8. Право и нравственность

Мы видели, что право возникает при столкновении разнородных социальных элементов, когда коллективное целое уже не может быть сдержано простым обычаем, мораль одних не является в то же время моралью других. Такое противоречие нравственных воззрений, делающее невозможным существование социального единства, примиряется правом, сперва в форме повеления господствующих. Выше мы указали, что и это право со временем превращается в обычай и мораль, так что оно, как право, в то же время становится содержанием новой морали. Мы должны разъяснять это кажущееся противоречие между моралью, предшествующей праву, и моралью, вновь создаваемой правом.

Откуда произошли обычай и мораль примитивной орды? Из требований жизни, из общих потребностей примитивного социального единства. В новой социальной совокупности, образовавшейся из двух или нескольких разнородных элементов, эти жизненные потребности необходимо слагаются иначе, становятся иными. Конечно, вследствие отсутствия общего обычая и морали, эта новая совокупность сдерживается сначала силою, принуждением и государственным правом. Но в этом новом социальном единстве не может не быть действия практики и привычки, действия тех сил, которые ведут в примитивной орде к созданию прочного обычая и морали.

Новое право намечает только путь, которым должны были создаваться необходимые жизненные формы нового социального единства и по которому они со временем должны были пройти во всеобщее сознание.

Это очень легко понять. Новое социальное единство, новое общество консолидируется, оно находит, в конце концов, для своего бытия известные формы, которыми его сочлены должны так или иначе удовлетвориться и которым они должны подчиниться.

Тем ли иным путем люди ищут и находят известные формы мирного совместного существования, подчиняются их необходимости и, признавая и принимая последнюю, создают новый обычай, новую мораль, первый толчок к которой дается правом. Как же относится к этой новой морали сложного общественного тела прежняя мораль ее отдельных элементов?

Старая мораль социальных элементов необходимо должна подчиниться этой новой, ибо в то время, как первая обеспечивала состояние простой группы, новая обеспечивала состояние группы более сложной.

Иллюстрируем это примером. Для примитивной орды, для простого племени враг и чужой - идентичные понятия. Ее мораль повелевает ей щадить лишь своих и, напротив, без рассуждений истреблять чужих. Но с того момента, как чужие образуют составную часть нового общества, в положении ли рабов, союзников, или класса, принятых в каких-либо интересах старого общества (каковое отношение устанавливается договором, из которого возникает право) - с этого момента старая мораль должна уступить место новой. Интерес нового общества, создающий новое право, медленно уничтожает старую мораль, отождествляющую "чужого и врага", и прокладывает дорогу новой, в силу которой раб, союзник или принятый в состав группы инородец имеют притязание на охрану и уважение, хотя старая мораль еще долго оставляет известные рудименты в воззрениях и чувствах - новый интерес нового целого создает все-таки новую мораль, которая оказывается победительницей старой.

Этот процесс, процесс образования новой морали под влиянием прогрессивного образования права происходит во всех областях правовой жизни.

Хотя в примитивной орде, или даже и в феодальном государстве средних веков имущество низших классов, напр., имущество странствующих купцов, могло послужить хорошим призом господствующим классам, рыцарям-хищникам, хотя подобный грабеж нисколько не грешил против старой морали, не наносил никакой "порухи" рыцарской чести, но все-таки новое право, которое в интересах целого охраняет собственность и имущество горожан, медленно прокладывает путь новой морали, и эта новая мораль ныне запрещает дворянству отнимать у горожан их мнение. С трудом и медленно, но преодолевая все препятствия в течение столетия, право государства создает новую мораль для области имущественных отношений, и теперь для нас уже непонятно, как в средние века рыцари и дворяне, столь дорожившие честью, нимало не задумывались и не стыдились напасть на первый же попавшийся им город и отнять трудовое имущество у горожан.

Вытеснение старой морали новой под влиянием нового права, вызванного потребностями и интересами нового общества, яснее всего сказывается в развитии патриотического чувства. Первоначальное племенное сознание отдельных социальных элементов государства со временем превращается в народное и национальное сознание. В то время как по старой морали личность обязана была к преданности только в отношении к ее сингенетической группе, существование интересов нового общества создает новую мораль, которая требует от личности безусловной преданности целому, составленному из разнообразных в этническом и социальном отношении элементов.

Нужно ли подтвердить это примерами? Найти их нетрудно.

