Изучение межпоколенной динамики матримониальных стратегий женщин и мужчин в Кыргызстане советского и постсоветского периодов

(на материалах города Фрунзе /Бишкек 1980 и 2005 гг.)

Ибраева Гульнара (Кыргызстан)

«Слово «гимен» имеет два основных значения:

анатомический термин, обозначающий

девственную плеву и брак, брачный союз.

Другими словами, «гимен» одновременно

означает мембрану и проницаемость мембраны. …

Как подчеркивает Деррида, мы сталкиваемся с

операцией, которая «в одно и то же время вызывает

слияние или путаницу между противоположностями

и стоит между ними», достигая тем самым двойного

эффекта – статуса «между», который нельзя отнести

ни к одной из двух оппозиций» (маскулинного /феминного).

Гимен указывает на вечное различие между желанием и объектом…»

Ирина Жеребкина

Изучая историю государств, подчас поражаешься одной особенности: когда страна на грани развала, общество погрузилось в аномию¹, разные субъекты истории среди хаоса считают важным открывать дискурс² о семье и браке. Достаточно вспомнить историю Советского государства, переживавшего не самые стабильные времена (1918 – 1921гг.), когда по инициативе первых лиц страны начались коренные преобразования законодательства, регулирующего сферу сексуальных и семейно-брачных отношений.

В современном Кыргызстане, балансирующем на грани катастрофического развития политических и экономических событий, также активно начала обсуждаться и разрабатываться концепция семьи, брака и общественной морали.

Воспроизводящееся усилие истории разных стран и народов к упорядочению и обустройству пространства брака и семьи обнажает особенную роль и общественные функции брака и семьи. Почему так важны брак и семья? Кто из субъектов истории и почему так заинтересован в институте брака / семьи? Что позволяет воспроизводить образцы брачных стратегий или революционно изменять их, продвигая новые образцы?

Когда в начале девяностых годов ушедшего 20 века первый парламент обретшего суверенитет Кыргызстана поставил на повестку обсуждение законопроекта³ о многоженстве, инициатором разработки и внесения на обсуждение данного законопроекта выступил депутат⁴, не скрывающий своей религиозной (исламской) ангажированности. Хотя использованные в защиту полигамии аргументы и логика исходили из «демографических», «гуманистических» и «демократических» соображений, многие депутаты, идентифицирующие себя с исламской религией, артикулировали при этом отказ от брачно-семейных установок советского образца в пользу стандартов, «цивилизационно родственных», то есть предписываемых исламским законодательством и практикой, а также «традициями исконной кыргызской культуры».

Публичные обсуждения в парламенте ни тогда, ни позднее не увенчались успехом, но стали свидетельством открытия дискурса о браке как «символе национального возрождения и преемственности поколений». Будучи «открыт» как политический, брачный дискурс в Кыргызстане стал развиваться и как религиозный, научный, медийный.

На уровне здравого смысла существует представление и артикулируется в публичном пространстве, что человеческие отношения все больше становятся распущенней и все более прагматичнее. Политики и ученые просчитывают издержки изменения характера социальных отношений, в том числе брачных, и зачастую предсказывают самые критические сценарии развития общества и его институтов, вплоть до апокалипсиса.

Диагностируя снижение популярности брака, менее серьезное отношение молодежи к этому институту, чем в старших поколениях, субъекты политического, религиозного, и даже научного дискурса выносят вердикт: распад институтов семьи и брака, проблемы физического воспроизводства и морального разложения общества. Осмысление современных тенденций изменения брачных практик происходит в СМИ. Медиа репрезентируют разнообразие брачных практик в современном кыргызском обществе, в том числе такие формы брака как сожительство, пробные браки, браки «вдогонку⁵», двоеженство, в целом констатируя изменение ценностных установок на брак.

В качестве аргументов, свидетельствующих о неуклонном спаде в семейно-брачной сфере используются, например, такие факты как рост числа разводов и снижения числа браков в стране за последние двадцать лет (см. гистограмму), снижение детности семей и наличие множественных конфликтных зон в брачно-семейной сфере.

Гистограмма. Динамика соотношения браков и разводов среди жителей города Бишкек

Есть и менее пессимистичные оценки, основанные на убеждении, что показатели разводов сами по себе являются показателями повторных браков, которые стабильно растут. Статистика может представить аргументы в защиту такой точки зрения. Например, в Кыргызстане безбрачие не распространено: по данным первой Национальной переписи населения Кыргызской Республики 1999 года, всего 0,1% мужчин и 0,2% женщин старше 50 лет не состояли в браке никогда, 62,5% мужчин и 59% женщин в возрасте старше 15 лет состоят в браке. И бурные социально-политические события последних двадцати лет мало что изменили в этом отношении (по данным переписи 1979 года, 64 % мужчин и 58 % женщин брачного возраста состояли в браке) ⁶.

Утверждая определенную динамическую стабильность института брака, и используя в качестве аргументов объяснения повторных браков как отражения высоких ожиданий к брачному партнеру, участники дискуссий о браке расходятся во мнении насчет тенденций и перспектив развития современного брака. Кто-то считает, что брачное поведение все больше выстраивается по типу традиционного, патриархального общества. Другие им в оппозицию видят становление инновационных либеральных альтернативных форм брака и семьи.

Методология исследования.

В данном исследовании была поставлена цель - объяснить природу и разнообразие форм брачных стратегий мужчин и женщин в Кыргызстане и их динамику в двух исторических отрезках времени - советского и пост советского периодов.

Объектом исследования стали городские женщины и мужчины (две возрастные категории: 45-55-летних и от 18 до 30 лет), чьи брачные стратегии пришлись на 80-е годы 20 века и на начало 21 века. В ходе изучения брачных стратегий горожан были использованы метод глубинных качественных интервью, количественные опросы, а также анализ статистики и данных других исследований. Всего в выборочной совокупности были опрошены по стандартизированному опроснику 500 горожан, и 20 горожан проинтервьюированы (из них 12 женщин и 8 мужчин). Все полевые исследования были проведены в 2005 году⁷.

