с единицы земельного надела. В заклю­чительных строках каждого списка указывалась итоговая сумма денеж­ных выплат. 2. Урбарий-учет. Здесь приводился список держателей взно­сов, натуральных и отработочных повинностей, а в заключение - опять же общая сумма причитающихся доходов.

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.) 45

В Чехии старейшим сохранившимся подобным документом явля­ется фрагмент урбария 1283 г., содержащий перечень выплат, причитав­шихся от подданных Пражского епископства. От XIV в. сохранилось не­сколько урбариев монастырей: монастыря Поглед - 1329 г., Збраславско-го - 1333 г., Августинских каноников в Роуднице над Лабой - 1340г., Осекского - 1347 г. и др. Вообще сохранились в основном урбарии цер­ковных феодалов. Старейшим светским урбарием является Рожмберкский 1379 г., за ним следует Фридландский 1409 г. Незначительное число ур­бариев светских вотчин объясняется частыми изменениями в составе крупных владений (например, деление между наследниками и т.п.) и во­обще тенденцией к распаду вотчины. В этих условиях составлять урбарии не имело смысла.

Как исторический источник для изучения экономического положе­ния вотчины урбарии весьма односторонен. Это, собственно, предписа­ние о взимании податей. Истинное же выполнение этих предписаний по­казывают учетные книги. Они составлялись на основании вполне кон­кретных, уже полученных взносов и представляли собой фиксацию ре­зультатов финансовых действий. Книги делились на две части. В первой кратко, в хронологическом порядке фиксировались денежные поступле­ния. Во второй - в более подробной форме - все выдачи и расходы. В заключение приводилась сумма чистого дохода (остаток). Известно, что старейший учетный материал такого рода составлен в 1382-1383 гг., од­нако он не сохранился.

Документальный материал феодальных (патримониальных) канце­лярий является важным источником для изучения структуры феодальной вотчины, ее доходов, феодальных повинностей. Он показывает, что в Че­хии с середины XIII в. денежная рента была главной формой эксплуата­ции крестьян. Использование историками этого материала позволяет просле­дить динамику развития феодальной ренты, феодальной вотчины и крестьян­ского хозяйства и сделать вывод о некоторых закономерностях развития фео­дализма вообще.

В связи с этим документы патримониальных канцелярий широко ис­пользуются учеными, исследующими период феодализма. Наиболее важные источники такого рода опубликованы чешскими историками. Чешская исто­риография уделяет большое внимание изучению документов вотчинного управления. Русские ученые также использовали эти виды источников, осо­бенно урбарии. Отрывки некоторых переведены на русский язык.

С развитием предпринимательства и торговли, а затем и капитали­стических отношений, в управлении феодальной вотчиной происходят изменения. Традиция устного разбирательства дел, характерная для сред­невекового периода, прекращается. Увеличивается письменная докумен-

тация. Меняют свое содержание старые (по названию) виды документов. Так, урбарии, представлявший собой в средние века более или менее под­робную перепись крестьянских податей и платежей, в XVII и XVIII вв. превращается в опись всего обширного хозяйства. В нем не только фик­сируется весь материальный состав вотчины, но и определяется возмож­ный доход разных производственных отраслей хозяйства. Такие «допол­ненные» урбарии служат основой для определения цены панства при его продаже. На них же опирались и первые кадастровые описи, о которых говорилось выше. В отличие от предшествующего периода, в XVI в. ур­барии имелись уже в большинстве панств. Существовали даже письмен­ные рекомендации по составлению урбариев. В XVIII в. кадастры оттес­нили этот вид хозяйственных документов на задний план. Но как книги, в которых записывались доходы той или иной части панства, урбарии про­существовали до 1848 г. Также и поземельные книги («грунтовницы»), широко распространившиеся в XVI в., претерпели определенную эволю­цию. Возникло несколько типов таких книг. По ним можно узнать о сме­не владельцев участков земли, о ценах на участки, о распределении иму­щества между наследниками и выплатах с каждой из выделенных частей. Иногда в грунтовницах встречаются обширные описания живого и мерт­вого инвентаря, запасов зерна и т.п., записи о долгах владельца участка и прочее. Таким образом, поземельная книга стала содержать подробные сведения о крестьянском хозяйстве в целом. Особенностью этого вида источников является то, что в чешской среде грунтовницы всегда писа­лись на чешском языке. Поземельные книги просуществовали до конца патримониальной администрации и в 1850 г. были сданы в земский суд, а затем - в государственный архив.

В позднее средневековье широко распространились т.н. уставы, которыми феодальные владельцы панства нормировали жизнь населения. Эти своеобразные законники представляют собой сочетание хозяйствен­ных и административных распоряжений и рекомендаций. Появилось так­же (и сохранилось до наших дней) большое количество хозяйственных инструкций. Важнейшие из них изданы чешским ученым Й. Калоусеком в 1905 г. Этот источник дает (помимо богатейших сведений об отраслях хозяйства и его организации) возможность судить об административном аппарате вотчины, который тоже претерпел некоторые изменения в XVI в. по сравнению с предшествующим периодом. Высший чиновник в панстве назывался теперь «гейтман» (hejtman) или «главноуправляющий» (Oberamtsmann, vrchni). Он вел все административное и хозяйственное управление. Следующим в иерархии поместной администрации был пур-крабий, управляющий исключительно хозяйством. В его распоряжении состояло несколько писарей, ведших различные типы учетной докумен-

46

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

47

тации, записи о численности скота, о потреблении кормов и соломы, об удойности, о выработке масла и сыра. Особые ведомости учитывали уро­жай, нормы высева, намолот зерна, продажу и куплю всех видов земле­дельческой продукции. Подробные сведения имелись о ведении лесного и рыбного хозяйства вотчины. В канцелярии пуркрабия велись подробные списки работников, давались предписания о распределении работы на отдельных участках хозяйства, о числе рабочих дней. За денежные дохо­ды панств и их учет отвечал еще один чиновник - казначей (důchodní). Он же получал все денежные взносы от крестьян, вел книги денежных посту­плений, периодических доходов и расходов, книги долгов, списки денеж­ных чиншей.

Таким образом, денежная документация была основой управления всем хозяйством вотчины. Реформы XVIII в. значительно ограничили права феодалов в отношении крестьян. После отмены личной зависимо­сти в 1781 г. феодалы потеряли судебную власть над подданными. Пат­римониальное управление все более подчиняется государственным орга­нам власти. На последней стадии существования патримониальной адми­нистрации землевладелец вообще уже управлял вотчиной не лично, а только через канцелярию. Теперь в ней ведется весьма обширная коррес­понденция, в том числе и с органами власти. Далее владелец поместья направляет своим чиновникам письменные распоряжения, инструкции, объявляет выговоры за нерадивость, делает запросы и т.д. Гейтман и дру­гие чиновники в своих донесениях сообщают пану различные сведения, дают объяснения, отвечают на вопросы. Вся эта переписка заносилась в специальные книги на немецком языке. Таким образом, несмотря на по­степенное соединение патримониальной администрации с государствен­ной (в отношении крестьян, налогов и т.п.), объем актового материала поместных канцелярий увеличивается вплоть до момента ликвидации самой администрации в результате революции 1848-1849 гг.

Материалы патримониальных канцелярий периода позднего средневе­ковья обладают большой ценностью для историка. В них часто сохраняются сведения, характеризующие жизнь поместья до мельчайших подробностей, а это значит - жизнь широких слоев чешского крестьянства, народа.

Основная масса этого материала находится в чешских архивах и широко используется исследователями при изучении социальной и эко­номической истории Чехии XVI-XVIII вв. Издано же таких источников сравнительно немного, и они еще недостаточно изучены. Русские и со­ветские историки этим материалом не занимались.

Юридические памятники относятся к источникам официального происхождения. В Чехии они сохранились в двух основных формах - в виде актового материала (грамот, статутов) и в виде юридических книг. Кроме того, имеются юридические сочинения отдельных лиц, описы­вающие правовые институции своего времени и предлагающие их усо­вершенствование, но не введенные в практику правовой жизни.

Наиболее ранним юридическим памятником актового характера является фиксированное право короля Вратислава (вторая половина IX в.), определяющее положение немецкой общины в Праге. Чрезвычай­но важным источником для изучения законодательства династии Прже-мысловцев является памятник, известный под названием «Статуты Кон­рада» (конец XII - начало XIII вв.). Это документы того периода, когда в Чехии консолидируется светское землевладение и подготавливается пе­реход от феодальной раздробленности к высшим формам феодальной государственной жизни, намечается укрепление государственной власти.

Древние правовые обычаи и практические юридические рекомен­дации фиксировались в правовых книгах. Старейшая из них, т.н. «Рож-мберкская книга», написана, вероятно, Петром из Рожмберка (1282-1347), главою панского рода, который в первой половине XIV в. занимал высшие земские должности. Книга была найдена в его архиве и потому известна еще как «Книга старого пана из Рожмберка». Памятник написан на чешском языке, содержит тексты, фиксирующие древние правовые обычаи, происхождение которых относится, несомненно, к значительно более ранним временам, чем соответствующие записи. Автор представил эти обычаи в системе, дал касающиеся их практические рекомендации и таким образом составил руководство для судебной практики.

Крупнейший памятник юридического характера - кодекс основных принципов феодального права XIV в., чешский законник «Codex Carolinus», известный в литературе со времени его первого издания в 1617г. под названием «Majestas Carolina». Он был составлен на латин­ском языке в 1351-1353 гг. по инициативе и при участии Карла IV как комплексный свод правовых обычаев и проверенных практикой юриди­ческих норм. «Маестас Каролина» содержит 109 статей, сформулирован­ных таким образом, чтобы осуществить основную идею - укрепить поло­жение короля в материальной, политической и судебной сферах. Уже в предисловии Карл подчеркивал тезис о божественном происхождении королевской власти, как даре божьем, преподнесенном людям через по­ставленного Богом же справедливого короля. Экономическая основа ко­ролевской власти усиливалась в статьях законника тем, что королевское

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

49

имущество объявлялось неотчуждаемым. Усиление королевской власти должно было достигаться также ликвидацией права пожизненно и на­следственно занимать должности в земских учреждениях, что в предше­ствующие годы приводило к захвату власти панской олигархией. Закон­ник предписывал всем королевским чиновникам владеть чешским язы­ком. Из других пунктов важное значение имели те, которые касались феодального суда. В уголовном судопроизводстве отменялись «божьи суды» (ордалии), то есть испытания раскаленным железом и водой, за­прещались такие наказания, как выкалывание глаз, отрезание носа, уха или руки. Ряд пунктов законника касался шляхетского имущества. На­пример, если шляхтич умирал без прямых наследников, его имущество переходило к королю («право мертвой руки»). Без согласия короля нельзя было имущество ни завещать ни дарить. Также и раздел шляхетских име­ний подлежал надзору короля.

Все эти и многие другие пункты показывают, что идея усиления и централизации королевской власти получила в законнике весьма яркое выражение. Чешские паны не могли согласиться с таким поворотом со­бытий. Прежде всего, они не желали признать пункт о неотчуждаемости королевского имущества, т.к. это лишило бы их возможности расширять свои владения за счет королевских. Кроме того, король посягал на фео­дальные правовые институции, которые паны всегда считали исключи­тельно собственным доменом. Неприемлемо для чешской шляхты было и запрещение законником жестоких форм наказания «провинившихся» подданных. Ограничение феодального произвола расценивалось панами как вмешательство в их дела и нарушение прав, которыми они пользова­лись уже более 150 лет.

«Маестас Каролина» был направлен не против шляхты как тако­вой, а только против ее чрезмерной власти. Но и это обстоятельство по­служило причиной неприятия законника панами на сейме 1355 г. Шляхта не только отвергла «Маестас Каролина», но и потребовала, чтобы закон­ник был официально объявлен недействительным. Карл IV был вынужден пойти на это, что и провозгласил грамотой от 6 октября 1355 г.

Таким образом, при оценке «Маестас Каролина» как источника нужно иметь в виду не только односторонность, свойственную всем юри­дическим памятникам, но и тот факт, что законник вообще не был введен в практику, оставшись лишь проектом.

Далее, к правовым памятникам XIV в. относится «Ordo iudici terrae», написанный, как видно уже из названия, на латинском языке. Он возник приблизительно в середине XIV в., является опытом кодификации деятельности земского суда, но содержит много новшеств из числа пред­ложенных Карлом IV в «Маестас Каролина». В конце XIV в. чешские

юристы переработали «Ордо юдици терра» в соответствии с теми изме­нениями, которые произошли в правовых нормах и обычаях. Так возник «Порядок земского права» (Rád práva zemského).

Весьма интересен памятник «Порядок коронации короля и по­рядок благословения королевы». Он составлен Карлом IV перед его коронацией в 1347 г. Этим документом и руководствовались при корона­ции Карла IV. В нем изложена последовательность обрядов, так что это ценное свидетельство обычаев при дворе XIV в.

В конце XIV в. появился еще один юридический памятник - « Чеш­ские земские права» (Práva zemská česká). Его написал пан Ондрей из Дубы (ок.-1326-1412). Он 50 лет прослужил в земском суде и продолжи­тельное время занимал должность высшего земского судьи. Служил он и при Карле IV и его сыне Вацлаве IV. Последнему он и посвятил свое со­чинение. В отличие от предшественников, записывавших правовые обы­чаи без широкого их осмысления, Ондрей из Дубы определяет само поня­тие права, время возникновения чешского права, намечает его виды. За­тем в книге описываются нормы различных видов права. Книга имеет большую ценность не только как доказательство высокого уровня про­фессиональной работы в области права, но и по содержащемуся в ней фактическому материалу об экономических, социальных, бытовых и про­чих сторонах жизни чешского общества в XIV в.

Традиция создания юридических сочинений, возникшая в конце XIV - начале XV в., продолжалась и дальше, а на рубеже XV и XVI вв. появилось лучшее в Чехии произведение этого вида, а именно сочинение Викторина Корнелия из Вшегрд (1460-1520) «О правах, судах, досках земли Чешской девять книг». Оно возникло в 1497 г. в связи с тем, что господствовавшая тогда в Чехии панская клика стремилась провести ко­дификацию чешского права в ущерб городам: между панством и города­ми шла ожесточенная экономическая и политическая борьба. Книга напи­сана на чешском языке и окончена в 1499 г. Но признания она не получи­ла; политическая и правовая концепция автора, направленная на защиту интересов низшей шляхты и горожан, потерпела крах. Сочинение так и не было опубликовано при жизни Викторина.

В XV в. появилась первая юридическая книга в Моравии. Ее ав­тор - крупный государственный и политический деятель, представитель панского сословия Цтибор Товачовский из Цимбурка (ок. 1438-1494). С 1464 г. он был «дворским судьей», а с 1469 - «высшим гетманом марк­графства Моравского». Его книга называлась «Запись древних обычаев, порядков и привычек и организация права в маркграфстве Моравском», но в литературе получило распространение сокращенное название - «То-вачовская книга». Автор с аристократических позиций излагает земские

50 Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

привилегии, говорит о высших учреждениях, суде и земских досках мо­равских и ревностно защищает права на основании старых обычаев и правовых норм. Товачовская книга написана по-чешски и издана в XIX в.

Оригинальным юридическим памятником является т.н. «Дрновская книга» - сборник записей отдельных правовых норм, а также не подчиненный никакой определенной системе набор юридических казусов, актуальных для соответствующей эпохи. Основу сборника создал в 30-х гг. XVI в. пан Цти-бор Дрновский из Дрновиц. Впоследствии в сборник вносились дополнения и изменения, так что возникло несколько его вариантов. Подобных сборников сохранилось еще несколько, они относятся ко второй половине XVI в.

Еще одним видом юридических памятников являются официаль­ные законники, именовавшиеся земскими установлениями (zemské zřízení). Первая такая кодификация чешского земского права была осуще­ствлена в 1500г., когда чешский сейм одобрил законник, получивший название «Владиславские земские установления» (по имени короля Владислава). Им предстояло стать общим чешским законником, содер­жащим нормы частного, процессуального, уголовного и государственно­го права. Однако все упомянутые нормы были сформулированы в интере­сах панства и рыцарства, поэтому в течение XVI в. «Владиславские зем­ские установления» подвергались переработкам и дополнениям.

Последним законником рассматриваемого периода в Чехии было «Обновленное земское устройство» 1627 г., зафиксировавшее фактиче­скую ликвидацию независимости чешского государства вследствие пора­жения сословного восстания 1618-1620 гг.

Также и в Моравии в 1535 г. было принято «Земское устройство Маркграфства Моравского» (Zřízení Markgrabství Moravského о soudu zemském), созданное комиссией моравских сословий на основе книг То-вачовской и Дрновской. Однако ввиду того, что здесь права сословий имели преимущество перед правами короля, Фердинанд I, стремившийся к централизации власти и установлению абсолютизма, не позволил вне­дрить в практику нормы законника. И только в 1604 г. было издано «Мо­равское земское устройство» (Moravské zemské zřizeni), которое оказа­лось последним.

Используя юридические источники для характеристики развития исторического процесса, исследователь должен иметь в виду тот факт, что правовые памятники содержат лишь предписания о действиях в опре­деленных ситуациях, но ничего не говорят о действительном ходе собы­тий, об их причинах и следствиях. Этим они отличаются как от других официальных, так и от описательных источников. Кроме того, юридиче­ские памятники не отражают полностью действительного положения ве­щей, т.к. не дают нам сведений о случившихся на практике отклонениях

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

от правовых предписаний. В то же время в юридических памятниках име­ется богатый материал для исследования экономического развития и со­циальной структуры общества, взаимоотношений классов и сословий, поли­тического, экономического и правового положения всех слоев общества.

Чешские источники юридического характера почти все изданы как в оригинале (преимущественно латинском), так и в переводе на чешский. О них существует богатая литература, результат исследования этих па­мятников чешскими и частично немецкими учеными. Русская наука мало интересовалась историей чешского права. На русском языке имеются упоминания об отдельных ее моментах в общих работах, переводы не­больших отрывков юридических памятников и несколько статей. Но по­следние к нашему времени почти полностью устарели.

Литература к разделам:

Документальные источники Источники юридического характера

1. Лаптева Л.П. Письменные источники по истории Чехии периода феодализма (до 1848 г.). М, 1985.

2. Душкова С. Чешский дипломатарий // Археографический еже­ годник за 1980 г. М., 1981. С. 69-79.

3. Памятники феодального государства и права стран Европы. Хрестоматия. М., 1961.

52

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

53

Повествовательные источники

Повествовательные источники (или «нарративные» - от лат. narra-tio- «рассказ») составляют значительную часть источниковой базы чеш­ской истории феодального периода. В отличие от документального мате­риала, они отражают исторические факты через призму восприятия авто­ра, передают исторические события в том виде, как они преломлялись в его сознании. Повествовательные источники всегда субъективны и тре­буют тщательной проверки, однако без их использования картина исто­рического процесса не может быть полной. Повествовательные источни­ки фиксируют такие факторы, которые не поддаются официальному уче­ту, например нравы, быт, способ мышления массы людей, взаимоотно­шения в обществе и т.д. К ним относятся анналы, легенды (жития свя­тых), хроники, мемуары и дневники, биографии, корреспонденция.

Анналы - простейший вид повествовательных источников. Это -запись отдельных событий и фактов по годам в форме простой регистра­ции. Само слово происходит от лат. annales, а то, в свою очередь, от annus- год. В Чехии анналы велись в монастырях и костелах. Так, из­вестны «Войтховы анналы» X в., которые велись в Бржевновском мона­стыре, основанном пражским епископом Войтехом в 993 г., далее -Пражские анналы, охватывающие период 894-1220; анналы Градишт-ско-Опатовицкого монастыря (с 893 по 1158 г.); компиляция под назва­нием «Богемские анналы» X - начала XIII в. Велись анналы и позднее, их текст использовался, в частности, для составления хроник. Но в целом их до нашего времени дошло немного.

Легенды, или жития, - первый действительно повествовательный ис­точник в Чехии. Это - полуправдивые или полностью вымышленные повест­вования о христианских святых, их жизни, деяниях и «чудесах». Биографиче­ские моменты в житиях подчинены прославлению святого и мест его деяний. Историческая достоверность фактов оттесняется на задний план: на один уро­вень ставятся правда и вымысел. Однако в легендах могут быть сведения о событиях, не известных из других памятников, поэтому они и включаются в число исторических источников. Легенды составлялись для практических потребностей тех монастырей и костелов, в которых легендарные герои были погребены. Житие предназначалось для распространения сведений о сотво­ренных святым чудесах, чтобы привлечь к монастырю или костелу побольше паломников. Создавались легенды в течение всего феодального периода (да и позднее) по мере потребности церкви в новых святых. Но как исторический источник они рано отошли на задний план - по существу с появлением первых хроник. Относительную историческую ценность за легендами можно признать лишь для раннего периода чешской истории.

54

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

55

Существует 4 цикла легенд, отражающих политическую борьбу в ран­нем Пржемысловском государстве: о св. Людмиле, св. Вацлаве, св. Прокопе и св. Войтехе. Наиболее распространенными были святовацлавские и свя-толюдмильские легенды. Их возникновение связано с борьбой за княже­скую власть. Когда в начале X в. в Чехии укрепилась династия Пржемы-словичей, князь Вратислав (ок. 915-921 гг.) успешно довершил процесс объединения отдельных чешских племен. После его смерти власть захва­тила супруга Вратислава Драгомира (сыновья Вацлав и Болеслав были еще несовершеннолетними). Вступив в конфликт со свекровью Людми­лой, Драгомира приказала задушить старую княгиню, что и было испол­нено 15 сентября 921 г. Часть знати выступила против Драгомиры и с помощью баварского князя Арнульфа посадила на престол Вацлава. По­ложение его было тяжелым. Пржемысловскому государству угрожали многочисленные враги. В 929 г. на Чехию напал немецкий король Ген­рих I Птицелов. Вацлав, потерпев поражение, обязался выплачивать Ген­риху дань и соблюдать мир. Это вызвало недовольство части феодалов, во главе которых встал Болеслав. Пригласив Вацлава в свою резиденцию, Болеслав 28 сентября 935 г. приказал убить брата и захватил власть. Следует учесть, что Вацлав, управляя государством, поддерживал христианство. По­этому церковь канонизировала его и княгиню Людмилу, о них были написаны легенды на латинском и старославянском языках. В этих святолюдмильских и святовацлавских легендах подчеркивается божественное происхождение ди­настии Пржемысловичей, власть ее объявляется священной. Святовацлавские легенды получили широкое распространение, их старославянские варианты были известны, в частности, и на Руси.

Весьма интересны святопрокопские легенды. Они возникли в Са-завском монастыре, основанном в 30-е г. XI в. монахом Прокопом. Мона­стырь был центром славянского богослужения и славянской книжности. Однако он не мог устоять в борьбе с официальной латинской чешской церковью, и в конце XI в. славянское богослужение было ликвидировано, а монахи изгнаны. Но в том же XI в. здесь возникла церковнославянская легенда о св. Прокопе, ставшая основой целой группы более поздних ле­генд. В святопрокопских легендах много народных элементов - упомина­ний о лишениях и заботах простого люда. Произведения написаны с пози­ций чешского патриотизма и, естественно, отражают явления чешско-немец­кого антагонизма эпохи.

Цикл легенд о св. Войтехе написан на латинском языке за преде­лами Чехии.

Наряду с легендами к числу нарративных источников относятся биографии. Они отличаются от легенд тем, что описывают жизнь обыч­ных людей (а не святых), поэтому в них не обязательно должны, хотя и

могут, присутствовать чудеса, видения и прочие атрибуты агиографиче­ских сочинений. Более того, биографии освещают жизнь не только ду­ховных, но и светских лиц. В отличие от хроник, описывающих события той или иной эпохи в определенной стране, биографии сосредоточивают повествование вокруг отдельной личности.

Биографии существовали уже в средние века. В них нередко со­держится материал, не дошедший до нас в других источниках: утраченная корреспонденция, свидетельства современников, высказывания той лич­ности, которой посвящено сочинение, и т.д. Недостатком биографий яв­ляется их, как правило, апологетический тон, превознесение достоинств описываемой личности. Эта особенность искажает действительное поло­жение вещей и вызывает недоверие к источнику в целом.

К старейшим в Чехии относится автобиография императора Карла IV (XIV в.). Большой интерес представляет жизнеописание (на ла­тинском языке) первого пражского архиепископа Арношта из Пардубиц (ок. 1310-1364). Это была выдающаяся личность не только в масштабах Чехии, но и всей Европы. Биография написана в 1364-1368 гг. Автор ее -ученый муж, современник архиепископа, декан Вышеградского капитула Вилем из Лесткова. Весьма интересно жизнеописание Яна Милича из Кромержижа (ок. 1328-1374), одного из предшественников реформации в Чехии. Его идеи об исправлении церкви нашли приверженцев, а один из его учеников - Штепан из Кромержижа - написал на латинском языке его биографию, прославлявшую жизнь и свершения проповедника.

В биографиях XIV в. еще много агиографических элементов. Иной характер носят биографии, написанные в XVI в. Одна из них - «Жизнь Яна Августы» Якуба Билека. Ян Августа (1500-1572) был епископом Общины чешских братьев и активно участвовал в общественной и рели­гиозной жизни. Его схватили вместе с его помощником Якубом Билеком в 1548 г. Оба подвергались допросам за мнимое участие в восстании 1547 г., а затем были отправлены в суровое заключение в крепости Кржи-воклат. Августа находился здесь вплоть до 1564 г. Период этого заключе­ния и описан Билеком. Впоследствии сочинение, написанное на чешском языке, и получило название «Жизнь Яна Августы». Якуб Билек (1516-1581) был простым священником. В своем сочинении он описал то, что сам видел и пережил, оно является важнейшим и надежнейшим историческим источни­ком о жизни и деятельности одного го крупнейших представителей общест­венной и религиозной жизни эпохи.

Среди биографий светских лиц наиболее важны те, которые напи­саны Вацлавом Бржезаном (ок. 1569-1618), получившим хорошую ис­торическую и архивную подготовку в Общине чешских братьев, к кото­рой он сам принадлежал. Вацлав Бржезан - автор «Рожмберкской хроники»,

56 Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

57

пять томов которой описывают историю названного рода. В томе четвер­том содержится «Жизнь Вилема из Рожмберка (1535-1592)», а в пятом -биография Петра Вока из Рожмберка (ум. в 1611 г.). Названные лица являлись не только богатейшими землевладельцами Чехии, но и прини­мали активное участие в политической, религиозной и культурной жизни страны. Для составления биографии Бржезан использовал документы бо­гатейшего рожмберкского архива, а также ежедневные записи панов из Рожмберка и собственные заметки. Сведения надежны и точны, имеют большую историческую ценность. Изложение часто подтверждается и подлинными документами. И хотя оценки в сочинении чрезвычайно ску­пы, обе биографии - важнейший источник по чешской истории середины XVI - начала XVII вв.

Хроники являются основным видом описательных источников в средние века. Как и анналы, они излагают факты по годам, но описание последних гораздо подробнее. Если анналы просто регистрируют собы­тия, то хроники их оценивают и толкуют. Их задача - воздействовать и на текущую жизнь, и на будущее. Автор хроники - современник и свидетель по крайней мере части того, что излагает. Он оглядывается назад и выра­жает определенную тенденцию по отношению как к прошлому, так и к настоящему, проявляя тем самым свои личные устремления. Некоторые авторы средневековых хроник известны по имени, но большинство - ано­нимы. В Чехии, как, впрочем, и в остальной Европе, хронистами были в средние века, как правило, лица духовного звания - каноники, аббаты, монахи и т.д. В XV в. встречаются и светские хронисты, и чем ближе к новому времени, тем разнообразнее их социальный состав. В XVIII в. появляются и народные хроники, составляемые крестьянами, мещанами, чиновниками, учителями.

Характер хроник был различным. Одни описывали чешскую исто­рию «от сотворения мира» или «от рождения Христа» или «от прихода праотца Чеха», доводя изложение до современности. Другие излагали ка­кой-нибудь of дельный эпизод чешской истории большей или меньшей про­тяженности, насыщенный важными событиями. Широкое распространение получили также городские хроники, хроники монастырей, епископств, от­дельных местностей.

Характерной чертой хроник как жанра исторического повествова­ния было широкое заимствование хронистами материала у предшествен­ников, как правило - дословное, иногда с сокращениями и собственными дополнениями. Такой метод отнюдь не считался зазорным. Напротив, заимствованиями доказывалась образованность и эрудиция хрониста. Вплоть до нового времени в хрониках господствовал теологический взгляд на исторический процесс и на современные события.

Как исторический источник хроники претерпевали определенную эволюцию. Первоначально в них было много записей типа тех, которые характерны для анналов, но в дальнейшем хроники постепенно превра­щаются в исторические сочинения, имевшие своей задачей активное вмешательство в текущие политические события. После потери Чехией политической независимости в XVII в. хроникальная продукция утратила политическую остроту.

До XV в. хроники в Чехии писались почти исключительно на ла­тинском языке; по-чешски написана в XIV в. хроника т.н. Далимила. В том же XIV в. некоторые латинские хроники были переведены на чеш­ский язык. Со времен гуситского движения появляется большое число хроник на чешском языке (пишутся наряду с латинскими), а с XVII в. многие хроники, особенно городские, пишутся и по-немецки.

Хроники XII - середины XIV вв.

Хроника Козьмы Пражского. Первая в Чехии хроника появилась в XII в. Ее автор - декан Пражского капитула Козьма. О его жизни извест­но только то, что он сообщает о ней в своем произведении. Незадолго до смерти (1125 г.) он называет себя 80-летним старцем, так что годом его рождения можно предположительно считать 1045. Место рождения точно не известно, но это определенно Чехия. Есть предположения, что Козь-

ма- отпрыск шляхетского рода, однако это не доказано. Образование Козьма получил, вероятно, в школе при Пражском костеле, где одновре­менно выполнял функции, свойственные низшему духовенству. Прибли­зительно к 1074 г. Козьма отправился учиться за границу - в школу из­вестного магистра Франка Кельнского в Люттихе (Льеже, современная Бельгия), где изучал грамматику и диалектику.

Сочинение Козьмы написано на латинском языке и называется «Chronica Bohemorum». Время создания точно не определено, большинство исследователей датируют ее периодом от 1119 - 1122 по 1125 г. Умер хро­нист 21 октября 1125 г., о чем в тексте хроники сделана запись другим лицом.

Хроника делится на три «книги», то есть части или раздела. Сте­пень достоверности отдельных частей неодинакова. На основании собст­венных впечатлений и достоверных свидетельств Козьма мог написать лишь часть второй и третью книгу. Исторические источники он использо­вал при описании событий от 894 г. и позднее. Кроме отечественных ис­точников Козьма знал также иностранные хроники и агиографические сочинения, имел отличную эрудицию в античной литературе, откуда чер­пал стилистические приемы и сюжеты. Но главным литературным образцом

58

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

для него была «Хроника Регинона», аббата монастыря в Прюме (ум. в 915 г.), из этого произведения Козьма взял для своей книги целые пассажи.

Хроника Козьмы - важнейший источник для изучения того време­ни, которое в ней описано. Но в ней много неточных дат, особенно в от­ношении событий ранних, очевидцем или хотя бы современником кото­рых Козьма не был или которые стерлись в его памяти за давностью лет. Неточности касаются как хронологии, так и фактов. Наиболее надежна книга третья (1092-1125 гг.), но и здесь не упомянуты некоторые важные факты. Как и любой автор, Козьма не свободен от влияния современных событий и общества на его описания. В хронике заметна тенденциозность по отношению к ряду правителей - чешских князей, неоправданное вос­хваление одних и предвзятость к другим. Пристрастность Козьмы выра­жается и в том, что он полностью исключил из хроники историю Сазав-ского монастыря и даже не упомянул о нем, поскольку в этом монастыре существовала славянская литургия. И хотя в XI в. славянское богослуже­ние было ликвидировано, Козьма, как представитель официальной латин­ской церкви, умолчал о «схизматиках». Таким образом, Козьма защищал конкретные интересы и потребности церкви и в соответствии с этим ис­кажал события и даже подделывал документы. И тем не менее «Хроника» Козьмы является выдающимся памятником письменности.

Как и все другие средневековые хроники, сочинение Козьмы не научное, а литературное произведение, ибо в средние века история и ли­тература не были дифференцированы. По обычаю своего времени, Козь­ма обращал значительное внимание на занимательность изложения, под­час в ущерб правдивости.

Хроника Козьмы часто переписывалась в монастырях и иногда допол­нялась новейшими данными. Так возникли ее продолжения вплоть до конца XIIIв. Кроме того, сочинение Козьмы было источником для позднейших хронистов. В 1962 г. хроника Козьмы была переведена на русский язык.

Продолжатели Козьмы. В двух старых рукописях сохранилась хроника, дополняющая прежний текст различными сведениями из исто­рии Сазавского монастыря и продолжающая события до 1162 г. Она на­писана неизвестным монахом указанного монастыря. Далее сохранилась летопись, где продолжение хроники Козьмы доведено до 1142 г. - «Хро­ника каноника Вышеградского». Каноник Вышеградский и Сазавский монах именуются первыми продолжателями Козьмы. Есть еще лето­писный свод из нескольких разнородных сочинений, получивший назва­ние «вторые продолжатели Козьмы».

«Хроника Сазавского монаха» является первым продолжением со­чинения Козьмы, находится под его непосредственным влиянием, а по­тому изобилует стилистическими украшениями, заимствованными у

Козьмы, не достигая однако литературного уровня первой чешской хро­ники. Сазавский монах приводит точные и надежные сведения, его изло­жение совершенно беспристрастно, в чем и состоит особая ценность хро­ники как исторического источника. Кроме того, она представляет собой новый для своего времени тип исторической хроники - монастырской.

Хроника т.н. Вышеградского каноника излагает события с 1126 по 1142 г. Это второй вариант продолжения хроники Козьмы. Видимо, хро­нист был чехом, к тому же для своего времени хорошо образованным. Имя его неизвестно, но ясно, что он - современник описываемых собы­тий. Это сочинение не достигает уровня хроники Козьмы как по стилю, так и по описанию и осмыслению фактов. Зато оно весьма достоверно и потому принадлежит к важнейшим источникам по чешской истории.

Вторые продолжатели Козьмы. Это целый комплекс хроник и повествований, доводящий изложение чешской истории до 1283 г.

К наиболее ранним сочинениям этого комплекса относится хрони­ка Винценция. Автор называет себя нотарием и каноником Пражского костела, других сведений о нем нет. По происхождению он был, вероят­но, чехом. Хроника описывает события с 1140 по 1167г., а написана в период ок. 1168-1174 г. В ней говорится о борьбе за власть между чеш­скими феодалами, о крестовом походе 1147г. на Иерусалим и другом крестовом походе - против пруссов, в котором участвовал Оломоуцкий епископ Генрих Здик, и т.д. Однако ядром повествования является описа­ние похода чешского короля в Италию, осада и покорение Милана. Как участник событий автор изображает их весьма живо и подробно. Сведе­ния его весьма надежны, кроме тех, которые заключены в первых главах, где много хронологических неточностей. По неизвестным причинам текст хроники внезапно обрывается.

Дело Винценция продолжил Ярлох (Герлах), аббат премонстранс-кого монастыря в Милеве (1165-1234). Его хроника начинается с послед­них сведений Винценция и заканчивается 1198 г. (во всяком случае, до этого года сохранился текст сочинения). Точную дату создания хроники установить невозможно, окончательная редакция может быть отнесена к периоду 1215-1222 гг. Хроники Винценция и Ярлоха в основном описы­вают международную политику чешских государей второй половины XII в. И хотя сведения не представляют собой систематического изложе­ния политической истории, а экономические и политические вопросы -как и в других средневековых хрониках - вообще не затрагиваются, все же указанные сочинения являются важнейшими описательными источни­ками чешского происхождения об этом периоде истории.

Другие части этого цикла написаны неизвестными авторами. Мож­но только предполагать, что это были представители пражского духовенства.

60

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

61

Збраславская хроника. Это выдающийся исторический источник и памятник литературы, самая обширная хроника догуситского периода, освещающая события с 1278 по 1338г. Написана она двумя авторами. Первый - аббат Отто - писал хронику с 1305 по 1314 г. и создал лишь небольшую ее часть: главы 1-51 первой книги. Все же сочинение состоит из трех книг, 180 глав. После смерти Отто (1314 г.) хронику продолжал Петр, избранный в 1316г. аббатом Збраславского монастыря. Он родился между 1260 и 1270 гг. в Житаве (Циттау), получил блестящее образование и обладал недюжинными литературными способностями. Петр принимал активное участие в политической жизни Чехии и уже в 1309 г. выполнял важные дипломатические и другие акции при германском императоре. В политической жизни эпохи Петр был важным действующим лицом. Умер он ок. 1339 г. (точных сведений нет). Петр Житавский не только закончил первую книгу Збраславской хроники, но и написал еще две, т.е. стал ав­тором большей части сочинения. Эта часть отличается разнообразием и богатством содержания, широтой освещения вопросов, их самостоятель­ной оценкой и высокой степенью достоверности. Если автор начала хро­ники ставил своей задачей прославить Вацлава II как основателя Збра­славского монастыря, то Петр описывал в основном события, которые проходили не только у него на глазах, но и при его участии и под его влиянием. Не ограничиваясь положением дел в Чехии, Петр сообщал много сведений и по истории Центральной Европы в целом. События он комментировал и оценивал с позиций высшего духовенства, а именно тех его кругов, которые были заинтересованы в сильной королевской власти в Чехии и выступали против феодального своеволия. Одновременно Петр Житавский предстает в хронике как сторонник чешского патриотизма. Будучи немцем*, Петр тем не менее выступает от имени чехов, а «немца­ми» называет лишь тех, кто постоянно живет на территории Германской империи. С позиций такого патриотизма Петр относится и к папской ку­рии, не одобряя ее вымогательскую политику в отношении европейских государств. Описание событий в хронике доведено до февраля 1338 г.

Большое историческое значение материала хроники объясняется как личностью автора, так и его общественным положением. Петр был не только образован, но и обладал богатым жизненным опытом и широким кругозором. Из многих наблюдений он выбирал наиболее значительные сведения, объяснял причины и следствия важнейших явлений. Положение Петра в обществе давало ему возможность знать больше других

* Из немцев состоял вообще весь цистерцианский орден в Чехии, в том числе и монахи Збраславского монастыря. Немцем был и Отто.

современников, в том числе и хронистов. Кроме того, Петр имел хороших информаторов, имена которых приводит в сочинении. Поэтому и те со­бытия, свидетелем которых Петр не был, описываются на основании на­дежных данных. Латинский язык Петр знал в совершенстве, о чем свиде­тельствует не только сама хроника, но и другие сочинения Петра. Родным его языком был немецкий. Владел он также чешским и французским. Петр был также незаурядным поэтом своего времени.

Методологической основой образованности Петра, как и всякого другого хрониста, была Библия. Ее текст вошел в плоть и кровь сознания хрониста, для его стиля типичны многочисленные дословные цитаты из Библии, библейские обороты речи, следование библейским образцам в описаниях. Текст хроники ценен не только своей достоверностью, но и большим количеством вставленных в него копий папских, императорских и других грамот, обычно переписанных полностью. Этими документами контролируется точность повествования, особенно если те же грамоты сохранились и в других сводах. Вставлены в текст также пророчества, записи о сенсационных событиях, записи бесед на политические темы, аллегорические сочинения и т.д.

Таким образом, Збраславская хроника - ценный описательный ис­точник о событиях XIV в., современных автору, который является защит­ником интересов высшего духовенства и с этих позиций смотрит на про­исходящее. Хроника была хорошо известна современникам и потомкам, из нее черпали материал и последующие хронисты.

Хроника т.н. Далимила. Приблизительно в 1313-1314 гг. возник­ло интересное литературное произведение - чешская рифмованная хро­ника. В XVI в. хронист Вацлав Гаек приписал ее авторство Далимилу Ме-зержичскому, канонику Болеславскому. Впоследствии была убедительно доказана ошибочность этой атрибуции, да и вообще существование тако­го каноника как исторического лица сомнительно. Тем не менее за хро­никой укрепилось название «Далимиловой», разумеется с добавлением «так называемой». Это произведение появилось в период ожесточенной борьбы за чешский престол после прекращения династии Пржемыслови-чей. На чешский трон претендовали иностранные, главным образом не­мецкие, феодалы, и среди чешского дворянства были их сторонники. Борьба закончилась воцарением Яна Люксембургского в 1310г. Его вступлению на престол весьма способствовал автор Збраславской хрони­ки Петр Житавский. Однако Ян Люксембургский вскоре разочаровал своих приверженцев, наводнив Прагу и Чехию немецкими сановниками, и борьба в стране вспыхнула с новой силой. Чешская шляхта не хотела ус­тупать своей власти и добивалась изгнания иностранцев. Понятно, что вся эта эпоха характеризуется сильными антинемецкими настроениями чеш-

62

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

63

ской шляхты и ростом ее самосознания. В такой обстановке и возникло первое историческое сочинение на чешском языке - рифмованная хрони­ка т.н. Далимила. Автор описывает чешскую историю «от ее начала», включая ее в рамки всемирной. Оканчивается хроника 1314 г. Более 300 лет ученые пытаются узнать что-либо об анонимном хронисте - состави­теле основной части произведения. Результаты, однако, достаточно скромны. Высказан ряд остроумных гипотез и не менее остроумных оп­ровержений. В настоящее время чешский ученый Р. Штястны издал кни­гу, в которой доказывает, что автором хроники является Петр I из Рож-мберка (1282-1347), шляхтич, монах и рыцарь, важный государственный муж, равноценный партнер чешским королям. Несомненно, автор хрони­ки - человек высокообразованный. Он написал первое стихотворное со­чинение на чешском языке на историческую тему.

Однако в исторических данных хроники очень много ошибок, не­точностей, искажений. Как база фактического материала хроника нена­дежна и имеет лишь второстепенное значение. Ценность же ее в том, что это - единственный источник, свидетельствующий о настроениях чеш-, ской шляхты в период борьбы за власть в Чехии начала XIV в. Автор и писал свое сочинение не для того, чтобы изложить историю, а чтобы вы­разить свое отношение к происходящему, то есть отношение к нему выс­ших кругов чешского феодального общества, боровшихся за политиче­ское первенство в стране. При каждом удобном случае хронист подчер­кивает, что чехи должны выбирать королей из собственной среды. Все изложение проникнуто ненавистью к немцам, критикой нравов и ново­введений второй половины XIII - начала XIV в. Как заявляет сам автор, его национализм опирается «только на любовь к стране и язык»; изложе­ние показывает, что национальная тенденция обусловлена экономически­ми и политическими факторами эпохи, когда немецкий патрициат захва­тывал экономическое первенство, а в стране хозяйничали немецкие при­шельцы. Национальная тенденция произведения способствовала его по­пулярности, хроника часто переписывалась и дополнялась. Имеется мно­го ее изданий. Ее патриотические идеи питали национальное чувство че­хов и в новое время, в периоды наибольшего обострения отношений с австрийской монархией и немецкой буржуазией.

Хроники периода правления Карла IV

Карл IV (1316-1378) - чешский король (с 1346г.) и император Римский (с 1355 г.) был выдающимся политиком и государственным дея­телем своего времени. Отличаясь высоким мнением о своем происхожде-

нии и о собственной особе («помазанник Божий!»), он считал период сво­его правления вершиной в средневековой христианской системе. Поэтому Карл стремился оставить о своей жизни и своем правлении письменные свидетельства, чтобы будущие правители брали с него пример. Широко образованный монарх и сам участвовал в создании письменных произве­дений, главным образом таких, которые были связаны с его политиче­скими стремлениями.

Среди написанных самим Карлом произведений наибольшее зна­чение как исторический источник имеет его «Автобиография», в которой государь могущественной европейской державы осветил свою молодость, расценив целый ряд фактов как явление божественного вмешательства в судьбу человека и тем самым придав процессу своего правления сакраль­ный характер. Источник этот весьма специфичен. Он не является хрони­кой в обычном смысле слова, но вошел почти полностью в тексты ряда хроник и тесно увязан с ними.

Написана «Vita Karoli Quarti», вероятнее всего, в период с 1365 по 1371 г. (имеются, впрочем, и другие предположения). Автор не стремился описать свою жизнь сколько-нибудь объективно, в соответствии с реаль­ностью, а хотел нарисовать образ идеального государя, подражание дей­ствиям которого обеспечило бы успех преемникам его на троне. Таким образом, «Автобиография» имела задачу пропагандировать деятельность правителя, излагая его взгляды на верховную власть, на церковь, на соот­ношение различных политических сил, то есть быть идеологическим и политическим кредо, путеводной нитью для тех, кому суждено править позднее. Этой идеологической задаче подчинено и изложение фактов. Отобраны такие события, которые выражали представления Карла о власти и роли государя, его организаторских функциях. Если факты не подходили под схему этой политической задачи, автор их замалчивал или интерпретировал в духе концепции своего труда.

«Автобиография» написана на латинском языке и дошла до нас в ряде списков. Сохранились также сделанные еще при жизни Карла пере­воды на старочешский и средневерхненемецкий.

Карл IV не только писал сам, не только участвовал в написании ряда сочинений, но и был инициатором многих прочих трудов. Он оказы-i поддержку исторической работе, сосредоточил при своем дворе обра­зованных лиц и поручал некоторым из них писать хроники, стремясь при этом подчинить изложение исторических событий своим династическим целям, прославить роды Пржемысловичей и Люксембургов, обосновать в идеологическом плане политику укрепления центральной власти и право чешских королей на территории, присоединенные к Чешскому государст­ву. Общая интеллектуальная атмосфера в Чехии также способствовала

64 Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

65

созданию хроник. Поэтому наряду с историческими произведениями, ин­спирированными Карлом, писались и такие хроники, к которым сам он отношения не имел.

Так, в Пражском костеле, важнейшем историографическом центре средневековой Чехии, по поручению епископа Яна IV из Дражиц хронику написал Франтишек Пражский. Она освещает период чешской истории от Вацлава I (1205-1253) до 1342 г. и состоит их трех «книг», разделен­ных на главы. Введение посвящено Яну из Дражиц. Первые главы напи­саны на основе «Вторых продолжателей Козьмы»; в дальнейшем - до 1335 г. - главным для Франтишка источником стала Збраславская хрони­ка, текст которой, однако, хронист, с одной стороны, существенно сокра­тил, а с другой - присоединил к нему собственные страницы. Кроме того, Франтишек более критично, чем автор Збраславской хроники Петр Жи-тавский, оценивает Яна Люксембургского. Период с 1335 по 1342г. Франтишек описывает самостоятельно, но без особого искусства. В це­лом хроника была прославлением Яна из Дражиц. Но в 1343 г. этот епи­скоп умер, а Франтишек решил переработать свой труд, поставив в центр повествования Карла IV. В предисловии к хронике автор заменил фигуру епископа личностью короля и высказал надежду, что труд будет полезен не только для Чешского королевства, но и для других стран. Ранее сочи­нение было, по существу, хроникой Пражского костела, теперь стало как бы хроникой чешских королей, князей и панов. Франтишек довел повест­вование до 1353 г. В самостоятельной части хроники освещено правление Карла IV, его избрание и коронация Римским королем, основание уни­верситета в Праге, возведение Нового Места Пражского и т.д. Описаны также «чудеса», эпидемии, явления природы, катастрофы. Но высокой оценки хроника не заслуживает. Сведения приводятся без взаимной свя­зи, автор не в состоянии определить степень их важности, не вникает в причины событий. Кроме того, хронист не отличается широкой инфор­мированностью - он не был посвящен в детали политических событий. В целом, хроника не достигает уровня своего главного источника - хроники Збраславской - ни по содержанию, ни по стилю. Но все же, с точки зрения фактографической, она обогащает наши знания деталями, неизвестными из других источников.

Первая редакция хроники была закончена, вероятно, в 1342 г., вто­рой вариант мог быть написан в 1353-1355 гг. Возможно, Франтишек написал его по заказу Карла IV, но следов интереса к ней государя нет. Широким распространением она не пользовалась.

Важнейшим повествовательным источником о периоде правления Карла IV является хроника Бенеша Крабице из Вейтмиля. Автор - от­прыск рыцарского рода, место и дата его рождения неизвестны, нет све-

дений и о его образовании. Бенеш принадлежал к духовному сословию, был каноником сначала в Литомержицах, затем в Праге. В 1355 г. он ру­ководил строительством храма св. Вита в Праге и выполнял эти обязан­ности до конца жизни; умер в 1375 г., похоронен в храме св. Вита. Его «Хроника Пражской церкви» состоит из четырех книг. Первые из них -обработка материалов Франтишка Пражского, основу которых Бенеш сократил, дополнив текст своими рассуждениями и заметками, внеся но­вые факты, исправив некоторые ошибки своего предшественника, но не избежав собственных. При этом Бенеш использовал вторую редакцию хроники Франтишка. Наиболее ценной частью сочинения Бенеша являет­ся книга четвертая, освещающая жизнь и правление Карла IV. Здесь по­мещены первые 14 глав «Автобиографии» Карла, использована биогра­фия Арношта из Пардубиц, написанная Вилемом из Лесткова (текст лишь частично сокращен). Изложение доведено до 1374 г. Точное время напи­сания хроники определить затруднительно. Первые книги возникли, ви­димо, еще до 1372 г., последняя же запись датирована 19 ноября 1374 г. Хроника написана с позиций церковного сановника и представителя дво­ра. Изложение в целом объективно, но автор не сумел описать события достаточно живо и занимательно. В исторической литературе хроника Бенеша обычно считалась официальной и дворцовой, однако новейшее изучение текстов и обстоятельств ее возникновения, осуществленное чешскими исследователями, приводит к заключению, что личное участие Карла IV в хронике не прослеживается. Кроме того, содержание хроники показывает, что она освещает события с позиций пражского каноника, а не официального историографа. Невысок и литературный уровень текста. Наиболее популярной в период правления Карла IV стала «Чеш­ская хроника» Пржибика Пулкавы из Раденина. Она рассказывает о чешской истории «с начала земли чешской» до правления Яна Люксем­бургского. Хроника не имеет официального названия, об авторе точных сведений нет. Предполагается, что он был ректором школы при костеле св. Ильи в Праге, образованным светским шляхтичем, служившим при дворе Карла IV, по поручению которого и написал хронику. Умер Пулка-ва в 1380 г. Участие Карла IV в написании хроники несомненно, но сте­пень этого участия не ясна. Цитируется ряд грамот коронного архива, использование которых было возможно только при официальной под­держке. Существует несколько редакций хроники на латинском, чешском и средневерхненемецком языках. Латинских редакций шесть. Первая на­чинается с описания ухода славян с неоконченного сооружения Вавилон­ской башни и прибытия их в Чехию. Изложение осуществлено по ряду известных и некоторых неизвестных письменных и устных источников и Доводится до 1329г. В хронике явно прослеживаются государствен-

66

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

но-правовые взгляды Карла IV: подчеркнута связь Старой Моравии с ко­ролевским титулом чешского князя, выделяется Пржемысловская тради­ция; для усиления христианской традиции введена легенда о св. Вацлаве. Особое внимание уделено положению Чешского государства в рамках Римско-германской империи. Поддерживается версия о том, что чешская шляхта якобы «издавна» свободно выбирала своего государя без вмеша­тельства императора. Таким образом, первая редакция хроники Пулкавы отражает официальные взгляды на чешскую историю, является идеологи­ческим обоснованием политики государя и выражает прежде всего имен­но его взгляды. Понятно, что хроника такого содержания могла возник­нуть скорее всего при участии Карла IV. Тем не менее первая редакция, очевидно, не удовлетворила инициатора ее создания; постепенно большая часть текста была переработана. Вставлялись новые сведения, использо­вались новые источники, исправлялись ошибки. Так возникло еще пять вариантов хроники. Когда в 1372 г. Карл IV приобрел Бранденбург, он приказал включить историю этой земли в повествование о чешской исто­рии. Так возникла шестая редакция хроники Пулкавы. В целом все сочи­нение носит черты компиляции; с точки зрения фактов оно не очень на­дежно, литературным стилем не выделяется. Несмотря на это, благодаря своему официальному происхождению и характеру, хроника быстро рас­пространилась и повлияла не только на средневековых хронистов, но и на позднейшую чешскую историографию. Вероятно, еще при жизни Карла IV хроника Пулкавы была переведена на чешский и немецкий язы­ки. Она сохранилась в целом ряде латинских рукописей, а также в чеш­ских и немецких переводах. Одна из латинских рукописей хранится в Библиотеке Академии наук в Петербурге.

Для написания краткой чешской хроники, которая рассматривала бы чешскую историю как часть истории всемирной, Карл IV обратился к итальянцу Джованни Мариньоле. Мариньола родился в конце XIII в. или в начале XIV; происходил из флорентийской патрицианской семьи, получил хорошее образование, одно время преподавал в Болонском уни­верситете, знал иностранные языки. Еще в молодости он вступил в орден францисканцев. В 1338 г. он был послан папой римским на Восток с ди­пломатической миссией, пробыл 3-4 года в Пекине, а потом долго и с приключениями возвращался в Европу и только в 1353 г. прибыл обратно в Авиньон. Выполняя дипломатические поручения, Мариньола одновре­менно занимался миссионерской деятельностью, а также строил костелы и расписывал их. Вскоре после возвращения из Азии Мариньола прибыл ко двору Карла IV. Умер он в 1358 или 1359 г. Этого знаменитого юриста и путешественника Карл IV знал как «искусного мастера красивого сло­га», ввиду чего и поручил ему исправить прежние чешские хроники, од-

новременно подсказав и структуру новой, которую предстояло разделить на три части, чтобы рассказать в них о событиях «от Адама до наших сча­стливых времен». Чешскую историю следовало интегрировать в мировую. Мариньола получил в свое распоряжение чешские хроники и легенды.

Хроника Мариньолы действительно состоит из 3 книг. Мировая история ограничена в ней по существу комментариями к Библии. История чешских государей кончается 1283 г. Затем к тексту присоединен очерк о преемниках Вацлава II вплоть до Карла IV, о самом Карле повествуется на основании текста «Автобиографии» короля. Описывая те или иные исторические события, Мариньола вставлял в повествование сведения о своих путешествиях. Ф. Палацкий констатировал, что своей хроникой Мариньола снискал себе большую известность в области географии Азии, нежели в чешской истории. Интегрировать чешскую историю во всемир­ную Мариньоле не удалось. Новых сведений о чешской истории в хрони­ке мало. Но хронист самостоятельно изложил материал о Карле IV и его династии и прославил императора как истинный придворный. Хроника не датирована, но, судя по обрисованным в ней событиям, могла быть напи­сана в 1355-1358 гг. Большого интереса произведение не вызвало ни у современников, ни у потомков, оно не принадлежит к числу выдающихся. Еще одним автором, пытавшимся включить чешскую историю в широкий контекст всемирной, был аббат монастыря в Опатовицах над Лабой Неплах. Он родился в 1322 г. в дворянской семье, учился в школе бенедиктинского монастыря в Опатовицах и уже в 1332 г. был принят в орден. Затем его послали в Болонский университет, далее он сопровождал аббата своего монастыря в Авиньон и в 1348 г. получил аббатство в Опа-товицком монастыре, заплатив за место 500 золотых. Карл IV приблизил к себе Неплаха, поручив ему дипломатическую службу. Умер Неплах, вероятно, в 1371 г. Хотя он был близок ко двору, хроника его не является сочинением дворцовой историографии. Это скорее хроника монастыр­ская, состоящая из кратких анналистических записей. Кроме того, в ней нет свойственной Карлу IV политической тенденции; сочинение не было предназначено для использования в целях политической пропаганды Кар­ла IV. В политику императора Неплах вообще посвящен не был, не знал он и о важнейших событиях его правления. Сведения по чешской истории Неплах черпал из хроники Козьмы, легенд, хроники т.н. Далимила. Час-ично сведения совпадают с данными Збраславской хроники и хроники Франтишека Пражского. Под 1365 г. дается обширная информация о по­ездке Карла IV в Авиньон, заимствованная из писем императора, послан­ных из Авиньона в Чехию. Возникла же хроника, вероятно, в 1360 г. Ши-ким распространением она не пользовалась.

68

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

69

Хроники и другие исторические сочинения XV в.

Гуситский период. В период правления Карла IV важнейшие ис­торические сочинения - хроники - возникли под прямым патронатом ко­роля и написаны в духе его государственной концепции. После смерти Карла в 1378 г. на престол вступил его сын Вацлав IV, который вовсе не интересовался работой историков. Поэтому в период его правления - до гуситской революции - в этой области не было создано ничего ценного. Гу­ситское движение, получившее свое название по имени самого знаменитого из его вождей Яна Гуса, представляет собой сложное общественное явление, постепенно вызревшее в результате кризиса общества как внутри Чехии так и во всей Европе. В его основе лежало сопротивление господству католической церкви, вызванное экономическими и социальными причинами. В ходе гу­ситского движения были выработаны различные программные изменения феодального строя вплоть до полной его ликвидации. Особенность гуситско­го движения состоит в том, что оно не ограничилось локальными рамками одной страны - Чехии, а приобрело международный резонанс, ибо вся Евро­па, направляемая римской католической церковью в союзе с императором Священной Римской империи, выступила против чешских «еретиков» и их программ преобразования существующего общественного строя. Эта борьба, носившая весьма драматический характер, заняла три четверти века чеш­ской и европейской истории и прошла через два основных этапа и ряд фаз. Гуситская эпоха породила массу исторических сочинений разных жанров: хроники, анналы, дневники, реляции, памятки, исторические песни, предшественники исторических календарей.

Отличительной чертой исторических сочинений гуситского перио­да была их актуальность. Если хронисты XIV в. пытались осветить чеш­скую историю в широком плане, а некоторые даже начинали повествова­ние с мифических времен, стремясь изложить чешскую историю «в це­лом», то авторы сочинений, возникших в гуситский период, описывали события своего времени, причем оценки этих событий отражали полити­ческие симпатии авторов. До нас дошли работы как прогуситские, так и антигуситской направленности. Обращает на себя внимание тот факт, что для объективного освещения феномена гуситской революции исследова­тель ее истории обязан использовать как симпатизирующие гусизму, так и враждебные ему источники. Это тем более важно, что антигуситские произведения часто создавались людьми образованными и талантливыми и содержали много ценных сведений. Здесь нет возможности изложить со­держание всех исторических произведении гуситского времени, остановимся лишь на главных направлениях, а также авторах главных сочинений.

Прежде всего следует назвать Петра из Младонёвиц, автора «До­несения о магистре Яне Гусе в Констанце». Петр родился ок. 1390 г. в Младонёвицах (Южная Моравия), учился в Пражском университете, где в 1409 г. стал бакалавром свободных искусств. Когда Ян Гус (род. между 371 и 1373 гг. - умер в 1415 г.), профессор (магистр) Пражского универ­ситета, обвиненный в ереси, был вызван в 1414 г. на Констанцкий собор, то в составе сопровождавших Гуса лиц находился и Петр, которому уни­верситет поручил записывать все, что произойдет на соборе, и регулярно извещать об этом названное учебное заведение. Петр был посредником в связях Гуса с чехами во время заключения реформатора в констанцкой темнице, читал на заседании собора интерполяцию (протест) чешской шляхты по поводу преследования Гуса, был, вероятно, также и авто­ром-составителем текста этой интерполяции. Петр присутствовал при осуждении и казни Гуса. В период пребывания на соборе Петр собирал сведения и документы о ходе процесса над Гусом, переписывал письма и другие свидетельства и составил обширное «Донесение о магистре Гусе» на латинском языке. Вернувшись на родину, он расширил свой материал. «Донесение» представляет собой как бы сборник документов, соединен­ных между собой авторским текстом и комментариями. Оно состоит из пяти частей. Первая говорит о предыстории пребывания Гуса в Констан­це, вторая - о заключении Гуса в тюрьму, третья - о двух первых допро­сах, четвертая - еще об одном допросе, пятая описывает конец Гуса. Именно эта последняя часть была переведена самим Петром на чешский язык, существовала как самостоятельное произведение, стала версией «Жития Гуса» и ежегодно читалась в гуситской церкви в день смерти ре­форматора. «Донесение» в 1992 г. опубликовано в переводе на русский язык с комментариями.

В XV в. появилась беллетристическая обработка сведений Петра из Младонёвиц под названием «Рассказ о смерти Яна Гуса», а в XVI в. -старейшая биография Гуса, написанная гуситским проповедником Иржи Геремитой, о котором известно, что он был приходским священником в г. Стржибро и умер в 1521 г. Его сочинение - совершенно иного типа, чем «Донесение» Петра. Если Петр главное внимание обращал на факты, то Геремита оснащает свое сочинение цитатами из Библии, вводит в него легенды. Но основным источником Геремите послужили все те же запис­ки Петра.

Петру из Младонёвиц принадлежит и еще одно сочинение - «По­вествование о магистре Иерониме Пражском, сожженном в Констанце во имя Христа». Оно современно «Донесению о Гусе». Иероним также был магистром Пражского университета, ближайшим соратником и еди­номышленником Гуса. После заключения Гуса в тюрьму в Констанце

70

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

71

Иероним направился туда, чтобы по мере сил защитить своего учителя. Однако и он был схвачен, брошен в тюрьму и после жестоких пыток со­жжен на костре 30 мая 1416 г. Во время процесса над Иеронимом Петр находился в Праге и не был свидетелем происходящего, однако его опи­сание основано на достоверных материалах. Оно состоит из 7 глав. Точ­ное время возникновения неизвестно, но разница в датах сравнительно с донесением о Гусе невелика. «Повествование», как и «Донесение», напи­сано на латинском языке. Имеется и перевод на русский (1992 г.).

Главным сочинением о гуситском движении, вышедшим из-под пера его современников, является «Гуситская Хроника» Лаврентия (Вавржинца) из Бржезовой. Автор родился в 1370 или 1371 г. в семье мелкого феодала, учился в Пражском университете и в 1390 г. стал бакалавром, а в 1394 - маги­стром свободных искусств. С разрешения папы римского Лаврентий занимал церковные должности, хотя священником рукоположен не был. Духовной карьере Лаврентий себя так и не посвятил; приблизительно в 1407 г. он стал служить в королевской канцелярии и заниматься литературной работой. Бу­дучи студентом, бакалавром, магистром свободных искусств, Лаврентий вра­щался в атмосфере новых идеологических течений. Убеждения привели его в лагерь гуситов, но общественное положение не позволило ему увлечься радикальными течениями гуситского движения. Поэтому, выступая про­тив крупных феодалов и патрициата, он был по своим политическим взглядам близок к бюргерству. После начала революции Лаврентий ос­тался в Праге и вел делопроизводство в канцелярии Нового Города Пражского. Последние сведения о Лаврентии относятся к 1437 г. В это время ему было уже 67 лет, и, вероятно, он отошел от дел. Вавржинец известен как переводчик беллетристических произведений своего време­ни и выдающийся поэт. Ему принадлежит «Песня о победе у Домажлиц», а также большое число стихотворений, отражающих духовную и военную жизнь гуситов в революционном движении. Не исключено, что он был и автором некоторых гуситских манифестов.

