5.Екологічні проблеми

55% тер-ї Китаю – непридатні для с/г та життя гори та пустелі

Лише 45% - придатні

700-800млн - Максимальна кількість людей на тер Китаю

Прогнози по зменшенню чисельності

За підсумками 2009 року, населення КНР становило 1,335 млрд. людей, що становить 19,5% від усього населення світу.

Що стосується довгострокових прогнозів, то до 2040 року населення Китаю збільшиться на 135 мільйонів, але потім почне скорочуватися і навряд чи коли-небудь перевищить позначку 1,5 мільярда людей, за даними агентства Сіньхуа з посиланням на керівника китайського Центру демографічних досліджень, ЦзяняВайпіна. "В 2040 році населення країни буде становити 1,47 млрд., після чого почне скорочуватися, так що в 2050 році воно вже буде 1,45 млрд.» - говорить експерт.

Розрахунки основані на даних, які отримані завдяки Системі демографічного макроуправління та підтримки в прийнятті рішень, яка була створена ведучими китайськими спеціалістами в області комп’ютерних технологій та соціології. Розробка цієї системи зайняла декілька років. Наразі вона є інформаційною базою, в якій знаходяться дані про найрізноманітніші аспекти соціального життя країни.

Косово і Метохія

Косово і Метохія (КіМ) – згідно з чинною Конституцією Республіки Сербія (РС) від 2006 р. є автономним краєм в рамках РС (територіальна автономія). Має власні законодавчий та адміністративні органи, які можуть приймати і впроваджувати рішення в рамках визначених сфер компетенції.

Косово і Метохія має велике стратегічне значення для Сербії. Багато зовнішніх сил (Туреччина, Австро-Угорщина або Італія) не раз демонстрували їхні агресивні наміри щодо Косово і Метохії. Ця область, а також Санджак є природним зв'язком між Сербією і Чорногорією, союз яких завжди був на перешкоді геополітичних намірів багатьох держав.

Згідно з Резолюцією РБ ООН №1244 (10.06.99), яка на сьогодні залишається головним правовим актом, що визначає статус КіМ, край виведено з-під юрисдикції Белграда і передано під управління ООН.

З економічної точки зору КіМ - найбільш відсталий регіон колишньої СФРЮ, який водночас володіє значними покладами корисних копалин (вугілля, кольорові та рідкоземельні метали, золото тощо).

1.2 Органи місцевої влади

В травні 2001 р. було ухвалено Конституційні рамки Косово, згідно з якими 28 лютого 2002 р. прийнято рішення про утворення Тимчасових інституцій самоврядування Косово (ProvisionalInstitutionsfor Self-Government), до яких належать Президент, Прем‘єр-міністр, Парламент, Суд, органи виконавчої влади та Омбудсман. Косово нараховує 30 муніципалітетів, повноваження яких визначені документами МООНК. Передача повноважень МООНК косовським інституціям відбувається згідно зі ст. 8 Конституційних рамок, однак Місія досі залишає за собою найбільш важливі функції, зокрема у таких сферах, як зовнішні зносини, верховенство права та демократизація.

Парламент Косово обраний 23 жовтня 2004 р. У грудні 2004 року відбулися вибори нового керівництва краю – Президента, Прем‘єр-міністра, голови Парламенту. Після смерті Президента І.Ругови у січні 2006 відбулися зміни на посадах керівників уряду та парламенту.

Президент Косово – ФатмірСейдіу (Демократичний союз Косово (ДСК), обраний у лютому 2006 року після смерті І.Ругови);

Голова парламенту Косово – Коль Беріша (ДСК, обраний у березні 2006 р.);

Прем’єр-міністр Косово – Агім Чеку (Альянс за майбутнє Косово, обраний у березні 2006 р.).

Парламент Косово складається з 120 депутатів. Для партії представників сербської національної меншини передбачено 10 місць у парламенті, проте вони бойкотують роботу тимчасових косовських інституцій.

1.3. Історія розвитку конфлікту

Назва Косово і Метохія з'явилася вперше в XII сторіччі як позначення регіону, населеного сербами. Серби прийшли на Балкани наприкінці VI - початку VII сторіччя. Слово Косово з сербської означає чорний дрізд ("земля чорних дроздів"), у той час як Метохія має грецьке походження й означає монастирське володіння (регіон, де розміщені стародавні монастирі Сербського Патріархату, багато з яких знаходяться під захистом ЮНЕСКО як всесвітнє культурне надбання). Історичні, географічні, культурні, духовні, топонімічні та інші факти є переконливим доказом, що область Косово і Метохія була колискою сербської культури і держави з тих пір, як серби прийшли на Балкани. Область Косово і Метохія стала Сербською середньовічною державою (IX-XIV сторіччя), коли виникли численні церкви і монастирі, а також єпархії (Приштинська - 1019 рік) і резиденції єпископів. Серби були переможені турками у битві на Косовому полі в 1389 році, з якої почалась багатовічна турецька окупація. Це був час економічного занепаду, ісламізації, широкої сербської еміграції і заселення цієї території турками і албанцями. Внаслідок терору і насильницького заселення албанцями-мусульманами під час турецького панування, серби змушені були безперервно залишати область Косово і Метохія. Битва на Косовому полі стала національним символом боротьби за свободу і незалежність в свідомості сербського народу. Після п'ятьох сторіч Турецького панування (до першої Балканської війни 1912 р.), Косово і Метохія возз'єдналася із Сербією. Протягом Другої світової війни Косово і Метохія була окупована Італією і Німеччиною. Отже, Косово і Метохія завжди була невід'ємною частиною Сербської держави, тобто Югославії, за винятком часів оттоманської і фашистської окупації. Тому не випадково німці та італійці продовжили стратегію насильницького вигнання сербів. Незалежна держава Албанія була створена відповідно до Лондонської Угоди від 30 травня 1913 року. Це було виконано на вимогу Австро-Угорщини та Італії при підтримці Німеччини, всупереч інтересам Сербії, яку підтримували Росія і Франція. Хоча сербська армія звільнила основний албанський порт Дюрес від турків у 1913 році, Сербія не намагалася анексіювати північну частину Албанії, а лише наполягала на отриманні замість цього виходу до моря. Австро-Угорщина вимагала не тільки створення незалежної Албанії але також, і насамперед, вилучення Сербії з Адріатичного узбережжя. Австрія сподівалася на економічну ізоляцію Сербії без виходу її до моря. Після анексії Боснії-Герцеговини Австрією в 1908 р., Сербія й Австро-Угорщина були зайняті в митній війні, оскільки Австро-Угорщина хотіла за будь-що запобігти експорту Сербії на Захід. Югославія як спадкоємець держави Сербія не вимагала розподілу Албанії і погодилася на підтвердження автономії Албанії також після Першої світової війни. Кордон між Сербією й Албанією, установлений відповідно до Лондонської Угоди, є найстарішим кордоном Югославії в цьому регіоні. Проте, у 1939 Італія використовувала албанського короля Зогу, щоб послабити Югославію. Албанія та Італія створили і забезпечили так зване "Албанське питання", але не на території Албанії, а на території Югославії, у Косово і Метохії. Італія через систематичну терористичної боротьби албанців з так званого "Комітету Косово", що був створений у Римі, жадала для Албанії всю територію від Бара до сербського кордону 1912 року. У період фашистської окупації Югославії, (1941-1945р.р.) більша частина Косово і Метохії була включена до так званої Великої Албанії, створеної Італією маріонеткової держави, а менша частина залишилася в окупованій німцями Сербії. Незважаючи на значні природні ресурси, Косово і Метохія була на протязі десятиліть однією з найменш розвинутих частин Югославії. Крім шахти і металургійного підприємства у Трепці, кількох млинів, лісопилок та цегельних фабрик, перед Другою світовою війною в Косово і Метохії не було ніякої промисловості. Майже все населення краю було зайнято у сільському господарстві, що мало екстенсивний характер. Величезні повоєнні капіталовкладення Югославії та Сербії в економіку Косово і Метохії, особливо через Фонд прискореного розвитку слабкорозвинених областей, обумовило значне процвітання промисловості, сільського господарства і соціального забезпечення регіону. Природні ресурси, особливо корисні копалини, є дуже важливим компонентом розвитку Косово і Метохії. До того ж Косово і Метохія має значну кількість промислових підприємств, а потужність теплоенергетики складає понад 1130 мегават. Демографічне обличчя Косово і Метохії декілька разів змінювалось в цьому сторіччі під впливом глибоких соціально-економічних змін, політичних переворотів і безладь, а також у результаті визвольної боротьби сербського і чорногорського народів проти Османської імперії і держав Осі. Протягом п'ятьох сторіч оттоманського поневолення через політику тиску Туреччина примушувала до масової втечі православних сербів і чорногорців із Косово і Метохії і переселенню в край албанців-мусульман із областей Албанії. Таким чином, співвідношення сербсько-чорногорського і албанського населення було суттєво порушено. Як видно з таблиці 1.3, за останні 56 років відсоток сербського населення значно зменшився на противагу албанському населенню.

Після поразки Королівства Югославії в 1941 багато сербів були змушені залишити Косово під тиском албанських шовіністів і окупаційної влади. Поруч з цим йшло облаштування в Косово і Метохії албанців з Албанії та Туреччини, а також з інших європейських країн (Італії, Швейцарії, Австрії), де жили албанські емігранти. Земельна реформа, проведена за часів Королівства Югославії була анульована новим політичним режимом, і земля була розподілена винятково серед албанців, багато хто з яких були вихідцями з Албанії. Тільки протягом Другої світової війни, приблизно 100 000 сербів і чорногорців було вислано з Косово і Метохії, така ж кількість албанців з Албанії була переселена на їхні місця. Після війни, тодішній югославський режим заборонив 1683 сербським сім’ям у поверненні у Косово і Метохію до своїх домівок.

Тенденція зростання албанського населення була офіційно зафіксована у 1961 році, коли перепис зареєстрував 346 605 албанців, або 30,1% від загального населення Косово і Метохії. Після 1961 року, це демографічне явище набуло драматичних змін. Тільки в період між 1968 і 1988 роками через виїзд слов`янського населення з Косово і Метахії, більш ніж 700 населених пунктів стали етнічно чистими. Згідно переписів 1971 і 1981 років доля албанців у населенні Косово і Метохії складала вже відповідно 50,7%. Аналіз проведений у 1991 році, що базувався на оцінках Центру Демографічного Дослідження (албанська спільнота бойкотувала перепис) свідчив на користь великого зростання кількості албанців, яка склала 1 607 690 чоловік, або 82,2% від загальної сукупності населення Косово і Метохії, тобто приблизно 16.5 відсотків від населення Республіки Сербія.

Очевидно, на тлі прогресивного росту албанського населення в 1961-1991 роках серед сербів і чорногорців відбувався зворотний процес. Їх кількість зменшилась не тільки у відносному, але також і в абсолютній величині. Якщо у 1961 році у Косово і Метохія мешкало 264604 сербів і чорногорців або 27,40% від загальної кількості населення, то у 1991 році їх кількість впала до 214 555, тобто до 11% від загального населення Косово і Метохії.

Після Другої світової війни комуністична влада Югославії прийняла Закон, що забороняє повернення сербів і чорногорців, хто лишив Косово, сподіваючись посилити довіру албанської національної меншості до нового режиму. Але цього не сталося. Албанські сепаратисти змушували сербських і чорногорських власників земельних ділянок, будинків та іншої власності лишати Косово і Метохію. Відповідно до офіційних даних, приблизно 400 000 сербів і чорногорців лишили Косово і Метохію за останні 40 років.

