М. Кучиньский

КУЧИНЬСКИЙ Мачей – современный польский путешественник, философ, этнограф.

НЕАНДЕРТАЛЬЦЫ [от названия долины Неандерталь (Neandertal) в Германии], ископаемые древние люди (палеоантропы), создавшие археологические культуры раннего палеолита. Скелетные остатки неандертальцев открыты в Европе, Азии и Африке. Время существования 200 — 35 тыс. лет назад.

Жизнь с Неба

До сих пор я говорил о древних сообщениях, стараясь из­влечь из них суть, от нас скрытую, и истины, недоступные при поверхностном взгляде на них. Теперь же, наоборот, я наме­рен заняться тем, что прекрасно известно, подробнейшим об­разом описано и прокомментировано, и все лишь для того, чтобы в самом освещенном месте, под свечой, отыскать то, что, возможно, проглядела наука: я собираюсь возвратить право на достоверность древнейшим сообщениям о Небе и его бесте­лесных бытиях.

Исследователи прошлого все открыли и все записали: суе­верия, предрассудки, небылицы, мифы, сказки, легенды, пре­дания, верования, религии и доктрины — и, по правде, ни во что из перечисленного не верят. Они полагают, что все касающееся трансцендентального, то есть выходящего за пре­делы предмета и сущности чувственного познания, чем занято человечество от самого своего возникновения, есть чистейшая выдумка, что это не более чем неудачное порождение несовер­шенного человеческого ума, имеющее лишь случайную и весь­ма нестойкую связь с реальным миром.

А меж тем с первых дней своего существования человече­ство твердило одно и то же: существует мир духов, существуют иные миры, из которых мы приходим и в которые возвращаем­ся, то есть существует Небо. А биологическая жизнь есть его эманация; иначе говоря, все сущее имеет в этом Небе свой ис­ток и свои корни. То же самое ныне утверждают не менее 99 про­центов разумных обитателей нашей Земли.

Основным аргументом тех, кто отказывает в праве на до­стоверность гипотезы существования Неба, является то, что в ее пользу не представлено научных доказательств, подда­ющихся воспроизведению. Однако как знать, не виновны ли в отсутствии этих доказательств сами люди науки? Ведь они, опираясь на ими же выдвинутое положение, гласящее, что Небо "существовать не может", тем самым сами отказываются от величайшего научного приключения, каким был бы поиск иного измерения в мире.

Да и разве таких доказательств или, во всяком случае, свидетельств, действительно нет? Я думаю, к таковым можно отнести ряд явлений, которые, хоть и не отвечают строгим требованиям, предъявляемым научным исследованиям, тем не менее, несомненно, имеют место и не могут быть объяснены в категориях известных законов природы. Так, мы имеем много­численные свидетельства как метафизического [философского], интуитивного, так и психотропного характера, а в последнее время появились сообщения даже научного характера. Ими-то мы и займемся. Выражаясь точнее, они свидетельствуют, возможно, не столько о Небе, сколько о пространстве, в котором оно скрывается.

Я наверняка не оригинален: эта гипотеза появилась уже тог­да, когда человек стал существом мыслящим и начал отдавать себе отчет в своих умственных и интуитивных возможностях.

Я просто хочу убедить вас в достоверности этих давних сообщений, а еще указать на несколько областей, где совре­менная наука, похоже, уже приближается к "пределу" позна­ния, и для того, чтобы его пересечь, требуется отбросить дог­мы науки и признать существование в природе каких-то иных действующих факторов, нежели законы химии и физики.

Попробуем туда заглянуть сами и пригласим сделать то же ученых. Я убежден, что если Небо существует, то не мистики или теологи приведут доказательства в его пользу, а именно ученые. В том числе и те, кто сейчас поворачиваются к нему спиной. Когда-нибудь они, возможно, докажут, что Бог как раз для того и создал науку, чтобы она предоставила разумные до­воды в пользу существования Неба, если они необходимы и вообще возможны.