Таким образом, в данном исследовании брак рассматривается как:

• сложнейший продукт практик, диспозиций и габитусов, обеспечивающих физическое, культурное, социальное и экономическое воспроизводство общества,

• пространство легитимации сексуальных, трудовых, властных (семейных) отношений субъектов брачного взаимодействия

• специфическая человеческая деятельность⁸ индивидов, обуславливаемая рыночными процессами и отношениями

• и, наконец, как «вход» в семью, представляющую собой систему многоуровневых отношений, протяженных во времени, интенсивных по степени контакта, плотных по сочетанию экономики, эмоций, власти и сопротивления.

Выстраивание таких понятийных рамок брака и брачных стратегий⁹ возможно на основе концепций матримониальных стратегий в качестве родового действа, направленного на сохранение \ увеличение капитала (П. Бурдье), пространства гендерного режима брачного выбора (Р. Коннел), а также рыночного подхода (Г.Беккер).

Использование методики глубинных интервью позволило определить уровни рефлексии брачного выбора респондентов, выяснить их основополагающие матримониальные установки и ценности. Однако подобный подход (использование качественной методологии) обусловил ряд методических проблем:

• Оценки и анализ ранее заключенного брака в повествовании респондента уже есть результат влияния последующих социальных условий и дискурсов. То есть определение реальной стратегии брачного выбора затруднено для сознания самого респондента.

• Кроме искажений в результате субъективного характера восприятия брачного опыта можно отметить и сознательные намерения респондентов изменить брачные сюжеты. Респонденты ведут повествование на вполне определенной «сцене», из определенной ими как адекватной в данном моменте «роли»¹⁰ и с точки зрения соответствующей «морали оправдания» их жизни.

• Содержание интервью для тех, кто на момент интервью (и ранее) не состоял в браке, существенно отличалось от содержания интервью респондентов, находившихся в браке. Если оценки последних касались реальных отношений, то холостые оценивали брачные предпочтения и выборы гипотетически.

Признавая объективно ограничивающий характер указанных методологических проблем в данном исследовании, мы постарались преодолеть их, используя дополнительный анализ наличных на определенный период социальных условий и временной реконструкции субъективных описаний брака самим респондентом. Включение категории субъективного времени поколения в пространство социального времени представляется важным аспектом методологической стратегии исследования.

Изучение института брака в кыргызском обществе: традиции и перспективы

В научном обзоре¹¹, посвященном актуальным проблемам и институциональному развитию социальных исследований регионов Центральной Азии и Среднего Востока¹², известный ориенталист Габриэла Расулы-Палесцек из Венского университета указывает ряд проблем, связанных с развитием данных научно-исследовательских направлений. Среди прочих наиболее важно, что:

• Социальные исследования Центрально-Азиатской культуры и общества, получившие старт чуть более десятилетия назад, имеют маргинальный статус в социальных науках. Свидетельством тому могут служить «малозначимый», в сравнении с другими научными дисциплинами, поток референтных публикаций, количество презентаций результатов исследований на престижных международных конференциях, а также периферийный статус в западном научном сообществе ведущих исследователей региона;

• Теоретические и методологические подходы, используемые в изучении региона слабы, что обусловлено институциональной историей.

Тем не менее, изучение институтов брака и семьи в кыргызском обществе нельзя назвать «терра инкогнито». Отправной точкой в этом направлении остаются этнографические и исторические работы советских времен, посвященные изучению истории кыргызов досоветского и советского периода¹³, а также статистические исследования социально-демографических аспектов брачного поведения в советской Киргизии. Важную роль в силу релевантности социокультурной ситуации играют также исследования разных аспектов института брака в казахском обществе, выполненных исследовательницей Синтией Энн Вернер¹⁴. Несмотря на то, что некоторые ученые¹⁵ констатируют абсолютную недостаток гендерных исследований в кыргызском обществе. В частности, в вопросах брачного и семейного поведения. Имеются и некоторые современные западные и отечественные исследования в этой области¹⁶.

Собственно в фокус внимания постсоветской науки брачный институт и гендерные аспекты брачного поведения в Кыргызстане попали в 1999 году, когда исследователи Сара Амслер и Рассел Клейнбах начали пилотное изучение специфической ритуализированной брачной стратегии – умыкания невест. Эта же тема стала предметом исследования Л. Хандрахан в 2003 году, а в 2004 году группа преподавателей и студентов Американского университета Центральной Азии (АУЦА) под руководством профессора Р.Клейнбаха провела еще одно исследование умыкания невест¹⁷.

Можно также отметить рост интереса к теме брачного поведения в рамках студенческих проектов в Американском Университете Центральной Азии¹⁸, но в силу ограниченного распространения результатов исследований и учебного их характера, такие исследования не реализуют имеющейся потребности научного осмысления данного социального феномена. Тем не менее, можно сказать, что интерес к изучению брачных стратегий мужчин и женщин в Кыргызстане актуализирован, хотя предметом социального исследования собственно брачные стратегии мужчин и женщин разных этнических и возрастных категорий в кыргызском обществе до последнего времени не выступали.

Субъекты брачных стратегий

Динамика брачных стратегий в современном городе обусловлена специфическими соотношениями ключевых элементов: субъектов брака, типов легитимации брака, доминирующих мотивов брачного выбора и степени гомологии брака.

Спектр субъектов на брачном рынке представляет собой различные конфигурации четырех ключевых структур: брачной пары, государства, религии и родовых, семейных структур. В разные периоды развития общества эти структуры имеют различную степень воздействия на практики брачных стратегий – то, сгущаясь и образуя сложные модели деиндивидуализированного, коллективного поведения, то разреживаясь и атомизируя брачные выборы.

Рисунок 1.

Государство. Именно оно определяет законодательные рамки брака и решает имущественные споры брачных партнеров и споры в отношении детей. В юрисдикции государства лежит официальная регистрация конкретных браков (и разводов), то есть легитимация отношений брачных партнеров, мониторинг за брачным состоянием граждан в целом и создание зон поддержки брачных / семейных пар. Историческое развитие брачных образцов знает немало примеров того, как, будучи легитимизированными государством, те или иные типы брака и семьи перестраивали городскую среду и изменяли политическую структуру общества¹⁹.