Однако шедевром всей многосторонней деятельности Лаврентия явилась «Гуситская Хроника» - так она стала называться со времени ее издания Я. Голлом в 1877 г. В ней Лаврентий описал первые годы гусит­ского движения в Чехии. Хроника начинается 1414 г., автор описывает события Констанцского собора и отклик на них в Чехии, смерть короля Вацлава IV и дальнейшие события в Чехии до битвы на горе Витков, да­лее излагает программу пражан и 4 пражских статьи, подробно описывает возникновение лагеря таборитов и 12 таборитских статей, программу и учение таборитов и те последствия, к которым они вели. Изложение до­водится до 1421 г. и внезапно обрывается на середине фразы. Вероятно, окончание хроники утрачено уже в оригинале рукописи.

Но подробное изложение событий еще не означает, что Лаврентий описал весь ход гуситских войн. К тому же взгляды хрониста постепенно менялись. Начав работу над хроникой под влиянием революционного энтузиазма, автор постепенно остыл к прежним идеалам, поскольку со­бытия, с его точки зрения, зашли слишком далеко. Зажиточный горожа­нин и университетский магистр увидел в революции разрушение «ко­гда-то счастливого и славного Чешского королевства». Он полагал, что хроника не должна пропагандировать потомству «страшный пример», что, наоборот, она должна предотвратить повторение подобных событий.

Точную дату возникновения хроники определить трудно, но можно полагать, что автор составлял ее вскоре после тех событий, которые опи­сывает. Хотя хронист излагает, по его собственным словам, лишь то, че­му сам был свидетелем, ясно, что произведение основано не только на непосредственных наблюдениях автора. Так, он использовал различные сведения о ходе Констанцского собора, сочинение Петра из Младонёвиц, официальные документы, письма. Все эти источники хронист обработал, во многом исправив и дополнив имеющиеся в них сведения. Лаврентий описывает события с точки зрения образованного и зажиточного бюрге­ра, которому не по душе таборитский радикализм, как и позиция праж­ской бедноты. Но он не может встать и на позиции правых сил. Лаврен­тий - убежденный последователь Гуса, чех-патриот и противник Сигиз-мунда. Он представитель гуситского центра, глашатай его линии. Отсюда осуждение им учения и действий таборитов, их жестокостей, разрушения ими костелов и монастырей, утверждения о вреде, нанесенном королевст­ву таборитами. Но все же Лаврентий повествует о радикальном крыле гуситского движения без аффектации, признает военное дарование Жиж-ки и способности некоторых таборитских священников. Вся хроника про­никнута национальным патриотизмом автора, который, в частности, называет немцев не только чехофобами, но и жестокими преследователями истины.

«Гуситская хроника» как исторический источник обладает высокой степенью достоверности. В ней нет существенных фактических ошибок. Это ценнейший источник о начальном периоде гуситского движения. По литературным достоинствам «Хроника» принадлежит к числу лучших средневековых произведений своего жанра. В связи со всем сказанным она получила широкое распространение и часто использовалась другими авторами.

В 1962 г. издан перевод «Хроники» на русский язык. Предисловие, помещенное в этом издании, ныне уже значительно устарело: за прошед­шие десятилетия проведены новые изыскания о жизни и деятельности Лаврентия, многое уточнено. Эти данные изложены в характеристике Хроники, приложенной к последнему чешскому изданию 1979 г.

72

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.) 73

Таборитское летописание сохранилось в виде «Хроники споров таборитских священников», составленной Микулашем Бискупцем из Пелгржимова. Автор - знаменитый общественный деятель, судьба кото­рого тесно связана с наиболее революционным крылом гуситов - табори-тами. Хотя Микулаш - ведущая личность тогдашней политической жиз­ни, до нас дошло мало сведений его биографии. Родился он, вероятно, в середине 80-х гг. XIV в., в 1409 г. стал бакалавром Пражского универси­тета, в 1415 г. - священником. В Праге он, очевидно, пережил и начало реформации, в ходе которой примкнул к Гусу. В начале гуситской рево­люции Микулаш стал одним из ее известных деятелей. В Таборе после религиозного разрыва этого центра революции с Прагой организовалась независимая церковь, и Микулаш был осенью 1420 г. избран ее главой, почему и получил прозвище «Бискупец» (епископ). Впрочем, епископ­ской власти и компетенций он не имел, т.к. все основные религиозные вопросы решались синодами; Микулаш же являлся лишь представителем и защитником таборитских священников и их учения о церкви. Его глу­бокие теологические познания и эрудиция в теоретических вопросах ис­пользовались в диспутах между различными партиями гуситов, но Мику­лаш защищал также гусизм в целом - во время переговоров и диспутов с католиками в Европе. Микулаш активно участвовал в политической жиз­ни также и после Липан, но постепенно оказался в изоляции. Резиденция Микулаша как духовного вождя Таборской общины располагалась в г. Писек; когда в 1449 г. Писек подчинился Иржи из Подебрад, Микулаш возвратился в Табор, но в 1452 г. войскам Иржи из Подебрад сдался и Табор, а таборитские вожди были городом выданы и заключены в Старо-местскую ратушу Праги, а потом в казематы Подебрадского замка, где Микулаш и умер ок. 1457 г. или несколько позднее. Его концепция зани­мала промежуточное положение между таборской «левицей», представ­ленной хилиастами, и правыми элементами, склонными к союзу с пража­нами. Таким образом, в Таборе позиция Микулаша была центристской; но умеренным пражанам она представлялась революционной.

Литературное творчество Микулаша носит теологический харак­тер. Оно весьма обширно, причем сочинения написаны преимущественно на латинском языке. Наиболее важным из них является «Хроника споров таборитских священников». Она состоит из трех частей и освещает пери­од 1419-1444 гг. Создавалась «Хроника» постепенно, и название не вполне отвечает содержанию. Это религиозный трактат с множеством приложений, в которых фигурируют тексты важнейших источников, вы­ражающие позиции спорящих сторон. Защищая Табор, Микулаш приво­дит, однако, также документы и материалы противников таборитизма. В целом это как бы сборник трактатов и документов, касающихся споров о

вероучении и соединенных между собой лишь тонкой нитью историче­ского повествования. «Хроника» Микулаша Бискупца - важный истори­ческий источник, свидетельствующий о развитии таборитской идеологии. Оригинальный латинский текст издан в 1865 г. в Вене; на чешском языке опубликованы лишь фрагменты (1981 г.)

О периоде собственно гуситских войн повествует «Хроника» Бар-тошка из Драгониц (Драгениц). Автор был, видимо, мелким шляхтичем, не получившим серьезного образования, воякой на службе Сигизмунда. Хроника дает систематическое описание действительного хода военных событий с 1419 по 1443 г. Бартошек был католиком, но о событиях, сви­детелем которых являлся или о которых слышал, писал в целом объек­тивно, открыто демонстрируя свою принадлежность к чехам. Однако объективность Бартошка объясняется не столько его особой концепцией, сколько простой примитивностью, неспособностью оценить причины и следствия событий. О самом Бартошке сведений нет. Родился он прибли­зительно в 80-е гг. XIV в., умер, возможно, в 1443 г.

Представляет интерес еще одно летописное произведение - «Пре­красная хроника о Яне Жижке, дружиннике короля Вацлава IV». Автор ее неизвестен. Хроника написана на чешском языке, вероятно в конце 60-х гг. XV в., и прославляет память знаменитого гуситского полководца. Неизвестный автор - убежденный гусит умеренного толка, был, вероятно, младшим современником Жижки и писал о нем по рассказам других лиц. Жижка обрисован апологетически, ему приписаны победы даже в тех сражениях, к которым он не имел отношения. Степень достоверности хроники вообще не очень высока, в ней много фактических ошибок, так что это скорее беллетристическое произведение, чем исторический доку­мент; но сам факт существования хроники свидетельствует о том великом уважении, которым пользовался Жижка у народных масс. Хроника пере­ведена на русский язык.

Весьма своеобразным историческим сочинением, повествующим о гуситском периоде, является т.н. «Хроника Пражского университета». Она сохранилась в одном манускрипте в Австрийской Национальной библиотеке (Вена). По мнению большинства исследователей, эту руко­пись можно датировать началом XVI в. Автор хроники неизвестен; есть предположения, что она не может быть результатом литературной дея­тельности одного лица. Состоит она из трех частей, причем в первой го­ворится о деятельности Пражского университета с 1348 по 1413 г. Это наиболее ценная часть сочинения, она составлена после 1419 г. Вторая часть охватывает события с 1414 по 1421 гг. и представляет собой компи­ляцию из различных анналистических сочинений, хроник и других мате­риалов. Время возникновения компиляции определить трудно. Третья

74

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

75

часть представляет собой изложение содержания хроники Лаврентия из Бржезовой. В целом, несмотря на компилятивность, «Хроника Пражского университета» имеет определенную ценность как исторический источник. В первой ее части отразились сведения из документов, ныне утраченных. Кроме того, ни одна из гуситских хроник не «оглядывалась» так далеко назад - все они писали лишь о своем времени. А главное своеобразие ис­точника в том, что автор его первой части придавал наибольшее значение в возникновении гусизма событиям в Пражском университете, тогда как другие хронисты усматривали причину этого феномена в «плохом» прав­лении Вацлава IV или в буйном характере чешской шляхты.

Из числа хроник, освещающих историю гуситского движения и на­писанных за рубежами Чехии, выдающееся значение имеет «История Богемии» Энея Сильвия Пикколомини (1403-1464). Итальянский гу­манист, публицист, поэт, историк, географ, философ, оратор, Эней Силь­вий начал свою карьеру в 1432 г. на Базельском соборе, затем служил в папской и императорской канцеляриях. Приняв сан священника, он быст­ро стал епископом и представителем курии при императорском дворе Фридриха III, встречался с гуситскими деятелями, дважды посещал Табор и свои впечатления об этих посещениях изложил в письмах к друзьям. Кроме того, он делал дневниковые записи и собирал документы о собы­тиях гуситской эпохи. Весной 1458 г., уже будучи кардиналом, Эней Сильвий завершил свою «Историю Богемии», а в августе того же года был избран папой под именем Пия II. «История Богемии» написана эле­гантной латынью, великолепным слогом. Если обычные хронисты огра­ничивались простодушным переложением событий, то Сильвий критиче­ски осмыслил имевшиеся в его распоряжении исторические документы и выразил скептическое отношение к легендарной части традиционных чешских хроник. Но все же сочинение составлено как бы наспех, без строгой классификации различных сведений по их надежности, и потому содержит ряд неточностей и даже грубых ошибок. Искажения возникли еще и по той причине, что автор хотел представить читателям материал для занимательного чтения и с этой целью концентрировал изложение вокруг наиболее знаменитых личностей, а также особенно драматических моментов чешской истории. Гораздо больше внимания автор уделяет конфликтам политического характера, нежели религиозным распрям. О Таборе, например, он сообщает много интересного, но ни словом не упо­минает об учении таборитов. Кардинал римской церкви, Эней Сильвий оценивает гуситское движение как великое заблуждение, как ересь и су­масшествие, как проклятие Божье. В качестве примера грубых ошибок Сильвия можно назвать утверждение, что Жижка якобы одержал победу в битве при Усти в 1426 г., между тем как полководец был уже в могиле.

Воинов Жижки Эней рисует как разбойников, но подробно описывает «великие победы еретиков» в битвах у Тахова и Домажлиц, а Прокопа Голого именно Эней назвал Великим за его полководческий талант, и это прозвище утвердилось в литературе. Битва у Липан описана драматически и оценивается как «Божье наказание еретикам» за осквернение веры. Из­ложение доводится до избрания королем Иржи из Подебрад.

Независимо от тенденции и субъективных намерений Сильвия его сочинение свидетельствует о великой исторической роли чешского наро­да в Европе первой половины XV в. Из сочинения Сильвия в ряде стран впервые узнали о героизме, военном могуществе и великих победах «чешских еретиков» над «правоверными католиками». Поэтому «История Богемии» была очень популярна, и через полстолетия после ее первого издания в 1475 г. стала опорой реформации в немецкой среде. В протес­тантских кругах она была книгой распространенной. Экземпляр издания 1475 г. (на латинском языке) имеется в Российской Национальной биб­лиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина в С.-Петербурге, а издание чеш­ского перевода 1585 г. - в петербургской же Библиотеке Академии наук.

Старые чешские летописи. XV век чешской истории ознамено­вался бурными событиями: реформацией, гуситской революцией, побе­дой правого крыла гуситов и борьбой чехов за укрепление их независи­мости от католической церкви. Все это повлияло на характер чешской культуры, изменило мышление людей, способствовало развитию грамот­ности, самосознания и национальной гордости у широких слоев чешского народа, что не могло не отразиться на летописании. Если раньше хроники создавались монахами, учеными, магистрами (и лишь как исключение другими представителями народа), то в XV в. «заговорили» молчавшие ранее средние слои - мещане, священники, чиновники, солдаты и т.д. Народные массы, переживавшие бурные события, понимали их историче­скую важность и чувствовали потребность передать потомкам свои впе­чатления и суждения. Насыщенность жизни событиями заставляла авто­ров хроник фиксировать то, что происходило перед их взором. Поэтому для XV - первой трети XVI вв. типичны хроники, освещавшие сравни­тельно короткие отрезки времени. Особенностью летописной продукции в Чехии XV - начала XVI вв. является то, что значительная часть хроник написана по-чешски.

Уникальны по своему характеру чешские хроники неизвестных ав­торов, излагающие в целом события от периода правления Вацлава IV до 1526 г. Это один из главных нарративных источников по истории Чехии указанного времен. В 1829 г. Ф. Палацкий издал 19 известных к тому времени таких хроник, дав им общее название «Старые чешские летопи­си». С тех пор этот комплекс так и именуется в исторической науке.

76

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.) 77

В течение XIX в. обнаружились тексты и других подобных произведений, так что теперь они исчисляются уже десятками. Старейший текст таких хроник составлен в 30-е годы XV в. и содержит лишь краткие заметки о периоде 1338-1432 гг. Из этого текста черпали материалы многие более поздние авторы хроник, включавшие ранние записи в свои сочинения. Таким образом, продолжая изложение событий, хронисты объединяли ранее имевшиеся сведения (часто исправляя их) с последующими и тем самым создавали новые произведения. Поздние тексты - компиляции более ранних, сопровождаемые теми или иными вставками и отклоне­ниями. Так возник обширный конгломерат текстов, различных по вре­менным рамкам освещаемых событий, богатству содержания, идеологи­ческой и политической направленности изложения и интерпретации со­бытий. Определить автора хотя бы одной из многочисленных хроник при современном состоянии наших знаний не представляется возможным. Старые чешские летописи представляют собой коллективный источник, созданный несколькими поколениями грамотных людей, взявшихся за перо, чтобы по примеру хронистов прежних веков сохранить письменные свидетельства о событиях своего времени и недавнего прошлого. Они возникли в средних слоях общества. Их авторы - мещане, священники, мелкие шляхтичи, профессиональные воины. Эти сочинения разнообраз­ны по стилю, порой хроники составлялись в стихах или включали сати­рические песни и стихи об отдельных событиях. Они предназначались для чтения и были обращены к широким кругам населения. Сам по себе большой интерес народа к событиям политической жизни свидетельству­ет об огромном размахе культуры в средних слоях общества, высокой степени грамотности и значительном ее распространении.

С точки зрения исторической достоверности Старые чешские ле­тописи требуют критического подхода. Они дают яркую картину совре­менности, но не отражают ее с полной точностью. Заметно, что рассмат­риваемые произведения не зарегистрировали все важнейшие события и, наоборот, часто указывают на факты, совсем несущественные, второсте­пенные для историка. Подчас хронисты ошибаются в датах, фактах, оцен­ках, неспособны постичь взаимосвязь и причины событий или объясняют их неправильно, наивно. Однако встречаются и весьма зрелые суждения, свидетельствующие о глубоком проникновении в сущность описываемо­го. Естественно, оценка событий определяется положением хронистов в обществе, их религиозными взглядами. В Старых чешских летописях ри­суется развитое, зрелое феодальное общество, взбудораженное классо­выми, социальными, религиозными, политическими противоречиями. Перипетии современной им борьбы хронисты показывают в ее конкрет­ных проявлениях. Читатель видит, как один общественный слой борется с

другим, используя все возможные средства - политические, экономиче­ские, военные, идеологические, а также силу власти, устрашения, унич­тожение имущества противников и т.п. Мы становимся свидетелями так­же и национальных споров. В этом аспекте на переднем плане стоят во­просы об отношениях между чехами и немцами. Хронисты подчеркивают отрицательные стороны жизни общества, комментируют то, что вызывает недовольство народа.

Много внимания уделяется в хрониках религиозным вопросам. Всех хронистов цикла объединяет положительное отношение к Гусу и умеренному крылу гуситов. Это свидетельствует о возникновении Старых чешских летописей в утраквистской среде. Выбор фактов, которые хро­нисты нашли нужным зафиксировать, отражает интересы людей, их взгляды на мир, их радости и проблемы, мораль и образ жизни. Хрони­стов интересует повседневность: цены на товары, размеры налогов, строительство зданий, культурные события. Хроники сообщают о войнах, пожарах, стихийных бедствиях, преступлениях, казнях, пышных шестви­ях и процессиях. Таким образом, мы видим перед собой источник, исто­рическая ценность которого заключается не только в совокупности све­дений о событиях XV в., но и в самом факте фиксации этих событий представителями среднего слоя общества, причем и отбор фактов, и их интерпретация дают возможность судить об образе мыслей и повседнев­ном быте авторов сочинений.

Хроники и исторические сочинения XVI в.

Выше указано, что в гуситское время в Чехии возникли разнооб­разные жанры исторических произведений. В дальнейшем эта тенденция продолжала развиваться и в XVI в. достигла кульминации, так что в науке даже утвердилась характеристика XVI столетия как «золотого века чеш­ской литературы»; исторические произведения занимали при этом веду­щее место. Растет не только их количество, но происходит и качественное изменение исторической продукции. Это объясняется рядом факторов. Как известно, XVI столетие - век гуманизма и ренессанса. Для гумани­стов же характерно иное отношение к истории, чем то, которое господ­ствовало в предшествующие эпохи. Если в средние века история была лишь «служанкой теологии», то на их исходе она заняла свое место в ряду наук. Разумеется, все исторические события объяснялись в средние века лишь волей «Провидения»: гуманисты же оценивали историю как результат человеческой деятельности, искали причины событий именно в ней и объясняли происходящее с точки зрения разума. Поскольку задачей

78

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

истории стало объяснение деятельности людей, гуманистические историки не только стремились использовать источники, но и подвергали их проверке, исторической критике, применяли сравнительный метод в работе над мате­риалом. Они отрицательно относились ко всякого рода вымыслам и фальси­фикациям и резко критиковали наполненные ими сочинения.

Вторым фактором, повлиявшим на качество исторической продук­ции, была высокая образованность авторов исторических работ в Чехии указанного периода, их широкий кругозор, свобода от религиозного фа­натизма и схоластической узости взглядов на мир. Они умели не только наблюдать за событиями и фиксировать их, но и оценивать их причины и следствия, достоинства и недостатки.

Еще одним условием развития историописания в XVI в. стала ост­рая политическая и религиозная борьба в чешском обществе и стремле­ние современников отразить этот процесс с целью защиты тех или иных позиций. Политическая острота проявлялась в разных жанрах историче­ских сочинений, но в гуманистических произведениях экскурсы в про­шлое и вся аргументация базировались на документах и трезвых сужде­ниях, а не объяснялись действием «Божьей воли». В жанровом отноше­нии в XVI в. наблюдается большое разнообразие, но основу составляют хроники и исторические сочинения по отдельным вопросам современной истории. Такие виды сочинений, как исторические календари и описания путешествий, появляются в изобилии именно в XVI в. и тоже имеют зна­чение источника, но как бы второго плана: это скорее источники для ис­тории исторической науки.

Следует, однако, иметь в виду, что в XVI в. новое отношение к ис­тории находится в Чехии лишь на стадии формирования. Влияние гума­нистических идей проявлялось не во всех произведениях и не в одинако­вой степени. Не были исключением и хроники, составленные в старом, средневековом духе.

К ним можно отнести «Хронику писаря Бартоша», изложившего важнейший эпизод чешской истории первой четверти XVI в. Произведе­ние известно под двумя названиями: «Хроника о пражском восстании 1524 г.» и «Книга о восстании одних против других».

Писарь Бартош (ок. 1470-1535) родился в семье бедных жителей Старого Города Праги, но сам получил впоследствии «мещанское право», т.е. был принят в число пражских горожан, что было возможно лишь при наличии значительного имущества. Бартош учился в школе и университе­те, но ни бакалавром ни магистром не стал. В 1512 г. он поступил писа­рем в канцелярию Меньшего Города Пражского (Мала Страна), где при­обрел хорошие знания в области права и ориентировку в городской поли­тике. Разбогатев на торговле полотном, Бартош оставил писарскую долж-

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.) 79

ность и активно вмешался в общественную жизнь города. В Праге тех лет шла борьба отдельных группировок из-за различного отношения к ре­формации. Результатом был приход в 1524 г. к власти в городе староут-раквистов во главе с Яном Пашком из Варта, представителем богатого патрициата. Все сторонники «новоутраквизма», т.е. лютеранства, были из Праги изгнаны. Однако в 1529 г. в дела чешской столицы вмешался ко­роль Фердинанд I. Во всех своих владениях он жестоко преследовал лю­теран, что однако не помешало ему по политическим соображениям взять под свою защиту новоутраквистов в Праге. Так король «разрешил» кон­фликт в свою пользу. Он установил отдельные магистраты для Старого и Нового мест, т.е. разделил Прагу на два города. Политическая сила сто­лицы Чешского королевства была ослаблена. В ходе борьбы Бартош, как новоутраквист, сначала стал жертвой диктатуры Пашка и был изгнан из Праги, но после 1529 г. получил разрешение вернуться, а в 1530 г. был полностью реабилитирован. Чтобы очистить перед общественным мнени­ем себя и своих сторонников от обвинений в ереси, Бартош и решил на­писать хронику. Она состоит из четырех книг и эпилога и рисует картину жизни времен реформации. Наиболее ценны последние главы сочинения, освещающие события в Праге. Бартош подтверждает факты документа­ми, часто вписывая их в текст дословно. Таким образом, фактическая сторона сочинения вполне надежна. Однако интерпретация приводимых фактов крайне пристрастна. Хронист только черной краской рисует своих противников, а у сторонников никаких отрицательных черт не видит и даже не предполагает. Фанатическая ненависть и предубежденность к Пашку и его сторонникам закрывает от Бартоша истинный смысл собы­тий. Восхваляя Фердинанда I за «восстановление справедливости» путем изгнания Пашка и его друзей, Бартош не видит истинных целей короля, стремившегося ограничить политическое могущество Праги и сделавше­го первый шаг в этом направлении фактом разделения единой до того пражской общины. Общая концепция хроники Бартоша религиозная. Как и все средневековые хронисты, он считает, что ход событий диктуется не устремлениями людей, а «Божьей волей», и что даже нападки на людей добрых и праведных - суть лишь «Божье наказание» их за грехи. По мне­нию Бартоша, всеми пражскими событиями руководило «Провидение», ну а в конечном счете Господь Бог, конечно же, устроил все «по справед­ливости». При описании событий хронист часто прибегает к образным сравнениям, заимствуя примеры из Ветхого Завета, к цитатам из Библии и лютеранских трактатов. Кроме описания событий, которым Бартош был свидетелем или участником, данные хроники не имеют значительной ценности. В общем, сочинение Бартоша обладает всеми характерными признаками средневековых хроник. Ценность его как исторического ис-

80

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

81

точника определяется фактическим материалом, касающимся событий 1524 -1529 гг. Включенные в повествование документы составляют око­ло трети всего текста. На этом основании некоторые историки нашего времени относят хронику к произведениям, открывающим гуманисти­ческую историографию в Чехии.

Сочинение написано по-чешски, но было переведено и на латин­ский язык. Первое издание относится к 1851 г.

В Чехии XVI в. возникло также много хроник ограниченного зна­чения - записок и заметок об отдельных событиях. Наряду с ними состав­лялись хроники, описывавшие всю чешскую историю «от ее начала». Как правило, эти произведения, возникшие в бурную эпоху реформации, ин­спирировались противоборствующими партиями, были тенденциозны и отличались весьма «свободным» обращением с источниками. К числу именно таких сочинений относится и «Чешская хроника» староутракви­стского священника Богуслава Билейовского. Он родился в 1480 г. в селе Милине у Кутной Горы, происходил, видимо, из народных низов; о его молодости сведений нет. В зрелости Билейовский был священником в разных местах Чехии, занимал и другие церковные должности. Умер он в 1555 г. Хроника написана по-чешски, состоит из трех книг, а издана впервые в 1537 г. в Нюрнберге. Причиной, побудившей автора взяться за перо, были политические события. Староутраквистская церковь - церковь консервативных гуситов - переживала в Чехии кризис. В общественной жизни она оттеснялась на задний план Общиной чешских братьев и лю­теранством, но в то же время не признавалась и католической церковью, с которой староутраквисты вели переговоры об объединении. Для защиты позиций своей партии Богуслав Билейовский изложил в своей хронике теорию непрерывного развития утраквизма в Чехии. Эта теория была официальной точкой зрения староутраквистов и ставила перед собой по­литическую задачу объединения различных религиозных течений в усло­виях кризиса староутраквизма. Однако предложенные Билейовским пути решения проблемы не могли дать положительного результата. Автор слишком нетерпимо относился к Общине чешских братьев, к лютеранам и другим религиозным течениям. Правда, он несколько более сдержан в отзывах о католиках, но это объясняется тем, что хронист не смел выска­зываться о них откровенно, так как во главе страны стоял католический король. С точки зрения фактографической хроника практического значе­ния не имеет, однако интересна тем, что изложенная в ней теория непре­рывности подобойской веры была притягательной для народа, питала его национальную гордость и внушала мысль об исключительности и исто­рическом предопределении чехов и христианстве. Эта теория развивалась и дальше, в частности - Я.А. Коменским.

Такой же политической тенденциозностью отличалась и изданная в 1539 г. «Хроника об основании чешской земли и первых ее жителях», написанная утраквистом мещанского происхождения Мартином Куте-ном из Шпринсберка (ум. в 1564 г.). В отличие от Билейовского, Кутен был человеком образованным, поэтом-гуманистом. Он стремился под­черкнуть значение и роль городов в чешской истории, чтобы поддержать их позиции в политической борьбе. В освещении политической истории Кутен опирается на хронику Пулкавы, Старые чешские летописи, т.н. Далимила, Энея Сильвия. Литературные достоинства хроники Кутена достаточно высоки, она имела своих читателей. Кроме того, в ней содер­жится ряд свидетельств, не встречающихся в других сочинениях такого рода. Так, Кутен первым из чешских хронистов указал на то, что чешская земля была заселена еще до прихода славян, заимствовав эти сведения из классических исторических сочинений.

Распространившееся в Чехии первой половины XVI в. летописа­ние, освещавшее чешскую историю в реформационном духе, вызвало реакцию со стороны католиков. Чтобы противопоставить католическую концепцию утраквистской, чешские католические паны побудили кано­ника капитулы св. Вита Вацлава Гаека из Либочан (ум. в 1553 г.) соста­вить хронику в духе их взглядов. В его распоряжение были переданы важнейшие документы, например земские доски, хранившиеся в Праж­ском Граде, а также материалы родовых архивов и библиотек. Сочинение, основанное на столь богатой источниковой базе, было составлено в пери­од 1533-1539 гг. и издано в 1541 г. под названием «Чешская Хроника». Автор излагает события чешской истории год за годом, начиная с леген­дарной повести о братьях Чехе и Лехе (считалось, что Чех пришел в Бо­гемию в 644 г.) и кончая воцарением Фердинанда I. Однако, излагая ма­териал, Гаек осветил его крайне тенденциозно. К тому же и подготовлен­ность Гайка к выполнению возложенной на него миссии была более чем скромной. Он сам говорил, что «пустился в море без весел»; он слабо знал латинский язык, плохо разбирал старое письмо и больше склонялся к сочинению сказок, чем к освещению исторической правды. О действи­тельном призвании историка Гаек вообще не имел понятия, считая, что главная задача изложения - быть занимательным для читателя. Из имев­шихся в его распоряжении источников Гаек делал выписки небрежно, да и приписывал авторам то, чего в их тексте вовсе не было. В результате возникло сочинение, из которого невозможно определить, какие данные Гаек взял из книг и документов, а какие домыслил сам. Поэтому его хро­ника не имеет значения исторического источника. В подходе к истории Гаек, по существу, придерживался теоретических взглядов и методов позднесредневековых хроник, откуда и заимствовал всю систему приемов

82

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

83

и способов изложения материала. Католическая тенденциозность сочинения выражается, например, во враждебном отношении автора к вождям гуситов. Неприятные для хрониста события, неприемлемые для него с идеологической точки зрения (например, победы таборитов над крестоносцами), Гайком либо вообще замалчиваются, либо упоминаются лишь вскользь.

Уже современники почувствовали религиозную и политическую тенденциозность хроники, подметили в ней ряд измышлений и противо­речащих фактам утверждений. Поэтому при жизни хрониста его сочине­ние не приобрело популярности. Но к концу XVI в., когда хроника была переведена на немецкий язык, гайкова версия чешской истории получила распространение на Западе и большую известность в дворянской среде, поскольку Гаек много говорит о шляхте и ее заслугах, иногда специально выделяя те или иные панские фамилии. Важно было и то, что повествова­ние Гайка отличается живостью слога. По литературным достоинствам сочинение было выше, например, хроники Кутена. Особенно сильное воздействие хроники Гайка на умы началось в послебелогорский период, когда была запрещена утраквистская литература, и вообще все написан­ные на чешском языке сочинения возбуждали подозрение в еретичестве, антишляхетской направленности и т.п., а потому преследовались, между тем как хроника Гайка была и прокатолической и прошляхетской. При отсутствии другой чешской литературы весьма расширился контингент читателей Гайка. Кроме шляхты и горожан ею интересовались теперь и представители простого народа, говорившие по-чешски. Привлекал их даже не столько чешский язык, сколько помещенные в хронике общена­родные и локальные повествования. В новой национально-политической и социальной ситуации хроника вышла за рамки исключительно истори­ческого сочинения, став предметом патриотического чтения. Принцип исторической правдивости отошел на второй план за счет моментов язы­кового и национального. Хроника поддерживала национальное сознание в тяжелые времена, популяризировала знания о прошлом народа. Сведе­ния из нее проникали в книжки для народного чтения и народные хрони­ки, в печатные публикации. В тех случаях, когда хроника использовалась как основа для исторических сочинений, она приносила большой вред. Черпали из нее сведения как добелогорские, так и послебелогорские ис­торики. В хронике сообщалось много фактов, которых до Гайка никто не знал и которые нельзя было проверить по известным источникам. Кроме того, Гаек писал весьма «четко» и «досконально», знал все, что происхо­дило в стране со времен прихода «праотца Чеха», а это очень импониро­вало неискушенному читателю, вызывая чувство ясного представления о прошлом. На самом деле Гаек многое из прошлого не знал вовсе, другое знал плохо и поверхностно, документы читал небрежно, переводил и тол-

ковал их произвольно и без ясного понимания. Нравственная позиция хрониста была непостоянной, подчас безразличной. Понятно, что «Чеш­ская Хроника» Гаека подверглась критике в новое время с позиций исто­рической объективности и этической бескомпромиссности. Гаек предстал как сознательный лжец и фальсификатор, как «самый крупный разруши­тель здания истинной чешской истории и шарлатан» (Ф. Палацкий). Про­цесс разоблачения фальсификаций хроники продолжался в XVIII в. и за­кончился развенчанием ее как исторического источника. Ныне хронику относят к жанру «развлекательной» литературы.

Сочинением совершенно иного плана, чем охарактеризованные выше, была «Хроника» Марека Быджовского из Флорентина (1540-1612). Ее автор - профессор Пражского университета, всю жизнь был связан с этим учебным заведением. Здесь он учился, получил все ученые степени, много раз избирался деканом артистического факультета, зани­мал и должность ректора. Он интересовался прошлым своей страны и оставил три сборника хронологических записок о чешской истории с 1526 по 1596 г. Сочинение выдержано в форме анналов о периодах прав-гения трех чешских королей - Фердинанда I, Максимилиана II и Рудоль­фа II. Источником для всех трех частей были старые хроники, корреспон­денция, устные сведения, рукописные заметки разного характера, данные из печатных листовок и книг. Большинство сведений Марек переписывал без критики и без правки, не выражая никаких собственных мнений. 1400 записей составляют содержание сборников. Это описание эпизодов госу­дарственной жизни и быта королевского двора, сведения о событиях за границей, о военных походах, о смерти важных лиц, об условиях жизни в чешских городах. В записках нет данных экономического характера, ни­чего не сказано об университетской жизни, хотя автор в течение долгих лет принадлежал к университетской общине. Большое внимание уделено «чудесам» и вмешательству сверхъестественных сил в дела людей. Кар­тина мира, нарисованная Быджовским, скорее продукт средневекового, чем ренессансного мышления. Характерна атмосфера ожидания «послед­него суда», слепая вера в Священное Писание. Автор не выделяется из среды консервативного конформистского слоя современной ему интелли­генции. Несмотря на это, хроника полезна тем, что дает представление о способе мышления и культурном кругозоре значительной части интелли­генции Чехии в XVI в.

Наиболее ярким произведением гуманистического историописания является сочинение Сикста из Оттерсдорфа «Акты или Памятные кни-ги, то есть История двух неспокойных лет в Чехии - 1546 и 1547». Сикст Родился в начале XVI в., в 20-х гг. приехал из Раковника в Прагу для Прохождения курса в университете. Как утраквист лютеранского толка он

84 Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

учился еще и в Виттенберге, а в 1534 г. стал бакалавром в Пражском уни­верситете. Окончив учение, он поступил на службу в канцелярию Старого Города Праги и несколько лет служил писарем. Одаренный и образован­ный, он стал быстро продвигаться по службе, особенно после того, как, женившись на богатой вдове, приобрел значительное имущество и вошел в число наиболее зажиточных пражских горожан. Вскоре Сикст стано­вится староместским коншелом (членом городского совета), а в 1546 г. -канцлером Старого Места Праги. Именно в период коншельства и канц­лерства Сикста борьба между королем Фердинандом I и чешскими горо­дами, руководимыми Прагой, достигает наибольшей остроты. Король облагает города высокими налогами, требует оружия и войск для ведения войны против протестантских князей в империи (Фердинанд I был братом императора Карла V, ведшего Шмалькальденскую войну) и при этом на­рушает права городского и других сословий, которыми последние издав­на пользовались. Против Фердинанда I создается сословная оппозиция. Пражское население открыто выступает против мероприятий короля. Весной 1547 г. против короля образовался сословный союз, которым ру­ководили пражские коншелы. Сикст, как канцлер и как дипломат город­ского сословия, участвовал во всех делах сословной оппозиции, составлял документы, выступал с речами и т.д., то есть стоял во главе борьбы. Она закончилась поражением сословий, Сикст попал в тюрьму, ему угрожала смертная казнь. Но по ходатайству друзей при дворе ему была оказана «королевская милость», и после нескольких месяцев заключения Сикст был освобожден. Вообще же король жестоко расправился с восставшими и рядом постановлений лишил Прагу и другие города былого политиче­ского веса и экономического могущества, навсегда вычеркнув чешское городское сословие из общественно-политической жизни. На этом кончи­лась и карьера Сикста как городского политика. Но он прожил еще много лет, занимаясь торговлей и писательским трудом. Умер в 1583 г.

Самым ценным трудом Сикста являются названные выше «Памят­ные книги». История их появления такова. Фердинанд I, расправившись с восставшими физически, стремился подвести под свои действия и мо­ральную основу, для чего необходимо было опорочить перед обществен­ным мнением Европы выступавших против него представителей сосло­вий, обвинив их в «бунте» против законного короля. С этой целью Фер­динанд I приказал напечатать сборник материалов, название которого можно передать как «Документы обо всех тех делах». Здесь содержались материалы о восстании 1547 г., подобранные так, чтобы доказать винов­ность чешских сословий. Свидетельства в пользу восставших не приво­дились, не было документов, которые могли бы объяснить причины вы­ступления против короля. В то же время в качестве «уличающих» доку-

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

ментов публиковались обвинительные заключения, содержавшие много вымыслов. В общем сборник намеренно искажал картину восстания.

Ознакомившись с ней, Сикст решил создать книгу, которая бы представила действительную, с его точки зрения, картину восстания. Книга писалась тайно и была закончена, видимо, в 1548 г. Она состоит из двух частей. В первой Сикст поместил документы, которыми располагал и сумел скрыть от королевских сыщиков, вторая содержит изложение событий им самим. Использованы и материалы из упомянутого офици­ального сборника. События освещаются день за днем и подтверждаются документами. Впрочем, сочинение, направленное против тенденциозно­сти официального сборника, было тоже тенденциозным. Сикст защищал восставших и выступал как против короля, так и против шляхты, предав­шей в критический момент сословный союз. Представлены доказательст­ва враждебных намерений короля по отношению к чешским сословиям, но обойдены молчанием те факты, которые свидетельствуют против вос­ставших. Однако достоверность описания событий и правдивость перепи­санных актов сомнений не вызывают.

Сикст из Оттерсдорфа, несомненно, был лучше других информирован о событиях 1547 г., а также о городской политике. Поэтому его книга чрезвычайно ценный источник о ходе восстания, об отношении горожан к королю и шляхте. Оригинал источника не сохранился, но имеется ряд копий разных времен. Пометки на этих списках свидетельствуют о том, что сочинение читалось тайно, во всяком случае до смерти Фердинанда I в 1564 г. Шпионы короля так и не обнаружили текст. На чешском языке сочинение издавалось несколько раз; в 1989 г. - в русском переводе.

Исторические сочинения XVII века

Начало XVII в. в чешской истории характеризуется обострением борьбы между сословной оппозицией и правящей династией Габсбургов. Фактически это было продолжение противостояния чешских утраквист­ских сословий попыткам немецко-католической партии во главе с госуда­рем из Габсбургского дома установить абсолютистскую форму правления и лишить чешское дворянство сословных свобод, которыми оно пользо­валось уже два столетия. Но если в XVI в. сословная борьба в Чехии была Делом внутренним, то в XVII в. она приобретает международный харак­тер. К этому времени в Европе складываются два лагеря противоборст­вующих государств: габсбургский, объединявший самые отсталые в эко­номическом отношении страны, придерживавшиеся католической рели-

86

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

87

гии, и антигабсбургский, представлявший интересы нарождавшейся бур­жуазии Европы и государств нового типа, объединившихся под знаменем евангелической религии. Чехия, находясь в составе монархии, возглав­ляемой католическими королями, была еще со времен гуситского движе­ния в религиозном отношении страной утраквистской - до 90% ее насе­ления составляли евангелики различных направлений. Наступление контрреформации в Европе угрожало всему населению евангелического вероисповедания, но для чешской шляхты и бюргерства контрреформа­ция означала потерю политической власти и привилегий независимого государства. Религиозные противоречия однако лишь прикрывали за­хватнические устремления противоборствующих европейских политиче­ских группировок. Государства, вставшие на путь капиталистического развития, стремились изменить политическую карту Европы в свою поль­зу. Назревал многолетний военный конфликт, очередной передел Европы, и события в Чехии стали его началом. В 1618 г. здесь произошло восста­ние евангелических сословий против Габсбургов. В 1620 г. чехи потерпе­ли поражение, и страна утратила политическую независимость. Шляхта была устранена от власти. Установился абсолютистский режим, Чехия подверглась рекатолизации, а народ - национальному угнетению. Эта бурная эпоха чешской истории отразилась в ряде исторических сочине­ний, ставших в новое время источником для ее изучения. Авторы XVII в., зафиксировавшие ход изложенных событий, считали борьбу в Чехии и Европе религиозным конфликтом, которому давали объяснение с различ­ных идеологических позиций. Наиболее ценны для историка Чехии сочи­нения представителей побежденного лагеря, выходцев из городского со­словия. Именно эти современники событий, как правило, высокообразован­ные, были в состоянии оценить значение происшедших изменений для даль­нейших судеб чешского народа и оставили потомкам важнейшие источники по истории Чехии первой четверти XVII в.

Крупнейшим из таких авторов был Павел Скала из Згоры. Он ро­дился в 1583 г. в Праге, в интеллигентной семье лютеранского вероиспо­ведания, и получил хорошее образование в Пражском университете и на факультете теологии Виттенбергского университета. В 1602 г. он посе­щал университет и в Страсбурге, затем путешествовал по Европе. Буду­щий историк отличался обширными знаниями, активно интересовался современной политической жизнью, но в событиях непосредственно не участвовал. Его политические убеждения проявлялись в симпатиях к борьбе оппозиции за религиозную свободу. В 1618 г. он оказался в Праге и был свидетелем дефенестрации и других важнейших событий. В конце 1619 г. Павел служил чиновником в Чешской канцелярии при Фридрихе Пфальцском. После белогорской катастрофы, в 1621 г., Скала ушел в

эмиграцию, в 1622 г. был при дворе Фридриха Пфальцского, а затем пе­реселился в г. Фрайберг (Саксония), где и оставался до конца жизни (умер, вероятно, в 1640 г.). В 1626 г. он начал писать «Церковную исто­рию» и за полтора десятка лет создал монументальное десятитомное про­изведение, войдя в число крупнейших чешских историков XVII в. Первый том освещает историю христианства от его начала до выступления Люте­ра. Наиболее же ценными являются четыре последних тома, излагающие события 1612-1623 гг.

С точки зрения подхода к задачам исторической работы Скала принадлежал к представителям гуманистической историографии. В Чехии сочинения Скалы являются ее вершиной. Не довольствуясь голым изло­жением фактов, он искал логически обоснованные ответы на вопросы о причинах различных исторических событий и процессов, стремился к глубокому проникновению в их сущность. «Церковная история» отлича­ется высокой степенью достоверности изложения и служит богатейшим источником сведений о событиях - как предшествовавших восстанию, так и самого восстания. Исследователи вплоть до наших дней в значи­тельной мере опираются на материалы «Церковной истории» при осве­щении соответствующей эпохи чешской истории. Последнее издание той части сочинения, которая посвящена восстанию 1618 -1620 гг. осуществлено чешским историком Й. Яначком в 1984 г.

Второе сочинение о событиях в Чехии первой четверти XVII в. принадлежит Ондрею Габервешлу из Габернфельда, выходцу из праж­ской патрицианской семьи, современнику Павла Скалы, тоже получив­шему образование за границей. Гуманистически образованный утраквист, Габервешл во время восстания 1618-1620 гг. служил врачом при дворе Фридриха Пфальцского и, как сам сообщает, сопровождал его 8 ноября 1620 г. к полю битвы на Белой Горе (до которого король так и не доехал). После разгрома чешского войска Ондрей эмигрировал в Нидерланды. В 1645 г. он издал в Лейдене на латинском языке сочинение «Чешская вой­на», в котором эмоционально излагал события 1618-1620 гг., защищал право чешских сословий на избрание короля, выступал за политическую и религиозную свободу чехов. «Чешская война» была скорее политиче­ским трактатом, чем историческим сочинением, каковым считал свое де­тище сам автор. Документация событий у Ондрея дефектна, хронология перепутана, имеется много фактических ошибок. Но, в отличие от об­ширного многотомника Скалы, «Чешская война» распространилась дос­таточно широко, а после публикации она стала на некоторое время объек­том популярного чтения. Историческое значение «Чешской войны» в том, что она была за границей источником сведений о событиях в Чехии 1618-1620 гг., описанных их непосредственным свидетелем.

88

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

89

Среди представителей католического лагеря события в Чехии на­чала XVII в. также нашли своих толкователей. Наиболее значительным и ценным является сочинение Вильгельма Славаты из Хлума и Кошум берка под названием «Исторические труды». Славата (1572-1652) про­исходил из панского рода и по карьеристским соображениям перешел из веры своих предков - чешских братьев - в католическую. Он достиг вы­сокого положения при габсбургском дворе и проводил антисословную политику императора в Чехии. В 1618 г. он, императорский наместник в Праге, был выброшен 23 мая из окна Пражского замка восставшими чеш­скими дворянами. Благополучно пережив дефенестрацию, граф Славата стал знаменитым политическим деятелем католического лагеря, занимал должность чешского канцлера. Он разрабатывал план конфискации иму­щества мятежных панов и городов после поражения восстания, а также способствовал изменению управления Чехией в духе усиления габсбург­ского абсолютизма. Свои взгляды Славата изложил в сочинении под на­званием «Исторические труды» в 14 томах. Наиболее ценны два первых тома, описывающие события 1608-1619 гг., автор был их свидетелем. На основе своих заметок и богатого документального материала Славата изобразил чешскую политическую историю указанного периода. Значе­ние «Трудов» как источника заключается в богатом фактическом мате­риале и подтверждающих его документах. В XVII в. «Труды» Славаты напечатаны не были - сначала ввиду их обширности, а затем - за отсутст­вием читателей. Политический режим, созданию которого ревностно спо­собствовал Славата, истребил в Чехии тех читателей, которые могли бы заинтересоваться сюжетом многотомного сочинения.

К числу замечательных сочинений, долго служивших в Европе главным источником сведений о Чехии, относится труд Павла Странс-кого (1583-1657) «О государстве чешском». Автор - университетский магистр, а также ректор школ в Литомержице, был вынужден из-за утрак­вистских убеждений эмигрировать после 1620 г. из Чехии, после чего был профессором в Торуни (Польша).

В 1634 г. известное голландское издательство Эльзевир в Лейдене предприняло публикацию серии монографий об отдельных европейских государствах. И хотя Чехия уже потеряла независимость, Странский рас­сказал о своей родине в специальном сочинении на латинском языке. Вы­сокообразованный и одаренный представитель гуманистической культу­ры, Странский сумел всесторонне осветить главные факты чешской исто­рии и современности, представить картину экономической, правовой и культурной жизни чешского народа в прошлом и настоящем. Все сочине­ние состоит из 20 глав. В них рассматривается географическое положение Чехии, административное деление, характеризуются отдельные районы и

крупнейшие города. Одна из важнейших глав посвящена государствен­но-правовому положению Чехии в составе Империи. При характеристике политического устройства Чехии автор делает много извлечений из зем­ских прав и установлений. На основании документов написаны и другие разделы. Много места уделено религиозным отношениям и церковному управлению. Изложение в целом отличается объективностью и высокой достоверностью фактического материала. Бесспорно, Странский был го­рячим чешским патриотом, выступал в защиту народа, который в резуль­тате белогорского поражения и неблагоприятной международной обста­новки утратил свою самостоятельность.

Сочинение Павла Странского стало своего рода энциклопедией об истории и положении Чехии XVII в. Этим, как и литературными достоин­ствами произведения, объясняется его исключительная популярность. Только при жизни автора вышло три издания в Лейдене. В XVIII в. сочи­нение было переведено на немецкий язык. Первый перевод на чешский опубликован в 1893 г., последнее же чешское издание вышло в 1981 г.

Хроники и памятные записки XVIII - начала XIX в.

После потери Чехией политической независимости историческая работа, столь плодотворная в добелогорский период, вскоре прекрати­лась. Страна была разорена Тридцатилетней войной, интеллигенция эмигрировала. Проводившие контрреформацию церковные власти с по­дозрением относились ко всему, написанному на чешском языке, объяв­ляли еретическими чешские книги и даже уничтожали их. В деловой и общественной жизни все большее значение приобретал немецкий язык. Притеснение духовной жизни не способствовало интеллектуальному тру­ду. Лишь единицы из числа представителей католического духовенства, чехи по национальности, осмеливались выражать патриотические взгля­ды, но такого рода сочинения не публиковались. Ввиду сказанного вторая половина XVII в. не принесла ничего значительного в области историо-писания. Но чешский народ не утратил традиций прошлого, исследования архивов показали, что в XVIII - начале XIX в. в Чехии широко практико­валось составление хроник. Только по сравнению со средневековыми хроники этого периода отличаются рядом совершенно новых черт. Преж­де всего, по жанру они представляют собой нечто среднее между собст­венно хрониками и мемуарами. Авторы хроник нового времени в основ­ном записывали современные им события «для памяти», хотя подчас и Делали экскурсы в прошлое. Кроме того, если раньше хронистами были в основном представители образованных слоев общества, то в ХVШ в. появля-

90

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

91

ется большое число т.н. народных хроник, авторы которых - грамотные кре­стьяне, ремесленники, мелкие чиновники, священники, шляхтичи.

Количество народных хроник велико. Большая их часть хранится в архивах, но некоторые уже опубликованы. Так, чешский ученый А. Робек -уже в наши дни - опубликовал несколько десятков таких сочинений.

Народные хроники XVIII - начала XIX в. можно разделить в ос­новном на городские и сельские. Они весьма существенно отличаются друг от друга как по содержанию, так и по идеологии. Городские хроники отражают экономические и социальные проблемы жизни города. Для идеологии городской среды характерно отрицательное отношение к йо-зефинским реформам, которые лишили горожан привилегий, а во многих случаях и средств к существованию. К примеру, ликвидация монастырей привела в упадок ремесла, производящие товары для монастырей и кос­телов. В городских хрониках говорится также о катастрофах в природе и обществе, о войнах и эпидемиях, о ценах на хлеб, о стоимости жизни в городе и т.п. Подобные хроники писались как в больших, так и в малых городах и местечках. Упомянутый чешский ученый А. Робек издал хро­ники городов и местечек Подебрадского, Рыхновского, Лоунского и дру­гих районов, по каждому из которых насчитывается до десятка и более подобных сочинений. Городские хроники в основном освещают микро­мир города, имеющего свою мораль, свой престиж, свои закономерности.

Сельские же хроники отличаются иным содержанием. В них, на­пример, подробно излагается процесс ликвидации личной зависимости сельского жителя, с явной заинтересованностью освещается реформатор­ская деятельность правительства, которая, как представляется крестья­нам, открывает им возможности жить более свободно; описываются вой­ны, передвижения войск по стране; тщательно фиксируются данные об урожае, равно как и все политические события, касающиеся деревни. Сельский хронист обладал как бы более широким кругозором, чем город­ской. Но, разумеется, каждый автор освещал события в соответствии со своими взглядами и убеждениями.

Наиболее подробны и содержательны записки Яна Франтишка Вавака (1741-1816). Зажиточный крестьянин, староста деревни Мильчи-цы Подебрадского края, чешский патриот, любитель литературы и исто­рии, Вавак записал события с 1770 по 1816 г. По мировоззрению этот автор - верноподданный Австрийской монархии, ярый католик, соответ­ственно описывающий и современные ему события. Сочинение содержит очень ценный фактический материал. Эти записки опубликованы в боль­шей их части в межвоенный период нашего века.

Важный материал содержат и записки представителей интеллиген­ции. Весьма интересные, но крайне тенденциозные сочинения оставил

один из крупнейших чешских будителей и историков своего времени, первый профессор чешского языка и литературы в Пражском универси­тете Франтишек Мартин Пелцл (1734-1801). В его «Чешской хронике за период правления римского императора и чешского короля Иосифа II» содержится откровенная критика государей габсбургского дома Марии Терезии и Иосифа П. Сочинение охватывает десятилетие 1780-1790 гг. В некоторых случаях критика автора весьма субъективна: Пелцл не видит положительных сторон даже в прогрессивных действиях австрийских монархов. Поскольку автор «Хроники» подчас не выбирал выражений для характеристики Иосифа II, его произведение опубликовано лишь че­рез 140 лет после написания - в 1931 г., притом только в чешском пере­воде, тогда как первоначальный немецкий текст все еще не издан.

Перечисленными сочинениями не ограничивается перечень хроник и памятных записок XVIII - начала XIX в. Их известно значительно больше, но этот материал еще недостаточно изучен и в основном хранит­ся в архивах.

В заключение необходимо констатировать, что, во-первых, наибо­лее ранним видом описательных источников была хроника; возникнув в Чехии в XII в., она на протяжении ряда столетий меняла свою общест­венную функцию. Будучи всегда произведением субъективного характе­ра, она постепенно превратилась из сочинения, более или менее бесстра­стно регистрирующего события, в орудие защиты интересов определен­ных политических и религиозных групп общества. Особенно рельефно такие черты хроник проявляются в периоды острых социальных и политиче­ских потрясений, начиная с гуситского движения и вплоть до разгрома анти­габсбургского восстания в Чехии в 1620 г.

Во-вторых, в течение веков менялась степень достоверности этого вида источников. Ранние по времени написания хроники, являвшиеся в значительной мере плодом фантазии авторов, содержали множество вы­мыслов или преднамеренных искажений действительности, как и утвер­ждений маловероятных с точки зрения жизненной практики, но проверке не поддающихся. Иногда фальсификации были связаны с заданностью концепции. В ранних хрониках события редко датируются, у некоторых авторов они вообще проходят как бы вне времени. С XV в. появляются хроники, описывающие только современные события. Достоверность таких описаний обычно можно проверить другими источниками. Но на эти произведения явно влияла политическая тенденциозность авторов, что снижает их значение как исторических источников.

Новой чертой хроник XV-XVI вв. было внесение во многие из них текста современных документов, которые, впрочем, подчас вовсе не ин­терпретировались. Наконец, в хрониках этой эпохи события, как правило,

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

93

определены по времени, то есть более или менее точно датированы. Это, разумеется, не исключает и наличия в XV-XVI вв. сочинений, фальсифи­цирующих историю; яркий пример - «Хроника» Вацлава Гайка из Либо-чан, но были и другие произведения, содержавшие изрядную долю фаль­сификации.

С XVI в. хроника как исторический источник оттеснена на второй план и используется в науке лишь в качестве дополнительного материала. В этот же период она как бы перерастает в другой жанр, когда по форме материал излагается в последовательном временном порядке (да и само произведение еще часто именуется «хроникой событий»), но по содержа­нию это уже историческое сочинение с ярко выраженной авторской ин­дивидуальностью, с новым взглядом на предназначение историка. Исто­рические сочинения гуманистического направления, о которых шла речь выше, можно отнести к зародышам истории как науки, а содержащийся в них исторический материал является одновременно и ценнейшим источ­ником для истории.

a úvodní studie napsal I. Hlaváček. Praha, 1981.

12. Ze starých letopisů Českých. Praha, 1980.

13. Pokračovatelé Kosmovi. Praha, 1974.

14. Václav Вřezan. Životy posledních Rožmberků. D.I-II. Praha, 1985.

15. Pavel Skala ze Zhoře. Historie česká. Od defenestrace k Bílé hoře. Praha, 1984.

16. Мельников Г.П. Из истории общественно-политической борьбы в Чехии в 20-е годы XVI в. // Советское славяноведение. 1980. № 5. С. 53- 63.

17. Šimák I.V. Kronika pražská Bartoše pisare // Fontes Rerum Bo- hernicarum. VI. Praha, 1907.

18. Václav Hájek z Libočan. Kronika česká. Vybor historického čtení. К vyd. připr. Jar. Kolár. Praha, 1981.

19. Marek Bydžovský z Florentina. «Svět za tří českých králů» (Vybor z kronikařských zapisků о letech 1526-1596). Praha, 1987.

20. Лаптева Л.П. В.Э. Регель как исследователь «Хроники» Козь­ мы Пражского и ее оценка в современной историографии // Исторические записки / Научные труды исторического факультета. Вып. 2. Воронеж, 1997. С. 93-105 (Воронежский государственный университет).

{.ЛаптеваЛ.П. Письменные источники по истории Чехии периода феодализма (до 1848 г.). М., 1985.

2. Сказания о начале Чешского государства в древнерусской пись­ менности / Сост. А. Рогов. М., 1970.

3. Козьма Пражский. Чешская хроника. М., 1962.

4. Регель В.Э. О хронике Козьмы пражского. Критическое исследо­ вание // ЖМНП. 1890. № 8-9 (отд. оттиск - Спб., 1890).

5. Лаптева Л.П. Гуситское движение в Чехии в XV в.: Учеб­ но-методическое пособие. М., 1990.

6. Гуситское движение в освещении современников: Учебное по­ собие / Перевод, введение и примечания Л.П. Лаптевой. М., 1992.

7. Сикст из Оттерсдорфа. Хроника событий, свершившихся в Че­ хии в бурный 1547 год/ Перевод и комментарии А.И. Виноградовой и Г.П. Мельникова. М., 1989.

8. Лаврентий из Бржезовой. Гуситская хроника. М., 1963.

9. Zbraslavská kronika. Chronicon Aulae Regiae. Praha, 1976.

10. Kroniky doby Karla IV. Praha, 1987.

11. Ze zpráv a kronik doby husitské. Vybral, sestavil, k vydání připravil

Корреспонденция

Корреспонденция как источник по своему содержанию комплекс­на. Это значит, что исследователь может из нее получить сведения эко­номического, политического, научного, культурного, бытового, личного и другого характера. Как и многие другие виды письменных источников, корреспонденция с развитием общества менялась. Ее функции расширя­лись, а иногда и ограничивались - в зависимости от исторических усло­вий. Постепенно вырабатывались различные ее виды.

В источниковой базе истории Чехии феодального периода можно выделить два типа корреспонденции: официальную и частную (личную). Общими признаками этих типов являются наличие конкретного автора (авторов) письма, обращение к конкретному лицу (лицам), т.е. адресату; аналогичные формы обращения (включая титулатуру), а также общая структура, т.е. наличие начальной и заключительной части письма и т.д. Официальная корреспонденция всегда отражает социальные отношения в обществе: вышестоящее лицо выступает обычно в качестве распорядите­ля, а нижестоящее - в качестве исполнителя или просителя. Таким обра-

94

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

95

зом, официальная корреспонденция является как бы промежуточным зве­ном между документальными источниками и частной корреспонденцией. Частная корреспонденция тоже может отражать социальные моменты, но главная ее задача состоит в информации, в обсуждении тех или иных во­просов лицами, связанными между собою не социальными, а политиче­скими, экономическими, религиозными, научными, родственными, лич­ными и т.д. отношениями. Ввиду этого частная переписка является осно­вой корреспонденции как комплексного исторического источника. Ее значение зависит от ряда факторов - общественного положения авторов, их роли в событиях и процессах, затрагиваемых перепиской, круга их интересов, уровня образования и общего развития, литературных способ­ностей, свойств характера, темперамента и прочее.

Объем корреспонденции в Чехии из века в век нарастает. В связи с расширением грамотности увеличивается число авторов писем, расширя­ется круг обсуждаемых ими вопросов. Основная масса корреспонденции хранится в архивах, но часть уже издана.

Наиболее ранняя дошедшая до нас корреспонденция, связанная с историей Чехии, относится к XIII в. Это - письма королевы Кунгуты ко­ролю Пржемыслу. Из корреспонденции XIV в. большое значение для ис­тории культуры имеют письма Карла IV к главе итальянских гуманистов Франческо Петрарке. Для изучения гуситского движения важны письма Яна Гуса. До нашего времени их дошло более ста, но ни одно не сохра­нилось в оригинале, имеются лишь списки, частично - XVI в. Письма дают возможность проследить основные вехи жизни и деятельности ве­ликого чешского реформатора, развитие его взглядов на положение церк­ви и общества, представить себе нравственный облик Гуса. Необходимо отметить своеобразие корреспонденции чешского реформатора. Значи­тельная часть его посланий была заранее рассчитана на публичные чте­ния, о чем свидетельствуют и формы обращения к адресатам, такие, как «Верным чехам», «Пражанам», «Пльзеньским» и т.д. В подобных пись­мах Гус давал наставления своим сторонникам, выражал свою волю и завещал следовать «правде Божией». Эти послания можно отнести к пуб­лицистике. Корреспонденция Гуса является одним из важнейших источ­ников сведений как о жизни Гуса, так и вообще о первом периоде гусит­ского движения. Она неоднократно издавалась, и не только в Чехии, но и в России, на русском языке.

События чешской истории XV - начала XVI вв. тоже отразились в письмах современников. После окончания гуситской революции и приня­тия в 1436 г. Базельских компактатов, признавших гуситскую церковь и, следовательно, двоеверие в Чехии, полный мир в стране не наступил. Продолжались острые политические конфликты, которые и отражены в

письмах участников этих событий - феодалов различных партий, перепи­сывавшихся как с единомышленниками так и с противниками. Характер­на в этом отношении корреспонденция четырех поколений крупнейшего феодального рода Рожмберков, представители которого были не только владельцами огромных поместий, но и крупными государственными дея­телями. В XV в. лидер католической партии в Чехии Ольдржих Рожмберк в конечном счете проиграл свою политику, направленную на воцарение в Чехии католического государя. Чешским королем был избран Иржи из Подебрад, лидер партии утраквистов. Корреспонденция этого крупней­шего чешского деятеля XV в. дает возможность реконструировать детали его внутренней и внешней политики. В последней у Иржи значительное место занимали отношения с венгерским королем Матиашем Корвином. Письма этого претендента на чешский престол тоже представляют инте­рес для чешской истории.

Богата по содержанию и корреспонденция знаменитого чешского вельможи Зденека Льва из Рожмитала. В течение 30 лет он занимал высшие должности в Чешском королевстве: с 1498 по 1504 - пуркрабия Карлштейнского, с 1505 по 1506 - высшего судьи, а с 1507 по 1530 ( с небольшими перерывами) - высшего чешского пуркрабия. Наместник короля в Чехии с почти неограниченной властью, Зденек Лев служил Владиславу и Людвику Ягеллонам, а также Фердинанду I Габсбургу, к избранию которого королем приложил особенно много усилий. Фанатич­ный католик, крайне нетерпимый в религиозных вопросах, Зденек Лев выступал против городского сословия и очень ревностно заботился и о своей выгоде, и о престиже своего шляхетского рода. Первое лицо в го­сударстве после короля, высший чешский пуркрабий не знал латинского языка, то есть языка дипломатии, не владел немецким, писал только по-чешски (в том числе и за границу), подчеркивая таким путем свой пат­риотизм. От огромной корреспонденции этого вельможи, в канцелярии которого писалось более 20 писем ежедневно, до нас дошла едва ли толь­ко пятидесятая часть. И все же свыше полутора тысяч писем Зденека Льва за период 1508-1535 гг. издано. В письмах много материала о веде­нии хозяйства в поместьях, о сеймах, крайских съездах, о съезде в Вене в 1515 г., о спорах шляхетского сословия с городским, о королевской се­мье, отношении Венгрии к Чехии, крестьянских восстаниях 1517, 1525, 1526 гг., о металлургии и т.д.

Последнее издание корреспонденции, освещающей чешскую исто­рию 1436-1526 гг., осуществлено чешским ученым П. Чорнеем в книге «Королевство двойного народа» (1989). Письма здесь представлены в чешском переводе с латинского, немецкого и средневекового чешского, опубликованных в разное время уже ранее.

96 Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Весьма ценный материал для истории Чехии содержится в коррес­понденции чешских королей Владислава II Ягеллона и Фердинанда! Габсбурга. Особенностью корреспонденции глав государства было их внимание к политическим проблемам, борьбе за власть, обеспечению ди­настических интересов. Весьма показательна с этой точки зрения пере­писка Фердинанда I с другими членами Габсбургского дома. До 90% пи­сем этого короля близким родственникам касаются политических вопро­сов и интересов династии во всей Европе. Корреспонденция названных королей издана в XIX и первой половине XX в.

