1_Карташев А.В., Очерки по истории русской церкви. Том 1

церкви и за православную св. Христову веру". Он просил ходатайствовать пред великим князем Московским, чтобы "успокоил его в своей державе от такового злого гонения". Митр. Иона отписал Евфимию, что великий князь готов пожаловать его, успокоить в своей державе и "издоволить всем" и чтобы он поспешил "в дом Пречистыя Богородицы и чудотворца св. Петра митрополита", В конце 1464 г. Евфимий действительно "прибеже на Москву, покиня свою епископию". Евфимий вскоре назначен был на освободившуюся епархию Суздальскую. Остальные епископы, как это повторяется всегда и везде в подобных случаях, может быть не без воздыханий, остались на местах. Это облегчило положение приходского духовенства, до известной степени сдержало от волнений и мирян. Но, как показал опыт, под официальным пеплом унии таился широко разлитый православный огонь. Десять лет спустя после этого сам Казимир в рапорте к папе не скрывает, что в его Литве и союзной Польше живет "великое множество еретиков и схизматиков и число их со дня на день возрастает". Что подразумевает в этой печальной фразе Казимир? Пишется это письмо в минуту катастрофической самоликвидации проведенной через Григория Болгарина унии. Уния кое-как продержалась около 10 лет и растаяла совершенно. В 1469 г. Григорий вернулся в православие к полному удовлетворению и успокоению своей митрополии. Вот о чем воздыхает Казимир. Вот что значит "возрастание числа православных и появление великого множества еретиков и схизматиков". Литовская Русь стала опять монопольно православной. Opignоn publiquе — скрытая воля народа была такова. Мы не знаем в точности форм сопротивления народа единственной, бросающейся в глаза подробности — диаконским возглашениям и молитвам о "вселенском архиерее, папе римском", но они несомненно портили настроение Григорию и вызывали много интимных переговоров с местными архиереями и понижали всякий пыл Григория, если только он у него был для проведения унии. Народ ее саботировал. И разговоры о ней, о падении Царьграда, как Божьем наказании за унию, и о неприятии унии простым византийским народом — все это укрепляло сопротивление унии в православной народной массе. Оно очень симптоматично засвидетельствовано в данные критические десятилетия стихийным соборным творчеством православной народной массы здесь в юго-западной Руси в форме знаменитых западнорусских братств.

В самый год падения КПля, в 1453 г. во Львове прихожане всех 8-ми русских приходских церквей образовали общее православное русское братство с центром при Успенской церкви. Под 1463 г. узнаем, что в том же Львове существует еще русское городское братство. Львовский зажиточный русский человек Стефан Дрошан вложил свои средства на восстановление древнего Онуфриевского монастыря. И после реставрации отдал его под патронат этого Львовского городского братства. В Вильне около 1458 г. виленские кушнеры (шорники, производители конских сбруй и вообще кожаных изделий) образуют кушнерское братство. Это профессиональное братство вполне понятное, как промышленная кооперация, в силу единства быта и религии организует и некоторые формы своей коллективной церковной жизни. Внешне как будто дело начинается с экономических мелочей. Братство организовало общее празднование трех календарных дней в году: на Духов день, на Николин день и на Рождество. Братчики в складчину "сытили мед", т.е., приобретая мед, приготовляли из него медовый напиток, а из воска производили церковные свечи и раздавали их по другим небогатым церквам. Подобное же братство в Вильне соорудило целый братский дом, как центр своей корпоративной жизни. Нам известен и уставный строй этого братства (об этих братствах см. книгу проф. К.В. Харламповича, 1904). Выборным главой его был староста. Казначеем и бухгалтером ключник, лица подотчетные. С помощью группы своих помощников, эти уполномоченные лица наблюдали за порядком общих трапез в праздничные дни, а соединенный с праздниками ярмарочный торг вызывал необходимость и братского разбора всякого рода конфликтов среди братчиков и гостей, которые только "вкупались" в праздничные трапезы. Гостеприимство было широкое. По землячеству и соседству допускались на братские пиры и друзья-соседи римской

321

веры, и не только шляхтичи, но и ксендзы. Но братский суд тогда уже всех брал под свой надзор без всякого гонора и местничества.