Государство сводит свое влияние не только к легитимации сложившихся форм брака и семьи, но и само активно инициирует определенные паттерны. В. Райх, рассматривая брак «становым хребтом авторитарной семьи», а ее, в свою очередь, называя «местом производства авторитарных идеологий и авторитарных структур человеческого характера», выделял двух главных субъектов, конституирующих брак: государство и религию. Именно государство, по свидетельству исследователей, легитимизировало, санкционировало любовные переживания у поколения времен второй мировой войны в США²⁰, государство вместе с христианской религией дало добро на многоженство в 1650 году в Европе, думая о необходимости восполнения военных потерь людских ресурсов²¹. Примечательны и инициативы молодого советского государства по созданию альтернативных буржуазной семье форм брака (коммуны, например) и другие политики, описанные В.Райхом в его «Сексуальной революции».

Исследовательница Джой Маджезис утверждает: «Государство не только регулирует семейную жизнь, фактически оно определяет, что именно считается семьей. В Великобритании мы можем видеть проявление этого даже в том, что женщине, чтобы начать лечение от бесплодия, необходимо иметь отца для ее ребенка. …даже совместное проживание до брака не может изменить укоренившееся гендерное распределение ролей²²».

Государственные / партийные структуры вплоть до конца 80х годов²³ включались в решение ключевых проблем брачной пары, от определения формата проведения свадьбы до вопросов рождения детей, характера семейного воспитания, организации быта и характера отношений между супругами. Например, в случае возникновения беременности в результате добрачных сексуальных отношений, женщина могла угрожать «обращением в партком / в милицию / к начальнику» и заставить мужчину заключить с ней брак. Поскольку «государством» разводы рассматривались как порочащие биографию человека факты, партнеры могли десятилетиями жить в практически распавшихся браках, в ситуации супружеских измен.

В риторике государства (и советского, и современного) брак зиждется на взаимных эмоциональных привязанностях и рассматривается в контексте взаимных обязанностей. Государство влияет на образцы брачного поведения через дискурсы и другие политики. Например, через установившуюся культурную диктатуру телевидения и рекламы или через судебные процессы.

В последние годы в Кыргызстане заметно ослабло влияние государства на институт брака и семьи. Государство заявляет себя в качестве субъекта, заинтересованного в укреплении семьи и ставит задачи разработать специальные программы поддержки и институционализации государственной регуляции семьи. Но обеспокоенность в связи с состоянием семьи и брака ярко присутствует только в риторике государства. В реальности не выражены вовсе или символичны системы поддержки молодых семей, детей и их родителей, наблюдается усиление роли религиозных институтов и родовых структур на семью и брак, и в итоге роль государства в регуляции брака и семьи критически снизилась. Данный факт отражается на предпочтении формы легитимации брака. В настоящее время все больше партнеров не считают государственную регистрацию брачных отношений обязательной, прибегая к другим способам «узаконивания» своих отношений и статуса в местном сообществе, в родственных кругах.

Религия. В советский период институт религии не играл значимой роли в формировании брачных стратегий. Полная секуляризация обусловила функционально слабую потребность в религии граждан государства. Стремление нивелировать этнические особенности, создавая общность «советский народ», препятствовали интеграции конфессиональных практик в национально-культурную жизнь.

В постсоветский период под флагом «национального возрождения» религия начала приобретать утраченные позиции в обществе, которое отказалось от атеизма как принципа государственной политики. Но прошло почти десятилетие, прежде чем религиозные институты стали артикулировать свою, альтернативную государственной политике, позицию по вопросам семьи и брака, и сумели возродить массовый тип легитимации брака – религиозное бракосочетание (христианское церковное венчание или мусульманское «нике»). Среди горожан (как из христианских, так и мусульманских групп) можно отметить повышение популярности религиозного бракосочетания. Но значительная часть населения уже воспринимает религиозное бракосочетание как легитимное, регулируя семейно-брачные отношения в соответствии с установлениями священнослужителей, трактующих Коран, Библию или Тору… В силу отсутствия / слабости религиозного образования граждан, регуляция брачных отношений со стороны религиозных структур носит зачастую противоречивый характер. Например, религиозная риторика любой конфессии в отношении брака в современном Кыргызстане предписывает искренние отношения христианской любви / мусульманского послушания воле семьи и бога, а сам брак/семью по справедливости признает ключевым в воспроизводстве общества. Декларативно признавая святость и чистоту семейно-брачных уз, на практике религиозные организации (чаще мусульманские) способствуют легитимации запрещенных светским законом форм брака (полигамии), основанных на морали и нравственности, трудно сочетаемых с религиозной мусульманской этикой. Мусульманские священники освящают вторые и последующие браки мужчин-многоженцев, при этом, не особо тяготясь тем, что мужчина, в противовес предписаниям шариата, не несет никакой ответственности за жену и детей в предыдущем браке.

Как справедливо указывал христианский священник, «каждая религия стремится … сообщить те или иные формы браку, ибо от них многое зависит. Каковы идеалы и направления религии, таковы и брачные отношения, установленные ею²⁴». Например, в странах, где религия не отделена от государства, заключить смешанный брак невозможно и религиозные институты противятся принятию законопроектов, секуляризирующих приватную жизнь граждан²⁵. А в стране, в которой ослабевает государственная регуляция брачно-семейной сферы, религиозные установления заполняют этот пробел, но могут идти вразрез со светским законодательством. В риторике религия смыкается с этнической идентичностью, а религиозные ритуалы для брачующихся приобретают характер национально-культурных обычаев, что придает большей популярности религиозным идеям и ценностям.

Все указанные факторы обуславливают то, что в современном Кыргызстане религия становится полноправным субъектом брачного выбора и определителем форм брака и стратегий его заключения²⁶.

Семья (родовые сетевые структуры). Как и религия, клановые родовые структуры в кыргызском обществе в советский период оказались вытеснены из пространства субъектов действия. Советское государство проводило целенаправленную политику по выстраиванию нового типа социаций, основанных на классовой / профессионально-трудовой общности граждан²⁷. В результате реализации таких политик, семейно-родовые структуры патриархатного типа, существовавшие прежде, были существенно ослаблены. Особенно эффективна была политика государства в этом отношении в городских сообществах. Впрочем, ряд аспектов жизнедеятельности²⁸ родов не позволил государству полностью разрушить влияние семейных структур.

Успешность формирования коллективных идентичностей советского образца во многом была обусловлена замещающим вытеснением коллективных идентичностей индивидов досоветского периода, жизнь которых описывалась терминами родства и взаимодействия в трайбах.