Повоєнна Югославія була побудована на федеральному принципі як держава-союз народів з однаковими правами і забезпеченням всіх прав національних меншостей. Відповідно до Конституції Федеративної Народної Республіки Югославії 1946 року, Войоводині був наданий статус області, насамперед по історичних причинах, і Косово передавалася Метохія. Розходження в стані Войоводини та Косово і Метохії, виражене в назвах "Область" і "Край", протрималося до 1963 року, коли був введений термін "Автономна Область". Прийняттям Конституції 1974 року, структура керування в автономних областях стала ідентичної з тим, що було у Республіці Сербії, що означало, що область набувала статус краю (Автономний край Косово і Метохія набував прерогативи держави усередині держави). У 1981 році албанські сепаратисти організовували руйнівне сепаратистське повстання, основне гасло якого був "Косово-республіка" (сепаратистські демонстрації повторювалися декілька разів до 1989 року). Гасло "Косово-республіка" складає базисну стратегію Албанського сепаратизму - перетворення Автономного Краю Косово і Метохії у республіку, що мала би право на відокремлення і згодом до анексії її Албанією. Албанські сепаратистські лідери в Косово і Метохії не зацікавлені правами національних меншостей узагалі, навіть менше в правах людини і фундаментальних свободах, але відкрито і вимагають незалежну державу. Широко відомо, що міжнародні документи не надають національним меншостям право створювати їхні власні держави і виходу зі складу існуючої держави. Курс албанських націоналістів міг привести лише до порушення територіальної цілісності Югославії, створення двох албанських держав, а в перспективі до реалізації ідеї єдиної “Великої Албанії”. Нова Конституція Республіки Сербії була прийнята в 1990 році. Вона надала територіальну і культурну автономію Войоводині та Косово і Метохії, але без атрибутів держави (статті 108-112). Вони мають право регулювати питання економічного розвитку, фінансів, культури, освіти, інформації, використання мови, здоров'я і соціального захисту тощо. Відповідно до Конституції, Республіка Сербія гарантувала найвищий рівень, тобто автономію для Косово і Метохії та Войоводини, передбачені в міжнародних документах, ратифікованих Югославією. У відповідь на це албанські сепаратисти обрали формою своєї боротьби проти Сербії фактичну відмову від участі у житті держави і, зокрема, від використання прав, наданих етнічним албанцям Конституцією. Албанські сепаратисти, створивши Визвольну армію Косово, захопили контроль над 40 відсотками території краю. Коли ж сербські сили почали застосовувати проти них тверді заходи, сепаратисти намагалися використовувати цивільне населення як живий щит, що заборонено сучасним гуманітарним правом. Це, зрозуміло, призвело до жертв серед населення, що викликало співчуття у світової громадськості. Проалбанські засоби масової інформації активно стали розкручувати гасло так званої “гуманітарної катастрофи”.

На останок треба зазначити, що конфлікт між сербами і албанцями триває вже понад століття, але особливо він загостився на початку минулося століття, особливо в повоєнні роки (після Другої Світової війни). На даному етапі конфлікт перебуває то в замороженому стані, то спалахує з новою силою. Треба відмітити, що ситуація в КіМ є дуже нестабільною і важко прогнозованою.

1.3. Миротворча операція у Косово

Міжнародна миротворча операція (ММО) під проводом НАТО у Косово (КФОР) із головним завданням встановлення миру у автономному краї Косово (Сербія і Чорногорія) є найбільш активною та результативною.

Миротворчі зусилля міжнародного співтовариства, спрямовані на врегулюванні кризи у Косово, з 1999 року базуються на принципах:

1. поваги до територіальної цілісності та непорушності кордонів СіЧ

2. максимального використання мирних засобів для розв’язання конфлікту

3. неприпустимості проявів національної нетерпимості, екстремізму і насильства

4. посиленої уваги до боротьби з тероризмом і сепаратизмом

5. гарантування прав людини та рівних прав усіх етнічних груп

6. необхідності нормалізації міжетнічних відносин та повернення до процесу створення у Косово поліетнічного суспільства

На даний час участь у операції беруть миротворчі сили з 23 країн НАТО (близько 17 тис. особового складу) та 11 країн, які не є членами НАТО (близько 3 тис. особового складу). Позитивні зміни ситуації в краї, пов’язані з діяльністю КФОР, зумовили перехід до чергової фази операції - скорочення військової присутності НАТО у провінції. Згідно з рішенням ПАР від 10.08.2005 у жовтні розпочато процес безпосередньої реалізації Концепції структурної реорганізації сил КФОР (перехід до “тактичних груп” (TaskForce) замість бригадної структури). Станом на 29.11.2005 український миротворчий контингент (УМК) у складі КФОР включає 1 окремий спеціальний батальйон у складі українсько-польського батальйону (УКРПОЛБАТ) та національний елемент забезпечення (262 військовослужбовців, 88 одиниць техніки). Крім того, 1 офіцер ЗС України працює у штабі КФОР. УКРПОЛБАТ організаційно входить до складу багатонаціональної бригади “Схід“ (провідна країна – США). До складу бригади входять військові підрозділи США, Польщі, Литви, Греції та України. УМК в зоні відповідальності - община Штрепце з переважно сербським населенням – спрямовує зусилля на створення необхідних умов для повернення неалбанського населення, забезпечення дотримання прав національних меншин й свободи пересування.

Основними завданнями, виконаними УМК протягом 2005 року були:

1. патрулювання; несення служби на блокпостах та постах спостереження

2. супроводження перевезень місцевого населення і гуманітарних вантажів

3. охорона об’єктів, зокрема шкіл та церков

4. контроль з метою недопущення незаконного обігу зброї, вибухових речовин та наркотиків

Крім того, особовий склад виділявся для виконання позапланових завдань (супроводження автомобільних колон, надання медичної допомоги місцевому населенню, забезпечення розподілення гуманітарної допомоги тощо).

Україна не має намірів виводити свій контингент зі складу КФОР до остаточного врегулювання косовської проблеми. Натомість, у зв’язку з переходом на національний принцип утримання УМК, у другій половині року його загальна чисельність була збільшена за рахунок введення додаткових посад фахівців у галузі тилового забезпечення.

Ситуація у Косово залишається в цілому спокійною, але нестабільною, хоча й характеризується певними позитивними тенденціями.

Водночас, згідно з аналізом управління розвідки МВШ НАТО не виключається можливість ускладнення безпекової ситуації в Косово, яка може з часом перерости у широкомасштабні міжетнічні сутички.

Серйозне занепокоєння викликають продовження випадків насильства в провінції, насамперед, у районах з переважно сербським населенням, а також підвищення активності т.зв. Руху за Самовизначення (MSD), активісти якого закликають до припинення переговорного процесу щодо визначення майбутнього статусу Косово, оскільки, на їх думку, ніякий компроміс з цього питання не може влаштувати албанську сторону.

Огляд конфлікту: останні події та загальна ситуація в регіоні

2.1. Проблема статусу КіМ

В кінці 2005 року розпочався процес визначення статусу Косово, який підпорядковує всі політичні процеси в краї. Із його початком втратило актуальність політичне протистояння між коаліцією та головними опозиційними партіям – Демократичною партією Косово Х.Тачі та „Ора” В.Сурої, яке було досить гострим до смерті І.Ругови. Необхідність виступати з єдиних позицій на переговорах щодо статусу та спільна мета, спрямована на досягнення незалежності, до певної міри дозволили об’єднати зусилля в єдиній переговорній команді. Такий крок косовських політиків отримав позитивну оцінку міжнародної спільноти, яка назвала переговорну команду „командою єдності”.

В нинішній ситуації керівництво Косово знаходиться під постійним тиском з одного боку міжнародної спільноти, яка вимагає впровадження демократичних стандартів та утримання безпекової ситуації під контролем, а з іншого - власних громадян, які очікують скорішого здобуття незалежності.

Справжнім викликом для уряду Косово стало прийняття у жовтні 2006 р. Конституції Сербії, у тексті якої міститься положення про приналежність КіМ до складу Сербії. Косовське керівництво виступило з гострою критикою цього положення, але не допустило провокацій під час голосування, яке відбувалося в сербських анклавах краю. Відчутним ударом стало і перенесення з кінця 2006 р. на 2007 р. термінів завершення процесу визначення статусу у зв’язку з проведенням парламентських виборів в Сербії 21 січня 2007 року.

Безпекова ситуація в КіМ залишається нестабільною, але контрольованою, оскільки головною умовою продовження процесу визначення статусу міжнародна спільнота назвала здатність косовських албанців забезпечити стабільність у КіМ. Разом з тим сербська сторона неодноразово привертала увагу міжнародної спільноти на негативну безпекову ситуацію в краї, зазначаючи, що з початку процесу визначення статусу Косово до вересня 2006 р. в КіМ відбулося 260 інцидентів, спрямованих проти сербів. МООНК тим часом стверджує, що безпекова ситуація покращується, пояснюючи це значним зменшенням кількості інцидентів на етнічному ґрунті. Із перенесенням термінів процесу визначення статусу Косово з 2006 р. на 2007 р. зросло невдоволення албанців міжнародною спільнотою. За оцінками КФОР та МООНК, існує висока вірогідність проявів насильства з боку албанського населення та погіршення безпекової ситуації у разі подальшого затягування процесу. Албанці використовують загрозу заворушень як засіб тиску та шантажу міжнародної спільноти з метою здобуття незалежності Косово.

Продовжується процес передачі повноважень від МООНК косовським тимчасовим інституціям. Протягом 2006 року тривало формування Міністерства юстиції та Міністерства внутрішніх справ, Поліцейського інспекторату Косово, Агентства з боротьби з корупцією. Міністерство транспорту Косово отримало від МООНК повноваження щодо розповсюдження серед національних меншин краю міжнародної гуманітарної допомоги. Косовський уряд отримав досить позитивну оцінку реалізації демократичних стандартів з боку МООНК і Генерального Секретаря ООН К.Аннана. Серед головних здобутків відзначено прийняття Закону про свободу віросповідання, Закону про мови, який визначає албанську і сербську мови офіційними рівноправними мовами в Косово. Високу оцінку також здобули зусилля, спрямовані на подолання наслідків березневого насильства 2004 року. Зокрема, з 323 скарг суд висунув звинувачення у 198 випадках, з них у 134 справах суд вже прийняв рішення про притягнення до кримінальної відповідальності.

Відсутність позитивних змін у соціально-економічній та безпековій сферах унеможливлює процес повернення біженців, що залишається одним з пріоритетів МООНК і водночас ключовим показником неефективності її діяльності.

Питання статусу КіМ

В умовах відсутності прогресу в стабілізації ситуації в КіМ Рада Безпеки ООН у листопаді 2005 року вирішила розпочати розв’язання проблеми статусу автономії. Було призначено Спеціального посланника Генерального Секретаря ООН з процесу визначення майбутнього статусу М.Ахтісаарі, завданням якого є досягнення в ході прямих переговорів компромісу між сербами і албанцями. Проте перебіг переговорного процесу свідчить, що Косово дедалі більше просувається до незалежності.

Варіантами вирішення проблеми є:

1. незалежність Косово (варіант неприйнятний для Белграда);

2. широка автономія Косово в складі Сербії (варіант неприйнятний для Приштини);

3. обмежена незалежність Косово з гарантіями забезпечення прав неалбанських меншин

Переговорний процес планувалося завершити у 2006 році ухваленням тривалого компромісного рішення. Проте, з огляду на відсутність компромісу після 10 раундів двосторонніх переговорів Белграда і Приштини, а також через проведення в січні ц.р. у РС парламентських виборів, ухвалення рішення було перенесено на 2007 р. У вересні 2006 р. Контактна група підтримала спробу Спецпосланника розробити свої власні пропозиції щодо статусу, які вперше були представлені Контактній групі 26 січня ц.р.