Для истории первой трети XVII в. важна переписка Вацлава Будов-ца из Будова, одного из лидеров антигабсбургской борьбы в Чехии, каз­ненного после поражения восстания 1618-1620 гг. Но особенно интерес­ной представляется корреспонденция Карла Старшего из Жеротина, одного из знаменитых представителей моравской шляхты добелогорского периода. В 1608-1615 гг. он занимал пост земского гетмана Моравии. Функции его, как наместника короля, выражались в осуществлении выс­шей власти в стране. Он председательствовал на всех земских судах и сей­мах, формировал и суд для решения «дел о чести», попечительствовал над вдовами и сиротами шляхетских родов, созывал сеймы и съезды и т.д. В Чехии все эти функции осуществлял король. У земского гетмана Моравии были и политические заботы - регулировать отношения моравских со­словий с сословиями габсбургских земель и других стран, решать религи­озно-политические вопросы и т.д. Карл играл главную роль во всей поли­тической жизни Моравии и в какой-то мере влиял на европейские собы­тия. Частная корреспонденция этого крупнейшего политического деятеля Чешского королевства начала XVII в. насчитывает свыше 8 тысяч писем, касающихся важнейших внутриполитических дел Моравии и Габсбург-ской монархии, иностранных связей Жеротина, хозяйственных дел.

Из канцелярии земского гетмана, конечно же, исходила обширная официальная корреспонденция. Большую часть писем Карл писал собст­венноручно или сам набрасывал основу текста. В официальных письмах отражаются важнейшие проблемы политической жизни века. Так, став гетманом, Карл защищает принцип самостоятельности и независимости моравских сословий от короля в вопросе созыва сеймов и общих съездов, между тем как король Матиаш пытается сломить силу сословий и требу­ет, чтобы общие съезды и сеймы собирались лишь с его ведома и разре­шения. Другие официальные письма содержали предписания городам, рекомендации различным комиссиям, расследовавшим споры между феодалами и крестьянами, а также сиротским и другим комиссиям. Пат­римониальная корреспонденция Карла Старшего из Жеротина как вла­дельца обширных поместий также содержит элементы официальных

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.) 97

предписаний пана (или отчеты подчиненных) и информацию о личных делах.

Весьма ценным историческим материалом представляются письма чешских высших гетманов первой трети XVI в. В Чехии существовал обычай замещать отсутствующего в стране короля высшими гетманами (от одного до четырех одновременно). При высших гетманах функциони­ровала канцелярия, которая писала письма королю, панскому, рыцарско­му и городскому сословиям, крайским гетманам, крайскому рыцарству. В ту же канцелярию приходили письма от короля. Многие гетманские письма носят частный характер и нередко написаны в дружеском тоне. Они касаются, главным образом, разрешения споров между отдельными лицами или представителями сословий: гетманы увещевают спорящих, советуют не доводить дело до судебного разбирательства. Другие письма касались различных политических проблем эпохи. В некоторых говорит­ся о компетенции гетманов и прочих высших должностных лиц. Это -чисто официальные письма, которые составлялись на чешском языке и ныне частично опубликованы.

Важным источником по истории городов XV-XVI вв. является пе­реписка городских советов и других учреждений с органами королевской власти, с другими городами и т.п. В ней рассматриваются вопросы об­новления состава городских советов, сбора берны, споров между отдель­ными горожанами, а также о делах в стране вообще и особенно в рамках городского сословия. Хотя эта переписка носит в основном официальный характер, в ее составе имеется часть, которую следует отнести к перепис­ке личной. Некоторая часть писем королевских учреждений и городов, адресованная другим городам, опубликована.

На приведенных примерах переписки можно видеть, что до сере­дины XVII в. нет четкого разграничения между корреспонденцией офи­циальной и частной: доверительный тон встречается и в переписке офи­циальной, особенно между равными по общественному положению ли­цами; в то же время, использование титулатуры и других атрибутов офи­циальной переписки характерно для писем частного свойства. Четкое же разделение корреспонденции на официальную и частную происходит в XVIII в. в связи с бюрократизацией государственного аппарата, более строгим определением типов официальных документов и изготовлением их или их формуляров типографским способом.

Из частной корреспонденции XVII в. особое значение имеют письма крупнейшего чешского педагога, ученого и мыслителя Яна Амоса Каменского. В этих письмах содержится материал о жизни самого Ко-менского, о положении Чехии в XVII в. И главное, о развитии новой пе­дагогической системы, творцом которой был знаменитый ученый и кото-

98

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

99

рая повлияла на педагогику также и в новое время. Литературное насле­дие Коменского хорошо изучено. Почти все его письма выявлены и неод­нократно публиковались.

Личная корреспонденция получила широкое распространение в XVIII в., особенно в период чешского национального возрождения. Она является важнейшим источником о научной и культурной патриотиче­ской деятельности чешских просветителей и будителей. Первое место среди них занимает Йозеф Добровский (1753-1829). Ученый энциклопе­дических знаний, филолог и основатель славистики, историк, отличаю­щийся выдающимися способностями критического анализа источников, он вел обширную переписку с учеными из многих стран, в том числе и с русскими, с чешскими патриотами, единомышленниками. Вся известная к настоящему времени корреспонденция Добровского издана.

Крупнейшим деятелем национального возрождения был Йозеф Юнгманн (1773-1847). Он внес определенный вклад в развитие чешского языка и национальной литературы как поэт и писатель, а также и как пе­реводчик с английского, французского, русского языков на чешский. Но самыми большими заслугами Юнгманна явилось создание пятитомного чешско-немецкого словаря и «Истории чешской литературы». Его кор­респонденция также весьма ценна, но издана еще не полностью.

Выдающимся ученым и организатором национального движения в Чехии первой половины и середины XIX в. является Франтишек Палац-кий (1798-1876), творчество которого увенчалось крупнейшими успехами в области исторической науки. Фактически Палацкий стал основателем национальной чешской историографии. Его корреспонденция, разумеет­ся, весьма интересная для историков, уже опубликована.

Большое значение для развития чешской науки, особенно слави­стики, имело творчество Павла Йозефа Шафарика (1795-1861). Значи­тельную часть его обширной корреспонденции - переписку с русскими учеными - опубликовал в двух томах русский славист В.А. Францев.

Организатором чешско-славянских связей, издателем памятников чешской письменности, хранителем библиотеки Чешского музея был Вацлав Ганка (1791-1861). Его переписка со славистами славянских стран издана тоже В.А. Францевым.

Большую ценность имеет переписка и других деятелей чешской культуры периода национального возрождения.

Корреспонденция независимо от ее видов принадлежит к числу ис­точников высокой степени достоверности (хотя встречаются и исключе­ния). Частная переписка нередко содержит уникальные сведения, которые невозможно получить ни из каких других видов источников; авторы под­час высказывают суждения, вовсе не совпадающие с их официальной по-

зицией, не подлежавшие публичному обнародованию. В частной коррес­понденции отражаются и такие стороны жизни людей, которые не зафик­сированы другими источниками - способ мышления, стиль жизни и т.п. Такие письма воссоздают эпоху в деталях и дают возможность прочувст­вовать ее атмосферу.

Публицистика и газеты

Публицистика, как тип исторического источника, отличается тем, что ставит перед собой задачу прямо повлиять на взгляды общества, ока­зать воздействие поучением, завоевать на свою сторону общественное мнение в интересах государства, нации, церкви, партии и т.д. Публици­стика существовала уже в античности в форме диалогов или речей. Эти формы сохранились и в эпоху феодализма, но в процессе исторического развития они постепенно отмирали и появлялись новые. Коренные изме­нения в истории публицистики настали с изобретением книгопечатания, предоставившего возможность размножения отдельных произведений публицистики, распространения их в широких кругах общества. С этого времени публицистика становится одним из главных инструментов борь­бы отдельных социальных групп, партий, классов.

В Чехии периода феодализма существовало уже большое число жанров публицистики. Это проповеди, религиозные трактаты, послания, воззвания, инвективы, политические манифесты, сатирические стихи, аллегорические сочинения, боевые песни. Со времени изобретения кни­гопечатания важнейшими формами публицистики становятся листовки и брошюры. Все перечисленные жанры представляют собой по содержа­нию более или менее тенденциозную трактовку современных событий, призывы к занятию той или иной позиции в обществе, той или иной ли­нии поведения. Иногда функции публицистики выполняют другие виды источников, например исторические сочинения, открытые письма и т.п. Новые виды публицистики рождаются, как правило, в годы социальных потрясений, конфронтации политических сил.

Наиболее ранним жанром публицистики в Чехии была проповедь. Проповеди существовали со времени введения христианства и являлись средством воспитания паствы в нужном для церкви духе. Но остропубли­цистический характер они приняли особенно в период подготовки ре­формации и гуситского движения. Уже предшественники Гуса Конрад Вальдгаузер, Ян Милич из Кромержижа и Матвей из Янова остро крити­ковали пороки современного им общества, прежде всего - образ жизни духовенства и церковные догматы. Весьма ревностным проповедником

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.) 101

реформационных идей был Ян Гус. В своих проповедях он выступает как могучий агитатор за устранение существующего общественного порядка. Проповедь была в Чехии средством борьбы с католической церковью и после смерти Гуса, а у радикальных представителей гуситского движения она приобрела характер призыва к свержению существующего строя. Проповедей представителей революционного гусизма сохранилось мало. Так, проповеди пламенного борца за интересы городской бедноты праж­ского священника Яна Желивского известны только в отрывках; дошли до нас 28 сильно сокращенных текстов проповедей таборитских священ­ников. Лучше сохранились проповеди умеренных деятелей гуситского движения - Якоубка из Стржибра, Яна из Рокицан и других.

Важнейшим средством политической борьбы в период гуситской реформации и революции был другой публицистический жанр -религи­озные трактаты. В этих произведениях на первый план выступала за­щита того или иного религиозного учения от нападений критики и обос­нование его «правоверности». Так, сторонник и сверстник Гуса, высоко­образованный теолог Якоубек из Стржибра (ум. 1429) написал широко известные в свое время трактаты «Спаситель наш» и «О причащении младенцев», с помощью которых обосновал «теоретически» тезис о необ­ходимости причащения мирян под двумя видами, являвшийся одним из главных требований гуситского движения. Среди трактатов представите­лей католической церкви выделяется произведение Андрея (Ондрея) из Брода, знаменитого пражского магистра, игравшего важную роль в жизни университета до 1409 г. Андрей из Брода написал латинский трактат «О происхождении гуситов», нарисовав в нем односторонне негативную кар­тину гуситского движения. Трактат был немедленно использован евро­пейской католической реакцией для борьбы с гусизмом.

Существуют также трактаты, отражающие борьбу внутри лагеря гуситов - между чашниками и таборитами. Так, острый полемический тон в отношении таборитов и радикальных чашников характеризует трак­таты Яна из Пржибрама (ум. в 1448 г.). Автор - университетский магистр и один из руководителей утраквистской церкви, ненавидел таборитов, что и продемонстрировал в своих трактатах «Об исповедании веры и освобо­ждении от заблуждений» (1430) и «Апология» (1431). Противником пар­тии чашников был радикальный представитель таборитов Микулаш из Пелгржимова (Бискупец), написавший большое количество полемических сочинений, крупнейшим из которых была «Конфессия таборитов». Мно­гочисленные трактаты вышли из-под пера блестящего полемиста, универ­ситетского профессора, магистра Петра Пайна (Энглиша).

Таким образом, в период острой идеологической борьбы трак­тат являлся распространенным жанром публицистики, ставившим жи-

вотрепещущие вопросы политического и социального плана - борьбы утраквистов с католической реакцией или споров внутри гуситского дви­жения. Религиозные трактаты писались не только в период гуситского движения, но и позже.

Гуситская революция породила новый жанр публицистики - воз­звание и политический манифест. С помощью манифестов гуситы опо­вещали мир о своей программе и агитировали за нее. Сохранились тексты 25 таких манифестов (некоторых - не полностью) периода 1415-1469 гг. Манифесты возникали в особенно острые моменты гуситского движения и следующих за ним десятилетий. Первые из них появились как протест против расправы Констанцского собора с Яном Гусом. Затем специаль­ным манифестом 10 марта 1417г. Пражский университет одобрил введе­ние причащения мирян под двумя видами. В 1420 г. против гуситской Чехии выступили крестоносцы. Тогда по всей Чехии распространилось воззвание в патриотическом духе - с обращением к городам и гуситской шляхте явиться на съезд для решения вопросов о судьбах страны. Со­бравшийся 19 апреля 1420 г. съезд принял новый манифест. После 1428 г., когда гуситы, отразив несколько крестовых походов, перенесли военные действия за границы Чехии, гуситские манифесты направлялись во все концы Европы. Они писались на латинском и немецком языках и призывали к революционному выступлению и перестройке общества в духе принятых в Чехии четырех статей.

После окончания гуситских войн содержание манифестов меняет­ся, но сама традиция еще живет. Когда в 1469 г. против чешского короля Иржи из Подебрад был провозглашен крестовый поход, а войска венгер­ского короля Матиаша Корвина вторглись в Моравию, то уже в начале января этого года во всей Чехии был распространен манифест, призывавший на­род к оружию, на защиту отечества и борьбу в традициях Яна Жижки.

Таким образом, манифест, как жанр публицистики, отвечал зада­чам политической борьбы в специфических условиях. Позднее подобные документы появлялись в период сословного восстания 1618-1620 гг. (не сохранились), накануне и во время революции 1848-1849 гг.

Важным публицистическим жанром, объединявшим людей, созда­вавшим революционный настрой, поднимавшим боевой дух, была песня. В ней выражались и новая идеология, и призывы к борьбе за новый об­щественный порядок. Наиболее известные песни гуситского периода, сложенные таборитом Яном Чапеком, - «Восстань, восстань великий го­род Прага», «Детки, сойдемся вместе» и гуситский боевой хорал «Кто суть Божьи бойцы». Все сохранившиеся песни опубликованы.

С изобретением книгопечатания в публицистике распространяется жанр листовки. Различают листовки информационного, оппозиционного

102

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

103

и агитационного содержания. Чертами публицистики обладают прежде всего оппозиционные и агитационные листовки. Много их печаталось в период восстания 1618-1620 гг. В них говорилось о разорении страны войсками Габсбургов, о насилиях, чинимых военщиной над чешским на­селением. В XVII в., с начала 80-х гг., в связи с ослаблением цензуры появилось большое число брошюр и листовок политического, общест­венного и культурного содержания.

Специфически публицистическим жанром являются т.н. «защиты чешского языка». Их писали ученые и патриоты. Так, Ян Алоис Ганке из Ганкенштейна в 1783 г. издал на немецком языке «Рекомендации по чеш­скому языку и литературе», в которых призывал всех чехов содействовать развитию родной речи и осуждал тех, кто ратовал за господство немецко­го. Знаменитой стала написанная уже по-чешски Карлом Гинеком Тамом «Защита чешского языка против злобных его притеснителей» - страст­ный призыв к чешскому народу: беречь и развивать родной язык. По-чешски же написана «защита», вышедшая из-под пера Яна Рулика под названием «Слава и избранность языка чешского». К числу публицисти­ческих произведений в защиту чешского языка относится и опубликован­ная речь Й. Добровского, произнесенная 25 сентября 1791 г. на заседании Чешского ученого общества в присутствии императора и короля Лео­польда П. Значительная часть таких речей и защит языка вновь опублико­вана в XX в.

О листовках следует еще заметить, что особенно большое их число появилось накануне и во время революции 1848 - 1849 гг. Так, большой общественный резонанс получила листовка против иезуитов, написанная чешским радикальным демократом Эмануилом Арнольдом в 1847 г. Она была распространена в количестве 1500 экземпляров. Автор поплатился тюремным заключением и высылкой из Праги.

Листовки в их подавляющем большинстве анонимны, авторы обычно определяются только в результате большой исследовательской работы. Основная масса дошедших до нас листовок хранится в архивах.

Газеты. Газета представляет собой особую форму публицистики. Ее прообразом были отдельные сообщения об актуальных новостях (тор­говых и прочих). Еще до изобретения книгопечатания существовали сво­его рода рукописные газеты - отдельные информационные сообщения, которые составлялись для нужд политических деятелей, церковных са­новников, отдельных феодалов, банкиров, купцов, ученых, художников, а также городских советов, торговых домов и т.д., то есть тех, кому нужно было знать новости политической, торговой и культурной жизни. Суще­ствовали даже специальные писарские мастерские, где информация пере­писывалась и продавалась интересующимся.

В Чехии сохранились два рукописных листа с 14 политическими справками официального характера. Эта газета найдена в архиве города Индржихова Градца и потому называется «Индржиховоградецкими нови­нами» (1495 г.). Первая же печатная газета в Чехии стала выходить в 1672 г. на немецком языке, носила длинное, часто меняющееся название и неоднократно меняла издателей. В начале XVIII в. она стала называться «Прагер Цайтунг» (выходила до 1846 г.). В XVIII в. появились и другие немецкие газеты, например: «Прагер Нейе Цайтунг» (1793-1808), «Брюннер Цайтунг» (1751-1918) и др.

Первая газета на чешском языке вышла 4 февраля 1719 г. под на­званием «Чески постилион неболижто Новины ческе», а издателем был Ка­рел Франтишек Розенмюллер (1678-1727). Объем составлял 4 страницы. Пе­чатались сведения из-за границы, новости обо всей монархии, а также и местные. На первой странице помещались обычно новости из Вены, а далее информации шли механически одна за другой без учета их важно­сти. Большинство материалов Розенмюллер перепечатывал из других га­зет, главным образом венских. Сведения по Чехии касались богослуже­ния, церковных праздников, знаменитых событий в шляхетских семьях, приезда и отъезда важных особ, свадеб, кончин, торгов, казней и т.д. О жизни простого народа в этой газете материалов нет. Газета Розенмюллеров (позднее издателем стал сын основателя, тоже Карел Франтишек) выходила с 1719 по 1772 г. (с перерывом 1742-1744). Число подписчиков по отдельным годам неизвестно, но, вероятно, оно никогда не было большим. Розенмюлле-ры издавали газету не по финансовым, а по патриотическим соображени­ям. Все же в 1772 г., когда газета набрала всего 4 подписчиков, она была закрыта. В 1782 г. наследники Розенмюллера решили возобновить изда­ние чешской газеты, и она стала выходить с 5 января 1782 г. под названи­ем «Пражске ческе новины». Просуществовала она 10 лет.

В 1784 г. газета перешла во владение крупного предпринимателя Я.Ф. Шёнфельда и стала выходить под названием «Шёнфельдске цисарж-ско-краловске пражске новины». В 1786 г. редактировать эту газету было поручено Вацлаву Матею Крамериусу (1753-1808), чешскому патриоту, стороннику идеологии Просвещения, выдающемуся знатоку чешского языка. Большинство сведений в газете Шёнфельда заимствовалось из других - немецких - газет. Это была информация об актуальных полити­ческих вопросах и событиях, о войне, дипломатических переговорах и т.п. Однако Крамериус напечатал и несколько сообщений о народных движениях и восстаниях, вспыхнувших в 80-е гг. XVIII в. в разных кон­цах монархии. В газете популяризировались новые способы ведения хо­зяйства, рациональной организации труда в земледелии и ремесле. Сооб­щалось о современных методах мануфактурного производства, а в ком-

104

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

105

ментариях указывалось на значение этих методов для экономического и политического развития государства. Большое внимание уделял Краме-риус культурным вопросам, особенно чешскому театру, много места от­водилось сообщениям о чешской литературе. Читатель информировался обо всех публикациях на чешском языке. Таким образом, со времен Краме-риуса чешская газета вступила в новый период своего развития.

В 1789 г. Крамериус оставил редакцию «Шёнфельдских новин» и основал собственную газету. 4 июля того же года вышел первый номер «Крамериусовых цисаржско-краловских поштовских новин», с 1791 г. эта газета уже под названием «Крамериусовы властенске новины» стала ор­ганом чешских патриотических сил в первый период национального воз­рождения и сыграла огромную роль в воспитании национального само­сознания чешского народа. В ней печатались королевские декреты, па­тенты и распоряжения, сообщались военные и политические сведения, информации о ценах на торгах, о лотереях и т.д. Но особое место отводи­лось вопросам чешской культуры. Как и из «Шёнфельдских новин», чи­татель узнавал об издании всех чешских книг; велась кампания в защиту чешского языка, за введение его в школах с латинским языком обучения, а также и в учреждениях, с тем чтобы чехи, не знающие немецкого, могли при официальных обращениях к властям пользоваться родным языком. В газете велось несколько постоянных рубрик. Сведения о событиях за гра­ницей и в других землях Габсбургской монархии Крамериус заимствовал в основном из немецких газет. Для сообщений о Чехии издатель исполь­зовал сотрудников с мест, из провинции. В особых приложениях к газете читатели знакомились с научными открытиями и новыми методами веде­ния хозяйства, с рассуждениями о принципах участия в общественной жизни и т.п. В политическом отношении газета была консервативной. Крамериус, сторонник реформ в решении общественных дел, отрица­тельно относился к Французской революции, что отражалось в подборке материалов газеты по международным и политическим вопросам. Не­смотря на все это, газета пользовалась огромной популярностью среди чехов, тираж достигал 1500 экземпляров. Однако после смерти издателя газета стала приходить в упадок, наследники продали ее Шёнфельду. В 1825 г. газета закрылась.

Первая чешская политическая газета появляется в 20-е гг. XIX в. -в период промышленной революции, интенсивного роста чешской бур­жуазии и созревания ее политической программы. С развитием капита­лизма усложняется социальная структура общества, высказывается мно­жество суждений относительно настоящего и будущего зародившейся чешской нации, что и приводит к использованию газет в качестве рупора этих мнений. Именно такой газетой стала «Пражске новины» и ее прило-

жение «Розличности Пражских новин». С 1824 по 1833 г. ее редактировал Йозеф Линда (1789-1834), известный в то время чешский патриот и лите­ратор. Он публиковал в газете статьи по истории, географии, экономике и технике, а также биографии чешских ученых и писателей, рассказы на исторические темы, заметки этнографического и нравоучительного ха­рактера. Политическая информация была в газете весьма краткой, и ее разрешалось перепечатывать только из венских газет. И хотя Линда был лояльным австрийским подданным, ему все же приходилось страдать от придирок меттерниховской цензуры.

В 1834 г. редактором этой газеты стал Франтишек Ладислав Чела-ковский (1799-1852), знаменитый поэт и литератор, знаток чешского и словацкого языков, славянских литератур вообще. Челаковский организо­вал новую систему политической информации. Он отказался от посред­ничества немецких газет и, владея многими языками, заимствовал мате­риалы непосредственно из газет, выходивших за границей. При этом он выбирал такие сообщения, которые могли воздействовать на читателя в политическом смысле. Несмотря на цензуру, запрещавшую публиковать информацию о революционных выступлениях, Челаковский находил спо­собы знакомить читателей с прогрессивными идеями, с действующими буржуазно-демократическими правами и свободами, а прежде всего - с политическим учреждениями в тогдашних буржуазных государствах. Приложение к «Пражским новинам» стало называться «Ческа вчела» («Чешская пчела»). В нем Челаковский проводил культурно-воспита­тельную работу с читателями. Переводы с немецкого отступают на вто­рой план, подчеркивается значение славянской, особенно русской литера­туры, а о чешской дается исчерпывающая информация, причем произве­дения ее оцениваются критически. Таким образом, «Ческа вчела» стано­вится литературно-критическим органом. В 1835 г. за комментарий к напе­чатанной в газете речи русского царя Николая I, обращенной к варшавской депутации, Челаковский был смещен с поста редактора «Пражских новин».

С середины 40-х гг. чешская интеллигенция начинает проявлять интерес к жизни крестьян и ремесленников. В марте 1846 г. возникает непериодическая газета «Пражски посел», где печатались науч­но-популярные статьи из области естественных наук, истории, этногра­фии, географии и т.п., уделялось внимание вопросам воспитания детей, пропагандировалась учеба в промышленных школах и т.д.

На высокий, качественно новый уровень поднялась чешская жур­налистика в предреволюционные 40-е гг. XIX в. 1 января 1846 г. редакто­ром «Пражских новин» стал талантливый чешский публицист, поэт, мыс­литель и политик Карел Гавличек-Боровский. Он использовал газету как массовое агитационное средство, и к 1848 г. она стала центром нацио-

106

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

107

нального движения. В газете печатались материалы, учившие читателя политически мыслить и оценивать события. Гавличек имел собственный взгляд на функции газет, считал, что газета есть оружие, которым защи­щают общественные идеалы, а не подборка сведений о театрах, играх, забавах, эпидемиях и катастрофах, не собрание ребусов и анекдотов.

«Пражские новины» выходили два раза в неделю, а в период рево­люции этого оказалось недостаточно, чтобы удовлетворить интерес пуб­лики к политическим вопросам, решение которых стало актуальной необ­ходимостью. Гавличек оставил редакторство и 5 апреля 1848 г. основал первую чешскую ежедневную газету «Народни новины». В политическом отношении Гавличек был сторонником национально-либеральной партии, которая объединяла крупную буржуазию и буржуазную интеллигенцию, и в 1848 г. «Народни новины» стали органом этой партии, ее австрослави-стской программы, хотя в некоторых вопросах Гавличек и расходился с либералами. Главным в программе Гавличка было завоевание народом равноправия и гражданских свобод. Социально-экономические интересы в его представлениях отходили на задний план. 18 января 1850 г. после разгрома революции в Чехии и Австрии «Народни новины» были запре­щены. Гавличек стал в Кутной Горе издавать газету «Слован», выходив­шую два раза в неделю, каждый номер - на 32 страницах, но в 1851 г. из-за преследований был вынужден прекратить издание.

Во время революции 1848 - 1849 гг. в Чехии, как и во всей Авст­рийской монархии, возникло большое количество газет, чему способство­вала ликвидация цензуры 15 марта 1848 г. Газеты выходили на чешском и немецком языках. В том же 1848 г. из 37 политических газет, выходив­ших в Праге, 20 было чешских. Кроме газеты либеральной партии появи­лись органы чешских радикальных демократов. Наиболее значительным из них был «Пражски вечерни лист», выходивший с 1 июня 1848г. В 1851 г. власти газету закрыли.

В октябре 1848 г. была основана газета «Липа Слованска», изда­вавшаяся демократическим кружком того же названия. Здесь обсужда­лись важнейшие политические и общественные проблемы. С 1849 г. газета выходила ежедневно под названием «Новины Липы слованске» и с подзаго­ловком «Свобода, равенство и братство всех славянских народов». Газета прекратила свое существование в апреле 1849 г. за отсутствием средств для внесения залога.

Наиболее демократической была газета «Обчанске новины», которую издавал с ноября 1848 г. Эмануил Арнольд (1800-1869). Основное внимание здесь уделялось крестьянскому вопросу, особенно положению мелких и средних крестьян и деревенской бедноты. «Обчанске новины» закрылись в мае 1849 г.

После революции большинство газет прекратило свое существова­ние. В 1852 г. в Чехии уже не выходила ни одна чешская политическая

• независимая газета.

Из сказанного ясно, что газета как исторический источник прохо-

дит в своем развитии в Чехии несколько этапов, постепенно превращаясь из средства бесстрастной информации в орган воздействия на читателей. Уже в ранний период существования, когда всю газету делал один редак­тор (а ведь в новое время этим занимается большой коллектив людей), на ее полосах объединялось несколько видов исторических источников: чер­ты анналов (констатации), хроник, документов официального характера и т.д. Таким образом, газета - источник комплексный, но, в отличие от дру­гих (например, корреспонденция), не только тенденциозный, но и откры­то стремящийся воздействовать на общественное мнение в интересах от­дельных классов, политических партий, социальных групп. Богатый ма­териал газет историк обязан классифицировать и критически оценивать, сравнивая содержание этого материала со сведениями из других источни­ков, в том числе и из других газет, тщательно проверять приводимые в газе­тах факты (а не только их интерпретацию), убеждаться в точности данных.

Упомянутые в настоящем разделе чешские газеты дошли до наше­го времени и хранятся в чешских библиотеках и архивах. Источник этот хорошо изучен.

Литература

к темам «Корреспонденция» и «Публицистика»

1. Лаптева Л. П. Письменные источники по истории Чехии периода феодализма (до 1848 г.). М, 1985. С. 89-108.

2. Послания магистра Яна Гуса/ Издал В. Вознесенский. М., 1903.

3. Лаптева Л.П. Чешская культура в период гуситского движения в XV в. // Средневековая городская культура: Сб. статей. Тверь, 1991.

4. Письма к Вячеславу Ганке из славянских земель / Издал В.А. Францев. Варшава, 1905.

5. Království dvojího lidu. České dějiny let 1436-1526 v soudobě kore- spondenci. Praha, 1989.

6. Sto listů Jana Amose Komenskeho. Praha, 1945.

7. Korespondence Pavla Josefa Šafaříka. I. Vzájemné dopisy P.J. Šafaříka s ruskýmí učencí (1825-1861). Vyd. V.A. Francev. Čast 1-2. V Praze, 1927-1928.

8. Beránková M. Počátky českého novinářství a jeho vývoj v době národního obrození Praha, 1970.

108

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

I

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

109

Статистика

К статистическим источникам относятся те исторические (и совре­менные) материалы, которые отражают в количественных, цифровых по­казателях различные стороны жизни общества. Зарождение статистики как науки относится ко времени развития буржуазии. Ежедневная практи­ка торговца и промышленника требовала точных, надежных данных, вы­раженных в единицах веса, объема и т.д. Развивающемуся классу требо­вались обобщенные сведения о производстве, торговле, потреблении, популяции и т.д. Источники для подобных сообщений существовали уже и в феодальный период. К ним можно отнести урбарии, налоговые спи­ски, кадастры, материалы о перемещении населения и прочее. Но эти ма­териалы не являлись объектом изучения в целях выявления закономерно­стей в развитии общества. В XVII в. зародилась статистика как наука. Ее колыбелью была Англия. В Чехии же она стала развиваться во второй половине XVIII в. Статистики эпохи Просвещения стремились осмыслить современное им состояние государства (Австрийской монархии, в кото­рую входила Чехия) и обратили внимание на экономические и социаль­ные вопросы. Это диктовалось, например, тем, что в период реформ не­возможно было обойтись без изучения проблем развития системы обло­жения. Но продиктованные практическими потребностями и задачами государства статистические исследования не выпускали из орбиты своего внимания и смежных явлений, в частности статистических данных о прошлом. Так, в последней четверти XVIII в. в Чехии появились важные материалы об экономическом, социальном и культурном развитии обще­ства не только современности, но и прошедших эпох. Собранные стати­стиками эпохи Просвещения материалы, весьма полные и достоверные, группировались в таблицы, но, как правило, дальнейшей обработке не подвергались. Некоторая их часть публиковалась в сборниках «Материа­лы к старой и новой статистике Чехии» и «Архив истории и статистики, особенно чешской». Оба сборника издал проф. И.А. Риггер (1742 - 1796). В них имеется ценный материал о промышленном производстве, земле­делии, народонаселении, социальной структуре города и деревни 80-90-х гг. XVIII в. В качестве источника использовались официальные материалы государственного аппарата и результаты работы статистиков. Сам Риггер находился на службе в государственном учреждении и мог заимствовать сведения из надежных источников. Он же написал «Очерк статистического краеведения Чехии». В первой части здесь представлены сведения о границах, территории и административном делении страны, климате, плодородии почв, площади обрабатываемых земель, лесных

угодьях, ценах на продукты земледелия. Во второй части охарактеризова­ны природные условия краев Чехии, главные водные артерии, горные районы, описано речное судоходство и каналы для лесосплава в Южной Чехии, дан обзор производительности рыбных прудов и прочее. В третьей части разбираются проблемы популяции, указано количество населенных пунктов, их размеры и расположение, характеризуются прирост и смерт­ность населения, имеются данные о национальном составе. «Очерк» как бы подводит итог исследованиям статистиков эпохи Просвещения.

Постепенно стали складываться специальные методы сбора и ста­тистической обработки материалов. Весьма активно занималось такими вопросами, например, «Патриотическое экономическое общество», осно­ванное в 1767 г. Оно изучало состояние сельского хозяйства и проводило статистические исследования в целях его дальнейшего развития, разраба­тывало образцы анкет и т.п. Это же Общество выработало, в частности, формуляр для подсчета числа голов рогатого скота и овец по всей Чехии. На основании этого формуляра было произведено 10 подсчетов в XVIII в. и 4 - в XIX в., последний - в 1837 г. Общество исследовало также вопрос о разделении полей, уменьшении паров, изменениях способов производ­ства сельскохозяйственных культур и т.п. Основная масса собранных ма­териалов оставалась в архиве Общества, лишь часть была использована секретарем Общества Ф. Фуссом для составления особого статистическо­го пособия по сельскому хозяйству. В своем «Очерке экономи­ко-статистического краеведения королевства Богемии» (1797) Фусс при­водит в форме таблиц основные сведения о сельскохозяйственном произ­водстве, населении, почвах, урожаях, состоянии скота и т.д. Таблицы до­полняются текстом, обобщающим результаты статистических исследований.

Данные о Чехии имеются также и в общем «Статистическом своде Австрийской империи», изданном в 1807 г. венским профессором И.К. Бизингером, в работах статистиков И. Маркса фон Лихтенштерна и И.А. Демиана. В XIX в. статистика в Габсбургской монархии достигла высокого уровня. В 1840 г. в Вене было создано специальное статистиче­ское управление. С 1828 г. регулярно издавались «Статистические табли­цы Австрийской монархии». Большое число разнообразных фактических данных имеется в статистической и экономической литературе XIX в., например в работах В.И. Кройтцберга, И. Шпрингера, Г.Н. Шнабеля и др.

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

111

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Приступая к рассмотрению источников по истории Польши X— XVIII вв. в рамках курса источниковедения истории южных и западных славян, следует прежде всего ответить на вопрос: какова цель знакомства с этими источниками? Очевидно, что ответ мог бы быть трояким: во-первых, необходимо составить представление об основных категориях памятников, запечатлевших прошлое польского общества, с тем чтобы уметь ответить на вопрос, в каких источниках мы можем найти материал для характеристики той или иной стороны польской истории. Во-вторых, обращаясь к отдельно взятому источнику или к однородной группе ис­точников, нужно разобраться, какие именно вопросы можно задать па­мятнику, как его сведения соотнести с информацией других источников; в чем поверить данному памятнику и в чем не доверять ему, каким образом проверить получаемую информацию. Наконец, в-третьих, задача введе­ния в источниковедение истории Польши видится и в том, чтобы уже при вступительном знакомстве с памятниками польской истории понять, в чем состояло ее своеобразие, ее специфика.

В соответствии с этими тремя задачами выстроено изложение ма­териала в данном разделе пособия. После обзора основных категорий памятников будет рассмотрен вопрос об «анкете», при помощи которой можно было бы проанализировать содержание источников. Отдельные памятники мы охарактеризуем более подробно, стремясь показать в них оригинальность, неповторимый колорит польского прошлого. Такой под­ход соответствует и приблизительной схеме рассмотрения источников в письменных работах по источниковедению истории Польши, которые должны быть или могли быть написаны студентами в качестве зачетной работы по соответствующему разделу курса источниковедения зарубеж­ной славянской истории. Эта схема предполагает ответ на следующие вопросы: 1) каков тип, вид и родовые особенности данного источника; 2) место возникновения источника; 3) время возникновения источника; 4) автор памятника; 5) источники, на которые опирается данный памят­ник; 6) каков информационный потенциал данного источника, то есть о каких сторонах экономического, социального, политического, культурно­го развития он сообщает; 7) с какими традиционными и, может быть, нетрадиционными вопросами можно обращаться к данному источнику; 8) в чем состоит тенденциозность данного памятника при освещении той

или другой стороны общественной жизни; в чем именно и насколько ему можно верить и в чем - нельзя; 9) каковы намеренные и ненамеренные умолчания автора источника, то есть каковы пробелы, информационные пустоты данного памятника; 10) при помощи каких методов можно было бы изучать данный источник.

Возрастание массы источников (и не только письменных) является всегда следствием развития самого общества, эволюции государственных и социальных институтов, развертывания экономической жизни. Поэто­му, разумеется, различные эпохи польской истории в разной степени обеспечены письменными источниками. До XIII в. общее количество письменных памятников по сравнению с другими западно-европейскими странами весьма невелико. С XIII в. наблюдается быстрый рост числа как документальных, так и нарративных памятников. В XVI-XVII вв. их уже настолько много, что вряд ли возможен сколько-нибудь исчерпывающий обзор полного состава источниковой базы для изучения польской истории.

Во второй половине XVIII в. начинает принципиально изменяться и качественный состав источников. Все большую роль начинают играть статистические данные, пресса, документация общественных организа­ций, книгопечатная продукция. В библиографии изданий XVIII в., состав­ленной К. Эстрайхером, время правления Августа III (1733—1763) отра­жено на 200 страницах, а время правления Станислава Августа Понятов-ского (1764—1795) потребовало уже 350 страниц. Этот отмеченный поль­скими авторами факт наглядно показывает количественные изменения источниковой базы изучения польской истории этого периода. Печатная продукция типографий отныне создает громадный массив текстов, отра­жающих самые разные стороны общественной жизни. Правилом стано­вится публикация различных политических и правовых документов: рас­поряжений правительства и местных властей, проектов законов, самих законов, дипломатических документов, протоколов работы представи­тельных органов и т.п.

С 1761 г. регулярно публикуются не только сеймовые конституции (постановления), но и диариуши сеймов (дневники, протоколы сеймовых заседаний). Собственно литературная печатная продукция приобретает новый облик: это уже не только панегирики и религиозно-благочестивые произведения, но и многие тома политических, научных, художественных сочинений. Но едва ли не самой значительной переменой стало появление большого числа периодических изданий газетного и журнального типа. Во второй половине XVIII в. в Варшаве печаталась «Варшавская газета», в

112

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

ИЗ

Вильно - «Виленская газета», в Торуне - «Торуньские еженедельные ведомо­сти», в Гданьске - «Гданьские ведомости» и пр. Число варшавских перио­дических изданий резко увеличилось в годы работы Четырехлетнего сей­ма (1788—1792) и достигло апогея в период восстания под руководством Т. Костюшко. Наряду с газетами стабильным явлением культурной и общественной жизни стали научные и научно-литературные журналы «Монитор», «Полезные и приятные занятия», «Историко-политические и экономические записки» и др. К этому следует добавить громадное число летучих изданий пропагандистско-агитационного характера. Все эти ис­точники служат не только памятниками культуры того времени, но и позволяют подробно проследить развертывание политических и социаль­ных процессов в польском обществе накануне краха Речи Посполитой.

Особенность средневековых письменных источников, как и источ­ников по истории XVI—XVII вв., состоит в том, что первоначально гра­мотность была достоянием весьма узкой группы лиц, а господствующим языком письменности долгое время была латынь (приблизительно до второй половины XVI в.). Поскольку образование получали, как правило, люди, принадлежащие к духовному сословию, источники церковного происхождения преобладают в первые века существования польской государственности и написаны по-латыни. С XVI в. польский язык начи­нает преобладать в документации и нарративных памятниках, но в XVII в., вместе с победой контрреформации, латынь на некоторое время берет частичный реванш.

Перейдем к обзору состава источниковой базы по польской исто­рии X—XVIII вв. и к рассмотрению отдельных категорий памятников.

Документальные источники

Первые века польского средневековья, X—XII столетия, то есть время возникновения, развития, расцвета польской монархии Пястов, начала феодальной раздробленности, слабо обеспечены источниками документального характера. В XIII в., в эпоху феодальной раздробленно­сти, этих источников становится много больше. XIV и XV вв. в этом от­ношении уже вполне «благополучны». Период XVI—XVIII столетий от­мечен обилием памятников документального характера. Какие именно группы документов находятся в распоряжении историка и в чем состоит их «польская» специфика? Следуя принятой в настоящем пособии клас­сификации, мы выделяем в массиве документального материала следую­щие подразделения: 1) документы, исходящие от главы государства, его

канцелярии, центральных органов государственного управления, цен­тральных сословно-представительных (сейм) и судебных учреждений; 2) документы местных административных и судебных органов, представ­ляющих как королевскую власть, так и местное дворянское самоуправле­ние; 3) акты учреждений церковного управления; 4) документация учреж­дений городского управления; 5) официальные документы возникших в XVIII в. первых общественных организаций; 6) документы вотчинного управления, промышленных предприятий, экономических обществ, фи­нансовая документация; 7) памятники законодательного характера*.

Документы, исходившие от польских правителей до XVI в., прак­тически ничем не отличались от аналогичных актов других запад­но-европейских монархов. Это разнообразные грамоты, которые подраз­деляются на универсалы, эдикты, декреты, иногда артикулы. Эти грамоты фиксировали земельные пожалования, предоставление тех или иных при­вилегий, давали право на основание поселения или предоставляли горо­дам самоуправление, касались военных, религиозных вопросов, опреде­ляли торговые пути, размер и характер взимаемых пошлин, регулировали деятельность горнодобывающей промышленности, предписывали прави­ла правосудия и пр. Иными словами, трудно свести содержание документов королевской власти к тем или иным четким подразделениям. Они касались всех тех вопросов, к каким обращался сам правитель. Со временем таких документов становилось все больше и больше.

Вопрос о времени возникновения официальной документации в Польше является предметом дискуссий. Одни историки считают, что уже на рубеже X и XI вв. в Польше распространились не дошедшие до нас офици­альные документы, имевшие юридическую силу. Другие утверждают, что даже на западе Европы в то время письменный акт, подтверждающий то или иное юридическое отношение, не имел большого распространения, а в Поль­шу он проник не ранее XIII в. Так или иначе мы должны иметь в виду, что польское общество, как и другие раннесредневековые общества Европы, долгое время могло обходиться без письменной фиксации юридических сде­лок, договоров, взаимных обязательств двух сторон. Устные свидетельства о совершенном акте договора и память о нем были достаточным основанием для придания ему силы.

Хотя мы не располагаем оригиналами польских официальных до­кументов X-XI вв., есть много оснований предполагать, что уже с сере­дины X в. грамоты использовались в отношениях польских правителей с

* Излагая сведения об основных категориях письменных источников по истории Польши, мы опирались, помимо специальной литературы, на пособия, указанные в прилагаемой библиографии.

114 Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

зарубежными партнерами. Однако внутренняя жизнь польского общества еще не требовала документального закрепления возникавших имущест­венных и социальных связей. Воля монарха была высшим авторитетом, не зависящим от каких-либо правовых норм и потому не требующим юридического оформления. Ни церковь, ни члены феодальных родовых кланов не обладали правом свободного отчуждения земли и передачи ее другим владельцам. Обычное, неписаное право было достаточно мощ­ным и авторитетным регулятором всех отношений. И только центробеж­ные процессы эпохи феодальной раздробленности потребовали новых средств фиксации социальных связей, более авторитетных, чем обычное право, и способных заменить непререкаемую власть монарха.

Раньше других к использованию документов стала прибегать цер­ковь, хотя и в этом случае первоначальные записи о дарениях не являлись документами в собственном смысле слова, оставаясь примитивной по­меткой о принятии дарения от какого-либо лица. Правовым гарантом статуса и имущества монастырей на первых порах выступает папство, и именно папские официальные акты становятся образцами для польских документов средневекового периода. Некоторое время документ приме­нялся в судебной практике параллельно с традиционными свидетельски­ми показаниями, этим фундаментом обычного права. Но в XIII в. писа­ный юридический акт постепенно вытесняет старую практику, основан­ную на признании устной традиции высшим авторитетом в спорных де­лах. Характерно, однако, что первые документы с их таинственными буквами и печатями имели не столько юридические, сколько магические функции (наряду с другими символическими элементами судопроизвод­ства: перепрыгиванием через изгородь, бросанием на землю пучка соло­мы, ударом по рукам, выпиванием кружки воды и пр.).

Если в XIII в. роль частного акта в общественной жизни ничтожна, епископская грамота имеет силу только в церковном суде и лишь княже­ский документ является подлинным авторитетом для светского суда, то в XIV -XV вв. мы имеем дело уже со многими разновидностями официаль­ного акта: королевскими грамотами, актами, выдаваемыми старостами, документами земских судов, скрепленными печатями судьи и подсудка, аналогичными актами городских властей и судебных органов, частно­правовыми грамотами, которые, правда, и в XV в. еще не завоевали сто­процентного признания.

Так или иначе, работая с актовыми источниками X-XV вв., нужно помнить, что общественную жизнь регулировали не только привычные для нас, людей XX в., нормы и юридические правила, но и многие архаи­ческие традиции, восходящие генетически к обычному, неписаному праву.

Главная разновидность правового документа, исходившего от пра-

115

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

вителя, - привилей (жалованная грамота), ибо вся система права, а вме­сте с ним и общественной жизни опиралась на предоставление отдельным лицам, семьям, родовым и социальным группам, городским и сельским общинам тех или иных прав. Индивидуальные привилей исторически предшествовали остальным. При этом первыми получателями соответст­вующих грамот были церковные учреждения, и лишь потом светские феодалы. Самая же распространенная категория привилея на ранних эта­пах истории польского государства - иммунитетная грамота. Формаль­но получателем иммунитетной грамоты выступал только феодал, но ре­ально она определяла статус всего зависимого от данного феодала насе­ления. Среди иммунитетных грамот особенно важна та их группа, кото­рая касается условий основания городского или деревенского поселений на немецком праве (локационная грамота). Земские привилеи, выдавав­шиеся сословиям и охватывающие всю территорию государства, играли по сути роль нормативно-законодательных памятников. Самым ранним из документов этого типа является привилей, изданный в 1228 г. в Чени, а также Лютомышльский привилей 1291 г. Эти и более поздние привилеи тесно смыкаются с памятниками законодательства.

Сферы действия других типов королевских грамот очень часто пе­ресекались. Но, как правило, эдикты касались военных и религиозных дел, универсалы - налогов, декреты - торговли, пошлин, ординации -устройства соляных копей, крепостей и т.д. С конца XIV в. (как плод разви­тия сословных институтов) большое значение приобретают решения местных сеймиков (ляуда), которые не требовали королевского подтверждения, но играли роль нормативных актов в рамках данной земли (воеводства).

По мере того, как грамот становилось все больше, а их типы - все более разнообразными, вырабатывались формуляры, то есть образцы документов того или другого типа. Первые польские формуляры, которые позволяют довольно ясно представить принципы функционирования обычного права и его содержание, относятся к концу XIV - началу XV в. К этому же времени относятся первые записи судебных решений, кото­рым сопутствуют упоминания о выступлении свидетелей, тексты присяг, упоминания об организации судебного процесса и пр.

Как были организованы и действовали канцелярии, выдававшие документы? Без ответа на этот вопрос трудно разобраться в происхожде­нии отдельных групп актов и в их функциях.

Канцелярии польского общества X-XVIII вв. представлены че­тырьмя основными типами: королевской канцелярией, канцелярией грод-ских и земских судов, городскими и церковными канцеляриями.

Первые относительно ясные свидетельства о существовании кня­жеских канцелярий относятся к XII в., точнее к его концу, ибо вплоть до

116

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

117

1189 г. мы встречаем упоминания лишь о канцлерах, но не о канцеляриях как таковых. С ходом времени рядом с канцлером появляются подканц-леры, затем - сотрудники канцелярий, которые и занимаются составлени­ем грамот, тогда как канцлеру остается только скрепить их печатью и проверить, соответствуют ли они принятым в государстве законам. Не­многочисленный персонал канцелярий состоял первоначально из духов­ных лиц, но постепенно среди них появлялись и светские люди, преиму­щественно юристы, обладатели университетских степеней. После объе­динения большей части польских земель под властью Владислава Локет-ка и приобретения им королевского титула краковская канцелярия стано­вится королевской, краковский канцлер - канцлером королевства. Канц­леры других уделов, даже сохраняя формально свою должность, теряют реальную власть. Что же касается королевского подканцлера, то его функции практически ничем не отличались от обязанностей канцлера. Он был хранителем и распорядителем малой королевской печати, в то время как канцлер заведовал большой печатью. С 1507г. по постановлению сейма одна из двух высших государственных должностей должна была замещаться светским лицом.

Документы, выдаваемые королевской канцелярией, составлялись по приказу короля. Самовольное составление грамот канцлером или под-канцлером считалось злоупотреблением. Со второй половины XIV в. канцлер подтверждал правильность составления документа своей собст­венной маленькой печатью. Первоначально было принято издавать доку­менты с королевской печатью лишь один раз в году, в определенное вре­мя. Со временем такая практика была отброшена, однако продолжалось заготовление грамот-бланков, заранее снабженных подписями и печатя­ми, заполнять которые могли особо доверенные лица, чаще всего дипло­маты, в ходе исполнения возложенных на них специальных миссий.

С конца XIV в. королевская канцелярия начала вести регистрационные книги, положившие основу коронной метрики. В сущности, это был важ­нейший этап в эволюции правовой жизни общества. Регистрационные книги (книги записей) стали краеугольным камнем всей правовой и административ­ной системы. При этом новый тип документации, создаваемой и хранимой в канцелярии, принципиально отличался от прежних королевских грамот. В отличие от последних, новый документ не имел самостоятельной юридиче­ской силы. Он лишь подтверждал существование некоего юридического от­ношения, но не создавал это отношение. Канцелярия, выдавая просителю такой документ или регистрируя его существование, как бы информировала заинтересованные стороны о существующей правовой ситуации и закрепляла ее в «памяти» бюрократической и судебной машины.

Самая древняя из сохранившихся книг коронной метрики относит-

ся к 1447 г. В нее вносили копии древних документов, сохранявших свое значение в XV в., и тексты текущей документации, необходимой для нормальной работы королевской канцелярии. Позднее к книгам записей в узком смысле слова добавились книги посольств, куда вносились тексты внешнеполитических документов, книги сигиллят, где регистрировались или копировались документы, снабженные государственной печатью. В XVII в. книги коронной метрики стали рассматривать как разновидность публичной документации, предназначенной для регистрации и закрепле­ния юридических актов, совершаемых между отдельными лицами или гражданами и государством. Поэтому для отражения работы самой кан­целярии пришлось завести новые книги - канцлерские книги, отражавшие деятельность канцлера и подканцлера. Они работали бок о бок, компе­тенция их не была разграничена. С XVI в. они руководили двумя отдель­ными канцеляриями - малой и большой, несмотря на неразделенность их функций. Это положение сохранялось вплоть до конца XVIII в.

В качестве подразделения королевской канцелярии с XVI в. рабо­тали также отдельные судебные канцелярии - ассесорская и референ-дарская. В общем виде структура книг королевской канцелярии выгляде­ла следующим образом*:

Королевская канцелярия

Если первоначально всю королевскую канцелярию можно предста­вить в виде сундука, который перевозился вслед за королем из одной резиденции в другую и содержал копии выдаваемых грамот, то позднее, с начала XV в., деятельность королевской канцелярии принимает гораздо более масштабный и упорядоченный характер. В результате ее работы возникают книги так наз. коронной метрики. В них записывались тексты всех документов, исходивших из королевской канцелярии, а также мно­гих поступавших в нее документов. Поскольку оригиналы почти не со­хранились, то именно книги коронной метрики позволяют сегодня

* Цит по.: SzymańskiJ. Nauki pomocnicze historii od schyłku IV do końca XVIII w. Warszawa, 1983. S. 485.

118

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

119

составить представление о королевской политике и деятельности госу­дарства в целом. Однако древнейшие книги коронной метрики пропали. Это связано, по всей видимости, с поражением польской армии и гибелью короля Владислава III, а вместе с ним и его канцелярии в 1444 г. под Варной.

Среди актов коронной метрики следует выделить привилеи, касав­шиеся как всего дворянства, так и отдельных его родов, а также церкви и духовенства в целом и отдельных церквей, монастырей, городов, грамоты земельных пожалований, королевского суда, копии завещаний, перечни решений королевского совета, позднее - копии сеймовых постановлений, налоговых универсалов. Большое значение имеют сохранившиеся в ко­ронной метрике акты, касающиеся отношений с другими государствами, копии инструкций, дававшиеся послам, документов, получаемых поль­ским королем от других правителей.

Наряду с королевской в Польше в XVI-XVII вв. существовали и другие центральные государственные канцелярии. Наиболее развита была канцелярия подскарбия (с начала XVI в.), ведавшего финансами государ­ства. После создания в 60-е гг. XVI в. особой статьи бюджета для финан­сирования наемного войска возникла и соответствующая канцелярия. Позднее возникла канцелярия командующего артиллерией, канцелярия дворцовой казны, канцелярия маршалка польского сейма. Однако все они, несомненно, играли второстепенную роль по сравнению с королев­ской канцелярией.

В XVI в. документы центральной государственной власти приобре­тают значительную специфику. Это было связано со складыванием сис­темы сословно-представительных учреждений в Польше, главную роль среди которых играл сейм. По мере того, как расширялась компетенция сейма и сужалась компетенция королевской власти, менялся и характер исходивших от них официальных документов. Конечно, универсалы, эдикты и другие индивидуальные распоряжения польского короля сохра­няют по-прежнему некоторое значение. Но важнейшие принципиальные вопросы государственной и общественной жизни решаются отныне, то есть приблизительно с конца XV в., сеймом или же его высшей палатой -сенатом во главе с королем.

Деятельность этих институтов отражается прежде всего в сеймо­вых конституциях. Так назывались постановления польского сейма, самые старые из которых относятся к 1493 г. Конституции могли также называться статутами, декретами, постановлениями (conclusiones), ляуда. Кроме того, вплоть до XVII в. сеймовые решения не составляли единого комплекса. Многие вопросы решались в отрыве от других. От­дельным решением сейма проходило постановление о взимаемых нало­гах. Но даже тогда, когда сеймовые решения стали очень многочислен-

ными и относительно систематичными, состав конституций продолжал оставаться очень хаотичным. С 1576г. конституции сеймов более или менее регулярно печатались и рассылались по всем польским судам и административным учреждениям. Стоит заглянуть в известное издание «Волюмина легум» (Volumina legum), чтобы представить себе, насколько разнообразен был спектр вопросов, рассматриваемых польскими сейма­ми. Трудно найти такую отрасль общественной и государственной жизни, которая не нашла бы отражения в решениях сейма.

Некоторые документы сейма приобрели в XVI в. специфически польский характер. Прежде всего речь идет о так называемых «пакта конвента» (pacta conventa) и «сенатус консульта» (senatus consulta). «Пакта конвента» ведут начало от Генриховых артикулов 1573 г. Они вслед за артикулами определяли характер взаимоотношений сейма и ко­роля и пределы компетенции королевской власти в управлении польским государством. С 1573 г. все польские короли, вступая на престол, должны были подтвердить «Генриховы артикулы» и, кроме того, согласиться на некоторые дополнения к ним, которые все более и более ограничивали полномочия польских королей. «Сенатус консульта» - это как бы протоколы совещаний группы короля с сенаторами, которым сейм поручал постоянный контроль за деятельностью королевской власти.

Среди книг центральных польских судов до 70-х гг. XVI в. решающее значение имели акты королевского суда как высшей апелляционной судебной инстанции в Польше. Но поскольку королевский суд явно не справлялся со своими задачами, в 1578г. он был заменен коронным трибуналом (книги коронного трибунала сгорели во время Варшавского восстания 1944 г.)

С 1591 г. и до конца XVIII в. действовал референдарский суд, создан­ный для разбора судебных дел в королевских земельных владениях. Референ-дарские книги содержат обильную документацию (судебные вызовы, свиде­тельские показания, протоколы разбирательств, судебные решения и пр.), дающие весьма полную картину социальных отношений в королевщинах.

Ряд специализированных судов вел собственные книги. Это были ассесорский суд (апелляции по решениям городских судов), гетманский, маршалковский, скарбовый, сеймовый, конфедератский, каптуровый (в период бескоролевий), подкоморский (споры о границах земельных вла­дений). Все эти суды действовали в XVI-XVIII вв. В это же время теряют свое значение высшие суды немецкого права и ленные суды, поскольку их деятельность прекращается в связи с исчезновением слоя солтысов, войтов и расширением власти старост на местах.

С XVI в. в Польше громадное значение приобретают - в силу де-цетрализации польского государства - органы местного дворянского са­моуправления и суда, рядом с которыми действуют и представители ко-

120

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

121

ролевской администрации на местах (старосты). Особенно большое зна­чение приобретают поветовые и провинциальные сеймики польской шляхты. Местные сеймы (сеймики) приблизительно с 1573 г. стали иг­рать роль не только органов самоуправления, но и законодательных уч­реждений в пределах данного воеводства, дополняя таким образом дея­тельность сеймов и решая важнейшие вопросы в период бескоролевий.

Сеймики принимали решения двух основных видов: ляуда, то есть решения, касавшиеся самых различных сторон жизни данного воеводст­ва, и инструкции для послов, отправляемых на провинциальный или об­щепольский вальный сейм.

Судебные и административные органы на местах имели свою сеть канцелярий, создававших и хранивших обширную документацию. Это были гродские и земские книги записей. Эти книги получают распро­странение с последней четверти XIV в. в связи с деятельностью земских шляхетских судов и королевских старост. Соответственно земские книги были книгами земского самоуправления, а гродские книги (от слова «грод», что означает место в резиденции старосты, представителя коро­левской власти на данной земле или в воеводстве) отражали деятельность администрации в данной местности. Земские книги регистрировали все дела, касавшиеся земельных владений шляхты, а гродские книги рассматри­вали только уголовные дела, но постепенно перенимали и многие записи из земских книг. В XV в. более богатым источником оставались земские книги, но с XVI в. ведущая роль переходит к гродским книгам, ибо земский суд действовал нерегулярно, а суд старосты более или менее стабильно. Функции старосты и представителя местного шляхетского самоуправления постепенно сливаются и, таким образом, функциональные различия между гродскими и земскими книгами постепенно стираются. Функции суда в деятельности ста­росты отделяются от собственно административных и соответственно книги судебные — от книг административного характера.

Канцелярия гродского суда и гродского административного управ­ления была единой, но управление функционировало круглогодично, в то время как суд собирался изредка. Поэтому книги административного типа стали преобладать над судебными. Последние представляли, собственно, единственную разновидность: книгу судебных приговоров, в то время как первые распадались на три серии: книги приговоров, книги записей и кни­ги донесений. Книги приговоров содержали записи о решениях гродского суда. Книги записей регистрировали в основном имущественные сделки. В книги донесений вносились протесты, заявления, некоторые решения сеймиков, сеймиковые инструкции, тексты королевских универсалов, сообщения о судебных процедурах (вручение повестки, исполнение су­дебного решения и пр.). Канцелярия по требованию просителя выдавала

копию записи того или другого рода, снабжала ее печатью и подписью старосты или гродского писаря, придавая тем самым выданной справке силу официального документа. Эти справки стали важнейшим продуктом деятельности канцелярий, а гродские и земские книги - бюрократической основой функционирования всего административного и судебного аппа­рата. Основные группы этих книг можно свести в следующую схему*:

Земские и гродские книги - богатейший источник по истории польского общества (и не только шляхты) XVI-XVIII вв. Они отражают самые разные стороны польской общественной жизни, от экономической до психологической.

Книги церковного управления составляют следующую группу источников документального характера. Основой церковного управления и суда являлось общее для всей Западной Европы каноническое право, к которому добавлялись со временем постановления провинциальных си­нодов польской церкви и постановления синодов отдельных диоцезий. Наряду с внутрицерковными вопросами, разумеется, эти книги отражают отношения церкви с государством и взаимодействие церкви с различными общественными слоями.

Общие для всех католических стран сборники норм канонического права (декрет Грациана и декреталии папы Григория IX) употреблялись в польских церковных судах уже в XII-XIII вв. Статуты провинциальных синодов известны также приблизительно с этого времени, а в 1357 г. они были впервые собраны в т.н. синодике Ярослава. Диоцезиальные статуты известны с конца XIII в. В 1420 г. по инициативе гнезненского архиепис­копа Николая Тромбы была проведена первая кодификация польского синодального законодательства. Последующие кодификации были прове­дены в 1523 г. (свод Яна Лаского) и 1578 г. (свод Карнковского}. Кодифи­кация 1578 г. имела особое значение в связи с развертывавшейся в Поль­ше контрреформацией. Она приводила нормы польской внутрицерковной

* Szymański J. Op.cit., s. 486.

122

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

123

жизни в соответствие с постановлениями Тридентского собора. Хотя свод Карнковского не был утвержден польской церковью официально, в дей­ствительности он стал главным юридическим руководством для польско­го духовенства. В 1628 г. свод Карнковского был пополнен и частично исправлен в очередном кодификационном обобщении польского церков­ного права, своде Яна Венжика. Синодальное церковное законодательство (провинциальное и диоцезиальное) в XVI-XVIII вв. очень богато и доступно благодаря регулярной публикации соответствующих постановлений

Церковные канцелярии сформировались раньше других и вели весьма разнообразный ряд книг. Епископская канцелярия вела, во-первых, книги, отражавшие ее деятельность и внесенные в епископские книги заявления, протоколы, документы и пр.; во-вторых, хозяйственные книги (люстрации, инвентари, финансовые счета); в-третьих, книги бене­фициев', в-четвертых, книги канонических визитаций и ряд других. Но церковные канцелярии не ограничивались только епископскими. Рядом с ними существовали консисторские канцелярии; канцелярии кафед­ральных и коллегиатских капитулов, которые вели не только книги протоколов, но и книги распределения бенефициев и постов каноников и хозяйственно-финансовые книги; наконец, в XV-XVIII вв. существовали и приходские канцелярии, занимавшиеся преимущественно метриче­скими книгами. Таким образом, церковная бюрократия была весьма раз­ветвленной и громоздкой, что и обеспечило историков большим числом актовых источников церковного происхождения.

Схема разновидностей книг церковных канцелярий*:

Среди других документальных источников, создаваемых органами цер­ковного управления, отметим книги заседаний капитулов (акта капитуло-рум или акта акторум), появившиеся уже в начале XV в. и ставшие осо­бенно многочисленными и богатыми по содержанию в эпоху

* SzymańskiJ. Op.cit., s. 488.

Реформации, контрреформации и т.н. католической реформы. Внутри-церковная жизнь, политическая, культурная, хозяйственная и социальная функции церкви находят в них разностороннее освещение.

Епископские книги известны с XV в. Наряду с административными и церковно-политическими распоряжениями епископов эти книги содер­жат их корреспонденцию официального и полуофициального характера.

Консисторские книги, т.е. книги епископских судов, сохранились с первой половины XV в. Их значение особенно велико в период до 1562-1563 гг., когда церковные суды были отстранены от разбора дел светских лиц (кроме зависимых от церкви крестьян). Кроме судебных дел здесь имелись и другие документы, касавшиеся духовенства.

Особо следует отметить значение метрических книг, ведшихся в приходах с конца XVI в. по настоянию Тридентского собора и фиксиро­вавших рождения, браки и смерти прихожан. Эти книги с середины XVIII в. приобретали значение книг записей актов гражданского состоя­ния. Их информационный потенциал для демографических исследований, а также для исследований социальной структуры и социальных связей в обществе громаден и использован в очень незначительной степени.