В постсоветский период, на фоне изменений в жизни общества, семейные кланы приобретают большую силу и влияние²⁹ на жизнь индивидов. Усиление родовых структур связано с ростом таких явлений в государственной политике, как национализм, регионализм и клановость, формирующих стратификационную структуру и определяющих «социальные лифты и фильтры» для продвижения индивидов в социальной структуре общества.

Нуждаясь, в ритуалах, способствующих солидаризации в рамках рода, эти семейные структуры придают особенное значение таким событиям в жизни индивидов как браки и похороны. В значительной части современных браков именно интересы рода и семьи становятся приоритетными, брачующиеся партнеры вступают в брак согласно решению и предпочтению семьи и широких родственных кругов.

Возврат к социализации патриархального типа, когда индивид воспитывается в атмосфере непротиворечия воле родителей в выборе брачного партнера (в одних этнических группах матерью и сестрами, женами старших братьев, в других – отцом и братьями), когда интересы и выгоды семьи естественным образом расцениваются как приоритетные – таков вектор «сдвига» во многих современных семьях. В таких семьях самим детям и их бракам придается инструментальное значение³⁰ и в ходе социализации обеспечивается максимальная интеграция детей в родовые структуры.

Браки, в которых выходящие на брачный рынок мужчины и женщины реализуют волю родителей и семьи, широко распространены, особенно в мусульманских группах. Ни высокий формальный уровень образования, ни высокий социальный, экономический статус не могут стать тут препятствием, если имеет место патриархальный характер воспитания детей. Тоталитарная культура воспитания способствует преобладанию конформистского послушания индивидов, снятию ответственности за происходящее и установлению низкого уровня осмысления партнерами значения брака в аспекте личной жизни. Восприятие детей с инструментальной точки зрения характерно в целом для большинства мусульманских семей, а сами семьи воспринимают себя как часть родовой группы. Типичный пример патриархального брака продемонстрировал союз между сыном экс-Президента Кыргызстана А.Акаева и дочерью Президента Казахстана Н.Назарбаева. По существу, этот брак репрезентировал классический образец политических союзов семейных кланов через брак, в котором интересы и чувства брачующихся партнеров оказались незначимыми.

Готовность отказаться от собственных интересов, чувств и служить родовым, семейным интересам, довольно часто артикулировалась в ходе нашего исследования, особенно молодыми женщинами и девушками из поколения «детей». Эта готовность представляется индикатором происходящего в стране радикального процесса десубъективизации и укрепления родовой структуры общества. Десубъективизация отражает сущность воссоздаваемого патриархального уклада, с характерным интенсивным сетевым родовым взаимодействием и инструментальным отношением к детям.

Брачная пара. Индивиды брачного возраста выбирают стратегии и практики вступления в брак, исходя из жизненных ситуаций, из индивидуальных и коллективных габитусов, диспозиций и доминирующих в обществе брачных практик.

В разные периоды советской власти степень индивидуализации субъектов брачного выбора варьировалась. Можно сказать, что степень индивидуализации брачных партнеров была обратно пропорциональна степени коллективизации граждан в государстве. При общем впечатлении активности брачных партнеров, можно увидеть существенные различия между брачными выборами молодежи послевоенных лет или времен «брежневского» застоя. Там, где наиболее сильны были гражданская идентичность и коллективистские ценности, выбор брачного партнера происходил под большим влиянием гражданского сообщества в лице профессиональных коллективов и пр. объединений. Государство и идеология формировали людей, которые лично в ответе не только за свою судьбу, но и за свой коллектив, свою родину. В таком идеологическом залоге именно от индивидов ожидалось, что они выступают агентами, субъектами брачного выбора, выбирающими легитимизированные государством стратегии заключения брака.

В постсоветский период наблюдается плюрализация субъектов брака, и брачные партнеры выступают инструментом в реализации интересов, достижения целей не только государства, но и других ключевых субъектов брачного рынка. Уже указанная десубъективизация становится распространенной тенденцией значительной части современного брачного рынка.

В то же время, альтернативные тенденции развития общества и его культуры в последнее десятилетие обусловили раскрепощение брачной морали, сексуальной культуры в определенных группах городской молодежи. Под влиянием стандартов западной масс культуры представители таких молодежных групп находятся в процессе углубления индивидуализации и прагматизации социальных отношений с точки зрения выгод индивида. Благодаря вступлению на брачный рынок субъектов брака из такой категории молодежи, гораздо шире становится спектр предлагаемых в качестве обменных рыночных стоимостей качеств и капиталов индивидов.

Таким образом, можно констатировать плюрализацию в пост советский период типов брачных субъектов и брачных пар, выбор которых регулируется разными ценностями и испытывает большее тяготение к тем или иным ключевым акторам брачного рынка - государству, религии или родовым семейным структурам.

В рамках каждого брачного выбора стороны обменивают разного рода капиталы и придерживаются разного рода доминирующих мотивов.

Брачные стратегии поколения отцов. (80-е годы)

1. Эпоха застоя.

80-е годы 20-го века для Кыргызстана, как и для всего Советского Союза, стали переломными, совместив в себе «застой» социалистической системы и старт демонтажа государственного строя. В пространстве политической риторики это десятилетие получило официальное название «периода развитого социализма», которое во второй половине десятилетия путем политической реформации под руководством М.Горбачева перешло в «эпоху перестройки и гласности»³¹.

В Кыргызстане для первых пяти лет характерна была инерция советского образа жизни и ощущение неприкосновенной стабильности жизни. Во многом это ощущение поддерживалось за счет того, что у руля партии в должности первого секретаря КП Киргизии уже около 20 лет находился Т. Усубалиев. Воспитанник сталинского режима, он построил авторитарный режим, сформировал и укрепил национальную элиту³².

В составе проживавших в тот период в столице 552 тысяч человек, кыргызы составляли группу меньшинства (18%) и представляли три-четыре типа социальных статусов³³. Одна из групп кыргызов – горожан была представлена влившимися не так давно в состав рабочего класса городской промышленности выходцами из сел. Группа была не столь многочисленной в силу затруднительности переезда из села и решения вопроса прописки в столице. Процесс рекрутирования кыргызов в рабочие жестко регулировался и носил постепенный и ограниченный характер. Тем не менее, именно в эти годы механизм перехода из сельчан в горожане приобрел четкость, популярность и реалистичность в среде провинциальных кыргызов. К 80-м годам количество горожан-кыргызов этой категории приобрело характер критической массы.

