Реферат Язык «Изборника 1076 года»

Студентки III курса

Специальность: русский

язык и литература,

иностранный язык

Дорошиной Анастасии

2011

Содержание

Введение	Стр. 3
Основная часть	Стр. 5
Графические и фонетические особенности	Стр. 7
Стилевые характеристики	Стр. 12
Заключение	Стр. 16
Список использованной литературы	Стр. 17

Введение

В настоящее время, несмотря на давний и устойчивый интерес к древнейшим рукописям, свидетельства которых – единственный источник сведений по истории русского языка, и огромное количество работ, эволюция русской графики вырисована в самых общих чертах.

Известно, что русское письмо почти непрерывно развивалось вслед за развитием языка: менялся состав букв и их звуковое значение. До начала XVIII в. преимущественно стихийно из употребления выходили буквы, становившиеся ненужными вследствие исторических изменений славянской речи. Так, к XI в. оно включало 11 «лишних» букв (греч. и собственно кирил.), используемых в силу традиции. Двумя и более буквами обозначается большинство гласных русского языка древнейшей поры. Кроме наиболее употребительных и обычных îó, è, î имеем @, ó, u, ¿, w, отдельные замечания относительно употребления которых находим в трудах по славяно-русской палеографии, а также исследованиях, посвященных языку того или иного памятника древнерусской письменности.

Изборник 1076 г. принадлежит к числу ценнейших памятников русского письма XI в., среди которых занимает особое место, отличаясь не только относительно «свободным» содержанием, но и употреблением ряда редких написаний, отражением отдельных явлений, не зафиксированных ни в одном из источников ранней поры.

В силу того, что до наших дней рукопись дошла в плохом состоянии (местами порван, покороблен и затерт пергамен, в результате неоднократных поновлений лишь немногим более трети всей рукописи осталось целиком в первоначальном виде), а добросовестно Изборник 1076 г. был издан только в 1965 г. (с помощью специальных приемов были прочитаны дефектные и не читаемые прежде места, первоначальный текст рукописи отделен от правок и поновлений), лингвистически памятник фактически не изучен. Разрозненные, недостаточно полные сведения о письме и языке рукописи, известной с конца XVIII в., рассеяны в сочинениях различного типа. Неполнота и отчасти недостаточная точность проведенных наблюдений не исключают продолжение лингвистического изучения одного из древнейших датированных памятников древнерусского языка и культуры.

Страница из Изборника 1076 года

Основная часть

Изборник 1076 года — третья по древности (после «Остромирова евангелия» и «Новгородского кодекса») древнерусская рукописная книга. Изборники (ещё был еще Изборник 1073 года) были составлены для великого князя Святослава Ярославича двумя переписчиками, одним из которых был дьяк по имени Иоанн, имя второго неизвестно. Оригиналом для первого «Изборника» послужил сборник, переведённый в конце IX — начале X века с греческого языка на болгарский для болгарского царя Симеона I. Несколько статей этого сборника — славянского происхождения. Очевидно, он был составлен на Руси на основе материала великокняжеской библиотеки.

Переписывая для великого князя Святослава Киевского из болгарского оригинала торжественно исполненный Изборник 1076 года, дьякон Иоанн собрал для себя самого (или для сына) выписки из различных нравоучительных текстов. Композиционная последовательность без особого выделения источников, которыми пользовались составители Изборника, в целом напоминает обычную для средневековой традиции компилятивно составленную беседу умудренного житейским опытом человека с «сыном» — быть может, сыном духовным, поскольку моральные требования первоисточников, несомненно, переработаны тут применительно к мирской жизни; «обмирщение» прослеживается отчетливо и проявляется даже в оформлении книги — карманной «осьмушки», писаной мелким почерком для себя, скромно украшенной.

Отдельные части Изборника получили на Руси особенную известность и неоднократно использовались в поучениях, посланиях и «словах», откуда и поступили в устную речь. Впоследствии сам принцип построения сборника стал образцом для составления других средневековых сборников нравственного содержания, стал прототипом Златой Чепи, Измарагда — с XIV в., а в конце XV в. — Домостроя.

«Изборник» 1076 года — первый дошедший до нас образец древне­русской книги для чтения не только церковно­служителей, но и мирян.

