Mezhdu_Vostokom_i_Zapadom_2017

Находки, обнаруженные внутри здания, очень немногочисленны. Это несколько железных гвоздей, каменное точило, две игральные фишки из черепицы и галечника, фрагменты бронзовой обкладки

ифольги (?), а также небольшие фрагменты фарфоровых и фаянсовых сосудов, кости животных. Интересно, что кости молодого ягненка были найдены в основании стены. Кроме этого в переотложенном состоянии найдена серия интересных каменных изделий. Собранные материалы (кости, дерево, уголь) были отобраны и переданы для определений специалистам естественно-научных методов.

Таким образом, строительные материалы (кирпичи, черепица, каменные базы) в целом аналогичны найденнымнацентральномдворце,сучетомтогочтодворецбылмасштабнееилучшеукрашен.Поскольку следов отопительной системы обнаружено не было, можно предположить, что постройка являлась летним павильоном.

Как писали дореволюционные исследователи (Кузнецов, 1925: 36), камень для изготовления гранитныхбаздобывалинеподалеку.В2012 г.намибылообследованопредполагаемоеместокаменоломни в 16 км к северо-востоку в пади Могойтуй. Это крутой каньон правого берега р. Могойтуй, где расположено много выходов гранита. Также была обследована каменоломня в районе горы Эке-Булаг в пади Барун-Нарын,котораянаходитсянарасстоянии31кмкюго-западуотКондуйскогогородка.Здесьтакже много выходов гранита.

Удалось зафиксировать технологию изготовления плит. В подходящие куски гранита на расстоянии 6–8 см друг от друга бились углубления прямоугольной формы длиной 4–5 см и шириной 1–2 см. В результате получалось линия предполагаемого разлома, похожая на пунктир. Далее, видимо туда вбивались клинья. Похожая технология была зафиксирована в каменоломнях около Каракорума – столицы монгольской империи (Bemmann et al., 2011: 127).

Кромеэтогов2012 г.намибылобнаруженпамятник,относящийсянепосредственнокКондуйскому городку. В 3,5 км к востоку от с. Кондуй к краю от дороги, ведущей в с. Ковыли зафиксированы остатки в общей сложности 11 возвышенностей разной формы, предположительно, печей для обжига керамических строительных материалов. Памятник, к сожалению, отчасти разрушен проселочными дорогами, ирригационнымисооружениямиипроложеннымкабелем.Навновьоткрытомпамятникеархеологиибыл собран богатый подъемный материал, представленный в основном, обломками глазурованных керамических строительных материалов – кирпича и кровельной черепицы, фрагментов облицовочных плит

икровельнойскульптуры.Вюго-западнойчастипамятникаимеетсяучасток,накоторомсобраныостатки шлаков.Однаизпредполагаемыхпечейразрушена,вокруглежалобольшоеколичествокирпича,покрытого зеленой глазурью. Еще одна имела вид подковы. Кроме этого в северо-западной части памятника

былизачищеныостаткистеныввиде обнажившихся двух рядов кирпича, длиной около 1,6 м.

Повсейвидимости,здесьрасполагалась мастерская по обжигу керамических строительных материалов. Керамика покрыта глазурью зеленого и желтого цветов и полностью аналогична находкам из Кондуйского городка. Вероятно, здесь производились необходимые строительные материалыдлявозведениядворцового комплекса.

Из материалов наших раскопок 2015 г. были получены калиброванные радиоуглеродные даты, которые позволили уточнить хронологию памятника (рис. 3).

Согласно этим данным, памятник датируется по первой сигме 1191–1253 гг. (1σ 68,2 %) и по второй сигме 1166–1260 гг. (2σ 95,4 %). Такимобразом,времястроительствадворцаприходитсянапериодрасцветаимперииЧингис-ханаивре- мя правления в монгольской исторической прародине Хасара и его наследников хасаридов.

Мы выражаем искреннюю благодарность за помощь в радиоуглеродном датировании проф. Н. ­Сираиси (университет Ниигата).