Сами по себе эти братства, как бытовая корпоративная форма, были прямым заимствованием из быта германских ремесленников на основе так называемого Магдебургского права. Но они вовремя пришли на Русь для консолидации коллективного сознания православной народной массы и стали ее подручной естественной опорой в сопротивлении униональным компромиссам и интригам своей высшей иерархии. Они стали органом той православной соборности, для которой не существует никакого заранее предписанного канонического шаблона. Они "в долготу дний" восточного церковно-исторического опыта явились формой, адекватной духу православного строя, и продолжают существовать в русской практике и до наших дней, переживая периоды то своего оживления и расцвета, то угасания и бледного, почти только формального, вырождающегося в бюрократизм существования.

Вот эта подпочвенная стойкость народного православия и одновременное исчезновение унии в Византии и привели Григория, несомненно под влиянием тайных братских воздыханий всех других западнорусских архиереев, к ясному решению — ликвидировать дутый опыт возрождения Флорентийской унии. Признание в этом повороте пред верховной властью в Литве было, конечно, актом некоего мужества, при котором надо было великому князю Литовскому, в виде реванша, указать и на некоторую политическую выгоду. Литовская церковь, как униатская, бесплодно и фальшиво носила титул митрополии "Киевской и всея Руси". Тогда как в православном виде и в каноническом союзе с КПльским главой православная церковь на Литве оправдывала свою претензию на власть и над Московской церковью. Преемник Геннадия Схолария в КПле, патриарх Дионисий, ученик знаменитого Марка (Евгеника) Эфесского, был резким противником московской автокефалии, считая ее самочинной и незаконной. Дионисий был очень рад этому обороту дел, вдохновлял и Литовского великого князя на это церковное наступление на Москву. Он с радостью дал амнистию Григорию, всем русским архиереям и от себя направил призыв на всю Русь не только в Литву, но и в Москву и в Новгород, чтобы все теперь признали Григория митрополитом всея Руси, а Ионы Московского отчуждались бы, так как Цареградская церковь не признавала и не признает его за подлинного митрополита. В этом церковном ультиматуме КПль-ского патриарха и была для Литовского правительства позолота горькой пилюли лопнувшей унии. Как известно, Ивану III Московскому пришлось реагировать государственной силой. Приказом: — просто не впускать в пределы московские посланников и Григория и патриарха и заявить, что церковная Москва в ответ на такие уничижительные претензии и самого патриарха считает "чюжа себе и отреченна". Новгород, рискнувший заявить о своем переходе в юрисдикцию Григория, Иван III в 1471 г. просто раздавил военной силой и упразднил федеративные новгородские вольности навсегда. Григорий Болгарин вскоре в 1473 г. скончался в Новогрудке и занесен в православные диптихи. Так униатская церковь исчезла. Ее собственно и не было. Это был грех епископата. Народное отчуждение от нее одержало победу. Надо прибавить — "на этот раз и пока". Идеал латино-римского государства не мог помириться с таким сосуществованием с православием. Униатская интрига возобновилась.

Митрополит Мисаил (1475-1480 гг.)

В преемники Григорию правительство провело Смоленского епископа Мисаила. Он был родом из русских князей Пестручей. С Москвой он дружил и в 1454 г., будучи уже на Смоленской кафедре, он посылался к великому князю Василию Васильевичу за чудотворной иконой Божией Матери — Смоленской. В Москву икона попала в 1404 г. Ее увез тогда Смоленский князь Юрий Святославич, восставший против Виттовта. Просьба, переданная через Мисаила была исполнена, и Смоленская икона была "отпущена из плена". Когда явился в Литву из Рима Григорий-Униат, епископ Мисаил был одним из тех архиереев русских, которые сначала не принимали его. Он писал об этом митрополиту Ионе в Москву и в ответ заслужил от Ионы похвалу в особом письме. Но... вскоре православные епископы сдали свою твердую

