В.Н. Чернецов, В.И. Мошинская. В поисках древней родины угорских народов

// По следам древних культур. От Волги до Тихого океана. – М., 1954., C. 163-192.

В.Н. Чернецов, В.И. Мошинская.

В поисках древней родины угорских народов

Необъятная территория Западной Сибири, лежащая между Уральским хребтом на западе и реками, текущими в Енисей, на востоке, на юге граничащая со степями Северного Казахстана и на севере простирающаяся до берегов Ледовитого океана, долгое время оставалась белым пятном в археологической, науке. Суровые условия севера и трудная доступность ряда мест создавали многочисленные препятствия в изучении Западной Сибири, особенно её таёжных пространств. Территория эта лежит в бассейне двух великих рек – Иртыша и Оби с их многочисленными притоками, по берегам которых испокон веков обитали племена охотников и рыболовов – манси и ханты, в тундрах – племена ненцев-оленеводов, в южных районах – барабинцы.

Уже с давних пор эти племена привлекали к себе внимание путешественников и учёных. Ещё в 1715 году ученым монахом Григорием Новицким была написана замечательная монография «Краткое описание о народе Остяцком», содержащая подробный рассказ о жизни и быте остяков и вогулов, то есть хантов и манси (значит это синонимы?), их древних обычаях и вере. В том же XVIII веке Западную Сибирь посетили В. Зуев, И.Н. Лепёхин, П.С. Паллас и ряд других учёных Великой экспедиции петербургской академии наук. В результате изучения народов Западной Сибири было установлено, что некоторые из них, а именно манси и ханты, принадлежат к обширной финно-угорской языковой семье и по языку являются ближайшими родственниками современным венграм. Как же случилось, что народы, близкие по своему происхождению, оказались так далеко друг от друга – один в Сибири на Оби, а другой на Дунае в Европе? Несмотря на то, что вопрос этот интересовал многих учёных, ответа на него не находилось. Причина же этого была в том, что, как мы уже говорили, древности Западной Сибири до недавнего времени оставались неизвестными, хотя в соседних областях археологические работы велись уже давно. Так, например, в Южной Сибири был открыт и исследован ряд культур эпохи бронзы и раннего железа, описание которых читатели могут найти в этом же томе. Многочисленные раскопки ещё в прошлом веке были начаты на Каме и в Приуралье, где была открыта широко известная ананьинская культура эпохи раннего железа, описанная в настоящем томе, в очерке А.В. Збруевой. И только за последние тридцать лет и в Западной Сибири удалось провести ряд исследований, которые помогли наметить, хотя бы в общих чертах, древнюю историю её племён и народов.

Открытие усть-полуйской культуры

(IV век до н.э. – I век н.э.)