ЛИТЕРАТУРА

Артемьев, А.Р. 2005. Новые исследования древнемонгольских городов Восточного Забайкалья. Вестник ДВО РАН.

№ 2: 3–18.

Киселев, С.В. (ред.). 1965. Древнемонгольские города. М.: Наука.

Крадин, Н.П., Крадин, Н.Н. 2016. Кондуйские древности. Вопросы истории. № 12: 133–138.

Кузнецов, А.К. 1925. Развалины Кондуйского городка и его окрестности. Владивосток: Книжное дело.

Лбова, Л.В., Васильева И.Г. 1992. К вопросу о развитии принципов планировочной структуры древнемонгольских городов. Археологические памятники эпохи Средневековья в Бурятии и Монголии. Отв. ред. П.Б. Коновалов.

Новосибирск: 145–160.

Таскин, А. Донесение по осмотру древних развалин с представлением медной монеты с монгольской надписью и рисунка кондуйским развалинам (Государственный архив Забайкальского края. Ф. 31. Оп. 1. Д. 867).

Павлуцкий, А. 1867. Краткое описание так называемых чудских древностей, имеющихся вблизи кличкинского се- ребро-свинцового рудника, с указанием нахождения их и в других местах нерчинского горного округа. Записки Сибирского отдела Императорского Русского Географического общества. Кн. IX и X. Ред Н.И. Калинин.

Иркутск: Типография Окружного штаба: 475–507.

Уманский, А.П. 1962. О судьбе собраний П.К. Фролова. Алтай: литературно-художественный и общественно-

политический альманах. Барнаул: Алтайская правда: 114–117.

Bemmann, J., Höllmann, T.,Ahrens, B., Kaiser, T. and shing Müller, S. 2011.AStone Quarry in the Hinterland of Karakorum, Mongolia, with Evidence of Chinese Stonemasons. Journal of Inner Asian Art and Archaeology. Vol. 6, 6: 101–136.

N.N. Kradin, S.V. Baksheeva, E.V. Kovychev, S.D. Prokopets NEW STUDIES OF KONDUI TOWN

In the seasons of 2015–2016, the excavation were realized out on the territory of the Kondui site – unique palace of Mongolian empire from Russian Transbaikalia. There was studied a summer pavilion located on a platform. The walls are madeoftwolinesbricks.Thestonebasesofcolumnswereplacedbetweenwallslines.Theroofofthebuildingwascovered with tiles. The ridge and end of the roof are decorated with сeramic sculpture. The entrance of the building was located on the south side and was made of the brick ramp. The results of pavilion calibrate dated by C14 is 1191calAD–1253calAD (1σ 68.2 %) and 1166calAD–1260calAD (2σ 95.4 %).

Кey words: archaeology, Mongols, nomadic empire, Chinggis Khan, palace, architecture, roof.

РЕТРОСПЕКТИВА ИССЛЕДОВАНИЙ Л.Л. ГАЛКИНА НА СТЕКЛОДЕЛАТЕЛЬНОЙ МАСТЕРСКОЙ СЕЛИТРЕННОГО

ГОРОДИЩА

Д.О. Кутузова1, Е.Е. Воробьева2

1Учебно-научный археолого-этнологический центр МарГУ, Йошкар-Ола; 2Институт археологии им. А.Х. Халикова АН РТ, Казань

С 1959 г. по настоящее время идет археологическое изучение одного из крупнейших и уникальных историкокультурных объектов Российской Федерации – Селитренного городища (города Сарай аль-Махруса, столицы Улуса Джучи). За время археологического изучения золотоордынского города было исследовано более 45000 м2, на которых обнаружены жилые кварталы, ремесленные мастерские преимущественно с различными предметами из стекла. Данный артефакт привлек внимание исследователей, в результате чего было опубликовано ряд статей. Среди них работы Л.Л. Галкина, Н.Н. Бусятской, Ю.Л. Щаповой и др. В данной статье на основе ретроспективы проводится анализ исследований стеклоделательной мастерской Селитренного городища в1965–1969 гг. и в 2016 г.