Другая категория кыргызских жителей представляла собой национальную номенклатуру, элиту науки, культуры и искусства. В силу немногочисленности этих людей, они организовывали сети социального взаимодействия и интенсивно поддерживали друг друга. Проживая в определенных районах города, объединенные профессионально, они составляли гомологичные круги общения, определяя знакомство и общение своих детей.

Именно в привилегированных кругах к этому периоду выросло первое поколение кыргызской молодежи, которое не знало кыргызского языка и не было хорошо знакомо с этнической культурой³⁴, удалено от традиционных семейно-клановых структур³⁵. Не имея права поднимать проблему утери национальной культуры и традиций, «русификации» своих детей в публичном пространстве, элитарные родители не беспокоились об этом. Перспективы образования и карьерного продвижения для молодежи были гарантированы только через владение русским языком. Кроме того, поколение родителей, родившихся и воспитанных в самые драматичные периоды советской власти, было поколением людей с противоречивым мировоззрением.³⁶ С одной стороны, они отказались от своей бай-манапской феодальной традиции, это были представители старой гвардии коммунистов, большей частью искренне веривших в коммунистическую партию и коммунистическое будущее. В то же время, это поколение отцов было достаточно сильно интегрировано в семейно-родственные структуры и продолжало мыслить себя категориями рода. Неудивительно поэтому, что, несмотря на успехи государственной национальной политики³⁷, в приватной семейной сфере все еще воспроизводились консервативные установки на предпочтительность моноэтнических браков.

Примерно такие же ценностные установки и мировосприятие характерны были и для третьей категории городских жителей – кыргызской интеллигенции, в том числе технических интеллектуалов, преподавателей, научных сотрудников, медиков... Расселение интеллигенции в городе происходило малыми «очагами». В каждом сдававшемся в эксплуатацию жилом доме работники разных сфер по «разнарядке» получали по 10% нового жилого фонда. Несмотря на разбросанность этих социальных групп в физическом пространстве города, между ними формировались сети общения. Особенное место, наряду с социальными кругами взаимодействия, организуемыми по профессиональным, территориальным признакам, занимали социальные сети на этнической основе. Таковые, в свою очередь были многообразны: в круги общения включались те, с кем учились, с кем работали прежде, соседи и т.д. Распространенной практикой были не только радушные застолья в каждой семье, но и коллективный семейный отдых. Таким образом, дети также своеобразно включались в общение, образуя уже свои круги и сети взаимодействия. Что и определяло впоследствии круг потенциальных брачных партнеров и брачных вкусов.

«У нас как получилось: я практически всех родителей моих друзей хорошо знал. Они или дружили с моими родителями или уж были хорошо знакомы. Мой отец геологом был, и я с ним в экспедициях побывал. Вот некоторые из моих друзей были как раз из этого геологического круга. Потом жили мы – там в подъезде, во- первых, почти все вместе работали, ну и в гости друг к другу ходили. Мои даже удивились, когда я с Москвы свою К. (жену) привез. Стоило, шутили, от дворовых подруг уехать, чтобы привезти дочь близких знакомых», - рассказывал респондент (кыргыз, 48 лет).

Образ жизни интеллигенции был много аскетичней, чем у номенклатурной элиты. Как вспоминает одна из респонденток (кыргызка, 52 года, ее отец работал министром): «Мы, конечно, тогда очень хорошо жили. У нас была домработница, которая всегда пекла такую вкусную сдобу. Мне всю жизнь с подругами не везло. С детства. Помню, мне одноклассница - подружка Д. очень завидовала. Вот был случай, договорились мы с ней пойти в «ЛунаПарк³⁸». А мне отец с базы достал джинсы, за триста рублей. Ты представляешь, в то время как зарплата у людей была 100 рублей. Я прибегаю к ней, а она даже побледнела. Говорит: я не пойду. Я спрашиваю, мол, что случилось, мы же хотели вместе отдохнуть. Она и отвечает: я, говорит, на твоем фоне как уборщица выгляжу. Не пойду».

Описывая поколение молодежи 80-х из привилегированных кругов, важно отметить, что они были социализированы в духе советской идеологии, занимали активную жизненную позицию. Но в то же время, они совершали свой брачный выбор в основном в рамках «своей» социальной среды. Не диктат родителей, но государственная политика составляла «прокрустово ложе» выбора, в котором субъект был вынужден следовать схемам и стратегиям воспроизводства своего социального класса через брак. Установка на брачный выбор внутри гомологичных групп городской номенклатуры и интеллигенции была объективно обусловлена. Схожесть жизненных практик, унифицированные поведенческие и мыслительные образцы способствовали формированию гомологичных габитусов и диспозиций и обуславливали возможности выбора. Одна из респонденток (кыргызка, 49 лет) так объясняла свой брачный выбор: «Вот возьмем мою сестру, А. Как она выходила замуж? Она просто ходила со своим будущим супругом в одну школу, вечера мы тоже проводили вместе, потому что жили рядом, на Дзержинке³⁹. Так и у меня. Мне кажется, я знала своего мужа, чуть ли не с рождения. Наши родители были в одной кампании, там все были партийные руководители, мы жили в одном доме. Вообще, у нас можно сказать, выбора то не было. Да, и потом. Это только потом, уже в последующем до меня дошло, кто его родители, что он из знаменитой семьи. А тогда, мы просто влюблялись, и нам было все равно, из какой семьи твой избранник. А сейчас знаете, я вспоминаю мамины слова, и до меня только теперь доходит мудрость кыргызов, которые придавали такое большое значение среде воспитания и статусам родителей. Но тогда, знаете, нас никто не принуждал. Да и не смог бы. Мой отец воспринимал наши выборы серьезно. Он говорил маме и другим: как моя дочь решила, так и будет, это ее жизнь. За это я ему очень благодарна».

Родители тех, чья юность проходила в конце 70-х начале 80-х годов, также обладали большим авторитетом, и все свои ожидания «вкладывали» в сознание детей⁴⁰. Обычно роль коммуникатора и транслятора культурных традиций, ролевых ожиданий, исполняли матери⁴¹, рассказывавшие своим детям показательные истории о «правильных, успешных детях» из знакомых семей и «неправильных, опозоривших своих родителей».