2.2. Загальна ситуація в регіоні

На перший погляд, враження від побаченого на території КіМ не викликають жодної думки про конфлікт або нестабільність регіону. Косово і Метохія – мальовничий гірський край, на території якого діють заводи, електростанції та інші промислові структури.

Але, не дивлячись на це, загальна атмосфера в регіоні доволі напружена і можна навіть сказати, важка. Складні стосунки між двома народами (серби і албанці), які проживають на території КіМ, загострюються історичними, національними і релігійними питаннями. Сербська частина населення, яка налічує не більше 10%, охороняється миротворчими військами, які регулярно проводять воєнні операції по роззброєнню албанського населення. Миротворчі війська штучно підтримують мир в регіоні, тримаючи обидва народи у страху перед можливими наслідками у разі їх нападів одне на одного.

Проблемою цього конфлікту є те, що обидва народи, обидві держави (Сербія і Албанія) хочуть отримати регіон КіМ. Звичайно, розглядаючи цю ситуацію з історичної точки зору, треба зауважити, що Сербія має повне право на володіння цим регіоном, оскільки історично він завжди належав їй, у той час як Албанія не має жодного відношення до регіону.

На сьогодні ситуація в КіМ все більше погіршується. Як вже було вище зазначено, конфлікт є доволі хаотичним, стрибаючи від стану спокою, до агресивних випадів з боку сербів і албанців.

Аналізуючи все вище зазначене, можна прийти висновку, що КіМ, як окрема територія, могла б існувати самостійно, відокремившись від Сербії і не приєднуючись до Албанії. Не належачи жодній з країн, цілком можливо, КіМ примирила б обидві країни, але ніхто не може дати гарантій, що отримавши незалежність, КіМ не підпаде під справжню загарбницьку війну з боку Албанії, в яку безумовно втрутяться такі країни як Сербія, Македонія, Боснія і Герцеговина та інші. І тоді вже почнеться справжня війна на Балканах.

МУЛЬТИКУЛЬТУРАЛІЗМ

Мультикультурализм возник как интеллектуальная реакция на известную концепцию "плавильного котла", господствовавшую в Америке в ХХ веке. Как понятие "мультикультурализм" получил свое название в 1957 году для характеристики политики Швейцарии. В научно-политический обиход данный термин окончательно вошел в 1971-м, когда в Канаде правительство премьер-министра Пьера Э. Трюдо приняло Официальный акт о мультикультурализме. Помимо Канады, мультикультурализм является государственной политикой Австралии. В Старом Свете идеи мультикультурализма получили официальное признание после прихода к власти лейбористов в Великобритании в 1997-м и правительства СДПГ/Зеленых в 1998 году в ФРГ

Первыми государствами в Европе, принявшими мультикультурную стратегию интеграции иммигран-тов, были бывшие колониальные державы Великобри-тания и Нидерланды.

…Резюме: Мультикультурализм появился лишь как исторический эпизод, как проявление кратковременной «обратной волны», завершающей цикл индустриальной модернизации. Эта волна была вызвана внешними по отношению к культуре импульсами, сила которых ныне слабеет. Необходима новая модель.

Критика мультикультурализма становится модной политической тенденцией в Европе, но вызывает разноречивые отклики в России. При этом само значение этого понятия не вполне прояснено, дискуссии же носят исключительно политический характер. В данной статье я излагаю свою гипотезу о том, что ослабление позиций сугубо традиционалистской идеологии, выраженной в концепции вульгарного (упрощенного, выхолощенного) мультикультурализма, обусловлено фундаментальными историческими тенденциями – приливами и отливами модернизации.

Концепция «обратной волны»

В 1990-е гг. СамьюэлХантингтон предложил модель глобального распространения демократизации, в которой использовал образ морских приливов и отливов. Он ввел в научный оборот понятие «обратной волны» (rеversewave) демократизации, обосновав почти неизбежные, но временные отступления ранней демократии под напором традиционных и более укорененных в жизни народов недемократических режимов. Концепция «обратной волны» хорошо объясняет не только трудный и извилистый путь демократизации, но и более широкий круг процессов, объединяемых понятием «модернизация». Эта концепция позволяет лучше понять и природу одного из парадоксов глобализации.

Речь идет об одновременном проявлении с конца XX века двух, казалось бы, взаимоисключающих тенденций. С одной стороны, рост взаимосвязи стран мира и определенная стандартизация их культур. С другой – нарастание культурной дифференциации и дезинтеграции, связанное с феноменом так называемого «этнического и религиозного возрождения». Рост традиционных групповых форм идентичности (этнической, религиозной, расовой) стал активно проявляться с конца 1960-х и усилился в 1980–1990-х годах. Эта тенденция охватила большинство стран мира, что и обусловило глобальный кризис модерна, затянувшийся почти на полвека. Глубокой эрозии подверглись в это время основополагающие ценности культуры модерна, прежде всего ценности индивидуальной свободы, рационального сознания и прав человека. Эти процессы сопровождались обострением конфликтов между этническими и религиозными группами не только в постколониальных странах с незавершенной национальной консолидацией общества, но и в давно сложившихся государствах-нациях Европы и в США.

Чаще всего отмеченный парадокс глобализации объясняют естественным сопротивлением незападных культур модернизационным переменам, процессам стандартизации и унификации человеческой деятельности. Но основным фактором, подтолкнувшим волну традиционализма, стали, вероятнее всего, внешние по отношению к культуре импульсы, а именно – совокупность радикальных перемен в экономической, интеллектуальной и политической жизни мира, произошедших в конце 1960-х – начале 1970-х годов.

Экономические перемены. Начала радикально меняться глобальная экономическая стратегия, обусловившая в немалой мере и изменения в культурной политике. С конца 1960-х гг. стремление к сокращению издержек на рабочую силу, затрат на развитие социальной инфраструктуры, на обеспечение экологической безопасности и других требований индустриального и демократического общества стимулировали вывоз капитала и перенос промышленных мощностей из развитого мира в развивающийся. Эта стратегия побуждала корпорации приспосабливать как индустриальные технологии, так и управленческие идеологии к культурным особенностям соответствующих стран. Простота применения новых технологий сделала их доступными для использования в разных культурных и социальных условиях. Внедрение этих технологий не потребовало столь значительных изменений в традиционной культуре, какие произошли в предшествующие эпохи при появлении первых гидравлических и паровых машин, а затем и механизмов на дизельной и электрической тяге. Поэтому вместо прежних западных стратегий слома традиционных культур возникала политика адаптации западной экономики к традиционным культурам.

Она проводилась и в самих западных странах в связи с массовой заменой местной рабочей силы на более дешевую, рекрутируемую из среды иммигрантов. Эта новая стратегия не только уменьшила стандартизирующие функции индустриализации по отношению к традиционным культурам, но и стимулировала рост традиционализма, легитимировала его. Бизнес перестал играть роль основного защитника и проводника модернизации и идей культурного универсализма, что, в свою очередь, повлияло на развитие мирового интеллектуального климата в последней трети XX века.

Изменение общественных настроений. Господствовавшая с XIX века идея модернизации как универсального прогресса подверглась в конце 1960-х и в 1970-х гг. сокрушительной критике. В этот период (времена деколонизации) модернизацию все чаще стали называть «насильственным цивилизаторством и орудием колониализма», а также «имплицитным тоталитаризмом». Левый европейский постмодернизм в лице Ролана Барта, Мишеля Фуко, Жиля Делеза, Герберта Маркузе и ряда других философов-шестидесятников буквально бомбардировал классическую теорию модернизации упреками в антигуманизме и подавлении прав народов на культурную самобытность.

Одним из поводов для сокрушительной критики модернизации послужили проблемы (реальные и мнимые) в ряде стран «третьего мира», подвергшихся модернизации в значительной мере под давлением внешних сил. В некоторых из этих государств, прежде всего африканских, она сопровождалась разрушением традиционных институтов и жизненных укладов, повлекших рост социальной дезорганизации.

Однако в те годы еще рано было оценивать результаты индустриальной модернизации, позитивные последствия которой проявились лишь к началу нового века. Только ныне они стали заметными как раз там, где процесс оказался наиболее полным и последовательным. Например, ряд стран преодолели или существенно смягчили основное бедствие африканского континента – высокую детскую смертность. В период с 1995 по 2007 гг. Бенин, Ботсвана, Намибия, Нигер, Лесото, Маврикий, Мали, Мадагаскар, Сейшелы, Сенегал и некоторые другие (всего около 25% африканских государств) сумели обеспечить сокращение детской смертности в среднем на 18%. Здесь же сложились и сравнительно стабильные демократические режимы, достигнут 15-процентный совокупный рост доходов на душу населения. В большинстве же из 24 автократических государств континента, элиты которых боролись не столько с накопившимися веками внутренними проблемами, сколько с так называемым «экспортом модернизации», с 1995 г. наблюдается отрицательная динамика экономических и социальных показателей.

Но все это стало известно лишь в начале XXI века, а в 1970-е гг. большинство западных интеллектуалов демонизировали модернизацию в «третьем мире», описывая ее исключительно как форму колониализма, и одновременно идеализировали подъем национальных движений, возвращение народов к традиционным социальным практикам и образу жизни. Эти идеи были подхвачены в странах Востока, где послужили основой для формирования разнообразных фронтов сопротивления «новым западным крестоносцам». Многие исследователи давно обращают внимание на то, что политическая философия исламского фундаментализма представляет собой коллаж из идей левого европейского постмодернизма и антиглобализма.

Таким образом, в 1960–1970-е гг. западные интеллектуалы оказали существенное влияние на изменение глобальных политических стратегий, подстегнув волну традиционализации. По отношению к модернизации это была «обратная волна», отступление от идеи органического и целенаправленного обновления общества.

От гражданской интеграции к общинному строю

Одним из важных проявлений кризиса культуры модерна стало изменение в 1970-х гг. западных концепций национальной и культурной политики. До этого на протяжении нескольких веков процесс трансформации империй и становления национальных государств сопровождался политикой поощрения культурной однородности. Георг Фридрих Гегель и Франсуа Гизо, Эдуард Тейлор и Алексис де Токвиль, Жан Жорес и Макс Вебер при всех различиях в их политических предпочтениях твердо поддерживали принцип культурной однородности национального государства.

При этом в его истолковании и способах воплощения в жизнь единства не наблюдалось. Различались представления о мере культурной однородности, для одних она выражалась в формуле французской революции: «Одна страна, один народ, один язык», а для других – только в однородности политической и правой культуры при допущении разнообразия этнического и религиозного самосознания. В последнем случае можно было говорить о переходе страны от политики культурной ассимиляции к политике интеграции разных культур в единую гражданскую общность. Со временем идея национально-гражданской интеграции вытеснила доктрину культурной ассимиляции и после Второй мировой войны стала на Западе основой национально-культурной политики.

Культурная ассимиляция в XVIII–XIX веках достигалась преимущественно за счет навязывания населению страны единого языка, насильственного подавления местных или привнесенных языков, жестких запретов на функционирование локальных культур. На совершенно иных основах утверждалась гражданская интеграция. Она базировалась на идее дополнения множества культур единой гражданской и поощрения такой дополнительной культурной однородности косвенными методами. Так, американская политика «плавильного котла» (meltingpot) переплавляла культуру иммигрантских групп, используя социально-экономические рычаги, преимущественно систему льгот. Такая политика не запрещала национальные культуры в быту и вместе с тем поощряла освоение иммигрантами единых гражданских норм на основе усвоения ими английского языка, а также совокупных норм культуры так называемого «белого протестантского большинства». Эта политика показала, что гражданская культура развивается не вместо национальных культур, а вместе с ними.

