Законы развития языка

Противоречия – первопричины развития языка. Ни одно отдельное изменение в языке, а тем более развитие не может быть беспричинным, однако эти причины (факторы) могут быть частными, случайными, а могут быть постоянно повторяющимися, регулярно действующими. Сравним три факта:

1) произношение звуков простуженным человеком всегда характеризуется легкой назальным призвуком, что объясняется врéменным физиологическим состоянием (отечностью и, как следствие, меньшей подвижностю) небной занавески;

2) чистый гласный звук в позиции после носового согласного, а особенно в окружении носовых, как известно, получает по закону аккомодации назальный призвук: рус. [нãс], [нãм], [н˚õс];

3) исторической фонетикой славянских языков доказано, что существовавшие в древнейшем их состоянии носовые гласные *ę и *ọ исчезли, превратившись, соответственно, – перед следующим согласным – в чистые гласные ’a (взять, звякнуть, понять < пояти) и у (звук, дуб из ѫ), а перед следующим гласным – в сочетание чистых гласных с носовыми согласными (иметь, понимати, звенеть, звон < звонъ).

Науку, естественно, интересуют причины второго и третьего типа, так как только они позволяют вывести законы языковой динамики и языкового развития.

Источник самодвижения и развития в природе и обществе в целом, и в языке, в частности – борьба противоречий, свойственных данному явлению. Главное и обязательное условие изменений в языке – общение. Поэтому ученые, занимающиеся вопросами развития языка, выделяют несколько таких противоречий-антиномий, связанных с функционированием языка как средства коммуникации в обществе:

антиномия говорящего и слушающего,

антиномия узуса (речевого обычая) и возможностей системы,

антиномия кода и текста,

антиномия информативности и экспрессивности.

Приведем пример действия первого противоречия. Мы уже не раз говорили о том, что коммуникативные интересы говорящего и слушающего часто прямо противоположны: говорящий хочет сказать, а слушающий – понять. Так, изменения звуков в потоке речи ради удобства произношения явно в интересах говорящего, но вовсе не в интересах слушающего, поскольку из-за этого может появиться омофония или же возникнуть акустические помехи в канале связи. Например, англичанин, начинающий изучать русский язык, скорее всего будет допускать ошибки на «неоглушение» согласных в словах типа сад, род, бог, лоб, рог и т.п. При этом не только из-за несоответствия произносительным нормам своего родного языка, но и, возможно, из-за подсознательного опасения создать в чужом языке ситуацию омофонии (род/рот, рог/рок, бог/бок).

Французский ученый Шарль Балли, сравнивая грамматику французского и немецкого языков, сделал интересное наблюдение: грамматический строй французского языка развивался в интересах слушающего, т.е. из стремления выразить мысль не только короче, но и прозрачнее, тогда как грамматика немецкого языка, прежде всего синтаксис, развивался в интересах говорящего – из стремления выразить мысль как можно более полно и логично.

Законом развития принято называть регулярно действующие причинно-следственные связи, независимо от того, находится ли первоисточник изменения внутри языка или вне его. Соответственно, различают внешние (экстралингвистические) и внутренние законы языкового развития.

Внешние законы развития языка. К внешним законам, точнее, к внешним факторам развития языка относят разнообразные, но достаточно регулярные формы влияния на язык народа его этнической и политической истории, культуры, религии, межъязыковых и межкультурных контактов. Приведем несколько примеров.

♦ Ассимиляция этносов и культур, особенно поглощение малых народов большими

♦ Расселение восточно-славянских племен по территории, на которой исконно жили этнически неродственные финно-угорские племена, неизбежно приводило к взаимным межплеменным языковым контактам и к последующему появлению в русском языке финно-угорских заимствований, а в карельском, финском, коми и других языках – русских заимствований; соседство и постоянные контакты с балтийскими племенами, говорившими на близкородственных языках, привело к еще более глубоким контактам – к образованию балто-славянского языкового союза .

♦ К значимым культурным факторам развития языка относится возникновение книгопечатания, пришедшее на смену рукописными книгам: оно сразу же значительно расширило круг «книжных людей» и стимулировало появление и распространение литературно-письменной формы европейских языков.