Не запрещая открыто браков с партнерами иной национальности, матери, например, рассказывали о несчастьях и проблемах, которые случались в знакомых и референтных для их детей семьях, где имелись межэтнические браки. Матери рассказывали и о том, как важно в замужестве / женитьбе показать всем, насколько семья «действительно культурна». Часто (по воспоминаниям респондентов) рассказывали, как сложно воспринимают русифицированных невесток или женихов в селе. Традиционны слова, которые говорили десятки матерей своим дочерям: «Как бы вы нас не опозорили», «Если будете вести себя так-то и так-то, вас в два дня выгонят из новой семьи. И потом меня ославят, что я не дала вам хорошего воспитания».

Кроме «закрытой» стратегии брачного поведения, воспроизводящей социальную группу со всеми присущими ей видами капиталов, в этот период возникали и другие брачные практики. Часто дети номенклатурных работников и культурной и научной элиты республики (кыргызской национальности) в этот период получали доступ к образованию в ведущих российских вузах⁴². В таких случаях свой брачный выбор они осуществляли без участия, иногда и согласия родителей, а сам брачный рынок для них расширялся. Часто молодые кыргызские парни привозили из России невест других национальностей (славянок, прибалток, татарок и других). Также в интернациональные браки вступали молодые специалисты, после вуза получавшие направления на работу в населенных пунктах «союзного значения⁴³», где межэтнические браки стали нормой.

Но в целом стремление к браку в пределах кыргызской этнической группы было ведущей тенденцией у молодых кыргызских девушек и юношей. Это положение может подтвердить статистический факт: у кыргызов показатели межнациональных браков были одними из самых низких в Советской стране.

Гистограмма «Доля лиц, вступивших в межнациональные браки (в общем числе браков в данной этнической группе, конец 1980-х годов)⁴⁴

В заключении межэтнических браков обнаруживаются гендерные особенности. Среди девушек - кыргызок межэтнические браки были распространены в меньшей степени (5,8%), чем среди парней. Но при этом кыргызские девушки чаще, чем юноши во время учебы в российских вузах связывали свою жизнь с иностранными студентами. Свадьбы в таких случаях проводились исключительно «по-советски», как молодежные комсомольские, и на таких празднествах зачастую не присутствовали родители брачующихся. Для традиционной кыргызской культуры неучастие родни особенно странно, поскольку замужество расценивается как центральное событие в жизни девушки, и ее семья связывает с бракосочетанием большие планы и надежды. Одна из главных причин неучастия родителей и других родственников в брачных церемониях была идеологическая. Ведь хотя брачные партнеры наших девушек были студентами из «дружественных, социалистических» стран, тем не менее, такие браки рассматривались и на государственном уровне, и в обществе как неблагонадежные, свидетельствующие о моральной распущенности вступающих в брак девушек. Старожилы – горожане до сих пор помнят публичные обвинения и разбирательства в парткомах «персональных дел» заслуженных деятелей науки, искусства, партийных работников, которые объясняли товарищам по партии, почему они вырастили таких «политически незрелых» детей.

Одна респондентка, (женщина 53 лет, кыргызка), вспоминала о том, как ее сестра вышла замуж за венгра и уехала в Венгрию. В результате такого брачного альянса произошли драматические события: партийный комитет обвинил ее родителей, занимавших высокие административные посты, в том, что они воспитали «морально неустойчивую» дочь. На расширенном партийном собрании мать девушки была вынуждена отречься от дочери, чтобы сохранить свою служебную позицию. Долгие годы семья ничего не знала об отреченной, и только в начале 90-х годов она смогла приехать к своим родным. «Конечно, мы в семье часто говорили о ней, и мама всегда плакала и просила: ну хоть ты-то «нормально» выйди замуж. И так опозорила нас твоя сестра».

Другая респондентка (кыргызка 49 лет) вспоминала: «Я не собиралась поступать в наш «мед» (то есть медицинский институт). Я с детства готовила себя к учебе в Лумумбы (УДН), ходила в дом пионеров, изучала испанский. Но когда школу закончила, и отъезд стал вполне реален, родители «перекрыли мне кислород». Отец, будучи кадровым КГБшником, насмотрелся на дипломатов и внушил матери, что нельзя (этого) допустить. И мать начала меня обрабатывать: «Ты должна будешь там выйти за иностранца, чтобы жить на чужбине. Отца твоего из партии исключат, с работы уволят». Мои доводы, что я еду учиться, а не выходить замуж, не имели силы. В итоге я побоялась огорчить родителей. А позже, когда они узнали, что моя одноклассница вышла в Москве за немца из ГДР, они много раз говорили: «Бог спас нас. Посмотри, как Х. с женой (родители девушки) головы поднять не могут. Опозорила она их». Позже, уже после Советского Союза эта дочь им так стала помогать, они на нее теперь не надышатся. И я тогда маме стала говорить, вот, посмотри на дочь Х.. И мама сожалела, говоря, что какими они глупыми были».

Интересными представляются брачные стратегии представителей этнических меньшинств, например, евреев⁴⁵. Хотя в бытовой сфере в обществе никогда не было антисемитских настроений, но скрытая дискриминационная политика государства все же не предоставляла шансов социального продвижения до высших позиций в государстве. Во всяком случае, несмотря на отсутствие очевидной дискриминации по этническому признаку, жизненная практика граждан во многом определялись этнической (еврейской) принадлежностью и именно в сторону снижения шансов на карьерное продвижение. Оценивая жизненные практики евреев в 80-е годы, психолог, профессор А.А.Брудный в устной беседе отметил: «Советская власть ничего не имела против кыргызов, но она только хотела, чтоб они не были кыргызами. Что касается евреев, она хотела, чтобы их не было вообще».

Лишь много позже этнический статус «еврей» (равно как и «немец») приобрел характер символического капитала: с открытием границ в более поздний период эти этнические статусы давали индивидам право эмигрировать за границу, в экономически развитые страны.

Но прежде чем позже «евреи превратились в средство передвижения», они предпочитали вступать в межэтнические браки⁴⁶. Таким образом, они как бы меняли свою этническую идентичность, чтобы получить доступ в «социальный лифт⁴⁷» и продвигаться в тех социальных нишах, которые они традиционно занимали во Фрунзе (преимущественно – преподавание в вузах, научная деятельность, медицина, сфера искусства, торговля).