С конца 1940-х гг. политика «плавильного котла» и гражданской интеграции (в различных модификациях) стала доминирующей в Соединенных Штатах и в Европе. Однако уже в 1960-х гг. под давлением постмодернизма такая политика постепенно стала все более негативно восприниматься западным общественным мнением, которое тогда не умело отличить насильственную ассимиляцию от добровольной гражданской интеграции. Кроме того, интеграция тогда была еще непоследовательной и неполной, например, в США она ограничивалась расовой сегрегацией. Эти ограничения должны были быть сняты, однако вместо совершенствования интеграционной политики ее просто отбросили. Такое часто бывало в истории.

С 1970-х гг. началось победное шествие другой концепции, «мультикультурализма», отказавшейся от идеи гражданской интеграции и направленной на поощрение группового культурного разнообразия и простого соседства общин в рамках единого государства. В 1971 г. принципы мультикультурализма были включены в Конституцию Канады, в 1973 г. ее примеру последовала Австралия, в 1975 г. – Швеция. С начала 1980-х гг. эти принципы вошли в политическую практику большинства стран Запада и стали нормой, своего рода кредо для международных организаций.

Почти четыре десятилетия наблюдения за последствиями внедрения в жизнь этой политической доктрины дают основания для вывода о том, что она, решая одни проблемы, например, обеспечивая привыкание людей к неизбежному и растущему в современном мире культурному разнообразию, порождает другие, усиливая межобщинный раскол общества и провоцируя межгрупповые конфликты. Однако значительные сложности в оценке последствий этого феномена проявляются не только в силу этой двойственности.

Мультикультурализм и его трактовки

Мультикультурализм до сих пор является одним из наиболее расплывчатых терминов политического лексикона, означающим лишь то, что в него вкладывает каждый говорящий. Защитники мультикультурализма рассматривают его как характеристику современного общества, представленного многообразием культур и как сугубо культурологический принцип, заключающийся в том, что люди разной этничности, религии, рас должны научиться жить бок о бок друг с другом, не отказываясь от своего культурного своеобразия. Такой подход, как правило, не встречает возражений среди серьезных европейских политиков. Они выступают против других сторон мульткулькутрализма, рассматривая его сквозь призму государственной политики.

Поскольку сторонники и противники мультикультурализма оценивают его с различных позиций, порой обсуждение этой концепции напоминает сплошное недоразумение, как если бы люди серьезно спорили о том, шел дождь или студент. Примерно такая коллизия возникла при обсуждении политических заявлений, сделанных в конце 2010 — начале 2011 года лидерами трех стран, Германии, Великобритании и Франции по поводу «провала» политики мультикультурализма.

О чем шла речь? Что такое «провал» мультикультурализма? Ни один из трех лидеров не подверг сомнению саму необходимость мирного сожительства представителей разных культур в одном государстве. Все они использовали слово «провал», оценивая мультикультурализм исключительно как особую политическую стратегию, то есть говоря об ошибочном, неверно выбранном государственными деятелями принципе организации взаимодействия разных этнических, расовых и религиозных общин в единой стране. По сути, три европейских политика говорили только о мультикультурной дезинтеграции своих стран.

Первой на эту тему высказалась Ангела Меркель. В речи канцлера ФРГ (18 ноября 2010 года) содержалось одновременно как признание мультикультурализма в качестве общепринятого факта сосуществования в Германия разных культур (например, по словам А. Меркель, «ислам уже стал неотъемлемой частью Германии»), так и критика вульгарного мультикультурализма, то есть такой политической практики, которая привела к раздельному и замкнутому существованию общин в составе одного государства. Именно эту замкнутость («живут бок о бок, но не взаимодействуют») канцлер определила как «абсолютный крах» политики мультикультурализма.

Эту же мысль повторил и премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон и внес в нее важное уточнение. Выступая в Мюнхене на международной конференции по безопасности (5 февраля 2011 года), он подчеркнул, что проблему мультикультурализма составляет не столько специфичность разных религиозных культур, представленных в современной Великобритании, сколько отсутствие у новых британцев единой гражданской, общей британской идентичности. В 2007 году в Англии было проведено социологическое исследование, которые выявило, что треть британских мусульман считает, что им ближе мусульмане из других стран, нежели их сограждане-англичане. Эти и другие факты дали основание Д. Кэмерону для вывода о том, что «отсутствие у молодых людей, выходцев из мусульманских стран других идентичностей, кроме соотнесения себя с общиной, заставляет их придерживаться извращенных интерпретаций ислама и сочувствовать террористам». В целях преодоления культурного раскола общества и установления позитивного плюрализма британский премьер предложил особую либерально-гражданскую концепцию, названную им «энергичный либерализм». Поясню суть гражданской интеграции, как я ее понимаю. Она не вытесняет традиционные культуры, а дополняет их. Гражданская культура развивается не вместо национальных культур, а вместе с ними. Вот и на взгляд английского лидера, интеграция произойдет, если люди, принадлежащие к разным культурным сообществам, «освободившись от государственного гнета, обретут общую цель», например, в виде общей гражданской заботы о своей стране как едином доме.

В феврале 2011 года, последним из лидеров стран ЕС, тему мультикультурализма затронул президент Франции Николя Саркози, являющийся живым воплощением мультикультурализма как неотъемлемого культурного феномена современной Европы. Ведь история рода Саркози — это пример переплетения, по крайней мере, трех культурных традиций: французской, венгерской и еврейской. Понятно, что и претензии президента Франции к мультикультурализму носят не культурологический, а сугубо политический характер. Провал этой стратегии он, так же как и его коллеги по ЕС, связывает с нарушением принципов гражданской интеграции. «Общество, в котором общины просто существуют рядом друг с другом, нам не нужно, — отметил Н. Саркози 12 февраля 2011 года. — Если кто-то приезжает во Францию, то он должен влиться в единое сообщество, являющееся национальным». Напомню, что во Франции уже более двух веков под нацией (национальным сообществом) понимается согражданство и единая гражданская идентичность.

Невольники общин: либеральная критика мультикультурализма

В политических кругах у мультикультурализма есть два вида критиков. Консервативная критика (обозреватели часто называют ее «культурным империализмом» или «новым расизмом») исходит из необходимости замены мультикультурализмамонокультурализмом и настаивает на законодательно закрепленном режиме привилегий для доминирующих культурных групп (религиозных и этнических). Эта идея в такой же мере базируется на архаизации права, как и мультикультурализм, только вместо архаики этнических меньшинств предлагается традиционализма большинства: «Не нужен нам исламский фундаментализм, мы будем навязывать свой христианский. Не нужны нам ваши гаремы, у нас есть свой Домострой» Главное, что эта идея для современных европейских условий абсолютно утопична и предельно конфликтна, поскольку предполагает заведомое неравенство прав народов и культур.

Апологеты такой позиции (неонацисты в Германии, активисты крайне правой «Английской лиги обороны» в Англии или партии Марин Ле Пен во Франции) крайне отрицательно оценили выступления нынешних лидеров своих стран, рассматривая их как «беззубые», «пустой пиар», «обман общества» и т.д.

В то же время позиция А. Меркель, Д. Кэмерона и Н. Саркози ближе к либеральной критике мультикультурализма, которая исходит из того, что сохранение культурного своеобразия является безусловным правом всех граждан. Однако зачастую такое сохранение своеобразия отнюдь не добровольно, оно происходит под давлением общин и вступает в противоречие с правами других людей, с принципом равноправия и с гражданской сущностью современного общества.

Либеральная критика мультикультурализма включает в себя следующие аргументы.

Во-первых, эта политика обеспечивает государственную поддержку не столько культурам, сколько общинам и группам, которые необоснованно берут на себя миссию представительства интересов всего этноса или религии.

Во-вторых, государственное спонсирование общин стимулирует развитие группой коммунитарной (общинной) идентичности, подавляя индивидуальную. Такая политика закрепляет власть общины над индивидом, лишенным возможности выбора. Кстати, и полный запрет вмешательства государства в дела общин, к чему призывают либертарианцы-анархисты, привел бы к тому же следствию: человек передается в рабство общине, не имея возможности защиты от нее со стороны государства.

В-третьих, мультикультурализм искусственно консервирует традиционно- общинные отношения, препятствуя индивидуальной интеграции представителей разных культур в гражданское общество. Во многих странах Европы и в США известны многочисленные случаи, когда люди, утратившие свою этническую или религиозную идентичность, вынуждены были возвращаться к ней только потому, что правительство спонсирует не культуру, а общины (их школы, клубы, театры, спортивные организации и др.). В России же льготы, предназначенные для «коренных малочисленных народов Севера», в 1990-е годы вызвали (точнее, имитировали) стремительный рост численности таких групп за счет того, что представители иных культур, прежде всего русские, стали причислять себя (разумеется, только по документам) к коренным народам в надежде на получение социальных льгот.

В-четвертых, главным недостатком политики мультикультурализма является то, что она провоцирует сегрегацию групп, порождая искусственные границы между общинами и формируя своего рода гетто на добровольной основе.

Во многих странах мира возникли замкнутые моноэтнические, или монорелигиозные, или монорасовые кварталы и учебные заведения. В студенческих столовых возникают столы «только для черных». Появляется «азиатские» общежития или дискотеки для «цветных», вход в которые для «белых» практически заказан. В 2002 году имам небольшого французского города Рубо посчитал недопустимым въезд в этот населенный пункт Мартины Обри, известнейшей политической персоны — мэра города Лилля, бывшего министра труда, впоследствии лидера Социалистической партии и кандидата в президенты Франции. Имам назвал этот городок «мусульманской территорией», на которую распространяется «харам», то есть запрет для посещения женщины-христианки. Это пример весьма распространенной и парадоксальной ситуации: мультикультурализм на уровне страны оборачивается жесткиммонокультурализмом и сегрегацией на локальном уровне.

Такие же парадоксальные превращения происходят и с иными ценностями, которые в 1970-е годы лежали в основе самой идеи мультикультурализма. Эта политика, по замыслу ее архитекторов, должна была защищать гуманизм, свободу культурного самовыражения и демократию. Оказалось же, что на практике появление замкнутых поселений и кварталов ведет к возникновению в них альтернативных управленческих институтов, блокирующих деятельность избранных органов власти на уровне города и страны. В таких условиях практически неосуществима защита прав человека. Например, молодые турчанки или пакистанки, привезенные в качестве жен для жителей турецких кварталов Берлина или пакистанских кварталов Лондона, оказываются менее свободными и защищенными, чем на родине. Там от чрезмерного произвола мужа, свекра или свекрови их могла защитить родня. В европейских же городах этих молодых женщин зачастую не спасают ни родственники, ни закон. Карикатурный мультикультурализм, из которого выхолощены ценности гуманизма, способствует возрождению в европейских городах таких архаических черт традиционной культуры, которые уже забыты на родине иммигрантов. В ряде исламских стран женщины становились не только членами парламента, судьями, министрами, но и главами правительств (в Пакистане — Беназир Бхутто, в Турции — ТансуЧиллер), а в исламских кварталах европейских городов турецкую, арабскую или пакистанскую женщину могут убить за любое неподчинение мужчине в семье, за одно лишь подозрение в супружеской неверности, за ненадетый платок. Правда, и в Германии турчанка АйгёльОзкан стала министром земельного правительства Нижняя Саксония (апреле 2010 года), однако как раз она представляет ту, пока небольшую, часть иммигрантов, которая сумела вырваться из локальной общины и индивидуально интегрироваться в немецкое гражданское сообщество.