Каков был патриотизм, к которому мораль обязывала каждого немца еще несколько десятилетий тому назад? Обозначив его словом "партикуляризм", мы тем самым указываем значительную перемену, которой подвергалась в этой области мораль под влиянием фактов и нового права. Старой морали соответствовал еще Рейнский союз - факт, который теперь тот же народ и в той же стране называет в высшей степени безнравственным, изменой и беззаконием. Такая перемена совершилась со времен Иены и войны за освобождение, со времен права Германского Срюза и права Новой Германской Империи. Прежняя мораль элементов нового общества должна была уступить новой морали последнего, толчок образованию которой был дан новым правом. Как новое право прокладывало путь новой морали, создавало его, точно так же новая мораль является теперь сильнейшей опорой нового права, пока в вечной смене земного новые факты и отношения вновь не создадут нового права, жертвой которого станет существующая мораль.

Легко предусмотреть те воззрения, которые могут быть выставлены против нашего воззрения на отношение права к морали. Часто, по-видимому, дело обстоит как раз наоборот. Именно в нашем столетии мы часто замечаем, как подгнившее право уносится могучим потоком "общественной морали". В действительности, однако, и в подобных случаях это подгнившее право долго является лишь испанской стеной, за которой происходят лишь другие отношения и факты, настойчиво требующие своего признания в праве, и несмотря на то, что существующее писаное право формально противодействует исполнению этих требований, и без того уже создавших мораль, последняя, усилившись и овладев сознанием масс, в один прекрасный день рождается подобно буре, разрушает испанскую стену старого права и отбрасывает ее, как кусок бумаги, после чего давно уже требуемое фактами и отношениями новое право - право, вошедшее уже в моральное сознание, -находит себе выражение и признание в законе. Для уяснения всего этого процесса я позволю себе воспользоваться несколько тривиальным сравнением.

Помимо правомерного, законного союза нации с признанным всем светом правом, тайно, в силу фактических отношений, нация вступает в незаконный союз с другим новым правом, еще боящимся дневного света, правом, которое в этом союзе с нацией создает еще незаконную мораль; эта последняя, родившись и выросши, насильно уничтожает старое право, уже потерявшее свою силу и raison d'enre, вслед за чем происходит legitimatio новой морали per sub sequens matrimo-nium.

"Так существует все-таки неписаное, естественное право?" - слышу я торжественный клик приверженцев естественноправовой школы. Нисколько!

В такие моменты развития право стремится из темного недра фактических отношений к дневному свету и появляется на свет среди тяжелых мук родов. Но это отнюдь не право природы, не право разума, которое существует независимо от времени и отношений, это в каждом отдельном случае право, коренящееся в фактических отношениях, конечно, естественное и разумное, так как оно соответствует этим отношениям, рождается ими. В этом смысле можно, пожалуй, называть естественным и разумным право, вызванное во всяком отдельном случае отношениями и фактическими потребностями, но оно - не право природы или разума, источник которого лежит в естественном правосознании или разуме, и которое остается якобы неизменным и вечным: оно - естественное и разумное требование права, требование, которое возникает во времени и пространстве из реальных отношений и соответствует им, а потом, формулируясь в законе, становится правом, после чего уже, как сказано, пускает глубокие корни в моральном сознании.

Итак, возражение, что мораль есть источник права, покоится на ошибочном представлении о фактическом процессе, в котором и естественное право точно также не находит себе подтверждения. Напротив, другое возражение, по-видимому, может сослаться на неопровержимые факты, а именно, то возражение, что право часто совсем не переходит в моральное сознание общества, несмотря на продолжительную практику, оно все еще имеет против себя публичную мораль и, в конце концов, должно уступить ей. В самом деле, этот несомненно часто повторяющийся фактический процесс, по-видимому, констатирует первенство морали перед правом в качестве источника последнего. И здесь это только так кажется: дело обстоит совсем иначе.

Правда, мы часто наблюдаем, что право, в действительности, несмотря на поддержку государственной власти, остается, так сказать, только мертвым механизмом, что для своего функционирования оно всегда нуждается в государственном принуждении, что отвергнутое общественной моралью, оно никогда не может создать новой морали и, в конце концов бесплодно исчезает, не вызывая ничьего сожаления. Но если мы поближе познакомимся с тем правом, которое не сумело создать себе моральную почву и пустить в ней глубоких корней, мы убедимся, что такое право всегда возникает не из принудительных отношений жизни, а из минутной прихоти партий, из фальшивых идей и теорий, благодаря игнорированию фактических отношений и т.д. Такое право всегда витает в воздухе без устойчивости и силы, поддерживаемое только подкреплением извне, не имея собственной внутренней жизненной силы. Чуждое и враждебное общественной морали, будучи не в состоянии создать новой морали, оно раньше или позже побеждается старой. Но подобное право уже заранее не право и, как таковое, не имеет никакой жизнеспособности: это - мертворожденное право. Все сказанное нами об отношении и взаимодействии права и морали относится столько и к частному праву. Последнее также создает моральную атмосферу, как и первое, и совершенно так же в своем существовании обуславливается этой атмосферой.