Не вдаваясь в псевдонаучные дефиниции Неба — с точки зрения авторитетных ученых теология и психология не науки, — скажу только, что для этого понятия я стану употреблять взаи­мозаменяемые словесные определения: "Небо" и "иная", или другая, реальность". А его я понимаю как существующее вне воспринимаемого нами пространства мира иное пространство, в котором может перемещаться сознание, освобожденное от тела. Оба эти пространства, или реальности, возможно, даже взаи­мопронизывающие или, так или иначе, неразрывно связаны, сопряжены друг с другом. Материальная реальность, которую мы считаем "нашей", имеет скрытую от наблюдения подоснову в виде Неба.

Существует передаваемый из столетия в столетия массив информации, описывающей структуру бытия. Считает­ся, что эта информация — религии и мифы — непригодна для объяснения природы. Не согласен. Фритьоф Капра в книге "Дао физики" весьма убедительно показал, что учения вос­точного мистицизма описывают физическое строение Все­ленной на таком глубочайшем уровне, который только теперь обнаруживает современная физика. В "Змеепоклонниках", а также в этой предлагаемой читателю работе я пока­зал, что религия Мезоамерики и Старого Света не что иное, как изложение биологических знаний, касающихся как мак­ро-, так и субмикроскопических явлений. Одновременно эти физические и биологические учения тесно связаны с уче­ниями о Небе. А коли достоверность первых уже подтверж­дена, то не пора ли заняться другими?..

Я неохотно использую здесь слово "мистицизм", да ведь трудно его избежать. Согласно мистицизму, интуиция и созер­цание невидимого являются способами проникновения в тай­ны бытия и единения с Богом. Стало быть, познание требует веры. Это придает некую нереальность исследуемого предмета, отдаляет и затуманивает его контуры. Одновременно это как бы заранее дает уверенность в невозможности его понимания с позиций нашего мира. Одним словом, выводит за пределы естественных наук. Я хочу оборотить сказанное на 180 градусов и показать в предлагаемой работе, что Небо древних, которое они воспринимали в тесной связи с жизнью, по-видимому, действительно существует, и вовсе не в том абстрактном виде, в каком оно нам представляется.

Популярно мнение, что там действуют совершенно иные законы. Думаю, это не так. Сознание есть творение известной нам природы, и если Небо существует, а сознание может в него проникать, то разве это не подтверждение принципиаль­ного единства обеих реальностей Вселенной?

Так пусть остается мистицизм, но появится в нем есте­ственно-научный аспект. Но это потребует другого, нового термина. В книге "Жизнь — это мысль" я предложил имено­вать миснатическими те явления, которые первоначально от­носили исключительно к области мистики, а затем стали вво­дить — или введут — в область естественных наук. А науку, изучающую всю эту сферу, я назвал — миснатикой. Слово "миснатика" я составил из греческого слова — "таинствен­ный" и латинского — "природа". Стало быть, моя мис­натика изучает "скрытую, таинственную природу"; нечто такое, что до поры до времени ускользало от познания, но с некоторого момента стало поддаваться исследованиям при помощи научных методов. Однако это не значит, будто я считаю, что цель миснатики — объяснение мистических яв­лений при помощи известных нам сегодня законов природы. Необходимо познать законы, пока еще не открытые. Как только это случится — мистика исчезнет: все станет природой. Но прежде чем это случится, миснатика может быть удобным, полезным названием и науки, и той пограничной области, где происходит сопряжение реального и таинственного,

А теперь: каким образом картина двух реальностей — естественно-научной и миснатической — может быть по­лезной в современном мире? Прежде чем ответить на это, давайте обозначим барьеры, перед которыми оказалось наше видение бытия. О природе нынешнего кризиса в науке ис­черпывающе пишет Фритьоф Капра в книге "Переломный момент". Цитирую:

"Новые концепции в физике принесли глубокие изменения в наше мировоззрение, от механической концепции Декарта и Ньютона до холистического и экологического подхода, кото­рый, как я убедился, подобен воззрениям мистиков всех вре­мен и традиций.

