В поисках панацеи

Еще в древности люди пытались найти универсальное средство от яда. Дальше других в этом продвинулся понтийский царь Митридат VI, правивший c 121 по 63 год до н. э. Принимая малыми дозами разные яды, он выработал невосприимчивость к отравлению. В итоге, когда царь решил, что его час пробил, он захотел покончить с собой, но ни один яд его не взял. Известно, что «антидот» Митридата Евпатора включал более 50 частей— множество трав, опий и змеиный яд. Другим популярным противоядием считался териак, универсальное в Средние века лекарство, хотя оно и обладало только болеутоляющими свойствами. Предлагались и другие средства: молоко, вино, инжир, но все они оказались неэффективными.

Значительные открытия в науке о ядах можно пересчитать по пальцам. В XVII веке тосканский врач Франческо Реди доказал, что змеиный яд опасен лишь при попадании в кровь. Убеждая в этом коллег, он публично выпил изрядную дозу (хорошо, что у него не было язвы!). Через столетие другой итальянец — Феличе Фонтана продолжил исследования и описал реакцию различных внутренних органов на яд. В конце XIX века биологи начинают искать лекарство от укусов змей и обнаруживают, что подопытное животное становится невосприимчивым к яду, если его вводить постепенно, увеличивая дозы. За этим быстро последовало самое значимое событие в зоотоксинологии — создание в 1895 году первой противозмеиной сыворотки. Ее изобрел Альбер Кальме из Пастеровского института в Париже. Процесс приготовления оказался несложным: лошадям делали курс уколов змеиного яда, начиная с малых доз, постепенно увеличивая его количество. В их крови образовывались антитела, нейтрализующие молекулы яда, со временем их становилось все больше и больше, пока животное не переставало на него реагировать. Именно эта полная антител кровь лошади и служит для человека спасительным лекарством. Правда, сыворотка спасает от яда только одного вида змей. Ученые не оставляют попыток найти универсальный антидот от яда всех змей. Но пока получаются вещества, которые могут привести к гибели человека, как и сами змеиные токсины.

Птичий яд

Долгое время считали, что среди птиц ядовитые виды отсутствуют. Однако в 1989 году американские ученые исследовали пернатых в лесах Новой Гвинеи. Пойманные дроздовые мухоловки (питаху) размером не больше сойки больно царапали руки и клевались. Ранки болели, и люди непроизвольно подносили их ко рту, чтобы смочить слюной. В результате губы мгновенно немели. Орнитологу Джону Дамбейкеру это показалось подозрительным, и он передал птиц на анализ. Химики обнаружили яд в коже, перьях и других внутренних органах мухоловок, что тотчас стало сенсацией в научном мире. Самым поразительным было то, что яд новогвинейских птиц сродни батрахотоксину — тому самому, что буквально пропитывает тело колумбийских лягушек-древолазов. Ученых сразу заинтересовало: на кого же направлена столь сильная защита мухоловки? Ведь на этот токсин реагируют все животные: очень чувствительные кролики и собаки, менее чувствительные мыши и малочувствительные жабы и лягушки. Как и в случае с древолазами, яркое оранжево-черное оперение питаху сигнализирует об их ядовитости и предупреждает хищников, что ловить здесь нечего. Но у этих птиц не так много врагов. Поначалу подозревали, что им пришлось стать ядовитыми совсем недавно — для защиты от людей-охотников. Но все-таки более убедительной кажется гипотеза об отпугивании птичьих вшей, на которых батрахотоксин действует смертельно. А в 2000 году Дамбейкер обнаружил еще один вид, не родственный питаху, но имеющий тот же яд — синешапочную ифриту (Ifrita kowaldi). Исследователь решил выяснить, откуда отравленные птицы берут свой яд. Возможный его источник — крошечный жучок нанисани, в теле которого обнаружена высокая концентрация батрахотоксина. И хотя проследить путь яда от жуков к птицам не удается, есть косвенные доказательства такой связи: птицы точно едят отравленных насекомых. «Но как питаху удается избежать самоотравления, мы до сих пор не знаем», — признается ученый.