227*. Вл. И. Немировичу-Данченко

  

Сентябрь 1905

Москва

Дорогой Владимир Иванович.

   Недостаток третьего акта, что он может происходить и утром, и ночью, и вечером. Он вне времени и пространства. Как хотите... Мне лично -- чувствуется больше всего дождливый, пасмурный день¹.

   Смело утверждаю, что лучше Вашего финала придумать нельзя. Тут психология ни при чем. Сходят с ума на миллионы способов. Важно, что этот финал хорошо и очень оригинально заканчивает акт.

   Я ратую за него усиленно!²

   Боюсь, что Алексей Максимович спутает и запугает Марию Федоровну, но как тут быть -- уж не знаю. Он приноровил роль для нее, и образ испорчен. Я боюсь до него сильно касаться, а то потом обвинят бог знает в чем.

   Написал половину 4-го акта.

   Трудновато. Мало планировочных мест ³.

   Не забудьте, что ворота в 3-м акте разбиваются толпой⁴.

   А как с разрешением? Ой -- страшно ⁵.

   Еще одно дело, о котором забыл поговорить до отъезда.

   Очень мне страшно, что Мейерхольд не имеет дублера для Треплева ⁶.

   В студии все висит на нем, и он уже надорвался. Теперь у Репмана будет родить жена и он отпадает на время, самое горячее для театра. Теперь особенно там нужен Мейерхольд. Он нужен и на всех репетициях "Чайки". Ему не с кем чередоваться. Едва ли же ему потребуется много репетиций.

   Лось -- Медведенко⁷.

   Кто же дублер? Без него никак не обойдемся.

   Если работа остановится в студии -- придется откладывать открытие, и тогда мне беда. Это меня материально зарежет, так как у меня запасено не больше 20 000 на убытки. Дублер необходим, особенно на первое время. Дальше, когда дела студии наладятся, Мейерхольд будет гораздо свободнее. Я ничуть не против его участия в "Чайке", напротив. Очень этому рад для Художественного театра, у которого нет Треплева, но боюсь, как бы Мейерхольд на первое время не подрезал или Художественный театр или студию. Я бы сделал так. Медведенко -- Москвин или Грибунин (он похудел), Лось -- Треплев -- дублер.

Ваш К. Алексеев

  

228 *. В. В. Котляревской

   29 ноября 905

29 ноября 1905

Москва

Дорогая Вера Васильевна!

   Спасибо за письмо. Обрадован. Тронут.

   Как Вам ответить, не знаю. Где остановился Нестор Александрович? -- не знаю. Пока Художественный театр цел. Он несет большие убытки и, вероятно, к концу сезона растратит свой капитал. (Это между нами.)

   Дела исключительно плохи. Вся публика выехала из Москвы. Бюджет исключительно велик. Отовсюду прижимают.

   Действительно. Было предложение соединиться с Малым театром, основать Государственный театр. Но... Пришлось это дело отклонить до созыва Государственной думы. Пользоваться субсидией, притом очень большой, из рук чиновников -- нельзя. Хлопотать об этой субсидии в период междуцарствия -- неудобно. Не верю в хороший результат соединения с Малым театром¹.

   Что будем делать в будущем году, неизвестно. Вероятно, уедем на весь год за границу, куда нас усиленно зовут. Может быть, устроим эту поездку постом².

   Будущее покрыто туманом. Нужно ли будет искусство -- это большой вопрос. Имеет ли будущность театр с дорогими ценами -- другой вопрос.

   Я обещался не распространять молвы об обращении к нам Малого театра. Говорю об этом только близким и друзьям. Не выдавайте меня! Настроение довольно подлое... Все отвлекает от работы, да никому она сейчас не нужна. Чувствуешь себя в роли клоуна... а жаль...

   "Горе от ума" могло бы выйти оригинально и недурно ³.

   Фабрики бастуют на каждом шагу. Получился курьез. Те фабрики, которые держали мастеров в черном теле, имеют возможность делать уступки. Там довольствуются малым. У нас уже давно уступки дошли до последних пределов, дела приносят ничтожный процент. Новых уступок делать нельзя, а у мастеров требования в 10 раз больше, чем у тех, которые привыкли к кулакам. Вот тут и вертись... Сколько я речей говорил... и ничего не выходит.

   Пока чувствуем себя очень несвободными.

   Получили ли Вы мое длинное письмо? Целую ручки. Жена кланяется. Авось увижу Нестора Александровича.

Преданный К. Алексеев