History_of_Journalizm_4_year_2nd_semestr

Такую сочетанную систему, деловое взаимодействие администрации правительственной и администрации местных самоуправлений, Д. Шипов называл ГОСУДАРС- ТВЕННО-ЗЕМСКИМ строем.

Но особое соотношение сложится в нынешний переходный и может быть не столь краткий период. Пока общественные силы будут медленно нарастать снизу, набираться государственного опыта, растить свои кадры — существующая бюрократия, привыкшая к бесконтрольному всевластию, будет упираться и всячески не уступать своих прав. Однако неизбежно резкое сужение их от возникновения хозяйственной самостоятельности в стране. Кроме того, в нынешних свежеизбранных, переходных советах уже показывают себя конструктивные силы, которые помогут этому расширению общественной самостоятельности.

ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ О ЦЕНТРАЛЬНЫХ ВЛАСТЯХ

Сегодня президентская власть — никак не лишняя при обширности нашей страны и обилии ее проблем. Но и все права Главы Государства, и все возможные конфликтные ситуации должны быть строго предусмотрены законом, а тем более — порядок выбора президента. Подлинный авторитет он будет иметь только после всенародного избрания (на 5 лет? 7 лет?). Однако для этого избрания не следует растрачивать народные силы жгучей и пристрастной избирательной кампанией в несколько недель или даже месяцев, когда главная цель — опорочить конкурента. Достаточно, если Всеземское Собрание выдвигает и тщательно обсуждает несколько кандидатур из числа урожденных граждан государства и постоянно живших в нем последние 7-10 лет. В результате обсуждений Всеземское Собрание дает по поводу всех кандидатов единожды и в равных объемах публичное обоснование и сводку выдвинутых возражений. Затем всенародное голосование (в один-два тура, по способу абсолютного большинства) могло бы производиться без напряженной изнурительной избирательной кампании. (Очевидно разумно, по американскому образцу, предус-

мотреть и должность вице-президента: его кандидатуру называет для себя кандидат в президенты, и они выбираются вместе.)

Если в течение срока избрания Всеземское Собрание тремя четвертями в каждой палате признАет, что президент исполняет свои обязанности неудовлетворительно, оно должно опубликовать доказательные соображения о том — и они выносятся на народное голосование, как и возможные новые кандидаты. Напротив, если по истечении срока президентства Всеземское Собрание двутретным большинством в каждой палате продолжает поддерживать этого президента — нет видимых причин не оставить его на следующий срок без нового народного голосования. Если президент умрет во второй половине своего срока, — вице-президент заступает его пост до конца срока; если в первой половине — всенародные выборы проводятся заново.

Президент назначает совет министров по своему усмотрению, предпочтительней — из специалистов, принятых на основании конкурса и в качестве государственных служащих; не желательно — из членов законодательных палат. Министры отчитываются как перед президентом, так и перед обеими палатами, но ими не могут быть сменены. (Можно не упустить из предсмертной программы П. А. Столыпина: двух-трехлетняя Академия для занятия высших государственных должностей из наиболее способных, отлично окончивших институты, с открытыми мотивированными общественными или персональными рекомендациями; в Академии — факультеты по профилю министерств. Среди министерств Столыпин выделял министерство местных самоуправлений — в помощь им.)

По определению нашего правоведа В. В. Леонтовича: правительство отличается от администрации (бюрократии) тем, что решает НОВЫЕ задачи, а администрация

— старые, установившиеся. Соответственно — и требуемый высокий ранг квалификации и [в оригинале: КВАЛИФИКАЦИИИ] министров; если же правительство само отдастся бюрократизации, то оно потеряет

способность вести страну.

Но и вся работа в административной системе должна никак не быть ни наградой, ни привилегией, не приносить никаких личных преимуществ. «Плодотворно только то правительство, которое видит в себе не что иное, как обязанность»,- писал М. Н. Катков. А после всего, пережитого нами, всякая ВЛАСТЬ как понятие — уже в неизбывном долгу перед народом. Чтобы теперь исправлять и нагонять все разваленное — правительственные учреждения должны отдавать все силы, возможно иметь удлиненный рабочий день.

Мы — почти ни в чем не можем копировать Швейцарию: и по размеру ее, и оттого что она создалась как союз независимых кантонов. Но несомненно можем перенять у нее: при определенном числе тысяч подписей — вносится законопроект, который палаты обязаны рассмотреть; при другом, большем числе (у нас — миллионов) — становится обязательным плебисцит по выдвигаемому вопросу. Эта законодательная инициатива масс добавляет гибкости в государственную жизнь.