В замкнутых же исламских кварталах Берлина, Лондона или Парижа молодежь имеет значительно меньшие возможности социализации и адаптации к местным условиям, чем их сверстники, живущие вне этих добровольных гетто. Уже поэтому невольники общин заведомо неконкурентоспособны на общем уровне страны. К началу 2000-х годов в Берлине лишь каждый двенадцатый турецкий школьник сдавал экзамены за полный курс средней школы, тогда как из числа немецких школьников такие экзамены сдавал каждый третий выпускник. Понятно, что и безработица затрагивает молодых турок в значительно большей степени, чем немцев. В 2006 году 47 процентов молодых турчанок в возрасте до 25 лет и 23 процента молодых турок являлись безработными и жили за счет социальных пособий. При этом сама возможность получения таких пособий почти без ограничений по времени не стимулирует иммигрантов к интеграции в принимающее сообщество. Более того, социологические исследования показывают, что турецкая молодежь в Германии демонстрирует меньшее стремление к интеграции, чем турки старшего поколения. Вот это и есть реальное выражение краха политики мультикультурализма, точнее, политики культурной дезинтеграции.

Концепция «культурной свободы»: контуры политики нового века

Накапливается все больше доказательств того, что мультукультурализм появился лишь как исторический эпизод, как проявление кратковременной «обратной волны», завершающей цикл индустриальной модернизации. Эта волна была вызвана внешними по отношению к культуре импульсами, сила которых ныне слабеет.

Экономика. В 1970-е годы мировое разделение труда определялось потребностью экономики в снижении издержек на рабочую силу, при этом ее качество, квалификация работников имели тогда меньшее значение, чем обилие и дешевизна трудовых ресурсов. Индустриальная экономика сама упрощала свои технологии, адаптируя их к социальным и культурным стандартам, сложившимся в данной местности. Новая же постиндустриальная экономика высоких технологий значительно в меньшей мере пригодна для адаптации к локальным традиционным культурам. Сама сущность «высокой технологии» исключает возможность ее упрощения, поэтому она более требовательна к качеству трудовых ресурсов, оцениваемому по универсальным и стандартизированным критериям.

Это обстоятельство уже сейчас меняет характер глобального разделения труда. В странах «глобального Севера» уменьшается спрос на низкоквалифицированную рабочую силу. Большинство этих стран поощряет своей миграционной политикой приток только высококвалифицированных специалистов. Изменяется и отношение к вывозу капитала. Эксперты отмечают, что ныне «американские фирмы предпочитают размещать производства первой стадии (высококвалифицированный умственный труд и опытное производство) у себя дома, в США; второй стадии (производство элементов, требующих квалифицированного ручного труда) — в регионах, отличающихся высоким качеством технической культуры и долгой традицией квалифицированного индустриального труда (например, в Шотландии); третьей стадии производственного цикла, требующего рутинной, трудоемкой, малоквалифицированной работы (сборка, изготовление элементов для электронных изделий и т. д.), — в таких странах, как Гонконг, Филиппины, Индонезия». В таких условиях на долю стран, сохраняющих значительные пласты традиционной культуры, присущей неурбанизированным обществам, в современном разделении труда достаются лишь трудоемкие производства, требующие рутинного и малоквалифицированного труда. По мере того, как эти страны или некоторые из них будут втягиваться в развитие собственного постиндустриального производства, им придется существенно изменять сложившийся в стране культурный климат. Экономика вновь воспроизводит ту свою креативную функцию по отношению к традиционной культуре, которую она частично утратила в эпоху ее адаптации к локальным традициям.

Политика. Индустриальная фаза модернизации могла осуществляться при разных политических режимах: демократических, авторитарных и тоталитарных. На постиндустриальной стадии модернизации возрастают требования к индивидуальной активности и творчеству работника. А это, в свою очередь, требует сравнительно радикальных социально-политических изменений в обществе. Экономическая модернизация рано или поздно подталкивает модернизацию социально-политическую. Не случайно переход ряда стран Азии (прежде всего, Японии и Южной Кореи) к инновационному этапу модернизации сопровождался процессом их демократизации. Аналогичные процессы происходили в Латинской Америке (например, в Бразилии), а еще раньше — в странах Южной Европы (Испания, Португалия и Греция). Да и в России политический истеблишмент все яснее осознает, что экономические успехи будут все больше зависть от «честных выборов». А факт того, что они уже и сегодня невозможны без справедливого суда, осознан уже давно.

Культурное развитие. Волна традиционализма, как я пытался показать, в немалой мере породила архаичную политику мультикультурализма, возродившую и усилившую межобщинную разобщенность. Ныне этот факт признается не только большинством экспертов, но и политическими кругами. В «Белой книге по межкультурному диалогу», выпущенной Советом Европы (2009), равно негативно оценены как концепция «культурной ассимиляции», так и «мультикультурализм» в его нынешнем виде. Международные организации и практически все демократические страны перешли к использованию новых стратегий. Во-первых, это поощрение интеграции иммигрантских групп в принимающее сообщество с использованием системы льгот и санкций. Во-вторых, это «разделение сфер культуры». В публичной сфере поощряется культурная однородность, основанная на принятии единых формальных норм, контролируемых гражданским обществом. В приватной же сфере, так же как и в духовной жизни, гарантируется возможность культурного разнообразия. Например, место для отправления специфических культов — это храм; тогда как улица — сфера общего светского пользования. Исходя из такого подхода, Н. Саркози заявляет: «Мы не хотим, чтобы во Франции устраивали показательные уличные молитвы, но мечети — это “нормально”». Предполагается, что такая компромиссная модель позволяет обеспечить соблюдение прав человека вне зависимости от его культурных особенностей при сохранении разнообразия мультикультурного общества.

Модель «разделения сфер культуры», несомненно, отражает назревшие изменения общественных настроений, хотя и остается теоретически весьма несовершенной. В реальной жизни невозможно провести демаркационную линию между приватной и публичной сферой. Например, воспитание детей в семье, казалось бы, относится к сугубо приватной сфере. Тогда как же оценить принятые в ряд европейских стран запреты на использования физических наказаний при воспитании детей? Таким же фактическим вторжением в приватную сферу являются законы, обязывающие родителей выплачивать алименты на поддержание детей при разводах. Да и сами защитники интересов той или иной культурной группы в приватной сфере неизбежно апеллируют к публичности. Само существование этнических или религиозных общин сегодня невозможно без общественных собраний, собственных изданий, системы просвещения и другой публичности.

Несомненно, новая концепция чрезвычайно противоречива. Вместе с тем такая противоречивость характерна для большинства принципов, на которых держится современное политическое устройство государства-нации. Так, принцип прав человека может вступать в противоречие принципом защиты национальной безопасности. И в случае роста угроз в любой стране вводятся ограничения прав человека, начиная с личного досмотра в аэропортах и кончая, в крайних случаях, установлением режима чрезвычайного положения. На практике противоречия между базовыми принципами политики всегда разрешаются за счет использования системы приоритетов. Они действовали во все времена и во всех сферах общественной жизни, в том числе и в национально-культурной политике.

Даже в период расцвета политики мультикультурализма этот принцип имел ограничения. Например, если в стране принята левосторонняя модель уличного движения, то в ней представителям каких-либо общин не разрешалось сохранять и воспроизводить такую свою «национальную особенность» как традиция правостороннего движения. В мире сегодня нет стран, законы которых допускали бы сохранение традиционных религиозных верований, использующих ритуалы человеческих жертвоприношений или человеческих увечий. Ни одна европейская страна, допустившая на свою территорию ислам, не разрешала многоженства, принятого в исламской традиции. Вначале потому, что этот принцип был способен разрушить всю систему европейского семейно-имущественного права, созданного для моногамной семьи. Затем этот принцип отвергался как безусловно дискриминационный по отношению к женщине. Ныне в связи с ростом критики мультикультурализма приоритеты общегражданских норм еще более усиливаются по сравнению с групповыми нормами.

Поиски новых стратегий культурной политики не прекращаются в современном мире. Одним из наиболее перспективных направлений, на мой взгляд, является модель «индивидуальной свободы и культурного выбора», базовые принципы которой изложил Амартия Сен — известный мыслитель и ученый, лауреат Нобелевской премии по экономике. Главная его идея состоит в постепенном ослаблении групповых форм идентификации и переходе к индивидуальному выбору. «Культурная свобода, — объясняет А. Сен, — это предоставление индивидам права жить и существовать в соответствии с собственным выбором, имея реальную возможность оценить другие варианты». А. Сен подчеркивает, что «множество существующих в мире несправедливостей сохраняется и процветает как раз потому, что они превращают своих жертв в союзников, лишая их возможности выбрать другую жизнь и даже препятствуя тому, чтобы они узнали о существовании этой другой жизни». Вот и этнические, религиозные и другие групповые культурные традиции по большей части не добровольны, они «аскриптивны», то есть предписаны индивиду от рождения. Поэтому основная цель политики поощрения культурной свободы состоит в ослаблении этой предопределенности, в развитии индивидуального мультикультурализма.

Концепция «культурной свободы» была с энтузиазмом встречена многими специалистами в области изучения культурной политики. Однако она пока не стала нормой и в западных странах. Что касается возможности ее имплементации в российских условиях, то в обозримой перспективе это представляется мне крайне маловероятным. И вовсе не потому, что этому будет препятствовать российский народ. Наиболее труднопроходимым для инноваций слоем российской культурной почвы является тот, который принято называть «российской элитой».

начать постепенную интеграцию мусульман, полностью ограничив при этом приток мигрантов, или смириться с демографической и культурной мутацией прежней Европы в сторону "мечети Парижской Богоматери".

«Колонизация наоборот», являясь, таким образом, ответом на «глобальный вызов», сместила фигуры на «великой шахматной доске», обозначив такую ситуацию, в условиях которой стратегически выгодное положение на настоящий момент не предполагает безоблачной реализации программы будущего. Кроме того, необходимо отметить влияние перманентной миграции, вызванной частными перемещениями мобильных групп (студентов, туристов, сезонных рабочих) на культурный ландшафт локусов, преимущественно мегаполисов, становящихся культурно гетерогенной средой, включающей в себя самые различные этно-, социокультурные напластования . Данные причины объясняют специфику политики мультикультурализма в странах Западной Европы. А.И. Куропятник определил мультикультурную политику западноевропейских государств как балансирование между полюсами «исключения» и «включения» иммигрантов в культурный контекст. Это – смягченный вариант адаптации иммигрантов, выражающийся в форме «сдержанной интеграции», которая подразумевает сохранение культуры национального большинства и принятие новых групп меньшинств, выступающих в рамках общей гражданской идентичности , препятствующей ментальному размыванию границ национальной культуры государства.

Боюсь, что в исламских странах, демократия никогда не приведет к настоящей свободе. Исследование американского центра Пью показало, что 59% египтян предпочитают демократию другим формам правления. Однако 85% говорят, что влияние ислама на политику – это хорошо, а 82% считают, что прелюбодеев нужно забрасывать камнями, 84% ратуют за смертную казнь для отступников, а 77% убеждены, что воров надо сечь или отрубать им руки.

Рональд Рейган называл Каддафи "сумасшедшей собакой". Тем не менее, нам не нужно тешить себя иллюзией, что в стране, где доминирует ислам, могут быть свобода и демократия. Нет сомнения, что результаты исследования в Египте можно применить и к Ливии тоже. Не в наших интересах приводить к власти в Триполи Братьев Мусульман и устанавливать халифат в Ливии.

Конечно, мир должен остановить Каддафи. Однако Резолюция ООН 1973 гласит, что это в первую очередь ответственность "стран региона". Почему страны вроде Нидерландов должны пожертвовать шестью истребителями F16, тогда как Саудовская Аравия не отправит ни одного из трехсот своих самолетов? Арабы умирают, а арабские страны уклоняются от ответственности.