322

позицию, приняли формально унию. Исправив свою кривизну стали православными. По смерти Григория в 1475 г., в. кн. Казимир IV, очевидно, под давлением Польши и Рима, целых два года не утверждал намечаемых в преемники Григорию новых возглавителей русской церкви. Наконец, его выбор состоялся. Формально избранным и представленным на благосклонное утверждение кандидатом на митрополичье место оказался старый Смоленский епископ Мисаил (Пеструч). Став после выбора нареченным митрополитом, Мисаил соблазнился на измену и должен был немедленно приступить к исполнению нового, теперь уже секретного плана введения унии. Из иерархии в заговор вовлечены были, кроме Мисаила, еще только два первоклассных архимандрита — обычно ближайшие кандидаты на епископство: КиевоПечерский архимандрит Иоанн и Виленский Свято-Троицкий Макарий. Остальные полтора десятка привлеченных к делу мирских особ принадлежали к православной знати, породнившейся с латинскими фамилиями. Пишется просьба о принятии в унию на имя папы Сикста IV. Документ этот печатно опубликован в Вильне почти полтораста лет спустя, когда Брестская Уния была уже введена. В очень пространном письме диссонируют две материи и два разных тона. С одной стороны слова неумеренно льстивой раболепно-покорной преданности папе и с другой — повторные жалобы на стеснения и обиды, которыми полна жизнь православных под польско-литовской короной. Авторы письма напускают тумана и двусмысленностей. Пишут так, как будто уния на Литве никем не отменена. Но есть лишь некоторые обиды и насилия с латинской стороны, которые пора устранить. Заговорщики пишут папе: "Некоторые, как мы слышали, наговорили о нас пред Вашим Святейшеством ложь, будто мы не совершенные и неистинные христиане св. православной веры Христовой..." А вот и жалобы: "Мы видим в наших странах многих, принадлежащих к западной церкви, из числа именующихся пастырями, которые думают яростью увеличивать свое стадо и только губят его. Достойных отдают под суд, вяжут и мучат, а иных силой влекут из благочестия в благочестие. Одних неразумный пастырь пугает криком и неправедно извергает и отлучает. Другим мечет в голову свой жезл и убивает на смерть. Третьих, обезумев от ярости, пихает ногой в спину и переламывает ребра. Но мы видим иную премудрость Вашего Святейшества, привлекающую любовью и овец, яже не суть от двора сего, да все едины будут..."

"Поэтому мы молим Твое человеколюбие, владыко, будь милостив к нам, живущим в северных странах, в светлом городе Российской чреды, под уставом восточной церкви, содержащим св. семь вселенских соборов, к ним же купно и осьмой, Флорентийский, ухваляющим..." Далее следует вероизложение учения о Св. Троице, заимствованное по всем признакам из того исповедания, которое делали за период десятилетия унии епископы в чине их хиротонии, где формула учения о Духе Святом оформлена так: "Духа же Святаго, равно купно исходяща от Отца прежде, также и Сына, единым духновением, и подаема и изливаема на всякую плоть обильно Господем нашим И. Христом". Просители желают, чтобы Рим прислал сюда на место двух компетентных экспертов, "одного грека, а другого от западной церкви, хорошо знающих закон и безупречно соблюдающих обряды обеих церквей и постановления Флорентийского собора". А в заключение авторы смиренно просят прислать им ответ на "послание некое благопотребное", которое недавно посылали по тому же адресу "епископы, князья, бояре и др. благочестивые мужи через легата Антония", ехавшего в Москву к великому князю с царевной Софией (1573 ?). Почему они не удостоены ответом? Нас не должно удивлять это униональное предприятие времени митр. Мисаила, потому что еще до смерти митр. Григория началось сватовство Московскаго велик. князя за Зою — Софью Палеолог, проживавшую в Венеции. У вел. князя Казимира и его католической среды не могло не возникнуть надежд на оживление проблемы унии, даже с вовлечением в нее и самой Москвы. Еще в 1472 г. посол Ивана III к папе Сиксту IV, Фрязин, уверял в Литве, что великий князь Иван IIІ "признает папу главой церкви, не отвергает Флорентийского собора и готов ждать в Москву специального римского легата, который на месте точно изучил бы обряды русской веры, и указал бы путь истины". Явно, что такая фантазия сложилась у латинского посла под влиянием