С момента возникновения протестантских общин возник ряд соот­ветствующих актовых книг, среди которых первостепенное значение имеют протоколы синодов реформированных церквей (общепольских и региональных). По мере вытеснения протестантизма из Речи Посполитой источников этого происхождения становится все меньше.

Особую разновидность документов составляют книги регистра­ционного характера, например книги религиозных братств, которые содержали краткие сведения об их членах. С ними были теснейшим обра­зом связаны так наз. «книги мертвых», в которые вписывали имена умерших членов братства. Аналогичные книги велись в некоторых крупней­ших монастырях и церквах и назывались чаще всего некрологами или оби-туариями. В них записывались имена умерших членов клира данной церкви или монахов, членов состоявшего при церкви или монастыре братства, а так­же тех, кто оказывал данному монастырю (церкви) материальную поддержку.

Городское право и соответствующие типы документации практи­чески в готовой форме были перенесены на польские земли с Запада, в основном из Германии. Наиболее распространенной разновидностью этого права было магдебургское. Однако, конечно, реальная жизнь требо­вала постоянных новшеств и уточнений, поэтому магдебургское право постепенно пополнялось поправками и комментариями («ортыли», ortyle) и некоторыми, так сказать, типовыми постановлениями на основе существующего права, так наз. вилькежами (wilkierze). В XIV в. на осно­ве ортылей Магдебурга, данных Вроцлаву и Кракову, возник обширный

124

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

125

свод, который нашел повсеместное употребление в Польше. Он известен в нескольких полных и сокращенных редакциях. Польский перевод этого свода, осуществленный в середине XV в., содержал 268 ортылей и приоб­рел большой авторитет и популярность. Каждодневная деятельность су-дебно-административных органов в польских городах отражалась в кни­гах двух типов. Во-первых, в войтовско-лавничих книгах, которые содер­жали записи решений суда войта, королевского наместника в городе, и лавников, членов местного городского судебного органа. Второй тип городских книг - это книги городских советов, которые составлялись в ходе деятельности этих органов городского самоуправления и возглав­лявших их бургомистров. Отметим также книги приема в городские об­щины, ведшиеся в городских советах и отмечавшие имена новых бюрге­ров, их социальное происхождение и род занятий. Схожие книги велись и в отдельных цехах для регистрации лиц, получивших право мастера или подмастерья. Книги приема велись и в университетах. В них записыва­лись как имена, так и страны, откуда прибывали студенты. Это давало им право пользоваться привилегиями, предоставленными университету. Не составляет большого труда представить себе спектр городской жизни, охваченной этой документацией.

* Схема приведена в пособии Шиманского. См.: SzymańskiJ. Op.cit,

s. 487.

В большинстве городов одна канцелярия обслуживала все нужды управления и суда. Только самые крупные города имели две, три, иногда даже несколько канцелярий. Как и книги гродских и земских канцелярий, городские книги служили прежде всего для фиксации тех или иных доку­ментов, как исходивших от городских судебных органов, так и вносив­шихся в книги по инициативе горожан. Выписка из городских книг скре­плялась соответствующей печатью и подписью городского писаря и по­лучала, таким образом, силу юридического документа. Соответствующая схема* выглядит следующим образом:

Немецкое право распространялось не только на города, но и на неко­торые сельские поселения, основанные на тех же юридических принципах, где возникла соответствующая документация. Это были так называемые громадские (общинные) судебные книги. Их вел или солтыс с лавниками данной деревни, или феодал - владелец данной деревни. Они сохранились преимущественно в Силезии и в южной части Малой Польши. В них записы­вались не только судебные решения, но и документы, не имеющие отношения к суду. Известны они с начала XV в. В XVI в. появились также вилькежи (или ординации) деревенского происхождения. Особенно они распространились, однако, в XVII-XVIII вв. в связи с развитием магнатских латифундий. В этих документах фиксировались правила организации управления и суда в деревне, размер крестьянских повинностей, процессуальные нормы, принципы уго­ловного и гражданского права, принятого в местном сельском суде. Наиболее многочисленны были сельские ординации в Великой Польше, Королевской Пруссии, позднее - и в Малой Польше. Некоторые из ординаций насчитыва­ли десятки статей, а ординация, изданная городом Познанью в 1733 г. для двух принадлежащих ему местностей, включала 118 статей.

Среди книг вотчинно-поместного управления центральное ме­сто занимают описания земельных владений, которые можно разделить на три основные группы. Первая из них - визитации и книги бенефициев, то есть описания земельных владений, принадлежавших церкви, которые составлялись в ходе инспекционного осмотра этих земель. Самое раннее из подобных описаний - Генриховская книга, в которой отражена история складывания земельных владений цистерцианского монастыря в Генри-хове, в Силезии, основанного в 1227 г. Памятник этот много богаче по содержанию, чем заурядное описание земельных владений, потому что автор стремился превратить книгу в рассказ о прежней судьбе того или иного зарегистрированного земельного владения. Он зафиксировал мно­гие стороны каждодневной жизни монастыря, некоторые устоявшиеся формы деятельности монашества и стереотипы поведения людей XIII в. Поэтому Генриховская книга важна для историков как самый древний польский памятник, запечатлевший некоторые элементы быта, менталь-ности, культуры церковно-монашеской среды.

Вторая группа описаний земельных владений - так называемый инвентарь. Инвентари представляли собой описания земельных владений светских лиц, составлявшиеся в момент продажи земли, передачи ее по наследству, дарения и пр. Они отражали состояние хозяйства не только самого феодала, но и живших в его вотчине крестьян. Отсюда очевидно громадное значение этого источника для реконструкции экономической жизни деревни, поземельных отношений, системы социальных связей между крестьянами и землевладельцами.

126

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

127

В 60-е годы XVI в. к инвентарям и визитациям добавляется третья разновидность описания земельных владений, а именно люстрации. Так назывались инспекционные описи земельных владений польского короля, начавшиеся по постановлению сейма с 1564 г. По типу они почти ничем не отличаются от инвентарей. В сумме же визитации, инвентари и люстра­ции позволяют применить к истории социально-экономического развития не только описательные, но и формально-количественные методы, что очень существенно для современной модели исторических исследований.

Система феодального землевладения и хозяйствования дала обиль­ную документацию и иного рода: контрольно-учетную, торгово-финансовую и т.д. В XVIII в. к этим актам добавляется документация первых возникающих мануфактур.

Финансовые документы по истории Польши X-XVIII вв. пред­ставлены налоговыми документами городов, записями о сборе денежной ренты в частных феодальных владениях, документацией о сборе пошлин и налогов в рамках всего государства, записями, касающимися денежных сборов в церковных владениях. Купеческие счета - очень редкое явление для Польши вплоть до XVI в., но в XVI-XVIII вв. предпринимательская и торговая деятельность как шляхты, так и купцов находит в них свое от­ражение. Финансовые документы центральных органов власти можно разделить на две группы: нормативные документы, касающиеся сбора налогов, пошлин и других финансовых вопросов; скарбовые книги.

Издание нормативных финансовых документов общегосударствен­ного масштаба, которые возникли в середине XV в., с момента складыва­ния двухпалатного польского сейма стало его прерогативой. Соответст­вующие решения сеймов фиксировались в виде специальных универса­лов, входивших в состав сеймовых конституций. Наряду с ними вопросы налогообложения рассматривались и решались в сенате, гетманом или в руководящих органах шляхетских конфедераций, что и отражалось в соответствующих решениях.

Скарбовые книги образуют весьма сложный комплекс. В него вхо­дят: а) налоговые реестры, сохранившиеся с 1472 г. Они составлены по территориальному принципу, содержат перечень налогоплательщиков (то есть землевладельцев), имущества, облагаемого налогами, размер взи­маемого сбора, количество обрабатываемой земли, число и характер ре­месленных мастерских, возникающих мануфактурных предприятий и пр. Из этого видно, что налоговые реестры могут послужить и служат важ­нейшим источником для изучения демографических процессов, состоя­ния экономики, распределения земельной собственности и т.д.;

б) книги сбора отдельных податей (шос, чоповое, гиберна, под­водное, подымное и т.д.);

в) сеймовые счета (подскарбинские книги), отражающие поступ­ ления и расходы чрезвычайных налогов;

г) реестры расходов на содержание наемной армии (в 1474— 1775 гг.), которые позволяют изучать и ее социальный состав;

д) книги сбора пошлин, которые фиксировали не только размеры взи­ маемых пошлин, но и номенклатуру товаров, а иногда сословную принадлеж­ ность владельца. Особенно ценны соответствующие книги Гданьского порта.

Самые ранние счета в Польше известны в конце XIV в. Это счета королевского двора, городские счета Кракова, а также королевских соля­ных копей. Однако первоначально они слабо отражают состояние хозяй­ства, ибо фиксируют расчеты сумм, данных в долг. Другое дело - счета, появляющиеся с конца XV в., которые позволяют анализировать эффек­тивность хозяйства, его доходность, степень рационализации хозяйствен­ных и финансовых операций. В XVII в. в больших магнатских латифун­диях различного рода бухгалтерские и учетные книги становятся особен­но многочисленными, хотя очень часто система ведения подсчетов оста­ется запутанной и противоречивой. Лишь в XVIII в. бухгалтерская учет-ность достигает той степени совершенства, которая позволяет более или ме­нее адекватно контролировать и анализировать хозяйственный процесс.

Памятники законодательного типа являются самым надежным и простым способом познакомиться с историей того или иного общества, настолько они существенны и многогранны.

О существовании развитой системы польского обычного права в X-XI вв. мы узнаем из хроник Винцента Кадлубка и Козьмы Пражско­го. В эту же эпоху делало первые шаги и право, устанавливаемое госу­дарством. Однако записи обычного права и документы государственного права, дошедшие до нас, в основной массе - относительно позднего про­исхождения. Это объясняется не только некоторым хронологическим отставанием в развитии польского общества по сравнению с другими европейскими странами, но и тем, что первоначально правовые нормы передавались от поколения к поколению или декларировались монархами в устной форме. Церковные институты первыми стали пытаться закре­пить то или иное правовое отношение (в основном это касалось земель­ных пожалований) соответствующей записью. Из этих кратких записей постепенно рождаются строго оформленные уставные правовые грамоты. Параллельно предпринимаются попытки зафиксировать и переработать сложившееся обычное право, что и дает в руки историка источник перво­степенного значения.

Самой ранней попыткой кодификации правовых норм, распростра­ненных на польских территориях, была так наз. Польская правда, или Эльблонгская книга. Она была составлена, видимо, в конце XIII в., хотя

128

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

129

вопрос о точной датировке остается спорным. Второе название объясня­ется тем, что открытая в XIX в. рукопись Польской правды находилась в городской библиотеке Эльблонга. Есть мнение, что запись была сделана уже в первой половине XIII в., равно как и мнение о более позднем про­исхождении памятника (около 1320 г.). Запись была осуществлена нем­цами по поручению руководства крестоносцев, во власти которых оказа­лось польское население Хелмской земли. В рифмованном тексте вступ­ления составитель подчеркнул местное происхождение и самостоятель­ный характер записанного свода правовых норм. До нас дошли 29 весьма обширных статей этого памятника, что составляет, однако, лишь одну часть его, ибо текст обрывается буквально на полуслове. Они посвящены проблемам судопроизводства и судоустройства, уголовного права, поряд­ку наследования, статусу зависимого от феодала населения.

Вторую попытку кодификации обычного права и соединения его с новыми правовыми нормами представляли собой так наз. статуты Ка­зимира Великого в середине XIV в. Первоначально это были своды норм, принятые для Великой Польши, потом к ним были присоединены пред­писания, касающиеся Малой Польши.

Малопольские статуты насчитывали более 100 статей, великополь-ские- около 50. Точный объем и структуру первоначальной редакции объединенного свода установить невозможно, так как рукописи относятся к XV в., а число статей в отдельных манускриптах различно. Кроме того, по мере возникновения новых редакций статутов содержание отдельных статей подвергалось некоторым изменениям. В частности, наиболее рас­пространенная в XV в. редакция (т.н. дигесты), охватывая в единообраз­ном порядке все малопольские и наиболее существенные великопольские статьи, по содержанию иногда весьма серьезно отличалась от первона­чального текста времен самого Казимира Великого. Еще более значи­тельные изменения содержания статей обнаруживаются в польских пере­водах, которые в свою очередь распределяются по нескольким редакци­ям. Прослеживаемая по ним постепенная унификация права, выработка устойчивых общепольских норм позволяет судить о прогрессе процесса централизации государственной жизни.

Важно обратить внимание на дальнейшую судьбу статутов Кази­мира. К малопольской части статутов были присоединены тексты не­больших уставных грамот, изданных Казимиром и его преемниками. Эти добавления получили название экстравагантов. К этому прибавлялись отдельные статьи, освещающие тот или иной казус судебной практики. Со временем эти добавления стали восприниматься как органичная и изначальная часть статутов Казимира. Аналогичным образом стали рас­ширяться и статьи великопольского статута. На базе обоих статутов скла-

дываются обширные своды, в результате чего статуты Казимира состави­ли ядро много более поздних компиляций польских правовых норм. Впи­тав с себя все эти нормы, статуты стали основой всего польского права вплоть до эпохи разделов Польши. В центре внимания статутов Казими­ра, конечно же, были вопросы суда и нормы правосудия. Наряду с этим статуты определяли многие стороны взаимоотношений шляхты и короля. Статуты Казимира отразили процесс централизации польского го­сударства в XIV в., однако и позднее некоторые польские земли сохраня­ли существенные правовые отличия. Существовало так наз. Мазовецкое право и право Ленчицкой земли.

Для более позднего времени большое значение в качестве источ­ника имеют статуты, утверждавшиеся вальными сеймами и продолжав­шие законотворческую деятельность Казимира Великого. Среди них сле­дует особо выделить Вартский статут 1423 г., 30 статей которого раз­вили и отчасти изменили положения казимировских статутов. Фактически ту же роль играли и издававшиеся королем привилеи, когда они касались территории и населения всего государства, например Кошицкий привилеи 1374 г., Нешавские статуты 1454 г., привилей 1550 г.

Особенностью польской правовой и политической истории было и то, что вплоть до утраты государственной независимости не удалось соз­дать единого свода действующих на польской территории правовых норм. Предпринимались попытки как бы механического объединения распространенных правовых предписаний. Например, в начале XVI в. в так наз. статуте Лаского были объединены все принимавшиеся прежде королевской властью правовые постановления. Этот шаг был предпринят по инициативе Радомского сейма 1505 г., составителем выступил корон­ный канцлер Ян Лаский. Первая часть этого свода включала статуты, привилеи и другие памятники польского права. Утвержденные по пред­ставлению Лаского польским королем, эти документы приобрели офици­ально-правительственный характер. Вторая часть свода носила другой характер, складываясь из некоторых памятников немецкого права и одно­го западноевропейского юридического трактата.

Хотя статуты Лаского не исчерпывали всего польского правового наследия к началу XVI в., они охватывали все важнейшие установления польского права. В этом отношении Польша опережала большинство западных стран, тем более, что попытки кодификации права не останови­лись на своде 1506 г. Сейм 1520 г. создал для этого специальную комис­сию, которая под руководством того же Яна Лаского подготовила в 1523 г. обобщающий свод судебно-процессуальных и судебно-исполни­тельных норм, закрепленных к началу XVI в. сложившимися юридиче­скими традициями. Сейм утвердил этот свод, и комиссия приступила к

130

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

131

обобщению других разделов польского права, подготовив к 1532 г. т.н. корректуру Ташицкого, значительно расширившую и уточнившую нормы статутов Лаского. Этот свод был опубликован. Он включал 929 статей, определявших судопроизводство, а также процессуальное, уголовное, имущественное право, юридические основы семейных отношений, со­словные привилегии и пр. Этот свод мог бы стать эффективным средст­вом упорядочения юридических отношений в Польше. Однако сейм 1534 г. из политических соображений (корректура Ташицкого укрепляла правовые позиции короля, церкви и магнатов) отказался его утвердить в качестве обязательного для польских судов и администрации.

Тем не менее попытки кодификации продолжались. В 1553 г. Якуб Пшилуский опубликовал новый проект свода польского права, ориенти­руясь на древнеримские принципы классификации. В последней трети XVI в. аналогичные попытки предпринимали Ян Гербурт, Станислав Сарницкий, Ян Янушовский. Хотя в некоторых случаях речь шла о вы­полнении сеймовых поручений, официальная кодификация польского права так и не состоялась.

В XVII в. возникали очередные компендиумы права, дополнявшие издания XVI в. законами, принятыми в XVII в. Но вопрос об официаль­ном утверждении систематизированного польского права уже не вставал. В 30-х годах XVIII в. Юзеф Залуский и Станислав Конарский предприня­ли издание, получившее в широком обиходе название Волюмина легум. Шесть томов этой публикации (расширенные позднее и переизданные в середине XIX в. в Санкт-Петербурге) охватывали все законодательные решения сейма и короля с XIV в. по 1736 г.

Эпоха реформ второй половины XVIII в. принесла еще одну серию попыток упорядочить, обобщить, закрепить в законодательном порядке юридические основы польской общественной жизни. Работа шла с пере­менным успехом. Самым большим ее достижением был свод судебных норм, подготовленный по поручению сейма специальной комиссией во главе с А. Замойским, одним из лидеров прогрессивно и реформистски настроенной магнатерии. Проект был опубликован в 1778 г. и вызвал резкое сопротивление консервативных сил. Сейм не только отказался обсуждать предложения Замойского, но и запретил возвращаться к дис­куссии по этим вопросам.

Последняя попытка кодификационных работ, предпринятая в годы Че­тырехлетнего сейма, не была доведена до конца. В какой-то степени ее отра­жением стали нормативные юридические акты этих лет (прежде всего Кон­ституция 3 мая 1791 г.) и времени восстания под руководством Т. Костюшко.

Конституция 3 мая 1791 г. представляла собой беспрецедентный в

польской истории правовой акт. Она определяла правовой статус отдель­ных групп населения (шляхты, городского населения, крестьянства), структуру основных органов государственной власти, соотношение пол­номочий короля и сейма, характер и принципы деятельности судебной власти, а также структуру вооруженных сил и статус господствующей католической религии.

Правительство Костюшко издавало универсалы, решения Времен­ного замещающего совета и Высшего национального совета, постановле­ния воеводских «комиссий порядка», а о своих программных принципах заявило в «акте восстания», который и стал основным законом для Речи Посполитой в этот краткий период борьбы за независимость Польши.

Говоря о памятниках польского законодательства, нельзя забывать, что жизнь армянских и еврейских общин регулировалась специальными сводами права и суммой королевских привилеев, данных этим общинам. Галицкая Русь до 1434 г. имела собственное (древнерусское в основе) право.

Во второй половине XVIII в. источниковая база польской истории пополняется и такой категорией документов, как уставные акты поль­ских политических групп (например, группы польских якобинцев), а так­же общественных организаций, например обществ друзей наук.

132

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

133

885 г.), которое сообщает о могущественном князе «на Висле». 4. Описание Центральной Европы английского короля Альфреда Вели­кого (871-899). 5. Сообщение арабского писателя Аль-Масуди о славя­нах, в том числе о польских племенах. 6. Сочинение византийского импе­ратора Константина Багрянородного (905-959) «Об управлении импе­рией». 7. Так называемый «пражский документ» 1086 г., в котором упо­минаются силезские племена славян. 8. Сообщение о Польском государ­стве князя Мешко Ибрагима ибн Якуба, относящееся к 60-м годам X в. 9. Сочинение Видукинда Корвейского, 70-х годов X в. Существует и ряд других сочинений иностранного происхождения, рассказывающих о древнепольских племенах.

Что касается рочников (кратких погодных записей важнейших со­бытий), то вопрос о хронологическом первенстве в ряду памятников это­го сорта остается спорным. Можно, однако, считать, что первым рочни-ком, создававшимся на польской территории, был так называемый По-знанский рочник. Его основой послужили записи в пасхальной таблице из немецкого монастыря в городе Фульда, которые попали в Польшу через Чехию. Около 10 записей были созданы уже позже, в Познани, охватывая период с 965 по 990 г. В начале XI в. к этим записям задним числом были добавлены еще несколько, посвященные событиям 981-999 гг. Этот пер­вый польский рочник в 1039 г. был увезен в Чехию, однако его следы счастливым образом сохранились в группе других польских рочников.

Схожей была судьба и второго польского рочника, составленного на основе пасхалий, привезенных в 1013 г. Рихезой, женой князя Меш­ко II. Записи были продолжены членами краковского капитула. Выписки из этого рочника попали и в следующие по времени аналогичные памят­ники, в частности в знаменитый Свентокжижский рочник, составленный около 1120 г. Знаменит же этот рочник тем, что он был первым польским рочником, сохранившимся в оригинале. Впоследствии число рочников становилось все больше и больше, их взаимосвязи - все сложнее. Всего сохранилось около 40 польских средневековых рочников, многие из ко­торых постепенно перерабатывались в хроники. После того, как польская средневековая традиция исчерпала себя в XV в., рочники составлялись в отдельных местностях и были посвящены локальной истории, их источ-никовое значение невелико.

Хроники, выросшие из рочников и заменившие их, относительно мно­гочисленны.

1. Хроника Галла Анонима - основной источник по истории ранне­феодального Польского государства. Она возникла при дворе польского ко­роля Болеслава Кривоустого (1102-1138 гг.) и представляла собой историче­ский панегирик в его честь. Автор ее неизвестен, достоверно лишь то, что он

был иностранцем и монахом-бенедиктинцем. Он происходил из романского мира, по пути в Польшу посетил Венгрию. Привычное для историков и чита­телей имя - Галл Аноним - было дано польским историком Мартином Кро-мером в XVI в., назвавшим автора Галлом, чтобы обозначить его этническое происхождение, устанавливаемое из содержания хроники.

Хроника складывается из трех книг. Первая охватывает период от ле­гендарных времен до рождения князя Болеслава Кривоустого. Вторая книга рассказывает о детстве и молодости Болеслава, его сопротивлении и соперни­честве с братом Збигневом. Третья книга описывает правление Болеслава после изгнания Збигнева в 1107 г. и обрывается на событиях 1113 г. Соответ­ственно последнюю дату можно рассматривать как указание на время созда­ния хроники.

Источниками для Галла Анонима послужили не дошедшие до нас при­дворная летописная традиция, сведения, собранные самим автором, некото­рые утерянные позже польские жития и документы. Естественно, наиболее подробно освещены времена Болеслава Кривоустого, при дворе которого служил автор хроники, возможно, исполняя функции священника и одновре­менно работая в княжеской канцелярии.

Оригинал хроники не сохранился. Она дошла до нас в трех рукописях, самая старшая из которых относится к XIV в. Как и все другие памятники этого жанра, хроника Галла Анонима сосредоточена преимущественно на политической истории, и другие стороны общественной жизни освещены в ней как бы попутно. Однако именно эти «попутные» сведения оказываются иногда важнее, чем канва политической борьбы в польском государстве.

2. Едва ли не самая знаменитая польская хроника принадлежит перу Винцента Кадлубека. Ее автор - поляк, выходец из рыцарской семьи, учив­шийся за границей (в Париже или Болонье), ставший одним из первых поля­ков - обладателей университетской степени магистра. Винцент Кадлубек был тесно связан с двором польского великого князя Казимира Справедливого (1177-1191), исполнял здесь канцелярские обязанности. В 1207 г. Винцент Кадлубек стал краковским епископом, а в 1218 г. ушел на покой в мона­стырь цистенцианцев.

В композиционном отношении «Польская хроника» Кадлубека не­однородна. Первые три ее книги рассказывают о легендарном прошлом и о польской династии Пястов до 1173 г. Этому рассказу придана форма диалога между краковским епископом Матвеем и гнезненским архиепи­скопом Иоанном. Четвертая книга написана в виде прямого непрерывно­го повествования и имеет много более достоверную фактическую базу. Хроника в целом доведена до 1202 г.

Винцент Кадлубек был в Польше очень популярным автором. Об этом говорят 27 полных списков хроники и 5 фрагментарных. В XV в. она активно

134

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

135

изучалась и интерпретировалась в Краковском университете и оставалась до времен Яна Длугоша каноном исторических знаний о Польше.

Источники сведений у Винцента Кадлубека приблизительно те же, что и у Галла Анонима. Но метод их обработки во многом различен. Вин-цент Кадлубек не только получил образование за границей, но и был по всей видимости чрезвычайно горд им. Это видно из его стремления вся­чески продемонстрировать свою эрудицию и владение хорошим стилем. Литературные достоинства хроники, ее своеобразие как памятника поль­ской культуры обратно пропорциональны ценности этого текста как ис­точника. Хроника Винцента Кадлубека по праву заслужила репутацию «книги легенд», свода национальных преданий.

3. Так называемая Великополъская хроника в своей основной части возникла в конце XIII в. Однако точное время ее создания и личность автора остаются до сих пор предметом дискуссий. По мнению одних исто­ риков, ее написал познанский епископ Богуслав, по взглядам других- кустош Познанской епископской кафедры Годзислав Башко, с точки зрения третьих, автором выступил Янко из Чарнкова, хронист конца XIV в.

Во всех девяти списках хроника входит в более обширный свод, в так называемую Великую хронику поляков. Изложение в хронике доведено до 1273 г. До 1202 г. оно опирается на хронику Винцента Кадлубека, но вводит одновременно и многие элементы великопольской исторической традиции, которые были плохо известны Кадлубеку, ибо он ориентиро­вался в первую очередь на историю малопольских территорий. Повество­вание, охватывающее период между 1202 и 1273 гг., вполне самостоя­тельно, что и определяет особую ценность Великопольской хроники.

4. Хроника Янко из Чарнкова занимает важное место среди исто­ риографических памятников XIV в. За исключением некоторых фрагмен­ тов она охватывает период от 1370 до 1384 г. Автор хроники, Янко, был сыном войта (королевского наместника) великопольского города Чарнко­ ва. Не исключено, что он был горожанином по происхождению, учился праву в Италии, позднее занимал церковные посты в Германской иерар­ хии, затем - в Польше. Здесь он обосновался в 1360 г., а с 1366 г. занимал высокий пост подканцлера королевства. Янко из Чарнкова был политиче­ ским противником венгерской династии Анжуйских, получивших поль­ ский престол после смерти короля Казимира Великого. Поэтому он был обвинен в различных преступлениях и сослан. Позднее, однако, ему позво­ лили вернуться на церковную службу в Гнезно, где и была написана хро­ ника. Биография автора объясняет тенденциозность его произведения; Янко был противником короля Людовика Анжуйского, правившего в Польше с 1370 по 1384 г., и поклонником Казимира Великого.

Четыре названные хроники являются наиболее знаменитыми па-

мятниками польской летописной традиции до Яна Длугоша, однако их сведения дополняются рядом других хроник этого периода:

5. хроника Межвы, или Дзежвы (конец XIII в.);

6. так называемая «Полъско-силезская хроника» (конец XIII в.);

7. хроника конфликта с крестоносцами времен короля Владислава Ягайло (начало XV в.);

8. «Оливская хроника» (XIV в.);

9. «Хроника польских князей» (силезская хроника конца XIV в.);

10) «Краковская кафедральная хроника» (конец XIV в.).

Большое значение для освещения польской политической истории XI-XV вв. имеют и иностранные летописные памятники: хроника Тит­мара Мерзебургского, «Повесть временных лет», хроника Козьмы Пражского, «Славянская хроника» Гельмольда, польско-венгерская хроника XIII в., галицко-волынские летописи, хроника Петра из Дуйс­бурга, сочинения Виганда из Марбурга.

Неоспоримая вершина польской средневековой летописной тради­ции - сочинение Яна Длугоша «Анналы, или Хроника славного польского королевства», чаще известное под названием «История Польши». По своему масштабу это сочинение превосходит все написанные прежде него хроники и не имеет аналогов в Европе. Автор этого поистине монумен­тального труда, Ян Длугош, родился в 1415 г. в Бжезнице и был сыном польского рыцаря, отличившегося в битве под Грюнвальдом. В 1428 г. Ян Длугош начал учебу в Краковском университете на факультете свобод­ных искусств. Однако образование свое он не закончил, а в 1431 г. был направлен на службу в канцелярию краковского епископа Збигнева Олес-ницкого. Здесь он проявил большие административные способности, отличался талантами при исполнении дипломатических поручений, со­ставил уникальное описание земельных владений краковской епископии, стал каноником краковского капитула. Личная преданность и тесная связь со Збигневом Олесницким, одним из лидеров магнатских олигархических группировок в Польше XV в., - едва ли не решающий фактор в биографии Яна Длугоша и в его позиции как историка польского государства. По всей видимости, именно Збигнев Олесницкий побудил Яна Длугоша за­няться сбором материалов по польской истории и создать общепольский исторический свод. Во всяком случае, Ян Длугош отнесся очень ответст­венно к своей задаче. Он использовал для составления «Истории Поль­ши» все доступные ему источники как польского, так и иностранного происхождения. Кроме того, его сочинение впитало в себя и устную тра­дицию, и сведения, которые он получал от окружавших его людей. Несо­мненно, пригодилось и общение Яна Длугоша в ходе выполнения разно­образных дипломатических поручений с иностранными дипломатами. В

136

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

137

60 -70-е годы XV в. Ян Длугош стал заметной фигурой в польской политиче­ской жизни, участником переговоров с крестоносцами, воспитателем сыновей польского короля Казимира Ягеллончика, кандидатом на должность краков­ского архиепископа, от которой он отказался. Умер Ян Длугош в 1480 г.

«История Польши» складывается из 12 книг. Первые 10 открыва­ются подробным географическим описанием, равного которому нет в современных Длугошу исторических и литературных памятниках. Эти 10 книг основаны на разных источниках, привлеченных Длугошем, что при­дает его сочинению особую ценность, ибо некоторые доступные ему источники, приведенные в Хронике (в подробном пересказе либо в пря­мом цитировании), не дошли до позднейших историков. Последние книги, непропорционально большие по сравнению с 10 предыдущими, основаны на личных знаниях Яна Длугоша и доступной ему исторической традиции.

Длугош был плодовитым автором. Помимо упомянутого описания земельных владений краковского диоцеза, он составил «Житие святого Станислава» - епископа Кракова, жившего в XIII в., а также «Житие», или биографию Збигнева Олесницкого, «Житие блаженной Кинги». Кро­ме того, он подробно описал используемые в Польше гербы и знамена, добы­тые в качестве трофеев у крестоносцев под Грюнвальдом в 1410 г.

Творческая манера Яна Длугоша предопределяет степень односто­ронности освещения им исторических событий и процессов. Опираясь на доступные источники, Ян Длугош обыкновенно перерабатывал их инфор­мацию и расширял их, стремясь придать повествованию драматический характер. В этом сказывались его литературные склонности. Некоторые из этих «расширений» превратились, по существу, в интерпретации и дополнения, которые ставят под сомнение само фактическое ядро того или иного фрагмента «Хроники». Особенно большое недоверие должны вызывать мотивации поступков, предполагаемые Яном Длугошем, а так­же попытки автора установить причинно-следственные связи, также не­редко встречающиеся в его сочинении. Несомненна и политическая тен­денциозность автора. Здесь он полностью разделяет линию Збигнева Олесницкого и рассматривает события польской истории с точки зрения политических и институциональных интересов католической церкви. Нет области польской истории, которая не отразилась бы в той или иной сте­пени в сочинениях Яна Длугоша. Особенно ценны собранные им сведе­ния о польской истории с 1384 до 1480 г., то есть за целое и очень значи­тельное столетие, полное драматических событий и коллизий, современ­ником которых он был. Освещение истории до 1384 г. не имеет такой ис­ключительной ценности и потому, что источниками этой части его труда Яну Длугошу послужили уже известные нам польские средневековые хроники.

Ян Длугош замыкает средневековье в польской историографии.

Историки, писавшие историю польского средневековья после Длугоша, смотрели на нее через призму «Истории Польши», пересказывая, сокра­щая, видоизменяя содержавшиеся в ней сведения. Так обстояло дело вплоть до Адама Нарушевича, то есть до создания в конце XVIII в. пер­вых произведений научно-критической историографии. Ян Длугош не только завершает, но и исчерпывает традицию средневекового летописа­ния. Для изучения истории XVI-XVIII вв. хроники имеют скорее перифе­рийное значение, поскольку общее количество исторических источников, в первую очередь актового материала, стало чрезвычайно велико.

Наряду с хроникой важное значение для историка-медиевиста имеют жития и другие памятники средневековой литературы. Однако эти источники требуют еще большей осторожности при обращении с ними, более тонкого и осторожного подхода, чем хроники или рочники.

В агиографических памятниках можно различить три их основ­ные разновидности: мартирологи, жития и «чудеса». Мартирологи не получили широкого распространения в Польше, но житийная традиция польской средневековой литературы довольно богата. Она представлена тремя житиями св. Войцеха, житием пяти братьев-отшельников, тремя житиями Оттона Бамбергского, двумя житиями краковского епископа Станислава, житиями Ядвиги, Анны, Саломеи, Яцека и рядом других. Вторая половина XVI и XVII в. принесли новый взлет в истории склады­вания агиографического комплекса литературных источников, порожден­ный развертыванием контрреформации и католической реформы в поль­ских землях. Если для истории X-XV вв. мы используем жития не только как памятники религиозной культуры, но и как источники сведений о политической, иногда социальной и экономической истории, то жития XVI-XVIII вв. интересны прежде всего своей религиозно-культурной функцией. Среди них особенно известны «Жития святых», составленные Петром Скаргой, знаменитым польским иезуитом, которые приобрели огромную популярность в эпоху контрреформации и Барокко не только в Польше, но и в других странах, и книга Флориана Ярошевича «Поль­ша - мать святых, или Жития святых и благославленных поляков и по­лек» (1766 г.).

Наряду с рочниками, хрониками и житиями в средневековой пись­менности получили распространение так наз. каталоги, или же генеало­гии - произведения, представляющие собой список предков или же предшественников на данной государственной или церковной должности, составленные в хронологическом порядке и содержащие более или менее подробную информацию о деятельности каждого из упомянутых лиц. Число таких памятников весьма велико. Польша их насчитывает около 180. Каждая династия, каждый древний или богатый шляхетский род,

138

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

139

епископство имели свои каталоги, иногда несколько каталогов, и в Поль­ше этот жанр благодаря победе контрреформации сохранял свое значение вплоть до конца XVIII в. Однако наиболее заметен их удельный вес в средневековых источниках, прежде всего в период феодальной раздроб­ленности, когда возникают многочисленные каталоги местных правите­лей и епископов. В XV в. появляются, наряду с новой волной церковных генеалогий, разветвленные генеалогии можновладских родов.

Среди прочих средневековых литературных источников заслужи­вают внимания также богослужебные тексты, которые могут быть ис­пользованы для характеристики истории польской средневековой религи­озной культуры, а иногда и для освещения иных сюжетов и сторон исто­рии общественной мысли того времени; в качестве примера назовем цикл религиозных гимнов в честь краковского епископа Станислава, создан­ных в XIII в. на основе фрагментов его «Жития».

Мистерии, т.е. представления на библейские темы, дававшиеся в церкви по случаю больших религиозных праздников (например, Пасхаль­ная игра XIII в.), стали важным памятником религиозной культуры позд­него средневековья и периода контрреформации.

Рядом с этими памятниками стоят памятники апокрифической пись­менности. Апокрифы, представляющие нам неканонический образ Христа и христианства, являются важными источниками для характеристики сознания рядовых верующих, ибо именно среди них они имели хождение.

Средневековые письма по своему характеру мало чем отличаются от литературных произведений, настолько незаурядным событием было в то время составление письма другому человеку. Характернейший при­мер - письмо княгини Матильды к князю Мешко II, написанное в 1030-х годах, в котором она восхваляет добродетель, ученость, справедливость и благочестие польского правителя.

Памятники светской литературы чрезвычайно редки для X-XV вв. В качестве исторического источника среди них заслуживает внимания так назы­ваемая «Кармен Маури» - литературно-эпическое произведение, описываю­щее подвиги Петра Властовица, палатина польского короля Болеслава Криво-устого. Правда, рядом с писаной литературой стоит фольклор. Однако ис­пользование фольклора в качестве исторического источника - сложная и специфическая проблема научной историографии.

Нарративные источники XVI - XVIII вв.

Нарративные источники этого периода изобильны. Однако их зна­чение не так велико, как при изучении предшествующего периода, так как они соседствуют с не менее обильными актовыми источниками. Тем не

менее для некоторых аспектов истории они имеют громадное значение, например для истории культуры, ментальности, идеологий, политической борьбы. В массе этих источников можно выделить следующие рубрики: историографические сочинения; географические описания Польши, к которым примыкают картографические источники; так называемые диа-риуши, а также дневники, мемуары, автобиографии, публицистика и аги­тационные сочинения; памятники религиозной проповеди; научные и околонаучные трактаты (по праву, философии, теологии, естественным и точным наукам, медицине, астрологии, алхимии); каталоги библиотек; трактаты по сельскому хозяйству и техническая литература; учебники и энциклопедии; зарождающаяся в XVII в. и расцветающая во второй поло­вине XVIII в. пресса; богатая корреспонденция этой эпохи; наконец, соб­ственно литературные памятники самых разнообразных жанров.

Выделим наиболее известные памятники из отдельных групп, пом­ня о том, что они представляют лишь незначительную часть общей массы однородных по типу источников.

Среди исторических сочинений XVI-XVIII вв. к числу самых за­метных относятся «Хроника поляков» Матвея Меховского, изданная в 1519 г. и продолжающая изложение истории Польши вслед за Длугошем до 1506 г.; сочинения Мартина Кромера, варминьского епископа, «Польша» и «О происхождении и деяниях поляков», созданные в середи­не XVI в.; «Хроника всего мира», написанная Мартином Бельским и представляющая собой попытку охватить историю всех известных к тому времени стран; «Хроника польская, литовская, жмудская и всей Руси», принадлежавшая перу Матвея Стрыйковского, особенно интересная тем, что она представляет польскую историю в ее непосредственном сце­плении и переплетении с историей соседних восточно-европейских наро­дов. Все эти памятники отражают культурный подъем Польши в XVI в., в эпоху Возрождения.

Среди историографических сочинений XVII в. выделим «Хронику правления польского короля Сигизмунда III», созданную П. Пясецким, объемное сочинение литовского магната Альбрыхта Станислава Рад-зивилла под названием «Дневники», хотя по сути это хроника жизни Речи Посполитой в первой половине XVII в.

Вторая половина XVII в. - первая половина XVIII в. - время упад­ка польской культуры, что сказалось и в оскудении историографической традиции, в рамках которой в это время появлялось мало достойных вни­мания историков произведений.

Во второй половине XVIII в. хроникальные памятники как жанр теряют свое значение в связи с приходом эпохи Просвещения и зарожде­нием научной историографии.

140

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

141

Среди самых известных географических описаний Польши мож­но назвать описания Шимона Старовольского и А. Гванини. К ним

примыкают и карты Польши, созданные в XVI-XVII вв., среди которых некоторые приобрели особенную известность: карта Бернарда Вапов-ского 1526 г., карта В. Гродецкого, приложенная к сочинению М. Кромера о Польше, и особенно карта Польши и всей Украины, со­ставленная французским инженером и географом Бопланом в середине XVII в. В XVIII в. круг картографических источников стал еще шире.

Наряду с большим количеством историографических сочинений эпоха Ренессанса и Барокко в Польше принесла и ряд значительных био­графических произведений. Они написаны в основном под влиянием античных и западно-европейских ренессансных образцов. Наиболее ха­рактерным является сочинение Филиппа Каллимаха «О жизни и нравах Григория из Санока, архиепископа львовского» (1476). Его же перу при­надлежит, по всей видимости, и биография Яна Длугоша, написанная до 1478 г. Этот жанр был развит писателями эпохи контрреформации, среди произведений которых отметим «Житие Станислава Гозия» (1587) Ста­нислава Решки. В XVII-XVIII вв., в эпоху Барокко, биография как тако­вая превращается или в панегирик, или в похоронную речь, которые в изобилии возникают в польской письменности во второй половине XVII -первой половине XVIII в. Несмотря на неоригинальность каждого от­дельного такого памятника, вместе взятые они могут послужить интерес­нейшим просопографическим источником. Отметим также, что автобио­графия, которая, казалось бы, должна соседствовать с биографией, почти не получила развития в польской письменности. В какой-то степени ис­ключением являются «Жизнь и дела Николая Рея из Нагловиц», написан­ные знаменитым польским поэтом XVI в. около 1567 г.

XVI-XVIII вв. оставили огромное число дневников, мемуаров, ав­тобиографических записок, сочинений, отражавших участие автора в том или ином важном политическом событии. Среди этих памятников осо­бенно интересны диариуш Люблинского сейма 1569 г., ряд дневников, связанных с интервенцией в России в начале XVII в., записки иезуита Я. Велевицкого конца XVI - первых десятилетий XVII в., отражающие историю контрреформации в Малой Польше, записки гетмана Станисла­ва Жолкевского, повествующие о войне Польши с Русским государст­вом, и дневники канцлера Ежи Оссолиньского. Середина и вторая поло­вина XVII в. изобилуют большим числом дневников и автобиографиче­ских записок представителей рядовой польской шляхты, среди которых наибольшую известность приобрели записки Яна Хризостома Пасека, написанные с большим литературным талантом и являющие собой ти­пичную картину обычаев, образа мыслей и жизни польской шляхты

XVII в. В начале XVIII в. сходную картину для своего времени воспроиз­вел Эразм Отвиновский. Середина XVIII в. отражена в записках Е. Китовича, сельского священника, запечатлевшего в своем взгляде из провинциальной глубинки процесс постепенного разложения старошля­хетской культуры и появления ростков новых отношений.

Наряду с дневниками в собственном смысле слова следует выде­лить несколько других разновидностей близкого жанра. Это раптулярии, складывавшиеся из коротких записей, посвященных тем или иным собы­тиям в семье (рождение детей, свадьбы, смерти) и в меньшей степени - в общественной жизни. Пример такого рода раптулярия - записки Теофи-лии Собеской, матери польского короля Яна Собеского. Иной характер носят «silva rerum» - компендиумы материалов, освещающие жизнь и общественную роль той или другой семьи или рода. В них попадали и донесения о работе сейма, и копии писем, и постановления и инструкции сеймиков, и диариуши вальных сеймов, и генеалогические заметки. Од­нако все это было в известной степени упорядочено и собиралось на про­тяжении многих десятилетий. Известный памятник такого рода - это книга семьи Михаловских, состоящая из 7 объемистых фолиантов, час­тично опубликованных к настоящему времени, а также компендиумы Франтишка Медекши, семьи Опалиньских и др. Последние десятиле­тия существования Речи Посполитой отражены в сочинениях многих деятелей того времени. Здесь стоит упомянуть записи самого короля Станислава-Августа Понятовского.

Диариуши и серии связанных друг с другом донесений о событиях общественной жизни составляют еще одну разновидность памятников мемуарно-дневникового характера. Диариуши содержат сообщения о последовательности важных событий, группирующихся вокруг какой-либо единой центральной проблемы, например сессии польского сейма или деятельности шляхетской конфедерации. Некоторые диариуши могут носить нерегулярный характер, фиксируя только то, что автору казалось особенно важным. Серия донесений, дающая в хронологическом порядке описание тех или других событий, служила как бы предвосхищением современной газеты. Такого рода памятники создавали или дипломаты, или политические и военные деятели, или участники событий. Примером могут послужить письма Яна Петровского, объединяемые в «Дневник похода Стефана Батория», донесения Яна Кочановского «Письма времен Яна III и Августа II», Казимира Сарнецкого «Донесения 1691- 1696гг.».

Среди нарративных памятников XVI-XVIII вв. следует выделить описания путешествий. Для истории Польши интереснее записки ино­странцев, посетивших страну. Однако и путешествия поляков за грани­цу - важнейший источник по истории культуры и по проблеме, сравни-

142

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

143

тельно недавно получившей признание историков, а именно - по истории представлений народов друг о друге и стереотипов, складывающихся в процессе их общения и в значительной степени влияющих на культуру и общественную жизнь. Одной из самых ранних разновидностей этого ис­точника были описания путешествий в Святую землю, среди которых были и польские: Ансельма Поляка 1512 г., Яна Горыньского (около 1570 г.) и особенно Николая-Кшиштофа Радзивилла (1595 г.). Любовь к путешествиям в XVI-XVII вв. подарила историкам много ярких памят­ников. Например, анонимный «Диариуш путешествия в Италию, Испанию и Португалию» 1595 г., путевые записки Станислава Решки (1583-1589), Якуба Собеского (начало XVII в.), Теодора Билевича (1677-1678).

Режим «шляхетской демократии» в XVI-XVIII вв. способствовал бурному росту публицистики и агитационной литературы. Два периода отличались особенно большим числом публицистических произведений -середина и вторая половина XVI в., время ожесточенной борьбы вокруг проектов политических, религиозных и социальных реформ, а также се­редина и вторая половина XVIII в., когда перед Речью Посполитой снова встал вопрос о необходимости коренных преобразований. Среди авторов XVI в. выделим Анджея Фрича Моджевского, предложившего карди­нально изменить основы политического, государственного, общественно­го строя Польши (особенно ясно эти идеи прослеживаются в его книге «Об исправлении Речи Посполитой»), а также запоминающиеся работы Станислава Ожеховского - публициста совершенно иной, по сравнению с Анджеем Фричем Моджевским, ориентации, но не менее яркого таланта. Станислав Ожеховский в многочисленных произведениях, в частности в книге «Квинкункс» («Quincunx, то есть Образец Короны Польской, в пи­рамиде воплощенный»), явил блестящий пример апологетики золотых вольностей времен шляхетской республики в Польше, проповедуя необ­ходимость соединения «шляхетского народоправства» с торжеством ка­толицизма и изгнанием любых ересей из Польского государства. Знаме­нитыми публицистами середины - второй половины XVIII в. были Ши-мон Конарский и Гуго Коллонтай, предводитель польских якобинцев.

XVI и XVII вв. были временем религиозных потрясений и конфликтов, что вызвало к жизни богатую полемическую и проповедническую литературу. Блестящие памятники религиозной пропаганды были созданы как протестан­тами, так и католиками. Среди последних - образцом публицистической силы были работы идеолога польской Контрреформации Петра Скарги, чьи «Сеймовые проповеди» стали ярким памятником польской литературы и квинтэссенцией идеологии польской Контрреформации.

Что касается разнообразнейших жанров польской литературы и ученых трактатов, то было бы невозможно в двух-трех строках дать

представление о ее характере и источниковом значении. Отметим только, что решения философских и правовых вопросов нужно искать не только в юридических и философских трактатах, но и в памятниках теологическо­го характера. А взгляд общества на естественные и точные науки рекон­струируется в огромной степени по сочинениям, посвященным астроло­гии и алхимии.

Легко предположить, что в Польше были особенно распространены трактаты, посвященные организации фольварка и помещичьего хозяйства в целом, среди которых особенно известны книги Ансельма Гостомского «Хозяйство» (1578), Эразма Гличнера и К.М. Дорогостайского «Порядок, которого должна придерживаться моя супруга и состоящая при ней при­слуга» (1615). В XVII-XVIII вв. многочисленными становятся инструкции владельцев больших латифундий, даваемые управителям отдельных имений.

Педагогические трактаты сходной практической ориентации по­зволяют зафиксировать перемены в представлениях общества о воспита­нии, о семейной жизни, о детстве. Ряд таких сочинений открывает книга Иеронима Балиньского «О воспитании благородных юношей» (1598). К ней примыкают наставления о правилах хорошего тона, о поведении за столом и в обществе. Отметим также, что в Польше до середины XVIII в. сохраняли значение средневековые по типу трактаты энциклопедического характера, например книга Бенедикта Хмелевского «Новые Афины, или Академия, полная всяческой премудрости» (1745), которая давала поль­скому шляхтичу представление о всех необходимых, как считалось, отраслях современного знания.

Корреспонденция - богатый и разнообразный источник по исто­рии XVI-XVIII вв., в некоторой степени - и предшествующего периода. Наряду с перепиской делового и политического характера тут можно выделить и собственно эпистолографию как особый жанр, возникший в эпоху Возрождения под влиянием античных примеров. Создателями об­ширного эпистолярного наследия были Ян Дантышек, Мартин Кромер, Николай Зебжидовский, Станислав Ожеховский, Станислав Гозий, оста­вивший около 10 тыс. писем. Однако со временем, по мере огрубления польского языка, эпистолография становится все более и более бесцветной. Корреспонденция же в целом сохраняет, безусловно, свое большое значение как исторический источник.

Уже в XVI в. предпринимались первые попытки издавать перио­дику. В частности, во времена короля Стефана Батория появились «нови­ны» - летучие издания, извещавшие о победах над противником в Ливон­ской войне. В 1661 г. была предпринята попытка издавать первый журнал под названием «Меркурий». Однако подобные попытки были спорадиче­скими и заканчивались неудачно. Только в середине XVIII в. наметился

144

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

145

перелом в истории польской прессы. Именно тогда стали регулярно пуб­ликоваться журналы, посвященные экономическим проблемам и научным новостям, и первые периодические издания газетного типа: «Польский патриот», «Монитор» и другие. Однако вплоть до XIX в. польская прес­са, хотя уже и существовала, но еще не играла самостоятельной роли как исторический источник.

«Допрос» источника

Тот список вопросов, с которым мы можем обратиться к источни­кам, следует разбить на четыре основных подразделения. Первое касается экономической жизни общества. Здесь нас будет интересовать состояние и эволюция сельского хозяйства, промышленности (ремесла), торговли. Второе подразделение - социальное развитие общества. Рассмотрение источников в этой перспективе логично начать с обращения к демогра­фическим характеристикам. За ними следуют вопросы, касающиеся ос­новных ячеек и уровней социальной структуры общества, - от семьи до класса. Разнообразные отношения и связи, возникающие между социаль­ными группами, от элементарных форм взаимодействия индивида и груп­пы до отношений между классами и социальной борьбы, составили бы еще одну группу вопросов в этой части нашей «анкеты». В третий разряд вопросов можно отнести пункты, отражающие политические структуры данного общества, внешнюю и внутреннюю политику государства. Нако­нец, четвертое подразделение охватывает огромный спектр вопросов истории культуры. Речь идет не только о развитии науки, искусства, ли­тературы, общественной мысли, но и о сложившейся в обществе системе воспитания, просвещения, образования, а также о тех или иных аспектах материальной культуры и быта. Разумеется, этот перечень вопросов со­ставляет вовсе не модель, а только схему, которая помогает нам упорядо­чить имеющуюся в источниках информацию.

Какие же традиционные и нетрадиционные вопросы мы можем по­ставить перед документальными и нарративными источниками по исто­рии Польши X-XVIII вв. во всей их совокупности?

Сведения о состоянии и эволюции сельского хозяйства можно по­лучить прежде всего из описаний земельных владений и других докумен­тов вотчинно-поместного управления. Существенную помощь окажут в этом случае и финансовые документы из государственных и частных архивов, например росписи тех или иных поземельных поборов. Если же мы захотим поставить вопрос о причинах тех или иных сдвигов в состоя­нии сельского хозяйства и о воздействии на него других факторов обще-

ственной жизни, то непременно обратимся как к постановлениям сослов-но-представительных центральных и местных учреждений, так и к доку­ментам королевской и местных канцелярий, ибо именно они сохраняли документы, отражавшие политику землевладельцев и государственных структур в деревне. Приведем такой пример. Подъем сельского хозяйства в Польше XIII-XV вв. необъясним вне рассмотрения политики колониза­ции на немецком праве. Эта колонизация всячески стимулировалась ко­ролевской властью в XIV в. Поэтому локационные грамоты, выдававшие­ся королевской канцелярией Казимира Великого, помогают нам соста­вить ясную картину причин и хода освоения новых земель и реструктури­зации старых феодальных вотчин. Документы городского управления позволяют при этом увидеть, как взаимодействовали сельский и город­ской секторы хозяйств, насколько горожане продолжали оставаться сель­скохозяйственными производителями и насколько крестьяне в их произ­водственной деятельности втягивались в орбиту городских товарно-денежных отношений.

Другой пример. Одна из нерешенных проблем польской аграрной истории XIV-XV вв. - причины возникновения огромного количества пустошей в польской деревне. Масштабы этого явления помогают уста­новить церковные визитации, озабоченность государства этой проблемой видна из королевских грамот, некоторые же частные акты, в которых речь идет о «пустующих» землях, засеянных пшеницей или льном, помо­гает догадаться, что вовсе не все пустоши были таковыми на самом деле. Еще одна важнейшая проблема истории польской деревни - воз­никновение, развитие и воздействие на польскую экономику барщинно-фольварочной системы в XVI-XVIII вв. Источники кадастрового и нало­гового типа позволяют нам обрисовать процесс складывания фольварков, магнатских латифундий, их распространения по территории Речи Поспо-литой. Если мы хотим выяснить вопрос об экономическом эффекте аг­рарной перестройки в Польше XV-XVI вв., то следует обратиться и к городским документам, прежде всего к сведениям о торговле хлебом и другими сельскохозяйственными товарами в Гданьске, которые позволя­ют проследить динамику вывоза сельскохозяйственной продукции из Польши и определить степень обогащения польского шляхетства. Однако еще важнее вопрос, действительно ли шляхетско-магнатский фольварк был причиной упадка экономики Речи Посполитой в XVII-XVIII вв.? Тут нам на помощь приходят и хозяйственные документы громадных магнат­ских латифундий, и документы налогообложения. Первые показывают, что магнатская латифундия оказалась во второй половине XVII-XVIII вв. не только фактором экономического упадка, но и носителем новых соци­ально-экономических отношений в польской деревне, которые имели

146

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

147

много общих черт с крупными квазикапиталистическими сельскохозяйст­венными предприятиями. Вторая группа документов позволяет поставить вопрос: внутренняя эволюция фольварка или военные разорения, причи­ненные временем «потопа» и «руины», а позднее Северной войной, стали истоком кризиса конца XVII - первой половины XVIII в. Наконец, обра­щаясь к шляхетским инвентарям XVI-XVII вв., мы можем испытать не­который шок, сопоставляя стереотипные представления о губительном воздействии фольварка на крестьянское хозяйство и о богатстве самих шляхетских владений с реальной картиной, запечатленной в этих актах. Тут мы обнаруживаем, с одной стороны, крестьян, у которых в хозяйстве имеется по 5-6 коров и которые при этом не являются исключением на фоне обедневших соседей; с другой стороны, шляхетские фольварки, крытые соломенными крышами, огороженные хворостяными плетнями, состоявшие из небольшого зернового клина, огорода, засаженного капус­той и морковью, и двух-трех темных помещений с земляными полами, в которых хранится отнюдь не сказочное богатство местного землевла­дельца. Конечно, не стоит доверять таким «зрительным» впечатлениям. И особенность актовой источниковой базы по истории польского сельского хозяйства позволяет историку перепроверять частные наблюдения, ибо число актов достаточно велико, чтобы их данные были обобщены стати­стически.

Обращаясь к проблемам развития ремесла и промышленности, мы используем, конечно, в первую очередь документы городского происхо­ждения. Однако без документов королевской канцелярии мы не можем восстановить масштабы и характер городской колонизации XII-XVI вв.; без документов сеймов XVI-XVIII вв. мы не поймем причины упадка городской жизни и характер участия шляхты в развитии торговли и про­мышленности. Они демонстрируют нам все негативные последствия мо­нополии на цены и некоторые виды торговли и государственного регули­рования экономики в шляхетской Польше. В то же время нельзя забы­вать, что ремесло развивалось не только в городе, но и в деревне, особен­но в крупных магнатских латифундиях XVII-XVIII вв., которые включа­ли в себя едва ли не целые ремесленные слободы, а шляхта играла в тор­говле роль не менее важную, чем купечество. Соответственно документы вотчинного происхождения дают представление о первых шагах польской мануфактурной промышленности в XVIII в.

Изучая польскую феодальную экономику, нельзя забывать, что экономическая история - это не самодвижение производительных сил, а история развертывания и изменения форм хозяйственной деятельности людей. Если мы взглянем именно с этой точки зрения на экономические процессы, то станет ясно, что и нарративные источники необходимы при

изучении истории сельского хозяйства, ремесла, торговли. (Не говоря уже о том, что на ранних этапах истории мы не располагаем достаточным количеством актов, чтобы восстановить адекватную картину экономиче­ской жизни польского общества.) Нарративные источники обладают и тем достоинством, что они дают целостное и «очеловеченное» представ­ление о характере экономического развития, то есть то, что раздроблено на мелкие и мельчайшие детали в документальных текстах. Так, записи арабских путешественников рисуют картину цветущего состояния поль­ских городов раннего средневековья, что, однако, нуждается в скептиче­ской проверке, так как очень плохо согласуется в другими данными. За­писки путешественников XVI в. ясно свидетельствуют о подъеме как сельского хозяйства, так и городских экономических центров, а реляции XVII или середины XVIII вв. лучше, чем любые другие источники, дают понять, насколько катастрофическим был экономический упадок Речи Посполитой в эту эпоху. Чтобы понять побудительные мотивы, подви­гавшие польского шляхтича к созданию фольварка, мы вряд ли пройдем мимо упоминаний об изменении стандарта потребления в нарративных источниках, например у Мартина Кромера. Ведь именно меняющиеся потребности составляют главнейшую пружину подъема производства. Если мы заинтересуемся представлениями самого польского шляхтича об его экономической деятельности, обратимся к хозяйственным инструкци­ям или к трактату Ансельма Гостомского «Хозяйство», который удиви­тельно ярко и порой неожиданно рисует накопительско-предпринима-тельские наклонности польского шляхтича второй половины XVI в.

Из каких источников, как и какую информацию получаем мы о со­циальной жизни польского общества X-XVIII вв.? Для раннего периода исследователь не располагает надежными источниками, которые позво­лили бы создать полную и адекватную картину демографического разви­тия общества. Только более или менее систематические податные реест­ры XVII-XVIII вв. позволяют ставить вопрос о плотности населения, его миграциях, масштабах колонизации восточных земель Речи Посполитой, демографических потерях второй половины XVI - начала XVIII вв. Одна­ко и для средневековья - при помощи актовых источников, а также хроник и памятников законодательства- можно составить представление о структуре семьи, приблизительном количестве детей, отношениях между супругами, среднем возрасте заключения брака, уровне смертности. Положение историка становится легче, когда он переходит к характеристике более крупных соци­альных групп: общины, шляхетского рода, городской коммуны, сословий и внутрисословных слоев. Нет такого источника, который не дал бы той или другой информации по этим вопросам.

Памятники законодательства, особенно Польская правда, дают нам

148

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

149

возможность заглянуть внутрь крестьянской общины, рассмотреть ее отношения с феодальными землевладельцами, проникнуть в сложный комплекс ее социальных связей. И в этом случае возникают вопросы как традиционные, так и нетрадиционные. Под нетрадиционными вопросами следует понимать, например, проблему соотношения формально-юриди­ческих и реально-жизненных отношений в той или другой социальной среде. С этой точки зрения описание ритуалов общения, например ритуа­лов пиров в средневековых польских хрониках, для нас не менее важно, чем тексты привилеев, выданных польской шляхте, ибо именно пиры и некоторые другие ритуалы средневекового общества закрепляли личные, неформальные и невещные отношения между отдельными социальными группами. К примеру, панегирик рыцарским достоинствам того или дру­гого воина дает нам понять, на чем основывалась иерархия внутри ры­царской среды. Вскользь оброненное упоминание, что некий могущест­венный можновладец имел большое число коней в табунах, позволяет догадаться, что в раннее средневековье не столько земля, сколько скот и лошади были мерой богатства в глазах знати. Крестьянские жалобы в суде, как и вообще документы судебных разбирательств, позволяют не только выявить возникавшие между сословиями и внутри сословий соци­альные противоречия, но и характер социального самосознания и право­сознания тех или других слоев.

Задавшись целью создать социальную историю польской шляхты, мы вряд ли пройдем мимо такого уникального памятника, как так назы­ваемая «Книга хамов». Она была написана польским шляхтичем Вале-рианом Некандой Трепкой в 1624-1640 гг. и именовалась первоначаль­но «Книга плебейского рода». Новое название это сочинение получило из-за того, что в нем содержатся сведения о нескольких тысячах шляхти­чей и шляхетских династиях, которые (по сведениям Трепки) ведут свою родословную не от наследственного рыцарства, а от мещан, крестьян и других «хамов», живших во второй половине XVI - начале XVII в. Ис­точником информации для автора этого произведения послужили устные сообщения, судебные книги, гербовники, некоторые хроники. В значи­тельной степени это были непроверенные слухи, сплетни, клеветнические вымыслы. Поэтому достоверным генеалогическим источником «Книга хамов» служить не может, однако она сохраняет большое значение как ценнейший источник по истории социальной структуры, ментальности, обычаев польской шляхты, поскольку отражает такое существеннейшее явление польского общества, как массовая узурпация шляхетства в XVI-XVII вв. По утверждению Валериана Неканда Трепки, среди польских шляхтичей начала XVII в. встречается множество людей, чьи потомки еще в прошлом поколении были или мещанами, или крестьянами, или

сельскими ремесленниками, или мелкими служащими в судах. Среди них - дети портных и солеваров, писарей и кузнецов, дровосеков и алхи­миков. Способы, которыми эти люди добывали себе шляхетство, рисуют нам внутренние механизмы функционирования шляхетского суда того времени, ибо самым надежным способом незаконного приобретения шляхетства было устройство процесса, в котором подкупленные плебеем свидетели из числа шляхты давали показания о «прирожденном шляхетстве» заведомого парвеню.

Важен вопрос о том, как охарактеризовать состояние польского духовенства в эпоху контрреформации, после принятия решений Три-дентского собора. Ответить на него, в частности, позволяют «книги экза­менов» конца XVI в., когда польская церковь стремилась поставить под строгий контроль образовательный и моральный уровень духовенства. Для этого специальные представители епископов проводили собеседова­ния с кандидатами в священники, результаты которых коротко фиксиро­вались в «книгах экзаменов». В результате эти книги позволяют судить о количестве духовенства, не имеющего приходов, о степени подготовлен­ности клира к исполнению пастырских обязанностей, о социальной рек-рутации духовенства.

Другой важнейший вопрос социальной истории - проблема соци­альной мобильности и проницаемости социальных перегородок. Как ее решить? Для этого нужно использовать, во-первых, книги записей в го­родское право, которые отмечают социальную принадлежность вновь прибывших горожан и их статус в новой городской общности; во-вторых, акты нобилитации или же судебные акты, ставящие под сомнение при­надлежность того или иного лица к шляхетскому сословию; наконец, записки и сообщения современников, хотя они чаще всего не дают ника­ких количественных показателей (книга В. Неканды Трепки составляет в этом отношении исключение). Внутрисословные деления и внутрисо-словную мобильность охарактеризовать еще сложнее, поскольку они нигде не отражаются напрямую, формальным образом. Однако фикси­руемая актами практика реальных отношений между магнатами и шлях­тичами позволяет ясно видеть их социальную разделенность.

