Никола. Античная литература. Практикум

ным, сиюминутное с вечным. В наш век люди, кажется, как никогда, склонны путать знания – с мудростью, простую информированность – со знанием и проблемы жизни решать по-инженерному. И рождается новый вид провинциализма, заслуживающий, пожалуй, другого названия. Провинциализм не местоположения, а времени, для которого история – лишь смена орудий, отслуживших свое и выброшенных на свалку, для которого мир является безраздельной собственностью живущих, собственностью, где мертвые не имеют доли. Угроза такого провинциализма в том, что все мы, все народы на земле, рискуем вместе стать провинциалами, а тем, кто не хочет быть провинциалами, остается только быть отшельниками. Если бы этот провинциализм делал людей более терпимыми, великодушными, в нем еще что-то, может, и было бы. Но, похоже, он делает нас равнодушными в тех вопросах, в которых нам следовало бы держаться четких принципов или стандартов, и, наоборот, усиливает нашу нетерпимость в вопросах, которые можно спокойно предоставить решать местному или личному вкусу. Пусть у нас будет сколько угодно разновидностей религии при одном условии: все мы посылаем наших детей учиться в одни и те же школы. Но меня здесь интересует только противоядие провинциализму в литературе. Мы должны напоминать себе, что Европа – это целое (и, несмотря на прогрессирующие разрушения и уродство, по-прежнему зародыш любой будущей более полной мировой гармонии). И точно так же европейская литература – целое, отдельные члены которого не могут расцвести, если по всему телу не циркулирует один и тот же поток крови. Кровеносный поток европейской литературы – латынь и греческий, существующий как единая кровеносная система, ибо свое греческое происхождение мы осознаем через Рим. Какая же в наших разноязыких литературах еще другая общая мера мастерства, как не классическая? Какое еще взаимное понимание мы можем надеяться сохранить, как не наше общее наследие мысли и чувства в этих двух языках, в понимании которых ни один европейский народ не имеет преимущества перед другими? Ни один современный язык не может претендовать на всеобщность латыни, даже если на нем заговорят больше миллионов человек, чем когда-либо говорили на латыни, и даже если он станет универсальным средством общения между народами разных языков и культур. Ни

221

один современный язык не может надеяться создать классика в том смысле, в каком я назвал классиком Вергилия. Наш классик, общеевропейский классик – это Вергилий.

В европейских литературах есть много такого, чем можно похвалиться и чему латынь не в состоянии ничего противопоставить. Но каждая литература велика по-своему, не изолированно, а благодаря своему месту в более широкой системе, установленной Римом. Я говорил об ответственности, точнее сказать, жертвенности нового исторического прозрения, состоявшего в преданности Энея Риму, будущему, выходящему далеко за пределы его жизненного существования. Его-то уделом стала лишь узкая береговая полоса да брак по политическому расчету, когда молодость уже прошла и только тень ее плывет среди теней но ту сторону Кум. Так через судьбу Энея мы постигаем, я сказал, судьбу Древнего Рима. И нам, возможно, открывается значение римской литературы: на первый взгляд это литература ограниченного масштаба, с бедным списком великих имен, – и вместе с тем она универсальна, как никакая другая. Литература, бессознательно пожертвовавшая, в согласии с ее судьбой в Европе, своим возможным богатством и разнообразием для того, чтобы дать нам классика. Достаточно, что классический образец был установлен раз навсегда, не надо новой жертвы. Но поддерживать образец мы обязаны, ибо он – залог нашей свободы, защиты ее от хаоса. Мы можем напоминать себе об этой обязанности ежегодным почтением памяти великого призрака, направлявшего паломничество Данте. Тот, кому выпало вести Данте к божественному видению, которым сам он никогда не смог бы насладиться, вел также и Европу к христианской культуре, которой ему не дано было узнать, и, прощаясь, он сказал свои последние слова на новом итальянском наречии:

il temporal foco e l’eterno

veduto hai, figlio, e sei venuto in parte dov’ io per me piu oltre non discerno1.

Вопросы литературы. 1988. № 8. С. 191–199

1Строки из божественной комедии Данте:

Ивременный огонь и вечный

Ты видел, сын, и ты достиг земли, Где смутен взгляд мой, прежде безупречный.

«Чистилище». Песнь XXVII. Пер. М. Лозинского.

222

ПРОВЕРЬ СЕБЯ!

Опираясь на материал лекции и практического занятия, охарактеризуйте следующий круг понятий и проблем;

•• синтез истории и мифа;

•• метемпсихоз;

•• провиденциальная целесообразность;

•• «человек судьбы»;

•• Эней – Одиссей.