Кроме таких плебисцитов и редких выборов президента — никакие более всенародные голосования не стали бы нужными.

СОВЕЩАТЕЛЬНАЯ СТРУКТУРА

Добавляю эту главу никак не к сегодняшнему моменту,- но, мне кажется, весьма важную для нашего отдаленного государственного будущего.

Вспоминая свой богатый думский опыт, В. Маклаков выделял: самые прочные успехи демократии достигаются не перевесом большинства над меньшинством, а — соглашением между ними. Для страны с политической неопытностью он даже предлагал создавать ТРЕТЬЮ палату парламента «из опытного и культурного меньшинства»: создание такой преграды будет мешать свободному разливу демократии, но для нее самой менее опасно, чем неограниченная власть большинства.

Делая и еще шаг в этой мысли: очевидно, надо искать форму государственных

решений более высокую, чем простое механическое голосование. Все отдавать на голосование по большинству — значит устанавливать его диктатуру над меньшинством и над ОСОБЫМИ МНЕНИЯМИ, которые как раз наиболее ценны для поиска путей развития.

Высокий уровень деятельности всех государственных властей недостижим без установления над ними этического контроля. Его могла бы осуществлять верховная моральная инстанция с совещательным голосом — такая структура, в которой голосование почти вообще не производится, но все мнения и контрмнения солидно аргументируются, и это — наиболее авторитетные голоса, какие могут прозвучать в государственной работе.

В нашей истории для того есть прочное подобие: Земский Собор в Московской Руси. Как писал Д. Шипов: когда у нас собирались Земские Соборы, то не происходило борьбы между Государем и Соборами, и неизвестны случаи, когда бы Государь поступил в противность соборному мнению: разойдясь с Собором, он только ослабил бы свой авторитет. Соборность — это система доверия; она предполагает, что нравственное единство — возможно и достижимо.

Такому плану идеально могла бы соответствовать Дума (Соборная Дума? Государственная Дума?), собранная как бы от народной совести — из авторитетных людей, проявивших и высокую нравственность, и мудрость, и обильный жизненный опыт. Но — никак не видно несомненного метода отбора таких людей.

Известным заменителем могла бы быть Дума, составленная от социальных слоев и профессий, можно сказать — от СОСЛОВИЙ.

(По Далю, первое значение этого слова: люди общего им занятия, одних прав; второе: состояние, разряд, каста.)

Это два самых естественных принципа взаимодействия и сотрудничества людей: по общей территории, на которой они живут; и по роду их занятий, направлению их деятельности. Мы — каждый имеем свою работу, специальность, и тем получаем по-

лезное место в структуре общества. Обезличенное полное равенство людских выражений — есть энтропия, направление к смерти. Общество живо именно своею дифференциацией. Несут на себе государство

—те люди, которые думают, работают и создают все, чем живет страна. Чем лучше нация организована в социальных группах, тем явственней проступают ее творческие силы (Л. Тихомиров).

Врассвобожденном нашем обществе с годами несомненно разработаются и сплотятся жизнедеятельные сословия — сословия не в кастовом смысле, а — по профессиям и отраслям приложения труда. Слишком долго у нас всяким делом ведали и руководили те, кто ничего в нем не понимают. Наконец каждое дело должны вести знающие. А совета по каждому делу никто не даст лучше, чем представители данной специальности. (Сословия, основанные на духовном и деловом сотворчестве людей одной профессии, никак не следует путать с ПРОФСОЮЗАМИ.

Всословии — ты естественный член уже по одному роду своей работы. Профсоюз

—это организация для борьбы за зарплату и материальные выгоды, куда не каждый вступает и не каждого принимают.)

Вдополнение к земскому, территориальному представительству могло бы нарасти и действовать представительство сословное. (И часть энергии, непроизводительно растрачиваемой в партиях, направится в конструктивную сословную деятельность.)

Процедуру выборов (или назначения) своих депутатов в Соборную Думу каждое сословие определяло бы само. Они посылают гуда (ведущие сословия — и по два) не политических депутатов и не для отстаивания своих политических интересов, а — самых опытных и достойных, кому доверяют общие суждения по роду деятельности своего сословия.

Для удобства сосредоточения работы число членов Думы не должно бы превосходить 200-250 человек. (Сословий может оказаться и больше, но может посылаться один представитель от группы родственных

некрупных сословий.)