Как можно использовать книги приема в городское право? Внешне их информационный потенциал кажется ограниченным. Однако как пока­зывают исследования (например, С. Гершевского), они могут дать мате­риал для изучения не только социальной структуры городского населе­ния, но и экономического развития городов, показывая, например, про­фессиональную специализацию горожан, очерчивая сферу экономическо­го и социального влияния данного города. Но в наибольшей степени они характеризуют социальную мобильность, причины миграции населения

150

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

151

(экономические, политические или религиозные), степень ее доброволь­ности или вынужденности. В некоторых случаях эти книги дают возмож­ность анализировать национально-этнические и религиозные отношения в городской среде. В эпоху разложения феодальных структур они ясно отражают распространение прав городского гражданства на большое число переселившихся в город крестьян, все большее смешение горожан и шляхты. Однако, если задаться целью установить на основе книг прие­ма в городское право численность населения городов, то можем легко ошибиться, ибо города всегда включали большое число лиц, не обладав­ших полноправным статусом и потому не зарегистрированных в этих книгах. Например, городские книги Кракова говорят о постоянном со­кращении числа горожан в XV-XVI вв., в то время как из других источ­ников мы достоверно знаем, что в XVI в. численность краковян постоян­но росла прежде всего за счет населения предместий.

Церковные документы метрического характера и акты позволяют ставить вопрос об отношениях между сословиями в польской деревне, ибо они выявляют, что польский шляхтич не считал зазорным быть кре­стным отцом в крестьянской семье или пригласить в качестве свидетеля на свадьбу зажиточного крестьянина.

Неотъемлемая черта всякой социальной группы средневекового общества и даже общества нового времени - его религиозность. Как ее охарактеризовать? На основе завещаний, религиозной поэзии, пропове­дей, которые, будучи обращены к верующим, не только навязывали им определенные религиозные представления, но и отражали их; наблюде­ний путешественников над поведением людей в церкви и, конечно, на основе переписки и собственно религиозных сочинений. Протоколы же протестантских общин позволяют увидеть религиозные искания польско­го общества XVI-XVII вв., зафиксировать трансформацию господствую­щего типа религиозных представлений и религиозности как психологиче­ской реальности.

Обращаясь к социальной структуре, нельзя забывать и о мелких категориях населения, которые стоят как бы вне сословий или между ними. Например, особый слой общества составляли артисты, врачи, ху­дожники, которые не вписывались в существующие ячейки. О них мы узнаем из редких сеймовых постановлений, нарративных источников, их собственных сочинений. Из каких источников узнать, например, о коро­левских секретарях XVI-XVII вв.? Ведь это была небольшая численно, но очень влиятельная в политической и культурной жизни группа. Ее харак­теристика, как и характеристика канцелярских сотрудников и судебных чиновников раннего нового времени, позволяет показать возникающую бюрократию как особый социальный слой. Естественно, в этом случае в

нашем распоряжении не окажется единого комплекса источников. Сле­дует обратиться к собираемым по крупицам сведениям о биографиях королевских секретарей, канцеляристов, подсудков, судебных писарей, и актам, в которых они фигурируют действующими лицами, и распоряже­ниям, их касающимся, а также их собственным запискам и сочинениям.

Политическая история - едва ли не самая традиционная отрасль исторических исследований. Однако и здесь современные потребности исторического знания заставляют ставить вопросы, которые прежде каза­лись даже неуместными. Это вопросы, продиктованные проекцией исто­рической антропологии на политическое развитие общества и требовани­ем многогранности и системности в изображении исторического процес­са. Первое означает, что в источниках мы стремимся найти не только сведения о результатах политической деятельности правителей или обще­ственных сил, но и ответ на вопрос о побудительных мотивах, об уста­новках политической деятельности, об особенностях мировоззрения и менталитета, предопределявших характер политической жизни общества. Второе требует видеть не только воздействие экономики на политику, политики - на социальную структуру, но и зависимость политического развития от господствующих в обществе представлений и ценностей, то есть от культуры, или устанавливать связь между политической деятель­ностью и психологическими характеристиками индивида в разные эпохи истории. В источниках мы ищем в этом случае не только ответ на вопрос, какую политику, например, Владислав IV проводил в отношении Турции и России, но и на вопрос о том, какое воздействие на его политику оказы­вали представления об идеальном христианском правителе, о воинской доблести как необходимом достоинстве каждого монарха, о турках не только как о политических противниках Речи Посполитой, но и врагах всего христианского мира. Внешнеполитической и внутриполитической ориентации отца Владислава - Сигизмунда III Вазы - вряд ли можно дать всестороннюю характеристику, не приняв во внимание его религиозных убеждений, его твердой уверенности в необходимости обеспечить торже­ство католицизма. Польскую же интервенцию в России, выпавшую также на правление Сигизмунда III, можно понять, только рассмотрев богатую полемическую и публицистическую литературу этого времени, которая показывает, что в представлениях польских шляхтичей поход в Россию являлся как бы эквивалентом испанских завоеваний в Америке. Соответ­ственно если мы задаемся целью изучить политическую историю Речи Посполитой первой половины XVII в., то должны обратиться не только к дипломатическим документам, постановлениям сейма, корреспонденции короля и его государственных советников и противников, но и к литера­турным памятникам этого времени, которые Владислав IV мог читать в

152

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

153

детстве или которые создавали в общественном мнении в пору его зрело­сти определенный образ турок и Турецкой империи. В случае же с Си-гизмундом III мы должны непеременно обратиться к памятникам, выра­зившим политическую доктрину и религиозные воззрения польских ие­зуитов, выступивших главными идеологами и организаторами польской контрреформации, и поставить вопрос о том, как эти религиозные уста­новки превратились в определенный политический курс правительства Сигизмунда III. Что же касается польских шляхтичей, выступивших в московский поход, то здесь совершенно необходимо рассмотреть коррес­понденцию, публицистику, воспоминания с точки зрения отражения в них стереотипов образа России, русского в польском сознании и убеждения шляхтича в том, что он как носитель высшей «сарматской» культуры не только имеет право, но и обязан подчинить «варварские» страны рыцар­ской доблести и благородству защитников истинных ценностей.

Задавшись целью описать систему политических институтов поль­ского общества, мы можем пойти не только традиционными путями, но и непроторенной дорогой. Для этого нужно задаться вопросом: как реально складывались властные отношения в польском обществе и насколько они соответствовали или противоречили законодательно предписанной сис­теме отправления власти. И в этом случае мы обнаружим, что правосу­дие, существуя на бумаге, в сеймовых конституциях и юридических ком­пендиумах, подменялось правом сильного в реальных отношениях. При этом речь идет не о насилии одного сословия над другим, а о насилии могущественного и богатого магната над своим слабым соседом, имев­шим формально одинаковые с магнатом права и употреблявшего в офи­циальном обращении формулу «пан-брат». Это обращение фиксировало формальную принадлежность обоих к сословию «равных», но находилось в кричащем противоречии с практикой реальных отношений, когда даже терминология документов шляхетских судов и канцелярий достаточно строго различала реальные ранги шляхты данного воеводства и когда шляхтичи оказывались по временам в той же феодальной зависимости от крупных землевладельцев, что и крестьяне, имея в отличие от последних лишь право носить саблю и голосовать на шумных шляхетских сеймиках. Выясняется же это не из нормативных актовых документов, а из обиль­ных частных актов в гродских и земских книгах. Например, только учтя неформальные рычаги осуществления власти и утверждения авторитета, мы можем понять, каким образом польским королям до конца XVII в. удалось сохранять в своих руках немало рычагов реальной власти, вопре­ки распространенному представлению о полном параличе монархии в это время. Только выявление неформальных механизмов взаимодействия групп влияний и интересов в среде польской шляхты и магнатерии, что

отражается в частной корреспонденции, воспоминаниях, дневниках, по­зволяет понять, как реально функционировала власть в Речи Посполитой, каким образом принимались решения на сеймиках, как распределялись политические функции между отдельными группами шляхты.

Для уяснения специфики политической культуры раннего польско­го средневековья оказывается необходимым использовать не только пря­мые сведения хроник и актов о деяниях польских правителей, но и, каза­лось бы, посторонние сведения о тех или других ритуалах, сопровождав­ших политическую жизнь. Будучи поставленными в сравнение с анало­гичными символическими системами в культуре других народов, эти описания позволили установить много нового о характере власти и пред­ставлении о власти в польском обществе.

Диариуши и записки, отразившие работу сейма, полемика, ведшая­ся в ходе политической борьбы, записки современников и иностранцев позволяют также ставить вопрос о механизмах пропаганды и обмена информацией в Польше XVI-XVII вв., но, разумеется, такого рода вопрос требует и разработки особых методик анализа источника.

История культуры в современных исторических исследованиях за­нимает значительно больше места, чем прежде. Это связано с тем, что, представляя историю как результат деятельности людей, объединенных в разнообразные группы и связанных многообразными интересами, мы понимаем, в какой степени громадным было влияние именно культурных установок, господствующих в обществе представлений и ценностей на общий ход исторического процесса. Сведения же о культуре содержит буквально всякий источник. Судебный акт отражает господствующие в обществе представления о нормах и аномалиях, справедливости и пре­ступлении. Королевское распоряжение содержит такие формулы, которые позволяют понять, как формировались представления общества о данной сфере жизни. Описания земельных владений дают возможность ярко представить себе материальные условия жизни. Документ о заключении торговой сделки, например, дает возможность судить о степени рациона­лизации экономического поведения. Даже обращаясь к привычным для историков культуры источникам, вроде ученых трактатов, можно поста­вить непривычные вопросы. Например, трактаты и об астрономии, мате­матике, химии, логике, философии XV-XVII вв. служат основой для ре­конструкции не только развития науки и накопления научных знаний в польском обществе, но и для характеристики того места, которое в миро­воззрении и культуре этого времени занимали астрология, алхимия, ок­культные науки. В целом источники по истории культуры неотделимы от источников по социальной истории. Например, если мы хотим дать ха-рактеристку польской шляхте XV-XVII вв., мы обязаны обратиться к

154

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

155

изучению представлений шляхты о самой себе и об окружающем мире. Эти представления вылились в идеологию так называемого «сарматиз-ма». Сарматские представления оказывали детерминирующее влияние на многие формы поведения и политической деятельности шляхты. Поэтому выявление представлений шляхтичей-сарматов о самих себе из полемических сочинений, литературных памятников, корреспонденции, формулировок судебных документов, сеймовых речей, описания поведения шляхты в той или иной ситуации совершенно необходимо для реконструкции истории польского общества раннего нового времени.

Важнейшая характеристика всякой культуры - ее отношение к дру­гим культурам, к обществам, лежащим за границами данного государства. С этой точки зрения очень любопытен опыт реконструкции представле­ний польской шляхты о Востоке (имеется в виду прежде всего турецкий Восток) и о Западе на основе записок польских путешественников, поле­мических и публицистических текстов, корреспонденции, поэзии, исто­рических и географических сочинений, юридических и религиозных трактатов. При таком подходе обнаруживается, например, что в XVI-XVII вв. в польском обществе среди шляхты имела место так сказать «ориентализация вкусов», что сказалось в манере одеваться, в гастрономических пристрастиях, во взгляде на порядки, существовавшие в Турции. Источники того же типа позволяют установить, что польский шляхтич чувствовал себя равным партнером по сравнению с западноевропейцами, осознавал огромную роль Польши в экономической и политической жизни Западной Европы и не был чужд идеи о превосходстве поляков над Западом в некоторых отношениях, например в смысле развития политических прав и свобод дворянства и господства религиозной терпимости в Польше. Представления же о соседях, о других народах были неразрывно связаны с национальным самосознанием и поэтому они позволяют ставить и решать вопрос о степени развития и содержании этнического самосознания польской шляхты.

Источники позволяют ставить также вопросы, выпадающие за пре­делы привычного деления на экономическую, социальную, политическую историю, культурную сферу. Так, например, польский историк С. Тышкевич анализирует взаимоотношения польского средневекового общества с природой, имея в виду как степень зависимости от ландшаф­та, климата, плодородия почв, так и влияние географических факторов, болезней, характера питания, эпидемий на историческое развитие.

А из каких источников можно узнать о любви в польском обществе X-XVIII вв.? На этот вопрос отвечает 3. Кухович. Тут на помощь прихо­дят не только поэтические трактаты, корреспонденция, дневники, изобра­зительные источники, но и, например, медицинские трактаты, судебные

акты, касающиеся случаев супружеской неверности, разводов. Правовые источники позволяют установить и некоторые неожиданные факты, на­пример то, что на восточных землях Речи Посполитой в XV-XVI вв. еще далеко не полностью церковный брак утвердился как норма жизни. Неко­торые источники позволяют увидеть и самые интимные стороны семей­ной жизни того времени, даже характер сексуальных отношений. Это, например, покаянные книги - пенитенциалии, которые предписывали налагать на грешников ту или иную епитимью (церковное наказание) в зависимости от степени нарушения предписанных церковных норм сексу­ального поведения.

Литература

по вопросам источниковедения Польши до конца XVIII в.

Специальное пособие по источниковедению истории Польши ука­занного периода до сих пор не написано. Однако в следующих изданиях можно почерпнуть более или менее систематически изложенные сведения об отдельных группах источников по польской истории:

1. Szymański J. Nauki pomocnicze historii od schyłku IV do końca XVIII w. Warszawa, 1983.

2. Kutrzeba S. Historia źródeł dawnego prawa polskiego. T. 1-2. Lwów, 1925-1926.

3. WyrozumskiJ. Historia Polski do roku 1505. Warszawa, 1979.

4. GierowskiJ. Historia Polski. 1505-1764. Warszawa, 1979.

5. GierowskiJ. Historia Polski. 1764-1864. Warszawa, 1979.

6. Historia państwa i prawa Polski do roku 1795. Pod red. J. Bardacha. T. 1-2. Warszawa, 1957.

7. Historia Polski. T.I. Cz. 1-2 / Pod red. H. Łowmiańskiego. Warszawa, 1957.

Издания источников

по истории Польши на русском языке

Галл Аноним. Хроника / Пер. Л.М. Поповой. М.,1961. «Великая хроника» о Польше, Руси и их соседях XI-XIII. М., 1987. Генрихова книга //Средневековье в его памятниках. М., 1913. С. 78-85 (отрывки).

Длугош Ян. Грюнвальдская битва. М.; Л., 1962.

Дневник второго похода Стефана Батория в Россию (1580) Яна

156

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

Зборовского и Луки Дзялынского // ЧОИДР (Чтения в имп. об-ве истории и древностей российских). 1897. Кн. 1. С. 1-68.

Дневник Марины Мнишек/ Перевод В.Н. Козлякова. Спб., 1995 (Studiorum Slavicorum Monumenta. IX).

Допросы Костюшко, Немцевичу и прочим и их показания // ЧОИДР. 1866. Кн. 3. С. 38-54; Кн.4. С. 185-230; 1867. Кн. 1. С. 60 -130.

Жолкевский С. Записки о Московской войне. Спб., 1874.

Избранные произведения прогрессивных польских мыслителей. Т. 1.М., 1956.

Кохановский Я. Избранные произведения. М; Л., 1960.

Кохановский Я. Лирика. М., 1970.

Кохановский Я. Стихотворения. М., 1980.

Литовский канцлер Лев Сапега о событиях Смутного времени. 1611-1613 гг./Изд. М.К.Любавский//ЧОИДР. 1901. Кн.2. С. 1-16.

Меховский Матвей. Трактат о двух Сарматиях / Пер. С.А. Аннинского. М.; Л., 1936.

Охотский Я.Д. Рассказы о польской старине. Записки XVIII в. Т. 1-2. Спб., 1874.

Показания польского шляхтича Кшиштофа Граевского о поездке в Москву в 1575 г. //ЧОИДР. 1905. Кн. 1. С. 1-16.

Польская поэзия. Т. 1. М., 1963.

Польские мыслители эпохи Возрождения. М., 1960.

Польская поэзия XVII в. Л., 1977.

Польская правда // Греков БД. Избранные труды. Т. 1. М., 1957. С. 411 - 439.

Польские народные легенды и сказки. М., 1965.

Польские народные сказки. Л., 1980.

Польские фрашки. М., 1964.

Суворов А. В. Документы. Т. III. 1791-1798 /Под ред. Мещеряко­ва П.Л. М., 1952.

Хрестоматия по истории южных и западных славян: В 3 т. Т. 1: Эпоха феодализма / Под ред. М.М. Фрейденберга. Минск, 1987.

Хрестоматия памятников феодального государства и права стран Европы / Под ред. В.М. Корецкого. М., 1961.

Хрестоматия по истории средних веков. Т. 1-2 / Под ред. С.Д. Сказкина. М., 1961-1963.

Хрестоматия по всеобщей истории государства и права. М., 1973.

Хрестоматия по истории средних веков / Под ред. Н.П. Грацианского. Т. 1-2. М., 1938-1939.

Щавелева Н.И. Польские латиноязычные средневековые источни­ки. М., 1990.

Источники по истории югославянских народов (до конца XVIII в.)

Период с VI по XII вв.

Рассматриваемый период для югославянских народов характеризу­ется: 1) отсутствием обширных юридических памятников типа «варвар­ских правд» Западной Европы или «Русской правды» (что характерно для всех зарубежных славян; правда, используются в качестве источников «Земледельческий закон» и «Закон судный людям», но из земель, вхо­дивших в состав СФРЮ, речь может идти разве что о Македонии); 2) отсутствием (если не считать весьма сомнительной Дуклянской лето­писи) нарративных памятников местного происхождения, подобных хро­никам Козьмы Пражского и Галла Анонима; 3) наличием ценного актово­го материала, отразившего социально-экономические процессы (для дру­гих славянских земель, за исключением грамот XI - начала XII в., фикси­рующих княжеские пожалования, таковой почти отсутствует).

Нарративные источники

Византийские авторы VI-VII вв. Западно-европейские сочинения

Из вышесказанного следует, что для изучения ранней истории югославянских народов чрезвычайное значение имеют нарративные па­мятники иностранного происхождения. У византийских историков можно найти сведения, относящиеся непосредственно к югославянским землям.

Так, у Прокопия в «Истории войн Юстиниана» и «Тайной исто­рии» имеются упоминания о вторжении славян в пределы Иллирии (со­временная Хорватия) начиная с правления Юстиниана, у Менандра и Феофилакта Симокатты - об отношениях с аварским каганатом, в ча­стности о военных действиях славян и аваров на территории современной Сербии (упоминается Сингидон - нынешний Белград и Сирмий - Срем-ская Митровица на территории сербской Воеводины).

Важное значение имеют также западно-европейские источники.

По времени среди них первое место занимает так называемая хро-

158

Источники по истории югославских народов

159

ника Фредегара, которая является основным источником по истории «государства Само» (см. характеристику в разделе, посвященном истории Чехии). В хронике упоминается «князь Вендской марки Валук», владения которого, как принято считать, находились в пределах современной Сло­вении (историки считают его первым словенским князем).

Следующий по времени источник - «История лангобардов» Пав­ла Диакона (VIII в.), сообщающая некоторые факты из истории словен­ских земель и соседней с ними Истрии (полуострова в северной части Адриатики, впоследствии включенного в состав Хорватии): вначале - о совместных действиях лангобардов, аваров и славян в Истрии, затем - о конфликтах и победах, одержанных славянами над баварским герцогом и фриульскими лангобардами, наконец, - о понесенном славянами от лан­гобардов поражении на территории Каринтии и заключении мира (собы­тия VII - начала VIII вв.).

Активизация политики западных соседей на Балканах с середины VIII в. нашла отражение в источниках германского, франкского и италь­янского происхождения. В основном они содержат сведения из истории Словении и Далмации, в меньшей степени - Славонии и Сербии.

Первым объектом франкской экспансии в юго-восточном направ­лении стали словенские земли, что нашло отражение в немецком трактате «Обращение баварцев и карантанцев», написанном во 2-й половине IX в. В трактате излагаются основные факты, связанные с историей христиани­зации словенских племен и их подчинения власти франкских правителей: карантанский князь Борут около 743 г. обратился в Баварию за помощью против аваров, в результате чего Карантания попала в зависимость от франкского короля, которому баварцы в то время платили дань; Борут направил к баварскому герцогу сына и племянника, прося воспитать их в духе христианской религии, а затем они наследовали его права. Далее следуют сведения о передаче карантанских земель в управление франк­ским маркграфам и баварскому герцогу. Трактат освещает также ситуацию в Паннонии - историю создания Блатенского княжества, которое югославян-ские историки считают словенским.

Покорив словенцев, франки устремились в хорватские земли. Свя­занные с этим события нашли отражение в «Анналах королевства фран­ков» - источнике, содержание которого охватывает период с 741 по 829 г. Сведения, относящиеся к истории Хорватии, начинаются с 796 г., когда фриульский маркграф Эйрих (фриульская марка в сев. Италии была в то время плацдармом для наступления на югославянские земли), «послав своих людей под начальством Войномира-славянина в Паннонию» (в данном случае речь идет о территории современной Словении), «разгро­мил там хринг (крепость) племени аваров». Под 799г. «Анналы» сооб-

щают о гибели маркграфа при попытке захватить один из городов Хор­ватского Приморья (вблизи современной Риеки); хотя «Анналы» не упо­минают славян, это сообщение принято использовать как первое свиде­тельство о вооруженном конфликте между франками и хорватами. Далее «Анналы» повествуют о заключении Ахенского договора 812 г., согласно условиям которого Карл Великий приобрел власть над хорватскими землями.

Особую ценность представляют уникальные сведения, относящиеся к 818-823 гг., о так называемом «восстании Людевита Посавского». Под 818г. сообщается о съезде (с участием послов от различных народов и правителей) при дворе франкского императора в Геристале; для нас особый интерес пред­ставляет упоминание о князе хорватского племени гачан (Гачка - область в Хорватском Приморье) Борне (далее он именуется князем Далмации), о тимочанах (сербское племя, обитавшее по р. Тимок, которое якобы «отпало от союза с болгарами и признало власть франков»), наконец - о князе Нижней Паннонии (dux Pannoniae Inferioris) Людевите, который выступил с обвине­ниями в адрес фриульского маркграфа. Далее подробно излагаются события, связанные с восстанием, которое началось в 819 г., распространилось на со­седние племена и земли (как хорватские, так и словенские и сербские) и за­вершилось капитуляцией Людевита только в 822 г. после борьбы, потребо­вавшей от франков и их союзника Борны очень больших усилий. Под 823 г. «Анналы» сообщают о гибели Людевита («коварном убийстве» во время визита к родственнику Борны). Изложенный в «Анналах» материал позволяет сделать вывод, во-первых, о довольно значительном месте хорватских кня­жеств в системе международных отношений на землях балканского региона: об этом свидетельствует упорный характер борьбы и озабоченность импера­тора ситуацией в Паннонии и Далмации (вопрос о «Людевитовой войне» ежегодно обсуждался на созываемых съездах). Особо следует отметить сооб­щение о поддержке, оказанной Людевиту аквилейским патриархом. Во-вторых, содержащаяся в «Анналах» информация имеет ценность для изуче­ния внутренних процессов в югославянских землях, как-то: формирование наследственных правящих династий (упоминание под 821 г. о кончине князя Борны и назначении его племянника наследником престола «по просьбе на­рода и с согласия императора») и междоусобные распри (убийство Людеви-том некоего сербского князя, а затем гибель самого Людевита).

Особое место среди западно-европейских источников занимает со­чинение бенедиктинского монаха Готшалка, подвергшегося репрессиям за еретические взгляды и нашедшего временный приют при хорватском княжеском дворе в середине IX в.: современные хорватские историки уделяют ему внимание в связи с проблемой титула хорватских государей указанного времени (якобы хорваты называют их королями и даже импе­раторами).

160

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

161

Другой источник, относящийся к истории Хорватии рассматривае­мого времени, - записки Иоанна Диакона, секретаря дожа Пьетро Орсе-оло, с именем которого связан начальный этап венецианской экспансии в Далмацию (автор был современником событий начала XI в.).

Константин Багрянородный (Порфирогенет) и византийские авторы XI-XII вв.

Среди византийских источников по истории южных славян особо важное место занимает сочинение византийского императора Констан­тина Багрянородного. В настоящем разделе нет смысла излагать био­библиографические сведения об этом писателе, поскольку они присутст­вуют в главах, посвященных Великой Моравии и Болгарии, к тому же о нем существует обширная литература на русском языке, в том числе мо­нография К.Я. Грота «Известия Константина Багрянородного о сербах и хорватах и их расселении на Балканском полуострове» (Спб., 1880).

Упомянутым известиям отведены 8 глав наиболее известного со­чинения Константина- «Об управлении империей».

В главе 29 помещен очерк истории Далмации, начиная с правления Диоклетиана. Основное внимание уделено: 1) истории захвата и разруше­ния славянами (отождествляемыми с аварами) Салоны (административ­ный центр провинции Далмации), имевшим следствием основание нового города - Сплита; 2) событиям IX в., когда в правление византийского императора Михаила Травла имело место отпадение от Византии далма­тинских городов и «бунт» хорватских и сербских племен, а затем - при императоре Василии Македонянине - якобы осуществилось восстановле­ние византийской власти, сопровождавшееся завершением христианиза­ции славян и появлением «архонтов», выбранных из местных знатных родов и утвержденных императором (в этой связи упоминаются «старей­шины-жупаны», осуществлявшие ранее функции правителей); 3) нападе­нию на Далмацию сарацинов и отражению его совместными усилиями византийского императора, франков, римской курии и славян (особое внимание уделено участию в союзе христианских сил города Раусий, получившего впоследствии славянское имя Дубровник, в связи с чем делается краткий экскурс в его историю - основание города беженцами из разрушенной крепости Эпидавр). При изложении событий, относящих­ся к эпохе Василия Великого, автор проявил тенденциозность, преувели­чив политические успехи своего деда (это видно уже из сравнения с мате­риалом следующей главы): по-видимому, речь может идти об известном из позднейшего источника факте, когда императору удалось возвести на

хорватский престол своего ставленника, который, однако, на другой год был свергнут. В результате этих двух переворотов Хорватия обрела неза­висимость, сперва от франков, затем от Византии.

В главе 30 автор (по всей вероятности, соавтор Константина) вновь обращается к истории завоевания Далмации «аварами», а затем приводит похожую на легенду историю о хорватах, якобы отвоевавших далматин­ские земли у аваров и заселивших «Иллирик и Паннонию», где имеется самостоятельный «архонт». Далее следует краткое и неточное (ср. «Ан­налы») сообщение о семилетней войне хорватов с франками, в результате которой далматинские хорваты якобы обрели независимость. Наиболь­шую ценность в главе представляют сведения об административно-территориальной системе Хорватии (деление на «жупы» и владения «бана») и о «пакте» (дани) с далматинских городов, право на взимание которого импе­ратор Василий вынужден был уступить хорватским и сербским «архонтам».

Глава 31 специально посвящена Хорватии. В ней сообщается, что хорваты явились в византийские владения при императоре Ираклии (1-я пол. VII в.), и приводятся любопытные сведения из области международ­ных отношений (сношения с Римом, неудачный поход болгарского пра­вителя на Хорватию). Глава завершается характеристикой современной ситуации в хорватских землях., где обращают на себя внимание сведения о междоусобной борьбе, приведшей к ослаблению недавно еще могуществен­ного государства.

В главе 32 центральное место занимает подробное изложение ис­тории Сербии (Рашки) в период с середины IX по середину X в. Тут ав­тор проявляет гораздо лучшую осведомленность, чем при освещении хорватских сюжетов: существует мнение, что он располагал материалом некоей сербской летописи, повествующей о правлении династии Власти-мировичей. Особо ощущается антиболгарская направленность: вопреки из­ложенным фактам (все три последних Властимировича выступают, в той или иной форме, как креатуры царя Симеона) автор утверждает, что сербы нико­гда не были подвластны болгарскому «архонту», но находились в «рабской» зависимости от «василевса ромеев». В этой же главе содержится упоминание о Боснии как составной части сербской державы - первое в письменных ис­точниках упоминание этой страны.

В следующих четырех главах очень кратко говорится о сербских племенах, заселивших (также со времени Ираклия) приморские земли.

Южнославянские историки широко используют в качестве источника по истории Сербии и - особенно - Македонии в XI-ХП вв. сочинения таких византийских авторов, как Кекавмен, Иоанн Скилица-Георгий Кедрин, Анна Комнина и Никифор Вриенний, Никита Хониат, Иоанн Зонара и др.

В труде Кедрина, в частности, имеются сведения о восстании

162

Источники по истории югославских народов

163

1072 г., центром которого (равно как и очагом восстания Петра Деляна) стала Македония и которое автор расценил как «попытку народа сербов покорить болгар» (русский перевод соответствующего фрагмента опуб-ликован в «Хрестоматии по истории средних веков»): из дальнейшего повествования, однако, следует, что восстание было вызвано внутренни­ми причинами (недовольство византийской политикой в покоренных славянских землях) и его вожди сами обратились к дуклянскому (зетско-му) князю Михаилу (в 1077 г. папа Григорий VII признал за ним право на королевский титул) за помощью, каковая и была прислана.

В качестве нарративных памятников местного происхождения (по ис­тории Македонии и Блатенского княжества) привлекаются «Паннонские жи-тия» и др. сочинения, связанные с деятельностью «солунских братьев» и их учеников, в особенности - Климента Охридского. Они служат прежде всего источником по истории культуры, но отчасти - и политических сюжетов.

Нарративные источники славянского происхождения

Самое важное место в ряду этих источников занимает так назы­ваемая «Летопись попа Дуклянина» (ЛПД) - сочинение, содержащее чрезвычайно обильный материал по истории приморских сербских (совр. Черногория) и хорватских земель (генеалогия правителей, внутриполити­ческая и внешнеполитическая ситуация).

В «Хрестоматии по истории южных и западных славян» этот ис­точник характеризуется как анонимное сочинение, возникшее во второй половине XII в. в Дукле. Историки, придерживающиеся подобной точки зрения, вдобавок выдвигают предположение, что летопись могла скорее всего быть написана в крупнейшем церковном центре сербского Примо­рья - г. Бар, отсюда ее второе название - «Барский родослов»; строятся также гипотезы относительно личности автора.

Однако приведенное мнение представляется далеко не бесспор­ным, так как оригинал источника не сохранился. Известно, что впервые летопись была обнаружена в начале XVI в. Обнаруженное сочинение представляло собой перевод на хорватский язык или переработку ориги­нала, который, согласно авторскому примечанию, был первоначально также написан по-славянски, а затем самим же автором переведен на латынь. В этом варианте летописи изложение событий доведено до 1089 г. (конец правления короля Звонимира, о котором летописец сооб­щает весьма любопытные сведения, единственные в своем роде), причем преобладают хорватские сюжеты, а «славяне», фигурирующие в более раннем латинском варианте, обнаруженном впоследствии, названы «хор-

ватами», вследствии чего первый издатель летописи, знаменитый хорват­ский писатель М. Марулич, дал ей название «Деяния королей Далмации и Хорватии». Марулич опубликовал не подлинник, но собственный латинский перевод, подлинный же текст до нас дошел только в копии, снятой в XVII в.

Вышеупомянутый латинский вариант, содержащий повествование о событиях по 1149г., впервые был введен в научный оборот другим выдающимся деятелем славянской культуры эпохи Ренессанса М. Орби-ни. Орбини перевел его на итальянский язык под титулом «История ко­ролей Далмации», что же касается латинского текста, то его сохранением мы обязаны родоначальнику хорватской научной историографии И. Лучичу, снявшему копию, которая была им оставлена в ватиканском архиве. Эта «ватиканская рукопись» и считается наиболее ценным вари­антом летописи.

Однако уже сам Лучич, заложивший основы критического подхода к хорватским историческим памятникам, сомневался в возможности ис­пользования ЛПД как источника для изучения раннего периода югосла-вянской истории. Примеру Лучича последовал ряд историков XIX в. (в том числе известный русский славист П. Ровинский).

Однако крупнейший хорватский медиевист межвоенного периода Ф. Шишич высказался в пользу достоверности сведений, содержащихся в летописи, и у него нашелся ряд последователей, так что до новейшего времени в историографии возобладала позитивная оценка ЛПД.

В 1967 г. филолог С. Миюшкович подверг критике установившееся мнение, прийдя к убеждению, что летопись не могла быть написана пре­жде второй половины XIV в. Миюшковичу принадлежит новейшее изда­ние, которое содержит фототипический текст ватиканской рукописи, перевод (с указанием наиболее значительных расхождений с переводами Ф. Шишича и В. Мошина), обзор истории памятника и литературы о нем. В 1969 г. («Советское славяноведение» №4) была опубликована рецензия Е.П.Наумова, где автор, не высказывая вполне определенного мнения, все же высоко оценил работу и даже привел дополнительный аргумент в пользу концепции Миюшковича. Однако в 1971 г. вышла в свет моногра­фия Н. Банашевича, где вновь доказывалось древнее происхождение ле­тописи, так что впоследствии Е.П. Наумов уже ссылался на эту работу и на Ф. Шишича.

Подводя итог, приходится констатировать, что фактографическая ценность ЛПД представляется сомнительной, однако ее невозможно иг­норировать как историко-культурный памятник.

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

165

Документальные памятники

Актовый материал, относящийся к рассматриваемому периоду, представлен, во-первых, грамотами, фиксирующими пожалование зе­мель, зависимых людей и иммунитетных прав церковно-монастырским институциям.

Старейшая иммунитетная грамота датируется 777 г. и относится к территории нынешней Австрии, однако в ней идет речь о славянском населении и упоминается некий «жупан Фиссо» (Physso) - первое упоми­нание современного источника о конкретном лице, носившем это звание. Грамота выдана от имени баварского герцога монастырю в Кремсмюн-стере; словенские историки ссылаются на нее как на свидетельство разви­тия феодального иммунитета в словенских землях (ср. монографию В.П. Грачева «Сербская государственность в X-XIV вв.»).

В историографии, посвященной раннесредневековой истории Хорва­тии, принято использовать грамоты хорватских «народных правителей» IХ-XI вв. Но так как ни одна из них не сохранилась в оригинале (старейшая, датированная 852 г., дошла до нас в списке 1568 г.; русский перевод опубли­кован в учебном пособии А.Е. Москаленко), то уже родоначальник хорват­ской медиевистики Ф. Рачкий высказывал в отношении их сомнения.

Текст грамот известен из монастырских картуляриев, представ­ляющих собой важнейший вид источников для изучения социально-экономических отношений феодальной эпохи, особенно - раннего сред­невековья.

Самый известный и самый старый из них (для югославянских зе­мель) содержит акты, фиксирующие права монастыря св. Петра (Супетар) в районе Сплита на земли, зависимых людей и прочее имущество. Как явствует из содержания, монастырь был основан в 1080 г., в правление «коро­ля хорватов Звонимира» (русский перевод см. в упомянутом пособии).

Супетарский картулярий содержит 107 актов, из которых 96 от­носится к концу XI - началу XII в.; в основном они фиксируют пожалова­ния, полученные от основателя монастыря, сплитского нобиля Петра Черного. В актах фиксируется не только сам факт передачи имущества, но нередко встречаются и любопытные сведения о том, какими путями приобретались объекты пожалования (передача земли в уплату долга, долговая кабала; в нескольких актах зафиксированы случаи продажи или передачи монастырю сына отцом, один раз - брата), хотя, как правило, называется только имя того, от кого «приобретен» или «куплен» переда­ваемый объект, и денежная сумма (или натуральный продукт), уплачен­ная при заключении сделки.

Особый интерес представляют акты, составленные в связи с воз-

никновением конфликтных ситуаций, где фигурируют упоминания имен короля Звонимира или неретвлянских князей, выступающих как в качест­ве тяжущейся стороны, так и свидетелей и гарантов.

Картулярий содержит ценные сведения о социальной структуре на­селения. Так, в нем есть упоминания о нобилях. Все они, за единствен­ным исключением, относятся к жителям Сплита, которые в некотором смысле противопоставляются «хорватам», - только в акте 96 упоминают­ся «хорватские нобили и игнобили», из чего можно заключить, что про­цесс социальной дифференциации среди городских жителей зашел даль­ше, чем за пределами городов. Характерно, что окружение хорватского короля или неретвлянского князя, когда кто-либо из них появляется на страницах картулярия, составляют «воины» и должностные лица (жупа­ны, баны), - нобили не упоминаются. Низший слой общества составляли «сервы», которые, однако, не являлись рабами в классическом понимании, но, как видно из актов 41-42, могли иметь свою семью и хозяйство (виноградни­ки). Упоминаются также «вилланы» и лица ремесленных профессий.

Из картулярия вырисовываются также контуры отраслевой струк­туры экономики и, наконец, некоторые характерные черты социально-правовых отношений, а именно - унаследованное от античных времен представление о собственности, как праве, основанном на экономической активности данного лица (сделках, связанных с куплей-продажей). Фор­мула «купил за собственные деньги» является главным аргументом в пользу права дарителя распоряжаться переданным церкви имуществом, о чем, в частности, свидетельствуют акты 1 и в особенности - 81. Послед­ний обычно приводится в историографии как пример из истории развития феодального иммунитета в хорватском королевстве: король Звонимир передал своему родственнику право на взимание налога с территории, которая, по его мнению, была «королевской», однако ему было доказано, что в пределах этой территории находится также земля «не королевская, но только тех, кто ее продал» основателю монастыря.

Особую группу источников представляют документы, касающиеся взаимоотношений Далмации и Хорватии с Римской церковью. Среди них письма пап Николая I, Иоанна VIII, Стефана V (VI), Иоанна X, Льва VI, Бенедикта VIII, Александра II и Григория VII. Письма считаются досто­верными, хотя лишь послания Григория VII сохранились в составленном в его время регистре. Фрагмент письма папы Николая свидетельствует о создании епископии в городе Нин в середине IX в. 7 посланий папы Ио­анна VIII затрагивают разные вопросы далматино-хорватской истории 70-х гг. IX в., в том числе фактический разрыв отношений между церк­вями Далмации и Римом, столкновение юрисдикции Римской и Аквилей-ской церквей в Далмации, проблему обуздания пиратства близ берегов

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

167

Далмации. В письмах, адресованных хорватским правителям и далматин­скому клиру, Иоанн X призывает их искоренить из собственных пределов «учение Мефодия», под которым подразумевается применение славян­ского языка в богослужении, обучать детей латыни и основам христиан­ского вероучения. В середине XI в. далматинская церковь проводит ре­формы в том обновленческом духе, что был провозглашен папством. Свидетельства об этом сохранились в письме 1061 г. папы Александра II, подтверждающего постановления прошедших в разных городах Далма­ции синодов. Наконец, уникальный документ сохранился в архивах Рим­ской церкви - клятва верности хорватского правителя Дмитрия Звоними-ра папе Григорию VII во время своей коронации в начале сентября 1075 г. Григорий VII принял на себя обязательства покровителя хорват­ского короля, что подтверждается письмом папы хорватскому магнату Вецелину, в котором Григорий VII предостерегает последнего от воору­женного выступления против Дмитрия Звонимира, которое будет рас­сматриваться как покушение на самого папу.

Период с конца XII по середину XIV в.

Этот период отмечен: 1) появлением крупных и содержательных нарративных памятников местного происхождения (для сербских и маке­донских земель - главным образом агиография, для хорватских и словен­ских - хроника); 2) наличием большого количества разнообразных юри­дических памятников (грамоты и королевские декреты, статуты, законни­ки или судебники как локального, так и общегосударственного значения).

Нарративные источники

После возникновения державы Неманичей, объединившей в своем составе собственно сербские (Рашка), черногорские (Дукля или Зета), а затем и македонские земли, там с начала XIII в. интенсивно развивается агиография, причем, в отличие, к примеру, от болгарских, сербские жития представляют собой в некотором роде биографии государственных дея­телей, а потому ценны не только как литературный памятник, но отчасти компенсируют недостаток других типов источников, содержащих инфор­мацию из области политической истории.

Самые старые из них - два жития Немани. Их существованием мы обязаны сыновьям правителя: Стефану, унаследовавшему великожу-панский престол, а в 1217 г. получившему право на королевский титул, и Савве - первому сербскому архиепископу.

С точки зрения фактографии более интересен «светский вариант», содержащий данные о внешней политике и расширении границ и - что привлекает особое внимание историков-сербистов - о распространении в новой державе богомильской ереси (русский перевод соответствующего фрагмента помещен в «Хрестоматии по истории южных и западных сла­вян»). В связи с последним важно подчеркнуть, что из жития вырисовы­вается такая характерная черта сербского (ср. с Болгарией X в.) бого­мильства, как его проникновение в среду «властелы» - знатных господ, составивших основу формирующегося класса феодалов. Самая ранняя рукопись датируется концом XIII - началом XIV в, однако авторство считается неустановленным.

«Духовный вариант» был составлен около 1308 г. по материалам, содержащимся в типиках и так называемой «Святосаввской кормчей», создание которых связано с литературной деятельностью Саввы - перво­го сербского святого, оставившего важный след в истории славянской культуры. Савва вместе со своим отцом стоял у истоков основания перво­го сербского монастыря на Афоне, оказавшего большое влияние на раз­витие литературы не только в Сербии, но и далеко за ее пределами. Ос­новное содержание жития - не история правления Немани, а духовные под­виги «св. Симеона» (монашеское имя, данное Немане после вступления в обитель св. Пантелеймона).

Особо следует сказать о переводе Номоканона - вышеупомянутой кормчей книги - осуществленном либо самим Саввой, либо под его руко­водством. В «Святосаввской кормчей» содержатся глоссы, представляю­щие самостоятельный интерес. Так, приводя извлечения из византийских трактатов против еретиков, переводчик дополнил их упоминанием о так называемых «бабунах», отождествленных им с мессалианами, т.е. о серб­ских богомилах, что служит естественным дополнением к приведенному королем Стефаном рассказу о борьбе его отца с еретиками.

Заметной фигурой в истории сербской литературы XIII в. был мо­нах Доментиан. Он, во-первых, также писал биографию Немани (впро­чем, это сочинение, датируемое 1264 г., не оригинально, а, в сущности, повторяет то, что известно из вышеописанного «светского варианта»). Доментиан явился также первым биографом св. Саввы; вторым стал мо­нах Феодосии (писал в конце XIII в., рукопись датируется 1336 г.); любо­пытно, что современная сербская историография отзывается об этом произведении как о некоем подобии средневекового романа.

Вершину сербской агиографии представляет составленный в прав­ление Стефана Душана свод «Жития королей и архиепископов сербских». Его авторы архиепископ Даниил и его ученики. Основное содержание составляют события, относящиеся к концу XIII - первым десятилетиям

168

Источники по истории югославских народов

169

XIV в. (конкретно - правление королей Милутина и Стефана Дечанско-го), а также первые годы правления Душана (сборник - основная часть -составлен в 1337-1340 гг.). Однако имеется и материал, относящийся к более раннему времени, как то: правление Радослава, Владислава и Уроша I (сыновей Стефана Первовенчанного; особого внимания удостоилась также супруга последнего - королева Елена), а также короля Драгутина. Что касает­ся духовных владык, свод знакомит читателя с биографиями как архиеписко­пов (начиная с наследника Саввы - Арсения I), так и трех первых патриархов. Ученики поместили в сборнике также повествование о самом Данииле.

В Хорватии XIII в. ознаменовался появлением чрезвычайно цен­ных памятников исторической мысли, относящихся к жанру хроники.

Это - два латинских источника, созданные в Сплите, возможно, одним и тем же автором и содержащие сведения из истории хорватских земель с древнейших времен.

Первое из них озаглавлено «История архиепископов Салоны и Сплита». Автор его известен: это сплитский архидиакон Томас (в рус­ской литературе и учебных пособиях, содержащих русский перевод неко­торых выдержек, фигурирует под именем Фомы Сплитского). Установ­лены также основные факты биографии: даты жизни - с 1200 г. по 1268 г., возведение в сан- 1230 г., активное участие в политических со­бытиях, имевших место в Сплите в середине XIII в., когда там боролись за власть две партии - сторонники провенгерской и провенецианской ориентации (Томас принадлежал к последним).

Хроника состоит из 49 глав, из которых примерно половина при­ходится на период до начала XIII в. Эта часть представляет интерес глав­ным образом для изучения религиозно-философских идей средневековья. Так, в ней содержится типичная для средневекового автора версия повес­ти о завоевании и разрушении славянами Салоны. Если Константин Баг­рянородный описывал эти события с присущей античным авторам бес­пристрастностью, то пером Томаса водил средневеково-христианский моралист, стремившийся внушить читателю «страх Божий»: в его изло­жении история падения Салоны представлена как кара за грехи, в кото­рых погряз город, где «кончился страх Божий, почитание святых, мило­сердие и благочестие» и т.д. Что касается фактов раннесредневековой хорватской истории, то современная историография, за неимением более достоверных источников, обращается к хронике, например, в связи с изучением событий 1060 г. - восстание на о. Крк против постановлений собора, принявшего решения о церковной реформе и осудившего славян­ское богослужение. Тем более оправдано использование «Истории» при изучении событий конца XII в., о которых автор, несомненно, мог иметь вполне правдивые сведения (убийство архиепископа Райнерия в 1180 г.;

появление в Сплите двоих ремесленников, связанных с боснийскими богомилами).

Из современных событий, очевидцем и даже активным участником ко­торых был автор, особенно важны те, что относятся к истории Сплита: поли­тическая борьба, завершившаяся победой провенецианской партии и рефор­мой самоуправления (важнейшие фрагменты опубликованы в «Хрестоматии по истории южных и западных славян»), распря двух знатных родов, весьма напоминающая историю Монтекки и Капулетти и др. Из событий общегосу­дарственного масштаба у Томаса нашло отражение нашествие Батыя, во вре­мя которого венгерский (он же хорватский) король искал спасения в Сплите.

Вторая хроника носит аналогичное название, но ее также называют «Historia Salonitana Major», подчеркивая этим, что она была задумана как более обширный вариант первой. К сожалению, она сохранилась только в рукописи, относящейся примерно к началу XVI в. Существует мнение, что это также сочинение Томаса и по времени создания старше вышеопи­санного, но современные исследователи склонны считать его позднейшей компиляцией.

Тут изложение доведено только до 1185 г., и имеются единствен­ные в своем роде материалы из раннесредневковой истории, подкреплен­ные ссылками на документальные источники, как-то - папские послания и постановления первых (X в.) сплитских соборов, сыгравших, возможно, эпохальную роль в политической и культурной жизни Хорватии (с этими постановлениями связывается, во-первых, признание права хорватских князей на королевский титул, а во-вторых - осуждение «доктрины Мефо-дия», т.е. славянского богослужения).

В качестве как бы продолжателя Томаса выступил сплитский пат­риций Миха Мадиев (de Barbezanis), написавший труд «О деяниях рим­ских императоров и святейших отцов», где содержится интересный материал о ситуации в Хорватии и Боснии в период с 1290 по 1330 г. (в частности, о боснийском бане Младене II, происходившем из знатнейше­го хорватского рода князей Шубичей и представлявшем собой одну из самых влиятельных фигур в землях «Короны св. Стефана»).

О событиях в югославянских землях в XIII-XIV вв. повествуют также венецианские и венгерские историки: Андреа Дандоло (описан период до 1280г.) и Р. де Карезино (до 1388г.), Шимун де Кеза (до 1290 г.), автор «Хроники в картинках» («Chronicon pictus» - до 1330 г.) и др. Широко известны описания захвата крестоносцами г. Задар в 1202 г., составленные участниками похода.

С XIII в. появляются сочинения из истории словенских земель, на­писанные по большей части лицами иностранного происхождения, но проживавшими в этих краях. Старейшее - рифмованная песнь о штирийском

170

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

герцоге из рода Бабенбергов, датированная примерно 1261 г. Автор - монах основанного герцогом монастыря; помимо сведений из политической исто­рии 1-й половины XIII в. сочинение содержит некоторые сведения об эконо­мическом положении монастыря. Несколько позднее была создана обширная хроника рыцаря Оттокара из Верхней Штирии, также рифмованная, отразив­шая историю восточно-альпийских земель с середины XIII по начало XIV в.

Одно из важнейших мест в ряду словенских нарративных памятни­ков занимает хроника аббата Иоанна фон Виктринга (Иван Ветринь-ский). Автор- родом из Франции - поселился в Каринтии около 1310 г. Его «Liber certarum historiarum» считается одним из лучших историче­ских трудов в Европе XIV в. и излагает «всемирную историю» с начала VIII в. по 1340 г. Для нас особый интерес представляет описание обряда интронизации карантанского герцога, относящееся к 1336 г., завершаю­щееся словами, что «австрийцы» сочли этот обряд оскорбительным для своей страны и решили, что его следует отменить.

Наконец, сохраняют значение, особенно для изучения истории Сербии и Македонии, произведения византийских писателей: Никиты Хониата, Георгия Акрополита, Георгия Пахимера, Никифора Григоры, Иоанна Кантакузина и др. Особо следует отметить двух последних из названных авторов, у которых мы находим богатый материал по истории внешней политики Сербии времен наивысшего подъема державы Нема-ничей. Сочинения Григоры и Кантакузина, современников Стефана Ду-шана, позволяют делать выводы, более или менее объективного характе­ра, о сербо-византийских отношениях на базе сравнительного анализа: так, первый писал с позиций историка, т.е. относительно беспристрастно, второй - с позиций политика, отношения которого с сербским правите­лем были весьма сложными, вследствие чего объективность его оценок сомнительна, зато фактический материал богаче и при критическом под­ходе изучение этого источника позволяет составить достаточно полное представление об основном направлении и приемах внешней политики самого выдающегося из политических деятелей средневековой Сербии.

Документальные источники

Дипломатика. От рассматриваемого периода сохранилось боль­шое количество грамот, которые можно условно подразделить на 2 типа: иммунитетные и фундационные (локационные).

Богатейшее собрание этого материала представляет «Codex diplomaticus regni Croatiae, Dalmatiae et Slavoniae» из 15-ти томов, охва­тывающих период до 1378 г.

Иммунитетные грамоты отразили процесс интенсивного развития крупнейшего феодального землевладения, в основном церковно-монастырского, хотя есть и образцы пожалований на рыцарском праве. К последним принадлежит грамота Белы III князю Бартолу, родоначальнику знаменитого впоследствии рода Франкопанов (грамота опубликована в русском переводе в «Хрестоматии по истории средних веков»). Объектом пожалования являлась жупания; князь приобрел наследственное («на вечные времена») право получать все доходы и осуществлять патримони­альную юрисдикцию, взамен чего обязывался нести военную службу с определенным контингентом латников. К сожалению, оригинал грамоты не сохранился; к тому же, в ней отсутствуют конкретные данные о «дохо­дах». Наиболее ранние и весьма ценные сведения о структуре феодаль­ных рент содержатся в грамотах Эндре (Андрея) II одному цистерциан-скому монастырю в Славонии, которые датируются 1211-1213 гг. и не­сомненно принадлежат к лучшим образцам такого вида источников. В них мы находим как общую иммунитетную формулу (изъятие пожало­ванной жупании из ведения представителей королевской администрации и передача их функций монастырю), так и подробное описание платежей и служб населения. Обращает на себя внимание характерная для стран Западной Европы тенденция к смягчению форм феодальной зависимости: термин «сервы» встречается только единожды (в общей иммунитетной формуле, где перечисляются объекты пожалования), в основном тексте зависимое население обозначается терминами «люди», «народ», держате­ли «мансов»; основное место в структуре феодальных повинностей зани­мают денежные и натуральные платежи, - отработочные повинности точно не определены, но, по всей вероятности, незначительны. Аббату и братии предоставляется право изменять формы эксплуатации подданных, однако с условием сохранения эквивалентности новых повинностей старым.

Для территории Славонии мы располагаем также чрезвычайно обильным материалом, отразившим интенсивный процесс развития го­родской жизни; для рассматриваемого времени это прежде всего так на­зываемые «фундационные грамоты», фиксирующие пожалование город­ского права, с последующими подтверждениями или нововведениями (в течение XII в. такие грамоты получили 10 городов в югославянских зем­лях «Короны св. Стефана», в основном - славонские).

Грамоты можно подразделить на несколько типов в соответствии с определением правового статуса (объем привилегий, характер обязанно­стей). Особое место среди них занимают те, что относятся к «свободным королевским городам» и свидетельствуют об их принадлежности (как юридических лиц) к сословию светских господ (т.е. феодалов).

Наиболее ярким примером служат грамоты «свободному королев-

172

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

173

скому городу» Градец, т.е. Загребу, прежде всего - «Золотая булла» 1242 г. Она являет собой своеобразную разновидность пожалования на рыцарском праве: согласно ее содержанию, основной обязанностью го­родской общины или коммуны (civitas, communitas, universitas), помимо возведения фортификационных сооружений, была военная служба: ком­муна обязывалась поставлять в королевское войско 10 вооруженных лю­дей (такой же контингент, какой фигурирует в грамоте кн. Бартолу); за это город получал не только торговые привилегии (их обычно получали и другие города), но и право на доходы, носящие характер феодальной ренты, вытекающее из наделения выборного городского судьи террито­риальной юрисдикцией (право взимать штраф за совершенные на город­ской территории правонарушения независимо от сословной принадлеж­ности нарушителя), и пожалования земель с зависимыми крестьянами. Правда, в скором времени военная служба была заменена денежным на­логом, но это не имело принципиального значения, поскольку город не только сохранил, но и расширил право на феодальные доходы. «Золотую буллу» отличает от прочих фундационных грамот еще и то, что она со­держит в себе элементы судебника - постановления из области граждан­ского, процессуального и уголовного права.

Что касается сербской и боснийской дипломатики, то она пред­ставлена сравнительно немногочисленными хрисовулами, содержащими в основном пожалования в пользу церкви. Наиболее примечательные образ­цы опубликованы в «Хрестоматии по истории южных и западных славян».

К числу старейших относятся грамоты Студеницкому монастырю (датируется 1196 г., сохранилась в рукописи XVII в.) и знаменитому Хи-ландару (1198-1199 гг.; оригинал утрачен во время первой мировой войны; русский перевод см. в «Хрестоматии по истории южных и западных славян»).

Сербские хрисовулы отличает от хорватских грамот несколько иной характер информации: в них встречаются ценные сведения из поли­тической истории государства Неманичей (см. введение к Хиландарскому хрисовулу) и постановления общегосударственного значения (см. Жич-ский хрисовул 1220 г. - о штрафах, взимаемых за расторжение брака с «властелы», «прочих войников» и «убогих людей»).

Обращает на себя внимание большое значение отработочных по­винностей (полевые работы) в системе эксплуатации зависимых людей (по данным Архангельского хрисовула, выданного ок. 1352 г. - 2 дня в неделю), что составляет специфическую черту аграрных отношений в средневековой Сербии сравнительно с большинством европейских стран.

Хрисовулов в пользу городов, находящихся на территории совре­менной Сербии, не сохранилось.

Особую категорию дипломатического материала составляют фа-

моты, содержащие привилегии далматинским городам. Эти грамоты можно подразделить на два вида.

Первый - так называемые «свободы трогирского типа», пожало­ванные городам венгерскими королями после заключения хорвато-венгерской унии 1102г. Старейшая из них датируется 1107г. и выдана городу Трогир королем Коломаном. Хотя город признал власть венгер­ской династии, «трогирский диплом» носит характер международного договора: король позволяет городу «пользоваться издревле установлен­ным законом» и правом выбирать епископа и князя, а также обязывается не допускать в Трогир «венгров или чужеземцев», выговорив для себя только часть доходов от торговли и право наезжать в город для обсуждения государственных дел; жителям предоставляется свобода оставаться в городе или выехать со всем имуществом.

Второй вид представлен договорами с сербскими, боснийскими и болгарскими государями, даровавшим далматинским городам (Дубров­нику, Котору, Трогиру) торговые привилегии.

Законодательные кодексы. Провести совершенно четкую грань между двумя основными категориями документальных источников рас­сматриваемого времени вряд ли возможно: как уже отмечено выше, в грамотах могут встречаться элементы кодификации, с другой стороны, крупнейшие законодательные памятники феодальной эпохи оформлялись как королевские декреты или буллы. Однако существенные различия очевидны.

Не говоря уже о масштабности, о широком спектре охваченных про­блем, кодексы обычно являются плодом коллективного творчества либо со­чинениями ученых людей, специально занимавшихся вопросами права.

Таким образом, они представляют собой ценный памятник юриди­ческой мысли, тогда как историко-культурная ценность грамот довольно незначительна.

Локальные статуты. Первые опыты кодификации в югославян-ских землях относятся ко второй половине XIII в. и возникли на террито­рии Хорватии - в Далмации и Приморье. Это «Книга статутов Дубров­ника» и «Винодольский Закон».

Дубровницкий статут состоит из 8 книг, из которых первые 7 отно­сятся к 1272 г., а последняя содержит так называемые «реформации» -дополнения, внесенные в последующие годы. Материал сгруппирован по тематическому принципу. Так, в первой книге содержатся постановления, определяющие положение духовных и светских властей, во второй -формулы присяг, приносимых должностными лицами и ремесленниками (для последних - одна общая формула), обязующимися добросовестно выполнять свои функции, в остальных помещены постановления, регули-

174

Источники по истории югославских народов

175

рующие урбанистическое развитие и относящиеся к области семейного права и аграрных отношений, а также детальная разработка норм «мор­ского права» (положение судовладельцев, капитанов и матросов и т. д.).

В целом «Книга статутов Дубровника» позволяет делать выводы о со­циально-экономических отношениях на территории Дубровницкой республи­ки (характерные черты отраслевой структуры хозяйства и социальной струк­туры населения), а также о системе управления и тенденции к ее аристократи-зации (ограничение гражданских прав лиц, представлявших «непристижные» профессии). Русский перевод фрагментов латинского оригинала опубликован в «Славянском сборнике», изданном Воронежским университетом в 1958 г.

«Винодольский закон» был составлен в имениях князей Франкопа-нов на территории Хорватского Приморья. Он интересен, помимо всего прочего, как один из немногих для средневековья памятников славянской (глаголической) письменности. Именно это обстоятельство послужило причиной его особой популярности в русской науке. В частности, первым советским трудом по истории югославянских народов стала монография Б.Д. Грекова об этом источнике (к сожалению, не слишком удачный опыт).

Как явствует из введения, в составлении законника принимали уча­стие люди, «сведующие в старых законах», из числа местных жителей. Он содержит 77 статей из области гражданского, уголовного и семейного права, а его композиция схожа с композицией дубровницкой «Книги статутов» в том отношении, что на первом месте находятся статьи, опре­деляющие правовой статус духовенства. Характер информации, интерес­ной для историка, также отчасти аналогичен: это социально-экономи­ческие отношения. Особо следует отметить, что статут отразил наличие в хорватском обществе трех основных сословных категорий: духовенства, «племенитых людей» (термин «племич» в современном хорватском языке означает лицо, принадлежащее к сословию светских феодалов) и «кме-тов» (зависимых крестьян), что свидетельствует о достаточно далеко зашедшем процессе феодализации. Правда, сословные различия едва намечены (см. статью 75, где подчеркивается одинаковая зависимость всех трех категорий от юрисдикции «господина князя»). В новейшей хорватской историографии имела место попытка дать иную интерпрета­цию понятий «племенитый» и «кмет», однако она представляется недос­таточно аргументированной.

К числу локальных статутов XIII в. относится также «Швабское зерца­ло» второй половины XIII в., написанное на старонемецком языке и содер­жащее сведения о политическом статусе и социальной структуре словенских земель. В «Зерцале», в частности, подробно описывается обряд интронизации карантанского герцога, занимавшего придворный пост «ловчего германского императора» и назначавшегося из числа немецкой знати, однако он должен

был утверждаться в должности с согласия всех «свободных жителей» («die fryen lantsessen», «fryen geburen») словенских земель, включая не только муж­ское население, но даже женщин и детей. Главную роль в обряде играл ста­рец, которого выбирали «sehent enkainen adel an» (т.е. невзирая на знатность происхождения). Таким образом, обряд представлял собой пережиток древне­го народного собрания и в таком виде просуществовал до середины XIV в.

Вторая половина XIV в. ознаменовалась появлением новых памят­ников, принадлежавших к рассматриваемому типу; примером служат статуты далматинских городов: Котора, Будвы и Трогира и статут, составленный в имениях загребского капитула (отрывки из этих докумен­тов опубликованы в «Хрестоматии по истории южных и западных сла­вян»). Трогир в период составления статута находился под властью Вене­цианской республики, Котор и Будва признавали зависимость от сербских правителей (позднейшие добавления делались уже при венецианском правлении). Статуты отразили положение городов в составе феодального государства и характерные черты их внутреннего устройства, в частности -установление патрицианской олигархии.

Статут, составленный в имениях загребского епископа и капиту­ла - высшей церковной институции Славонии - архидиаконом Иоанном в 1334-1335 гг., содержит чрезвычайно ценные статьи из области аграрно-правовых отношений.

Так, в статьях XV-XIX речь идет о платежах и повинностях «коло­нов» - лично свободных крестьян (латинский термин «colonus» соответ­ствует хорватскому «кмет», что явствует из источников XVII в., и так же переводится современной историографией). Тут отчетливо прослежива­ется, с одной стороны, тенденция к повышению норм эксплуатации, с другой - к переходу от натуральной и отработочной ренты к денежной; особо показательная статья XVII предусматривает возможность отку­паться от полевых работ. Большой интерес представляет также ста­тья XXIV - «о службах и платежах сервов»: она начинается историко-правовым экскурсом, где речь идет о различных формах зависимости «прирожденных сервов» (дословно - «puri servi»), повинности которых не нормированы, и «приписанных» («ascriptii»), для которых существуют некие нормы (они обязаны «ad quaedam certa»), и о стирании этих разли­чий, а далее следует сообщение о ликвидации поселка сервов, которые на известных условиях (в том числе - обложение десятиной, каковой они прежде не платили) переводятся в разряд «свободных».

Таким образом, статут дополняет материал грамот XII в. в смысле распространения «смягченных» форм феодальной зависимости под влия­нием развития товарно-денежных отношений.

176

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

177

Общегосударственные законодательные памятники

Одним из самых замечательных юридических памятников славянского средневековья по праву считается «Законник Стефана Душана» (1349-1354). Он привлекает внимание ученых не только как исторический документ, запе­чатлевший характерные черты классово-сословной структуры средневекового сербского общества, но и как реликвия славянской письменности.

Начало введению «Законника» в научный оборот было положено в 1795 г. в связи с изданием знаменитого труда Йована Раича «История разных славянских народов, наипаче болгар, хорватов и сербов», поло­жившего начало сербской историографии нового времени. В то время среди воеводинских сербов возрождалось (или зарождалось) чувство национального самосознания, и в образованных кругах общества пробу­дился интерес к изучению истории своего народа. Начались поиски исто­рических памятников, тексты которых распространялись в списках среди учащейся молодежи. Одним из таких списков и воспользовался издатель «Истории». Однако автор труда изъявил неудовольствие по поводу при­общения к его сочинению такого сомнительного источника и настаивал на разыскании оригинала. Как бы то ни было, первый шаг был сделан, и продолжение поисков принесло плодотворные результаты.

