391. A. M. Горькому

   1911--14--III. Мскв.

14 марта 1911

Дорогой Алексей Максимович!

   В Берлине я захворал и пролежал 5 дней. Пробовал писать Вам оттуда, но не писалось; бросил.

   Приехал в Москву; здесь на меня накинулись все, кто ждал меня 8 месяцев.

   Сколько дел, разговоров, объяснений, писем, рукописей!!!

   Сижу перед огромным мешком с письмами и другими присланными бумагами, развожу руками и чувствую свою беспомощность.

   Телефоны звонят, люди приходят и уходят, а большая и интересная работа ("Гамлет" и ряд школьных лекций) ждет меня в театре.

   Я уже играл новую пьесу: "Дядя Ваня"¹.

   Ничего. Выдержал, хотя и волновался за голос, за походку и за другие изъяны после тифа.

   Когда разберусь в делах, буду писать Вам подробно, а пока хочется сказать Вам много хороших слов.

   Я опять привязался к Вам всем сердцем; я опять почувствовал Вашу большую душу, обаяние Ваших чар. "Мы разные люди", -- писали Вы мне в Кисловодск. Да, в политике, которой я не понимаю, в которой я бездарен, но в искусстве -- мы близкие.

   Позвольте мне хоть в этой области считать Вас родным.

   Последнее свидание опять приблизило меня к Вам. Спасибо за хорошие часы, проведенные с Вами, спасибо за гостеприимство, за простоту и ласку. Спасибо за хорошее письмо и за присылку рукописей: а) сцена пьяного, б) "Встреча", в) два экземпляра "Почти святой" ².

   Сцену пьяного прочел. Думаю, что из этого можно что-то сделать. Буду пробовать, когда освободится время.

   Остальные еще не читал, так как жду подходящего настроения.

   Все это время меня замотали. Пишу и Марии Федоровне, которой прошу поцеловать ручки и поблагодарить за дружбу и внимание ко мне и к Кире.

   Жму Вашу руку. Жена, Кира и Игорь кланяются Вам и Марии Федоровне.

Сердечно преданный

К. Алексеев

  

392. Л. Я. Гуревич

  

14 марта 1911

Дорогая и многоуважаемая

Любовь Яковлевна!

   Спасибо за Ваши хорошие письма. Я недавно добрался до них. Дело в том, что за 8 месяцев моего отсутствия накопилась огромная корзина писем. Как быть, как прочесть, как ответить? Сижу перед ней и беспомощно развожу руками. Хочется ответить каждому, откликнувшемуся на мое горе¹. Приходится много писать. Вот почему это письмо такое короткое и такое неинтересное.

   Прочел Вашу статью о Рейнгардте {Она мне нравится, и я с Вами согласен. (Примечание К. С. Станиславского.)}² и только что видел в Берлине "Эдипа" и "Гамлета". Рейнгардт стал неузнаваем. Это еврейский антрепренер, не художник, и я с большой грустью признаюсь в этом и отрекаюсь от него. Увы, жаль! Еще одним меньше!!! ³

   Пишу записки и, если позволите, прочту их при скором свидании в Петербурге.

   Будьте только здоровы и Вы и Ваша милая барышня⁴, которая очень тронула меня своим вниманием.

   Нам предстоит большое сражение в Петербурге. Ругать будут -- как никогда. Заступитесь, если стоим.

   Целую Ваши ручки и желаю успеха.

Душевно преданный

К. Алексеев

   1911--14--III. Москва.

  

393*. А. А. Стаховичу

   1911. Март 27. Понедельник

27--28 марта 1911

Москва

Дорогой друг Алексей Александрович.

   Не писал тебе так долго, потому что сразу окунулся в рабочую жизнь. Был капустник (на днях вышлю рецензии, так как вовремя не собрали их, и теперь приходится доставать газеты). Потом начали "Гамлета" и лекции¹. И, наконец, смерть милой Маргариты Георгиевны². О ней-то я тебе и буду писать сегодня, так как все остальное отходит на второй план.

   Извиняюсь и перед Евгенией Алексеевной. За мной хорошее, длинное письмо. Я должен хорошо поблагодарить ее за то, что она была ко мне и к Кире так мила и сердечна. Я должен объяснить ей, как мне досадно, что мы не виделись при моем проезде мимо Рима.

   Сейчас не могу найти подходящего настроения для бодрого письма, так как смерть Савицкой -- покрыла все.

   Я был у нее за неделю до смерти, отвез ей подарок и цветов. Она была ясная, милая, веселая и даже здоровая на вид. Она кокетничала со мной с той неловкостью, которая так подходит к се чистой, не знающей грязи душе. Она была мне очень рада, и я был доволен тем, что слухи, ходившие по театру о ее болезни, не оправдались. Доктора говорили, что обойдется и без операции. Рассосется. Потом стали говорить о том, что операция будет, но легкая. Потом я встречал Бурджалова, и он мне говорил: "Ничего, все хорошо". Потом я случайно видел, как Бурджалов зарыдал невзначай, но все говорили: ничего, обойдется. В пятницу звонил мне по телефону Румянцев. "Сегодня ночью сделали операцию Савицкой, так как благодаря непрохождению пищи боялись воспаления кишок или брюшины. Найден рак -- в сильнейшей степени, покрывший все кишки. Пришлось отрезать около желудка кишки и вывести пищу через живот. Боли прекратились, но положение безнадежное". К Савицкой не пускали.

   В субботу я был на фабрике, и репетировали "Дядю Ваню" без меня, так как вводили Муратову вместо Раевской, которая заболела бронхитом. Во время репетиции Румянцев пришел и объявил, что Маргарита Георгиевна скончалась. Прекратили репетицию, поехали в больницу, но оказалось, что фельдшерица по неопытности ошиблась. Савицкая была жива, приняла всех, была очень бодра, с силой жала всем руку, жестикулировала и говорила звонким голосом. Наши уехали, и Маргарита Георгиевна вскоре впала в беспамятство и не приходила в себя. Ночью, часа в 3--4, она скончалась -- тихо. Ее смерть соединила и сблизила всех товарищей. Панихиды многолюдны. Как всегда, только теперь мы поняли, какой пример и элемент чистоты и благородства являла собой покойная.

   За 13 лет ни одного резкого слова, каприза, ни одной сплетни, ни одной неприятности. Завтра утром ее хороним.

   Кончаю письмо после "Дяди Вани" (4-й абонемент). Тороплюсь итти спать, так как завтра в 10 час. вынос. Ее пронесут мимо театра. Лития перед театром и потом в Ново-Девичий монастырь (где похоронен Чехов).

   Вечером все сходятся в театр (спектакль отменяется). Спектакль перенесен на четверг утро, так как "Лапы"³ делают удивительные сборы. Думают, что днем, в будни, никто не вернет билетов. Сбор в память покойной.

   Низко, почтительно и дружески кланяюсь Марии Петровне, Евгении Алексеевне, Ольге Петровне, Михаилу Александровичу, Марии Ивановне и всем римским знакомым.

   Жму твою руку.

   Больны: Горев (его дело плохо), Александров (поправляется), Бутова (стрептококковая жаба), Татаринова (воспаление обоих легких), Раевская (бронхит), Врасская (тиф -- лучше).

   Что же это такое?!

Твой К. Алексеев