♦ Такой изначально религиозный фактор, как введение православия на Руси и распространение славянского кирилло-мефодиевского перевода Евангелия, определило на многие столетия вперед важное место старославянского языка в формировании русского литературного языка.

♦ Политическая история народов, нередко сопровождающаяся революционной ломкой прежних экономических и мировоззренческих устоев, приводит к ускорению динамических процессов в языке: постепенное эволюционное развитие уступает место языковой «революции», т.е. расшатыванию старых языковых норм под влиянием так называемой «демократизации» языка и к особенно активным процессам в лексике.

Заметим, что путь «неологизм → слово активного употребления → историзм/архаизм» иногда бывает очень коротким. Ярким примером может служить слово ваучер. Это непривычное английское заимствование буквально ворвалось в обиход населения России осенью 1992 года, обозначая выдаваемую каждому жителю страны ценную бумагу – приватизационный чек на личную часть общенационального имущества. Проведенная за четыре месяца «ваучеризация всей страны» меньше чем на год сделала неологизм ваучер словом активного словаря всех россиян, а потом так же быстро оно превратилось в экономический термин-историзм.

Чрезвычайно показательны в этом отношении данные «Толкового словаря русского языка конца ХХ века: Языковые изменения» ⁶, в котором с помощью специальных помет представлены разные этапы и направления динамики русской лексики на рубеже веков, обусловленные именно событиями политической истории России:

а) процесс неологизации – первичная фиксация слова или значения данным словарем или словарями последнего десятилетия XX в.: например, слова картридж ‘контейнер для красящей ленты или красящего вещества в копировальной технике’, шоп-тур – ‘поездка за границу с целью закупки партии товара’; значения слов карточка ‘магнитная карта или пластиковая карточка как средство безналичного расчета’, силовик – ‘руководитель силового ведомства’ прежде однозначной лексемы и т.п. ;

б) процесс актуализации – возвращение в связи с глубокими социальными изменениями в активный речевой обиход, прежде всего в СМИ, слов и значений, которые ранее имели в словарях различного рода ограничения ‘в некоторых зарубежных странах’, ‘в царской России’: например, магистр ‘квалификационная степень, вторая после бакалавра’, президент, парламент, спикер, мэр, бизнесмен, биржа, акционер, колледж; губернатор, гимназия, лицей, кадет и т.п.

в) процесс архаизации (деактуализации) – превращение слова или значения в историзм и его явное или предполагаемое движение в пассивный словарь: например, слова крайисполком – ‘краевой орган исполнительной власти в СССР’, политинформация – ‘еженедельный обзор политических событий в стране и в мире как составная часть идеологического воспитания’; значение слова дефицит – ‘острый недостаток товаров и услуг, вызывающий ажиотажный спрос’ и др.

На любом этапе жизни любого развивающегося языка слов и значений первой и второй групп несравненно больше, чем устаревающих, что ведет к постоянному увеличению его словарного состава.

Особое место среди внешних законов развития языка занимает сформулированный И. А. Бодуэном де Куртенэ закон смешения языков: «Все существующие и когда-либо существовавшие языки произошли путем смешения»⁷. Будучи следствием межъязыковых контактов, этот закон определяет все виды языковой интеграции, описанию которых посвящена в учебнике специальная глава (см. гл. 19).

Внутренние законы развития языка. Внутренними законами называют регулярно действующие в языках факторы развития, заключенные в самой природе человеческого языка как естественной знаковой системы, которая функционирует в сфере коммуникации и мышления.

В отличие от внешних законов, время действия которых ограничено определенным периодом истории какого-либо языка, внутренние законы действуют постоянно. К ним обычно относят:

- закон неравномерного развития разных уровней системы,

- закон асимметричности языкового знака,

- закон аналогии,

- законы экономии: речевых усилий,

речевого времени,

языковых средств.

► Неравномерность развития уровней языковой системы легко объяснима: чем менее открыт уровень для внешних влияний на язык, тем он устойчивее. Поэтому медленнее всего развивается фонетика, несколько быстрее – морфемика, морфология и особенно синтаксис, и наивысшими темпами развивается лексика.