Новое отношение к физической Вселенной отнюдь не легко далось ученым в начале столетия. Изучение атомного и субатом­ного мира привело их к столкновению с удивительной и неожидан­ной реальностью, которая, казалось, ускользала от какого-либо связного описания. Борясь же за то, чтобы уловить эту новую реальность, ученые весьма болезненно ощутили, что их фундамен­тальные концепции, язык, весь характер мышления оказались не­адекватными для описания атомных явлений. Их проблемы были не только интеллектуальной природы, но разрослись до размеров эмоционального и, можно сказать, даже экзистенциального кри­зиса. Много времени ушло у них на борьбу с этим кризисом, но в конце концов они были вознаграждены глубоким проникновением в природу материи и ее связь с разумом человека " .

Думаю, тут следует заметить, а это важно для нового пони­мания мистики, что доктор Фритьоф Капра — физик высоких энергий и проводит исследования в многочисленных европейс­ких и американских лабораториях. Кроме публикации специаль­ных работ он занялся философскими аспектами современной науки, и прежде всего близкой ему физики.

Сегодня все области знания требуют перелома, ибо всюду проявляются признаки кризиса. Инфляция и безработица, нехватка энергии, проблемы со здоровьем, загрязнение, поражение окружающей среды, волны преступности, дикое вооружение, расовая ненависть, разделы и границы... По мнению Капры, мир оказался в таком положении потому, что "мы пытаемся использовать концепции устаревшего мировоззрения — ме­ханистические воззрения картезианско-ньютоновской науки - для объяснения реальности, которая уже не может быть понята в категориях упомянутых концепций... Нам необходима новая парадигма, новая картина реальности, радикальное изменение в нашем мышлении, восприятии и оценке".

После общей постановки проблемы я займусь уже только теми областями, которые могут нас приблизить к пониманию мировоззрения древних народов. Ибо не думаю, что оно верно понято. Сметенные с лица Земли победоносной наукой Декарта и Ньютона, оно стало предметом исследования культуры, и ничем более того. Я же уверен, что многие его элементы, воз­вращенные нам, могут быть полезны при поисках выхода из того кризиса познания, который уже испытывает физика. На­верняка именно она сделает первый шаг от науки к небу. Сле­дующий — за биологией, которая, быть может, использует для этого психологические приемы. Но задержимся ненадолго на физике, поскольку именно она, после того как мы пока­жем достоверность, реальность Неба, поможет нам предста­вить себе его вероятную структуру.

"Многих физиков, — пишет Капра, — воспитанных в тра­диции, ассоциирующей мистицизм с неуловимыми, таинствен­ными и весьма ненаучными явлениями, шокировало сравнение их идей с явлениями мистическими. К счастью, такой подход сей­час изменяется... Все большее число ученых осознает, что мис­тическая мысль подводит логичную и подходящую философскую основу под теории современной науки" .

Физика — это существенно для хода наших рассуждений — развеяла уверенность, я бы сказал, в "незыблемости" этого света. Она как бы усомнилась в существовании его в том виде, в ка­ком мы его обычно представляем, и тем самым ликвидировала границу между двумя реальностями: между землей и Небом — как сказали бы древние. Как могло случиться такое событие, как ни одно другое ранее, потрясшее науку? Атомы и субатомные частицы потеряли статус несомненных частиц и пре­вратились в абстрактные единицы с двойственной природой: и зависимости от того, как на них взглянуть, они проявляют себя то как частицы, то как волны. То же самое происходит и со светом: он то частица, то волна.

Трудно, однако, согласиться с тем, что нечто может быть частицей, единичкой, занимающей чрезвычайно малый объем, и одновременно волной, покрывающей пространство на значи­тельное расстояние.