На сегодняшний день «канадское общество принято описывать метафорами “мультикультурной мозаики” или “миски салата”: здесь культуры перемешиваются, сосуществуют, но не происходит их растворения в до-минирующей культуре, ориентированной на англосак-сонскую традицию»

Германия

Например, господин Саррацин открыто пишет о том, что по своему интеллектуальному уровню иммигранты из стран Северной Африки и Ближнего Востока стоят ниже немцев. И вообще, у них есть «генетические нарушения» из-за практики близкородственных браков (таковых в Турции, по его данным, более 20 процентов). Поэтому мусульманские иммигранты по своему интеллектуальному и профессиональному уровню наносят лишь ущерб экономике и обществу Германии. А их продолжающая иммиграция приведет к тому, что Германия окончательно поглупеет.

При этом сам ТилоСаррацин внешне не похож на фрика, вроде российского Жириновского. Это серьезный и уважаемый в своем сообществе гражданин.

А уже с конца лета прошлого года ТилоСаррацин впервые из крупных чиновников такого уровня открыто поднял вопрос о мусульманских мигрантах в Германии. Прошлой осенью он в интервью упрекнул турок и арабов, живущих в Германии, в нежелании интегрироваться в немецкое общество. Общественный скандал привел к тому, что руководство Федерального банка Германии отстранило Саррацина от руководства рядом направлений. Весной этого года Социал-демократическая партия Германии (СДПГ), в которой состоит банкир, на три месяца исключила его из своих рядов.

Однако оказалось, что немецкое общество позитивно откликнулось на выступления члена правления Федерального банка. В июне Сарацин прямо заявил, что Германия поглупела из-за мусульманской иммиграции.

Главной причиной этого банкир назвал приток необразованных мигрантов из мусульманских стран Азии и Африки.

- «Мы находимся на настоящем пути к поглуплению«, – заявил 65-летний банкир на заседании съезда Союза предпринимателей в Гессене. По его мнению, интеллект на 80 процентов зависит от генетических данных, и лишь на 20 процентов – от образования и воспитания.

Его поддержал эксперт по вопросам внутренней политики берлинского отделения ХДС Петер Трапп, который призвал ввести тест на IQ (интеллект) для всех мигрантов.

Первый тираж книги Саррацина в 650 тысяч экземпляров был раскуплен буквально за считанные дни. Став миллионером, Саррацин покинул Федеральный банк, вытребовав, правда, для себя неплохие финансовые условия.

По данным министра внутренних дел Германии Томаса де Мезьера, от 10 до 15 процентов мигрантов в Германии открыто отказываются интегрироваться в немецкое общество.

Еще интереснее оказались данные опросов по книге ТилоСаррацина. Разумеется, ее автор попал под прогнозируемый шквал критики со стороны не только представителей иммигрантских общин, но и либеральных и социалистических политиков страны. Так, глава Турецкого общества в Германии КенанКолат обратился с письмом к канцлеру Ангеле Меркель, требуя принять меры против книги ТилоСаррацина «Германия упраздняет себя». Саррацина обвинили в интеллектуальном расизме, направленном против мигрантов.

Социал-демократы упрекали Саррацина в разжигании ненависти к мусульманам, министр по делам семьи, женщин, социального развития и интеграции Нижней Саксонии АйгюльОзкан заявила, что надеется на изменение взглядов Саррацина.

- «Иммигранты в Германии содействуют экономическому росту страны и ее процветанию«, – отметила она.

Однако опрос института общественного мнения Emnid для издания Bild в сентябре показал, что 18,7 процента жителей Германии готовы голосовать за партию ТилоСаррацина, в случае ее появления. При этом среди сторонников Социал-демократической партии Германии (СДПГ), в которой состоит сам Саррацин, доля его поклонников оказалась еще выше – 29 процентов. Среди тех, кто поддерживает центристов из ХДС/ХСС, за партию Саррацина готовы проголосовать 17 процентов.

- «Для немцев Саррацин стал тем, кто впервые публично высказал те мысли, которые у них есть«, – заявил директор института Emnid Клаус-Петер Шоеппнер. По его мнению, немцы озабочены ростом числа мигрантов из Азии и Африки, однако долгое время обсуждение этой проблемы находилось под негласным запретом.

Согласно опросу телекомпании ZDF, 56 процентов граждан Германии согласились с тезисами Саррацина и лишь 28 процентов отнеслись к ним негативно.

Высший германский политический истеблишмент встретил сначала книгу Саррацина в штыки. Однако в октябре ведущие политики страны в ходе дискуссии об иммиграционной политике признали, что мульткультурализм в Германии не дал позитивных результатов.

16 октября, выступая перед молодежной организацией Христианско-демократической партии (ХДС) в Потсдаме, канцлер Ангела Меркель фактически поддержала Саррацина.

Германия не может обойтись без иммигрантов, но они должны интегрироваться и принять немецкую культуру и ценности, заявила Ангела Меркель.

- «Мы исходили из идеи мультикультурализма и думали, что будем жить рядом и ценить друг друга, но такой подход провалился, совершенно провалился», – подчеркнула Меркель.

Лидер Христианского социалистического союза (ХСС) Хорст Зеехофер, выступая перед той же аудиторией, сказал:

- «Теперь мы выступаем за возврат к немецкой культуре и против мультикультуры. Мультикультурализм умер».

Фактически, это программное заявление означает серьезный поворот во внутригерманской политике, значение которого многие наблюдатели за рубежом еще не оценили в полной мере.

Книга Тило Сарацина «Германия – самоликвидация», опубликованная в августе прошлого года, остается бестселлером в своей стране. Автор утверждает – иммигранты уничтожают Германию. С точки зрения Сарацина большая часть арабских и турецких мигрантов не только не желают, но и не могут интегрироваться в немецкую культуру, и, чтобы избежать ускоренной гибели нации, государству необходимо принять срочные меры, начав с радикальной перестройки системы соцобеспечения.

Немецкая политическая элита вряд ли сможет проигнорировать предложенную дискуссию. Сарацин – не какой-нибудь малообразованный радикал-мракобес, он был членом совета директоров Немецких железных дорог, министром финансов Берлина и членом совета директоров Бундесбанка. Через несколько дней после публикации книги и последовавшего пламенного интервью, в котором Сарацин упомянул о «еврейском гене» (эта тема в Германии вообще под запретом), его исключили из левоцентристской Социал-демократической партии.

Правоцентристские политики не знали, следует ли им встать на сторону Сарацина или критиковать его. Канцлер Ангела Меркель осудила книгу, но поделилась собственной озабоченностью проблемой иммиграции, заявив, что политика мультикультурализма в Германии «полностью провалилась». Президент Кристиан Вульф, который, как и Меркель, представляет Христианско-демократический союз (ХДС), попытался провести разграничительную черту между государством и Сарацином, заявив, что в Германии «есть место» исламу. Однако Хорст Зеехофер, премьер-министр Баварии и лидер партии-побратима ХДС, Христианско-социального союза (ХСС), поддержал Сарацина. Он утверждает, что Германии больше не нужны иммигранты из «других» культур, и призывает принять суровые меры против тех, кто «отказывается от интеграции».

Вызовы, связанные с иммиграцией, – не новая тема для Германии. Десятилетиями немцы – и родившиеся в Германии, и вернувшиеся на свою исконную родину из-за рубежа, – придерживаются мифа, что гастарбайтеры – рабочие-иммигранты, приехавшие в страну в 1960-е и 1970-е гг. и помогавшие сотворить «экономическое чудо», – не собираются оставаться здесь навсегда. Неудивительно, что многие из тех, кто остался, не смогли успешно интегрироваться в немецкое общество. В течение нескольких десятилетий немцы испытывали нарастающую озабоченность из-за проблем с иммиграцией. Вместе с тем, они редко высказывали вслух свои тревоги. Так была создана идеальная почва для людей, подобных Сарацину. Но хотя полемика с ним тянулась всю осень, параллельно в Германии начались более конструктивные дебаты об иммиграции.

В правящей коалиции, министерствах, средствах массовой информации и на гражданских форумах люди говорили не только о германо-турецком населении и его интеграционных потугах, но также и о тех, кого некоторые считают «иммигрантами, которые нам нужны». Речь шла о том, как привлечь в Германию высококвалифицированных специалистов и профессионалов.

…Немцы почти в равной степени не любят перемены и приезжих, и Германия никогда не станет наиболее предпочтительным местом для высококвалифицированных мигрантов. И все же острая нехватка рабочих рук, которая грозит стране в ближайшем будущем, вынуждает задавать непростые вопросы.

Книга Сарацина явно не способствовала притоку иммигрантов. Согласно данным опроса, проведенного через два месяца после появления скандального издания, 36% немецких обывателей видят «засилье иностранцев»; 58% убеждены, что четыре миллиона мусульман, проживающих в стране, должны «существенно урезать» отправление своих религиозных обрядов. Разгоревшиеся дебаты бередят старые раны. Даже крайне успешные иммигранты, пустившие глубокие корни в Германии, считают, что их никогда не будут считать в полной мере «своими». Как сказал мне преуспевающий молодой ученый из Берлина, рожденный в Турции: «Я гражданин Германии, и мой ребенок – гражданин Германии. Я посвятил свою карьеру тому, чтобы обучать молодых людей, которые будут управлять страной в следующем поколении. И тем не менее, ко мне относятся как к иностранцу».

Британия

…Резюме: Британские беспорядки – демонстрация уязвимости постиндустриального общества, опирающегося на финансово-ориентированную экономику. Социум, замкнутый на сверхпотреблении и сфере услуг в условиях ограниченности реального сектора, стимулирует непропорциональное развитие маргинального низшего класса. А он, не проявляя стремления к социализации, демонстрирует неуемную тягу к потреблению.

В начале августа 2011 г. стихийный бунт охватил целый ряд крупных городов Англии, напугав всю Европу. Беспорядки сопровождались столкновениями с полицией, разгромом зданий, поджогами и мародерством и оказались самыми масштабными за всю современную историю королевства, превзойдя все предыдущие волнения начиная с 1950-х годов. В чем-то сопоставимые с волнениями во Франции осенью 2005 г., эти события, однако, показали, что помимо этно-расовых проблем, связанных с крахом политики мультикультурализма, перед ведущими государствами Европейского союза стоят не менее значимые социальные трудности. Внутри этих стран появились полузакрытые страты с ярко выраженным разрушительным зарядом. Такие «теневые миры» паразитируют на пороках и недостатках основных социумов, выводя из легальной экономической жизни определенную часть трудоспособного населения.

В глобальном контексте британские беспорядки – демонстрация уязвимости постиндустриального общества, опирающегося на финансово-ориентированную экономику. Социум, замкнутый на сверхпотреблении и сфере услуг в условиях ограниченности реального сектора, стимулирует непропорциональное развитие маргинального низшего класса. Последний же, не проявляя стремления к социализации, демонстрирует неуемную тягу к потреблению. При этом основным способом достижения желаемого чаще всего становится насилие. В английских реалиях подобный феномен воплотился в так называемом шопинг-бунте.

Смерть толерантности

Августовский бунт всколыхнул Соединенное Королевство. Британцы в одночасье столкнулись с острым социальным вызовом, формировавшимся на протяжении трех последних десятилетий. Выработка адекватного ответа только началась и может затянуться на годы. Слишком глубоки проблемы, поднятые массовыми волнениями.

Главным последствием волнений для британской политической системы стала фактическая смерть толерантности как одного из ключевых постулатов публичной политики. Выступая вскоре после окончания беспорядков в графстве Оксфордшир (где расположен его избирательный округ), Кэмерон заявил, что консерваторы не намерены больше придерживаться негласного морального нейтралитета в политике. Они решили открыто говорить обо всех проблемах, по которым ранее старались не высказываться, следуя принципам терпимости, утвердившимся в западном мире. Августовские события превратили толерантность из удобного концепта, позволяющего манипулировать общественными настроениями, в завесу, скрывающую реальное положение вещей и наносящую ущерб государственной политике.