Страница из Изборника 1073го года

Графические и фонетические особенности

Письмо Изборника 1076 г., как и ряда других древнерусских памятников XI в., характеризуется значительной непоследовательностью и пестротой, в большей мере обусловленными взаимоотношением двух письменных традиций, сошедшихся в древнейших памятниках русской письменности, существовавшими на Руси достаточно устойчивыми нормами письма, о которых можно судить отчасти на основании древнейших грамот на бересте, и привнесенными орфографическими нормами церковных книг, в огромном количестве пришедших из Болгарии с официальным принятием христианства, нежели особенностями писцовых школ, киевского диалекта, по словам А.И.Соболевского, отличающегося бесцветностью своего языка и орфографии, не имеющего в себе ничего яркого. Изложенные ниже наблюдения не являются исчерпывающими.

На протяжении XI в. осуществляется постепенный отказ от употребления @. К концу XI в., по словам И.И.Срезневского, широкий юс мелькает только кое-где. Однако следует отметить, что в соответствии с фонетическими представлениями древнерусского человека на месте @, восходящего к *о, (о носовое) отмеченного только в словоформе п@тьмь, в рукописи потребляется исключительно оу: роука (всего 39 раз), соудити (всего 9 раз) и др. @ в орфографии Изборника 1076 г. встречается только после палатального согласного, чередуясь с ю: алч@шта, но – алчющеи; бл@деши, но – блюдеши; вол@, но – волю (всего 4 раза) и т.д. Исключение: п@стыни (Ср.: поустыни (всего 4раза), поустошьныи (всего 4 раза)).

Особого внимания заслуживает употребление \, знака, который в практике русского письма был оставлен особенно рано. В Изборнике 1076 г. отмечено 90 случаев его употребления (только в позиции после гласного): бешть\; быва\ть, но – бывають и т.д.

Наряду с ю употребляется в ряде слов и имеющий то же фонетическое значение знак у: боруть|с#; сид#шту; сътвору, но – сътворю; чу|диши с#, но – чюдити|с#.

Ó – элемент диграфа îó, используемого главным образом для выражения звука [у]. «Буква îó, – отмечает А.И. Соболевский, – в рукописях XI-XIII вв. пишется с î в первой части; только в конце строк, при недостатке места, писцы употребляют в значении у одну только вторую часть, и то не всегда…». Написания с ó в значении îó на конце строки составляют 2%. Писец Изборника 1076 г. предпочитает лигатуру u (30 %): áåñòu|äüíh, ñu|øòå, ãëu|ìè, u|øè и т.д.

Употребительность того или иного графического знака (дублета) в данном случае, возможно, определяется индивидуальными особенностями писцов или характером списываемого ими текста. Между тем сам факт написания того или иного буквенного знака (îó или u) свидетельствует об активном отношении древнерусского писца к его употреблению, норме, которой он руководствовался: 89,3 % всех случаев употребления u приходятся на конец строки. Очевидно, что îó и u употребляются отнюдь не безразлично, и это – одна из особенностей киевских писцов.

Эта же буква у употребляется в значении «ижицы» в заимствованных словах, соответствуя греч. υ: ¿сухи#, прозвутере, презвутера, уеною, иу|деомъ (Ср.: июдеомъ), иуда (Ср.: и|юдина), въ егупьтh, пуфаагор, курилъ. (Ср.: кюрилъ и кирила фiлософа). В словах еуаггели~, еуагглистhмь, паулъ (Ср. павьлъ) она обозначает неслоговой элемент дифтонга и произносится как [в].

Такое употребление знака ó в памятниках XI-XIII вв. не представляет особой редкости и свидетельствует о его немаркированности.

Кроме буквы î («омикрон»), звук [о] обозначается буквой w («омега»), 75% всех случаев употребления которой приходятся на начало слова. W

Общий вид "Изборника" 1076 года до реставрации

употребляется в предлоге о (с мест. п.) (16 из 165) и в обычной лигатуре «от» предлога и приставки наряду с написанием отъ: и на исходh провождени ^| бhсъ, но – въсхwдить wтъ| нихъ и т.д.