В действии этого закона нетрудно убедиться, взяв в руки почти любой пушкинский текст. Историки начинают отсчет современного русского литературного языка с пушкинской эпохи, т.е. с 20-30-х годов XIX в. Это абсолютно справедливо по отношению к фонетической системе языка (но не к орфоэпии!) и к грамматике (хотя и здесь есть некоторые расхождения, например: кресла (креслы) во времена Пушкина употреблялось только в форме множественного числа, слово колодец имело равноправный вариант колодез и т. п.). Однако формулировка «современный русский язык – это язык от Пушкина до наших дней» никак не может быть распространена на лексический уровень системы. Многие слова того времени устарели и нуждаются в комментировании.

Например, в строках из «Евгения Онегина» … Ларина тащилась⁸, Боясь прогонов дорогих, Не на почтóвых, на своих… для современного читателя агнонимами будут слова прогоны (‘В России до 1917 г.: поверстная плата за проезд на почтовых лошадях’) и почтовые (‘2. В России до 1917 г.: связанный с регулярной перевозкой пассажиров в конных экипажах, осуществлявшейся учреждениями связи’). Соответственно, непонятной останется и сама ситуация, которую подробнейшим образом разъясняет Ю.М. Лотман в своем комментарии к роману Пушкина «Евгений Онегин» ⁹. В то же время бόльшая часть слов, а также фонетическая и грамматическая структура фразы воспринимается как абсолютно современная.

Еще быстрее изменяется стилистическая характеристика слов (коннотации), в чем можно убедиться, сравнив, например, стилистические пометы в изданиях словаря С. И. Ожегова 50-60 годов и в последних изданиях «Словаря русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой.

Возвращаясь к Пушкину, приведем один пример из «Евгения Онегина»: … (Как говориться, машинально)… В этом вставном предложении слово выделено курсивом самим Пушкиным, так как оно в то время было исключительно разговорным, а потому в «поэтическом контексте воспринималось как резкий диссонанс, цитата из бытовой речи» ¹⁰. В настоящее время это наречие, поддерживаемое активным употреблением в ХХ в. слова машина и его многочисленных производных, является обычным, стилистически нейтральным словом литературного языка, хотя с поэтическим контекстом оно и сегодня гармонирует плохо, но уже из-за своих «технических» ассоциаций (ср. также его ближайший синоним механически).

Этот пример может служить иллюстрацией того, что изменения в лексике носят системный характер.

► Асимметрия языкового знака – это по сути своей диалектическое противоречие между планом выражения, т.е. звучанием и написанием, и планом содержания, противоречие, которое является принципиальным свойством языковой системы в целом и важнейшим внутренним фактором языкового развития.

Сравнивая язык как естественную знаковую систему с искусственными знаковыми системами, мы обратили внимание на равновесие, симметрию и закрытость как свойство искусственных систем и постоянное неравновесие, асимметрию и открытость как свойство языка. Если в системе все уравновешено, если число знаков в ней точно соответствует количеству передаваемой с помощью этой системы информации, то система обладает стабильностью, устойчивостью, ей просто незачем развиваться, она и в таком виде устраивает пользователей, а если в чем-то перестает устраивать, то изменения в нее вносят извне – сознательно и произвольно, – допустим, вводят дополнительные знаки или убирают ставшие ненужными.

Иное дело язык. Уже сама асимметрия языкового знака – сильнейший внутренний стимул развития: если хотя бы у одного слова появилось второе переносное метафорическое значение (каким было это первое слово, мы не знаем) и этот ход языкового мышления не только не затруднил общение, но, напротив, был взят на вооружение пользователями языка как принципиально новая возможность выразить с помощью языка свое понимание связи явлений в мире, то уже ничто не препятствовало ни появлению аналогичной многозначности у других слов, ни появлению у этого слова новых значения. Как говорится, «процесс пошел».

Асимметрия языкового знака, с одной стороны, допускает увеличение числа значений одной формы, т.е. содержательную асимметрию. Ярчайшее проявление содержательной асимметрии – многозначность слов и грамматических форм.