Ключевые слова: Селитренное городище, Сарай аль-Махруса, Астраханская область, Харабалинский район, ретроспективный метод, стеклоделательная мастерская, Л.Л. Галкин, бусы.

Селитренное городище (город Сарай аль-Махруса – столица Улуса Джучи (Золотая Орда)) расположено на берегу р. Ахтуба в Харабалинском районе Астраханской области. Селитренное городище

является памятником археологии федерального значения и по праву считается одним из крупнейших археологических объектов Российской Федерации. С 1959 г. (Пигарев, 2015: 23) и по настоящее

время Селитренное городище исследуется Поволжской археологической экспедицией (далее ПАЭ) ИА РАН, ИА АН РТ и экспедицией МарГУ, руководство которой осуществлялось в разное время А.П. Смирновым (1958–1972 гг.), Г.А. Федоровым-Давыдовым (1973–1981 гг.), В.В. Дворниченко (1982–2000 гг.), Ю.А. Зеленеевым (с 2000 г.) (Дворниченко, Егоров, Зеленеев, 2002: 72). За годы изучения золотоордынской столицы учеными было раскопано свыше 45000 м2 территории города (Пигарев, 2015: 27–46). При исследовании Селитренного городища в 1965–1969 гг. было обнаружено большое количество находок из стекла – бусы, браслеты, перстни, отходы производства. В 1967 г. отрядом ПАЭ АН СССР под руководством Л.Л. Галкина (Бусятская, 1973: 217) на северном склоне бугра Кучегуры данного городища была обнаружена стеклоделательная мастерская золотоордынского времени. В ходе исследований данного объекта было выяснено, что в мастерской изготавливались браслеты, перстни и бусы. Исследователем были зафиксированы остатки технологических объектов (стекловыдувных печей) и большое количество изделий, их фрагментов и заготовок (Галкин, 1967: 246). Это послужило основанием для Н.Н. Бусятской специального изучения стеклянных бус из стеклоделательной мастерской Селитренного городища. Итогом целенаправленного изучения бус стала статья «Стеклянные бусы Селитренного городища» (Бусятская, 1973), в которой исследователь приводит морфо-технологическую классификацию и создает собственную типологию бус с привлечением широкого круга аналогий.

Изучением непосредственно самой мастерской занимался Л.Л. Галкин. Остатки производственных сооружений он разделяет на два типа, условно называя их «поды печей» и «поды горнов» (Галкин, 1984: 213). Доказательством того, что это были печи и горны стеклоделательной мастерской является то, что

вних были зафиксированы стеклянные перстни, браслеты, бусы и заготовки для бус. При описании бус Л.Л. Галкин использовал классификацию Н.Н. Бусятской, основанную на технологии изготовления. Не останавливаясь подробно на классификации бус, Л.Л. Галкин лишь дополняет схему Н.Н. Бусятской и отмечает те технологические приемы в изготовлении бус, которые можно восстановить при знакомстве с браком мастерской (Галкин, 1984: 216). В отличие от Н.Н. Бусятской, которая включает медальоны

вклассификацию бус (Подразряд Д, Отдел II) Л.Л. Галкин выводит их в отдельную категорию украше- ний–медальоны(Галкин,1984:217).Аналогичнымобразомбылирассмотреныиследующиеукрашения из стекла – перстни, вставки для перстней, браслеты.

Изучением химическогосоставастекла,из которого былиизготовлены бусы,занималасьЮ.Л. Щапова.Исследовательотноситстеклоизмастерскойкдвумклассамстекла,известнымвдревности.Отличительной особенностью стекла, по мнению Ю.Л. Щаповой, являлось невысокое содержание щелочных земель (Щапова, 1984: 222). При этом Ю.Л. Щапова отмечает и низкое качество получаемого стекла – наличие в нем не растворившегося сырья, пузырьков и т.д. По мнению Ю.Л. Щаповой, мастера слабо владели техникой изготовления украшений из стекла. Это наводит исследователя на мысль о том, что специализация мастеров Сарай аль-Махруса была иной (Щапова, 1984: 224). Аналогии стекол из мастерской Селитренного городища по химическому составу Ю.Л. Щапова находит на глазурях керамики Средней Азии (Щапова, 1984: 223).