Мнение без голосования — вовсе не новинка. Например, у горцев Кавказа долго держался порядок не общего голосования, а — «опрос мудрых».

Всякое мнение, суждение или запрос, основательно мотивированное и обращенное более чем половиной Думы к президенту, совету министров, любой из двух палат или к верховной судебной власти, — публикуется. И запрошенная инстанция либо должна принять это суждение в руководство, либо опубликовать в двухнедельный срок мотивировку, по которой запрос отвергается. (В исключительных случаях военной тайны обмен происходит не публично; но члены Думы и в этом случае вправе получить любую нужную информацию о президентской, правительственной, законодательной или судебной деятельности.)

Так же, более чем от половины Думы, может быть выдвинут кандидат в президенты.

Если же суждение Соборной Думы принято без голосов против — оно накладывает запрет на любой закон, на любое действие любого учреждения,- и тот закон, то действие должны быть изменены. Таким же путем может быть наложено вето и на любую кандидатуру в президенты.

Добавление совещательной и весьма сведущей Соборной Думы — накладывает на все виды властей умственный и нравственный отпечаток. А возможности улучшить общество одними лишь политическими средствами — невелики.

«Цель общежития — установить между людьми нравственный порядок» (М. М. Сперанский).- «Свобода и законность, чтобы быть прочными, должны опираться на внутреннее сознание народа» (А. К. Толстой).

— «Политическая крепость прочна только тогда, когда держится на силе нравственной» (В. О. Ключевский).

Право — это минимум нравственных требований к человеку, ниже которых он уже опасен для общества. «Во многих случаях то, что является правом, запрещается моралью, которая обращается к человеку

И. Шафаревич

Две дороги к одному обрыву (раздел «О прогрессе»)

О ПРОГРЕССЕ

Выявить реальное содержание столь употребительного термина, как «прогресс», очень трудно. Оно сначала ка¬жется очевидным,

но ускользает при попытке понять, что же конкретно «прогрессирует». Я, конечно, не претен¬дую на то, чтобы ответить на этот вопрос. Хочу лишь указать на одну, как мне кажется, очень важную тенден¬цию, проявляющуюся в том отрезке истории, который все соглашаются рассматривать как самое полное вопло¬щение «прогресса». Имеется в виду период возникнове¬ния в Западной Европе и распространения по всему миру современной «индустриальной», или «технологической», цивилизации. Конечно, подбор фактов и цитат, касаю¬щихся нескольких веков истории, субъективен. Чтобы сделать его немного более объективным, я постараюсь использовать наиболее известные, признанные класси¬ческими источники.

Многие из писавших о Ренессансе отмечали черты «конструктивности», «абстрактности», разрыва с традици¬ей и органичностью, характерные для этой эпохи. Якоб Буркхардт, Альфред фон Мартин и другие указывают, что в то время место «Божественного порядка» занимает взгляд на мир как на поле конструктивной деятельности индиви¬дуума, который может перестраивать общество и космос, «конструировать» их. Одна из глав книги Буркхардта о Ренессансе называется «Государство как искусственное сооружение». Государства кондотьеров он называет «искус¬ственными существами». Основной взгляд Макиавелли

— что политика — это расчет, похожий на инженерный, столь же мало ограниченный нормами морали или религии.

В этом «конструируемом» мире важнейшими стано¬вятся такие свойства, как «мастерство», «техника» или «искусство»: «искусство дипломатии», «искусство войны». Возрастает роль специалистов: инженеров,дипломатов,кондотьеров.Денежное хозяйство делает возможным «све¬сти все к числам» (бухгалтерии). Этот дух проника-

ет и в область морали. (В одной бухгалтерской книге того вре¬мени записано слева: «Дож Фаскари — мой должник за смерть отца и дяди», а когда дож был убит, справа запи¬сано: «Уплатил».) Тому же. духу соответствует новая на¬ука об измеримых, вычислимых и предсказуемых в чис¬лах явлениях. Галилей сформулировал ее цель: «...

изме¬рить все, что измеримо, и сделать измеримым все, что неизмеримо». Возникло представление, что весь мир можно постичь через вычисления. Все субъективное: краски; запахи, тепло и холод — было объявлено находящимся за рамками науки, результатом несовершенства «челове¬ческого прибора», познанием более низкого сорта. Это¬му соответствовала надежда вычислить и будущее — от¬сюда увлечение астрологией.