То есть, евреям, немцам и некоторым другим представителям этнических меньшинств приходилось выбирать специальные стратегии выравнивания жизненных шансов и разрывов статусов в разных полях⁴⁸. Браки представителей таких социальных групп были, в большей степени результатом рационального выбора. Последний благодаря габитусам и диспозициям, создавал условия для «правильного брачного выбора» на основе «романтической любви».

Признавая иррациональную и стихийную природу романтической любви, важно отметить, что есть большая доля рационального и прогнозируемого в таких сюжетах отношений. Так, П.Бергер отмечает: «Принято считать, что мужчины и женщины вступают в брак потому, что любят друг друга. Существует широко распространенный миф о любви как о сильном, неодолимом чувстве, сметающем все преграды, как о таинстве, которое пытаются постичь большинство молодых, а иногда и не очень молодых людей. Однако при исследовании реальных причин заключения браков не вольно возникает подозрение, что Купидон пускает свои стрелы в сердца людей независимо от их принадлежности к какому-либо классу, расе, религии, к группе с определенными доходами и образованием. Если предшествующее свадьбе поведение (его еще обозначают словом «ухаживание», скорее вводящим в заблуждение, нежели что-то проясняющим) исследовать глубже, то откроются такие каналы взаимодействия, которые подчас регламентируют поведение не менее жестко, чем ритуалы. Это подозрение усиливается по мере того, как выясняется, что в большинстве случаев не столько чувство любви порождает особые отношения, сколько, наоборот, точно выверенные и часто заранее спланированные отношения вызывают желаемое чувство. Иначе говоря, люди позволяют себе «влюбиться», когда для этого есть (или специально создаются) определенные условия»⁴⁹.

В столичном городе также была представлена категория людей, занимавших маргинальное положение в советском обществе. Люди с ограниченными возможностями (слепые, глухие, немые и другие) со всей республики приезжали в Бишкек и проходили свои социализационные школы в специализированных школах-интернатах, учреждениях, которые существовали в стране только в столице. Представители этих групп, будучи слабо интегрированы в общество, но высоко сплочены в рамках своей социальной группы, практически не имели шансов выбрать брачного партнера вне своего маргинализированного сообщества. То есть гомология браков была обусловлена не личными предпочтениями представителей этих социальных групп, но условиями социально изолированного проживания и маргинализированного статуса.

Представленная и в определенном смысле вынужденная структура брачных выборов для маргинализированных групп, тем не менее, не воспринималась самими субъектами брачного союза принудительной и жесткой, а наоборот, позволяла делать выбор. Сходность жизненных практик и гомологичность габитусов и диспозиций придавали брачному выбору характер любви или другого мотива, в определенной степени зависевших от воли и желания субъектов брака.

Браки тех лет в воспоминаниях респондентов предстают как смешанный тип отношений, в котором причудливо сочетались элементы традиционной патриархатной культуры и современной культуры, ориентированной на эмансипацию и высокий социальный статус женщин.

Интересно, что, несмотря на сохранявшееся в большинстве семей инструментальное отношение к детям, особенно к девочкам, в обществе в ответ на пропаганду высоких достижений отдельных женщин – партийных и хозяйственных лидеров - сформировался гендерный идеал нетрадиционного типа. Так, в поколении молодежи 80-х те девушки, кто мог продемонстрировать родителям и близким твердость характера, способности к обучению и другие перспективные в профессиональном смысле качества, завоевывали в семье признание и право достигать успеха в карьере. К категории преуспевающих в учебе, в комсомольской деятельности девушек относились с уважением, пророча им не только замечательную государственную карьеру. В отношении таких девушек существовал иной стандарт социализации в семье и родственной структуре. Так, семья позволяла таким девушкам не осваивать премудрости кухни и прочей домашней работы, замужество для них не формулировалось как (единственный) достиженческий идеал. Люди старшего поколения находили даже параллели из эпического наследия, свидетельствовавшие о женской эмансипации⁵⁰, доказывая, что в кыргызском обществе девушки традиционно могли завоевать право быть независимыми⁵¹.

Некоторые респонденты нашего исследования также свидетельствовали, что «высоким» статусом обладали не только кыргызские девочки в семье, но и в определенных социальных кругах - невестки в семьях своих мужей. Обычно залогом уважительного отношения и признания относительной независимости невестки, по мнению респондентов, являлся высокий уровень образования женщины, и высокий социальный статус ее родителей / родни. Хотя, если быть более корректными, даже в самых высококультурных и элитарных социальных группах населения статус невесток расценивается как высокий, только относительно положения и позиций сельских невесток или кыргызских женщин прошлого. Так, одна из респонденток (кыргызка, 51 год) вспоминала: «Хотя меня мамаша пугала замужеством, вхождением в сельскую семью, у меня сложилось все иначе. Ну, может, потому что мой свекор был из провинциальной элиты. Так вот он меня очень уважал и понимал. Бывало, ждем гостей, он подойдет и предупредит: Сейчас придут бабушки, тебе придется надеть платок. Ты потерпи, вот они уйдут, ты снимешь его потом». А я тоже «не борзела». Помню, как мать мне велела не вставать спиной к свекру, не подбочениваться в разговоре со старшими, не перечить. То есть я думаю, у нас взаимное уважение было. Свекор мог мне воды полить, если я умываюсь, нормально это было. Тогда то я думала, что это в порядке вещей. И в то же время телевизор я смотрела, сидя у порога комнаты. Не то чтобы мне кто это велел или выражал недовольство, просто я так хотела выразить уважение к старшим».

Другая респондентка (кыргызка, 49 лет) также оценила свое положение в семье мужа как высокое: «Мой покойный свекор ко мне относился с уважением. В течение всех лет совместной жизни он обращался ко мне на «Вы». Так и говорил: Вы не «против», если придут вечером мои друзья? Представляешь?».

В целом, для разных категорий горожан основным фактором брачных стратегий в застойный период являлся фактор гомологии: профессиональной / классовой, этнической и пространственной⁵².

• Принадлежность к гомологичной профессиональной социальной страте.