В 1925 году в археологический отдел Музея антропологии и этнографии Академии наук СССР в Ленинграде поступила коллекция, собранная местными краеведами на городище Вож-Пай, что по-хантыйски означает «Городской бугор». Под этим названием среди хантов известно древнее городище, расположенное на высоком берегу реки Оби, в нижнем её течении, близ села Кушеват. Согласно преданию, это городище было некогда укреплённым рвами и валами селением, в котором жили предки одного из местных родов. Коллекция показала, что с этим преданием непосредственно связан лишь верхний слой городища, относящийся к X-XIII векам. Однако наличие нижнего слоя указывало, что это удобное, естественно защищенное место было обитаемо и в более древнее время. Вследствие недостаточной полноты материала датировать этот слой каким-либо временем не представлялось возможным, и находка осталась почти незамеченной. Однако вскоре при разборке старых коллекций археологического отдела Тобольского музея были обнаружены обломки совершенно аналогичных сосудов, но уже не из Кушевата, а из мест, расположенных недалеко от Тобольска. К сожалению, ни указания точного места нахождения, ни каких-либо сопровождающих материалов в коллекции не оказалось. В 1932 году были предприняты разведки по реке Северной Сосьве. На левом берегу этой реки, близ села Сортынья, был обнаружен ряд городищ, расположенных на мысах и укрепленных валами и рвами. Эти городища относятся к различному времени, и на одном из них было собрано большое количество керамики, основную массу которой составляли обломки сосудов на высоких конических поддонах. Кроме керамики, на этом городище были найдены костяные рукоятки железных ножей, обломки тиглей со следами плавки бронзы и другие изделия. Жили обитатели Сортыньинского городища в неглубоких землянках. В центре жилища помещался очаг, выложенный камнями, и по обе стороны от него земляные нары. Выход имел вид крытого коридора. Позднее такого же типа городище было обнаружено около Няксимволя в верховьях Северной Сосьвы, в 600 километрах от её устья. Своими укреплениями и жилищами оно вполне походило на Сортыньинское, совершенно такой же формы была и найденная в его слоях глиняная посуда, но по находкам оно оказалось более богатым. На нём был обнаружен ряд металлических вещей, среди которых особенного внимания заслуживает роскошно орнаментированный бронзовый перстень. Ещё один пункт, но уже не городище, а селище, то есть остатки неукрепленного поселения, был обнаружен в верховьях реки Ляпин, на заросшей старице [1], носящей имя Макар-Висынг-Тур. Здесь также были найдены сосуды на высоких конических поддонах. В культурном слое, то есть слое, содержащем остатки вещественной деятельности людей этого селища, были найдены бронзовые изображения человеческого лица и головы лося и небольшой, также отлитый из бронзы, сосудик на полом коническом поддоне.

Материал постепенно накапливался. Сосуды этой специфической формы оказались известными на громадной территории Нижнего Приобья, что уже само по себе указывало на то, что мы имеем дело с какой-то новой, не известной ранее культурой. Однако облик её продолжал оставаться ещё неясным до тех пор, пока в устье реки Полуй, в нескольких километрах от города Салехарда, не была зафиксирована во время строительных работ замечательная находка, повлекшая за собой открытие исключительного по богатству материала Усть-Полуйского городища. Во время рытья ямы для погреба рабочие обнаружили несколько изделий из кости, представлявших собой гребни и ложки, оформленные чудесной художественной скульптурной резьбой. Находки были переданы в Музей антропологии и этнографии Академии наук СССР. Вещи были столь необычайны, что было решено предпринять раскопки на месте их находки. В 1935-1936 годах туда была послана специальная экспедиция Академии наук СССР. Результаты этих раскопок превзошли всякие ожидания. Коллекция, хранящаяся в настоящее время в музее, содержит 12 тысяч вещей, позволяющих составить полное представление о характере этой культуры.

Городище Усть-Полуй расположено близ Ангальского мыса, на высоком берегу реки Полуй, при впадении её в Обь, в том месте, где эта могучая река пересекает Полярный Круг. Окружающий ландшафт имеет характер типичной лесотундры, переходящей в тайгу в верхнем течении реки Полуй. Однако, как можно судить по данным палеоботаники [2], в конце 1 тыс. до н.э. и на рубеже нашей эры край леса проходил значительно севернее, и в районе устья Полуя росли сосновые леса.

Ниже величественного Ангальского мыса Обь разбивается на бесчисленные протоки, что способствовало развитию здесь запорного рыболовства [3], а ещё ниже впадает в Обскую губу, представляющую гигантский опреснённый залив Карского моря, протянувшийся в меридиональном направлении на много сотен километров. Обская губа богата морским зверем – нерпой и белухой, которых привлекает в неё рыба, устремляющаяся в Обь, причём, по данным И. Лепёхина, в прошлом белухи заходили даже до Берёзова, то есть до устья реки Северной Сосьвы. «Они постоянно являются за рыбой около половины июня, – описывает известный французский путешественник середины XIX века Эйрие, – занимая иногда всю ширину реки верст на пять в протяжении. Остяки, приготовляющие из кожи этих чудовищ ремни для сбруи, умеют бить их».