Анализ написаний «ot» (как предлога, так и приставки) обнаруживает до конца не проведенную тенденцию закрепления w в лигатурном написании ^:

Наибольший интерес вызывают написания начальной «омеги», используемой писцом как средство графической диссимиляции. Исследуя язык Путятиной Минеи, В.М.Марков замечает, что выбор w или о определяется правилом: w пишется вместо о при стечении одинаковых букв. Нельзя сказать, что писец Изборника 1076 г. незнаком с установленной ученым графической нормой: тъгда го|тово wбр#штеть, поскърби о wби|димhмь, ко wпеча|ли с# и т.д. (всего 24 раза). Однако w кажется скорее случайной, нежели закономерной. Написания с w, отражающие отмеченное во многих памятниках XI в. стремление писца развести одинаковые графемы, составляют 31%, что несомненно свидетельствует об архаичности и угасании этой особенности русского письма.

Не приходится говорить о стремлении всякое начальное î начинать с w, отмеченном М.А. Соколовой у второго писца Архангельского евангелия 1092г., Т.М.Судником в Выголексинском сборнике XII-XIII вв.

W отмечена, как во многих древнерусских памятниках, в заимствованных словах (большей частью – имена собственные): въ вифлеw|мh, геwргiа, ³w8 (всего 10 раз) и т.д.

Показательно употребление в середине слова в словах собственно славянских (âúñõwäèòü, âúñõw|òhâúø@, âhðw|âàòè, ãëàãwë@òü и др.), а также междометии wõú.

В науке прочно утвердилось мнение, что желание писца вместить текст в заранее приготовленную рамку (недостаток места) обуславливает выбор из двух графических вариантов тот, что занимает меньше места («узкий»), и с этим трудно не согласиться. Между тем, дабы соблюсти эстетичность оформления столбца (заполнить свободное место), писец мог прибегать и к более «широкому», например, w. Одна треть всех случаев употребления омеги в Изборнике 1076 г. отмечена непосредственно в условиях конца строки.

Для древнерусских рукописей обычна постановка на конце строки согласной буквы лишь в случае выносного титла, например, . ³wàí8| , âñüì8|.

Изборник 1076 г. – один из немногих древнерусских памятников, допускающий «нарушение» орфографической нормы («правила гласного окончания строки»), представляя отдельные случаи «согласного» окончания строки, более пристальное внимание к которым позволило обнаружить немало весьма ценного для истории русского языка:

• отсутствие случаев переноса на одиночный согласный при написании гласных на следующей строке: рекох| , м|нози, въ вhк| вhкомъ, подвизают| , людьх| , потъштим| , ништиих| , земльныих| , помоштьник| , при#л| , алум| , нын| .

Гласный (как редуцированный, так и полный) не обозначается вообще.

• подавляющее большинство отмеченных случаев (исключение: пооуш|чени~мь, пос|тавиш#) – «разорванные» сочетания с сонантом и -в-, которые, несмотря на то, что слогообразующая функция для них не характерна, могут образовывать вершину слога, поскольку «голосовой источник характеризует все сонанты и звонкие шумные».

Указанное несомненно свидетельствует об ориентации писца на звучание слова, является ярким подтверждением существования в древнерусский период современного правила переноса по слогам.

Изборник 1076 г. позволяет обнаружить немало свидетельств того, что конец строки – особое условие, которое было далеко не свободным от живых фонетических процессов.

Стилевые характеристики

Наряду с разного рода перечислениями, в которых слова следовали друг за другом, в церковно-славянских текстах очень часто применялось нанизывание предложений однотипной конструкции. Эти предложения (простые и сложные) чаще всего имели равное число членов (подлежащих, сказуемых и т. д.), причем в каждом предложении эти члены следовали друг за другом в одном и том же порядке; к тому же каждый член предложения так или иначе «перекликался» (т. е. был связан по значению или по форме) с соответствующим членом всех других предложений: подлежащее с подлежащим, сказуемое со сказуемым и т. д. Перекликались чаще всего слова, означающие разновидности какого-нибудь более общего понятия, синонимы, антонимы (т. е. слова, противоположные по значению), а также просто тождественные слова. Конечно, встречались и нарушения этой строгой схемы, иногда включались «лишние» слова, но основа ее сохранялась.

В церковно-книжных произведениях постоянно противопоставляются такие понятия, как добро и зло, высокое и низкое, духовное и материальное, жизнь и смерть, причем текст организуется таким образом, чтобы эти противопоставления были максимально отчетливыми.