" На субатомном уровне, — пишет Капра, — материя не существует навер­няка в определенных местах, но, вернее сказать, проявляет «тенденцию к существованию», атомные же события не протекают наверняка в определенном месте и определенном времени, а скорее, проявляют «тенденцию к протеканию».

На субатомном уровне «солидные» материальные объекты классической физики растворяются в волноподобных вероятност­ных моделях. Модели же эти, что важно, характеризуют не веро­ятности объектов, а, скорее, вероятности взаимодействий... Как написал Нильс Бор: «Выявленные материальные частицы суть аб­стракции, их свойства могут быть установлены и наблюдаемы исключительно за счет взаимодействия с другими системами... Таким образом, современная физика обнаруживает принципиаль­ное единство Вселенной»".

Сказанное стоит повторить и относительно человеческого тела. Ибо его "солидность" представляет собою одно из тех пре­пятствий, которые мешают нам выяснить природу Неба. При­верженность к материальному бытию не позволяет нам согла­ситься с существованием в ином воплощении, неуловимом и невидимом, каким было бы оно при отделении сознания от тела. Но что мы есть по сути своей?

"На макроскопическом уровне, — пишет далее Капра, — та­кое понятие субстанции является полезным приближением, но на уровне атомном особого смысла не имеет. Атомы состоят из час­тичек, а частички эти не «сделаны» из какого-то материаль­ного вещества. Наблюдая их, мы никогда не видим никакого вещества, а то, что обнаруживаем, есть динамические элемен­ты, неустанно превращающиеся один в другой — непрекращаю­щийся танец энергий... Там имеет место движение, но в конеч­ном счете нет движущихся объектов; есть активность, но нет актеров, нет танцоров— есть только танец"

Чтобы облегчить объяснение понятия Неба, в которое со­гласился бы вникать атеист среднего уровня, мы никак не можем обойти молчанием проблему сознания. Я убежден, что именно оно обладает всеми данными, чтобы стать связующим звеном между двумя реальностями, ибо присутствует одно­временно и в той и в другой. Я не собираюсь вдаваться в рассуждения относительно возможности такового присутствия — хочу лишь сказать, что есть множество признаков, указываю­щих на то, что понимание Вселенной в значении строго научном будет невозможно, если не учитывать, наравне с за­конами физики, фактора сознания, его связи с ней. Сейчас нет даже понятий, чтобы эту связь определить. Кажется, чело­веческое сознание — это лишь организующая частица, выде­ленная из некоей целостной организующей структуры Вселен­ной, это локализованный признак какого-то явления, дей­ствующего повсеместно.

Мы должны согласиться: вещество не существует, а зна­чит, не существует и сугубо "материальное" тело. На самом глубоком, субатомном, уровне мы растворяемся во всеобъ­емлющем квантовом поле, я бы сказал, впитываемся в него, а оно проникает в нас. Поэтому мы связаны с ним миллиар­дами связей, и каждая из них — элементарная частица, излу­чаемая полем, несуществующая, но проявляющаяся лишь вза­имодействием с другими, подобными ей частицами. А коли так, то следует ожидать существования чего-то, что органи­зует наше существование-несуществование. Возможно, это как раз и есть сознание, и не обязательно наше? Так пони­маемое, оно оказывается не исключительным даром для че­ловека, а свойством всех творений природы, условием их существования, поровну разделенным, хотя и в различной степени ощущаемым. Если принять такое положение, то бо­лее понятным становятся высказывания знаменитых физи­ков, которые поиск связи духа и материи, опрометчиво раз­деленных в картезианском мире, уже делают объектом сво­их исследований.

Известный астроном Джеймс Джине уже в 1930 году ска­зал: "Сегодня уже наблюдается широкое согласие... относитель­но того, что поток знания движется в сторону немеханистичес­кой реальности; Вселенная начинает вырисовываться скорее как гигантская мысль, нежели гигантская машина" .