323

дипломатических речей москвичей, которые намеренно — "для снискания благоволения" окутывали все сватовство этим розовым туманом надежд. Дипломатическая ложь обычное явление. Несколько позднее легат Антоний Поссевин, по-видимому, не грубо клевещет на Ивана Грозного, который угощал его как одного из посредников еще не заключенного мира с победоносным Стефаном Баторием. Тут Иван Грозный, по словам Поссевина, величал папу "главой церкви", а несколько позднее пред тем же Поссевином именовал папу "волком". Неудивительно, что и эти московские вольтфасы, и измена унии Григория Болгарина, укрепили в Риме общее недоверие ко всем поспешным проектам унии и к слишком забегавшим вперед. Об ответе на это письмо 1476 г. мы ничего не знаем. Но какие-то секретные последствия оно, по-видимому, имело. Спустя 5 лет (1482 г.) для одной латинской хиротонии в Литве сделано было из Рима указание, что если поблизости не хватит для церемонии латинского епископа, — то можно пригласить и униатского. Кто же мог быть этим униатским епископом? Может быть, это был тайно кто-нибудь из вернувшихся вместе с Григорием в православие? Вообще не исключено, что как от Григориевой унии, так и от этой секретной попытки остались какие-то лукавые и карьерные следы в епископате. Рим не отвергал таковых, но не терял и трезвости, зная, что большинство пока бесспорно на стороне противников унии. Сам митр. Мисаил до самой своей смерти, т.е. до 1480 г., так и не получил благословения на поставление из КПля, управляя церковью с титулом Смоленского. Значит, до КПля слухи об униатской затее дошли, и патр. Рафаил (из сербов) 1477-1480 не только не утвердил Мисаила, но и решился на поощрение авантюры некоего соискателя митрополичьего сана "на Киев и всю Русь" еще при жизни Мисаила. Это был родом тверяк, но подданный Литвы, начитанный и способный монах Спиридон, носивший фамилию Сатана, прозванный так — поясняет летописец — "за резвость его". КПль произвел его в митрополита и вручил Спиридону соответствующие документы. КПлю такое властное распоряжение судьбой Киево-Литовской митрополии было важно по двум основаниям. Он хотел этим выразить свое неодобрение поведением нареченного митр. Мисаила, а в то же время направить энергию Спиридона на претензию захвата Москвы, чем, повидимому, поманил КПль сам Спиридон. Правительство Казимира, конечно, имело формальные основания не признать законности посягательств лично явившегося в Литву Спиридона. Пущена была молва, что он поставлен "на мзде по повелению турецкого султана". Спиридон был арестован и пробыл в заточении до 1482 г. В трудном положении Спиридон решил отдать себя под покровительство великого князя Московского Ивана III. В письме к нему он, между прочим, пишет: "я много мощей вез тебе от патриарха, но король все себе забрал". Москва решила заступиться за Спиридона и в тоже время взять его под свой контроль. Экзарх КПльского патриарха в Литве разъяснил Литовскому правительству, что непринятый Литвой Спиридон теперь уже КПль-ским патриархом отставлен от бывшего его назначения. После этого Литва отпустила Спиридона под контроль Москвы. Для Спиридона это было значительным облегчением. Фигура Спиридона символизировала осуждение КПлем фактической автокефалии Москвы и была ей с этой стороны неприятной. И личные объяснения Спиридона и вся его личность вообще имели много данных для благосклонного и примирительного к нему отношения. Спиридон отправлен был на жительство в Ферапонтов монастырь, где и прожил до своей смерти около 1503-1505 гг. Москва таким образом защищалась не лично от Спиридона, а от КПля. И даже в архиерейскую присягу того момента внесено было следующее обещание: "отрицаются (после Исидора и Григория (Болгарина)... и Спиридона, нарицаемаго Сатана, взыскавшаго в Цареграде поставления, в области безбожных турок поганаго царя, такожде и тех всех отрицаюсь, еже по нем, когда случится придти на Киев от Рима латинскаго или от Царьграда турецкия державы". Умственные способности и начитанность Спиридона сразу оценены были москвичами, и к нему потянулись с различными просветительными и богословскими запросами деятели московского церковного просвещения. Соловецкий игумен Досифей предложил Спиридону переработать и заново написать житие Зосимы и Савватия, мотивируя тем, что Спиридон "бе тому мудр добре, умея писания ветхая и

324

было благоприятно для православия, укрепляя в великом князе Александре чувства близости и благорасположения к литовскому и русскому населению.

Митрополит Макарий (1494-1497 гг.)