Разнообразие ландшафта и природных ресурсов способствовало сложению богатой и многообразной культуры и хозяйства обитателей Усть-Полуя. Как можно судить по находкам, они были охотниками и рыболовами. Для ловли морского зверя должны были предназначаться большие – до 22–23 сантиметров длиной – костяные гарпуны, некоторые со вставными лезвиями из более твердого материала – сланца или меди.

Очень развита была и охота на дикого оленя, стада которого, совершая сезонные перекочевки из леса в тундру и обратно, должны были проходить где-то в районе Полуя. Охота на дикого оленя являлась массовым промыслом, основными видами которого были загоны и поколки оленей на речных переправах. Дикий олень не боится водных пространств и легко переплывает даже широкие реки. Но, конечно, на воде его легко догнать на легком челноке, а тем более, когда на переправах проходили в строго определенное время и строго на одних и тех же местах сотни и тысячи оленей.

Основным оружием на поколках были нож и легкое копьё с узким тонким лезвием – «поколюга» по-русски. Вооружённый таким образом охотник забирался в самую гущу плывущих животных и, рискуя ежеминутно быть перевёрнутым и потопленным, убивал столько зверя, на сколько у него хватало сил. Тонкие длинные – сантиметров до 25 – костяные наконечники из Усть-Полуя как раз и напоминают наконечники таких копий. В дополнение к поколкам зимой могла производиться охота на дикого оленя скрадом с помощью оленя-манщика [4], детали уздечки для которого обнаружены в Усть-Полуе.

Правомерность допущения существования в Усть-Полуе охоты с манщиком подтверждается тем, что ещё в сравнительно недавнее время этот приём существовал в Приобье.

Существовали и другие виды промысла оленя, ныне уже исчезнувшие, но ещё продолжавшие сохраняться в XVIII и отчасти в XIX веке. К таким промыслам можно отнести загоны оленя с использованием махалок, загон по толстому снегу и насту, скрадывание [5] в жаркое время у воды, в которую олени и лоси забираются, спасаясь от комаров и оводов.

Следует отметить, что, кроме промысла дикого оленя, который был, видимо, основным, существовала охота и на некоторых пушных животных, как песец, лисица, соболь. Песец, мясо которого вполне съедобно и даже отличается хорошим качеством, таким образом, не только служил источником получения тёплого меха, но и вносил некоторое добавление в однообразное питание усть-полуйцев. Мех песца (в меньшей степени лисицы) является почти обязательным материалом в арктической одежде, так как из него делают опушку капюшонов, которая хорошо защищает лицо от колючего ветра, причём на песцовом мехе меньше намерзает иней, чем на каком-либо другом.

Конечно, немалую роль в питании играла и птица, особенно гусь, который и сейчас добывается на севере в довольно больших количествах. Помимо костных остатков, среди различных изделий в Усть-Полуе были обнаружены примитивные ложки, сделанные из грудных костей крупных водоплавающих, игольники из трубчатых костей лебедя и т.д. Короче говоря, можно утверждать, что охота во всех её разнообразных видах составляла основу всего хозяйства и благополучия усть-полуйцев.

Основным охотничьим оружием у усть-полуйцев был лук. При этом им было известно изготовление сложных луков, как можно судить по имеющимся в коллекциях костяным и роговым деталям, которые дополняли деревянную основу лука. Многочисленны и разнообразны наконечники стрел: длинные трёхгранные и ромбического сечения, тщательно отшлифованные из рога, способные поразить на смерть даже лося; костяные и бронзовые когтистые – для охоты на водоплавающую птицу и гарпунные стрелы – на бобра и выдру. Многочисленны и тяжёлые костяные тупые наконечники, так называемые томары. Последние применялись для стрельбы птицы и мелких зверьков. Тупой томар не вонзался в дерево и не терялся для охотника. Для охоты на куропатку применялись томары с короткими зубцами.