В XVI и XVII веках появляется новый вид литературы — утопии Мора, Кампанеллы, Бэкона и других. Это загадочное течение мысли. Казалось бы, в период, когда1 формируется новый, капиталистический дух, можно было бы ожидать фантастически гипертрофированных описа-ний присущего ему индивидуализма, свободной конку¬ренции или Же тоски по уходящему средневековому жизненному укладу. Вместо этого нечто совсем неожи¬данное: предельно стандартизованное общество, одина¬ковые дома, города, строжайшая регламентация произ-водства, личной жизни. Общество построено на научных принципах и управляется учеными.

С появлением более развитого капиталистического хозяйства перед обществом возникает новая проблема. Макс Вебер иллюстрирует ее следующим примером. По¬мещик платил жнецам по 1 марке за уборку 1 моргена, и они убирали по 2,5 моргена в день. Желая увеличить продуктивность хозяйства, он увеличил плату в полтора раза, но вместо ожидаемых им 3,75 моргена жнецы ста¬ли убирать меньше 2 моргенов на человека, получая при¬мерно те же 2,5 марки. Отгадка в том, что у жнецов су¬ществовало устойчивое представление о естественных по¬требностях и они

работали лишь для того, чтобы их удовлетворить. Такой строй мышления типичен для тра¬диционного хозяйства, и, пока он не будет сломан ка¬кими-то внешними силами, развитие капиталистического производства невозможно. Необходимо прежде изменить сознание, чтобы производство стало самоцелью, а не сред¬ством достижения других человеческих целей.

Эта новая концепция не смогла подчинить себе жизнь еще и в XVII веке. Например, в Англии тогда существо¬вала обширная литература для предпринимателей о том, как вести хозяйство. Обычно совет был

— выйти из хо¬зяйственной деятельности, когда капитал достиг 20 тысяч фунтов, так как после этого можно купить поместье и жить как сквайр, а продолжать дело — уже бессмыслен¬ный риск. То есть принципы хозяйственной жизни еще были скроены по человеческой мерке, человек оставался мерой всех вещей.

Вернер Зомбарт в книге «Буржуа» показывает, как это мировоззрение постепеннозаменяется духом позднего капитализма. Например, долг, воспринимавшийся раньше исключительно как элемент человеческих отношений, заменяется векселем, который анонимен — может быть продан или перепродан. Появляются ценные бумаги, и биржа, хозяйство принимают коммерциализированный, абстрагированный (от конкретной трудовой деятельно¬сти) характер. Сердцем его становится биржа, централь¬ной деятельностью — продажа акций, а грандиозная ра¬бота промышленности оказывается лишь последствием, отражением обращения бумаг. Благодаря появлению цен¬ных бумаг собственность удаляется от человека, с кото¬рым она раньше была связана почти как орган его тела. Она легко переходит из рук в руки, становится аноним¬ной, механизированной. Такая механизированная соб¬ственность, говорит Вальтер Ратенау, и называется ка¬питалом. Возникают новые «индивидуальности» — тре¬сты, предприятия и т.д. Их единственная цель (то есть мера успеха и конкурентоспособности) — увеличение дохода, а

это не имеет естественного предела. Жизнь при¬обретает характер неограниченного, устремленного в бес¬конечность процесса, и в этой бесконечности ограниченная человеческая жизнь оказывается бесконечно малой, нич¬тожной величиной.

Другой стороной служит беспредельное увеличение темпов изменения жизни. Каждое изменение— это раз¬рыв с традицией, но обычно единство, связность разви¬тия успевает опять восстановиться. Однако, если скорость изменения жизни превосходит какой-то предел, такое заживление разрыва уже не успевает произойти. В результате нарушается органичность развития, жизнь не опирается на традицию, развитие идет за счет абстрактной, чисто рациональной деятельности. С этой стороной духа капи¬тализма связана большая роль

вего развитии переселенцев, эмигрантов

— людей, лишенных корней. Примером слу¬жат бежавшие из Франции в Германию гугеноты и пури¬танские переселенцы

вАмерику. Особенно в последнем случае отсутствие исторической преемственности создало идеальную почву для развития капиталистического хозяй¬ства — и люди и окружающая природа стали в чистом виде объектом хозяйственной деятельности. Все эти черты Зомбарт резюмирует так: «Капиталистическое предприя¬тие является совершенно искусственным организмом, ему чуждо все органичное, естественно выросшее».