А современный физик Капра идет еще дальше:

"Открывается беспрецедентная возможность того, что мы будем вынуждены включить учение о человеческом сознании непос­редственно в будущие теории материи... Некоторые физики показывают, что сознание может быть основным аспектом Вселенной и что мы можем остановиться в дальнейшем понимании природ­ных явлений, если будем продолжать настаивать на его исключении"*.

Приведенные цитаты убеждают нас в том, что о природе Вселенной и бытия мы по-прежнему знаем мало. А следователь­но, надо быть готовыми к совершенно неожиданным поворо­там, ассоциациям, движению к новому, хотя это "новое" мо­жет оказаться сорокавековой давности.

Теперь обратимся к биологии. И тут надо сказать о явно нарастающем кризисе, «глухой стене», как я бы его назвал. Это может показаться странным, если учесть, что за после­дние десятилетия биология добилась очевидных и даже оше­ломляющих успехов, проникая в глубь живого вещества. Но именно это и позволило ей увидеть как бы конец пути. Мо­дель живой структуры, выработанная, исходя из отделения материи от духа, попросту не действует и — не живет. Мы до сих пор не только невероятно далеки от того, чтобы соста­вить из простых молекул клетку, но даже не в состоянии по­нять, почему она живет. Жизнь возникла и существует — это все, что нам известно. Но это возникновение, как я уже пи­сал в первой части книги, все менее понятно в отношении Земли. Отсюда и попытки отыскать истоки жизни в космосе, что, откровенно говоря, нисколько не облегчит решения про­блемы.

Известный биолог Пол Вейс замечает: "На основе строгих эмпирических опытов мы можем с полной уверенностью сказать, что замена скрупулезного анализа Вселен­ной не менее скрупулезным синтезом, то есть соединением моле­кул — реальным или же чисто умозрительным, — не в состоянии объяснить поведения даже самой что ни на есть элементарной живой системы ".

На какие бездорожья догматического и бесплодного мыш­ления может завести современного биолога его полная беспо­мощность перед лицом феномена жизни, самым отчаянным образом свидетельствуют слова Жака Моно, лауреата Нобелевской премии, открывшего процесс синтеза клеточных белков, которые в свое врем произвели такое огромное впечатление:

"Один лишь случай лежит у истоков всяческих инноваций, всяческого созидания в биосфере. Чистый случай, абсолютно про­извольный и слепой лежит у самых корней изумительного здания эволюции".

Заметим: какое невероятное невежество в отношении акта создания, или лишь печальная ограниченность известного уче­ного. Увы, множество титулованных коллег, как только они за­метили, что невообразимая дифференциация и сложность орга­низмов превышает способность их понимания, тут же пришли к выводу, что их возникновение есть дело рук слепого случая. Эту точку зрения с новой силой проводит в своих книгах "Ген эгоиста" и "Слепой часовщик" зоолог Ричард Доукинс. Нари­сованный им "сценарий" сущего как лотерейной машины, в которой беспорядочно пересыпаются гены, имеет мало общего со знанием, а также не имеет достаточных под собой основа­ний, чтобы считать его хотя бы гипотезой. По сути своей он является верой, следованием вере, проистекающим из ограни­ченности ума и беспомощности.

Не вижу ничего, что казалось бы мне более правдопо­добным.

Ослепленные фундаменталистские приверженцы эволюции, происходящей путем случайных мутаций и естественного отбо­ра случайно приспособленных организмов, даже не заметили, что наука уже свела к истинной величине значение случайных мутаций и роль самих генов. Первые, как пришлось согласить­ся, или направляются специализированным механизмом клет­ки, или действуют вредоносно и даже убийственно и не помо­гают никакому развитию, никогда не ведут к преобразованию, улучшающему организм. Гены, в свою очередь, лишь кодируют структуры белковых молекул и не содержат в себе "планов" строения тела. Я не стану здесь развивать эту мысль, поскольку сделал это в своей книге "Жизнь— это мысль", а ограничусь лишь анекдотическим аспектом тех "великих поисков", во вре­мя которых наши гиды при науке, отнюдь не редко, часто сознательно и собственной славы ради, уводили нас на бездо­рожье познания. Известны случаи Тейяр де Шардена и Эжен Дюбуа.