Нужны ли примеры для доказательства этой истины? Обратите хотя бы внимание на перипетии процентного права (законов о ростовщичестве) за последние три десятилетия в некоторых государствах Европы, как напр., в Австрии. Старые строгие законы о ростовщичестве, соответствующие определениям ростовщического права, ведут свое начало от времен экономической связанности, несвободы и Цехового строя. Превышение максимальной степени процента (5 или 6%), наказуемое государством, имело против себя и публичную мораль. Откуда возникла эта мораль, наказывающая превышение 6%? Экономические отношения, связанность и несвобода торговли, ремесел и сельского хозяйства вполне оправдывали законы о процентах; это строгое процентное право вытекало из процентных отношений, и в общественном мнении оно создало моральные представление о низости ростовщичества. Между тем экономическое развитие неудержимо прогрессирует; экономические рамки падают; торговля, ремесла, земля становятся свободными; промышленность и производство достигают невиданного дотоле "процветания"; доход с них далеко перерастает прежние времена. Тогда начинает чувствоваться стеснение от старого процентного права. За стеной это писаного права дает себя чувствовать потребность в праве, более соответствующем новым отношениям, - и мораль, покоившаяся на старом праве, начинает падать. Старое процентное право теряет почву, оно отменяется, провозглашается новое право, полное свободы процента, которое скоро уничтожает старую мораль и создает новую, согласно которой обе стороны ни в коем случае не видят ничего безнравственного в высоте процента (пока не наступают другие безнравственные моменты, как, напр., эксплуатация несовершеннолетних, неопытных, нуждающихся и т.д.). Теперь уже само государство соглашается на учреждение и даже само вызывает к жизни кредитные установления, уставы, которые вводят проценты, осуждаемые и наказуемые правом и моралью два десятилетия тому назад. Во главе и в администрации таких учреждений можно встретить множество высокопоставленных лиц с безупречной репутацией, с высоким мнением о чести и нравственности.

Между тем экономический прогресс поутих; согласно экономическим законам не могла не настать реакция; торговля, ремесло, промышленность и сельское хозяйство снова пришли в упадок; их прибыльность упала. Прежде всего с упадком народного хозяйства оказалось стесненным новое процентное право с его безграничной свободой процента. И вновь это право потеряло почву в фактических отношениях, которые требовали иного правового порядка. Потребность в таковом давала себя знать, новая мораль пошатнулась, - новое право должно было пасть, и старые процентные ограничения вновь стали законным правом. Сперва это воскресшее право берется еще с исчезающими остатками морали, основанными на павшем праве, но победоносно выдерживает борьбу, ибо "лишь живой имеет право" - и вот трансформация морали уже закончена, в то время когда государственная власть и уголовный суд еще только прокладывают новому праву путь к общественной морали.

Если угодно, можно привести из всех областей частного права подобные примеры развития права из фактических отношений и морали из права. Мы позволим себе указать на многие изменения брачного права и морали, всякий раз возникающие из него. Там, где нерасторжимость брака в течение столетия была законным правом, там на разводе лежит пятно безнравственности. И если фактические отношения, более свободное развитие современного общества принуждают к законному установлению развода, как недавно было во Франции, то новому праву еще долго приходится воевать со старой моралью. Недавно еще в парижском "Фигаро" по поводу нового закона была помещена статья, в которой говорилось приблизительно следующее: "Развод - отлично! Но вторичный брак разведенных? Этого общественная мораль во Франции не снесет". "Фигаро" может успокоиться: общественная мораль в Европе и во Франции по временам в сфере брачного права сносила кое-что посерьезнее, напр., jus primae noctis. И во Франции она скоро примирится и сдружится, если это уже не совершилось, с новым правом, с расторжимостью брака и новым браком разведенных, которое разумно, так как соответствует фактическим отношениям и потребностям.