ВXIX веке громадную роль начинает играть идеоло¬гия сциентизма — стремление построить жизнь на науч¬ных основаниях. При этом имелись в виду главным об¬разом естественные науки, успех которых связывался с абстрагированием от индивидуальных различий. Мир виделся состоящим из одинаковых тел, одинаковых мо¬лекул и т. д. Сен-Симон, например, утверждал, что по¬строил Историю как «социальную физику», на едином принципе, аналогичном всемирному тяготению. Его ученик Огюст Конт писал: «Существуют законы, управляющие развитием человеческого рода, столь же точные, как те, которые

определяют падение камня». Он считал, что несколько компетентных инженеров могли бы создать гораздо лучший организм для выполнения определенной функции, чем это сделала природа, и что то же верно в отношении общества.

Сен-Симон отводил науке в своей системе столь боль¬шую роль, что предлагал, чтобы человечество управля¬лось великим ньютоновским советом, состоящим из луч¬ших ученых мира с математиком во главе. Во всех про¬винциях должны быть созданы малые ньютоновские советы и в храмах Ньютона должны совершаться поклонения ему.

Предполагалось всю жизнь подчинить научным прин¬ципам, например создать новую религию «так, как в Политехнической школе учат строить мосты или дороги». Сен-симонизм был ярким примером того, что утопичес¬кое мышление и успешная капиталистическая деятельность не только не противоречат друг другу, но прекрасно со¬четаются. Среди его последователей были крупнейшие французские капиталисты и промышленники: Анфантен, Родригес, братья Перейра, Тальбо, оказавшие громадное влияние на развитие французской экономики, — созда¬тели новых банков, строители сети железных дорог.

К XX веку развитие технологической цивилизации радикально изменило жизнь людей. Все большая часть человечества используется для производства механизмов или механизмов, производящих механизмы (эта цепь может все удлиняться). Труд все более удаляется от своей цели, то есть смысла. В своей работе люди большей частью не соприкасаются ни с чем живым. Ритм их труда, стиль жизни подчиняются технике. Человек зависит не от себя, а от какойто внешней силы. Воду он приносит не из колодца, она кем-то подается в водопроводный кран. Он согревается, не топя печку, — кто-то греет его дом ки¬пятком или паром. Он родится не дома, а в больнице и умирает в больнице, где его не провожают священник и близкие. Личные отношения учитель—ученик или врач-пациент раство-

ряются в многолюдных школах и громадных больницах. Жизнь людей стандартизируется как массо-вое производство. Исчезает национальный стиль архи¬тектуры (Новый Арбат неотличим от набережной Гава¬ны или улицы Сан-Пауло).

Люди, живущие на противоположных точках земного шара, оказываются неотличимо одинаково одетыми. Газеты прививают человеку стандартный средний язык, а радио убивает местные говоры. Людей всему учит общество. Подростки учатся в кино, как надо целоваться, а на порнофильмах — и более интимному поведению. Чело¬веку трудно ответить — что же такое он сам? Эстрадные звезды, например, меняют свою наружность: цвет кожи (инъекциями гормонов), лицо (пластической операци¬ей),

— им придумывают хобби и политические взгляды. Их выступления требуют сотен тонн аппаратуры. Сама звезда исчезает как человек, остается лишь точка прило¬жения анонимных сил.

Человек все больше исключается из природных ус¬ловий, помещается в искусственные. Яркое освещение улиц вырывает его из цикла день–ночь, комфортабельные дома и транспорт — из цикла зима–лето. Даже пространство все больше исчезает из жизни: чтобы добраться из Москвы в Ленинград или Нью-Йорк, надо затратить примерно одинаковое время.

Исчезает дом как место, с которым связаны тради¬ции и семейные чувства. Ле Корбюзье говорил, что дом — это «машина для жилья». Он предлагал разрушить исто¬рический центр Парижа (и Москвы тоже), ибо он пост¬роен хаотически, без плана (в Москве это в значитель-ной мере удалось). ,

Беспочвенность этой цивилизации облегчает ее пере¬садку на новую территорию, ее экспансию. По словам Ганса Фрейера, для того, чтобы утвердиться на новой почве, такая цивилизация совсем не обязательно должна там вырасти. «Одно-два поколения нужны, чтобы электрифицировать, перевести на международные индустриальные рельсы страну, жившую тысячелетней тра-

дицией». Это и есть то «эконо¬мическое чудо», которое совершается то в Сингапуре, то на Тайване.