Первый, один из известнейших и уважаемых авторите­тов XX века, оказался, похоже, ответственным за шитую белыми нитками мистификацию со знаменитым "пильтдаунским человеком". Сегодня уже известно, что эта якобы раннечеловеческая форма "самого древнего англичанина" была умышленно препарирована из фрагментов современ­ного человека и челюсти орангутанга, взятой из коллекции Британского музея, которой по образцу человеческих под­пилили зубы. Электронный микроскоп обнаружил не толь­ко следы опиливания, но и невидимые невооруженным гла­зом опилки костного материала.

Второй — Эжен Дюбуа из Голландии, — в 1895 году явив­ший миру обнаруженное им на Яве "недостающее звено" "яванского человека". Сегодня уже известно, что верхняя часть черепа и один-единственный зуб, "породившие" это воистину франкенштейновское существо, в действительности принадле­жали обезьяне и были откопаны и "поданы" в комплекте с бер­цовой костью человека, выкопанной в восемнадцати метрах от них. При этом Дюбуа в течение тридцати лет утаивал от мира, что в том же слое нашел два современных человеческих черепа и именно их-то и следовало сочетать с той берцовой костью. Наконец в 1938 году, видимо пресытившись не полагающейся ему славой, он сам расстался с идеей "яванского человека". Любопытно, что сведения о нем все еще появляются на стра­ницах некоторых справочников!

Столь же смехотворными были судьбы иных человеко­образных— например, "синантропа из-под Пекина". После­дние десятилетия принесли серию громких африканских от­крытий семейства Лики. Они отбросили историю человека на миллионы лет назад и окончательно "ликвидировали" предлагавшиеся до них "промежуточные звенья". Насчиты­вающие три с половиной миллиона лет оттиски ступней в вулканическом туфе идентичны тем, что оставляют ступни наших современников. И самые древние останки, кости ног, возраст которых 2,6 миллиона лет, не отличаются от наших. Полный скелет мальчика, умершего 1,6 миллиона лет на зад, невозможно отличить от теперешнего, а череп его ти­пичен для неандертальца.

На обложке сентябрьского номера журнала "Дискавер"за 1986 год помещено изображение найденного в Кении черепа австралопитека Буасе, насчитывающего 2,5 миллиона лет. Эта находка, в свою очередь, свела там на нет реестр "переходных" форм. Картинку снабдили словами известного палеонтолога: "Поразительный, насчитывающий два с по­ловиной миллиона лет череп, найденный в Кении, опро­вергает существовавшие до сих пор представления о процес­се эволюции первичных гоминидов. Теперь мы уже не зна­ем, кто кому положил начало и даже каким образом и ког­да появились мы сами". И далее: "Словно землетрясение, новый череп мгновенно превратил все наши тонко органи­зованные конструкции в груду обломков неудачных и грубо тесанных новых гипотез".

Более того, растерянность среди ученых касается не только проблемы эволюции человека — она в равной степени отно­сится к миру живого в целом. Говоря без обиняков: наука не дала нам ни единого достоверного подтверждения тому, что эволюция в дарвиновском смысле вообще существует. Пале­онтология не нашла никаких промежуточных форм между ви­дами ни в одной из групп животных. А по мере продвижения исследований становятся все менее правдоподобными все мыс­лимые механизмы такой эволюции. Это и есть одна из выше­упомянутых "глухих стен", перед которой оказалась наука и которой, скорее всего, не сумеет преодолеть без привлечения нового фактора.