Уже в начале XIX в. была опубликована рукопись 1700 г. Затем знаменитый славист П.-Й. Шафарик издал две рукописи XVI-XVII вв. Шафарику было известно уже целых 10 списков, в том числе «Первая казанская рукопись» Григоровича, который во время путешествий по балканским странам обнаружил и вывез в Россию многие ценные памят­ники письменности, в частности, два самых ранних списка «Законника»: Стружский, датируемый XIV в., и Афонский, относимый к концу XIV или началу XV в. («вторая казанская рукопись»).

По вполне понятным причинамм зарубежная наука опережала сербскую, поэтому следующий важный этап в деле изучения «Законника» связан с именем русских ученых Ф. Зигеля и Т. Флоринского (первый опубликовал Призренский список, который весьма точно датируется 1525-1530 гг. и имеет самый богатый текст в смысле числа статей, вто­рому принадлежит публикация Стружского и Афонского списков, т.е. самых старых).

В 1898 г. вышло в свет издание, подготовленное крупнейшим сербским историком своего времени С. Новаковичем (по Призренскому списку). Оно до сих пользуется репутацией наилучшего, хотя в 1960 г. появилась новейшая публикация, осуществленная Н. Радойчичем. Свое­образие этого издания, вызвавшее не совсем одобрительное отношение у

некоторых ученых, состоит в том, что публикатор не придерживался по­следовательно ни одного из существующих списков (их уже насчитыва­лось 24), но составил свой собственный вариант, положив в его основу наиболее ранние рукописи (89 статей Стружской и 59 статей Афонской) и дополнив за счет позднейших (26 статей взяты из Призренской рукописи и 27 - из трех других). Однако издание выполнено на достаточно высо­ком научном уровне и представляется полезным.

«Законник» неоднократно переводился на иностранные языки (русский, немецкий, французский, румынский, английский; приоритет принадлежит польскому историку В. Мацеевскому - 1858 г.). Новейший русский перевод сделан А. Москаленко и опубликован в учебном пособии «Возникновение и развитие феодальных отношений у южных славян».

«Законник» состоит из двух частей: 1-я, содержащая 135 статей, была принята на саборе, состоявшемся в Скопье в 1349 г., 2-я - в 1354 г. в македон­ском городе Сер, а статьи 90 - 201 были внесены после кончины царя Душана.

Первая часть начинается введением, провозглашающим, что «За­конник» утвержден сабором, в котором участвовало духовенство («малое и великое» во главе с патриархом), царь и властела («малая и великая»). Таким образом, мы сразу получаем представление о характере сербского государства как типично средневековой сословной монархии, вопреки распространенному мнению, что «империя Душана» была самодержав­ным государством, наподобие Византии или абсолютистских монархий нового времени. Царь выступает только как «первый среди равных» по отношению к другим светским господам и второй после патриарха и ду­ховенства. Это впечатление усиливается при чтении последующих статей «Законника», в особенности - 171, где прямо провозглашается, что цар­ская грамота не имеет законной силы, если противоречит постановлени­ям, принятым на саборе.

Композиция 1-й части «Законника» представляется изрядно про­думанной: сперва следуют статьи (1-38), посвященные проблемам рели­гии и церкви, затем - о правах и обязанностях светских господ (властелы, занимающей высшие государственные посты и «прониаров» - более низ­кого разряда в среде господствующего сословия, получавшего пожалова­ния на рыцарском праве) - статьи 39-63; статьи 64-82 в основном опре­деляют правовой статус «третьего сословия» - лиц, лишенных граждан­ских прав и занимающихся преимущественно земледельческим трудом; статьи 83-117 относятся к области уголовного и процессуального права; следующие 10 статей (118-137) касаются городского, купеческого и ре­месленного населения; завершают «Законник» постановления, относя­щиеся главным образом к организации внутренних сил, поддержанию дисциплины в войске и дележе трофеев.

178

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

179

Внутри отдельных групп также можно заметить некоторые элемен­ты систематизации. Так, 1-я группа начинается статьями идеологического характера: здесь проявляется забота о чистоте православной веры, о вос­питании мирян в духе христианской морали; статьи 6-10 специально посвящены борьбе с ересями, в том числе «латинской», а далее уже идут постановления организационного характера и те, что определяют поло­жение церкви в государстве (в основном - о привилегиях духовенства). Напротив, 2-я группа в первых 8 статьях содержит определение имуще­ственных прав властелы - это постановление о так называемой «свобод­ной баштине», представляющей собой основную форму феодальной соб­ственности в Душанском царстве (особо следует отметить упоминания о так называемых «отроках» - лично зависимых людях, считавшихся «веч­ной баштиной господина»); далее уже помещаются статьи, определяющие обязанности властелы, из которых видно, какое место занимала властела в административном аппарате (мы относим сюда и статью о «кефалиях» -градоначальниках), а также те, что направлены на охрану личной чести властелина или властелинки и заботу об их моральном облике; в статьях 53 и 55 находятся также упоминания о «себрах» - лично свободной, но неполноправной категории населения; статья 59 трактует о «прении», которая представляла собой разновидность феодальной собственности низшего (сравнительно с баштиной) разряда.

В следующих группах статьи идут вперемежку, поэтому отметим только те, что представляют наибольший интерес для изучения социаль­но-правовых проблем. К числу таковых принадлежат, во-первых, 67, 68 и 69. Первые две относятся к сфере экономической жизни: статья 68 уста­навливает в общегосударственном масштабе нормы эксплуатации так называемых «меропхов», являвшихся, по-видимому, основной категорией сельского населения в имениях церкви, царской фамилии и властелы. Правда, в статье говорится только об одной категории меропхов (прожи­вающих во владениях прониаров), однако из сопоставления с дальней­шим текстом «Законника» (статья 139) явствует, что установленные нор­мы имели силу закона также во владениях других категорий феодальных господ, в том числе церковных и царских. Статья 67 гарантирует также известные нормы в отношении эксплуатации отроков, которые «держат землю» в соответствии с этими нормами. Особо надлежит отметить, что «Законник» устанавливает необычно высокую для европейских стран того времени норму отработочных повинностей - 2 дня в неделю (ср. Архангельский хрисовул).

Статья 69 обычно интерпретируется в историографии как запре­щение всякого рода крестьянских «сходок», где якобы мужики злоумыш­ляют против господ. Возможна, однако, и другая трактовка, если предпо-

ложить, что термин «себры» означает не всю массу крестьянсого населе­ния, но некоторую часть, занимавшую более высокое общественное по­ложение и претендовавшую на причисление к властельскому сословию. Запрещение «собора себров» можно понять как исключение этой про­слойки из сферы государственной деятельности. По аналогии с отменой обряда интронизации карантанского герцога (см. ниже) тут следует ус­матривать заключительный этап оформления строя сословной монархии.

Место себров в социальной структуре окончательно вырисовыва­ется из статей, содержащих нормы уголовного и процессуального права. С одной стороны, в ряде пунктов (статья 85 - «О бабунском слове», 94 -о наказании за убийство, 97-98 - о наказании за оскорбление личной чести) себры противопоставляются властеле, с другой - в статье 106, где речь идет о «дворанах», т.е. лицах, состоящих на службе при дворе вла­стелина, в числе таковых упоминаются наряду с «прониаревичами», так­же себры, что наводит на мысль об отличном, сравнительно с меропхами (не говоря уже об отроках), положении в обществе. Создается впечатле­ние, что это были выходцы из простонародной среды, не занимавшиеся крестьянским трудом, но использовавшиеся для выполнения неких осо­бых обязанностей.

Остальные статьи, относящиеся к той же группе, касаются имуще­ственно-правовых отношений в семье (судя по всему, крестьянской) и вообще - регулируют отношения в среде сельского населения (о межах и потравах, об особом положении влахов и албанцев). Любопытна статья 103 - «О суде отрокам», предоставляющая их в распоряжение патримо­ниальной юрисдикции, за исключением 4 наиболее тяжких случаев, под­лежащих царскому суду.

Из следующих статей видна забота о развитии неаграрных отрас­лей экономии - торговли и горного дела, хотя статья 123 «О саксах» -выходцах из немецких земель, занимавшихся в Сербии горно­металлургическими и металлообрабатывающими ремеслами, содержит и пункты, гарантирующие права местного землевладельческого населения на случай конфликтов, связанных с рубкой леса. Примечательна статья 124 «О хрисовулах». Это единственное упоминание о неких грамотах, относящихся к правовому статусу городов: речь идет о «греческих горо­дах, которые приобрел господин царь и выдал им хрисовулы и простаг-мы». Все пожалования подтверждаются.

Во второй части «Законника», которая в два раза короче первой (статьи 136-201) не представляется возможным проследить тематический принцип, но бросается в глаза одна характерная черта - основное содер­жание составляют нормы уголовного права, т.е. постановления, направ­ленные на борьбу со всевозможными нарушениями правопорядка. Тут

180

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

181

есть статьи о ворах и разбойниках, которые в «марксистской» историо­графии традиционно толковались как свидетельства развития классовой борьбы, но при внимательном чтении можно обнаружить, что законода­телей заботили главным образом проблемы, связанные с отношениями между центральной властью и местными господами - властелой, закре­пившейся на основных административных постах и допускавшей всяче­ские злоупотребления.

Постановления начинаются статьями об «ослушниках» и фальси­фикаторах хрисовулов (статьи 136-138; ср. статью 178 - об ослушниках судейских грамот); затем идет статья, о которой уже упоминалось, - о праве меропха судиться с господином (в том числе с царем или с церко­вью) по поводу нарушения норм эксплуатации, зафиксированных «Закон­ником»; далее о наказании господ, и должностных лиц, укрывающих «чужих людей». Особо выделяются статьи 142-143 и 145 - о властелине, который разоряет область, переданную ему в управление, пропускает на пограничную территорию или принимает в своем селе разбойника и во­ров; статьи 159-160 возлагают на властелу строгую ответственность за безопасность купцов, проезжающих по стране; 173 - грозит карой «гос­подину», который привел бы разбойника на царский двор; 184 - назнача­ет штраф для властелы и кефалиев, подвергших кого-либо тюремному заключению без царской грамоты; 198 - также грозит пеней властелину, который вовремя не соберет и не доставит «царского дохода» (на эту статью обычно ссылаются при характеристике структуры феодальных рент, ибо там определены и размеры денежных и натуральных платежей, но не обращают внимания на ее заключительную часть - об ответствен­ности властелина). Наш перечень можно было бы еще дополнить за счет статей о должностных лицах низшего ранга (их немного, так что тут осо­бой озабоченности законодателей не чувствуется), но приведем в заклю­чение только еще три, из которых две относятся к положению зависимого крестьянства и одна характеризует положение царской власти накануне гибели душановой «империи».

Это, во-первых, статья 174 - о «баштине» зависимых крестьян, ко­торые в данном случае обозначены понятием «люди-земледельцы» (ср. латинские источники того времени, где фигурирует понятие «homines villani», например «Majestas Carolina»). Она гарантирует их имуществен­ные права: предоставляет земледельцам право продавать или завещать свои поля и виноградники с условием, чтобы не пострадали доходы гос­подина (если на месте прежнего не окажется нового «работника», госпо­дин получает право на эту землю).

Едва ли не самая известная статья - 201, завершающая «Законник» и провозглашающая закрепощение меропхов: господин может вернуть

себе беглого и подвергнуть жестокому телесному наказанию (в сущности, речь идет о клеймении), но представляется чрезвычайно любопытным, что и тут имеется оговорка, в известном смысле ограничивающая феодальный произвол, - никакой материальной компенсации господину не полагается.

Статья 171 (и фактически повторяющая ее 172) характерна тем, что в ней царь якобы добровольно подчиняет себя закону, установленному сабором: судьям предписывается неукоснительно придерживаться поста­новлений «Законника» и «не верить» царской грамоте, если ее содержа­ние идет вразрез с ними, ибо она выдана «во гневе или по любви». То, что царь как бы не ручается за себя, можно истолковать как свидетельство начавшегося ослабления самодержавных тенденций, отличавших правле­ние Неманичей. Если учесть, что статья, возможно, была внесена в «За­конник» уже после кончины Душана, когда его держава фактически рас­палась, можно предположить, что царь Урош, наследник Душана, согла­сился на ее издание под давлением властелы.

История общегосударственного законодательства рассматриваемо­го периода в землях «короны св. Стефана» начинается изданием знамени­той «Золотой буллы» 1222 г. (ее текст опубликован, к сожалению, за ис­ключением преамбулы, в «Хрестоматии по истории средних веков»).

Преамбула гласит, что издание буллы явилось следствием кон­фликта между государем и подданными по поводу нарушения «свобод» последних, дарованных «святым королем». В основе конфликта - усиле­ние власти иммунистов-баронов (термин «барон» в то время обозначал лицо, занимающее высокий государственный пост, прежде всего - «иш-пана комитата» [венгерский термин «ишпан» соответствует латинскому «comes» и славянскому «жупан»]; комитат в данном случае можно пере­вести как «жупания»). Бароны не только притесняли мелких служивых людей («сервиентов», латинское- «servientes regis») и другие низшие слои населения, но угрожали королевской власти. Отсюда - попытка короля опереться на сервиентов, что нашло отражение в «Золотой булле». Ее основное содержание составляют гарантии прав этой социальной кате­гории, им посвящены 11 статей (всего в документ 31), в том числе все 5 первые. Что касается баронов, то их права нисколько не были ущемлены: король только обязался на будущее не выдавать иммунитетных грамот на целые комитаты, но подтвердил неприкосновенность прежних пожалова­ний (статья 16 и 17); сохранились также различия в правовом статусе (статья 10 - «О вознаграждении сыновьям баронов, погибших на войне»).

Особо важное значение имеют статьи первая и последняя, которые заложили основы формирования сословно-представительных законода­тельных органов, ограничивающих королевскую власть. В первой король обязуется ежегодно в день св. Стефана наезжать в г. Секешфехервар для

182

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

183

разбора судебных процессов (это стало впоследствии одной из основных функций как венгерского сейма, так и хорватского сабора), позволяя яв­ляться туда сервиентам. В статье 31 «нобилям королевства» предоставля­ется так называемое «jus resistendi» - право поднимать вооруженный мятеж в случае нарушения королем свобод «благородного сословия». Тут напрашивается аналогия с английской «Великой хартией вольностей», изданной за 7 лет до «Золотой буллы». Понятие «нобили» встречается в булле всего три раза (статьи 8, 24, 31). Так что не вполне ясно, распро­странялось ли оно на сервиентов. Завершающим этапом формирования сословной структуры в землях «Короны» стало издание декрета 1351г. Король Людовик Анжуйский (Лайош I), с именем которого связано издание декрета, подобно другим монархам, правившим тогда в славянских землях (Душан, Карл I, Казимир III), принадлежал к самым выдающимся государст­венным деятелям своего времени; его законодательная деятельность не огра­ничивалась пределами Венгеро-Хорватского королевства, но оставила след также в истории Польши (Кошицкие привилегии 1374 г.).

Декрет начинается подтверждением постановлений «Золотой бул­лы» далее следуют «новые статьи», содержащие ценную информацию о социальной структуре. В среде крупных землевладельцев, в чьих имениях обитали различные категории зависимых людей (см. статью 6 - об обло­жении «девятиной», статью 18 и 19 - о «колонах») выделяются кроме королевской семьи и церковных прелатов, «бароны («potentes», «barones») и прочие нобили», т.е. среди светских господ сохраняется дифференциация, однако явственно обозначается тенденция к унифика­ции правового положения. Особо выделяется статья 11, провозглашаю­щая: «Нобили королевства пусть пользуются одной и тою же свободой». Различия наблюдаются в имущественном и служебном положении. Так, в статье 5, где речь идет об освобождении некоторых категорий населения от нового налога (попытка его введения, предусматривающая, между прочим, отмену древней славонской «мартурины», не увенчалась успе­хом), упоминаются сервиенты, «проживающие в их собственных имени­ях», наряду с «шишками» (термин, означающий сельского старосту или городского голову в небольших местечках) и сервами, из чего можно заключить, что эти имения («Золотая булла» называет их «предиями») были слишком мелкими, быть может, не превышавшими одного «целого двора», бывшего основной единицей обложения и обрабатывавшегося собственной семьей и сервами.

Что касается положения крестьянства, то вышеприведенное упо­минание о сервах свидетельствует, на наш взгляд, о том, что эта катего­рия населения уже была обречена на исчезновение (недаром королевский фиск отказался от обложения их налогом).

Судя по статьям 6, 16 и 18, основную массу зависимого крестьян­ства составляли лично свободные «пахари и виноградари» - такое обо­значение фигурирует в статье 6. Статья 16 запрещает насильственный (без согласия господ) «вывод колонов», а статья 18 провозглашает, во-первых, принцип «libertas migrandi» (крестьян, желающих переселиться, нельзя удерживать за прошлые вины), но, вместе с тем, подчиняет их патримониальной юрисдикции (даже за самые тяжелые уголовные пре­ступления, как-то убийство или поджог, они подлежали суду господина).

Декрет упоминает также города, отмечая «civitates muratae» (статья 6), на территории которых крестьянское население («пахари и виноградари») было освобождено от уплаты девятины.

Период с середины XIV по середину XVIII в.

Документальные памятники

•

Переписи городского населения (Загреб, 1368 и 1553 гг.). Из новых видов источников, появившихся в означенный период, на первое место, пожалуй, следует поставить налоговые кадастры и документы, связанные с финансовой отчетностью, которые составлялись ради экономических надобностей, а потому исключительно ценны при изучении социально-экономических проблем.

Этот вид источников совершенно новый, и появление его есть не только следствие (и свидетельство) экономического прогресса, но и глу­боких перемен в духовной жизни общества: известно, что в средние века христианская церковь осуждала проведение переписей как греховное дело (ссылаясь на известный библейский миф).

Примером одного из наиболее ранних опытов этого рода может слу­жить перепись загребского населения, осуществленная в 1368 г., как явствует из опубликованных реестров так называемой «королевской таксы».

Представляется характерным, что данный пример связан с истори­ей города, поскольку именно в неаграрных отраслях прогрессивные эко­номические явления особенно заметны и вообще горожанам в значитель­но большей степени присущ «деловой дух», чем владельцам феодальных имений, светской или церковной знати и сельскому населению.

Перепись состоит из двух частей. В части первой содержатся све­дения о так называемых «гражданах» (cives) и «жителях» (inhabitatores). «Граждане» - лица, обладающие на городской территории недвижимой собственностью и имеющие городское право, «жители» - тоже владельцы

184

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

185

домов и земельных участков, но принадлежащие к другим сословиям (духовенство, «племство», вилланы), или, возможно, из иногородних. В переписи указано - для тех и других: 1) имя и в ряде случаев род занятий или общественное положение; 2) размер земельного участка («двор» -«curia», более или менее «двора»); 3)фактически уплаченная сумма. Особо следует отметить, что реестр составлен по топографическому принципу, т.е. с учетом местонахождения участков: в центре города, на каждом из 9 так назы­ваемых «островов» (insulae), на «Немецкой улице» или в «Новой слободе». При статистической обработке материала необходимо учитывать, что одно и то же лицо могло иметь участки в разных районах города.

В части второй перечислены так называемые «инквилины» - люди, не имеющие собственных домов и проживающие в чужих. Для этой кате­гории, помимо имени и рода занятий, указано, в чьем доме плательщик проживает, и сумма, подлежащая уплате (за единичными исключениями, помечено - «уплатил»).

В конце части первой указано общее количество «дворов», подле­жащих обложению (за вычетом освобожденных от налогов участков су­дьи, присяжных, нотариуса и других лиц, имена и положение которых не обозначены) и причитающаяся с них валовая сумма.

К сожалению полного текста переписи не сохранилось (отсутству­ет начало), однако и в той части, что имеется налицо, содержится исклю­чительно ценный материал, прежде всего - для изучения демографиче­ских и социально-экономических проблем. Во-первых, можно составить приблизительное представление о численности городского населения. Во-вторых, вырисовываются характерные черты его социальной структуры: различия в правовом и имущественном положении или роде занятий. В связи с последним особого внимания заслуживают многочисленные упо­минания о профессиональных ремесленниках, позволяющие наметить контуры отраслевой структуры ремесла. Наконец, перепись может быть использована в качестве источника по истории урбанистического разви­тия Загреба (топография).В отличие от первой, вторая перепись (1553 г.) не содержит сведений топографического характера (за исключением дан­ных о земельных участках, находящихся на территории семи принадле­жащих городской коммуне сел); отсутствует деление на части в соответ­ствии с имущественно-правовым положением плательщиков (единичные упоминания об инквилинах вкраплены в общий список). Однако сравне­ние материала обоих кадастров позволяет судить о динамике социально-экономических процессов (убыль населения, характерные изменения в отраслевой структуре ремесла). В отношении реестра 1553 г. следует заметить, что его сопоставление с материалами реестра так называемой «тридцатины» (таможенная пошлина; подробнее см. ниже), сохранивши-

мися от того же времени, позволяет судить об удельном весе торгового населения (упоминания о лицах, именовавшихся купцами, в обоих када­страх единичны, так что сравнительный анализ вносит существенные коррективы в картину, вырисовывающуюся из реестров «таксы»).

«Налоговые переписи и финансовые отчеты в Хорватии в XV и XVI вв.» (Издание Загребского университета, 1976). Начиная со второй половины XV в. появляются «реестры королевской таксы», содержащие данные для более обширных территорий.

В 1976 г. вышел в свет объемистый том налоговых кадастров и финансовых отчетов, географические рамки которых охватывают значи­тельную часть континентальной Хорватии (загребская, крижевецкая, вараждинская и вировитицкая жупании) и хронологически распростра­няются примерно с 1470 г. по начало XVII в. Составители (Й. Адамчек и И. Кампуш) снабдили его обширным предисловием, содержащим основ­ные элементы источниковедческого анализа, и всем необходимым науч­но-справочным аппаратом.

В сумме том содержит 127 документов (из них на долю собственно переписей приходится 67, остальные представляют собой «счета», т.е. финансовые отчеты; материал более или менее однороден).

К сожалению, материал распределяется очень неравномерно в хро­нологическом отношении: из полуторастолетнего периода переписи ос­вещают только 29 лет, причем основная масса материала относится к XVI в., тогда как для XV в. имеется всего 4 документы, а для XVII в. - 3 (2 датируются 1600 г. и один - 1611 г.).

В документах фигурируют: 1) названия административно-террито­риальной единицы (жупани и котара) и географического пункта, 2) перечень имений, находящихся в данной местности (т.е. имена господ или названия церковно-монастырских институций и т.д.) с указанием числа «дымов» (fumi) или прочих единиц обложения, принадлежащих каждому господину, 3) данные о «дымах», в силу различных причин освобожденных от платежа.

Таким образом, исследователь может извлечь из документов ин­формацию как историко-географического порядка (административно-территориальная система), так и социально-экономического - о структуре крупного и мелкого феодального землевладения и о социальной структу­ре населения. В связи с последним особый интерес представляют данные о лицах, которые в силу юридического статуса или имущественного по­ложения могли претендовать на налоговые льготы. Так, уже в первом документе особо выделены «влахи» - население, основным занятием которого было скотоводство (по подсчетам издателей - свыше 50%), упоминаются также «войники и другие служилые люди». В позднейших документах появляются новые категории: «воеводы», «биричи», глаша-

186

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

187

таи, лесники - словом, лица, выполнявшие различные административные функции, а также предиалисты, аллодисты, однодворцы («nobiles unius sessianis»), т.е. лица, пользовавшиеся сословными привилегиями, нако­нец, - инквилины и «бедняки, освобожденные на основании присяги су­дьи». В документах, относящихся к 1517 и 1520 гг., обращают на себя внимание упоминания о ремесленниках, которые также, видимо, пользо­вались привилегиями.

Следует упомянуть и о данных, относящихся к характеристике факторов, влиявших на политическое и экономическое развитие страны, как-то: упоминания о стихийных бедствиях и последствиях войн (как с внешними врагами, так и гражданских), служивших основой для предос­тавления упомянутых льгот. Так, уже в одном из отчетов за 1495 г. упо­мянуто о хозяйствах, «сожженных турками и немцами»,- судя по причи­тающейся с них сумме - 749 «дымов»упоминания об имениях, разорен­ных турками, встречаются и в реестре 1582 г. В реестре расходов, отно­сящихся к 1568 г., обращает на себя внимание сумма, в которой вырази­лись издержки, понесенные сборщиками налога ввиду возникавших труд­ностей: речь идет о «великом страхе от турок и валахов» и свирепствую­щей в загребской жупании чуме. В реестрах за 1517 и 1520 гг. особо от­мечаются села, принадлежавшие лицам, которые подверглись репрессиям со стороны «людей господина маркиза» (Б. Франкопана, известного сво­им необузданным нравом). В документах, относящихся к периоду граж­данской войны, наступившей после битвы при Мохаче (1526 г.) и длив­шейся до 1538 г., когда победа досталась Фердинанду Габсбургу, содер­жатся сведения об имениях его противников, сторонников Я. Запольяи.

Кадастровые дефтеры. К характеризуемой категории документов относятся турецкие дефтеры, прежде всего дефтеры-кадастры, представ­ляющие собой переписи налогоплательщиков.

До начала 1960-х гг. почти не существовало изданий, содержащих материал дефтеров для югославянских территорий, но историки интен­сивно работали в архивах, разыскивая и изучая эти материалы.

Дефтеры составляли в двух экземплярах: один для центральных - в Стамбуле, другой - для местных (эялетских) властей. Поскольку после взятия турками Буды город сделался центром эялета, охватывавшего значительную часть югославянских земель, а после освобождения эти земли оказались в составе империи Габсбургов, материалы из будимской дефтер-ханы попали в Вену и некоторые другие западные библиотеки.

Принцип составления дефтеров-кадастров отчасти аналогичен вы­шеописанному, но имеются и отличия.

Существуют две разновидности дефтеров-кадастров: «обширные» и «суммарные». Первые содержат перепись хозяйств в городах и селах с

указанием платежей, следующих с них в султанскую казну и отчасти делегированных сипахии, а также сведения о доходах, составлявших исключительно «султанский хасс», как то: доходы от торговли и горного дела. До начала XVI в. «обширные дефтеры» содержали также сведения о структуре сипахийского землевладения, т.е. о количестве хозяйств, вхо­дивших в состав тимаров, зеаметов и хассов, и в этом отношении анало­гичны хорватским реестрам королевской таксы, о которой говорилось выше. Впоследствии опись феодальных владений стала производиться особо - в рамках «суммарных» дефтеров.

Историк, обратившийся к изучению дефтеров, может делать на­блюдения, касающиеся социальной структуры населения (персональные данные о налогоплательщиках), форм и размеров феодальной эксплуата­ции (данные о денежных и натуральных платежах), а также факторов, влиявших на социально-экономическое развитие «турецких славян» (дан­ные о предоставлении налоговых льгот поселениям, пострадавшим от стихийных бедствий или набегов гайдуков). Кроме того, в дефтерах встречаются также тексты канун-наме - сводов законодательных поста­новлений, относящихся к данному году; они предшествуют собственно переписи и содержат ценную информацию о развитии торговли (тамо­женные тарифы).

К сожалению, начиная с XVII в. кадастровые дефтеры утрачивают значение источника по истории югославянских земель, за исключением Босанского (Боснийского) пашалыка (эялета).

Словенские и хорватские урбарии. Урбарии в рассматриваемое время представляют собой основной источник по истории аграрных от­ношений в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. Они содер­жат информацию, характеризующую как структуру феодальных рент, так и состояние крестьянского хозяйства, хотя иногда тот или иной компо­нент отсутствует.

Словенские урбарии старше хорватских: самый старый из тех, что в настоящее время известен, датируется 1306 г. и относится к владениям Зальцбургской архиепископии (отрывок неоднократно публиковался в русском переводе).

Основным изданием хорватских урбариев мы обязаны Р. Лонашичу: это 13 документов, охватывающих период с 1436 по 1686 г., которые, за единственным исключением, составлены на хорват­ском языке и в большинстве относятся к имениям графов Зринских и князей Франкопанов в приморских областях; отрывок из урбария имения Модруш (1431) также публиковался в русском переводе в качестве хре­стоматийного примера. Отдельным изданием опубликован урбарии вино-дольского имения Зринских, относящийся к началу XVII в. К территории

188

Источники по истории югославских народов

189

Славонии относится урбарии Паулинского монастыря (1477) - основной источник для изучения аграрных отношений в этой части хорватских земель (также опубликован отдельно).

Уже в послевоенное время Й. Адамчек, автор новейших исследо­ваний по истории аграрных отношений и крестьянского движения в Хор­ватии, издал в числе прочих документов урбарии Стубицкого имения, составленный за несколько лет до крестьянского восстания 1573 г., оча­гом которого и стала Стубица. В монографии Адамчека об аграрных от­ношениях содержится подробный обзор источников, как опубликован­ных, так и архивных.

В советской историографии к материалу урбариев обращался Ю.В. Бромлей, проследивший по ним тенденцию к росту барщины, како­вую счел главной причиной упомянутого восстания; хорватские историки не приняли такого вывода, однако их исследования показали, что тенден­ция к установлению господства барщинной системы существовала и по­лучила отражение в урбариях XVII в.

Интересный образец представляет собой урбарии, составленный в 1615 г. во владениях загребской коммуны. Он не содержит данных о пла­тежах и повинностях городских крестьян, зато дает исчерпывающую характеристику состояния крестьянских хозяйств: сведения об обеспе­ченности пахотной землей, виноградниками, сенокосами и лесными угодьями, тягловым скотом (волы, кони), коровами, свиньями и козами, мельницами и пасеками. Из урбария вырисовываются различия в отрас­левой структуре хозяйства отдельных сел и в имущественном положении крестьянских хозяйств.

Приходно-расходные книги загребской коммуны. Названные докумен­ты отчасти восполняют недостаток сведений, содержащихся в урбарии, ибо, помимо прочего, содержат данные о том, в каких формах городская коммуна осуществляла свои феодальные права в отношении крестьянства.

На основании опубликованных материалов их хронологические рамки определяются 1462-1669 гг., причем наибольшее количество при­ходится на XVI в.; от XV в. известен всего один, от XVII - шесть. Не­смотря на столь неравномерное распределение по периодам, они предос­тавляют в распоряжение историка драгоценную информацию.

Во-первых, по ним можно составить представление о структуре городских финансов, в частности - об удельном весе тех элементов, кото­рые были связаны с юридическим статусом «свободного королевского города» как особой категории в среде крупных феодальных землевла­дельцев (в частности, сохранился реестр «крестьянской таксы» от 1665 г. - единственный в своем роде документ, зафиксировавший нормы денежной ренты, взимаемой коммуной). Во-вторых, можно судить о

характерных тенденциях развития коммунального хозяйства и, наконец, -о хозяйственной деятельности горожан.

Из данных о состоянии коммунального хозяйства ярко вырисовы­вается тенденция к повышению экономической активности городских властей, выражающаяся в расширении производства сельскохозяйствен­ных продуктов (с середины XVI по середину XVII в. особенно заметно внимание к производству зерновых) и строительных материалов: в реест­рах расходов много сведений об оплате труда зависимых крестьян и вольнонаемных работников, занятых в соответствующих отраслях, в рее­страх доходов - о выручке от продажи вина, зерна, сена, кирпича, чере­пицы, извести.

Хозяйственная активность горожан отразилась прежде всего в рее­страх «тридцатины» - таможенной пошлины. Сохранились записи от 1544-1558 и 1642 гг., содержащие данные об ассортименте, количестве и стоимости товаров, ввозимых и вывозимых отдельными лицами. Таким образом, можно составить представление о характерных чертах и тенден­циях развития торговли (объем, отраслевая структура, отчасти - геогра­фия торговых связей) и о деятельности различных (по масштабу опера­ций, ассортименту) категорий торгового населения. Реестры середины XVI в. отразили одно весьма любопытное явление, которое, на наш взгляд, свидетельствует о влиянии «революции цен»: повышение тамо­женных пошлин на вывоз скота, приведшее к устранению горожан от экспортной торговли животноводческими продуктами. Сопоставление данных, относящихся к середине XVI и середине XVII вв., позволяет, однако, предположить, что масштабы торговой деятельности загребских жителей не только не сократились, но расширились. Поскольку в среде торговцев, особенно в XVI в. встречается немало лиц с ремесленными профессиями, таможенные реестры следует иметь в виду и как источники некоторой информации о ремесле. Хотя в целом, судя по реестрам, в Загребе преобладал тип купца-универсала, характерный для средневеко­вья, среди торговцев с ремесленными профессиями наблюдается тенден­ция к специализации: ввоз и вывоз товаров, имеющих какое-то отноше­ние к ремеслу. Другим такого рода источником служат упоминания о ремес­ленниках в реестрах расходов в связи с оплатой выполненных ими комму­нальных заказов или готовой продукции. Особенно богат материал, касаю­щийся строительного дела, немало также сведений о кузнецах и слесарях (в основном, в связи с расходами по производству и ремонту оружия).

190

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

191

Материалы высших законодательных органов. В рассматриваемое время дипломатика и кодикология отходят на второй план, уступая место регулярно ведущимся протоколам и деловой переписке (акты текущего делопроизводства).

Из документов этого рода на первое место надлежит поставить протоколы заседаний государственных законодательных органов: ландта­гов (для словенских земель), хорватского сабора и венгерского или так называемого «пожунского» (общего для земель «короны св. Стефана», заседавшего в Братиславе - по-хорватски Пожун) сеймов, для владений Османской империи - Дивана («Мухамне-дефтеры»).

Югославянские историки наиболее интенсивно занимались хорват­скими материалами. Начало их публикации положил Ф. Шишич накануне первой мировой войны, издав протоколы 1526 - 1630 гг. в серии «Памят­ники, относящие к истории югославян» (всего 5 томов). На саборах, как видно из протоколов, рассматривались и решались судебно-административные, финансовые и военные вопросы. Особо следует отме­тить документы, имеющие касательство к антифеодальным движениям XVI-XVII вв.: так, акты 1565-1573 гг. содержат материал о судебном процессе между владельцами имений, ставших очагом крупнейшего в истории феодальной Хорватии народного движения, и о самих крестьян­ских волнениях; весьма обильная и ценная информация о масштабах и характере социальных конфликтов XVII в. (в частности, тексты петиций с крестьянскими требованиями или соглашений между господами и под­данными) широко использована в новейших работах, посвященных этой проблематике.

Еще в конце XIX в. были опубликованы «Дубровницкие памятни­ки», содержащие протоколы заседаний высших органов власти Дубров-ницкой республики - всех 3 советов («веча») - за период с 1301 по 1379 г.; издание было продолжено в начале 1950-х гг.

Материалы местных судебно-административных органов. К рас­сматриваемой категории относятся: для османских земель - так называе­мые «сиджилы» (протоколы кадийского суда), для земель «короны св. Стефана» примером могут служить городские книги загребской ком­муны, составляющие ряд томов серии «Памятники свободного и королев­ского города Загреба» и охватывающие период с 1355 г.

В отличие от дефтеров, сиджилы как раз в ХVП-ХVШ вв. приобрета­ют чрезвычайную ценность как источник по истории социально-экономических отношений в Македонии и Боснии; особо следует отметить

значение сиджилов в связи с проблемой положения православной церкви.

Основное содержание загребских протоколов, особенно до XVII в., составляют записи о вызовах в суд и судебные постановления, однако уже с XIV в. встречаются и так называемые «статуты» - постановления, регулирующие различные проблемы городской жизни: прежде всего, касающиеся правил торговли, а в более ранний период (до возникновения цехов) - регламентирующие деятельность ремесленников. В более позд­ний период (XVII в.) больше внимания уделяется вопросам охраны обще­ственного порядка, заботе о благоустройстве и вообще - внешнем облике города, о нравственном облике горожан и их воспитании в духе локаль­ного патриотизма.

Таким образом, протоколы предоставляют в руки историка перво­классный материал для изучения экономических, социальных и культурных проблем.

Даже скупые пометки о вызовах в суд, которые до XVII в. запол­няют большую часть страниц, при соответствующей статистической об­работке могут быть использованы, например, для характеристики отрас­левой структуры ремесла. Самостоятельный интерес представляют по­годные списки членов магистрата, которыми неизменно начинается каж­дая книга. По ним, во-первых, можно судить о социальном составе город­ских органов власти; во-вторых, они в известном смысле отражают соци­альную структуру городского населения и даже дополняют картину от­раслевой структуры ремесла; в-третьих, более ранние из них отражают и сложную этническую структуру (наличие в городе как минимум четырех этнических элементов: славянского, венгерского, романского и германского).

В позднейших протоколах (начиная с XVII в.) особо следует выде­лить списки «новых граждан» - лиц, которым коммуна на известных условиях (в том числе за выполнение каких-либо ремесленных работ, в основном - по части строительного дела) предоставляла городское право. Эти списки, в частности, содержат статистический материал, позволяю­щий делать некоторые наблюдения относительно отраслевой структуры ремесла (что тем более важно, поскольку с XVI-XVII вв. распространяет­ся обычай называть людей по фамилии, тогда как раньше преобладали прозвища, большей частью связанные с профессиональными занятиями).

Официальная и частная деловая переписка. Среди материалов, от­носящихся к области деловой переписки, имеются документы как офици­ального, так и частного характера.

Ярким примером первых могут служить донесения дипломатов -главный источник по истории международных отношений, содержащий, однако, и ценную информацию о внутреннем положении югославянских земель.

192

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

193

Историки, занимающиеся проблемами внешней политики Дубровника второй половины XVII в., чрезвычайно высоко оценивают в этом отношении достоинства переписки аббата С. Градича с городским сенатом; на данные, сообщаемые Градичем, ссылаются также при характеристике положения славянских земель (ситуация в Босанском [Боснийском] пашалыке) в составе Османской империи. Письма Градича охватывают период с 1667 по 1685 г. (опубликованы в «Памятниках, относящихся к истории югославян». Т. XXXII).

Не менее интересны реляции иностранных дипломатов, например, извлеченные из венецианского, ватиканского и парижского архивов и опубликованные в виде составленных по тематическому принципу томов вышеуказанного издания и некоторых других серийных собраний источ­ников, как то: «Памятники, иллюстрирующие историю ускоков» (из исто­рии австро-венецианских конфликтов конца XVI - начала XVII в.; два тома вышеназванной серии, изданные на базе ватиканского архива, и два тома серии «Источников по австрийской истории», содержащие донесе­ние венецианских послов по тому же вопросу), материалы парижского архива, проливающие свет на историю антигабсбургской оппозиции и опубликованные в виде отдельного тома «Памятников» (ср. донесения венецианских послов, изданные ранее, наряду с документами из венского архива по вопросу об антиправительственном заговоре).

С XVIII в. приобретают значение информации венецианских и французских консулов в Салониках (Солунь) и Дурресе (Драч), содержа­щие, в частности, сведения о развитии торговли в славянских землях Османской империи (Македония). Наконец, уже в последние десятилетия XVII в. появляются любопытные сообщения русских дипломатов.

К области внутренних дел относятся публикации так называемых «Габсбургских памятников» (3 тома по истории Хорватии и 3 - Слове­нии). Особо выделены документы, освещающие историю «Военной Гра­ницы» (2 тома «Памятников»). Для изучения истории Венецианской Дал­мации важный источник представляет переписка представителей венеци­анских властей в Далмации с правительством Республики: реляции с мест и инструкции из центра - детальная характеристика этих документов дана в статье И.Г. Воробьевой, опубликованной в журнале «Советское славя­новедение» в 1986 г.; два отрывка из донесений приведены в русском переводе в первом томе «Хрестоматии по истории южных и западных славян» (они содержат сведения о численности населения в г. Задар, его социальной структуре и хозяйственных занятиях).

Что касается деловой переписки частного характера, то тут в ка­честве примера можно сослаться на акты, относящиеся к управлению зринско-франкопанскими имениями (материал, вышедшего в послевоен-

ное время сборника охватывает период с 1493 по 1691 г.). Акты во многом дополняют картину развития крупного феодального хозяйства, вырисовы­вающуюся из урбариев (хотя и тут следует заметить, что наилучшее освеще­ние получил XVII век: к указанному периоду относится около 200 докумен­тов, тогда как для более раннего имеется всего 15). К несколько более ранне­му периоду относятся аналогичные материалы из истории словенских земель, опубликованные еще в конце прошлого века и касающиеся управления цер­ковными имениями.

Кодексы, дипломатика. Несмотря на то, что юридические памят­ники этого типа утрачивают прежнее значение в рассматриваемый пери­од, о некоторых из них все же следует упомянуть.

Это, во-первых, «Трипартитум» - кодекс, составленный венгер­ским юристом И. Вербёци после подавления восстания Д. Дожи (1514 г.) и содержащий юридические нормы, которые регулировали правовые отношения в пределах всех земель, входивших в состав «короны св. Стефана» (об этом свидетельствует, в частности, одна ссылка на «Трипартитум», обнаруженная нами в судебных делах загребской комму­ны). В нем, в частности, нашли отражение характерные для того времени социально-экономические процессы, связанные с распространением бар­щинной системы (введение еженедельной барщины и личной зависимо­сти крестьян).

Для югославянских земель в составе Османской империи назовем в качестве примера «Книгу законов» Селима I, содержащую постановления, которые регламентировали деятельность ремесленников и торговцев, а также памятники законодательства, относящиеся к правлению Сулеймана Кануни. Для истории Венецианской Далмации значительный интерес пред­ставляют локальные статуты, из которых наибольшей известностью пользуется полицкий судебник - обширное собрание норм гражданского, уголовного и процессуального права. Подобно винодольскому, полицкий статут является памятником славянской письменности (кириллица), и в нем фигурируют те же термины, обозначающие основные социальные категории, т.е. «племенитые люди», «кметы» и «господа». Однако полиц­кий статут обширнее (116 основных статей и 10 дополнений), и хотя основная часть была составлена в 1440 г. (год установления венецианской власти над полицкой общиной - «жупой», находящейся в районе Сплита), имеются ста­тьи, относящиеся к позднейшему времени (по 1576 г.). В качестве характер­ного отличия отметим, что из статута отчетливо вырисовывается зависимое положение кметов по отношению к господам, причем, если в Винодоле имел­ся один «господин-князь» (представитель рода Франкопанов, в свое время получившего «жупу» на условиях иммунитетного пожалования от венгерско­го короля), полицкие «господа» выступают анонимно.

194

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

195

Развитие городского права на территории, оказавшейся в рассмат­риваемый период под властью Габсбургов, отразилось в статутах сла-вонских и хорватских городов: Илока, Риеки, Сеня и - особенно — Загре­ба. В Загребе в начале XVII в. имела место реформа самоуправления, суть которой заключалась в установлении патрицианской олигархии (см. ста­туты 1609 г. и 1618 г.). В отличие от загребских, изданных коммуной в обстановке внутренней борьбы, прочие статуты представляют собой ко­ролевские жалованные грамоты (статут Риеки от 1530 г. вообще не пре­дусматривал предоставления статуса «свободного королевского города»).

Что касается других категорий актового материала, то особенно обильную информацию для изучения социально-экономической пробле­матики опять же содержат материалы, относящиеся к истории городов и прежде всего - Загреба. Среди них большое место занимают акты, свя­занные с куплей-продажей недвижимости или составлением завещаний, характеризующие имущественное положение и хозяйственную деятель­ность различных категорий городского населения. Часть этих актов выде­лена в особую категорию - это так называемые «книги о владениях», ко­торые велись, судя по опубликованным источникам, с 1384 по 1526 г. Начало составления этих книг связывается издателем (И. Ткалчичем) с особыми обстоятельствами - раскрытием шайки мошенников, подделы­вавших грамоты. Однако известно, что подобная регистрация велась в то же время и в других западноевропейских городах.

Особый тип документов, появившийся в рассматриваемое время, представляют цеховые статуты, оформленные в виде королевских гра­мот. Из них наиболее известны статуты, выданные в правление Матиаша Корвина (вторая половина XV в.) и Людовика Ягеллона (1521) загреб-ским мастерам кожевенно-скорняжного и слесарно-кузнечного ремесла.

Ценную информацию содержат грамоты, фиксирующие права го­родской коммуны на земельные владения и налоговые льготы.

В заключение отметим наличие важных источников церковно-монастырского происхождения - материалы для изучения историко-географических и социально-экономических проблем в кодексах («коди-ках»), т.е. поминальниках, относящихся к территории македонских зе­мель и охватывающие период с XV по начало XIX в. (издания болгарских и русских ученых).

Нарративные источники

Иностранные сочинения по истории Хорватии и Словении и ме­стная историография до второй половины XVI в.

По мере нарастания массы документальных источников фактогра-

фическая ценность нарративных относительно снижается, однако они в полной мере сохраняют значение для исследования историко-культурных проблем, их невозможно игнорировать и при изучении социально-политической проблематики. В известном отношении их ценность даже возрастает ввиду появления к концу рассматриваемого периода довольно богатой литературы мемуарного и публицистического характера, расши­рения и углубления содержания историко-географических работ, наконец развития художественного творчества.

* * *

Характеризуемый период ознаменовался в словенских и хорват­ских землях интенсивным развитием исторической мысли, однако до второй половины XVI в. чрезвычайно важную категорию нарративных источников составляют сочинения, вышедшие из-под пера иностранных авторов, где югославянские сюжеты занимают маргинальное место.

Одним из самых значительных трудов этого рода можно считать «Ав­стрийскую хронику» Якоба Унреста, которая, в частности, содержит уни­кальные сведения о крестьянском движении в Словении (создание крестьян­ского союза и восстание 1478 г.: сведения о программных требованиях).

Автор - духовное лицо, подобно авторам средневековых хроник, однако от последних его труд отличается тем, что написан на народном (немецком) языке.

К XV-XVI вв. относятся также сочинения Энеа-Сильвио Пикко-ломини (см. подробную характеристику в разделах, относящихся к исто­рии Чехии) и Теофраста Парацельса. Пикколомини в середине XV в. (ок. 1450 г.) посетил Триест и некоторые другие словенские земли, впе­чатление от посещения которых внес в свои сочинения. Парацельс, зна­менитый ученый и врач, считавший Каринтию своей «второй родиной», написал краткий очерк, содержащий оценку значения и некоторых осо­бенностей развития этих земель.

Центральное место среди источников указанной категории для зе­мель, входивших в состав «короны св. Стефана», принадлежит Миклошу Иштванфи - «венгерскому Титу Ливию», автору 34 томов, охватываю­щих период с 1490 г. (год кончины Матиаша Корвина) по начало XVII в. В центре внимания Иштванфи - актуальные политические сюжеты: кончина короля Матиаша послужила для него историческим рубежом (как видно из заглавия труда «История венгерского королевства после кончины преславно-го Матиаша Корвина ... Сколь варварскому апостолическое сие королевство подверглось нападению турецких сил») в связи с оценкой внешнеполитиче­ской ситуации.

196

Источники по истории югославских народов

т

Источники по истории югославских народов

197

Из событий, относящихся к внутренней истории хорватских зе­мель, у Иштванфи нашло отражение крестьянское восстание 1573 г., од­нако ввиду наличия более объективных документальных материалов цен­ность содержащегося в хронике сообщения невелика. Труд, впервые уви­девший свет в 1622 г. (спустя несколько лет после кончины автора), через 100 лет (2-е издание - 1724 г.) был дополнен изложением событий до 1718 г.: в этой части содержится, между прочим, резко отрицательная (официозная) оценка заговора 1664-1671 гг.

Из менее знаменитых авторов более раннего периода назовем И. Туроци (продолжение «Хроники в картинках»; самостоятельную ценность представляют разделы, охватывающие период с 1386 по 1464 г.) и А. Бонфини, работавшего при дворе Матиаша Корвина. В их трудах имеется материал по истории как хорватских, так и боснийских земель.

Что касается сочинений исторического характера, принадлежащих местным авторам, надо отметить «Мемуары» Павла Павловича («de Pauli», задарского патриция), которые фактически представляют собой дневник, относящийся к 1380 — 1408 гг., в котором также наряду с хорват­скими затрагиваются боснийские сюжеты, «Комментарии своего време­ни» дубровчанина Алоизия Цриевича-Туберона (о событиях 1490-1527 гг.), «Краткую хронику королевства Хорватии» францисканца И. Томашича (события до 1561 г. в Хорватии и Боснии).

В тот же период в Словении создаются хроники локального и ге­неалогического характера, например, из истории г. Целье и знаменитого рода графов Цельских (Цилли), играющего чрезвычайно важную роль и в политической жизни Хорватии.

Расцвет жанра исторической хроники

второй половины XVI - первой половины XVIII вв.

и первые труды славяноведческого содержания в Хорватии

Уже из вышеизложенного видно, что жанр исторической хроники в рассматриваемое время претерпел значительные изменения: 1) появ­ляются сочинения, рассчитанные на более широкий круг читателей, не вразумленных латинской грамоте; 2) концентрируется внимание на акту­альных политических событиях (порой за названием «хроника» скрыва­ется публицистический трактат).

Указанные тенденции получили дальнейшее развитие со второй половины XVI в.

Во второй половине XVI в. была написана «Каринтийская исто­рия, сиречь... описание истории преславного и древнего эрцгерцогства

Каринтии» (заглавие на латинском и немецком языках, рукопись 1588 г.) Михаэля Кристалника и его же «Компендиум», представляющий собой, как видно из заглавия, сокращенный вариант предыдущего сочинения. На базе этого труда в начале XVII в. Иероним Мегизер написал и опублико­вал свои «Анналы, или Хронику», опустив - в угоду духу времени- мате­риал по истории реформации и дополнив изложение материалами позд­нейших десятилетий (с 1578 г.)

Первое историческое сочинение на хорватском языке было издано в Любляне в 1578 г., его автор - загребский каноник Антун Врамец. У Врамеца можно найти ценные сведения из истории знатнейших хорват­ских родов (Шубичей-Зринских и Франкопанов): об их участии в борьбе с внешними врагами и отношениях с королевской властью (Врамец сочув­ственно относился к централизаторской политике Лайоша I). Вместе с тем автор откликнулся и на события, связанные с антифеодальным вос­станием 1573 г. (о нем Врамец сообщает кратко, и его сообщение имеет ценность только как свидетельство современника о самом факте).

Спустя 100 лет была написана другая хорватская хроника на сла­вянском языке, принадлежавшая перу Павла Риттера-Витезовича. За­главие («Хроника, или Памятник всего света веков») как будто бы указы­вает на то, что автор понимал задачу историка в классически средневеко­вом духе - как создание «всемирной» хроники, однако в центре его вни­мания - проблемы исторического развития хорватских и боснийских земель. Витезович (ок. 1650-1713 гг.), по всей вероятности, происходил из немецкой дворянской фамилии, но его имя называется в современной историографии наряду с именем Ю. Крижанича как носителя «славянской идеи». Славянский патриотизм Витезовича выразился уже в том, что он переделал на славянский лад свою немецкую фамилию - Риттер. Витезо­вич, который считается хорватским профессиональным писателем, по­добно Крижаничу, внес в развитие славянской идеи ярко выраженную политическую окраску. Однако, в отличие от Крижанича, он придержи­вался проавстрийской ориентации.

В 1701 г. было опубликовано латинское сочинение Витезовича «Хорватия, оживленная в правление императора Леопольда Великого»; современные хорватские историки рассматривают его как «первую про­грамму политического объединения южных славян» под скипетром Габс­бургской династии. В соответствии с этим Витезовичу отводится роль «самого выдающегося предшественника иллирийского движения».

В ближайшие за тем годы вышла в свет латинская поэма «Два века плачущей Хорватии», где Витезович высказал свое отрицательное отно­шение к антигабсбургскому заговору 1664-1671 гг., причем попытался дать своего рода психологическую мотивировку действиям заговорщи-

198

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

199

ков: по его мнению, вынужденная праздность (в условиях мирного вре­мени) способствовала вовлечению воинственного бана Петра Зринского в политическую авантюру, главными организаторами которой были его честолюбивая жена и тщеславный шурин.

Таким образом, литературное наследие Витезовича интересно прежде всего как памятник политической мысли, хотя в историографии подчеркива­ется и «документальная ценность» его поэмы для изучения последних десяти­летий XVII в., особенно истории войн с Османской империей.

Ценный источник по политической истории Хорватии первой по­ловины XVII в. представляет собой «Мемориал королей и банов» (лат.) Ю. Ратткая (1612-1666 гг.), воинственного каноника, состоявшего в родстве со зринско-франкопанской фамилией и принимавшего непосред­ственное участие в военных действиях периода 30-летней войны. Для середины XVII в. фактографическую ценность имеет хроника П. Кеглевича, написанная в начале 1660-х гг.

Завершая обзор хорватской историографии для той части югосла-вянских земель, что после 1526 г. оказалась под властью Габсбургов, следует упомянуть «Анналы» Балтазара Крчелича, содержащие ценную информацию о крестьянском восстании 1755 г.

Развитие исторической мысли в Далмации и Дубровнике со второй половины XVI в. приняло несколько иное направление, хотя отмеченные выше характерные черты прослеживаются и здесь (с одной стороны -переход от дескриптивного метода, т.е. стремления к беспристрастной регистрации фактов, к созданию определенной исторической концепции и совершенствование приемов работы с источниками, с другой - тенден­ция популяризации упомянутой концепции через переход от «мертвой» латыни к живым языкам).

В XVI в. тут появляются первые (и единственные в своем роде) труды славяноведческого содержания: «О происхождении и истории славян» Винко Прибоевича и «Королевство славян» Мавро Орбини.

Сочинение доминиканца Прибоевича представляет собой речь, произнесенную на о. Хвар (давшем славянской литературе немало знаме­нитых произведений) в 1525 г. и опубликованную затем (в 1532 г.) в Ве­неции с целью привлечь внимание христианских держав к судьбам сла­вянских народов, ставших жертвой османской агрессии и призванных сыграть достойную роль в борьбе «креста и полумесяца».

Труд дубровчанина Орбини, впервые изданный в 1601 г., - это опыт создания всеславянской истории, получивший широкое междуна­родное признание: достаточно упомянуть, что этот труд спустя сто с лишним лет (в правление Петра I) был переведен на русский язык и издан (в 1722 г.) под названием «Царство славян».

Автор задался целью определить место славянских народов во все­мирной истории. Причем для него характерны несколько иные, чем для сред­невековых хронистов, критерии оценки исторических заслуг. Правда, в цен­тре его внимания остаются события политической и военной истории, дол­женствующие свидетельствовать о величии «славного» племени - не случайно главное место в сочинении занимает средневековый период - время существования независимых (реальных и мнимых) славянских государств. Тут автор, в частности, широко использовал материал «Летописи попа Дук-лянина» (приведенный в итальянском переводе под названием «La stama de re di Dalmatia»). Однако Орбини не упускает из виду и того вклада в развитие цивилизации, который вносят «ученые люди» (в самом начале он сетует по поводу того, что деяния славян мало известны вследствие недостатка истори­ческих трудов славянского происхождения, а далее помещает специальный раздел об «ученых людях» своего родного города Дубровника).

Фактографическая ценность труда не слишком велика, хотя Орби­ни и использовал некоторые документальные архивные материалы, но все же из него можно извлечь кое-что для изучения довольно отдаленной от времени написания эпохи (см., например, монографию Р. Михальчича «Конец Сербского царства»).

В 1666 г. вышли в свет «Шесть книг по истории Королевства Хорватии и Далмации» (по 1480 г.) трогиранина Ивана Лучича (Люци-ус), который по праву считается родоначальником хорватской историо­графии, заложившим основы научного подхода к источникам: характерно в этом смысле его критическое отношение к «Летописи попа Дуклянина». Лучичу совершенно чужд славянофильский романтизм Орбини; его труд строго академичен, написан на латинском языке; он представляет собой ценнейший историко-культурный памятник, но в качестве источника для изучения исторических фактов не используется.

Первый опыт создания популярной истории южных славян -сочинение А. Качича-Миошича

Спустя примерно сто лет в Венецианской Далмации был предпри­нят первый в югославянской литературе значительный опыт создания популярного исторического сочинения - «Приятный разговор славянско­го народа», опубликованный в Венеции монахом-францисканцем Андри-ей Качичем-Миошичем (1704-1760). О том, какую роль сыграло в ис­тории югославянской культуры это произведение, свидетельствует, во-первых, тот факт, что уже в 1759 г. оно выдержало второе издание, во-вторых, памятник, воздвигнутый автору в г. Заострог, где в основном протекала деятельность «фра Андрии».

200

Источники по истории югославских народов

т

Источники по истории югославских народов

201

Хотя Качич прилежно занимался наукой, основным его призвани­ем, как отмечают биографы, была преподавательская работа. На форми­рование его мировоззрения оказали влияние идеи наступающей новой эпохи - эпохи Просвещения. Теория исторического прогресса и внимание к вопросам воспитания патриотических и верноподданнических чувств в простонародной среде - это «просветительское кредо» выражено в пре­дисловии к 1-му изданию книги (1756). Автор пишет, что в итальянских архивах он собирал и переводил славянские народные песни с целью показать их документальную ценность «бедным крестьянам и пастухам» и просветить народ в том смысле, что нынешнее «райское состояние» не в пример лучше средневекового, «несчастливого и неспокойного».

Своеобразие популяризаторской методы Качича состоит в том, что он перемежает информацию, почерпнутую из исторических трудов и документальных источников, «песнями», среди которых, наряду с под­линными памятниками фольклора, фигурируют и его собственные стихи, представляющие собой довольно удачную имитацию.

При изложении средневековых сюжетов Качич широко использо­вал материалы, собранные в свое время Орбини (хотя и не упоминает его имени, предпочитая ссылаться на итальянского автора, который в своем труде воспользовался этими материалами); древнейшая славянская исто­рия у Качича фактически представляет собой пересказ «Летописи попа Дуклянина», т.е. итальянского варианта из упомянутого труда.

Центральное место в «Разговоре» занимают героические страницы из истории борьбы с османской экспансией. Повествуя о событиях XV в., автор проявляет особый интерес к личности Георгия Кастриота Скандер-бега и его матери (Воимлавы), родословную которых выводит из Болга­рии. Другой любимый герой Качича из той же эпохи - Янош Хуньяди (Янко Сибинянин народных песен). Что касается других наиболее ярких эпизодов XV-XVI вв., Качич уделил особое внимание 1453 г. (падение Константинополя) и 1571 г. (захват турками Кипра), хотя не обошел и других важных событий (оборона Белграда в 1456 г., битва при Мохаче, осада Сигета в 1566 г. и др.).

Эта часть сочинения не имеет фактографической ценности, зато некоторый интерес представляет изложение событий XVII - начала XVIII вв.: «Кандийская война» 1645-1669 гг., «Венская война» 1683-1699 гг. и «Малая война» 1715-1718 гг. Об этих событиях автор мог знать из сравнительно достоверных источников и разрабатывать сюжеты более подробно: он, в частности, приводит перечень имен особо отличившихся «витязей» из числа как своих соплеменников, так и турок.

При всем том «Разговор» остается прежде всего памятником исто­рической и - отчасти - политической мысли.

В последнем отношении любопытны экскурсы в историю той час­ти хорватских земель, что после Мохача вошла в состав Габсбургской империи: «Песня о доме Франкопановичей», представляющая собой по­пытку реабилитировать казненных в 1671 г. лидеров антигабсбургской оппозиции (из цензурных соображений автор сослался на вымышленные источники и допустил явно умышленный анахронизм), и еще две «пес­ни», посвященные событиям, связанным со вступлением на престол Ма-рии-Терезии, - глорификация венгерских и югославянских подданных законной престолонаследницы.

Историке-географические труды: Ф. де Диверсис и Я.В. Вальвасор

Если рассмотренная выше литература сохранила известную цен­ность для изучения политической истории, то для исследования социаль­но-экономической проблематики очень полезную информацию содержат историко-географические сочинения - различные «описания» отдельных регионов югославянских земель.

Самый известный и широко используемый источник - «Описание Дубровника» Филиппа де Диверсиса (точный титул - «Situs aedificorum politiae et laudabilium consuetudinum civitatis Ragusii»), написанное в 1440 г., когда автор, итальянец из г. Лукка, занимал пост директора дуб-ровницкой школы. Сочинение Диверсиса, отрывки из которого неодно­кратно публиковались в русском переводе с квалифицированными ком­ментариями, состоит из 4 книг. В первой описано географическое положе­ние города и внешнеторговые связи, во второй - архитектурный облик, в третьей - «государственное устройство» (отношение к венгерскому королю, система самоуправления и социальная структура населения), в четвертой -«похвальные обычаи, долженствующие служить назидательным примером» (тут затрагиваются вопросы внешней политики, организации внутренней торговли и, наконец, содержатся уникальные сведения о суконной мастерской братьев Пантелла, которая считается одним из первых предприятий мануфак­турного типа в югославянских землях).

Еще больший интерес для историка, занимающегося экономиче­скими проблемами, представляет «Похвала герцогству Крайне» Янеза (Ивана) Вальвасора (1641-1693).

Сочинение Вальвасора было написано по-немецки, издано в Нюрнберге (1689) и богато уснащено гравюрами, представляющими виды городов, сельские пейзажи и жанровые сцены, а также некоторые особые местные достопримечательности. Оно состоит из 15 книг (каждая из ко­торых по-своему интересна), содержащих материал из области физиче-

202

Источники по истории югославских народов

Источники по истории югославских народов

203

ской географии, этнографии, истории (причем не только словенской, но и хорватской: описание героической обороны крепости Сигет в 1566 г., отрицательный отзыв о заговоре Зринских). Исключительную ценность представляют книги 2-я и 3-я, посвященные состоянию экономики. Тут мы находим уникальный материал о развитии сельского хозяйства, ре­месла и горного дела, о региональной специализации и об экспортных отраслях (в частности, о вывозе ремесленной продукции - кожаных, тек­стильных, деревянных и металлических изделий - в западноевропейские страны).

Публицистическая и морально-дидактическая литература

эпохи реформации и контрреформации; «Политика» и другие труды Ю. Крижанича

В качестве памятников по истории социальных конфликтов и по­литической мысли XVI-XVII вв. следует упомянуть литературные произ­ведения, связанные с историей реформации и контрреформации. Для Словении - труды Приможа Трубара, лидера Реформации и «отца сло­венской литературы», а также его сподвижников или учеников (в том числе биография Трубара, написанная одним из них, и введения в протес­тантские книги, носящие полуисториографический и полупублицистиче­ский характер), наконец, сочинения католических писателей (в частности, епископа Хрена).

О проникновении реформационных идей в Хорватию свидетельст­вуют труды Маркантонио де Доминиса, европейски известного учено­го-физика (о нем, в частности, с уважением отзывался Ньютон), человека со сложной биографией, изданные во время пребывания в Англии (1616-1627): книга «О церковном государстве» (антипапистского содержания) и компрометирующие католическую церковь материалы Тридентского собора.

Достаточно интенсивно развивалась морально-дидактическая ли­тература, в которой особенно со второй половины XVII в. явственно звучат обличительные мотивы.

Так, уже для творчества Марко Марулича (вторая половина XV -начало XVI в.), который ныне известен как один из родоначальников хорватской художественной литературы, был характерен интерес к про­блемам воспитания: современники высоко ценили его трактаты, полу­чившие распространение в других европейских странах.