Р ыболовство существовало в достаточно широких размерах, о чём свидетельствуют мощные прослойки рыбьей чешуи и костей в землянках Усть-Полуйского поселения Салехард I. Какие же орудия применялись для рыбного промысла? Конечно, были деревянные крючки для ловли налима и щуки, которыми и поныне пользуются ребятишки. Крючки эти делаются из черёмухи и привязываются к поводку из соснового корня. Такой крючок, называемый по-мансийски «хас», несмотря на всю его грубость и примитивность, является вполне действенным для жадного налима и щуки. Среди различных костяных изделий Усть-Полуя были найдены многочисленные детали гарпунов и острог. Этнография даёт нам указания на способы их применения. Манси и ханты бьют рыбу острогой по небольшим речкам с прозрачной водой на перекатах как с лодки, так и у берегов, в местах, где пристаивается щука в летнюю жару. Кроме того, существовали и зимние способы лова. «По рекам же, речкам и озёрам ниже Обдорска и около моря, – пишет Василий Зуев, – как в реках Войкарской, Щучьей и Хайе, по укреплении льдов делают небольшие шалаши над прорубками, в кои опускают нарочно сделанные для приманы деревянные рыбки, маленькие, на тоненьких веревочках с камешками и, как к оным манщикам подойдет рыба, то колют острогами щук и прочее. А у небольших запоров опускают на дно с каменьем белые доски, и кои на те доски всплывут, тех колют острогами ж». Но, конечно, на таких орудиях не могло базироваться рыболовное хозяйство усть-полуйцев. Несомненно, должны были существовать способы массового лова, в первую очередь различные виды запоров, котцов [6] и заездков. Запорное рыболовство известно уже с неолита (новокаменного века), а широкое его развитие в Приобье позволяет допустить его существование и в усть-полуйское время. Наряду с запорами, несомненно, существовали и некоторые сетные снасти, такие, как сырп, калдан и т.д. О древности этого вида снастей говорит, с одной, стороны, то, что термин «сеть» совпадает как в мансийском, так и венгерском языках, являясь производным от слова «рыба». С другой стороны, мансийский термин «пон» – калданная сеть, то есть примитивный трал, имеющий форму мешка, показывает совершенно отчетливую связь со словом «пон» – рыболовная ловушка типа верши, плетённая из жалья и сосновых корней. В коллекциях из Усть-Полуя есть и крупные каменные грузила вроде тех, какие применяются для калданной сети. Материалом для вязания сетей могло служить крапивное волокно и отчасти таловое лыко, применявшееся для цели ещё в XVIII–XIX веках. «У кого нет сетей конопляных, – писал Василий Зуев, – те делают из талого лыка, а веревки плетут из мелкого колотого талу и таким образом ловят в сентябре и октябре. Они называются ячеицы, длиною сажен по 40, и становят их на небольших речках и озёрах, около моря, в тундровых местах лежащих: в полую воду и подледью ловят пыжьянов и кунжей, так, как ниже Мангазеевой, пущальницами».

Было у усть-полуйцев и упряжное собаководство. В коллекциях содержатся многочисленные вертлюжки [7], служившие для соединения постромок с потягом, и скульптурные изображения собаки в шлейке, вырезанные на рукоятке ножа.

В том, что у усть-полуйцев была лодка, сомневаться не приходится.

Наиболее архаичной формой лодки в Приобье, видимо, была ныне уже исчезнувшая берестянка. О берестяных лодках имеются указания в фольклоре и описаниях путешественников XVIII века. О манси с р. Южной Сосьвы Паллас писал, что они «держат челны российские из выдолбленного дерева или свои из березовой коры, которую они лосиными жилами сшивают и смолою пахтают». В некоторых местах Нижнего Приобья берестянка сохранилась вплоть до середины XIX века. В низовьях, кроме того, существовала и кожаная лодка.

Как можно судить по данным раскопок в Усть-Полуе, жилищем полуйцев служили землянки прямоугольной формы, с очагом, расположенным ближе к выходу. У стен по обе стороны очага были устроены земляные нары. Под нарами прокладывались дренажные канавки. Необходимые в условиях вечной мерзлоты. Без них в полуподземном жилище неминуемо начала бы скапливаться сырость. Землянки устраивались, как правило, на краю крутого склона, на который выходили входные крытые коридоры и дренажные канавки.