В этих однотипных по структуре предложениях отчетливо противопоставлены друг другу антонимы чьстити и запрщати, добро и зло; это противопоставление особенно ярко выделяется на фоне повторяющихся форм причастия глагола творити. Вот еще подобные примеры:

Нередко автор несколько раз говорит об одном и том же, но употребляет при этом различные слова; создается так называемая стилистическая симметрия:

Възишти и

Кыимь коею

Путьмь стьзею

Идоша текоша

«Изборник 1076 г.»

На сближении материального и духовного чаще всего построены сравнения. Цель этих сравнений – наглядное выявление сущности духовного. Поэтому наряду с простыми сравнениями (например: «яко же отъ лиця змиина тако бжи отъ грьха» – «Изборник 1076 г.») часто встречаются довольно сложные сравнения, когда ситуация духовного мира сопоставляется с похожей ситуацией мира материального. Вот два таких сравнения: «яко же и градъ бестны [т. е. без стены] удобь прять бываеть ратьными [т. е. легко захватывается войсками]. тако же бо и да не огражена молитвами, скоро плнима есть отъ сотоны» («Изборник 1076 г.»); «яко же бо въ темн пещер свща просвщаеть тако и мтва и псалтыря в дю вшедши всяку мракоту грховную о(т)гонить о(т) дш()» (Приписка на Псалтыри 1296 г.). Перед нами сравнение сходных ситуаций, т. е. ряда явлений и действий, сходным образом связанных между собой. В первом примере сравниваются душа и город; молитва и стена; пленение души и захват города; сатана и ратные (т. е. войска неприятеля); во втором примере – душа и пещера; молитва, псалтырь и свеча; грех и темнота (ср. метафорическое выражение мракота греховная; отгонять грех и освещать. Такие сложные сравнения – специфика возвышенного стиля средневековья. Писатели эпохи второго южнославянского влияния зачастую выстраивали целые серии сравнений.

Постоянное использование метафор и метафорических сравнений способствовало тому, что переносные значения закреплялись за многими словами церковно-славянского языка. Так, если вы внимательно прочтете два только что приведенных примера, то поймете, откуда у глаголов оградить и просвещать, означавших «обнести оградой» и «направить лучи света на кого- или что-нибудь», появились новые переносные значения. Но о развитии новых значений у слов, заимствованных русским языком из церковно-славянского, речь пойдет в третьей главе. А пока мы продолжим рассмотрение тех литературных средств, которыми пользовались авторы церковно-книжных произведений, созданных на Руси.

Одним из таких средств было повторение слов, связанных между собой по значению или по форме (звучанию, написанию).

Церковно-славянский язык был богат синонимами. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что одно и то же греческое слово зачастую передавалось целым рядом славянских слов, близких по значению. Например, греческое существительное έννοια в разных местах «Хроники Георгия Амартола» переведено следующими словами: домыслъ, домышление, замышление, мысль, помыслъ, размышление, разумъ, разумние, смыслъ, умъ, чувьствие^1. Русские авторы и переводчики использовали и пополняли синонимическое богатство церковно-славянского языка. В церковно-книжных произведениях нередко встречаются целые серии синонимов, следующих друг за другом, например: «кротость бо я [их, т. е. праведников] доправи [т. е. направила] и съмрение же и благъ съмыслъ. покорение и любы и добросьрдие. милостыни же и миръ къ вьсмъ малыимъ же и великыимъ» («Изборник 1076 г.»); «зло желаше и велми хотяше еже шествовати къ Перми» («Житие Стефана Пермского») и др. Нередко следовали друг за другом синонимичные метафоры: «Тебе [т. е. тебя, речь идет о Богородице] Ху ластовицу и красьну гьрълицу и непорочьную бию голубицу» («Минея служебная»^2, 1095-1097 гг.), а также синонимичные сравнения: «...младенца в утроб носящи, яко нкое съкровище многоцнное, и яко драгый камень, и яко чюдный бисеръ, яко съсуд избранъ» («Житие Сергия Радонежского», написанное Епифанием Премудрым в XV в.). Образность, содержащаяся в метафоре или сравнении, усиливается здесь их повторением.