Жизнь советского человека в анализируемый период была очень сильно профессионализирована, или, вернее организована в рамках трудовых коллективов. Праздники и будни проходили в рамках трудовых коллективов⁵³. Поскольку люди в основном работали всю свою трудовую жизнь в рамках одного коллектива, а сами коллективы конкурировали с другими, то брак между сослуживцами был если и не наиболее предпочтительной моделью брака, то, во всяком случае, выступал в качестве позитивного образца. Не случайно знаменитые лирические кинокартины, составившие сокровищницу советского периода, посвящены именно любовным коллизиям человека трудового, на производстве, в гомологичном классовом слое: «Свинарка и пастух», «Светлый путь», и более поздние: «Служебный роман», «Москва слезам не верит». В выборе партнера в большинстве случаев индивиды ориентировались на представителей собственной классовой и профессиональной страты, гомология профессиональных и классовых статусов была одним из важнейших факторов брачных стратегий. Дети, рожденные в браках, где наблюдалась гомология профессионального статуса партнеров, зачастую были просто «обречены» воспроизвести профессиональные статусы родителей. В восьмидесятые годы в городе сложилось значительное количество профессионально-семейных династий в медицине, образовании, науке. Браки выступали одним из важных механизмов воспроизведения социально-профессиональной и классовой структуры общества. В номенклатурной среде стремление к классовой, профессиональной гомологии в выборе брачного партнера принимало форму стремления к воспроизводству социального и экономического капитала⁵⁴ и воспроизведению избранности, элитарности.

В то же время стремление к гомологическому воспроизводству в браке не носило тотального характера. Немало было в этот период молодых людей, кто предпринимал стратегии преодоления влияния семьи и системы и нарушал установки на гомологичные браки. Так, респондент (кыргыз, 49 лет) вспоминал: «У меня жена, ну не из очень обеспеченной семьи. Отец мой хотел, чтоб я на дочке ихних друзей женился. Все меня уговаривал: «Эй, балам, бизге тен, жакшы билебиз, жакшы болот⁵⁵». Ну, я тогда вот так сделал. Просто привел ее (в смысле свою любимую девушку) в дом и сказал: вот вам келин (сноха). Ну, я-то из обеспеченной семьи был, и меня тогда не интересовало, какое у нее сословие».

К слову сказать, эндогамия в отношении социального круга (привилегированного) в те годы, не имела признаков регионализма⁵⁶, который укрепится позднее⁵⁷, в период суверенной истории кыргызского государства.

• Принадлежность к гомологичной этнической группе. Как уже было описано, для больших этнических групп в изучаемый период была характерна доминирующая установка на выбор брачного партнера внутри этноса. Для кыргызов стратегия на закрытые в рамках этноса браки на фоне активной массовой русификации представляла собой механизм воспроизводства этнической культуры, этнической идентичности. Неслучайно, установка на моноэтнические браки среди кыргызов в целом оставалась одной из важнейших, передаваемых от поколения к поколению⁵⁸.

В случае подвергающихся скрытой дискриминации этнических меньшинств, межэтнические браки являлись механизмом выравнивания неконсистентных статусов индивида, своеобразным социальным лифтом или «кодом входа» в привилегированные группы. Как правило, представители таких групп населения обладали высоким культурным (зачастую и экономическим) капиталом, что обменивалось в браках на символические, политические и социальные капиталы партеров из других этнических групп.

• Принадлежность к гомологичному физическому пространству (города). Несмотря на то, что советский строй наметил на коммунистическую перспективу все большее преодоление конфликтов и сглаживание объективных различий, сложившихся между городом и деревней, между умственным и физическим трудом и пр., противоречия эти, тем не менее, испытывали тенденцию к росту. Так, город активно развивался, в нем формировалась идентичность горожанина со специфическим образом жизни, мышлением, уровнем культуры. Развитие села отставало и доступ к культурной жизни, практически ко всем социальным ресурсам в селе был более ограничен. Образ жизни, обусловленный экономическим развитием, воспроизводил различные возможности и практики. Подчас городских разделяла с сельскими жителями большая культурная разница, чем это имело место между брачными партнерами в межэтническом или межклассовом браке. Различия были видны даже визуально. Поэтому в брачных стратегиях горожане стремились не выходить за пределы города, а сельские ребята понимали издержки брака с городскими партнерами⁵⁹.

Территория, физическое пространство оказываются важным фактором поведения не только при выборе партнера, но и на протяжении всей супружеской жизни. Для кыргызских мужчин в течение всей супружеской жизни предпочтительно придерживаться своеобразного «правила избегания»^60. Именно этот аспект брака как определенности физического пространства описывает в интервью один из респондентов (мужчина, кыргыз, 49 лет): «Дальше я дачу построил, а тут рядом дачу построил кайната (свекор) – мне пришлось подальше уехать. Ну, я ставил цели – и добивался».

Очевидно, что рассмотрение брачных практик ограниченного количества социальных групп, подчас занимавших поляризованные позиции в обществе, не исчерпывает всего спектра имевших место стратегий и ситуаций брачного рынка. Тем не менее, изучение субъективных и объективных данных о брачном поведении отдельных категорий горожан дает возможность выделить основные схемы брачной стратегии. В целом для браков данного периода характерно:

• Осуществление выбора брачного партнера на основе романтической любви, в тесной связи со степенью пространственной и социальной (этнической /классовой/ профессиональной) близости,

• Формализация брачного выбора, сокращение традиционных ритуалов в пользу советских брачных церемоний во время государственной регистрации,

• Ослабление практики патрилокальных браков (хотя можно отметить сохранение доминирования патрилокальных браков в узбекских, уйгурских семьях). Решение о поселении молодоженов в родительской семье невесты или жениха было обусловлено сложностью «квартирного вопроса» в столице.

В целом, скрытая установка на моноэтничность и классовую / профессиональную гомологию брачного выбора, большой культурный разрыв между городской элитой и сельскими ровесниками, пространственная близость гомологичных по статусу и габитусам «своих» партнеров, а также позитивное восприятие социально гомологичных браков семьями брачующихся - все это представляло своеобразную неосознаваемую «железную клетку рациональности» брачной стратегии. При кажущемся богатстве выбора брачных партнеров (например, в среде городской привилегированной молодежи), у каждого из ограниченного круга сверстников брачный рынок был довольно ограничен.