Наиболее яркие образы этого жанра оставили: далматинец Йеро-лим Каваньин (1640-1714), автор поэмы о «бедном Лазаре», где затра­гиваются, помимо социальных, исторические и актуальные политические

проблемы (сочувственное отношение к антигабсбургской оппозиции), и славонец Юрай Хабделич, автор прозаического, исполненного граждан­ского пафоса сочинения «Первый отца нашего Адама грех» (1674), где, в противоположность Каваньину, Хабделич сурово осудил вождей анти­габсбургского заговора, разразившись инвективой по адресу «гордыни великих господ». Хабделич не снискал признания современных югосла-вянских историков, оценивших его творчество как типичное порождение контрреформации, зато в русской дореволюционной литературе (см. мо­нографию A.M. Лукьяненко «Политическая и литературная деятельность братьев Зринских и Франца Франкопана». Киев, 1911) этому «брату Лой-олы» была в свое время дана весьма лестная оценка как выразителю пат­риотических и подлинно гуманных идей.

Жанр обличительного памфлета, направленного против различ­ных проявлений социального неравенства, приобрел во второй половине XVII в. такую популярность, что к нему обращались даже те люди, кото­рые в силу своего общественного положения, казалось бы, менее всего могли интересоваться положением социальных низов. Ярким примером может служить литературное наследие Франа Франкопана - одного из ли­деров заговора 1664-1671 гг., молодого аристократа, который, находясь в тюремном заключении, завершившимся смертной казнью, приступил к сочи­нению своей поэмы «Трубы судного дня», от которой, к сожалению, сохра­нился только начальный фрагмент, содержащий критику духовного сословия.

В истории общественно-политической мысли югославянских наро­дов совершенно исключительное место принадлежит Юрию Крижаничу, автору знаменитых «Бесед о правлении» («Политика») и ряду менее значительных по объему, но интересных по содержанию работ, как в виду необычности его биографии, так и ввиду оригинальности его идей. Но поскольку о Крижаниче существует колоссальная литература, в том числе и на русском языке, в настоящем пособии нет необходимости более под­робно характеризовать его творчество.

Расцвет художественной литературы в Хорватии

Со второй половины XV в. в Далмации начинает интенсивно раз­виваться художественная литература, представленная различными жан­рами, характерными для эпохи ренессанса и барокко (лирическая поэзия, комедиография, роман и др.).

Уже во второй половине XV в. заявил о своем существовании кру­жок дубровницких поэтов-петраркистов (Дж. Држич, Ш. Менчетич и др.),

204

Источники по истории югославских народов

205

затем - в 1501 г. - опубликовал свою «Юдифь» (первое крупное художе­ственное произведение на хорватском языке) М. Марулич. Шестнадца­тое столетие характеризуется расцветом ренессансной и барочной лите­ратуры, наивысшие достижения которой составляют комедии Марина Држича и эпическая поэма Дживо (Ивана) Гундулича «Осман», хотя наряду с этими можно назвать и целый ряд других имен (остроумный М. Ветранович, пылкий С. Бобалевич, теоретик нового стиля Д. Раньина и призванный мастер барочной лирики Д. Златарич, Г. Мажибрадич, С. Джюрджевич и еще многие другие).

Со второй половины XVII в. далматинско-дубровницкая литерату­ра вступает в полосу заката, хотя и для этой эпохи можно назвать имена, оставившие своеобразный след в истории литературы (А. Гледжевич и И. Джюрджевич), заслуживающие внимания историка.

Анализ содержания перечисленных произведений позволяет воспроиз­вести картину духовной жизни общества, дополняет картину политической жизни и повседневного экономического быта (так, анонимное стихотво­рение о торговках, написанное для карнавального гулянья, содержит де­тальное описание организации хлебопекарного ремесла в Дубровнике).

Во второй половине XVII в. в австрийской части хорватских зе­мель также появляются литературные произведения художественного характера, представляющие собой ценные историко-культурные памят­ники. Центральное место здесь отводится литературной деятельности Петра и Николы Зринских и Франа Франкопана.

Нарративные источники по истории земель, оказавшихся в рассматриваемое время в составе Османской империи

Нормальный ход культурного развития в сербских землях был на­рушен вследствие османской экспансии. Исторические сведения, относя­щиеся к данному региону, в период со второй половины XVI в. содержат­ся в основном в иностранных хрониках и литературе мемуарного или дневникового характера.

Из византийских авторов XV в. следует назвать Лаоника Халко-кондила, Георгия Сфрандзи, Дуку и Михаила Критовула, из турецких -Али-Пашу-заде и Дурсун-бега (Турсун-бей), из западных - француза Бер-трандона де ла Брокьера, участника битвы при Никополе Иоганна Шильтбергера, Эберхарда Виндеке - историка Сигизмунда Люксембург­ского, знаменитого польского хрониста Яна Длугоша и Филиппа Капли-маха - итальянского гуманиста и политического эмигранта, написавшего историю Владислава III - героя битвы под Варной. Сербские сюжеты

можно найти в «Австрийской хронике» Томаса Эбендорфера и «Турец­кой истории» венецианского патриция Донадо да Леце, в вышеупомяну­тых трудах венгерских историков (Туроци и Бонфини) и даже в литера­турном наследии поэта Михаэля Бёхайма.

Особо следует сказать об одном литературном памятнике конца XV - начала XVI в., известном под сокращенном названием «Записки янычара», который сравнительно недавно (1978) был издан в русском переводе с обширным предисловием и комментариями.

Биографические данные об авторе - Константине Михайловиче из Островицы - можно почерпнуть только из его собственного сочине­ния: обитатель города Ново Брдо в Сербии, захваченный турками в плен в 1455 г., когда город им сдался после длительной осады, нес службу при султане, завершившуюся в боснийском городе Звечай, когда город был взят войсками Матиаша Корвина (поход 1463-1464 гг.), и автор «Запи­сок», по его выражению, «с честью вернулся к христианам».

Первые 14 глав отведены турецким сюжетам (религия, быт, нравы, а также исторические события - от Османа до середины XIV в., т.е. до взятия Галлиполи и начала завоевания Болгарии). В главах XV-XVIII повествуется весьма сжато о событиях сербской истории, начиная с коро­ля Милутина и кончая 1402 г. (битва при Анкаре и гибель султана Баязи-да). Глава XVIII содержит экскурс в историю христианской церкви в связи с оценкой политики Рима и Византии в сочетании с элементами политического памфлета и даже - философского трактата (рассуждения о пагубных последствиях «великой схизмы»); глава завершается обещани­ем изложить рекомендации, как «поднять христианство Римской импе­рии» и освободить Константинополь. Главы XIX-XXXVII посвящены политическим событиям XV в. (до завоевания турками Боснии) в балкан­ском регионе. Они содержат некоторый автобиографический материал и весьма любопытные суждения о современных автору государственных деятелях. В последних 12 главах автор возвращается к турецким сюжетам с целью выполнить свое обещание относительно стратегических реко­мендаций. Тут основное место уделено характеристике военного искусст­ва турок и организации их вооруженных сил, однако имеется и информа­ция социально-экономического характера.

В целом сочинение не отличается особой фактографической цен­ностью и гораздо более интересно как памятник общественно-политической мысли, свидетельствующий о широте кругозора и прогрес­сивных для своего времени настроениях автора.

Турецкая историография XVI в. представлена прежде всего днев­никами Сулеймановых походов и другими сочинениями той же блестя­щей эпохи; XVII в. ознаменовался созданием хроники Ибрагима Печеви

206

Источники по истории югославских народов

207

(события с 1520 по 1639 г.), содержащей информацию из истории Срема, Баната, Бачки (т.е. нижней Воеводины) и Славонии, а также появлением трудов, рисующих общую ситуацию в Османской империи. События позднейшего периода отразили в своих анналах Мустафа Найма и его про­должатели (ситуация в сербских землях в XVII - нач. XVIII вв.); положение в Босанском (Боснийском) пашалыке и Македонии нашли отражение у Лини Али или Али Чауша.

Начиная с XVI в. важное значение в качестве источника приобре­тает такой литературный жанр, как путевые записки лиц, посещавших с различными целями (главным образом, в составе дипломатических мис­сий) югославянские владения Порты. Если вышеперечисленные авторы сообщали в основном информацию, имеющую значение для характери­стики положения югославянских земель в системе международных отно­шений, то путешественники фиксировали свои впечатления от внутренне­го положения; у них можно найти сведения о состоянии хозяйства и на­строении умов местного населения, а также данные историко-культурного и этнографического характера.

Для первой половины XVI в. мы располагаем в основном материа­лами, исходящими от лиц, состоявших на дипломатической службе вен­ского двора. Так, уже в 1531 г. вышло в свет описание путешествия по Боснии, Сербии, Румынии и Болгарии Бенедикта Курипешича, проник­нутое сочувствием к угнетенному христианскому населению. В 1553 г. австрийское посольство возглавил Антун Вранчич, родом из Шибеника, эстергомский архиепископ, занимавший также пост венгерского палати-на; в составе посольства находился Ганс Дерншвам, предпринявший вояж за свой счет, - оба оставили некоторые заметки об увиденном в сербских землях. Во второй половине XVI в. по Сербии путешествовал Стефан Герлах, путевые заметки которого были опубликованы спустя примерно 100 лет во Франкфурте-на-Майне.

С XVII в. приобретают большое значение описания путешествий, совершенных лицами, прибывавшими из западноевропейских стран: французов Лефевра (1611 г., в составе посольства) и Кикле (1658 г.), англичан Бербери (1665-1666 гг.) и доктора Брауна (1669 г.). У францу­зов, в частности, можно найти информацию, относящуюся к положению и роли сербской церкви, у англичан - к характеристике экономической ситуации и социально-психологическому климату.

Существенный вклад в характеристику положения югославянских земель внесли эмиссары римской церкви, посетившие Сербию, Черного­рию, Боснию и Славонию в XVII в., как, например, далматинский иезуит Б. Кашич (1612).

Совершенно особое место среди сочинений, содержащих описание

югославянских земель, занимает знаменитая «Сеяхат-наме» («Книга странствий») турка Эвлии Челеби, проведшего более 40 лет своей жизни в путешествиях по разным странам Европы, Азии и Африки, впечатления от которых он изложил в 10-титомной книге, разделенной на 4 части и содержащей многие тысячи страниц, где историческая реальность пере­плетается с вымыслом. Для нас особый интерес представляет часть II -путешествие по Балканскому полуострову (1651-1653) и III - посещение Вены в 1665 г.

Некоторые биографические данные об авторе можно извлечь из самой книги. Отец его состоял на службе при султанском дворе в качест­ве надзирателя за ремесленниками-ювелирами, и Эвлия получил стара­тельное воспитание, освоив, помимо художественного ремесла, искусство пения и музыки, что особенно способствовало его карьере и позволило большую часть путешествий проделать за счет казны - по служебной надобности. Принадлежа к сипахийскому сословию, он принимал участие в военных экспедициях, а покровительство дяди - великого везира -обеспечило ему доступ к дипломатической службе, так что путешествие в Вену Эвлия смог предпринять в составе посольства. Дата кончины автора (видимо, не ранее 1683-1684 гг.) неизвестна.

«Книга» представляет собой, в сущности, мемуары, обильно насыщенные элементами мистики и фантастики (вещий сон о встрече с пророком, различные чудеса, якобы виденные во время странствий), в ней фигурируют не внушающие доверия «точные» цифры, вымышленные даты и факты. Однако полезную информацию можно извлечь не только из тех частей, что представляются вполне достоверными и содержат кон­кретные наблюдения, но и тех, где автор допускает ошибки или просто о чем-то умалчивает.

Так, упоминая о прибытии к главе турецкого посольства, направ­ленного в Вену для ратификации Вашварского мирного договора, П. Зринского, Эвлия называет его «бастардом мерзкого Зрини», якобы погибшего на войне, и сообщает, будто он просил пашу о возведении на «отцовский княжеский трон»... Здесь допущены три неточности: Н. Зринский был не отцом, а старшим братом Петра, он погиб не в битве над Рабой, а во время охоты, наконец, речь могла идти не о «троне», а о должности хорватского бана, которой младшему брату пришлось долго домогаться. И все же приведенный эпизод имеет важное значение для историографии антигабсбургского заговора: из него видно, что уже тот­час после гибели брата П. Зринский изменил его политической концеп­ции, выдвигавшей на первое место идею войны с турками в опоре на Францию; причем в данном случае нет никаких оснований не доверять Эвлии: история посольства излагается им с протокольной точностью, и он

208

Источники по истории югославских народов

209

не имел никакой корысти измышлять описанный факт.

Не менее любопытны (при всей их кажущейся наивности) рассуж­дения Эвлии о положении венгерских, хорватских земель в составе Авст­рийской империи и о национальном характере «гяуров», проникнутые известной симпатией к «венграм» (они в известном смысле отделяются от «подданных Зрини и Баттиани», т.е. хорватов). Таким образом, налицо небольшой, но довольно существенный штрих к характеристике положе­ния Хорватии в системе международных отношений. Очевидно, что после заключения унии 1102 г., когда независимое королевство исчезло с поли­тической карты, на Западе о хорватах позабыли и вспомнили только во время Тридцатилетней войны, когда «кроаты» графа Изолани снискали себе весьма двусмысленную славу (см. знаменитый роман Г.-Я.-К. Гриммельсхаузена «Симплициссимус»). Примерно то же мы наблюдаем и у Челеби.

Что касается описания югославянских земель во второй части, то в нем обращает на себя внимание скудость сведений из области экономическо­го быта: только изредка (например, при описании Дубровника) автор при­водит данные о состоянии ремесла и торговли, хотя при описании болгар­ских городов он отмечает высокий уровень развития некоторых отраслей. Это тоже симптоматично и, несомненно, свидетельствует о стагнации и вообще - экономической отсталости сербских земель в XVII в.

Переводы источников

Записки янычара, написанные Константином Михайловичем из Островицы. М., 1978.

Крижанич Ю. Собрание сочинений в 3 томах. М., 1891-1893.

Крижанич Ю. Политика. М., 1965.

Москаленко А.Е. Возникновение и развитие феодальных отноше­ний у южных славян. Хорваты и сербы: Учебно-методическое пособие. М., 1978.

Флоринский Т.Д. Памятники законодательной деятельности Душа-на, царя сербов и греков. Хрисовулы. Сербский законник. Киев, 1888.

Фома Сплитский. Салонская история / Пер. О.А. Акимовой. М., 1997.

Фрагменты из дубровницкого статута 1271 г. и «Описания Дубров­ника» Филиппа де Диверсиса с предисловием Н.П. Мананчиковой и А.Е. Москаленко // Славянский сборник. Воронеж, 1958. Вып. 1.

Эвлия Челеби. Книга путешествий (Извлечения из сочинения ту­рецкого путешественника XVII в.). М., 1983.

Ягич В.В. Закон Винодольский. Подлинный текст с русским пере­водом, критическими замечаниями и объяснениями. Спб., 1880.

Литература

Акимова О.А., Москаленко А.Е. Изучение хроники Фомы Сплит-ского в югославской и русской историографии // Вопросы истории сла­вян. Воронеж, 1980. Вып. 6.

БромлейЮ.В. Крестьянское восстание 1573 г. в Хорватии. М., 1959.

Бромлей Ю.В. Становление феодализма в Хорватии. М., 1964.

Воробьева И.Г. Донесения венецианских чиновников о Далмации XIV-XVII вв. как исторический источник // Узловые вопросы советского славяноведения. Ужгород, 1982.

Грачев В.П. Сербская государственность в X-XV вв. Критика тео­рий жупной организации. М., 1972.

Греков Б. Д. Винодольский статут об общественном и политиче­ском строе Винодола. М., 1948.

Греков Б.Д. Полица: Опыт изучения общественных отношений в Полице XV-XVII вв. М., 1951.

Макова КС. Загреб в XVI в. М, 1976.

Макова Е.С. Из истории социально-экономического развития сла-вонского города в XIII-XV вв. М., 1980.

Наумов Е.П. Господствующий класс и государственная власть в Сербии XIII-XV вв. М., 1975.

Пашуто В.Т., ШтальИ.В. Корчула: Корчульский статут как исто­рический источник изучения общественного и политического строя ост­рова Корчула в XIII в. М., 1976.

Фома Сплитский. История Архиепископов Салоны и Сплита/ Вступ. статья, перевод, комментарий О.А. Акимовой. М., 1997.

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

211

Источники по истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Документальные, повествовательные и иные свидетельства, на ос­нове которых изучается прошлое Болгарии от основания раннесредневе-кового государства в VII в. до начала болгарского национального Возро­ждения в последней трети XVIII в., малочисленны и отрывочны, разбро­саны по различным изданиям и архивохранилищам многих стран. В це­лом источниковая база исследований средневекового прошлого Болгарии значительно беднее, чем комплексы источников по средневековой исто­рии других славянских стран. Можно предполагать, что большое количе­ство письменных памятников болгарского происхождения погибло в ходе трагических событий, сопровождавших всю историю этого народа, ви­зантийского и османского завоеваний, многочисленных войн и народных восстаний. Разрыв местных культурных традиций, уничтожение духов­ных центров, гибель и эмиграция элиты болгарского общества, сказались, например, в том, что большинство средневековых болгарских литератур­ных памятников сохранились до наших дней в более поздних русских и сербских редакциях и списках. Гибель государственных и частных архи­вов привела к уничтожению основной массы документов средневековой болгарской истории - до наших дней дошли менее десятка иммунитет-ных грамот, отдельные международные договоры, некоторые письма официального характера - зачастую не в оригинале, а в копиях и перево­дах на иностранные языки.

Состояние источников отечественного происхождения резко по­вышает значение иностранных материалов по болгарской истории. Мо­жет быть, этим объясняется тот странный факт, что последние изданы в Болгарии гораздо более полно и тщательнее, нежели собственные памят­ники и такое положение сохраняется по сей день. Лучшими корпусами болгарских средневековых источников до сих пор являются сборник «Болгарские древности из Македонии», составленный выдающимся ли­тературоведом, историком и этнографом Йорданом Ивановым (1872-1947) и вышедший двумя изданиями в 1908 и 1931 гг. (фототипное издание - 1970), а также двухтомная хрестоматия «Древняя болгарская книжность», изданная в 1943-1944 гг. замечательным исследователем болгарского средневековья Иваном Дуйчевым. Заслуживает упоминания также «Хрестоматия по истории древнеболгарской литературы», составленная П. Динековым, К. Куевым и Д. Петкановой (неоднократно переиздавалась с 1961 г.) и начатая в 1981 г. семитомная библиотека средневековой болгарской литературы (вышло 5 томов), но в этих изданиях средневековые памятники помещены в современных переводах на болгарский язык. Двухтомное издание документов средневековой

болгарской истории из архивов и библиотек Вены подготовил В. Гюзелев (первый том вышел в 1994 г.). В России сборники произведений средне­вековой болгарской книжности издавались дважды: в 1824 г. отдельные тексты были опубликованы К.Ф. Калайдовичем в качестве приложения к его книге «Иоанн, Экзарх Болгарский» в оригиналах, а в 1990 г. И.И. Калиганов и Д.И. Полывянный выпустили сборник переводов сред­невековых болгарских литературных памятников на русский язык.

Публикации иностранных источников по средневековой и новой болгарской истории осуществляются с 1954 г. в рамках выходящей в Со­фии серии «Источники по болгарской истории» (опубликовано 30 томов). Серия подразделяется на «Греческие источники по истории Болгарии» (12 томов), «Латинские источники...» (4 тома), «Турецкие источники...» (7 томов) и т.д.

Отечественные источники по истории Болгарии

Эпиграфические памятники. Древнейшим видом источников по истории средневековой Болгарии являются памятники эпиграфики. Более ста надписей, высеченных в камне и сохранившихся как фрагментарно, так и целиком, относятся к древнейшему прошлому болгарского народа и государства (VII-IX вв.). Они обнаружены в основном в Северо-Восточной Болгарии, вблизи ее древних столиц Плиски и Преслава. Счи­тать их уникальным, сугубо местным явлением нельзя. Надписи в кам­не- древнейшие исторические свидетельства, традиция создания кото­рых родилась вместе с возникновением письменности на Древнем Восто­ке. Оригинальность древнеболгарских надписей в том, что будучи со­ставлены на современном им разговорном греческом языке с вкрапле­ниями тюркских, а иногда и славянских слов, они носят, как правило, официальный характер и непосредственно отражают государственно-политическую практику раннесредневековой Болгарии.

По своему содержанию протоболгарские надписи делятся на лето­писные, торжественные, военные, строительные, надгробные и др. Важ­нейшими среди них являются летописные тексты. Они открываются надписями, высеченными вокруг гигантского рельефа на отвесном скло­не Мадарского плато близ Преслава, т.н. «Мадарского всадника», в конце VII-VIII вв. и повествуют о болгаро-византийских войнах того времени. К сожалению, надписи фрагментарны. Известны летописные надписи ханов Омуртага, Маламира и Крума (конец VII - первая половина IX в.). Триумфальные надписи часто высекались на высоких колоннах-обелисках в ознаменование побед над Византией, строительные - на сте­нах воздвигаемых дворцов и других сооружений. Среди военных надпи­сей имеются инвентарные списки вооружения, надгробные надписи не­редко сообщают сведения об обстоятельствах гибели того или иного

1

212 Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

213

приближенного хана. Некоторые тексты демонстрируют высокий литера­турный и эстетический уровень их авторов. Вот как звучит, например, надпись хана Омуртага (813-831): «Как бы хорошо ни жил человек, он умирает и рождается другой. И пусть рожденный после нас, увидев это, вспомнит его создателя. А имя владетеля - Омуртаг, великий хан. Да благословит его Бог прожить сто лет». Наибольший вклад в изучение и публикацию древнеболгарских надписей внес В. Бешевлиев, издавший в 1963 г. в Лейпциге, а в 1979 г. в Софии полный свод этих уникальных памятников.

Оформившееся как стабильный этнополитический организм в IX в. Болгарское государство было плодом созидательных усилий двух наро­дов - протоболгар и славян - постепенно сливавшихся в единую древне-болгарскую народность. Ключевым моментом этого процесса стало при­нятие христианства в 864 г. Этот факт также нашел отражение в одной из последних по времени создания древнеболгарских надписей на греческом языке - надписи князя Бориса (852-889), фрагменты которой были обна­ружены в начале XX в. в Албании, а затем утеряны. С X в. преобладают кириллические славянские надписи. Хотя их количество измеряется сот­нями, на сегодняшний день не существует их сколько-либо полного корпуса, а издание наиболее значительных кириллических надписей, обнаруженных в Болгарии, принадлежит греческому ученому Ф. Малингудису.

Среди кириллических надписей X-XIV вв. выделяются эпитафии (Самуилова надпись 993 г., надгробная надпись протосеваста Хрельо 1347 г., Тырновская погребальная надпись 1388 г. и др.), строительные надписи, из которых особенно ценна Битольская надпись царя Ивана Владислава (1015-1018), именуемого в ней «самодержцем». Эта надпись важна и как летописное свидетельство о болгаро-византийских войнах начала XI в., о разгроме болгар в битве с византийским императором Ва­силием II (1014 г.), о разрушении и восстановлении крепости Битоля и пр. Сохранились и официальные надписи, увековечивавшие победы бол­гарских государей над соседями и установление новых границ (Нарыш-ская и Добруджанская надписи Х в., Тырновская надпись Ивана Асе-ня II), надписи отдельных феодалов, повествующие об их деяниях (Боже-ницкая надпись конца XIV в.), и даже семейные надписи ремесленников (Шуменская надпись XIV в.). Использование надписей как источника для изучения средневековой болгарской истории затруднено отсутствием не только их полного корпуса, но и подробной описи.

Официальные материалы. К материалам официального характе­ра можно отнести законодательные памятники, иммунитетные грамоты, международные договоры и дипломатическую переписку, немногочис­ленные частные акты. Несмотря на чрезвычайно малое число сохранив­шихся текстов такого рода, их значение как источников средневековой болгарской истории чрезвычайно велико. К сожалению, многие из них сохранились не в оригиналах, а в поздних копиях, компиляциях и даже в

пересказе, что затрудняет работу с ними. Так, древнейший памятник бол­гарского законодательства, «Законы хана Крума» (начало IX в.) сохра­нился в пересказе греческого энциклопедического сборника «Суда» (Х в.) и в восходящем к этому византийскому памятнику древнерусском списке XIV в. Согласно «Суде», законы были изданы болгарским ханом после допроса им аварских пленников, которые назвали в числе причин, по­влекших гибель своего огромного и мощного государства, клеветничест-во, мздоимство, пьянство и социальное неравенство. Чтобы остановить развитие этих пороков в Болгарии, Крум якобы и издал законы, регули­рующие судопроизводство и ужесточающие наказание за воровство, а также вырубил виноградники.

Много лет в науке ведутся споры вокруг древнейшего памятника славянского права - «Закона судного людем», происхождение которого ученые связывают то с Великой Моравией, то с Болгарией. Его древней­шая редакция, сохранившаяся в древнерусских списках и изданная М.Н. Тихомировым и Л.В. Миловым, содержит 31 главу, посвященную регулированию гражданских отношений и уголовным наказаниям, а так­же борьбе с пережитками язычества. Бытование этого свода в Болгарии конца IX-X вв., а может быть, и позднее, представляется несомненным.

К памятникам права примыкает и официально принятый в 1211 г. Синодик болгарской церкви - официальный текст, читавшийся в пат­риаршей церкви в Великое воскресенье и содержавший благословения устроителям православной церкви и анафемы ее врагам. Болгарские ма­териалы в составе Синодика дополняют греческую основу, их включение в текст продолжалось вплоть до конца XIV в. Сохранившийся в списках XIV и XVI вв., изданных русским ученым М.Г. Попруженко, Синодик содержит сведения о болгарских государях и церковных иерархах, о рас­пространении в Болгарии XII-XIV вв. еретических движений и пр.

Актовый материал, оставленный средневековым Болгарским госу­дарством, удручающе невелик и, помимо упомянутых выше надписей, включает чуть более десятка жалованных грамот болгарских царей, договоров с иностранными государствами и частных актов. В пере­воде на латынь сохранились материалы переписки болгарского царя Ка-лояна (1197-1207) с Ватиканом, речь в которой шла о переходе Тырнов-ской церкви под римскую юрисдикцию. В итальянских копиях дошла корреспонденция царя Ивана-Александра (1331-1371) с Венецией. В ори­гиналах сохранились до наших дней грамота Ивана Асеня II (1218-1241) Дубровнику, договор с этой далматинской республикой, подписанный в 1253 г. царем Михалом II Асенем, и соглашение добруджанского прави­теля Иванко с Генуей (1387). Дошла до нас и краткая грамота правивше­го в 1365-1396 гг. в Видине царя Ивана Срапимира торговцам трансиль­ванского города Брашова.

Из жалованных грамот болгарских царей монастырям сохранились грамоты Ивана Асеня II афонской обители Ватопед, Константина Асеня

214

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

215

(1257-1277) Виргинскому монастырю св. Георгия близ Скопле, Ивана Алек­сандра (1331-1371) - Зографской обители на Афоне и монастырю св. Николая в области Мрака, Ивана Шишмана (1371-1393) - Рильскому и Витошскому монастырям. Часть грамот дошла в копиях, иногда (Виргин­ская грамота) сильно искаженных или даже намеренно фальсифицирован­ных (т.н. Калиманова грамота).

Формуляр болгарских грамот напоминает византийские образцы. Текст открывался введением, иногда весьма пространным, где излагались причины и обстоятельства издания грамоты. Затем следовало изложение сути дела - чаще всего, передачи церкви или монастырю владельческих прав на определенные территории или освобождения уже имеющихся земель и зависимых крестьян от отдельных налогов и повинностей. За­вершали текст грамоты угрозы тем, кто не выполнит царских повелений, дата издания акта, царская подпись с развернутой титулатурой и печать, чаще всего золотая, отчего и грамота называлась «хрисовулом», т.е. зла-топечатником.

Болгарские грамоты изданы русским славистом Г.А. Ильинским и И. Ивановым в «Болгарских древностях из Македонии». В Зографском монастыре на Афоне хранятся два экземпляра из несохранившихся бол­гарских царских грамот, следы древних болгарских актов обнаруживают­ся в некоторых византийских и сербских документах. Так, в комплексе написанных по-гречески грамот монастырям Несебра есть акты, принад­лежавшие Ивану Александру. Плохая сохранность болгарских царских грамот, их крайняя малочисленность дают поводы для дискуссий о под­линности отдельных актов или их точной датировке. Все это делает акту­альной задачу критического издания всех болгарских грамот, включая сле­ды не сохранившихся полностью памятников и упоминания о таковых.

Древнеболгарские литературные памятники

Болгарская литература - древнейшая в семье славянских литера­тур. Своим началом она обязана миссии великих просветителей славян­ства Кирилла и Мефодия, ученики которых к концу IX в. нашли приют в Болгарии. Ее крупнейшие центры - Плиска, Преслав и Охрид - стали первыми очагами переводческой и книжной деятельности, уже в начале X в. подготовившими расцвет древней болгарской литературы, ее «Золо­той век», пришедшийся на правления Симеона (893-927) и его сына Пет­ра (927-971).

Характер и содержание литературной деятельности в это время по­зволяют раскрыть приписки-глоссы, сохранившиеся в поздних списках древнеболгарских текстов. Продолжалась, к примеру, начатая еще Мефо-дием работа по переводу Священного писания. Как свидетельствует за­пись, сохранившаяся в поздних (XVI-XVII вв.) списках с болгарского

оригинала, «Книга Завета Божия... преложися от Гречьска языка с Сло-венскы при князе Болгарстем Семионе сыне Бориши Григорием пресви­тером мнихом... повелением того книголюбца князя Симеона...».

В эпоху Первого Болгарского царства (VII-начало XI в.) появи­лись переводы новозаветных текстов. Сохранились древнеболгарские переводы евангелий в глаголических списках X в. - Ассеманиевом и Зо­графском. Первый памятник был открыт в XVIII в. ватиканским библио­текарем Иосифом Ассемани и поныне сохраняется в Риме. Зографское евангелие в 1860 г. было передано афонскими монахами в дар императо­ру Александру II и хранится в библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина в Петербурге. Еще одно глаголическое евангелие - Мариинское - было привезено с Афона русским славистом В.И. Григоровичем и после его смерти оказалось в библиотеке Румянцевского музея в Москве (ныне -Российская государственная библиотека). Два листа этого кодекса нахо­дятся в Национальной библиотеке в Вене. Древнейшее кириллическое евангелие - т.н. Саввина книга - хранится в Центральном государствен­ном архиве древних актов в Москве. Важное значение имеют также древ­нейшие богослужебные сборники - глаголический Синайский молитвен­ник, до сих пор хранящийся в монастыре св. Екатерины на Синайском полуострове, и кириллический Супрасльский сборник (минея на март ме­сяц), три части которого находятся в библиотеках Любляны, Варшавы и Петербурга.

Корпус переведенной литературы, помимо Писания и богослужеб­ных текстов, пополняли также богословские и философские сочинения «отцов» восточной церкви, византийских писателей IV-IX вв. Так, в на­чале X в. по поручению Симеона был сделан перевод византийского сборника, содержавшего догматические, учительные, исторические и риторические сочинения. В сборник, сохранившийся в древнерусском спи­ске 1073 г., была включена пространная похвала князю Симеону. Памят­ник был открыт в 1817г. К. Калайдовичем и П. Строевым и неоднократ­но воспроизводился фототипическим способом.

У истоков древней болгарской литературы стоит творчество Кли­мента Охридского (ок. 840-916), ближайшего ученика и сподвижника Кирилла и Мефодия. Его деятельность в Болгарии развернулась в Охри-де, куда он был послан в конце IX в. проповедником, а затем стал епи­скопом одной из болгарских епархий в Македонии. Несмотря на споры вокруг атрибуции Клименту ряда произведений, связываемых с его име­нем поздней традицией, можно с уверенностью говорить о его участии в составлении Пространного жития Кирилла, службы и Похвалы апосто­лу славянства. Болгарскому писателю принадлежат многочисленные учи­тельные и похвальные Слова, составленные для прихожан и наставляю­щие их в вопросах православной веры. Они отличались простотой формы и ясностью изложения. Хотя в большинстве сочинений Климента не со­держится сколько-либо конкретной исторической информации, их роль

216

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

217

как источника состоит в том, что они позволяют яснее представить себе процесс распространения христианства в Болгарии, установить особен­ности византийско-славянских культурных взаимоотношений в конце IX - начале X в. Сочинения Климента сохранились в русских списках, древнейшие из которых относятся к ХП-ХШ вв. и были открыты в 40-е гг. XIX в. русским славистом В.М. Ундольским. В Болгарии издано трехтомное собрание сочинений Климента Охридского, куда вошли как несомненно принадлежащие писателю тексты, так и приписываемые ему произведения.

Важны труды еще одного представителя «Золотого века» средне­вековой болгарской литературы - Константина Преславского, ученика св. Мефодия и современника Климента Охридского. Константин жил и работал в Преславе, являясь придворным священником, а затем - епи­скопом столичной епархии. Его крупнейшее произведение - это «Учи­тельное евангелие», сборник проповедей на темы Нового Завета, куда входят также исторические сочинения и «Азбучная молитва» - акростих, каждая строка которого начинается с одной из букв славянской азбуки в алфавитном порядке. Азбучная молитва сохранилась в нескольких десят­ках списков, древнейшие из которых относятся к XII в. Почти все они находятся в российских книгохранилищах, что характерно и для многих других памятников древнеболгарской книжности. Научное издание «Аз­бучной молитвы» в 1974 г. осуществил болгарский ученый К. Куев. Как гласит это древнейшее славянское стихотворное произведение: «Летит ибо ныне и славянское племя, целиком обратясь ко крещению», и в этих словах звучит гордость древнеболгарского книжника приобщением сво­его народа к христианству.

Некоторые авторы относят к трудам Константина Преславского и стихотворное предисловие к Евангелию, т.н. «Проглас», списки которого дошли в сербской редакции XIV в. Однако в настоящее время большин­ство ученых склонны считать автором «Прогласа» самого Константина-Кирилла, просветителя славян.

Основное содержание «Учительного евангелия» составляют про­поведи на евангельские темы, написанные по образцу византийских вос­кресных чтений. В то же время, самостоятельные дополнения Констан­тина позволяют составить более полное представление о духовном обли­ке болгарского общества вскоре после принятия христианства. Констан­тину Преславскому принадлежат и недавно открытые болгарским уче­ным Г. Поповым песнопения в честь христианских праздников. К сожа­лению, пока не осуществлено целостное издание сочинений этого древ­неболгарского писателя.

Одним из самых выдающихся представителей «Золотого века» был Иоанн Экзарх, сподвижник болгарского царя Симеона, занимавший вы­сокое место в церковной иерархии. Ему принадлежат перевод византий­ского богословского трактата «Небеса» (части обширного сочинения Ио­анна Дамаскина «Источник знания») и «Шестоднев» - обширная компи-

ляция из сочинений Василия Великого, Севериана Гевалского и других «отцов» восточной церкви, повествовавших о шести днях творения мира. Иоанн дополнил свой «Шестоднев» обширным предисловием, посвяще­нием Симеону и собственными размышлениями. Так, в шестом Слове труда Иоанна Экзарха имеется красочное описание царского дворца в Преславе: «Когда же некий смерд, или нищий, или странник придут из­далека к башням княжеского дворца, при виде их он дивится и, прибли­зившись к вратам, изумляется и распрашивает; войдя же внутрь и узрев стоящие по обе стороны постройки, отделанные камнем, деревом и крас­ками, а изнутри мрамором, медью, серебром и золотом, не знает он, с чем сравнить их, ибо не видел в своей стране ничего, кроме соломенных хи­жин». Произведение Иоанна Экзарха давало современникам и потомкам образец блестящего стиля в сочетании с глубоким философским содер­жанием. «Красота, - писал Иоанн, - не знает мук, но дает крылья. И как не радоваться, когда, ища, постигает [человек], ради кого солнцем и звез­дами украшено небо, ради кого осыпана земля садами, дубравами и цве­тами, увенчана горами, ради кого разлиты моря и реки, полные воды и рыб; для кого уготован рай...»

Изучение «Шестоднева» Иоанна Экзарха было начато в 1824 г. К. Калайдовичем. Известный по многочисленным спискам русской и сербской редакций, этот памятник многократно публиковался. Древней­ший список (1263) издал в 1879 г. русский ученый А.Н. Попов. Новейшее многотомное издание памятника осуществлено немецкими славистами Р. Айцетмюллером и Л. Садник в 1958-1971 гг.

В переведенном Иоанном Экзархом трактате Дамаскина «Небеса» привлекает внимание трактовка болгарским книжником принципов пере­водческого мастерства. По мнению Экзарха, перевод не должен быть рабским, формальным: его задача - сохранить и в точности передать со­держание оригинала: «Да и как можно в точности передать нечто одина­ковыми словами, сохраняя те же начертания или бессмысленные для чи­тателя письмена с их сочетаниями в слове и обходя стороной сложенный в них смысл, но слушая только то, что слетает с губ и шумит в ушах?» «Небеса» в переводе Иоанна Экзарха известны по многим спискам пре­имущественно русской редакции. Наиболее древний из них - XII в. -опубликован в 1878 г. А.Н. Поповым.

Произведения древнеболгарских писателей конца IX - начала X в. положили начало широкому развитию книжности, в рамках которой по­степенно выделялись историографическая и житиеписная традиции, по­лемические и апокрифические сочинения, являющиеся важными источ­никами по средневековой болгарской истории.

Полемические сочинения. Полемические произведения появля­ются еще в ранней болгарской книжности. На рубеже IX-X вв. был создан трактат Черноризца Храбра «О письменах». Это - страстная апология

218 Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.) 219

славянской письменности, созданной Кириллом и Мефодием, направлен­ная как против тех, кто оспаривал саму правомерность ее существования, так и против сторонников «модернизации» на основе греческого письма. Храбр прослеживает историю славянской письменности, сопоставляя ее с развитием греческой, он подробно рассматривает и опровергает аргумен­ты своих противников. «Славянские буквы не были созданы Богом, как, например, еврейские, латинские или греческие»,- утверждали оппоненты Храбра. Черноризец, обнаруживая блестящую образованность и владение искусством спора (на этом основании отдельные ученые считают имя Храбр псевдонимом, за которым скрывался сам болгарский царь Симе­он), доказывает, что и священные азбуки рукотворны, более того, их со­ставители - язычники, в то время, как отцы славянской письменности -святые братья Кирилл и Мефодий. Сам процесс создания письменности у других народов был длителен и сложен, а славянским апостолам божест­венный промысел помог справиться с этой задачей быстро и своими си­лами, и даже перевести на славянский язык Писание. Для решения же аналогичной задачи грекам в свое время потребовались усилия семидеся­ти человек.

По словам Храбра, вначале язычники-славяне «писали чертами и резами», затем «без устроения» использовали греческое и латинское письмо, и лишь обретя истинную веру, получили через Кирилла и Мефо-дия свои буквы. Автор отмечает, что это произошло «во времена Михаи­ла, царя греческого, и Бориса, князя Болгарского, и Ристипы, князя мо­равского, и Коцела, князя блатенского, в лето же от создания сего мира 6363-е», т.е. в 855 г. Самый ранний древнерусский список сочинения Черноризца Храбра был опубликован в 1824 г. К.Ф. Калайдовичем. Со­временное научное издание памятников принадлежит болгарскому уче­ному К. Куеву. На русский язык памятник перевел и снабдил подробны­ми комментариями Б.Н. Флоря.

Проблема авторства памятника, как и вопрос о том, какую славян­скую азбуку - глаголицу или кириллицу - имеет в виду Храбр и как соот­носится приводимая им дата создания славянской письменности с дан­ными других памятников, относящими это событие к 863/64 гг., посвя­щена обширная литература. Современное состояние проблемы позволяет отдать предпочтение версии, что автор «Сказания о письменах» - само­стоятельная фигура в истории древнеболгарской книжности, защитник чистоты первоначальных кирилло-мефодиевских традиций, связанных с употреблением глаголицы, а дата, приводимая в его трактате, опирается на собственные, не совсем точные представления автора о хронологии событий, завершившихся созданием славянской письменности, и не мо­жет быть основанием для удревления традиционной датировки (863).

Значительная полемическая литература, как переводная, так и ори­гинальная, возникла в Болгарии начиная с первых десятилетий X в. в свя­зи с распространением еретических учений и прежде всего, возникшего в

правление Петра (927-971) богомильства. В поздних латинских перево­дах XII-XIII вв. до нас дошел богомильский катехизис - краткое изложе­ние еретических положений - известный как «Тайная книга». Гораздо более обширную информацию о богомильстве можно почерпнуть из ан­тиеретического трактата Козьмы Пресвитера «Беседа на новопоявив­шуюся ересь Богумила». Это сочинение также сохранилось в поздних списках, в основном русской редакции XV-XVI вв., что порождает в нау­ке споры о датировке «Беседы». Большинство исследователей склонно относить памятник к середине - второй половине X в., хотя есть и по­пытки датировать его XIII в. и связывать с уже упоминавшимся «Сино­диком болгарской церкви», принятым в 1211 г. на антибогомильском со­боре в Тырнове.

«Беседа», написанная в форме обращенной к монахам и прихожа­нам проповеди, как бы распадается на две части. В первой Козьма обли­чает еретиков, критикуя их положения с помощью ссылок на священные тексты. Изложение обнаруживает близкое знакомство автора с идеологи­ей и практикой богомилов. Он вначале приводит еретические догматы, а затем подвергает их критике, что позволяет составить достаточно полное представление о богомильстве. Козьма говорит о происхождении ереси, описывает источники и обстоятельства ее возникновения, представляет взгляды богомилов на сотворение мира, согласно которым все видимые мирские вещи возникли как результат деятельности младшего божества -Сатанаила - дерзко выступившего против Творца и ставшего его полно­правным соавтором в создании всего сущего. Козьма подчеркивает, что богомилы отрицали церковные обряды, символику и иерархию. «Как мо­жете вы говорить, - упрекает он богомилов, - что причастие и святые таинства не сотворены Богом, хулить иереев и все чины церковные, звать православных священников слепыми фарисеями и лаять на них, как со­баки на всадника?» Особенно живописует Козьма антиобщественный и антигосударственный характер богомильского учения, утверждая, что «они учат своих последователей не повиноваться господам, хулят бога­тых, царя ругают, ненавидят старейшин, укоряют боляр, считают бого­противными слуг царских и каждому рабу не велять работать на своего господина». На этих словах источника основано укоренившееся в науке представление о резком антифеодальном характере богомильства, но в дан­ном случае следует учитывать и крайнюю тенденциозность трактата, содер­жащего и некоторые малоправдоподобные характеристики богомильства.

Во второй части своего сочинения Козьма обращается со словами порицания к монахам, священнослужителям и мирянам, сетуя на всеоб­щее падение нравов и рисуя пути избавления от пороков через строгое следование христианским канонам. Здесь представлена яркая картина болгарского общества «в дни ратных бед», когда войны и усиление соци­альных противоречий породили острые общественные конфликты, раз­лад в среде духовенства, бегство крестьян из своих сел и т.д.

220

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

221

«Беседа» была открыта в 30-е гг. прошлого века русским ученым П. Строевым и впервые опубликована в 1857 г. хорватским исследовате­лем И. Кукулевичем-Сакцинским. Наиболее ценное современное издание принадлежит петербургскому слависту Ю.К. Бегунову (1973).

Исторические сочинения. Корни средневековой болгарской ис­ториографии уходят в глубокую древность. Краткие записи о происшед­ших событиях известны еще из каменных надписей и заметок на полях первых древнеболгарских рукописей. В числе древнейших памятников болгарской книжности были и более обширные, нежели летописные за­писи, хронографические компиляции, включавшие изложение событий всемирной истории, христианские легенды, сведения естественнонаучно­го характера. Будучи предназначены для занимательного чтения, хроно­графы являлись одновременно историографическими и литературными памятниками.

В составе одной из древнейших хронографических компиляций дошел до наших дней т.н. «Именник болгарских ханов», открытый и опубликованный А.Н. Поповым в 60-е гг. XIX в. Памятник сохранился в трех древнерусских списках XV-XVI вв. В новейшее время его критиче­ские издания предпринимались М.Н. Тихомировым, И. Богдановым и М. Московым. Именник одновременно может быть причислен и к генеа­логическим, и к историографическим памятникам. В нем содержится пе­речень первых правителей языческой Болгарии - ханов - и краткие со­общения о пришедшихся на время их правлений событиях. Даты приво­дятся по древнетюркскому летоисчислению, принятому у протоболгар и основанному на двенадцатилетнем цикле, годы которого обозначаются именами животных. Ряд болгарских ханов открывает легендарный Ави-тохол, которого отдельные исследователи отождествляют с гуннским вождем Аттилой. Заканчивается перечень именем хана Ирника (766). Имеются в источнике и некоторые этнографические сведения. В компо­зиционном построении «Именника» есть особенности: специально выде­лены и обобщены сведения о первых пяти болгарских правителях, воз­главлявших болгар еще до их перехода через Дунай. Подчеркнутое вни­мание проявил неизвестный составитель памятника к основателю Бол­гарского государства хану Аспаруху. Указываются в «Именнике» и све­дения о принадлежности ханов к тому или иному протоболгарскому ро­ду. В то же время, несмотря на многолетние дискуссии вокруг памятника, исследователи и по сей день не могут придти к определенным выводам относительно первоначального облика «Именника», языка, на котором он был написан и его предназначения. Можно лишь предполагать, что в X в. памятник был использован для составления хронографа, включавшего переводы библейских книг, ранневизантийских исторических сочинений и другие тексты и сохранившегося в составе т.н. Еллинского летописца первой редакции - русского хронографического свода XIV в.

Еще один источник может быть причислен к кратким хронографи­ческим сочинениям. Это «Историкии», входившие в состав уже упоми­навшегося нами «Учительного евангелия» Константина Преславского. Они представляют собой краткий справочник основных событий миро­вой истории с датами и восходят к аналогичным византийским сочинени­ям. Опираясь на сведения последних, Константин Преславский попытал­ся познакомить своего читателя и с событиями болгаро-византийских отношений начала IX в.

Число древнеболгарских хроник пополняет открытый в начале нашего столетия русским ученым Н.В. Степановым «Краткий летопи­сец» в составе упоминавшегося выше «Изборника» царя Симеона, сохра­нившегося в русском списке 1073 г. В основу «Летописца» положены также византийские образцы, в частности, «Краткая хроника» константи­нопольского патриарха Никифора (IX в.). Болгарский автор перевел только часть «Хроники» Никифора, снабдив ее новым заглавием.

В XI-XII вв. историческим сюжетам посвящаются несколько апокрифических сочинений, возникших в болгарских землях в услови­ях византийского владычества. Традиция составления апокрифов, т.е. неканонических, не включенных в официально признанный корпус хри­стианских текстов произведений на сюжеты св. Писания, в Болгарии вос­ходит к X в. и начинается с переводов византийских апокрифических произведений. К числу наиболее древних апокрифов, имевших хождение в Болгарии, принадлежали рассказы о сотворении мира, об Адаме и Еве, о других ветхозаветных героях, об Иисусе и Богородице. Известны были апокрифические евангелия и апостольские деяния. Это легендарные, жи­вые, насыщенные легендарными и даже фольклорными образами повест­вования, весьма отличающиеся от канонических книг. Создавались в Болгарии и новые апокрифические тексты. Если сюжет первого известно­го нам такого памятника - «Повести о крестном древе» Пресвитера Ие­ремии (X в.) разрабатывает библейский сюжет и лишь опосредованно отражает современную ему болгарскую действительность, то с XI в. вни­мание неизвестных сочинителей болгарских апокрифов привлекают прошлое, настоящее и будущее своей страны. Так, в «Болгарской апок­рифической летописи» XI в., написанной в форме популярного апокри­фического «видения пророка Исайи», события реальной истории болгар от их прихода на Балканы до пребывания под властью Константинополя переплетаются с легендарными сюжетами и пророчествами. Перед гла­зами Исайи проходит вся история Болгарии: переход через Дунай и осно­вание Аспарухом Болгарского государства, строительство крепостей и войны с Византией, крещение болгар и расцвет Болгарского царства в X в. Прошлое Болгарии идеализировано: «Когда царствовал царь Симе­он, вот сколько дани взимал он со всей земли своей: моток пряжи, ложку масла и яйцо в год». Особенно благосклонна «Апокрифическая лето­пись» к последнему преславскому государю Петру: «В дни и лета святого

222

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

223

Петра, царя болгарского, было изобилие всего, сиречь пшеницы и масла, меда, молока и вина, и ломились закрома от всяческих даров Божьих...».

Аналогичный «Апокрифической летописи» характер носят еще три памятника, созданных в эпоху византийского владычества, - еще од­но «Видение Исайи» и «Видение» и «Толкование», приписанные их создателями пророку Даниилу. Апокрифы исторического характера со­ставлялись и позднее - в XII в. возникла т.н. «Солунская легенда», или «Успение Кириллово» о создании Кириллом славянской письменности и «Пандехово сказание» - легендарная интерпретация сложных событий балканской истории конца XII - начала XIII в.

Историографическая традиция XIII-XIV вв. сохранилась до наших дней в виде малочисленных и разрозненных отрывков. Следы летописа­ния этого времени улавливаются в некоторых глоссах рукописей Второго Болгарского царства, во включенных в состав Синодика болгарской церкви исторических рассказах о соборе 1211 г. и о восстановлении Бол­гарской патриархии, в поминальных записях болгарским царям, в от­дельных сюжетах о событиях XIII-XIV вв., попавших в жития, и др.

Летописью, хотя и своеобразной, можно назвать добавления к бол­гарскому переводу византийской хроники Константина Манассии, сде­ланному в Тырнове в середине XIV в. Сама хроника Манассии, написан­ная в XII в., в увлекательной форме, рифмованным слогом излагала со­бытия от сотворения мира до конца XI в. Это было далеко не первое ви­зантийское историческое сочинение, переведенное в Болгарии - еще с X в. здесь была известна хроника Иоанна Малалы (VI в.), затем болгар­ские читатели познакомились с хроникой Георгия Амартола (IX в.), а в XIV в. были переведены обширные сочинения Симеона Лагофета (XI в.) и Иоанна Зонары (XII в.). Однако если при переводах остальных визан­тийских хроник болгарские книжники ограничивались отдельными по­правками и разъяснениями в тексте, то в состав сборника, куда вошла хроника Манассии, был включен целый ряд летописных заметок, опи­равшихся как на византийские источники (прежде всего, хронику Зона­ры), так и на не дошедшие до нас местные материалы. Вместе они соста­вили краткое самостоятельное сочинение по болгарской истории, в одном из списков - Ватиканском - проиллюстрированное 18 миниатюрами (все­го их в этом списке 69). Сохранились три списка болгарской редакции хроники Манассии, включающие эти дополнения. По древнейшему Мос­ковскому списку XIV в. памятник издан в 1988 г. болгарскими и русски­ми учеными И. Дуйчевым, М. Салминой и О. Твороговым.

Описание событий болгарской истории начинается в дополнениях к хронике Манассии с прихода протоболгар на Балканский полуостров и их первых нападений на византийские владения в начале VI в. В другой записи говорится, что при императоре Константине VI в 681 г. «болгары (протоболгары.- Л.Г.} переправились через Дунай и, победив греков, от­няли у них землю, где живут и поныне...». Описаны в добавках болгаро-

византийские войны IX-X вв. и походы на Балканы киевского князя Свя­тослава. «Дважды за два года царь Никифор наводил Святослава на бол­гар»,- отмечает неизвестный автор. Особое внимание уделяет он ключе­вым эпизодам в болгаро-византийских войнах конца X - начала XI вв., закончившихся покорением Болгарии, пишет о византийских императо­рах Иоанне Цимисхии, который «взял Преслав и захватил все царские знаки, а самого болгарского царя Бориса увел в Царьград», и о Василии II Болгаробойце, что «пленил бесчисленное множество болгар и люто раз­бойничал, ибо, разбив царя Самуила, ослепил пятнадцать тысяч болгар, оставив на каждую сотню одного одноглазого, и послал их к царю Са­муилу. Тот, увидев их, умер от горя.». Перевод хроники Манассии с бол­гарскими добавками - самый значительный из памятников средневековой болгарской историографии.

Завершает список исторических сочинений, созданных в средневе­ковой Болгарии т.н. Анонимная хроника начала XV в. Этот памятник, открытый в конце XIX в. румынским славистом И. Богданом, вызвал в науке споры относительно его происхождения и принадлежности. Как показал болгарский ученый И. Тютюнджиев, эта летописная компиляция, несомненно, связана с болгарской историографией XIII-XIV вв. и, воз­можно, является частью более обширного хронографического свода. Собственно хроника уделяет лишь косвенное внимание событиям бол­гарской истории. В центре внимания ее составителей - завоевание Бал­канского полуострова османами и сопротивление им со стороны южных славян и греков. Изложение опирается на различные не дошедшие до нас источники, но изобилует хронологическими и фактическими ошибками. Среди упоминаемых в хронике событий болгарской истории особенно важны смерть царя Ивана Александра и гибель его сыновей в первых сражениях болгар с османами, воцарение Ивана Шишмана и выдача его сестры Тамары замуж за турецкого султана Мурада, антиосманское со­противление болгар и гибель Ивана Шишмана в последних битвах с тур­ками. Изложение других событий доходит до 1414-1417 гг.

На протяжении X-XIV вв. большую роль в фиксации историче­ских фактов играли глоссы на полях и в тексте рукописных памятников. При отсутствии цельных летописных сочинений их значение представля­ется первостепенным. Особенно важны приписка монаха Тодора Дуксова к переводу антиеретического трактата Афанасия Александрийского (907), содержащая богатую информацию о деятельности князя Бориса, его сына Симеона, Константина Преславского; запись в Сверлижском евангелии 1279 г., упоминающая имя предводителя крестьянского восста­ния 1277 г. Ивайла; похвала царю Ивану Александру в переписанной для него в 1337 г. Псалтыри; приписка афонского монаха Исайи о битве с османами на р. Марице в 1371 г.; глосса в переписанной в 1393 г. Триоди о падении болгарской столицы Тырнова.

Жития и похвальные слова. Ценная историческая информация

224

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

225

содержится в агиографических памятниках, посвященных почитаемым в Болгарии святым. Уже в X в. были написаны жития учеников Кирилла и Мефодия - Климента и Наума, работавших после изгнания из Великой Моравии в Охриде. Житие Наума Охридского дошло до нас в позднем списке XV в., а древнейшее житие Климента Охридского не сохрани­лось. Однако последнее легло в основу греческого жития Климента, написанного в XII в. архиепископом Феофилактом Охридским. В свою очередь, на его основании создал в XIII в. свое житие Климента еще один охридский архиепископ - Димитрий Хоматиан, а его произведение было переведено на болгарский язык и получило распространение во Втором Болгарском царстве. Жития Наума и Климента повествуют, в част­ности, о деятельности учеников Кирилла и Мефодия в Болгарии и о церков-но-культурной политике Бориса и Симеона в конце IX - начале X в.

В X в. создается цикл рассказов о чудесах св. Георгия, допол­няющий византийский оригинал болгарскими сюжетами. Один из них, «Чудо о болгарине», содержит интересные сведения о состоянии болгар­ского общества в первые десятилетия после принятия христианства и болгаро-венгерских войнах в правление Симеона. Ко второй половине X в. относится возникновение в болгарских землях культа местного свя­того - Иоанна Рильского. Древнейшее житие этого святого также не со­хранилось, но о нем можно судить по т.н. Народному житию, созданно­му не ранее XII в. и основанному, помимо старых житийных текстов, на устных преданиях. Несмотря на преобладание мистических тенденций, житие включает упоминания и о конкретных местах и событиях, напри­мер о встрече подвижника с болгарским царем Петром.

С XIII в. житийные тексты дополняются краткими рассказами о пе­ренесении мощей святых в Тырново, где в конце XII - начале XIII в. ока­зались останки не только Иоанна Рильского, но и св. Параскевы-Петки, св. Феофано, св. Филофеи, св. Михаила Воина и других чтимых на право­славном Востоке святых. Рассказы о перенесении мощей содержат множест­во конкретных сведений по истории Болгарии этого времени - походах болгарских царей, облике болгарской столицы Тырнова, столичном ду­ховенстве и т.д. Создаются и жизнеописания новых подвижников. Так, в сборнике кратких житий XIII в. - Прологе - до нас дошло житие совре­менника Ивана Асеня II тырновского патриарха Иоакима.

Расцвет агиографического жанра в Болгарии связан с деятельно­стью Тырновской литературной школы XIV вв. и ее крупнейших пред­ставителей - патриарха Евфимия и его ученика Григория Цамблака. Евфимий был выходцем из столичной знати, получил великолепное обра­зование на родине и в Византии - в Константинополе и на Афоне, а в 1375 г. стал патриархом болгарской церкви. Еще до этого, вернувшись на родину из Византии в начале 70-х гг. XIV в. активным приверженцем религиозно-философского учения исихазма, Евфимий основал вблизи Тырнова монастырь св. Троицы, ставший крупнейшим культурным

центром. При монастыре велась переписка книг - Евфимий пытался вер­нуть болгарскому православию изначальную чистоту, исправив богослу­жебные тексты по греческим оригиналам и приблизив нормы литератур­ного языка к кирилло-мефодиевским образцам. Им был составлен об­ширный цикл агиографических произведений, посвященный местным и чтимым в Болгарии святым. Сам Евфимий принял в реформе литургии и агиографии активнейшее участие, составив на основе старых текстов об­новленные жизнеописания и похвалы святым болгарской церкви, под­черкнув в них аскетические идеалы исихазма и придав изложению осо­бенно возвышенные черты через специфический стиль, названный со­временниками «плетением словес».

Так, в житии св. Иоанна Рильского, написанном Евфимием, можно обнаружить следы прежних сказаний об этом болгарском святом, текстов старых агиографических памятников. В то же время, это - инте­ресное и оригинальное сочинение, насыщенное многими драгоценными черточками исторического повествования. Сообщается, например, что «родители сего благочестивого были благочестивы во всем, родом - бол­гары, а появились на свет и выросли в селе, называемом Скрино, что в Средецкой области. Сей же город Средец один из славных и замечатель­ных городов в европейских пределах». Евфимий писал свои сочинения в ту пору, когда часть болгарских земель уже была захвачена османами, и его герой - отшельник X века - наделен чертами патриота и мудрого го­сударственного мужа, дающего советы царю Петру, как распорядиться богатствами: «Следует тратить их не на удовольствия, а на оружие и вой­ско». «Валяйся в ногах твоей матери церкви! Усердно припадай на коле­ни и склоняй голову перед ее первопрестольником!» - так передает сво­им читателям Евфимий напутствие святого болгарскому государю.

Ценным историческим источником является принадлежащее перу Евфимия житие Иллариона, епископа болгарского города Меглен, руко­положенного в 1134 г. византийским архиепископом Охрида Евстафием. Описывая в последней четверти XIV в. события более чем двухвековой давности, Евфимий опирался на краткое (проложное) житие Иллариона, написанное вскоре после смерти епископа его учеником Петром, и попу­лярное антиеретическое сочинение византийского писателя XII в. Евфи­мия Зигавина «Догматическое всеоружие». По форме сочинение Евфи­мия Тырновского напоминает византийские образцы: налицо три состав­ные части рассказа, обязательные для такого рода сочинений - введение, содержащее рассуждения на темы христианской морали, жизнеописания святого и восхваления его памяти. Ценным источником по болгарской истории его делает обилие конкретных деталей, хотя и соседствующих с догматической риторикой и мистическими моментами. Главная задача Иллариона как христианского подвижника - его ожесточенная борьба против манихейской, армянской и богомильской ересей, распространив­шихся в болгарских землях в эпоху византийского владычества: «Ереси

226

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

227

манихейская, и армянская, а еще и богомильская колдовством и нагово­рами... развращали православных и расхищали паству, как некий дикие звери». Житие подробно описывает прения Иллариона с представителями первых двух ересей. Епископ разоблачил манихеев, видевших в земле творения дьявола: «И как можете вы говорить, что Бог создал только не­беса, а земле и всему, что на ней, приписываете иного творца? А ведь иные из вас небо и все на нем сотворенное объявляют вражьим созданием!».

Борьба с богомильством описана в житии более скупо, разверну­тых описаний прений Иллариона с богомилами в тексте нет, хотя на его основании и можно заключить, что именно борьба против этой ереси бы­ла наиболее тяжела и не привела, как в первом случае, к поголовному раскаянию еретиков. Евфимий сообщает любопытные подробности о том, как византийский император Мануил I Комнин (1143-1180) сам едва не попал под влияние еретических учений. Завершает житие Иллариона рассказ о перенесении его мощей в Тырново при царе Калояне (1197-1207).

Перу Евфимия принадлежит и жизнеописание популярной в Бол­гарии святой Параскевы-Петки, считавшейся небесной покровительни­цей Тырнова и всего Болгарского царства. В житие включен подробный рассказ о перенесении в болгарскую столицу мощей святой в XIII в., ко­гда Иван Асень II «занял всю македонскую землю Сер, да еще и всю Афонскую, или, точнее сказать, Святую гору и, кроме того, славный го­род Солунь и всю Фессалию, и Триволию, именуемую Сербией, и Дал­мацию, и державу, называемую Арбанасской, до самого Драча. И поста­вил в этих землях святых и благочестивых епископов и митрополитов, о чем явственно свидетельствуют его высочайшие хрисовулы, хранимые в святой Святогорской Лавре и в Протате». Евфимий сообщает, что мощи св. Параскевы в болгарскую столицу сопровождали преславский епископ Марко, а встречали сам Иван Асень II с царицей Анной и вельможами, а также болгарский патриарх Василий «с церковным причтом и бесчислен­ными толпами народа». Особенностью сочинений Евфимия является ве­ликолепный литературный стиль. Вот его похвала св. Параскевы: «Ты -болгарская красота, заступница и хранительница! Тобой величают себя наши цари! Твоим заступничеством все воюющие против нас воспрепятст-вуются! Тобою земля наша утверждается и одерживает светлую победу!».

Сочинения ученика Евфимия Григория Цамблака (60-е гг. XIV в. -1420 г.) идейно и стилистически выдержаны в традициях тырновской школы. Помимо характерных риторических приемов и следования кано­нам византийской агиографии, их отличает обилие конкретно-исторических сведений, делающее сочинения Цамблака важнейшим ис­точником по истории Болгарии конца XIV в. Цамблак продолжил напи­санное Евфимием житие св. Петки ярким и насыщенным историческими подробностями рассказом о перенесении ее мощей из Тырнова в Видин, а затем в Сербию в конце XIV в. Самое важное среди сочинений Григо­рия - его Похвальное слово Евфимию Тырновскому, произведение, на-

сыщенное патриотическими мотивами, ярко рисующее жизнь и деяния последнего главы тырновской церкви. Писатель подробно останавливает­ся на книжно-просветительской деятельности Евфимия, уделяя большое внимание и еретическим движениям, распространявшимся среди жителей болгарской столицы в тревожной обстановке надвигающегося османско­го нашествия. Школа Евфимия в монастыре св. Троицы «привлекала множество людей не только болгарского рода.., но и от всех стран - на север до Океана и на запад до Иллирика». В отношении Цамблака к Ви­зантии просматривается некая двойственность, объясняемая перипетиями церковно-политической борьбы в православном мире в конце XIV в. Так, упрекая за «ненасытное златолюбие» византийского императора Иоан­на V Палеолога, Григорий противопоставляет ему «константинопольских любомудрых мужей» - как и болгарский патриарх, являвшихся сторон­никами исихазма. Труд Цамблака отличает яростная и непримиримая антиосманская направленность. К числу наиболее ярких его страниц от­носится рассказ об осаде и взятии Тырнова турками, о героическом пове­дении Евфимия, не склонившегося перед иноземными поработителями, о его изгнании из Тырнова. «Есть ли что-либо горше изгнания и разлуки с родными, когда воспоминания об отечестве и близких жалом пронзают сердце!» - восклицает автор, сам испытавший горечь расставания с за­воеванной османами родиной.