223

ЗАНЯТИЕ 8. Римская *лирика и ее жанры

Вступительный комментарий

Вслед за опытом эпической и драматической поэзии в римской литературе начинает складываться лирическая поэзия. В своем развитии она в значительной мере будет опираться на греческую традицию, ранних греческих поэтов (Сапфо, Алкея, Анакреонта) и поэтов *александрийского периода (Каллимаха, Феокрита). Римский поэт I в. до н.э. Гораций в своем знаменитом «Памятнике» скажет о себе с гордостью как о первом поэте, который «эолийскую песню переложил на италийский лад», разумея под «эолийской песнью» лирику греческих поэтов.

Развитие римской лирики, формирование ее основных жанров приходится на период I в. до н.э. На раннем этапе преимущественное развитие получит любовная *элегия (Катулл, Тибулл, Проперций), позднее, к концу века, она найдет оригинальное продолжение в поэзии Овидия.

Увлечение любовной поэзией в значительной мере будет привито «неотериками», так называемыми «новыми поэтами», выдвинувшими в эпоху гражданского противостояния идеи ухода в мир частной жизни и отражение в поэзии преимущественно

душевных переживаний.

Самый талантливый из группы неотериков Гай Валерий Катулл (87–54 гг. до н.э.) – автор *эпиллиев, посланий и любовных элегий. Но прежде всего любовные элегии, посвященные возлюбленной, воспетой поэтом под именем Лесбии, прославили имя Катулла. Для формирующегося жанра любовной элегии характерно не только непосредственное, искреннее отражение любовного переживания, но и известная «сюжетность», повествование о перипетиях любовной истории. Именно наличие «сюжетных деталей» позволяет восстановить картину отношений Катулла и Лесбии и способствует объединению группы

224

стихотворений, адресованных Лесбии, в цикл. Из них мы узнаем о встречах поэта с возлюбленной, содержании их бесед, совместно пережитых событиях, причинах размолвок и окончательного расставания и т.д.

Публий Овидий Назон (43 г. до н.э. – 18 г. н.э.) сознает себя продолжателем традиции римской любовной элегии. «Первым был Галл, вторым Тибулл, третьим – я», – замечает Овидий в «Скорбных элегиях» (IV, 10, 53–54). Вслед за своими предшественниками Овидий также создает свою лирическую героиню, присвоив ей псевдоним Коринны, сохраняет принцип «сюжетности» элегии, объединяет свои стихотворения в цикл. Однако заметно меняется тональность его лирики: трогательная искренность и глубокая страсть сменяются у Овидия шутливой игривостью, мотивами любовной забавы, откровенным пародированием традиционных ситуаций. Достаточно, к примеру, сравнить элегию Катулла «На смерть воробушка Лесбии» и элегию Овидия «На смерть попугая Коринны». Искренность интонаций и глубина чувств возвращаются в поэзию Овидия лишь в период ссылки («Скорбные элегии»), однако любовные излияния исчезают в них и сменяются грустными размышлениями над превратностями жизни и тоской по утраченной родине. Позднее именно печальное раздумье «Тристий» Овидия закрепилось за традиционным обликом жанра элегии.

Творчество Квинта Горация Флакка (65–8 гг. до н.э.) целиком связано с малыми лирическими жанрами. Они разнообразны: сатиры, *оды, *эподы, послания. Сатиры интересны тем, что являются римским изобретением. Создателем жанра называют Гая Луциллия (ок. 168–103 гг. до н.э.). Гораций находил сатиры Луциллия несколько грубыми, но ценил его критическую смелость, «едкую соль его шуток». Свои сатиры Гораций сделал более легкими, изящными, придав им стиль непринужденной, остроумной беседы на этические темы. В то же время сатиры Горация лишены обличительного пафоса, приближены к диатрибе*, носят скорее характер дружеских назиданий. Показательно, что поэт затрагивает недостатки людей, проявляющиеся в сфере частной жизни, и не касается жизни политической. Привлекательны частое обращение поэта к личному опыту, ироническая полемика со своими литературными противниками и т.д. Сатиры дают много материала о личности Горация: его привычках, вкусах, желаниях, литературных

225

пристрастиях. Внесенный Горацием в сатиру философский элемент значительно расширил границы жанра.

Впоследствии Децим Юний Ювенал (60 г. – ок. 140 г. н.э.), сохранив философско-морализирующий характер сатиры, в значительной мере вернул ей критический пафос, затронув при этом значительные социальные явления.