Вторая научно-техническая революция в середине XX века усиливает и обостряет описанные выше черты за¬падной цивилизации. Вот характеристика этого нового общества словами нескольких видных современных мыс¬лителей.

Льюис Мамфорд замечает: «Технологическая цивили¬зация абсорбирует человека целиком — не только в рабо¬те, но и потреблении, развлечении, отдыхе, — все орга¬низуется ею». Вся жизнь включается как элемент' в массо¬вое производство. Но зато человек может пожить реальной жизнью, подключившись к телевизору, и получить из этого ящика причитающуюся ему порцию человеческих пере¬живаний. Механический мир телевизора все более вытесняет реальный мир. Например, американский подросток до восемнадцати лет проводит в полтора раза больше време¬ни у телевизора, чем в школе и за чтением книг. Это воздействие аналогично гипнозу

— здесь нет диалога, невозможен вопрос и нельзя даже, как в книге, перечесть еще раз предшествующую страницу. ,.

Механизмом, обеспечивающим полное включение че¬ловека в деятельность технологической цивилизации, служит реклама в широком смысле слова: промышленная, поли¬тическая, реклама идей и идеологий. Она основывается на достижениях науки: психологии, социологии, нейрофи¬зиологии. Массовые социологические эксперименты до¬полняют те принципы, которые были найдены при экс¬периментах на собаках и крысах. Крыса запускается в лабиринт, где сзади ей грозит удар тока, а в конце — ожи¬дает пища. Она тем самым полностью вырывается из сво¬его обычного окружения, и из бесчисленных экспериментов подобного рода делается вывод о психике крыс, которая оказывается очень похожей на принципы функциониро¬вания робота. Эта аналогия вполне оправдывается, если только абстрагироваться от всего, что специфично

для крысы и отличает ее от робота! Дальше эти принципы применя¬ются к психике и поведению людей. Громадные затраты промышленных фирм и политических партий на этот «психологический бизнес» и конструируемую им рекла¬му показывают, что такой метод приносит практические результаты.

Как говорит Л. фон Берталанфи: «Этот дух господ¬ствует в нашем обществе и, более того, по-видимому, не¬обходим для его функционирования: редукция человека к низшему уровню его животной сущности, манипули¬рование им как автоматом для потребления или марио-неткой политических сил». «Это (может быть, исключая атомную бомбу) — величайшее открытие нашего века: воз¬можность редукции человека к автомату, «покупающе¬му» все, от зубной пасты и «Битлз» до президентов, атомной войны и самоуничтожения».

Изложенный мною взгляд на развитие технологической цивилизации ни в коей мере не является бунтом против техники, науки или городской жизни, желанием (как сказал Вольтер о Руссо) «встать на четвереньки и убежать в лес». Рост человечества с нескольких миллионов в конце па¬леолита до 5 миллиардов ныне — это объективный факт. Ни охотничья, ни чисто земледельческая цивилизация не смогли бы прокормить такое население, потребовались бы какие-то драконовские меры, вроде массового убий¬ства детей. Вероятно, неизбежно было развитие в сто¬рону увеличения удельного веса городов, роли науки и техники. Но тот вариант развития, который все яснее проявляется в последние полтора-два века, явно носит болезненный характер. Несмотря на свои колоссальные достижения в некоторых конкретных областях (напри¬мер, почти полное уничтожение детской смертности, увеличение продолжительности жизни), этот вариант в целом утопичен. Как и сталинская командная система, западная технологическая цивилизация избрала техноцентрическую идеологию в противоположность космоцентрической. Это всего лишь другой путь

осуществления уже знакомой нам утопии об «организации» природы и общества по принципу «мега-мащины» с максимальным исключением человеческого и вообще живого начала.