Еще один последний вопрос. Если мораль вечно изменяется и рабски следует за правом, которое всякий раз возникает из фактических отношений, то почему же люди постоянно склонны понимать мораль, как нечто неизменно остающееся в смене вещей, как вечно одинаковый источник права, как вечную идею, царящую над преходящим земным; почему они склонны всегда апеллировать к ней и рассматривать ее как мерило всего права и всех государственных учреждений?

Причина этого явления очень проста. Изменение всего права и всех государственных учреждений понятно и очевидно: их невозможно считать неизменными. Сегодняшний закон отменяет вчерашний: распоряжение министра, уничтожая прежнее государственное учреждение, создает новое. Изменяемость и непостоянство этих фактов всякий легко понимает; изменение же морали совершается очень медленно и незаметно; оно движется как часовая стрелка на часах. Человеческий возраст составляет лишь минуту на часах морали, - кто же может заметить этот совершенно незаметный ход часовой стрелки? Конечно, несколько поколений спустя историк и философ замечают, что стрелка ушла вперед; средний человек "слухом слышит, но не имеет разумения". И это вполне естественно. Ведь человек в текущем потоке явлений должен примкнуть к чему-нибудь постоянному и неизменному, если он не хочет, так сказать, утонуть в нем. До Коперника, по крайней мере, земной шар неподвижно стоял под его ногами; с тех пор земля вертится, да и солнце стоит неподвижно. Что же странного, что у человека кружится голова и он высматривает себе где-нибудь твердую точку, на которую он мог бы опуститься в верном'плавании по океану жизни. Иметь такую твердую точку, как звезду на своем горизонте, является неотразимой потребностью человеческой души; этой потребности обязаны своим существованием все обожаемые человеком "вечные силы", существованием, которое не прекратится, пока люди живут на земле. К таким "вечным силам", без которых человек не может обойтись, принадлежит и идея морали. В ней человек ищет и надеется найти прочную точку опоры для своего падения, путеводную звезду, которой он может руководствоваться во всех своих поступках и предприятиях, прочный масштаб для суждения о том, что хорошо и что дурно, что благородно и что подло. И действительно, в идее морального он находит то, что ищет. Действительно, она является для каждого человека такой точкой опоры и путеводной звездой на всю жизнь.

Ошибка состоит в том, что личность верит, будто ее идея морального - единственна, неизменна, одинакова для всех времен и народов, а такой она является столь же мало, как земля - неподвижной точкой во вселенной; но как земля, несмотря на свое вечное вращение, вообще представляет человеку неподвижную почву для его деятельности, так и идея морали представляет для личности его твердую почву, поддерживающую его характер, его стремления и желания. Что за дело крестьянину или земледельцу, что пашня, которую они обрабатывают, почва, на которой они строят свой дом, вращаются вместе с земным шаром? Так же мало дело индивиду до того, что его теперешняя мораль покажется безнравственной будущим поколениям. Для него эта мораль является единственно возможной, твердой почвой, которую он может обрабатывать и застраивать.

Ведь, в конце концов, личность, как ни преходяща она сама по себе, находила только в глубине души ту твердую точку опоры, к которой она может прикрепиться в бурном волнении жизни и которая обеспечивает ей поддержку и помощь -и горе ей, если она ее не нашла! Только близорукость и непростительная слабость человека заставляют его верить, что он может найти эту точку опоры вне себя, -но там он ее ищет тщетно: "не придет царствие Божие извне, ибо царствие внутри вас есть". Будут ли то чисто личные чувства, как чистая любовь и дружба, сопровождающие человека в течение всей жизни, будет ли то искренняя вера, которой предается его благочестивая душа, будут ли то высокие идеи, воодушевляющие его в борьбе за народ и отечество, за истину и науку; чувства и всякая такая идея образуют тот "неподвижный полюс в смене явлений", который светит личности, утешает, счастливит и в то же время облагораживает ее, несмотря на то, что он живет только в ее душе и с ней исчезает. Сюда же относится и мораль. Философ и социолог могут, сколько им угодно сказать, рассуждать о том, как и каким образом эта мораль возникла, какие изменения она претерпела; справедлива она или нет и т.п.; индивиду же достаточно в его жизни и того, что у него есть мораль; одна ли она, какова она, - это зависит от степени развития той социальной группы, к которой он принадлежит; от семьи, в которой он развился и воспитался; от обстановки, в которой он вырос; от впечатлений, которые он воспринял в нежном возрасте; от превратностей судьбы, которые он испытывал; может быть, и от знаний, которые он приобрел; главным же образом, от правового порядка, поддерживаемого государством, от того правового порядка, которому он должен подчиниться.