Оды Горация признаются вершиной его лирического наследия. Здесь он опирается на опыт древнегреческих лириков:

Архилоха, Алкея, Сапфо, Анакреонта, Пиндара. В то же время греческие традиции обогащены и развиты. Заметно стремление поэта к высокому стилю, широте проблематики (темы социальные, религиозные, нравоучительные). В одах наиболее полно изложен излюбленный поэтом идеал «золотой середины». Особо выделяют так называемые «римские оды» (шесть од, открывающих третий сборник од), имеющие гражданскую, патриотическую направленность. «Римские оды» связаны с темами духовного возрождения Рима после периода гражданских войн, с одобрением утверждающегося режима Августа.

Оды, написанные алкеевой и сапфической строфой, нередко развивают эротические и вакхические мотивы.

Выделяется группа од, посвященная размышлениям на темы творчества. Наиболее значимая из них «Ода к Мельпомене», позднее получившая известность под названием «Памятник». В России текст «Памятника» переводили Ломоносов, Державин, Брюсов и другие.

Послания – образцы позднего творчества Горация. Они обращены уже не к воображаемому, а к конкретному адресату: Августу, Меценату, Тибуллу и другим. Из посланий Горация наиболее важна группа из трех посланий, посвященных друзьямстихотворцам Пизонам. Позднее эти послания стали называться «Наукой поэзии». Многие положения названных посланий заставляют вспомнить «Поэтику» Аристотеля. Горация сближает с Аристотелем требование высокой содержательности поэзии, предпочтительное внимание, отведенное драме, значение, придаваемое фабуле, установка на единство и целостность произведения и т.д. Показательно и то, как настойчиво советует Гораций учиться у греческих авторов, хотя и предупреждает о разумной мере в подражании. В то же время в упомянутых посланиях Горация немало новых, самостоятельных раздумий:

226

о личности поэта, значении для него философского образования, о необходимости тщательной отделки формы, уподоблении поэта скульптору, об ориентации на читателя с развитым вкусом, значимости мнения независимого критика и т.д. Требование ясности, краткости стиля, соразмерности композиционных частей произведения, соответствие речи персонажа его происхождению и возрасту – эти и другие идеи являются основополагающими в «Науке поэзии» Горация. Позднее многие из них легли в основу эстетики классицизма.

В творчестве Публия Вергилия Марона (70–19 гг. до н.э.) малый лирический жанр представлен «Буколиками»*, пастушескими стихотворениями. В них чувствуется влияние александрийского поэта Феокрита: чаще всего сохраняется диалоговая структура текста, происходит состязание пастухов в пении или их беседа, присутствует тема любви, образ легендарного героя пастушеского фольклора Дафниса и т.д. Однако пастухи Вергилия более условные, литературные персонажи, представляющие нередко современников поэта. В «Буколики» Вергилия врывается драматизм социальной жизни Рима и т.д.

Объем практического занятия не позволит коснуться всех римских лириков и многих важных для них текстов. Как видно из вышеприведенного текста, основное внимание уделено Катуллу, Горацию, Овидию и Вергилию. Однако избранный жанровый аспект, как мы надеемся, позволит ощутить развитие литературных форм и их преемственность, позволит яснее осознать связи греческой и римской литературы.

ПРИМЕРНЫЙ ПЛАН ЗАНЯТИЯ

I.Связь формирующейся римской лирики с традициями греческой поэзии.

II. От подражания к самобытным художественным завоеваниям.

III. Катулл и поэты-неотерики. Любовная элегия Катулла. IV. Жанровое многообразие творчества Горация. Сатиры,

оды, послания Горация.

V.Сатиры Ювенала.

VI. «Буколики» Вергилия.

VII. Римские поэты в русской поэтической традиции.

227

ЛИТЕРАТУРА

Обязательная

1.Борухович В. Г. Квинт Гораций Флакк. Саратов, 1993.

2.Шталь И. В. Поэзия Гая Валерия Катулла. М., 1977.

3.Ярхо В. Н., Полонская К. П. Античная лирика. М., 1977.

4.Гаспаров М. Л. Об античной поэзии. СПб., 2000.

Дополнительная

1.Взаимосвязь и взаимовлияние жанров в развитии античной литературы. М., 1989.

2.Мальчукова Т. Г. В свете традиций. О сравнительно-типоло- гическом изучении лирических жанров. Петрозаводск, 1986.

3.Пронин В. Катулл. М., 2003.

МАТЕРИАЛЫ К ЗАНЯТИЮ

Задание 1.

Катулл. Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!

Переведите с помощью словаря наиболее известные тексты Катулла. Сравните свой подстрочный перевод с предлагаемыми переводами С. Шервинского и Ф. Петровского.