Так, в русском языке всего шесть падежей, но у каждого падежа не одно, а несколько значений. Например, именительный падеж имеет не только значение значения субъекта действия в синтаксической функции подлежащего, но и значение предиката в составе именного сказуемого, вокативное значение в функции обращения, кроме того он является назывным падежом и в этой функции выступает как заголовочное слово в словарных статьях. Общее число падежных значений более 30. Распределенные по шести падежным формам и правильно понимаемые говорящими в соответствующих синтаксических и лексических контекстах, они не только не перегружают нашу память, но напротив, закрепляют важные содержательные связи в парадигме склонения.

С другой стороны, возможно увеличение способов формального выражения одного значения, т.е. формальная асимметрия. Это ведет к появлению вариантов слов и синонимов, что с точки зрения оптимальности может быть оправдано только в том случае, если различие формы постепенно подкрепляется частичным различием содержания. В противном случае язык сам избавляется от функционально бесполезной асимметрии.

Приведем пример. В начале ХХ века в русском языке сосуществовали как синонимы-дублеты пары слов аэроплан и самолет, авиатор и летчик. Сложилась неблагоприятная для языка ситуация «нерациональной», т.е. функционально бесполезной, формальной асимметрии: одно и то же значение передавалось двумя разными словами: заимствованным из французского языка («чужим») и исконно русским («своим»). Из ситуации дублетности язык выходит двумя способами: или одно из слов, устаревая, уходит в пассивный слой лексики, что и произошло со словом аэроплан, или же происходит дифференциация их значений: в современном языке слово авиатор обозначает не только летчика, но любого специалиста в области авиации, если же оно употребляется как синоним слова летчик, то имеет коннотацию высок. (высокое), т.е. перестает быть дублетом.

Устранению дублетности в данном случае немало способствовал и внешний культурный фактор быстрого превращения авиации из любительского спорта для узкого круга людей в мощнейшее и общезначимое техническое достижение ХХ в. Отсутствие поддержки внешнего фактора и конкуренции «своего» и «чужого» слова может привести к длительному сохранению дублетности, как случилось, например со всем известными, но при этом неактуальными для носителей русского языка словами бегемот и гиппопотам, сфера функционирования которых ограничена специальной литературой или детской поэзией.

Действие закона асимметрии языкового знака, однако, не безгранично, что объясняется столкновением двух разнонаправленных сил в языке: коммуникация и мышление требуют все новых и новых средств выражения, но возможности человеческой памяти не беспредельны, и, чтобы быть оптимальной и удобной для пользования, языковая система должна быть достаточно компактной и регулярной. На это направлены законы экономии и аналогии.

► Законом аналогии принято называть изменение, вызванное влиянием более сильного – более удобного или чаще употребляемого – образца. Применительно к синхронии это явление уже рассматривалось ранее (гл. 3). В диахронии закон аналогии является внутренней, психологически обусловленной причиной такого важного процесса, как упорядочение и оптимизация языковой системы и ее подсистем.

Например, как уже говорилось, в древнерусском языке у каждого типа склонения была своя система окончаний не только в единственном, но и во множественном числе. Ср. творительный падеж множ. ч. пєрєдъ пълкы ‘перед полк-ами’, подъ облакы ‘под облак-ами’, но крамолами, чаицами (чайками). В этом случае могло происходить совпадение окончаний именительного и творительного падежей множественного числа, что было неудобно с коммуникативной точки зрения. В то же время существительные склонения с основой на *а (современное первое склонение), в которое входили и некоторые слова мужского рода (слуга, юноша, судия и др.), в каждой падежной форме имели свои окончания. Соответственно, творительный множественного имел форму слугами, юношами. Постепенно окончания не только творительного, но дательного и предложного падежей множественного числа всех существительных мужского и среднего рода «подравнялись» по аналогии под склонение на *а.

В словообразовании закон аналогии проявляется в наличии словообразовательных моделей, продуктивных для данного периода жизни языка, по которым строятся новые слова. На лексическом уровне аналогии подчиняется образование однотипных значений, семантических серий у слов одной лексико-семантической группы.