В преемники Ионе избран был архимандрит Виленского Свято-Троицкого монастыря Макарий. Избирательный собор почему-то не ограничился одним предъизбранием, а до благословения и утверждения патриарха постановил безотлагательно, в срочном порядке, соборными силами местного епископата сначала посвятить Макария во епископа и в митрополита и потом уже послать pоst faсtum посольство к патриарху за его благословением. Местная летопись говорит: "Собрались тогда епископы Владимирский Вассиан, Полоцкий Лука, Туровский Вассиан, Луцкий Иона и постановили архимандрита Макария, по прозванию Черта, митрополитом Киеву и всей Руси. А к патриарху за благословением послали старца Дионисия и Германа диакона-инока". Вскоре посольство вернулось с утвердительным ответом, но посланник патриарха все-таки не мог не сделать дружеского выговора за нарушение нормального порядка: "впредь не ставьте митрополита прежде чем получите от нас благословение, разве если случится великая нужда". Вот такая-то нужда и случилось ответили епископы: "Мы не отвергаемся древних обычаев соборной Цареградской церкви и благословения отца нашего патриарха, но сделали это по нужде, как и прежде нас сделали это наши братья-епископы при великом князе Витовте, поставив митрополитом Григория Цемивлака. Да и в правилах св. апостолов и св. отцов написано; два или три епископа без всякого сомнения да поставляют епископа". Греческий посол признал: "Вы поступили хорошо. По нужде и применение закона бывает". Послу были объяснены скрытые от нас причины торопливости, и он их признал убедительными для оправдания русских епископов. Очевидно это — опасность неусыпающих новых униатских маневров при замещении кафедры митрополита, что, как увидим, и подтвердилось вскоре.

Недолго пришлось править митр. Макарию. Ему пришлось стать жертвой почти перманентной войны в форме разбойничьих набегов Крымских татар. По случаю очередного ограбления Киево-Печерской лавры, митрополит счел своим долгом лично поспешить туда. Митрополиты обычно жили в Вильне, но их главной титулярной резиденцией оставалась всетаки Киево-Печерская Лавра. Туда и поспешил митр. Макарий в тревожную минуту, как раз на пасхальной неделе 1497 г. "Во время поездки, 1-го мая, рассказывает летописец, безбожные перекопские татары убили преосвященного митр. Киевского и всея Руси, архиепископа Макария. Вторглись они в нашу землю скрытно от всех и настигли его в селе Стриголове за пять миль от Мозыря, и из бывших с ним одних убили, а других взяли в плен. Но — уповаю на Господа Бога, что такая смерть приключилась архиерею Божию для большего ему воздаяния, ибо он ехал в Киев, желая помочь церкви Божией Софии, разоренной прежде теми же Агарянами". Макария, как ревнителя православия, Лавра почтила канонизацией. Мощи его покоятся в Киево-Софийском соборе.

На время митр. Макария падает крупный исторический факт во взаимоотношениях Руси Литовской с Русью Московской. Это брак самого великого князя Александра Каземировича с дочерью Московского великого князя Ивана III — Еленой. Брак этот был попыткой устроения, если не вечного, то длительного мира между "Русью и Русью". Неизжита была еще удельная система с ее неизбывными междоусобными войнами. Лекарством против этой болезни являлась хотя и медленная, но стихийная сила — централизация борющихся княжеств. Однако, образовался не один центр, а два, две разнородных гегемонии: одна православно-восточная, а другая латино-западная. Говоря новым языком, образовались два империализма. И старое удельное право князей — переходить на службу вместе с своими землями от одного старейшего князя к другому, неизбежно порождало уже не просто внутренние междоусобные столкновения, но в собственном смысле государственные войны. Так и получилось, что одно православное русское великое княжество воюет с другим русским же православным великим княжеством.