Подобная утопия в самой себе несет залог своей ги¬бели. Основным и наиболее загадочным свойством всего живого (и даже всего органически выросшего) является знание им своей формы, способность к самоограничению. Еще Аристотель заметил, что всякая органичная сущность (например, корабль) имеет свой естественный предел. Отказ от органичности оборачивается для технологической ци¬вилизации потерей этого свойства. Современная техника (как созидания, так и уничтожения) может развиваться лишь неограниченно увеличиваясь и убыстряясь. Этим она приходит в противоречие с ограниченностью (то есть органичностью) окружающей природы, включающей и человека. Природные ресурсы, способность природы выдерживать разрушительное воздействие техники, спо¬собность человеческой психики приспособляться к веч¬но увеличивающемуся темпу перемен и к механическому характеру жизни — все это имеет предел, по-видимому, уже очень близкий. Особенно опасным представляется последний фактор — западные психиатры обращают вни-мание на быстрый рост психических заболеваний, связанных с потерей чувства осмысленности жизни. Обычно бреды носят технологический характер: больной ощущает себя машиной, он манипулируем, его существование лишено автономного смысла. Вероятно, те же причины лежат в основе агрессивных студенческих волнений и роста тер-роризма — люди (особенно молодые) ощущают, что жизнь для них становится чем-то непереносимой, хотя им еще неясно — чем именно. Очень сложно себе представить, что эти трудности могут быть преодолены на том же пути, на котором они возникли — посредством еще более радикаль¬ного технического воздействия на природу. Скорее вы¬ход связан с отказом от техницистской утопии, от техно-

центрического мышления.

Но здесь возникает другое противоречие, заложен¬ное в самих принципах технологической цивилизации. Оно связано с ее беспочвенностью, универсальностью, способностью быстро подчинять себе другие культуры — уничтожаются возможные запасные варианты, которы¬ми человечество могло бы воспользоваться в случае кри¬зиса этой цивилизации. В период кризиса античной сре¬диземноморской цивилизации человечество обладало целым спектром возможных путей развития. Еще срав¬нительно недавно можно было надеяться, что Россия, Китай, Япония, Индия, страны Латинской Америки со¬хранили достаточное разнообразие общественных и эко¬номических укладов, чтобы в случае кризиса технологи¬ческой цивилизации человечество могло среди них най¬ти альтернативный вариант развития. Сейчас для таких надежд гораздо меньше оснований.

Технологическая цивилизация пришла на смену ци¬вилизации в основном крестьянской, когда подавляющая часть населения жила среди природы, в постоянном об¬щении с животными. Труд был непосредственно связан с его результатом, смысл его — понятен. План работы со-ставлялся, каждое важное решение принималось самим крестьянином — это был творческий труд. Но на другой чаше весов лежали тяжелая, изнуряющая физическая ра¬бота, неуверенность в завтрашнем дне, частый голод, гро¬мадная смертность — особенно детская. Почти каждому взрослому приходилось пережить смерть своего ребенка. Все эти несчастья смогла в значительной степени устра¬нить технологическая цивилизация, но, как оказалось, на собственных условиях. Человек должен был отказаться от своих, человеческих, требований к жизни и подчиниться логике техники. На таких условиях эта цивилизация ока-за- лась исключительно продуктивной — и не только в производстве атомного оружия, но и в выработке энер¬гии или в способности накормить громадное население. Однако человеческие запросы к жизни при

этом столь радикально игнорировались, что создалась угроза суще-ствованию самого человека. Вся ситуация напоминает сказку, в которой человек заключает договор с волшебником. Договор исполняется волшебником пунктуально, но бла¬годаря тому, что в нем не были записаны какие-то казав¬шиеся самоочевидными условия, результат оказывается обратным тому, к которому стремился человек. Сейчас человечество близко к моменту, когда по договору надо расплачиваться.

По-видимому, человечество переживает сейчас какой-то переломный момент истории, оно должно найти но¬вую форму своего существования. Этот перелом по мас¬штабу можно сравнить с переходом от охотничьего укла¬да к земледельческоскотоводческому в начале неолита. Тогда тоже возникла кризисная ситуация: истребление в результате усовершенствования техники охоты многих видов живот¬ных— дикой лошади, мамонта— создало положение, аналогичное теперешнему экологическому кризису. И выход из кризиса (переход к земледелию) был глубоко нетри¬виален и далеко не прямолинеен. Так, известная неоли¬тическая культура расписной керамики (у нас представ¬ленная трипольской культурой) считается археологами попыткой перехода к мотыжному земледелию, по каким-то причинам не удавшейся (так она, во всяком случае, трактуется в учебнике археологии А. В. Арциховского). Этот пример показывает, что в истории бывают линии разви¬тия, кончающиеся неудачей. Похоже, что такова и линия развития технологической цивилизации, основанная на идеологии научно-технической утопии. С той, однако, лишь ей присущей особенностью, что ее неудача грозит гибе¬лью не только этой локальной культуре, а всему челове¬честву и всему живому на Земле.