В2016 г. в ходе осмотра территории Селитренного городища на отвалах раскопа IV 1967 г. был собран подъемный материал – шлак стекла, фрагменты браслетов и колец, заготовки для бус и их глазков, целые бусы. При создании типологии бус с отвалов раскопа IV 1967 г. учитывались морфо-тех- нологические признаки. На основе технологии изготовления стеклянные бусы разделены на группы, обозначенные римскими цифрами. Все бусы, собранные с отвалов раскопа IV 1967 г. Селитренного городища, относятся к группе навитых бус IV – технологическая группа по З.А. Львовой (Львова, 2008). При описании учитывались такие морфологические признаки, как наличие или отсутствие декора, форма поперечного сечения (отдел) и продольного (тип), цвет. Бусы визуально разделены на бусы и бисер. Общее количество бус, поднятых с отвала раскопа IV 1967 г. – 117 экз. Группа IV подразделяется на две подгруппы: подгруппа А – бусы без декора (общее количество 104 экз.) и подгруппа Б – бусы с декором (общее количество 13 экз.). Рассмотрим более подробно каждую подгруппу.

Подгруппа А – бусы без декора, общее количество 104 экз., что составляет 88 % от 117 экз. В данной подгруппе условно можно выделить бисер и бусы. Бисер составляет 81 экз. – 77,9 % от 104 экз.

Из них: целых – 54 экз., 27 экз. – фрагменты. Отдел (поперечное сечение) – округлые, диаметр 0,4 см. Цвет – черный, голубой, белый, желтый, зеленый, оранжевый. Бусы – 23 экз. (22,1 % от 104 экз.), из них: целых–13экз.,10экз. –фрагменты.Отдел(поперечноесечение)–округлые,граненые;тип(продольное сечение) – бочонковидная, зонная, шаровидная, цилиндрическая; диаметр 0,3–1,5 см. Цвет – желтый, голубой, черный, оранжевый, фиолетовый.

Подгруппа Б – бусы с декором, общее количество 13 экз., что составляет 12 % от 117 экз. Среди них четковыделяютсяглазчатыебусы–10экз.,изкоторых:целых–1экз.,9экз. –фрагменты,чтозатрудняет классификацию.Декор–среснитчатымиглазками,цветосновы–желтыйиголубой;реснички–коричне- во-белые,удвухбусинресничкикоричнево-белыесзеленойсерединкой.Среднийдиаметр0,8см.Отдел (поперечное сечение) – округлые, тип (продольное сечение) – бочонковидные. Бусы с одноцветными белымиглазками,цветосновычерный–1экз.Диаметрбусины1см.Отдел(поперечноесечение)–овал, тип(продольноесечение)–эллипсоидная.Бусинаснакладныморнаментом(желтаяполоска),цветосно- вы черный – 1 экз. Бусина фрагментированная, что затрудняет определение поперечного сечения, тип (продольноесечение)–шаровидная.Диметрбусины1,0см.Бусинадекорированабелойзигзагообразной линией, цвет основы черный –1 экз. Форма бусины неопределенная, диаметр 0,5 см.

Таким образом, проведенные в 2016 г. исследования и полученный в их результате материал дают нам возможность продолжить изучение стеклоделательной мастерской, обнаруженной в 1967 г., с применением современных научных методов. Эти работы помогут определить уровень развития сложного технологического процесса – стеклодельного мастерства в золотоордынской столице.