В 1980 году в Чикаго состоялась конференция, собрав­шая ученых из различных областей науки, заинтересован­ных проблемами эволюции. В сообщении о ней, актуальном и сейчас, «Ньюс Уик» писал: "Недостающее звено между человеком и обезьяной... есть нечто наиболее пленительное во всей иерархии иллюзорных созданий. В ископаемых дока­зательствах недостающие звенья являются правилом... Чем больше ученых искали переходных форм, которые якобы находятся между видами, тем большее их число испытывало разочарование" .

И еще: "Доказательство, поставляемое нам ископаемыми ос­танками, неопровержимо свидетельствует против классического дарвинизма... постулирующего, что новые виды эволюционируют из уже существующих путем накопления мелких изменений, каж­дое из коих приспосабливает организм к выживанию и соперниче­ству в окружающем мире " .

Перед лицом этих фактов принялись придумывать новые гипотезы. Одна из них гласит, что в генотипе генеративных клеток одного или нескольких индивидуумов данного вида то и дело происходят существенные ошибки (!) при копиро­вании ДНК, приводящие к рождению потомства столь силь­но отличающегося от родителей, что оно уже образует иной вид. В приложении к человеку эта теория "количественных скач­ков", "нарушенного равновесия", или "прогрессивного урод­ства", означала бы, что самки шимпанзе время от времени рождают уродцев, не пригодных к жизни, но однажды один из таковых мог оказаться человеком и положить начало ново­му виду.

Сторонников этой гипотезы не обескураживает тот факт, что ее создатели вновь сослались на "слепую судьбу", причем в еще менее правдоподобном контексте! То, что у Дарвина было все-таки растянуто на эпохи и эры, здесь происходит "сразу". Всей сложной, логичной и безотказной "программе" обезьянь­его организма предстоит в мгновение ока преобразоваться в еще более сложную, логичную и "сыгранную" во всех деталях "про­грамму" человеческого тела.

Воистину, трудно будет отстоять эту гипотезу, если не вве­сти фактор интеллекта, программирующего это изменение. У древних не возникало сомнений в этом вопросе. Они хорошо знали, где в огромном здании природы поместить случай. Место уродцев у них тоже было точно обозначено. Интуитивно (не толь­ко! не только!) они чувствовали, что гигантский организм при­роды, непонятно сложный, полный взаимозависимостей, дол­жен иметь своего духа, который его анимирует, приводит в дей­ствие, оживляет, поддерживает. Сидней Бреннер написал:

"Я думаю, в ближайшем двадцатипятилетии нам надо бу­дет научить биологов новому языку... Я еще не знаю, как он называется, да и никто не знает... Может оказаться ошибоч­ной вера в то, что всякая логика почиет на молекулярном уров­не. Мы можем быть вынуждены выйти за пределы часового ме­ханизма ".

Карл Юнг, в свою очередь, развил ряд идей, совпадаю­щих со взглядами современной физики и холистическим виде­нием реальности. В одной из своих главных работ он поместил такие проро­ческие слова:

"Рано или поздно ядерная физика и психология подсознания сблизятся, поскольку обе, независимо одна от другой, и с противо­положных, направлений проторят себе дорогу к трансценденталь­ному пространству ".

Вопросы

1. За что Кучиньский критикует современную ортодоксальную науку?

2. Какую альтернативу он ей выдвигает?

3. По-вашему, привнесение элементов мистики в естествознание – прогрессивный шаг или возврат в прошлое, во «тьму Средневековья»? Аргументируйте.

4. Действительно ли «Небо», иная реальность может быть описана наукой, или изучение ее – дело исключительно теологии? Аргументируйте.

5. Почему именно физики в первую очередь сегодня подают свои голоса за то, чтобы включить в перечень принятых современной наукой духовно-религиозные доктрины и концепции?

37