Например, политические метафоры у русских прилагательных лексико-семантической группы колоративов сначала появились как семантические кальки с французского у слов красный (‘либеральный, революционный’) ¹¹ и белый (‘контрреволюционный’). Постепенно в эту метафорическую серию по аналогии оказались втянутыми слова той же группы черный (черная сотня), желтый (желтая пресса), зеленый (зеленые – махновцы в Гражданскую войну, экологическое движение зеленых), коричневый (о фашистах), оранжевый (оранжевая революция), даже цветной (цветные революции). Поэтому, когда один из российских политиков, рассуждая о целесообразности устройства в Москве подобия лондонского Гайд-Парка сказал: «И пусть там собираются и говорят, что хотят, и красные, и зеленые, и голубые, и серо-буро-малиновые», русский слушатель не затруднился в расшифровке контекстуального смысла последнего слова.

Закон аналогии – настолько сильный психологический механизм, что он мог «отменять» исторические чередования звуков – следы когда-то действовавших фонетических законов – во имя большей регулярности форм в составе парадигмы.

Так, в древнерусском языке формы предложного падежа склонения с основами на *а и на *о имели флексию Ѣ, перед которой заднеязычные твердые согласные к, г, х переходили по закону второй палатализации в свистящие мягкие ц, з, с (в руцѢ, на нозѢ, почить в БозѢ). Изменение конечного согласного основы в одном из падежей происходило так же автоматически, как сейчас происходит, например, ассимиляция по звонкости. Но с появлением мягких заднеязычных к’, г’, х’ закон палатализации перестал действовать, и стало возможным произносить в руке, на ноге и т.п., сохраняя звуковой облик корня по аналогии с другими падежами: в результате парадигма склонения этих и подобных слов приобрела регулярность, что было, несомненно, удобнее и проще.

Но удобство и простота фонетической и грамматической системы языка – следствие действия закона экономии, который касается прежде всего формальной стороны языка, или, как говорят ученые, «языковой техники».

► Рассуждая о законе экономии, лингвисты нередко употребляют формулировки «язык отменяет что-то», «язык избавляется от чего-то», «язык стремится освободиться от чего-то» и т. п.? Разумеется, сам язык как система знаков не имеет собственной воли и цели. Ранее уже говорилось, что все изменения в языке – следствие его использования как средства коммуникации. Это сами говорящие в процессе общения бессознательно стремятся свести к необходимому минимуму

- и силы, которые затрачиваются на произношение, – экономия речевых усилий, речевой энергии;

- и время, которое необходимо для передачи конкретной информации, – экономия речевого времени;

- и средства, которые требуются для обеспечения нужд мышления и взаимопонимания в коммуникации, – экономия языковых средств.

Несколько перефразируя французского ученого А. Мартине, можно определить сущность закона экономии следующим образом: человек расходует столько речевых усилий, столько речевого времени и столько языковых средств, сколько требуется для того, чтобы речь его была правильно понята собеседником.

Наиболее наглядно действие закона экономии речевых (произносительных) усилий в области фонетики. История всех языков показывает, что со временем из большинства фонематических систем исчезали объективно трудные для произношения звуки, например, слоговые сонорные согласные: так индоевропейском корень *wlq-os (кружок под буквой) ‘волк’ со слоговым плавным l в современном немецком звучит Wolf, в русском волк и т. д. Поэтому произношение чешского слова vlk со слоговым l для носителя русского языка представляет большую сложность, требуя дополнительного усилия.

Этим же объясняются почти все фонетические процессы как в прошлом, так и в современном состоянии языков. Действительно, при желании мы можем произнести [л^◦оДкъ], [с’эрДцъ], [в’иД], но при этом понадобится такое сверхнапряжение наших органов речи, которое не является коммуникативно необходимым: оглушение согласного и даже его выпадение при достаточной длине слова обычно не разрушают слово настолько, чтобы помешать его узнаванию и пониманию. Кроме того правильный ход мысли адресата поддерживается контекстом или ситуацией общения, что особенно важно для коротких слов, где может возникнуть омофония: например, [л^◦ук] – накрошить лук в салат и цветущий луг.

Закон экономии речевого времени проявляется прежде всего в разговорной речи. Одно из самых ярких его следствий – неполные предложения диалога, которые исключают всю лишнюю информацию, содержащуюся в предыдущих репликах и к тому же часто абсолютно ясную из самой ситуации разговора. На лексическом уровне экономия проявляется в так называемой универбации, т.е. в замене словосочетания одним словом, часто с коннотацией «разговорное» или «просторечное». Например, бить в барабан > барабанить, жена губернатора > губернаторша, зачетная книжка > зачетка, маршрутное такси > маршрутка, Публичная библиотека (в Петербурге) > Публичка, Ленинская публичная библиотека (в Москве) > Ленинка, станция метро Технологический институт > Техноложка или – более литературно – Технологическая (по аналогии с другими названиями: Василеостровская, Горьковская, Приморская) и т.п. В письменной речи этот закон вызвал к жизни аббревиатуры как особый способ словообразования (см. гл. 6).