В понимании верхушки тори укоренившаяся в политической практике страны толерантность противоречит британским традициям. Зацикливание на терпимости как догме ведет к искажению сущности прав человека и означает подрыв персональной ответственности гражданина перед обществом. Толерантность позволяет оправдывать пренебрежение общепринятыми этическими нормами и хроническую асоциальность, что особенно характерно для низшего класса.

Демонстративный отказ от толерантности указывает на то, что массовые беспорядки заставили политический истеблишмент обратить внимание на положение наиболее проблемных социальных групп. Не секрет, что у британской элиты выработалась устойчивая брезгливость к люмпенам. В настоящее время в стране проживает порядка 120 тысяч неблагополучных семей. Заняться решением их проблем намеревались еще лейбористы. В 2008 г. об этом заявлял тогдашний премьер Гордон Браун. Но с тех пор вопрос так и остался нерешенным. Запросы низшего класса особого интереса у политиков не вызывали. Особенно это касалось консерваторов, верхушка которых представляет британский нобилитет. Это открыто признал мэр Лондона, аристократ Джонсон (его полная фамилия де Пфеффел Джонсон) – родственник династии Виндзоров и немецких Вюртембергов. Свою статью в газете TheTelegraph, посвященную беспорядкам и их последствиям, мэр Лондона и вероятный претендент на пост лидера Консервативной партии озаглавил «Лондонские беспорядки – не время для брезгливости».

В новых условиях Даунинг-стрит постарается проводить политику кнута и пряника. Контуры социальной стратегии были подготовлены коалиционным кабинетом сразу после бунта. С одной стороны, малоимущим предоставят комплексную поддержку. Особое внимание будет уделяться социализации молодежи. С другой стороны, власти расширят полномочия МВД в области защиты общественного порядка и борьбы с уличной и организованной преступностью.

Решение

Варианты реакции на культурное многообразие

Общество может реагировать на культурное многообразие по-разному, и не всегда эта реакция означает признание идеи мультикультурализма. Можно выделить пять вариантов такой реакции.

а) Изоляционизм

Наиболее очевидная реакция общества — попытки не допустить возникновения культурного многообразия, лишив посторонних права въезда в страну и проживания в ней — особенно посторонних, отличающихся от основного населения в культурном плане. В свое время такой подход взяли на вооружение Австралия и Япония. В первой из этих стран политика «Австралия для белых» была реализована первым актом австралийского парламента — Законом об иммиграции 1901 года. Первоначально цель иммиграционной политики австралийских властей состояла в ассимиляции мигрантов с преимущественно англо-кельтским населением. Въезд в страну на постоянное жительство тщательно контролировался, чтобы обеспечить принадлежность ее жителей к белой расе и британской культуре. Предпочтение отдавалось британцам, на втором месте были уроженцы Северной Европы. Въезд жителей южноевропейских стран считался менее желательным, а азиаты и другие представители небелых рас рассматривались как абсолютно нежеланные мигранты. В результате мигрантам из категории «желанных» предоставлялись финансовые стимулы для переезда в Австралию, а жителей азиатских стран туда не допускали[3]. Лишь в 1960-х годах начали приниматься меры по отмене этих ограничений, а официально с этой политикой было покончено в 1973-м.

Общество или его правители могут выбрать путь изоляционизма, закрывая доступ всем «чужакам» кроме избранного меньшинства, по многим причинам. Порой это связано со стремлением некоторых слоев защитить или сохранить свои традиционные преимущества и привилегии. К примеру, мусульманская элита может препятствовать появлению в стране значительного немусульманского меньшинства, поскольку это может сократить число ее сторонников. Профсоюзы также порой негативно относятся к иммиграции из бедных стран, поскольку она может обернуться снижением зарплат из-за увеличения численности неквалифицированных работников на рынке труда. Однако важнейшей причиной изоляционистской иммиграционной политики является страх перед изменением культурной составляющей общества.

Проблема с изоляционизмом заключается в том, что такую политику трудно долгое время осуществлять на практике, поскольку она чревата издержками, неприемлемыми для большинства населения. Если цель такой политики — поддержание культурного единообразия, трудность заключается в том, что одного ограничения иммиграции (создания барьеров для людей, принадлежащих к конкретным культурным, этническим, религиозным или языковым группам, и даже полного запрета въезда в страну на постоянное жительство) для этого недостаточно. Помимо контактов с иммигрантами, существует много способов влияния иных культур на то или иное общество.

Чтобы жители страны узнали о наличии других укладов жизни, достаточно торговли и туризма. Кроме того, любая степень открытости литературе и искусству других стран неизбежно оказывает влияние на общество — в том числе влияние, связанное с имитацией и культурным заимствованием. Импорт продуктов питания приводит к изменению рациона. Участие в международных мероприятиях — от чемпионата мира по футболу до научных конференций — также привносит в общество идеи и концепции из других стран. Для сохранения культурного единообразия запрета на иммиграцию мало. Для этого необходимо ограничить любые контакты свнешним мирам, лишив собственных граждан прав на свободу передвижения, торговли и любое общение с «чужаками». Пока что ни одна страна не смогла и не захотела этого сделать, а значит никому не удалось избежать воздействия факторов культурной трансформации.

б) Ассимиляторство

Одна из альтернатив изоляционизму заключается в том, чтобы допускать в страну приезжих, но при этом проводить политику их ассимиляции, ограничивая тем самым масштабы влияния посторонних на культуру принимающего общества. Этот подход связан с культурным воздействием на иммигрантов, но он может применяться и в отношении коренных народов. Так, в период проведения политики «Австралия для белых» считалось необходимым ассимилировать аборигенов, привить им европейскую культуру преимущественно англо-кельтского общества. В результате социальная политика Австралии на протяжении значительной части XX столетия преследовала ассимиляторские цели сразу по двум фронтам, обеспечивая соответствие новоприбывших и коренного населения конкретным культурным стандартам.

Однако ассимиляторская политика, как и изоляционистская, имеет небольшие шансы на успех, даже если общество готово нести весьма значительные издержки ради ее осуществления. Во-первых, ассимиляция[4] — процесс двусторонний: новоприбывшие не только ассимилируются, но и сами оказывают воздействие на повседневную жизнь и менталитет принимающего общества. В сочетании с другими источниками культурного влияния, которому подвергается данное общество, это приводит к тому, что, скорее всего, изменения затронут не только иммигрантов и этнические меньшинства. Во-вторых, не все культурные меньшинства готовы меняться в той степени, как этого требует проводимая социальная политика. В той же Австралии переломный момент в этой сфере наступил в начале 1960-х годов, когда выяснилось, что многие иммигранты, прожив некоторое время на новой родине, начали подумывать о возвращении в Европу, поскольку убедились, что их культурные традиции и представления воспринимаются здесь негативно. Это стало одним из факторов, обусловивших пересмотр государственной политики — отказ от ассимиляторства в пользу более плюралистического курса. Но даже если культурные меньшинства не готовы пойти на столь радикальные действия, как отъезд из страны, многие их представители все равно будут сопротивляться попыткам ассимиляции. При экстремальном варианте развития событий — если сопротивление ужесточит позиции всех заинтересованных сторон — это может породить сепаратистские тенденции. В-третьих, в обществе, где сильны традиции индивидуальной свободы, проводить ассимиляторскую политику непросто, поскольку она может потребовать введения ограничений не только в отношении новоприбывших, но и граждан, которые родились и выросли в данной стране.

в) Мягкий мультикультурализм

Хотя ассимиляцию трудно навязать силой, ее непросто и избежать. В любом обществе, где существует достаточная степень свободы, люди будут общаться и подражать друг другу. Тенденцию к единообразию искоренить так же трудно, как и стремление некоторых людей идти по жизни своим, особым путем. По соображениям целесообразности или здравого смысла новоприбывшие и меньшинства в любом обществе будут стараться следовать преобладающим нормам, поскольку это облегчает жизнь, делает ее приятнее и сокращает издержки. Проще выучить язык, на котором говорит большинство населения, чем ждать, пока остальные выучат ваш. Дружбу также легче завязывать с людьми, с которыми у вас есть что-то общее. Наконец, иметь широкий круг общения и дружеских связей лучше, чем замыкаться в компании немногих, которые полностью разделяют ваш образ жизни.

Мультикультуралистская реакция на существование культурного разнообразия — это отказ и от попыток не допустить его возникновения путем самоизоляции, и от стремления не дать ему укорениться за счет ассимиляции меньшинств. На первом этапе иммиграционная политика в Австралии определялась озабоченностью, даже тревогой, в связи с перспективой появления в стране меньшинств, не принадлежащих к англо-кельтской культуре. Даже в 1971 году тогдашний министр по делам иммиграции Филлип Линч (Lynch), наряду с готовностью проводить новую политику «открытых дверей» для иммигрантов из Европы и Азии, выражал и беспокойство тем, что в Австралии появится ряд «неинтегрированных меньшинств»[5]. Согласно мультикультуралистской точке зрения, однако, допускается и прием страной представителей разнообразных культур, и спокойное отношение к тому, что меньшинства остаются «неинтегрированными». Необходимо распахнуть двери для всех, кто хочет стать членом нашего общества, а степень ассимиляции должна определяться желанием и способностью каждого отдельного индивида.

г) Жесткий мультикультурализм

Одна из характеристик мягкой мультикультуралистской политики заключается в том, что в ее рамках возможна ассимиляция людей не столько потому, что они сами этого хотят, сколько потому, что у них нет особого выбора. В результате представители культурных меньшинств в обществе либо неспособны поддерживать свою особую идентичность потому, что это связано с чрезмерными издержками, либо не могут полностью участвовать в жизни общества из-за своих культурных представлений и традиций. Жесткий мультикультуралистский подход заключается в том, что общество должно принимать активные меры для обеспечения таким людям не только полноценного участия в жизни общества, но и максимальных возможностей для сохранения особой идентичности и традиций. Согласно этой точке зрения к разнообразию следует не просто относиться толерантно — его нужно укреплять, поощрять и поддерживать, как финансовыми средствами (при необходимости), так и путем предоставления культурным меньшинствам особых прав.

Разница между мягким и жестким вариантами мультикультурализма заключается в степени. Оба они уходят корнями в либеральную политическую теорию: жесткий мультикультурализм отражает идеи современного либерализма, а мягкий — классического. Ниже я попытаюсь доказать, что мягкий мультикультурализм предпочтительнее жесткого, поскольку я являюсь сторонником классического либерализма, а не его современного «соперника».

д) Апартеид

Чтобы наш анализ носил исчерпывающий характер, необходимо упомянуть еще один вариант реакции на существование культурного многообразия — апартеид. Он не закрывает представителям культурных меньшинств доступ в страну (как правило потому, что это по определению невозможно), но предусматривает полный запрет на их ассимиляцию. Пример такого режима — Южноафриканская республика в период правления белого меньшинства, хотя в данном случае группы, лишенные права полноценного участия в жизни общества, составляли большинство населения.

Такую политику также трудно осуществлять в течение долгого времени: ведь у людей существует естественное стремление общаться и объединяться. В результате возникают те же проблемы, что и при изоляционистском подходе. В чем-то, однако, система апартеида стакивается с еще большими трудностями, поскольку люди, которых она призвана разделить, сосуществуют в пределах одной и той же страны. Этот режим трудно поддерживать, не поделив граждан на категории с различными и неравными правами и обязанностями. Но подобное политическое устройство, скорее всего, можно сохранять только репрессивными методами.