Также следует отметить, что в процессе визуального обследования территории, изучения научного отчета Л.Л. Галкина (Галкин, 1967) было выяснено, что в 1967 г. исследовалась только незначительная часть стеклоделательной мастерской. Расширение площади раскопа на этой территории и привлечение современных методов исследования может дать возможность не только получить более качественную информацию о применяемых технологиях производства изделий из стекла в золотоордынской столице, но и сделать сравнительный анализ с предметами импортного производства.

ЛИТЕРАТУРА

Пигарев, Е.М. 2015. Гончарное производство золотоордынского города Сарай (Селитренное городище). ЙошкарОла.: Мар. гос. ун-т.

Бусятская, Н.Н. 1973. Бусы Селитренного городища. Советская археология. № 1: 217–224.

Галкин, Л.Л. 1984. Стеклодельная мастерская на городище Селитренное. Советская археология. № 2: 213–222. Дворниченко, В.В., Егоров, В.Л., Зеленеев, Ю.А. 2002. Поволжская археологическая экспедиция: история создания,

организация и основные результаты исследований. Поволжье и сопредельные территории в средние века. Труды ГИМ. Вып. 135: 71–77.

Щапова, Ю.Л. 1984. Химико-технологическое изучение стекол из мастерской на городище Селитренное.Советская археология. № 2: 222–225.

Львова, З.А. Стеклянные бусы Старой Ладоги как исторический источник. 2008. http://chernov-trezin.narod.ru/ ZLATA_LVOVA.htm (дата обращения:20.01.2017).

D.O. Kutuzova, E.E. Vorobyeva

RETROSPECTIVE OF L.L. GALKIN INVESTIGATIONS AT THE GLASS WORKSHOP IN SELITRENNOYE ANCIENT TOWN

From 1959 to the present, is the archaeological study of one of the largest and unique historical and cultural objects of the Russian Federation – Selitrennoe city-site (Saray al-Mahrous city, the capital of the Ulus of Jochi). During the archaeologicalstudyoftheGoldenHordecityhasbeenstudiedmorethan45000squaremeters,wherewerefoundresidential neighborhoods,craftsmenship,mostlyitarevariousitemsofglass.Thisartifacthasattractedtheattentionofresearchers,the result of which was published a number of articles.Among them are works by L.L. Galkina, N.N. Bosyatsky, J.L. Shapova and etc. This article analyzes research glasswork Selitrennoe city-site in 1965–1969 years and 2016 year on the basis of the retrospective method.

Key words: Selitrennoe city-site, Saray al-Mahrous city, Astrakhan region, Kharabali district, retrospective method, glasswork, L.L. Galkin, beads.

Fig. 2. Box-plots showing the L/W ratio distribution of barley seeds from the Hamanaka 2 Okhotsk culture layers (this study) and of selected records from other regions (after Leipe et al., in review). The boxes delineate the 25–75% quartiles (regular font) with the median (italic font) shown as an inset horizontal line. Dotted horizontal lines indicate arithmetic means of Satsumon barley populations. Sample size (if know) and site numbers used in Fig. 1 are provided. Ages are given in calendar years

into 22 categories. The assemblage also contains around 27 unidentifiable seed fragments and 67 unidentified seeds(seeTable1forasummary).Six-rowednakedbarley(Hordeumvulgarevar.nudum)remains(n =318)are the only domesticated plant contained in the Hamanaka 2 assemblages. We measured 87 well-preserved barley caryopses for length (L), width (W), and thickness (T) dimensions, with mean and median values of 4.13, 2.98, and 2.32 mm and 4.10, 3.00, and 2.30 mm, respectively. Given these measurements, biometric parameters like L/W (mean = 1.39, median = 1.39) or L/T (mean = 1.79, median = 1.77) ratios were inferred (Fig. 2) in order to correlate the morphology of different seed populations. {Lynch, #2343}

In Total, we have directly dated 13 barley remains from five archaeological layers (IIIa–e). The results of the AMS radiocarbon dating suggest the presence of barley at the Hamanaka 2 site during a time period of