Vivamus, mea Lesbia, atque amemus, rumores-que senum severiorum omnes unius aestimemus assis1. Sóles occidere et redire possunt, nobis-cum semel occidit brevis lux, nox est perpetua una dormienda. Da mi basia mille, deinde centum,

dein mille altera, dein secunda centum, deinde usque altera mille, deinde centum. Dein, cum milia multa facerimus, conturbabimus ilia, ne sciamus,

aut ne quis malus invidere possit cum tantum sciat esse basiorum.

1unius aestimemus assis (букв. «давай оценим в один асc») – асc, первоначально фунт меди, к 1 в. подвергся значительной девальвации и стал обозначением «ломаного гроша», ничего не стоящей медной монетки.

228

Будем, Лесбия, жить, любя друг друга! Пусть ворчат старики, – что нам их ропот? За него не дадим монетки медной!

Пусть восходят и вновь заходят звезды, – Помни: только лишь день погаснет краткий, Бесконечную ночь нам спать придется.

Дай же тысячу сто мне поцелуев, Снова тысячу дай и снова сотню, И до тысячи вновь и снова до ста,

А когда мы дойдем до многих тысяч, Перепутаем счет, что мы не знали, Чтобы сглазить не мог нас злой завистник, Зная, сколько с тобой мы целовались.

Пер. С. Шервинского

Odi et amo. Quare id faciam, fortasse requiris Nescio, sed fieri sentio et excrucior.

И ненавижу ее и люблю. «Почему же?» – ты спросишь. Сам я не знаю, но так чувствую я – и томлюсь.

Пер. Ф. Петровского

Задание 2.

Катулл. На смерть воробушка Лесбии; Овидий. На смерть попугая Коринны;

М. Гаспаров. Три подступа к поэзии Овидия (фрагмент)

Прочитайте предлагаемые тексты. Ответьте на вопросы

ивыполните предлагаемые задания.

1)Сравните элегии Катулла и Овидия на одну и ту же тему.

2)Что отличает поэтическую манеру Овидия и как эти особенности проявились в других стихотворениях его «Любовных элегий» («Amores»)?

3)Проясните для себя ряд мифологических образов в вышеприведенной элегии: Филомела, Пилад, Терсит, «неистовый Нот», Парка, Феникс, «пышная птица Юноны».

4)Ознакомьтесь с суждениями М. Гаспарова о приведенных выше стихотворениях. Совпадают ли они с вашими собственными впечатлениями?

229

КАТУЛЛ. НА СМЕРТЬ ВОРОБУШКА ЛЕСБИИ

Плачь, Венера, и вы, Утехи, плачьте! Плачьте все, кто имеет в сердце нежность! Бедный птенчик погиб моей подружки. Милых глаз ее был он ей дороже.

Слаще меда он был и знал хозяйку, Как родимую мать дочурка знает. Он с колен не слетал хозяйки милой. Для нее лишь одной чирикал сладко. То сюда, то туда порхал, играя.

А теперь он идет тропой туманной В край ужасный, откуда нет возврата. Будь же проклята ты, обитель ночи, Орк, прекрасное все губящий жадно! Ты воробушка чудного похитил!

О, злодейство! Увы! Несчастный птенчик! Ты виной, что от слез, соленых, горьких, Покраснели и вспухли милой глазки.

Пер. А. Пиотровского

ОВИДИЙ. НА СМЕРТЬ ПОПУГАЯ КОРИННЫ

Днесь попугай-говорун, с Востока, из Индии родом, Умер... идите толпой, птицы, его хоронить.

В грудь, благочестья полны, пернатые, крыльями бейте, Щечки царапайте в кровь твердым кривым коготком! Перья взъерошьте свои; как волосы, в горе их рвите; Сами пойте взамен траурной длинной трубы.

Что, Филомела, пенять на злодейство фракийца-тирана? Много уж лет утекло, жалобе смолкнуть пора.

Лучше горюй и стенай о кончине столь редкостной птицы! Пусть глубоко ты скорбишь, – это давнишняя скорбь.

Все вы, которым дано по струям воздушным носиться, Плачьте! – и первая ты, горлинка: друг он тебе.

Рядом вы прожили жизнь, в неизменном взаимном согласье, Ваша осталась по гроб долгая верность крепка.

Чем молодой был фокидец Пилад для аргосца Ореста, Тем же была, попугай, горлинка в жизни твоей.

Что твоя верность, увы? Что редкая перьев окраска, Голос, который умел всяческий звук перенять?

230