326

В этот момент князья Смоленский и Черниговский перешли на службу в федерацию Москвы. Великий князь Александр Казимирович объявил войну Ивану III. В этой только русской усобице армия Польши не участвовала. Литовская Русь потерпела поражение. Большие области навсегда отошли к Москве: половина Смоленской земли, части Калужской, Черниговской и Могилевской. В 1494 г. мир был подписан. Для закрепления его и начались переговоры о браке Александра Казимировича, римо-католика, с Еленой, дочерью Ивана III. Мать Елены была знаменитая гречанка Зоя-Софья Палеолог. Как известно, Софья в детстве была воспитана кардиналом Виссарионом в духе унии и стала чисто православной уже в браке с Иваном III. В духе строгого православия воспиталась и Елена. Перед Москвой стояла трудная задача: как гарантировать свободу веры для будущей княгини Литовской, а может быть, и королевы Польской? По создавшейся конституции Литвы, объединенной с Польшей, великий князь Александр не имел права давать такого рода обещания письменно. Но устно он дал клятвенное обещание не препятствовать Елене "содержать греческий закон, не нудить ее к римскому закону" и даже не допускать такого перехода, если бы и сама она захотела. Очевидно, мать Елены и Московский двор убеждены были, что Елена выдержит испытание такого разноверного брака. В феврале 1495 г. Елена, как невеста со своей свитой, прибыла для браковенчания в столицу Литвы — Вильну. Встретил ее у кафедральной церкви Рождества Богородицы митр. Макарий. Затем был с общего согласия двух сторон выработан ритуал браковенчания с редким в истории разделенных церквей сослужением двух иерархий. Перевес в чине был отдан римо-католической стороне. Венчание происходило в костеле св. Станислава. Митр. Макарий присутствовал, но не служил. Богослужебная роль поручена была духовнику Елены, попу Фоме, который и встретил невесту с крестом рядом с бискупом Войтехом Табор, тоже с крестом. Но Войтех не благословил Елену и не дал ей креста. Она поцеловала лишь крест в руках Фомы. В дальнейшем ходе чина молитвы для жениха по-латыни читал бискуп, а для невесты по-славянски поп Фома. Начались сложности, но не в брачной жизни. Супруги взаимно любили друг друга и жили в мире. Сложности в общей политике. Православная сторона поторопилась было испросить у Александра разрешение на постройку нового православного храма в самой Вильне, но Александр наотрез отказал, ссылаясь на законы предков: — "церквей греческих не прибавлять".

Митрополит Иосиф I Болгаринович

Литва была побеждена православной Москвой. Литва допустила православную княгиню во внутренние покои своей династии. Латинская душа короны польской и литовской не могла не повести оборонительной политики в смысле возврата к вожделенной для всего Запада церковной унии. Метод был прежний, испытанный. Нужно было опять найти кандидата на митрополию из людей компромисса. Такого и нашли: в лице Смоленского епископа — Иосифа Болгариновича. Он был родственник Ивана Сапеги, канцлера великого князя и княгини Елены. Сапега был русский, но уже из рода окатоличенного. По-видимому, Сапега издавна отдал Иосифа на обработку Виленскому римо-католическому епископу Альберту Войтеху Табору. Последний был искренно благочестивым и фанатичным миссионером, державшим под своим контролем великого князя Александра, особенно в этот для него тревожный момент брачной и вероисповедной сложности около короны Литовской. Дипломатическая международная разведка в эту минуту располагала благоприятными для нее сведениями о будто бы униональных возможностях в самом КПле в лице самого патр. Нифонта. И вот, еще при жизни митр. Макария придворная латинская партия с еписк. Войтехом во главе, через отдавшегося ей еп. Смоленского Иосифа, ведет переписку с КПльским патриархом Нифонтом. Ответ Нифонта пришел еще за месяц до трагической смерти митр. Макария. Кто знает, не толкали ли придворные круги митр. Макария с провокационными целями — экстренно ехать в Киев навстречу убийцам — татарам, чтобы освободить место заговорщику Иосифу Болгариновичу? И когда Макарий пострадал, то не потому ли особенно православные иноки Киево-Печерской

327

Лавры так усердно прославляли память священномученика, что им небезызвестна была скрытая причина его поспешной и роковой поездки в Киев? А Иосифа I Болгариновича поманили уравнением прав православного духовенства с латинским, что, конечно, было нужно для привлекательности и осуществимости унии.

Что же дало агентам Литвы в Константинополе основание — вдруг поверить, что они именно через патр. Нифонта осуществят униатскую интригу?

Патриарх Нифонт II, занимавший КПльскую кафедру дважды (в 1486-89 и в 1497-98 гг.), умер в 1508 г. на Афоне. В его детские годы он пережил трагедию захвата Константинополя турками. Православные греки во множестве бежали от турок ближе к Адриатическим берегам и через острова переселялись в Италию. В 1455-60 гг. мы находим Нифонта в морейском городе Арте, т.е. на родине знаменитого для нас русских Максима Грека. Последний родился около 1470-80 гг. И Нифонт тогда жил здесь и рукоположен Артинским митрополитом во диакона. Предполагают не только знакомство, но и родство Нифонта с Максимом. Позднее (около 1505 г.), может быть, и самое возвращение Максима на родину после 10-летнего увлечения его итальянским "возрожденчеством" объясняется призывом близкого ему авторитета — патриарха Нифонта. Нифонт тогда жил на покое в Ватопедском монастыре. Сам Максим в свои зрелые годы уже в Москве обращается к латинянам с теплым сердечным призывом: "Давайте изгоним старую ссору и снова обымем мир — сей дар Божий и радость Христову. Единым сердцем воспоем член Символа Веры об исхождении Св. Духа от Одного Отца, как это было установлено многими решениями соборов". Тем более понятна живая кровоточащая рана в сердце патриарха Нифонта, родившегося еще при сиянии креста на куполе Св. Софии.