Цамблаку пришлось жить и работать в Валахии и в Молдавии, в Сербии и на Руси, но болгарские сюжеты не исчезают и из тех его произ­ведений, что посвящены другим странам. Так, в житии сербского царя Стефана Дечанского Григорий осуждает былые раздоры между болгара­ми и сербами, а в надгробном слове митрополиту всея Руси Киприану описывает болгарскую столицу времен своей юности, когда знаменитый подвижник проезжал через Тырново по пути в Константинополь.

Григорий Цамблак - историк последних драматических десятиле­тий истории Болгарского царства. В основе его произведений лежат не только собственные впечатления, но и иные исторические свидетельства. Так, он сообщает читателям, что пользовался рассказами монахов Сту­дийского монастыря в Константинополе, афонской Лавры св. Афанасия и других святогорских иноков. Автор весьма ответственно относится к сво­ей работе историка, напоминая, а иногда и клятвенно заверяя, что все сообщаемое им достоверно и истинно.

Большинство сочинений Евфимия изданы в начале XX в. австрий­ским славистом Э. Калужняцким, а в современном болгарском переводе опубликовано К. Ивановой. Наследие Цамблака публикуется в Болгарии отдельными книгами - в 1971 г. издано «Похвальное слово Евфимию», а в 1983 г. - «Житие Стефана Дечанского». Надгробное слово Киприану, сохранившееся лишь в одном русском списке XVI в., опубликовано в 1872 г. архимандритом Леонидом, а в 1958 г. - болгарским ученым Б. Ангеловым.

228

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

229

Отдельные сведения о политической и культурной истории Болга­рии в конце XIV в. содержатся в произведениях позднего представителя Тырновской школы - Константина Костенецкого, продолжавшего ее традиции в Сербии в начале XV в. В «Житии Стефана Лазаревича», сербского деспота (1389-1427) при дворе которого он жил, Константин рисует яркую картину битв балканских народов с турками в конце XIV в. Его перу принадлежит также единственный сохранившийся до наших дней грамматический и педагогический трактат, написанный в право­славном южнославянском мире - «Разъясненное сказание о письменах», где раскрываются некоторые стороны деятельности Тырновской школы. Сочинения Константина изданы в 1986 г. болгарскими учеными К. Куевым и Г. Петковым.

Иностранные источники по истории Болгарии

Уже упомянутая выше скудость источниковой базы местного про­исхождения придает особое значение иностранным свидетельствам по истории средневековой Болгарии. Без их помощи невозможно составить даже фактологический ряд событий болгарского прошлого от основания раннефеодального государства до его окончательного покорения османа­ми. Например, о крупнейшем в истории средневековой Болгарии кресть­янском восстании под руководством Ивайла из источников местного происхождения упоминает лишь одна глосса в евангелии, переписанном в г. Сверлиге, в то время как на основе повествований византийских ис­ториков Григория Пахимера и Никифора Григоры, а также сведений по­эмы Мануила Фила «О подвигах Михаила Главы» можно достаточно подробно восстановить общую картину событий. Вообще ни единой строкой не отмечен в сохранившихся болгарских письменных источни­ках полусамостоятельный правитель Родопской области в XIV веке Момчил - одна из ключевых фигур болгаро-византийско-турецких взаи­моотношений того времени, чья деятельность нашла освещение в визан­тийских, сербских и османских свидетельствах.

Наиболее обширную и подробную информацию о средневековой Болгарии сохранили византийские источники. Причины этого следует видеть в общности исторических судеб Византийской империи и воз­никшего в конце VII в. на подвластной ей территории Болгарского госу­дарства. Оказавшись в пределах веками формировавшейся культурно-исторической среды Балканского полуострова, Болгария с принятием христианства от Константинополя входит в восточноправославную общ­ность, основанную на идейно-культурных и государственно-политичес­ких традициях Византии. Ее временная интеграция в этнополитический организм империи в XI-ХП вв. еще более усилила черты общности, кото­рые продолжали сохраняться и развиваться в XIII-XIV вв.

Византийские исторические сочинения

Историки связывают образование Болгарского государства с дого­вором между ханом протоболгарской орды Аспарухом и византийским императором Константином IV Погонатом (681). Это событие нашло яр­кое и подробное отражение в хронике Феофана Исповедника (ок. 752-818). Ее автор, выходец из столичной чиновной знати, успешно начал во­енную карьеру, но неожиданно прервал ее и принял постриг. В монаше­стве Феофан прославился благочестием и верностью почитанию икон, за что дорого заплатил заточением в тюрьму и ссылкой, ускорившими его кончину. Феофан был противником официальной в то время доктрины иконоборчества, что и наложило сильный отпечаток на его сочинение в части описания деяний императоров-иконоборцев. Отсюда - его повы­шенный интерес к неудачным для византийцев битвам с болгарами, при­чиной поражений в которых историк считал отступничество константи­нопольских василевсов от истинного православия. Для описания далеких от него событий конца VII в. хронист использовал сведения не сохра­нившегося Великого Хронографа и другие ныне утраченные византий­ские источники. Его информация о происхождении болгар, их появлении на Балканском полуострове, совместной со славянами борьбе против им­перии уникальна и насыщена фактами. Сочинение Феофана, заканчи­вающееся 813 г., является основным источником по истории раннесред-невековой Болгарии. В описании близких к нему по времени и современ­ных событий Феофан откровенно пристрастен. Он прямо издевается над императором Константином V (741 / 742 гг.), доверившимся болгарскому хану Телеригу и выдавшим ему своих агентов в Болгарии, не без злорад­ства описывает поражения императора Никифора I (802-811), неудачно воевавшего с болгарами и погибшего в битве с болгарским ханом Кру-мом в балканских ущельях 26 июля 811 г.

Роковая битва, где погибли император и вся его армия, вызвали большой отклик у современников. Это событие подробно описано в от­рывке не сохранившейся целиком анонимной византийской хроники за 811-820 гг. и в восходящем к этой хронике Ватиканском анонимном рассказе. Оба источника повествуют о военной стратегии болгар, отме­чают высокую степень их боевого искусства.

В части до 769 г. материал хроники Феофана дополняет сочинение его современника, константинопольского патриарха Никифора, чьи иконопочитательные воззрения, однако, в меньшей, чем у Феофана, сте­пени сказались на оценках императоров-иконоборцев и их политики. «Бревиарий», т.е. краткая хроника Никифора содержит более подробные сведения о ранней истории болгар и их взаимоотношениях с другими кочевыми народами.

Сочинение Феофана оказало глубокое воздействие на всю после­дующую византийскую историографию. В качестве его продолжателей в

230

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

231

IX-X вв. выступают сразу несколько византийских авторов. Первым из них был Георгий Монах, известный еще под прозвищем Амартол (грешник). Его сочинение охватывает период «от сотворения мира» до 842 г. и в описании последнего тридцатилетия опирается на достоверные, современные событиям материалы и личные впечатления автора. Хрони­ку Амартола, в свою очередь, продолжали и дополняли в X-XI вв., а не позднее XI в. перевели на славянский язык. Влияние Амартола ощущает­ся в древнеболгарских исторических сочинениях, как и в начальной рус­ской летописи. Аналогична судьба хроники другого продолжателя дела Феофана - Симеона Логофета (о личности автора и греческом первооб­разе текста в науке ведутся споры), также переведенной на славянский язык в XIV в.

Наиболее фундаментальным и достоверным из продолжений хро­ники Феофана является анонимное сочинение, вышедшее в середине X в. из окружения византийского императора Константина VII Багрянородно­го - т.н. Хроника продолжателя Феофана, которая доводит события до 961 г. Сопоставление данных этой хроники со сведениями Георгия Амар­тола и Симеона Лагофета, отличающихся склонностями к художествен­ному вымыслу, авантюрным повествованиям и легендарным сюжетам, дает возможность восстановить достаточно полную и достоверную кар­тину царствования болгарского государя Симеона Великого (893-927), а также значительную часть событий правления его сына Петра (927-970).

Известия продолжателя Феофана о Болгарии, обрывающиеся на начале 60-х гг. X в., продолжает хроника Льва Диакона. В отличие от других компиляций своего времени это сочинение основано на личном опыте и впечатлениях автора, придворного клирика императора Васи­лия II, сопровождавшего его в неудачном походе против болгар в 986 г. Видимо, это повлияло на отношение хрониста к императору, которого он невыгодно противопоставляет предшественникам - победоносным в бит­вах с болгарами Никифору II Фоке и Иоанну Цимисхию. Их успешные войны с болгарами в 60 - 70-е гг. X в., походы на Балканы киевского кня­зя Святослава оказываются в центре внимания автора, хотя сами болгары и их страна остаются для него лишь фоном, на котором развиваются судьбоносные для империи события.

Информация Льва Диакона о Болгарии середины - второй полови­ны X в. почти не касается ее внутреннего положения и устройства. Этот пробел в известной степени восполняют сочинения императора Кон­стантина VII Багрянородного (945-969). Их трудно отнести к истори­ческим сочинениям безоговорочно, скорее, это - политические трактаты, обильно снабженные историческим материалом. В главном из них, «Об управлении империей» император приводит историко-географические сведения о болгарах, а в сочинении «О фемах» сообщает о важнейших событиях болгаро-сербских отношений эпохи Симеона. Исключительно важное значение имеет материал о политической системе средневекового

болгарского государства, содержащийся в трактате «О церемониях ви­зантийского двора», где перечисляются высшие должностные лица Бол­гарского царства. Сообщаемые Константином сведения позволяют су­дить о месте Болгарии в системе отношений Византии с сопредельными странами и народами. Если написанное в конце IX в. на аналогичную тему сочинение константинопольского церемониймейстера Филофея «Клиторологий» помещает болгар среди варваров-союзников империи, трактат Константина представляет болгарского царя «духовным сыном императора» и «богопоставленным владетелем».

Ценная информация о законодательстве болгарского хана Крума, содержащая наряду с легендарными сведениями пересказ отдельных за­коноположений, сохранилась в составе византийского энциклопедиче­ского сборника «Суда», также возникшего в окружении Константина Багрянородного в середине X в. и вобравшего значительный историогра­фический материал.

Группу специфических источников составляют богато насыщен­ные историческими сведениями военно-теоретические трактаты, ши­роко распространенные в Византии в VII-X вв. Крупнейшим из них явля­ется «Тактика» императора Льва VI (886-912), где приводятся сведения о военных обычаях болгар, по мнению автора, очень схожих с венгер­скими. Более подробен в описании военного искусства болгар анонимный «Тактикон» второй половины Х в., автор которого, видимо, принимал лич­ное участие в ожесточенных болгаро-византийских войнах того времени.

Падение болгарского царства в конце X - начале XI вв. под власть Византии сделало Болгарию частью общего с империей политического пространства, и болгарские сюжеты встречаются в византийских сочине­ниях XI-XII вв. чаще, чем в предшествующую эпоху.

Традиции Феофана и его последователей продолжает обширная и многослойная компиляция XI в. «Обозрение истории», составителем ко­торой был Иоанн Скилица. В одном из списков это произведение вхо­дит в состав другой компиляции конца XI в. - хроники Георгия Кедрина и вместе с продолжением охватывает события 811-1057 гг. Особенно ценны сведения этих хроник о правлении царя Самуила (986-1014), па­дении Болгарии под власть Византии в конце X - начале XI в. и болгар­ском восстании 1040 г. под предводительством Петра Деляна.

События этого времени отражены и в повествовании византийско­го аристократа Кекавмена «Стратегикон», написанном в 70-е гг. XI в. Кекавмен происходил из знатной болгарской семьи, перешедшей на ви­зантийскую службу. Адресуя свое сочинение детям, Кекавмен опирается на семейные предания, личный опыт и не дошедшие до нас источники. Его сведения касаются болгаро-византийских войн 986 - 1018 гг., восста­ний болгар против имперской власти, причем особенно подробно Кекав­мен описывает восстание болгар и влахов в Фессалии в 1066 г.

Выступления болгар против власти Византии в XI-XII вв. нашли

232

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

233

яркое отражение и в других исторических сочинениях, написанных в это время. Немало места им уделяет в своей «Хронографии» блестящий ви­зантийский интеллектуал XI в. Михаил Пселл, воссоздавший события 976 - 1077 гг. Как очевидец и участник походов в Болгарию описывает волнения местного населения и переселившихся в Подунавье печенегов в своей «Истории», охватывающей 1034-1080 гг., высокопоставленный византийский чиновник Михаил Атталиат. Попадают болгарские бунты и в поле зрения знаменитой византийской писательницы Анны Комнины, описавшей в «Алексиаде» правление своего отца - императора Алек­сея I Комнина (1081-1118). Большое место в ее сочинении занимает тема богомильства, возникшего в Болгарии в X в. и в XI-ХП вв. ставшего идейной основой некоторых антивизантийских выступлений в болгарских землях.

Среди авторов XII в. заслуживает упоминания также Иоанн Кин-нам, секретарь императора Мануила II Комнина, оставивший описание войн с печенегами и сербами на территории Болгарии в 1143-1180 гг., и компилятивное сочинение Иоанна Зонары, охватывающее события «от сотворения мира» до 1118г. Как и предшествующее этой хронике сочи­нение Скилицы, труд Зонары содержит немного оригинальной и точной информации, однако его сведения о нашествиях на территорию Болгарии печенегов и узов, о распространении богомильства дополняют общую картину, создаваемую на основе других источников.

Самое мощное из антивизантийских выступлений болгар - при­несшее им освобождение от имперской власти восстание 1186 г. - явля­ется одним из центральных сюжетов «Истории» крупнейшего византий­ского хрониста конца XII - начала XIII в. Никиты Хониата, описавшего события 1118-1206 гг. Занимая высшие придворные должности в Кон­стантинополе, автор пережил осаду и взятие города крестоносцами в 1204 г. Он располагал обширной и подробной информацией о болгарах, описывал болгарские события конца XII - начала XIII в. подробно и при­страстно, нередко вкладывая в уста своих болгарских персонажей про­странные заявления, выдержанные в лучших традициях византийской риторики. Несмотря на весьма субъективный подход писателя к болга­рам, которых он считал одними из главных виновников падения Визан­тии, труд Никиты Хониата можно по праву считать одним из самых пол­ных и достоверных источников о восстановлении Болгарского государст­ва и правлении первых царей из династии Асеней.

В некоторой степени сведения Хониата пересекаются с данными его продолжателя Георгия Акрополита, придворного никейского прави­теля Феодора Ласкариса и видного дипломата. Личное участие автора в болгаро-византийских войнах и в переговорах между греческими и бол­гарскими государями придает сведениям Акрополита особый вес. Его сочинение, описывающее события 1204-1261 гг., пользовалось большим успехом среди современников и потомков. Оно, например, вошло в ком­пилятивную хронику Феодора Скутариота, составленную в конце XIII в.

Продолжателем Акрополита выступает выдающийся историк Ге­оргий Пахимер, также занимавший высокое положение при дворе вер­нувших себе Константинополь императоров из династии Палеологов -Михаила VIII и Андроника II - и описавший события 1261-1308 гг. Его «История» уделяет большое внимание восстанию болгарских крестьян под предводительством Ивайла в 1277 - 1280 гг., болгаро-византийским войнам и болгаро-татарским отношениям последней трети XIII в. Сведе­ния о событиях 60-80-х гг. XIII в., почерпнутые из иного, нежели хрони­ка Пахимера, источника, нашли отражение в поэме Мануила Фила «О подвигах протостратора Михаила Главы», написанной по заказу се­мьи видного византийского полководца, прославившегося успешными походами в Болгарию.

Многие сведения Пахимера были использованы еще одним про­должателем «Истории» Хониата - известным византийским ученым XIV в. Никифором Григорой, автором фундаментальной «Ромейской истории». Описывая события 1204-1308 гг., Григора почти не добавляет существенных подробностей к фактам, известным по хроникам Акропо­лита и Пахимера, но в последней части своего труда, завершающейся 1359 г., он сообщает многие интересные автобиографические эпизоды, включая воспоминания о собственном посещении Болгарии в 1326 г. Од­нако по точности и полноте информации о Болгарии сочинение Григоры в целом уступает трудам его предшественников. Превосходит его в этом отношении и явно автобиографичная «История» бывшего византийским императором в 1347-1354 гг. Иоанна Кантакузина, которую выдаю­щийся византийский политический деятель написал после своего отрече­ния от престола. Десятки страниц этого монументального труда, охваты­вающего события 1320-1362 гг., посвящены описанию династических распрей в Болгарии, болгаро-византийским отношениям, битвам болгар, сербов и греков с первыми османскими отрядами, появившимися на Бал­канах. Как потерпевший поражение политик, Кантакузин откровенно тен­денциозен в изображении своих собственных деяний, но их конкретно-исторический контекст, в том числе и описания болгарских событий отли­чают достоверность, эти сведения многочисленны и зачастую уникальны.

Последние десятилетия существования Болгарского царства перед его завоеванием турками-османами мало освещены в византийских сочи­нениях. Частичное объяснение этому можно искать в общем кризисе поздней византийской историографии конца XIV-XV вв. и в сосредото­чении интересов ее последних видных представителей Дуки, Сфрандзи и Халкокондила на судьбе греческих земель в эпоху османского нашествия.

Важная особенность византийских исторических сочинений - их неоднородность по отношению к способу изложения событий прошлого. В классическом византиноведении еще с прошлого века принято делить памятники византийской историографии на компилятивные «хроники», составленные на основе разнородных источников и других исторических

234

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

235

повествований о событиях, как правило, отдаленных от времени создания хроники десятилетиями, если не веками; и авторские «истории» - чаще всего, царствования отдельных императоров, принадлежащие перу их современников и участников описываемых событий. Это деление весьма условно, т.к. многие византийские исторические сочинения сочетают оба принципа, но в применении к описанию событий болгарской истории «хроники» и «истории» действительно чаще всего отличаются друг от друга. В большинстве «хроник» информация о Болгарии опирается на сведения не сохранившихся письменных источников, о точности и досто­верности которых судить трудно. В то же время, информация «хроник» о многих отдаленных от времени ее написания событиях нередко пересека­ется в различных сочинениях. Это, по меньшей мере, позволяет оценить, насколько точен тот или иной автор в передаче исторической информа­ции, а иногда с большой долей вероятности судить о первоначальном источнике сведений о Болгарии. В свою очередь, многие факты, сооб­щаемые авторами «историй» (Львом Диаконом, Анной Комниной, Иоан­ном Кантакузином и др.) уникальны, но их приходится принимать на ве­ру из-за невозможности перепроверить по другим источникам.

Немало проблем, общих для большинства византийских историо­графических памятников, создает их традиционное следование стилю изложения, терминологии и отчасти идейному содержанию позднеантич-ных и ранневизантийских образцов. Стереотипные описания варваров эпохи Великого переселения народов накладывают отпечаток на визан­тийские описания болгар вплоть до XIV в., намеренная архаизация гео­графической номенклатуры затрудняет понимание текста, традиция на­зывать болгар «скифами» или «мизами» также может ввести в заблужде­ние исследователя.

Следует учитывать и то, что Болгария чаще всего появляется в по­ле зрения византийских историков как военный противник империи или поле военных действий, что определяет и характер сообщений о болгар­ских делах. Однако большинство сведений авторов, непосредственно связанных с византийской политикой по отношению к Болгарии, в осо­бенности Льва Диакона, Никиты Хониата, Георгия Акрополита, Георгия Пахимера и Иоанна Кантакузина, можно смело отнести к источникам первостепенного значения, непосредственно отражающим положение дел и развитие событий в современной им Болгарии, естественно, в прелом­лении через политические интересы и мировоззрение авторов.

V

Памятники византийской агиографии

Жизнеописания подвижников восточной церкви еще с IX в. вклю­чают важные сведения о болгарской истории. При их использовании не­обходимо учитывать специфические особенности византийской агиогра­фии - наличие определенного канона описания жизни и деяний церков-

ных иерархов, отшельников, воинов и правителей, мучеников, святых женщин и др. Из жития в житие нередко переносятся целые пассажи, ха­рактеристики героев - топосы. Кроме того, многие жития переписыва­лись по несколько раз в разные эпохи, и в каждом очередном «издании» могли появляться новые подробности, добавленные следующими агио-графами в соответствии со своими предпочтениями, духом времени и политической конъюнктурой при возобновлении жития или при его включении в агиографический сборник.

Некоторые византийские жития касаются событий болгаро-византийских отношений конца VIII-X вв. Так, житие Иоанникия (IX в.) упоминает поход в Болгарию императора Константина IV в 796 г. и уделяет значительное внимание уже упоминавшемуся роковому походу Никифора I в 811 г. Сведения об этом походе содержат также жития Ни­колая Студита и Феодора Студита, которому принадлежит и отдельный рассказ о мученичестве греков, павших в битве с болгарами. Принятие бол­гарами христианства и болгаро-византийские войны эпохи Симеона нашли отражение в житиях Игнатия, Евфимия, Власия Аморийского, Марии Новой и Луки Нового (X в.).

В X столетии под руководством Симеона Метафраста житийные тексты были переработаны в краткие жизнеописания и в календарном порядке составили т.н. Синаксарий константинопольской церкви — соб­рание агиографических текстов для ежедневных чтений. На его основе в XII в. возник Славянский Пролог - аналогичный сборник, куда были включены переводы большинства греческих житий.

Из более поздних житийных текстов интерес для болгарской исто­рии представляет житие Кирилла Филеота - греческого монаха, посе­тившего города болгарского Причерноморья Варну и Анхиал в XI в. На основе не сохранившихся древнеболгарских памятников созданы агио­графические произведения Димитрия Хоматиана - «Житие 15 тиве-риуполъских мучеников» и «Житие св. Климента Охридского». Особенно важны для исследования болгарской истории византийские житийные памятники XIV в., когда в рамках исихастского движения тесно перепле­лись судьбы высшего константинопольского и тырновского духовенства, болгарского и греческого монашества. Во второй половине XIV в. в кру­гах константинопольских и афонских исихастов были написаны жития тырновского патриарха Феодосия (его автором считается вселенский патриарх Каллист) и болгарского отшельника Ромила (агиографом по­следнего стал его ученик Григорий). Оба жития насыщены важными све­дениями об отношениях между церковью и государством в Болгарии, о жиз­ни болгарских обителей XIV в., о тесных контактах между болгарским и греческим духовенством. Оба жития были переведены и на болгарский язык и сохранились до наших дней и в греческих, и в болгарских списках.

236

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

237

Византийские официальные документы

Среди источников официального характера следует прежде всего упомянуть византийские законодательные памятники. С IX по XIV в. в православной части Балкан постепенно складывается практические еди­ное церковно-правовое пространство, основу которого составляли визан­тийские установления, влиявшие и на светское законодательство. Так, византийский сборник законов «Эклога» (VIII в.) оказал большое воз­действие на древнейший свод славянского писаного права «Закон судный людем» (IX в.) и в значительной части вошел впоследствии в свод цер­ковного права «Номоканон», в свою очередь, переведенный в XIII в. на болгарский язык. До известной меры судить о социально-экономических отношениях в раннефеодальном болгарском обществе можно по частно­правовой компиляции «Земледельческий закон», также сохранившейся и в славянском переводе XV в. Из сборников XIV в. заслуживает внима­ния Синтагма Матфея Властариса - свод канонического права, создан­ный в Византии и вскоре после его составления распространившийся в Болгарии и Сербии.

Однако законодательные акты в большинстве случаев отображают реальность весьма опосредованно и не могут служить основой для окон­чательных выводов. Исключение составляют изданные по конкретным поводам акты, например, грамоты византийского императора Васи­лия II болгарской церкви (начало XI в., дошли в поздних копиях), отра­жающие уже сложившиеся имущественные права епископских кафедр и расширяющие их. До нас дошли и другие греческие акты X-XIV вв., в основном имущественного характера, связанные с болгарскими землями. Это - новеллы (юридические постановления по частным вопросам), грамоты византийских императоров и отдельных правителей, куп­чие и дарственные частных лиц.

Особенно важны крупные документальные комплексы, относя­щиеся к важнейшим церковным центрам, связанным с болгарскими зем­лями. Большой материал о социально-экономическом положении и внут­реннем устройстве крупнейшего монастыря Южной Болгарии - Бачков-ского - содержит его устав (типик), относящийся к XI в. Много докумен­тальных материалов, относящихся к средневековой болгарской истории, сохранили архивы афонских монастырей Зограф, Великая Лавра и др. Недостаточно изучен крупный комплекс различных документов (пере­писка, канонические постановления и пр.), происходящих из Охридской архиепископии, под юрисдикцией которой находилась в XI-XIII вв. не­малая часть болгарских земель. Переписка и акты возглавлявших эту архиепископию Феофилакта Охридского (конец XI - начало XII в.) и Димитрия Хоматиана (первая половина XIII в.) содержат ценнейшие данные не только о социально-экономическом положении болгарских земель, но и быте, воззрениях и культуре населения.

Отдельные сведения о болгарской истории содержат и акты Кон­стантинопольской патриархии. Следует отметить создававшиеся из столетия в столетие перечни епископских кафедр и их диоцезов, где упо­минаются и болгарские города, а также переписку и канонические поста­новления, особенно относящиеся к XIV в. Переписка константинополь­ских патриархов Фотия (IX в.) и Николая Мистика (X в.) с болгарски­ми государями Борисом и Симеоном, к сожалению, составляет практиче­ски уникальный пример документальных комплексов из архивов патри­архии, непосредственно относящихся к болгарской истории. Сохрани­лось обширное (114 глав) послание Фотия Борису и два небольших пись­ма, в основном, отвлеченно-богословского характера. Более конкретны письма Николая Мистика Симеону и болгарскому архиепископу (около 30), касающиеся болгаро-византийских войн первой четверти X в. Из бо­лее поздних памятников заслуживают внимания письмо константино­польского патриарха Феофилакта (30 - 50-е гг. X в.) болгарскому царю Петру в ответ на его просьбу о поддержке в борьбе против богомильской ереси и послание патриарха Каллиста тырновскому духовенству (1361) о канонических правах Тырновской патриархии.

Помимо переписки духовных особ, византийские архивы сохранили и отдельные послания светских лиц, касающиеся болгарской истории, напри­мер письма, направленные царю Симеону императором Романом Лакапи-ном и военачальником Львом Магистром и сохранившиеся вместе с ответами болгарского государя. Состояние болгарских земель в последние десятилетия имперского владычества и их столицу - Средец - описывает в двух посланиях византийский чиновник XII в. Григорий Антиох.

Следует заметить, что среди основных групп источников по исто­рии средневековой Болгарии именно византийские официальные доку­менты составляют постоянно пополняющийся комплекс, и новые архив­ные изыскания, как и внимательный просмотр уже изданных документов способны существенно пополнить источниковый фонд. Многие важные документы целиком и в выдержках, как и эксцерпты из охарактеризован­ных нами выше византийских исторических, агиографических и житий­ных памятников, собраны и изданы в переводе на болгарский язык вме­сте с греческими текстами в серии «Источники по болгарской истории», где составили 12 томов.

Западноевропейские нарративные и актовые источники

В поле зрения западноевропейских авторов IX-XV вв., писавших, как правило, на латыни, болгарские сюжеты попадали гораздо реже, чем на страницы византийских исторических сочинений.

Основные сведения по болгарской истории, которые мы находим в этих памятниках, обычно связаны с эпизодами прямых дипломатических

238

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

239

или военных контактов Болгарии с западным миром. Информация о ран­нем периоде истории Болгарского государства попала во многие западно­европейские исторические сочинения в основном через латинские пере­воды византийских хроник. Например, известная хроника Феофана Ис­поведника была переведена в IX в. Анастасием Библиотекарем из Ватикана и послужила источником для ряда других сочинений. Однако в латинских текстах можно обнаружить сведения, не встречающиеся в греческих источ­никах, например о принятии христианства ханом Телецом в VIII в. Из источ­ников, современных описываемым в них событиям, заслуживает внимания сочинение биографа Карла Великого Эйнхарда, под 818-827 гг. давшего в своей хронике описания болгаро-франкских войн этого времени. В некото­рых западных памятниках нашли отражение события, связанные с приняти­ем Болгарией христианства в 864 г. Их описание вошло в «Биографии рим­ских пап» Анастасия Библиотекаря и в составленные в конце IX в. Бер-тинские анналы. Отношения Болгарии с Восточнофракским королевством и Великой Моравией отражены в Фульдских анналах начала X в. Большое место болгарам уделяет в своем труде «Антаподосис» лангобардский исто­рик Лиутпранд, в последний период жизни работавший при дворе герман­ского императора Оттона. Лиутпранд лично встречался с болгарскими по­слами в Константинополе, который посетил в 968 г. как императорский по­сланец. Он оставил подробный отчет о своей миссии. Весьма обильна бол­гарскими сведениями хроника лотарингского историка начала X в. Регинона Прюмского. Особенно важны здесь известия конца IX - начала X в. о вен­герском нашествии в Европу, затронувшем и Болгарское государство.

Особенно богатая информация о болгарских землях в XI в., когда они находились под властью Византии, содержится в сочинениях и путе­вых заметках хронистов Первого крестового похода: Роберта Монаха, автора «Иерусалимской истории» и Альберта Аквинского, обобщивше­го в своем сочинении различные материалы о походе. Авторы касаются не только военной тактики болгар, но и отношений местного населения с византийской администрацией, хозяйственных занятий и быта местных жителей. Среди хронистов Второго крестового похода заслуживают упо­минания Одо Дейльский, включивший в свой труд яркое описание бол­гарского города Филиппополя (Пловдива) и Гильом Тирский, компиля­тивное сочинение которого включает ряд рассказов участников продви­жения крестоносцев через болгарские земли. Третий крестовый поход, путь которого через Болгарию совпал с болгаро-византийской войной, последовавший за удачным для болгар восстанием 1186г. В «Истории крестоносцев», принадлежавшей перу анонимного участника похода, упоминается предложение о союзе, которое сделал предводителю кре­стоносцев императору Фридриху Барбароссе болгарский царь Петр. Опи­сание болгарских земель имеется в хронике еще одного участника похо­да - клирика германского императора Ансберта.

Однако наиболее важны и зачастую уникальны сведения о болгар­ской истории начала XIII в., содержащиеся в сочинениях знаменитых хронистов IV крестового похода Робера де Клари и Жоффруа де Вил-лардуэна. Их объемистые труды содержат описания болгарских земель и городов, воспоминания о встречах и беседах с болгарами, достоверную информацию о битве крестоносцев с болгарами под Адрианополем в 1205 г. и войнах между болгарами и Латинской империей, созданной кре­стоносцами на месте поверженной Византии. Сочинения Клари и Виллар-дуэна продолжает хроника Анри де Валансьенна, описывающая историю Латинской империи после 1206 г. и уделяющая значительное внимание неза­висимым болгарским правителям - Алексию Славу и Стрезу, чьи владения находились на юге болгарских земель.

Сведения об отношениях Болгарии и Латинской империи в 20 -50-е гг. XIII в. содержат другие западноевропейские хроники, среди ко­торых выделяется своей осведомленностью в болгарских делах сочине­ние Альберика, аббата монастыря Труафонтен во Франции. Эта хроника, написанная в первой половине XIII в., отводит болгарскому прошлому значительное место во всемирной истории. Может быть, интерес фран­цузского монаха к далекой стране был связан с распространением в XIII в. в Южной Европе ереси альбигойцев, которую многие современни­ки называли «болгарской». В латинских списках ХП-ХШ вв. сохранилась т.н. Тайная книга - катехизис богомильского вероучения, несомненно, восходящий к священным текстам болгарских богомилов. С болгарскими землями связывал происхождение французских ересей XIII в. и Райнер Саккони - известный деятель папской инквизиции, в молодости сам принадлежавший к еретикам. В его антиеретическом трактате под­робно, хотя и весьма тенденциозно, перечисляются догматы и обычаи еретиков, заимствованные ими в Болгарии.

Ценные сведения о татарском влиянии в Болгарии содержат замет­ки францисканского монаха Гильома де Рубрука о путешествии, кото­рое он совершил в 1252 г. ко двору монгольского хана. Путевые заметки другого францисканца, к сожалению не оставившего своего имени, опи­сывают Северо-Западную Болгарию. В 1308 г., когда этот монах проез­жал через Болгарию, северо-западные болгарские земли составляли неза­висимый удел с центром в городе Видин. Эта территория и в дальнейшем привлекала интересы монахов францисканского ордена - сведения о деятельности здесь миноритских миссионеров в 1365-1369 гг., когда Ви­дин находился под властью венгерского короля Лайоша I Великого (Лю­довика (Венгерского), описаны в несохранившихся до наших дней хрони­ках XIV в., которые использовал в своем сочинении историк ордена Лука Ваддинг (XVIII в.).

С событиями венгеро-болгарских отношений XIII-XIV вв., в том числе и с захватом Видина в 60-е гг. XIV столетия, связано появление сведений о болгарской истории в венгерских хрониках, среди которых

240

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в..)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

241

особенно важен сводный труд придворного историка Лайоша I Великого Яноша Кюкюллея. Деятельное участие в конфликте вокруг Видина савой-ского графа Aмeдeя VI, захватившего причерноморские города Болгарии, отражено в болгарских сюжетах савойских хроник и в дневнике, точнее, рас­ходной книге кассира Амедея VI Антонио Барбери. Особенно ценен по­следний источник, подробно описывающий хозяйство причерноморских городов, содержащий сведения об их общественно-административной сис­теме и другой интересный материал.

В последний раз болгарские земли привлекают к себе внимание западных хронистов в связи с крестовыми походами против завоевавших Болгарию в конце XIV в. османов. Сведения о походе западных рыцарей во главе с венгерским королем Сигизмундом в 1396г., который завер­шился сокрушительным разгромом крестоносцев под Никополем, дают наряду с многочисленными европейскими хронистами непосредственные участники событий - французский рыцарь Жан де Бусико, чьи воспоми­нания были записаны неизвестным автором в начале XV в., и немецкий оруженосец Иоганн Шильтбергер, попавший, как и французский мар­шал, в турецкий плен и проведший в нем, в отличие от Бусико, много лет. Яркие описания походов венгерских и польских рыцарей в болгарские земли в 1443-1444 гг. оставили выдающийся польский историк XV в. Ян Длугош и итальянский гуманист Эней Сильвий Пикколомини (впо­следствии - папа Пий II), ватиканский легат Андреа Паллацио и немец­кий миннезингер Михаил Бехайм. Хотя они нередко расходятся в оцен­ках роли венгров и поляков в походах, по-разному изображают поведение венгерского полководца Яноша Хуньяди и погибшего в 1444 г. в битве под Варной короля Польши и Венгрии Владислава IV, их сведения о бол­гарских землях и городах, положении их населения позволяют точнее представить масштабы и ранние последствия османского завоевания Бол­гарии, а иногда ретроспективно уточнить некоторые детали политиче­ской истории последних лет существования Болгарского средневекового государства.

Западноевропейские актовые и эпистолярные источники

Как и нарративные источники, актовый и эпистолярный материал западноевропейского происхождения охватывает в основном периоды, когда Болгария входила в наиболее интенсивные и непосредственные контакты с папским престолом, Венгрией, итальянскими морскими рес­публиками и Дубровником. Именно в архивах этих стран и отложились основные документальные материалы, имеющие значение для болгар­ской средневековой истории.

Наибольший интерес среди западноевропейских документальных источников составляют послания римских пап. Сохранилась переписка

папы Николая I, включающая его ответы на заданные в не дошедших до нашего времени письмах болгарского князя Бориса более чем сто во­просов о христианских догматах и обычаях. Отосланные в Болгарию в 866 г., эти ответы важны прежде всего тем, что в них пересказаны многие из заданных вопросов, и это позволяет составить весьма подробное пред­ставление о болгарском обществе в первые годы по принятии христиан­ства. Сохранились и многочисленные письма князю Борису римского папы Иоанна VIII (872-882), доказывавшего болгарскому правителю и высшим сановникам Болгарии преимущества пребывания страны под церковной юрисдикцией Рима.

Ценнейший комплекс источников составляют послания папы Ин­нокентия III болгарскому царю Калояну (1197-1207) и тырновскому духовенству. По ним можно проследить, как только что освободившееся от византийской власти Болгарское государство пыталось обрести меж­дународное признание через санкционирование Римом царского титула Калояна. В дальнейшем попытки болгар выйти из вынужденной «унии» с Римом породили обширную корреспонденцию пап Гонория III, Григо­рия IX и Иннокентия IV, пытавшихся побудить царя Ивана Асеня II (1218-1241) остаться под супрематией Ватикана. Болгарские сюжеты занимают большое место и в переписке этих пап с Венгрией, которую Рим использовал в качестве инструмента нажима на Болгарское царство в первой половине XIII в.

С середины - первой половины XIII в. информация о Болгарии на­чинает занимать важное место в документах правительственных органов Венеции и деловых бумагах граждан республики св. Марка, позднее бол­гарские сюжеты попадают и в генуэзские документы. Уже в первой трети XIII в. устанавливаются прочные связи между Болгарией и Дубровником. Архивы этих торговых республик XIII-XIV вв. (решения органов власти, судов, нотариальные документы, реляции торговых агентов, справочники и бухгалтерские книги) позволяют оценить направления, объем, содер­жание и динамику торговых связей Болгарии со Средиземноморьем. Особое значение имеют руководства по мореплаванию (портуланы), где описывается состояние болгарских портов на Черноморском побере­жье и по Дунаю, расположение основных торговых центров и расстояния между ними. Их материал дополняют многочисленные карты XIII-XIV вв., на которые нанесены очертания болгарских берегов и, в некоторых случаях, отмечены важные города внутри страны. В торговых справочниках (прак­тиках) XIII-XIV вв., происходящих из Венеции, Генуи и Флоренции, со­держатся данные о составе болгарского экспорта, описания вывозимых из Болгарии товаров - зерна, воска, ржи и цен на них, отмечаются курсы хо­дивших в болгарских землях монет.

Информация о политической истории Болгарии в XIII-XIV вв. имеется в средневековых документах ближайшей западной соседки -Венгрии. Грамоты венгерских королей XIII-XIV вв. содержат много-

242

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

243

численные упоминания о походах мадьяр в Болгарию, о их участии в феодальных смутах. Особенно крупные их комплексы связаны с деятель­ностью в болгарских землях крупнейшего венгерского магната второй половины XIII в. Ростислава Михайловича, претендовавшего в 1255-1257 гг. на болгарский престол выходца из русских земель, и с походами в Болгарию Лайоша I Великого (1342-1382).

Сербские и русские источники

Может показаться странным, что, будучи тесно связана в этническом и религиозном отношениях с Русью и Сербией, Болгария оставила весьма слабый след и в русских и в сербских нарративных и документальных ис­точниках.

Информация о Болгарии в русских летописях XI-XV вв. отрывоч­на. Если в Начальной летописи мы находим сведения о расселении бол­гар, оригинальный и подробный рассказ о походах на Балканы киевского князя Святослава в 969-971 гг., то более поздние сведения, как правило, вторичны, опираются на данные византийских хроник (дошедших, одна­ко, на Русь через болгарские переводы) и редко содержат уникальные факты. Более богаты сведениями о Болгарии поздние летописные своды конца XV-XVI вв., куда болгарская информация попадала в основном из житийных сочинений Тырновской школы, но куда входили и оригиналь­ные древнеболгарские источники, отдельные памятники XII-XIV вв., элементы устной традиции. Как мы уже отмечали, в русских летописных сборниках XV-XVI вв. сохранились списки Именника болгарских ханов. В списках XV-XVI вв. дошел до нас «Список русских городов дальних и ближних» - перечень наиболее известных городских центров Восточ­ной Европы, включая русские, валашские и болгарские города. В поздней летописной компиляции XVII в., списком которой располагал В.Н. Татищев, - Иоакимовской летописи - есть ряд весьма спорных с точки зрения их достоверности свидетельств об участии болгар в креще­нии Руси в конце X в. Сведения о болгарских корнях отдельных русских дворянских родов сохранили генеалогические легенды Воейковых и Философовых, записанные в XVII-XVIII вв. В то же время, единствен­ным в средневековой историографии сочинением, из которого читатель мог составить цельное представление об истории Болгарии, до начала XVII в. был Хронограф - созданный на Руси в начале XVI в. фундамен­тальный свод по всемирной истории, где сюжеты болгарского прошлого, основанные преимущественно на житийных источниках и данных визан­тийских хроник, выделены в отдельные главы.

Среди сербских источников заслуживают упоминания прежде все­го летописные памятники, перечень которых открывает Дуклянская ле­топись XII в., сохранившаяся в позднем латинском переводе и содержа­щая весьма важные сведения о болгарской истории и сербо-болгарских

отношениях IX-X вв., опирающиеся, видимо, на устную традицию. Меньшее внимание уделяют болгарским сюжетам поздние сербские ле­тописи XIV-XV вв., ограничивающиеся краткими упоминаниями об от­дельных лицах и событиях. Больше сведений о Болгарии можно найти в чрезвычайно богатой сербской агиографической литературе - житиях сербских королей и архиепископов, особенно в жизнеописаниях св. Саввы (XIII в.), Стефана Милутина и Стефана Уроша (XIV в.). В поле зрения сербских агиографов чаще всего попадали эпизоды сербо-болгарских взаимоотношений, и сколько-либо полной картины болгар­ской истории они не дают.

Восточные источники

Внимание восточных авторов к раннесредневековой истории Бол­гарии также носило эпизодический характер. Относящиеся к болгарским землям сведения историко-географического трактата знаменитого араб­ского писателя Аль-Масуди «Золотые потоки и залежи самоцветов» нередко касаются Волжской Болгарии. Конкретному эпизоду - встрече с болгарскими послами при дворе германского императора Оттона (973 г.) - посвящен рассказ арабского дипломата Ибрагима-ибн-Якуба. В хрониках арабских историков Х в. аль-Табари и ибн-Батрика нашли отражение современные им болгаро-византийские отношения. Много ценных фактов о падении Болгарии под власть Византии в конце X - на­чале XI вв. сообщает хроника Яхьи Антиохийского (XI в.). Сведения многих не сохранившихся арабских источников вошли в составленную в XII в. хронику арабского историка-христианина Михаила Сирийца, где, в частности, описаны участие болгар в защите осажденного арабами Кон­стантинополя в 717 г., ключевые эпизоды болгаро-византийских отноше­ний в IX - начале X в. Информация восточных исторических сочинений о Болгарии и болгаро-византийских отношениях ценна своей отстраненно­стью, непредвзятым взглядом на события и содержит многие ценные подробности, отсутствующие в византийских источниках.

Особняком среди восточных памятников по истории Болгарии стоит сочинение придворного географа норманнского короля Сицилии Рожера II (1130-1154) араба Идриси «Развлечение истомленного в странствии по областям». Это - очень подробный географический трак­тат, значительное место в котором уделено описанию болгарских земель, их важнейших городов, дорог, природных богатств и даже занятий населения.

Особую группу восточных источников составляют раннеосман-ские сочинения. Данные турецких хроник XIV в. о первых контактах ме­жду турками и болгарами стали основой исторической поэмы автора на­чала XV в. Энвери «О деяниях Умур-паши», где описаны события болга­ро-османских отношений в 40-е гг. XIV в. События второй половины XIV столетия - вторжение турок в болгарские земли и покорение Болга-

244

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

245

рии - описаны в раннеосманских хрониках анонимных авторов XV в.

и в более поздних (XVI-XVII вв.) компиляциях Хюсейна «Удивительные события» и Нешри «Книга описания мира».

Источники по истории болгарских земель под властью Османской империи (XV-XVII вв.)

После захвата османами болгарских столиц Тырнова (1393) и Ви-дина (1396) и подавления восстания болгар во главе с последними пред­ставителями царской династии Асеней - Константином и Фружином (1408), после разгрома турками крестовых походов в болгарские земли (1443-1444) здесь устанавливается власть созданной турками после паде­ния Константинополя (1453) Османской империи. Болгарское население включается в военно-административную систему, основанную на центра­лизованной феодально-бюрократической эксплуатации и разделении подданных султана по вероисповедному, а не этническому признаку. В болгарских землях, вошедших в Румелийское бейлербейство, формиру­ются три крупных административных единицы - Видинский, Никополь­ский и Силистринский санджаки, в основном повторяющие очертания прежних феодальных уделов Болгарского царства. Хотя духовная жизнь болгар переживает в эпоху османского владычества глубокий кризис, важнейшими свидетельствами о истории болгарских земель и их населе­ния в XV-XVIII вв. остаются памятники болгарской книжности.

Болгарские источники

Во второй половине XV в. болгарская литература, лишенная под­держки ликвидированных османами государственных и церковных ин­ститутов, а также знати, продолжает существовать и развиваться на осно­ве заложенных в эпоху существования средневекового Болгарского госу­дарства традиций. Важнейшие данные по истории Болгарии конца XIV-XV вв., о положении болгар в первые десятилетия османского ига мы находим в произведениях Владислава Грамматика. Ему принадлежит «Рильская повесть» - написанное в 70-е гг. XV в. сочинение о перенесе­нии мощей св. Иоанна Рильского из Тырнова в Рильский монастырь. По­весть предваряет пространное историческое введение, повествующее о покорении Балкан турками и о судьбе Рильской обители. Владислав под­робно описывает путешествие рильских монахов за святыми мощами в Тырново, об их возвращении в монастырь через Никополь и Средец, при-водит множество ценных подробностей о социальном облике болгарско­го населения и о его быте. Историзм Владислава Грамматика находит отражение и в пространных, насыщенных информацией глоссах к четы­рем составленным им рукописным сборникам.

В XVI в. появляются два больших агиографических памятника, описывающие мученичество болгар, отказавшихся от принятия ислама. В 1515 г. в Софии был казнен юноша-ремесленник Георгий, духовный отец которого поп Пейо прославил подвиг новомученика в написанном им житии. На его ценность как исторического источника сильно влияет стремление автора следовать канону, максимально очистить изложение от земных, конкретных деталей и сосредоточиться на внутреннем мире своего героя. Житие другого мученика, казненного в Софии в 1555 г., -сапожника Николы - написано Матеем Грамматиком и содержит не­сколько более конкретные сведения, чем первый памятник, например яркое описание Софии.

Важную роль среди болгарских источников XV-XVIII вв. играют глоссы рукописных сборников и богослужебных книг. Их авторы оста­вили ценные замечания об исторических событиях - войнах Турции с европейскими державами и внутренних мятежах, природных бедствиях и османских зверствах против христиан, о положении болгарского населе­ния, его занятиях и быте, о ценах на продовольствие, налогах и пр.

Некоторые записи, ведшиеся в течение длительного времени, со­ставляют своеобразные хроники. Сохранилась, например, серия лето­писных заметок на полях осьмогласника XIV в., сделанных в течение XV столетия и образующих краткое летописное сочинение о борьбе бал­канских народов с османским нашествием. Сведениями, относящимися к началу XVII в., открываются летописные заметки из с. Голямо Белово на юге Болгарии. К ним, видимо, восходит и т.н. Рассказ попа Мефодия Драгинова из с. Корово, повествующий о насильственном обращении в ислам жителей Родопской области. К XVII в. относятся летописные за­метки попа Петра из с. Мирково, носящие как общеисторический, так и семейный характер. Тем же столетием датируется начало сохранившихся в списках XIX в. монастырских летописей Троянской и Баткунской обителей. С XVIII в. велась семейная летопись священника Йовчо из г. Трявна, продолжавшаяся его потомками до 60-х гг. XIX в., известны летописи Рильского монастыря, Габровская, Дряновская и Еленская летописи, семейные заметки хаджи Велико из Шумена. В 1984 г. сбор­ник приписок и летописных текстов, охватывающих и годы османского владычества, опубликовали болгарские краеведы В. Начев и Н. Ферманджиев.

С XVII в. в болгарских землях получают широкое распространение сборники назидательного содержания - дамаскины. Их название восхо­дит к греческому прототипу - труду греческого книжника XVI в. Дама-скина Студита, но многие их них содержат и оригинальные болгарские тек­сты, отражающие мировоззрение местного населения, его обычаи и занятия.

Во второй половине XVIII в. создаются первые со времен средне­вековья сочинения по болгарской истории. Первым из них была рукопис­ная Зографская история, составленная в одноименном афонском мона-

246

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

247

стыре и охватывающая период от переселения болгар за Дунай до паде­ния Болгарии под власть османов. Источниками Зографской истории яв­ляются русский перевод «Церковных анналов» ватиканского историка

XVII в. Цезаря Барония и южнославянские сочинения по славянской ис­ тории XVIII в. За ней последовали «История славяноболгарская» Паи- сия Хилендарского (1762) и «История во кратце о народе болгарском» иеромонаха Спиридона (1792). Труд Паисия, помимо уже упомянутой книги Барония, опирался на сокращенный русский перевод книги далматин­ ского историка Мавро Орбини «Королевство славян» (итальянское издание - 1601 г., русское - 1722 г.). Существует множество предположений об ис­ пользовании первыми болгарскими историками не дошедших до нас болгар­ ских средневековых исторических источников, но прямых подтверждений этому нет. Ценность их как самостоятельных свидетельств невелика, но эти книги, в особенности, «История славяноболгарская» - важнейший памятник болгарского самосознания в эпоху зарождения нации.

Османские документы

Социально-экономическое, политическое и правовое положение бол­гар под властью Османской империи освещают прежде всего османские до­кументальные источники. Огромное их количество сохранилось в архивах Турции, Болгарии, Сербии и других стран, чьи территории входили в турец­кие владения. Несмотря на растущее из года в год количество их изданий в переводах на различные языки, большая часть этих документов остается неизданной, что в обозримом будущем дает неплохие возможности для рас­ширения источниковой базы исследований по болгарской истории XV-

XVIII веков.

Ведущее место среди османских документов как по объему, так и по значению занимают описи (дефтеры), составлявшиеся налоговым ведомством 20-30 лет и содержащие подробные описи всех земельных держаний (тимаров) на территории болгарских земель с середины XV в. Дефтеры позволяют оценить масштабы и характер последствий осман­ского завоевания болгарских земель, их хозяйственное и демографиче­ское положение. Особую ценность представляет сохранившийся в дефте-рах антропонимический и топонимический материал, а также сведения о владельцах тимаров, среди которых было немало потомков местной зна­ти, принявших ислам. Особые описи составлялись для учета налога, со­бираемого с мужчин-иноверцев - джизье - и для учета населения, со­ставлявшего особые категории христианской райи: войнуков, образовав­ших вспомогательные отряды в османском войске; дервентджиев, охра­нявших дороги и горные проходы; доганджиев, разводивших соколов для султанской охоты и пр. Отдельно описывались отчуждаемые во владе­ние мусульманской церкви вакуфы - земельные участки и строения с населявшими их людьми.

Большой интерес представляют частноправовые акты - отдельные постановления султанской власти, касающиеся конкретных ситуаций, возникавших в болгарских землях - фермами, ираде, бераты и пр. - с которых местные власти снимали копии. На полях и на обороте копий делались пометы о применении данного указа и принятых мерах, ссылки на предшествующие и последующие акты.

Особенно важны постановления местных шариатских судов, воз­главляемых специальными чиновниками - кади. Сохранились их прото­колы, заносившиеся в специальные дневники - сиджиллы, как и реше­ния судей по уголовным и гражданским делам - хюджеты. Иногда эти решения доводились до центральных властей в форме отчетов - илям -или запросов по спорным юридическим казусам. В этих случаях высшие мусульманские священнослужители - муфтии - издавали специальные разъяснения - фетвы. Из сиджилов и других судебных документов, большинство которых относится к XVI-XVIII вв., можно почерпнуть богатый материал о правовом положении болгар, их хозяйственных заня­тиях, быте и семейных обычаях, как и о многочисленных случаях неповино­вения османским властям или даже об открытых выступлениях против ту­рок. В XVII-XVIII вв. в сиджиллах часто фигурируют массовые примеры действий гайдуцких отрядов практически на всей территории Румелии.

Многочисленны и османские законодательные памятники: зако­ны, регламентирующие отдельные области деятельности: торговлю, су­доходство, ремесло (канун) и общеимперские и региональные сборники законов (канун-наме). Обращает на себя внимание отразившееся и в на­звании памятников широкое использование доосманской правовой тер­минологии, особенно в названиях пошлин и налогов (травнина, дымнина, кошарщина и пр.), а иногда и прямые ссылки на византийские и болгар­ские порядки. Это явно свидетельствует о наличии значительной преем­ственности между правовыми установлениями балканских государств XIV-XV вв. и раннеосманским законодательством.

С XVII в. известны отдельные протокольные книги (кондики) ремесленных цехов (эснафов) в болгарских городах, например кондик пловдивского цеха абаджиев - мастеров по выделке шерстяной ткани. В кондиках записывались данные о составе мастеров, изготовляемых ими изделиях, понесенных эснафом расходах, сюда заносились и протоколь­ные записи о собраниях членов цеха.

Издание османских документальных материалов по болгарской истории постоянно продолжается как в рамках серии «Источники по ис­тории Болгарии», так и отдельными тематическими и региональными публикациями.

248

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

249

Свидетельства европейских путешественников и ученых

В XV-XVIII вв. европейцы чаще всего попадали в османские зем­ли в составе посольств ко двору султана. Их путь обычно лежал по древ­ней военной дороге Белград-Ниш-София-Пловдив-Адрианополь-Стам-бул, и описываемые впечатления, таким образом, касаются лишь некото­рых областей Болгарии. Стереотипен и подход большинства путешест­венников к описанию болгарских земель и их обитателей. Иностранцы отмечают одежду и пишу болгар, иногда касаются их хозяйственных заня­тий и редко затрагивают взаимоотношения местного населения и турок.

Среди путевых заметок XV-XVI вв. можно выделить как наиболее информативные записки бургундского рыцаря Бертрандена де ла Брокьера, в 1432-1433 гг. посетившего османские владения с разведыва­тельной миссией под предлогом посещения святых мест; путевые за­метки австрийского дипломата Б. Курипешича (1530-1531) и его колле­ги А. Вранчича (1553-1556), дорожный дневник Ганса Дерншвама, так­же принимавшего участие в посольстве Вранчича. Записки об этой мис­сии оставил еще один участник посольства - Ожье де Бусбек, что дает исследователю великолепную возможность взглянуть на болгарские зем­ли одновременно глазами трех европейцев. Обширное сочинение о своих путешествиях в османские владения оставил профессор Тюбингенского университета Стефан Герлах, проведший в Стамбуле более шести лет (1573-1578). Его впечатления удачно дополняет книга участника авст­рийского посольства 1577 г. С. Швайгера, богато иллюстрированная более чем сотней собственноручных рисунков автора, среди которых не­мало изображений болгарских земель и их жителей.

Следует упомянуть, что болгарские земли попадали и в поле зрения османских путешественников, двое из которых - Евлия Челеби и Хаджи Калфа - оставили подробные путевые заметки, относящиеся к XVII в.

Особый комплекс источников составляют донесения и письма дея­телей католической церкви, осуществлявших в XVI-XVII вв. активную миссионерскую деятельность в болгарских землях. В это время в Болга­рии существовала католическая церковь, возглавлявшаяся выходцами из местного населения - католиками. Католический архиепископ Софии Петр Бакшич (1642-1674) оставил не только письма и реляции, но и не­большую «Историю Болгарии». Его современник Петр Парчевич, из­вестный дипломат и сторонник объединения усилий европейских держав в борьбе против османов, оставил значительную корреспонденцию, важ­ное место в которой занимают болгарские сюжеты. Заслуживают внима­ния и записки никопольского епископа Филиппа Станиславова (1652-1662). Вспыхнувшее в 1688 г. в одном из важных политических центров -Чипровце - восстание имело значительный отклик не только в Болгарии, но и в монархии Габсбургов, Венеции, Дубровнике, архивы которых со­хранили документальные материалы, касающиеся этого события.

Помимо путевых заметок, интерес европейцев к Османской импе­рии и ее христианскому населению выливался и в написание сочинений общего характера. Еще в XV в. появляются записки немца Иоганна Шильтбергера и серба Константина Михайловича, проведших по много лет в Турции: Шильбергер в качестве пленника, а Константин, принявший ислам, - в качестве бойца султанской гвардии - янычара. Ко второй половине XVII в. относится описание Турецкой империи, со­ставленное анонимным русским автором, также проведшим много лет в османском плену. Болгарские сюжеты в этих сочинениях редки, но сооб­щаемые сведения часто уникальны и тем ценны.

С XVII в. история Болгарии начинает привлекать европейских ученых. Мы уже упоминали объемистый труд далматинского историка Мавро Орбини «Королевсто славян», целая глава которого посвящена Болгарии. В XVIII в. большое рукописное сочинение по истории Болга­рии написал Ф. Пеячевич, труд которого до нас не дошел. Однако со­хранилась рукопись францисканского монаха Блазиуса Клайнера, также посвященная истории Болгарии. Все эти работы опирались преимущест­венно на данные византийских хроник и церковно-исторических сочине­ний и как исторические источники большого интереса не представляют.

Фактический материал о развитии ремесел и торговли в болгарских землях в XVIII в. содержат экономические трактаты французов Ж.К. Флаши и Ш. де Пейсонеля, опубликованные в середине - второй по­ловине XVIII в.

Литература

Гюзелев В. Средновековна България в светлина на нови извори. София, 1981. (Переиздана в 1994 г.)

Дуйчев И. Лекции по архивистика. София, 1950.

Недкое Б. Османотурска дипломатика и палеография. Т. 1-2. Со­фия, 1966-1972.

Семинариум по средновековна българска история. Помощни исто­рически дисциплини / Съст. И. Андреев. В. Търново, 1979.

Стоянов В. Дипломатика на средновековните извори. Владетелски документа. София, 1991.

Издания источников:

Хрестоматия по истории южных и западных славян. Т. 1. Эпоха феодализма. Минск, 1987.

Петров П., Гюзелев В. Христоматия по история на България. Т. 1-2. София, 1978.

250

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

Источники истории Болгарии (до конца XVIII в.)

251

Георгиева Ц., ЦаневД. Христоматия по история на България. Т. III. София, 1982.

Ангелов Б. Из старата българска, руска и сръбска литература. Т. 1. София, 1958; Т. 2. София, 1967; Т. 3. София, 1978.

Ангелов Д., Примов Б., Батаклиев Г. Богомилство в България, Ви­зантия и Западна Европа в извори. София, 1967.

Бегунов Ю.К. Козма Пресвитер в славянских литературах. София, 1973.

БешевлиевВ. Първобългарски надписи. София, 1979.

Българската литература и книжнина през XIII в. София, 1987.

Гюзелев В. Извори за средновековна история на България (VII-XV вв.) в австрийските ръкописни сбирки и архиви. Т. 1. Български. Други славянски и византийски извори. София, 1994.

Дуйчев И. Из старата българска книжнина. Т. 1-2. София, 1943-1944.

Евтимий Търновски. Съчинения. София, 1991.

Житие на Стефан Дечански от Григорий Цамблак. София, 1983.

Иванов Й. Богомилски книги и легенди. София, 1925 (фот. изд. -1970).

Иванов Й. Български старини из Македония. София, 1931 (фот. изд.-1970).

Иванов Й. Старобългарски разкази. София, 1935.

Извори за българската история. Т. 1-27. София, 1954-1989.

Ильинский Г. А. Грамоты болгарских царей. Спб.,1911 (репринт -1970).

Йоан Екзарх. Шестоднев / Ред. Н. Кочев. София, 1981.

Калайдович К.Ф. Иоанн Екзарх Болгарский. М., 1824.

Кристанов Ц., Дуйчев И. Естествознанието в Средновековна България. София, 1954.

Климент Охридски. Събрани съчинения. Т. 1. София, 1971; Т. 2. София, 1977; Т. 3. София, 1973.

Куев К., Пешков Г. Събрани съчинения на Константин Костенечки. София, 1986.

Маджарски пътеписи за Балканите. XVI-XIX в. София, 1976.

Начев Н. Български надписи. София, 1994.

Немски и австрийски пътеписи за Балканите. XV-XVI в. София, 1979.

Писахме да се знае. Приписки и летописи. София, 1984.

Попруженко М.Г. Синодик царя Бориса. Одесса, 1896 (2-е изд.: София, 1928).

Родник златоструйный. Памятники болгарской литературы IX-XVIII вв. М., 1990.

Русев Д., Гълъбов Г., Давидов А., Данчев Г. Похвално слово за Ев­тимий от Григорий Цамблак. София, 1971.

Среднеболгарский перевод хроники Константина Манассии в сла­вянских литературах. София, 1988.

Стара българска литература в седем тома:

Т. 1. Апокрифи. София, 1981; Т. 2. Ораторска проза. София, 1982; Т. 3. Исторически съчинения. София, 1983; Т. 4. Житиеписни творби. София, 1986; Т. 5. Естественонаучни съчинения. София, 1992.

ТихомировМ.Н. Именник болгарских ханов //Тихомиров М.Н. Ис­торические связи России с Византией и славянскими странами. М., 1969.

Тътова-Заимова В., Милтенова А. Историко-апокалиптичната книжнина във Византия и в средновековна България. София, 1996.

Търновска книжовна школа. Антология. София, 1996.

Френски пътеписи за Балканите. XV-XVIII вв. София, 1975.

Христоматия по старобългарска литература. София, 1974.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

5

Источники о древних славянах

7

Источники о Великой Моравии 19

Источники о полабско-балтийских славянах

24

Источники по истории Чехии (до середины XIX в.)

30

Источники по истории Польши (до конца XVIII в.)

110

Учебное издание

ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ

ИСТОРИИ ЮЖНЫХ И ЗАПАДНЫХ СЛАВЯН

(феодальный период)

Отв. редактор -Л.П. Лаптева

Подготовка оригинал-макета: М.И. Ленъшына

Источники по истории южнославянских народов (до конца XVIII в.)

157

Источники по истории Болгарии (до конца XVIII в.)

210

В 1999 году

в Издательстве Московского университета

выйдут в свет книги:

Изд. лиц. № 040414 от 18.04.97

Подписано в печать 23.03.99. Формат 60x90 1/16. Бумага офсетн. № 1. Гарнитура TimesNR. Офсетная печать. Усл. печ. л. 16,0. Уч.-изд. л. 16,62. Тираж 1000 экз. Заказ № 1137. Изд. № 5598.

Ордена «Знак Почета» издательство Московского университета. 103009, Москва, ул. Б.Никитская, 5/7.

Отпечатано в Производственно-издательском комбинате ВИНИТИ