450 years (440–890 cal yr AD, 68% confidence interval). This time period roughly corresponds to the Okhotsk culture settlement phase in northern Hokkaido as indicated by previous archaeological studies. Given the age of the oldest barley seed (F2014-037-003, 440–600 cal yr AD, 68% confidence interval), the Hamanaka 2 layer IIIe, together with the single dated grain (428–573 cal yr AD, 95% confidence interval; Yamada, 1995) from the Oumu site (no. 29 in Fig. 1c) represents, to our knowledge, the earliest well-documented record of domesticated barley in the Hokkaido Region. Our results imply that barley was significant and had a long-term role in diet during the peak of the Okhotsk culture in the region. The use of barley is also evident at other Okhotsk culture sitesinnorth-easternHokkaido(Fig.1c;Yamada,2004).Inaddition,remainsoffoxtailandbroomcornmilletare reported from several excavations (Yamada, 2004: 134). Japanese palaeobotanists have argued that these crops were used for ritual purposes (e.g. Yamada, 1996: 60); however, this is hard to defend seeing that they appear in so many domestic contexts across such a large time period.

Table 1. Sample-specific total counts of selected macrobotanical remains and floated litres from the Okhotsk culture layer units of Hamanaka 2. Unless otherwise stated, the shown plant taxa represent seed remains

One reason why some scholars have been resistant to accepting that barley and other cereals were dietary supplements may be that the Okhotsk are generally regarded as a specialised hunter-gatherer culture with a subsistence strongly focusing on maritimefoodresources.Thistraditionalviewofacoastalforagingsocietyhas been bolstered by recent isotope studies of Okhotsk culture people bone remains (e.g. Naito et al., 2010; Tsutaya et al., 2014), which revealed a high proportion (ca. 90%) of absorbed protein derived from marine resources. However,ourfindingstogetherwithresultsofpreviousstudiesillustratethattheOkhotskreliedonawiderangeof natural and domesticated foods. Besides the suggested strong focus on exploiting marine resources, the Okhotsk peopleappeartohaveemployedabroadspectrumofwildterrestrialplantfruitsandroottubers(thisstudy,Table 1; Hudson, 2004: 297), hunted a variety of terrestrial mammals (Befu and Chard, 1964: 3), and also maintained domesticated dogs (Amano, 2003: 116) and pigs (Hudson, 2004: 296) as part of their food economy. Given the combination of foraging, animal husbandry and the use of barley and other cereals over a wide spatio-temporal array, crop cultivation as a supplementary portion of Okhotsk subsistence seems more plausible. This case study further augments existing examples of (“complex”) hunter-gatherers, occupying the “middle ground” which separates hunting–fishing–foraging societies exclusively depending on wild food resources and agriculturalists with a major focus on managing and producing domesticated plants and animals (e.g. Harris, 1989; Pringle, 1998; Smith 2001). The Okhotsk culture may thus be confidently placed somewhere between the traditionally accepted boundaries between foraging and agriculture.