Канада

Одна из наиболее успешных моделей внедрена в Канаде, первой стране западного мира, признавшей в 1971 г. мультикультурализм в качестве официальной политики (раньше такой курс зафиксировала Конституция Индии, принятая в 1950 году).

В самом общем виде мультикультурализм сводится к признанию правомерности и ценности культурного плюрализма, и по этой причине предполагается, что все современные государства обязаны предоставлять своим культурным, этническим и религиозным группам равный социальный статус. Непохожесть и отличие рассматриваются не как второсортное и чужое, они оцениваются просто как «иное»; в этой ситуации меньшинства становятся объектом особого внимания.

Но мультикультурализм – это также и средство, которое способно смягчить негативные (прежде всего для традиционных культур, этнических и конфессиональных групп) последствия глобализации. Одно из них – миграционные перемещения, изменяющие в короткие сроки исторический, социальный и этнокультурный облик населения государств. Поэтому термин «мультикультурализм» часто используется для описания демографических условий культурного и этнического разнообразия (там, где оно имеется) вне зависимости от того, поддерживается ли такое разнообразие официальной политикой государства или нет. В целом, мультикультурализм – это теория, практика и политика неконфликтного сосуществования в одном жизненном пространстве множества разнородных культурных групп. Она утверждает уважение к различиям, но при этом не отказывается от поиска универсальности. То есть взаимодействие культур происходит через координацию, а не субординацию.

Канадский опыт

Канадскиймультикультурализм законодательно закреплен в двух документах: Конституционном акте 1982 г. (в его части «Канадская хартия прав и свобод») и в «Акте о сохранении и развитии мультикультурализма в Канаде» от 21 июля 1988 года. (Примечательно, что оба эти документа так и не были ратифицированы правительством канадской провинции Квебек, где идея особого национального самоопределения франко-канадцев пустила глубокие корни.) В стране действуют также акт об официальных языках, акт об иммиграции и защите беженцев и некоторые другие нормативные документы. Мультикультурализм не противопоставляется национальному (этническому) и религиозному многообразию, а включает их в качестве вариантов культурной идентичности.

Во-первых, мультикультурализм не подменяет общегражданскую идентичность, а подтверждает то, что она является «улицей с двусторонним движением». Иммигранты вживаются в принявшую их страну, принимают ее культуру и законы, но государство уважает культурную идентичность иммигрантов и даже готово несколько адаптировать свои институты и законы с учетом этого фактора.

Во-вторых, мультикультурализм отражает культурное и расовое разнообразие канадского общества и признает за всеми его членами право сохранять и развивать их культурное наследие.

В-третьих, мультикультурализм рассматривается как «фундаментальная характеристика канадского наследия и идентичности».

В-четвертых, признается существование общин, члены которых объединены общим происхождением и историческим вкладом в развитие канадского общества.

В-пятых, все индивидуумы получают равную защиту со стороны законодательства, а их разнообразие (diversity) уважается и ценится.

В-шестых, при развитии социальных, культурных, экономических и политических институтов Канады принимается во внимание и уважается мультикультурный характер страны.

В-седьмых, помимо официальных языков Канады – английского и французского – сохраняется возможность пользования другими языками.

За проведение политики мультикультурализма отвечает система государственных органов федерального и провинциального уровней. На федеральном уровне выделяются Министерство канадского наследия (HeritageCanada) и специальная структура в Министерстве иностранных дел и международной торговли. На провинциальном действует, к примеру, министерство иммиграции и мультикультурных связей провинции Онтарио. Кроме того, институциональный элемент политики мультикультурализма включает и ряд общественных организаций – в частности, Совет мультикультурных связей в провинции Квебек и ряд этнических неправительственных организаций, поддерживаемых государством.

Идея сохранения иммигрантами культурной идентичности является главной отличительной чертой канадского подхода. Но любое культурное (этническое, религиозное) своеобразие допускается лишь при условии соблюдения канадского законодательства и в его рамках. Любые конфликты разрешаются в судебном порядке.

Важнейшим элементом политики мультикультурализма является тщательная работа с иммигрантами. Сначала строгий отбор из числа кандидатов на переезд в Канаду лиц, которые должны набрать необходимое число пунктов по определенным критериям, различающимся от одной провинции к другой (pointssystem). Прошедшие отбор должны сдать экзамен по языку; для тех, кто не владеет английским или французским, организуются курсы. Правоохранительные государственные органы получают специальные знания и рекомендации относительно обращения с представителями культурных меньшинств. Примечательно, что уровень преступности среди иммигрантов в Канаде ниже общего по стране.

Особое внимание уделяется образованию, которое относится к сфере полномочий не федерации, а провинций. В частности, в государственных школах ученикам даются знания по основным религиям. Особенностью канадского опыта является возможность создания частных религиозных школ, выпускники которых при условии усвоения общей программы получают возможность поступать в университеты. Государство не финансирует частные школы (за исключением католических).

Отмечая несомненные и общепризнанные успехи канадской модели мультикультурализма, нельзя не учесть, что она не полностью отражает фактическое положение в сфере культурного многообразия. Некоторые канадские эксперты отмечают, что политика мультикультурализма, призванная ломать национальные барьеры и наводить мосты между представителями различных этнических и религиозных общин, подрывает устойчивость Канады как национального государства, стимулирует сепаратизм отдельных групп и не ускоряет, как это планировалось, интеграцию иммигрантов. Так, согласно исследованиям, проведенным в 2007 г. Университетом Торонто, многие вновь прибывшие в Канаду небелые иммигранты не идентифицировали себя как «канадцы».

нужно восстановить верховенство и суверенитет государства-нации, потому что мы их граждане и можем гордиться ими. Мы любим свою нацию, потому что здесь наш дом, потому что они наследие, которое наши отцы передали нам, а мы передадим своим детям. Мы не мультикультуралисты, мы патриоты. И поскольку мы патриоты, мы будем бороться за свободу.

Так, даже в Греции решили строить «великую греческую стену» протяженностью 200 километров на границе с Турцией. Министр защиты граждан страны Христос Папуцис заявил: «У нас есть комплексный план, включающий сотрудничество с европейской организацией Frontex по охране границ. Также мы планируем модернизировать греческую береговую охрану и на сухопутных границах создать заграждения, чтобы предотвратить проникновение нелегальных мигрантов».

Через Грецию в Европу проникают ежегодно десятки, сотни тысяч мигрантов. Греция и сама «тонет» в мигрантах — сотни и тысячи их приняли участие в антиправительственных акциях в самой Греции. Требуя для себя разного рода пособий и вида на жительство, они объединились с левыми радикалами. Значительная их часть и не пытается честно работать — многие этого не хотят, мечтая о сытой дармовой жизни; другие создают преступные сообщества, усугубляя проблему наркоторговли и проституции.

Европа столетиями сама создавала эти проблемы — во многом они наследство ее колониального прошлого. После Второй мировой войны мигранты привлекались для восстановления разрушенной экономики, их использовали на самых грязных и тяжелых работах. Но к 70‑м годам ситуация стала меняться. Привлеченные высоким европейским уровнем жизни и хорошим приемом со стороны работодателей, стремившихся сэкономить на зарплате, в Европу устремились огромные массы африканцев и арабов. Становясь не единичным, а массовым явлением, эти массы перестали интегрироваться в европейское общество, начиная создавать свои кварталы, откуда незаметно, но настойчиво были вынуждены выезжать уже коренные жители. Так эти кварталы или, говоря официальным языком, «места компактного проживания», образовали свои «государства в государстве» — неподконтрольные полиции и властям зоны, обитатели которых давно живут по своим обычаям, с высоким уровнем криминала (продажа оружия, проституция, наркотики). Беженцы и сегодня продолжают успешно практиковать так называемую «карусель», когда они, получив пособие в одной из стран ЕС, переезжают в другую, и там все повторяется.

Европейцы всерьез опасаются того, что началась колонизация Европы народами, ранее жившими как раз в колониях этой Европы. И эти опасения не беспочвенны. Другое дело, что винить в этом нужно не мультикультурализм, а международную политику США, прежде всего, в Африке, на Ближнем Востоке, в арабских странах и в Азии, где псевдореволюции и фундаментализм разжигаются как раз для того, чтобы направить их и против Европы, и против Востока и Азии. Цель состоит в том, чтобы везде, где работает успешная экономика, начал развиваться обратный процесс — управляемый хаос.

Миф о том, будто ЕС создавался «в противовес» имперским устремлениям Вашингтона, как некая «европейская империя» и «второй центр силы» уже сейчас окончательно развеян. Особенно после того, как американцы подбросили всему миру, в том числе и европейским политикам очередную наживку, которую они охотно заглотили. Этой наживкой как раз и стала «идея» отказа от мультикультурализма, то есть, отказа от единого центра влияния в пользу национальных государств.

Это — самая разрушительная Концепция, следующим шагом которой неизбежно станет разобщение членов ЕС, их «развод» и возвращение по «старым квартирам» в наивном убеждении, будто через национализм они справятся с мифической «угрозой с Востока». На самом деле самая страшная угроза исходит Европе от США, которая, таким образом, навязывает европейцам ту же политику управляемого хаоса, которая в эти дни блестяще реализовывается американцами в арабском мире, за исключением разве что Ливии, где США натолкнулись на отчаянное сопротивление Каддафи.

Пока национальность не имела значения в том обществе, которое пыталась строить Европа, у нее был смысл и объединительное начало. Теперь это исчезает и национально озабоченные идиоты в Европе не догадываются, во-первых, что они уже сейчас стали заложниками чужой и тонко рассчитанной игры, и, во-вторых, на победу в этой войне Европе рассчитывать не приходится. Она проиграет. Причем необратимо и навсегда. Такова логика третьей мировой войны, которую США навязали миру одновременно с распадом СССР, а сейчас эта война входит в свою завершающую фазу.

НАФТОРЕСУРСИ

Боротьба за нафтовіресурситочиласяпротягомусього ХХ ст., а у ХХІ ст. вона загострюється з кожним роком. І нинісвітоваекономіказалежитьвіднафтибільше, ніж будь-якогоіншого продукту. Цепозначилось не тільки на розвиткуміжнароднихекономічнихвідносин, але й на світовійполітиці в цілому. На думку американського вченого та журналіста Т. Боуера «Політика та нафтанероздільні. Одна тіснопов'язана з іншоюскрізь у світі» [12, с. 22].

Основними учасниками цієї боротьби стали економічно розвинені країни, що споживають левову частку видобутої у світі нафти, та країни, на території яких зосереджені значні її поклади. Провідніспоживачіцихресурсівпостійно втручались у справидержав, багатих на нафту і газта, відповідно, мирнимчивійськовимшляхом, намагалисявзяти участь у видобутку та розподіліданоїсировини. СполученіШтатинавіть проголосили територіюкраїнПерської затоки зоною «життєвоважливихінтересів» США [13]. Надалі, країни які мали такі природні багатства і не могли самостійно розпоряджатися своїми ресурсами, підпадали під вплив провідних країн світу. Для забезпечення енергетичної безпеки, впливу на ціни на нафтопродукти, моделювання вигідної політичної ситуації у країнах-постачальниках енергоресурсів, провідні країни світу почали активно використовувати арсенал маніпулятивних технологій, шляхом здійснення спеціальних інформаційних операцій. Саме переваги на інформаційному полі бою нерідко ставали вирішальними у боротьбі за контроль над світовими покладами нафти.

Сполучені Штати Америки з їх вражаючим аналітичним штабом, могутньою інформаційною зброєю, кваліфікованими та досвідченими спеціалістами у даній галузі разом із значними запасами енергоресурсів та найвищим у світі споживанням, є впливовим актором міжнародних енергетичних відносин та активно застосовує свої інформаційні ресурси, для здобуття впливу на світові нафтові ринки.