Государственные и церковные разведчики Литвы в Константинополе, осведомленные об этой патриотической романтике сердца патр. Нифонта, торопились грубо использовать ее в своих целях, "ковать железо, пока горячо". В следующем 1498 г. патр. Нифонт был уже лишен кафедры и отбыл на Афон. А в Литве торопятся — "убирают со сцены", т.е. провокационно убивают, митр. Макария и ложно выдают предъизбранного Иосифа Болгариновича за вступившего уже в права митрополита. Ему обманутый патриарх и адресует нижеследующее свое послание:

"Нифонт, Божиею милостию архиепископ КПля, Нового Рима и вселенский патриарх благочестивому и боголюбивому Иосифу, брату и сослужителю, митр. Киевскому и всея Руси..." Такое обращение датировано 5-м апреля 1497 г., т.е. еще при живом митр. Макарии. Иосиф тут же уже именуется митрополитом. Это походит на реализацию патронатской интриги, обмена и подкупа патриархии и тайного захвата места митрополита. Все это было в духе того времени. Может быть, этой закулисной борьбой и объясняется та спешка и то формальное нарушение порядка возведения в митрополиты Макария, которое сам греческий апокрисиарий, прибывший в Вильну в 1494 г., признал совершенным "по нужде". Православная среда знала и понимала, что разумеется под этим условным выражением. Еще одна дополнительная черта к мотивам канонизации митр. Макария.

После вступительного обращения, патр. Нифонт продолжает: "Мы получили от твоей милости письмо, посланное к нашей мерности, в котором ты извещаешь, что епископы римского костела, живущие на Руси и в Литве, непереносимы для вас и принуждают вас к унии, учрежденной во Флоренции. Ты говоришь, что в противном случае вы подвергнетесь великой опасности потерять привилегии и льготы, которые дарованы вам польскими королями в то время, когда состоялась эта уния. Посему от нашей мерности просишь руки помощи и рекомендательного письма к вашему могущественному королю. Сверх того желаешь знать о Флорентийском соборе, как он происходил, чтобы вы могли давать ответ искушающим вас и очень притесняющим. Да будет же вам известно, что собор был созван и утвержден торжественно, при обшей радости, в присутствии нашего светлейшего государя Иоанна Палеолога и святейшего патриарха КПльского, блаженной памяти Иосифа, который не так давно был нашим предшественником, и в присутствии наместников братьев наших патриархов

328

и иных архиепископов и князей, бывших представителями Восточной церкви, а также в присутствии и римского епископа со своими.

Но некоторые из народа нашего, оставшиеся дома, не захотели принять унии и держаться ее, вероятно, из ненависти к латинянам. С тех пор у нас происходит замешательство и беспорядок. Вверенные нам овцы, над которыми мы имеем высшую власть, думают управлять нами. И мы не в состоянии укротить их. А кто знает, не за то ли так тяжко наказал нас Господь Бог и ныне еще наказует, что мы не допускаем святого единения (унии)? Мы утратили всякую поддержку, и латиняне не только не присылают нам до сих пор никакой помощи, но и совсем нам не сочувствуют. Неудивительно, если и вам они причиняют затруднения.

Впрочем, твоя милость, будешь иметь немалую отговорку и извинения, когда станешь говорить, что без решения КПльского, т.е. своего патриарха ничего делать не можешь. Мы же, если бы и очень хотели, решительно не можем ничего сделать по тем делам, по которым от нас многое зависит.