RegardingtheprehistoricspreadofdomesticatedbarleythroughoutEurasia,theassemblagesfromOkhotsk andSatsumonsitesinHokkaido,sofar,representthenorth-easternedgeofthisdispersal.Themoststraightforward inferencewouldbethatthebarleyusedbytheOkhotskwasderivedfromSatsumongroupsspreadingnorthwards into the central and south-western part of Hokkaido. In contrast, based on seed morphological data (L/W ratios), Japanese scholars hypothesised in previous studies that Okhotsk barley originated from neighbouring regions on the Asian mainland. (e.g. Yamada, 1996; Yamada, 2004; Yamada, Tsubakisaka, 1995). Here, we review their approach by supplementing the available seed morphological datasets, with eleven (partly unpublished) assemblages from the RFE (Fig. 1a and b), three records from northern Tohoku (Fig. 1c), and the measurements oftheHamanaka2sitebarley.TheOkhotsk(naked)barley,whichappearstobethemostcompactofallgathered records (Fig. 2), in terms of shape is more similar to its counterparts found in both earlier and later (ca. 850 cal yr BC 1000 cal yr AD) sites located along coastal regions across the Sea of Japan (i.e. southern Primorye, Fig. 1c) and in the Amur River basin (Fig. 1a), as opposed to grains recovered from contemporaneous Satsumon culture sites situated in central and southern Hokkaido (Fig. 1c). Both the Satsumon and Heian grains, which are morphologically similar to each other (Fig. 2), appear generally longer and narrower than those used by the Okhotsk culture. This confirms earlier claims of Japanese scholars that the later grain populations represent hulled barley (Yamada, 2004: 140) and corroborates the hypothesis that the naked Okhotsk barley originated in the continental RFE Region. This also means that the barley used by the Okhotsk culture was either derived by exchange with continental populations (e.g. Mohe culture, Bohai State) from across the Sea of Japan or was broughtalongandcultivatedbytheOkhotskculturefromtheirregionoforigin(i.e.thelowerAmurRiverbasin). Unfortunately, no palaeobotanical studies have been conducted in the lower Amur River basin or on Sakhalin Island, which would have allowed us to trace back potential pathways of a southward barley introduction to Hokkaido. However, the results of the morphological analysis suggest that naked and hulled barley spread eastward through Asia and were introduced into the Japanese archipelago via different routes. While the area where hulled barley is recovered parallels the distribution of the Yayoi culture (south-western and central Japan) and the Satsumon culture (south-western and central Hokkaido), naked barley possibly propagated from PrimoryeandadjacentregionsduringtheOkhotskculturespread,intoSakhalinIslandandnorthern/north-eastern Hokkaido. After the two barley phenotypes were independently introduced to Hokkaido, the boundary between both barley domains (Fig. 1a) possibly existed for about 400 years across the island region until the beginning of the assimilation/replacement of Okhotsk populations by Satsumon culture groups (ca. 1000 cal yr AD; Hudson, 2004: 303).

Further evidence for a close relationship between the Okhotsk culture and Iron Age/medieval populations from the East Asian continent comes from analogies in subsistence economy as described by Sergusheva and

Vostretsov (2009: 213–215). Like the Okhotsk, the Yankovskaia culture (ca. 850–350 cal yr BC; Sergusheva, Vostretsov, 2009: 213), which inhabited the coastal regions of today’s northern Korea and southern Primorye, based its subsistence mainly on a wide range of marine resources. Remains of millets (broomcorn and foxtail

millet) and naked barley found at the majority of sites suggest that these domesticates also played a role in diet there. Primorye Region, in particular, saw a subsequent two-step advance in agricultural practices by the introduction of additional crops (e.g. wheat and hemp) during the Krounovskaia/Tuanjie culture (ca. 500 BC 200/300 cal yr AD; Sergusheva, Vostretsov, 2009: 214) and cultigens including hulled barley, soy beans, and buckwheat along with the establishment of early states (e.g. Bohai State) after the middle of the 8th century AD. Despite this progress in agriculture, hunting, fishing, and gathering has continuously been an additional part of the diet. In addition, pig and dog breeding is evidenced during the Yankovskaia and the Krounovskaia/ Tuanjie cultures (Okladnikov and Brodyansky, 1984: 108; Yamaura, 1982: 162). These subsistence traits place the above mentioned cultures of coastal RFE and northern Korea also in Smith’s middle ground (Smith, 2001), thussomewherebetweenforagingandagriculture.ArchaeobotanicaldataalsoshowthatduringtheYankovskaia culture millet and barley cultivation was not the main part of the food economy, and was probably not practiced at every archaeological site (Sergusheva, Vostretsov, 2009: 213–214). Although crop cultivation seems to have been intensified by the Krounovskaia/Tuanjie culture, there is evidence that these groups, likely due to climatic cooling at the end of the 3rd century AD, partly gave up agricultural practices and re-intensified the exploitation of wild resources (Yanushevich et al., 1990: 22–23). This, on the one hand, emphasises that the transformation towards agriculture is not necessarily a unidirectional progression, as it was once regarded, but is a reversible process. On the other hand, it suggests that crops probably had a long-term utility as complementary foods. This might apply to Okhotsk groups, which retained their once-adopted (low-level) agricultural food production as they migrated and adapted to the maritime landscapes of the Sea of Okhotsk.