Наличие в языке закона экономии произносительных усилий никем не оспаривается, так как не только подтверждается множеством реальных фактов, но и распространяется на всех носителей языка без исключения. Однако действие закона экономии речевого времени, особенно разговорная универбация, имеет ситуативные и социальные ограничения, а потому нередко вызывает серьезные нарекания со стороны ревнителей чистоты литературной нормы.

Но более всего споров у лингвистов вызывает закон экономии языковых средств. Действительно, согласно этому закону, во многих языках есть «лишние» грамматические категории и формы, такова, например, с точки зрения некоторых лингвистов, категория рода, так как род в современных языках не имеет собственной семантики. Но значит ли это, что так называемые «безродовые» языки, например, английский, армянский, тюркские языки, устроены лучше и экономнее, чем языки с развитой категорией рода, подобные русскому, немецкому и др.? Допустимо ли вообще измерять оптимальность системы одного языка с позиций другого языка? Учитывая шаткость подобных утверждений, серьезной критике подверг закон экономии академик Р. А. Будагов.

Закон или тенденция? Взаимодействие внешних и внутренних законов развития языка. Многочисленные примеры, приведенные в этой главе, показывают, что тот или иной закон языкового развития редко проявляться в своем чистом виде. Для этого есть, как минимум, две причины.

Во-первых, язык обладает высокой внутренней сложностью и существует в еще более сложной социальной среде, которая воздействует на него различными своими сторонами, поэтому действие внутренних законов может тормозиться или ослабляться действием внешних факторов. Так, кодификация литературной нормы, будучи внешним по отношению к языку культурным фактором, сдерживает темпы развития языка и ограничивает действие многих внутренних законов, в частности, закона аналогии. Поэтому, например, слово кофе до сих пор по литературной норме русского языка не только не склоняется, но и сохраняет парадоксальный с точки зрения системы языка мужской род (при допустимости теперь, однако, варианта среднего рода в разговорной речи).

Во-вторых, множественность внутренних законов развития, действующих на одном и том же уровне языковой системы, неизбежно ведет к их взаимодействию с различными – ускоряющими или тормозящими – последствиями. Так, явление многозначности может быть результатом взаимодействия двух внутренних законов: с одной стороны, единице плана выражения соответствует не одна, а две или несколько единиц плана содержания, что говорит о действии закона содержательной асимметрии языкового знака; с другой стороны, развитие многозначности позволяет не увеличивать количество самих слов, что свидетельствует о действии закона экономии языковых средств. В данном случае взаимодействие двух законов гармонично, так как потребности мышления и коммуникации в новых, в том числе и экспрессивных средствах удовлетворяются без увеличения единиц лексикона.

В противоборство с законом экономии языковых средств нередко вступает такое свойство коммуникативной системы, как избыточность.

Так, в языках с развитым согласованием, подобных русскому, значения падежа, числа, рода могут неоднократно повторяться в существительном и согласуемых с ним прилагательных, местоимениях, причастиях и глаголах. Например, во фразе Вчера я встретила сво-ю стар-ую школьн-ую подруг-у выделенные флексии четырежды повторяют винительный падеж, женский род и единственной число.

Поэтому законы языкового развития часто приобретают характер более или менее последовательно проявляющейся тенденци. Так, универсальный закон смешения языков в истории разных языков (например, японского и китайского) и даже в разные периоды жизни одного и того же конкретного языка (в частности, русского) обнаруживается или в виде тенденции к активным иноязычным заимствованиям или как тенденция к относительной замкнутости, самодостаточности.

Учитывая это, некоторые исследователи вместо термина «закон» предпочитают употреблять термин «тенденция». Это характерно, в частности, для авторов соответствующего раздела академической монографии «Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка» (М., 1970).