REFERENCES

Amano, T. 2003. What is the Okhotsk culture? Epi-Jomon and Okhotsk Culture. Editors-in chief T. Nomura, H. Utagawa. Sapporo: 110–33 (in Japanese).

Befu, H., Chard, C.S. 1964.APrehistoric Maritime Culture of the Okhotsk Sea. American Antiquity. N 30(1): 1–18. Crawford, G.W. 2011.Advances in Understanding EarlyAgriculture in Japan. Current Anthropology. N 52(S4): S331–S45. D'Andrea,A.C. 1995.Archaeobotanical evidence for Zoku-Jomon subsistence at the Mochiyazawa site, Hokkaido, Japan.

Journal of Archaeological Science. N 22(5): 583–95.

Geospatial InformationAuthority of Japan. 2012. Topographic map Funadomari 1:25,000.

Habu, J. 2014. Early sedentism in EastAsia: From Late Palaeolithic to early agricultural societies in insular EastAsia. The Cambridge World Prehistory 3 Volume Set. Editors-in-chief C. Renfrew, P. Bahn. Cambridge: 724–41.

Harris, D. 1989. An evolutionary continuum of people–plant interaction. Foraging and Farming: The Evolution of Plant Exploitation. Editors-in-chief D. Harris, G. Hillman. London: 11–26.

Hudson, M.J. 2004. The perverse realities of change: world system incorporation and the Okhotsk culture of Hokkaido.

Journal of Anthropological Archaeology. N 23(3): 290–308.

Hudson, M.J. 2007. Japanese beginnings. A Companion to Japanese History. Editor-in-chief W.M. Tsutsui. Malden: 13–29.

Jarvis,A., Reuter, H.I., Nelson,A., Guevara, E. 2008. Hole-filled Seamless SRTM Data V4. International Centre for Tropical Agriculture (CIAT).

Kim, M. 2013. Wheat in ancient Korea: a size comparison of carbonized kernels. Journal of Archaeological Science. N 40(1): 517–25.

Kuzmin,Y.V., Rakov, V.A. 2011. Environment and prehistoric humans in the Russian Far East and neighbouring EastAsia: Main patterns of interaction. Quaternary International. N 237(1–2): 103–8.

Leipe, C., Sergusheva, E.A., Müller, S., Spengler III, R.N., Goslar, T, Kato, H., Wagner, M., Weber,A.W., Tarasov, P.E. In review. Barley (Hordeum vulgare) in the Okhotsk culture (5th 10th century AD) of northern Japan and the role of cultivated plants in hunter-gatherer economies. PLOS ONE.

Lynch, S.C., Kato H., Weber,A.W. In press. Obsidian resource use from the Jomon to Okhotsk period on Rebun Island:An analysis of archaeological obsidian. Journal ofArchaeological Science: Reports.

Müller, S., Schmidt, M., Kossler, A., Leipe, C., Irino, T., Yamamoto, M., Yonenobu, H., Goslar, T., Kato, H., Wagner, M., Weber, A.W., Tarasov, P.E. 2016. Palaeobotanical records from Rebun Island and their potential for improving the chronological control and understanding human–environment interactions in the Hokkaido Region, Japan.The Holocene. N 26(10): 1646–60.

Naito, Y.I., Chikaraishi, Y., Ohkouchi, N., Mukai, H., Shibata, Y., Honch, N.V., Dodo, Y., Ishida, H., Amano, T., Ono, H., Yoneda, M. 2010. Dietary reconstruction of the Okhotsk culture of Hokkaido, Japan, based on nitrogen isotopic composition of amino acids: implication for correction of 14C marine reservoir effects on human bones. Radiocarbon. N 52: 671–81.