Итак, пусть не жалуются на нас, но пусть лучше, тронувшись сожалением над нашим несчастьем, молят о нас Господа Бога, чтобы мы, освободившись от неволи, вновь соединились бы по милости Божией. А твоя милость не сопротивляйся им слишком, но имей с ними дружеское общение (как позволили и мы нашим священникам, живущим на островах, под властью сиятельного Сената венецианского, совершать собрания и молитвы с латинами). Но веру отеческую и все церковные обычаи бдительно сохраняй, ибо предки наши под тем только условием соединились с латинянами во Флоренции, чтобы все права наши оставались ненарушенными и сохранялись. Ты имеешь во всей Руси и Литве немало князей — детей духовных, которые чтут греческую церковь и искренно уважают нашу мерность. Им мы дали наши письма и поручения, чтобы они ходатайствовали за тебя пред всесветлейшим королем и защищали наше право. Лета 7005, апреля 5 от Рождества Сына Божия 1497 г.".

Итак, в этом письме патр. Нифонта нет никакой измены православию. Оно лишь не дышит полемикой и лишь сочувственно вздыхает о соединении церквей. Цель его утилитарная — освобождение своей священной теократической родины, креста от полумесяца. А Польша, без всякой боли сердца, как ростовщик, стремилась использовать это для своей униатской фальшивки.

Данный документ был опубликован лишь в начале XVII века для оправдания уже введенной тогда Брестской унии. Никакого оправдания искусственной и насильственной унии он, конечно, не заключает. Но служит лишь памятником трагического умирания Византии и бессильной мечты тогдашних греков как-нибудь воскреснуть силами общеевропейской коалиции.

Насколько все эти униатские интриги велись секретно, видно из того, что штат православных русских московских чиновников, состоявших в свите вел. княгини Елены, проведал об этом сравнительно очень поздно, только в 1499 г. Москва кое-что узнала об этом из частного письма подьячего при вел. кн. Елене — Федора Шестака: "Здесь у нас, господине, произошла великая смута между латинами и нашим христианством. В нашего владыку Смоленского дьявол вселился, и вместе с Сопегою — отметником они восстали на православную веру. Великий князь неволил государыню нашу, вел. кн. Елену в проклятую латинскую веру. Но государыню нашу Бог научил, да помнила она науку государя отца своего. И она отказала мужу так: "помнишь, что обещал ты государю-отцу моему; и я без воли государя отца моего не могу того сделать. Обошлюсь с ним, как он меня научит". Да и все наше православное христианство хотят окрестить (!). От того наша Русь с Литвой в сильной вражде. Ты бы эту записку послал до государя. Государь сам того не знает. Больше писать не смею. Если б было с кем на словах пересказать". Иван Васильевич Московский немедленно послал Елене экстренного посланца сказать ей наедине: "дошел до нас слух, что муж твой Александр нудит тебя и иных людей отступить от своего греческого закона к римскому. Ты в этом мужа своего не слушай. Пострадай до крови и до смерти, но к римскому закону не приступай, чтобы

329

от Бога душою не погибнуть, а от нас и всего православного христианства не быть в проклятии. И сраму от иных вер православию не делай. Извести нас обо всем этом, правда ли то, и мы тогда пошлем к мужу твоему: зачем он делает против своего слова и обещания?" Такого же рода письмо к Елене было приложено и от ее матери Софьи Фоминичны.

Параллельно с этой защитной реакцией продолжало развиваться тайное наступление возобновителей унии. Неестественно быстро, после убийства митр. Макария 1-го мая 1497 г., уже 10-го мая, якобы, "приходит" от КПльского патриарха апокрисиарий для формального поставления в митрополиты Иосифа Болгариновича. Бесспорно ясно, что это было только извлечение наружу секретно уже существовавшего назначения Иосифа митрополитом. Равно и "прибытие" апокрисиария было тоже фиктивным. Он давно уже был секретно на месте. Заговор удался. Иосиф стал открыто митрополитом. Достигнув цели, Иосиф Болгаринович, после обмана Макария, обманул и КПль. Он уже стал послушным исполнителем "заказа" унии. Его послание к папе Александру VI датировано 20-м августа 1500 г. В послании нет ничего оригинального, оно просто списано с прежнего письма к папе 1476 г. митр. Мисаила Пеструча: "Я верую и исповедую, что ты пастырь всех верных и глава вселенской церкви и всех свв. отцов и патриархов. Пред тобой мы смиренно склоняем главы наши со всей покорностью доброй воли, не по принуждению или по необходимости, но по усердию веры и сердечной любви. Желаем от твоей святыни святейшего благословения, потому что тебе переданы ключи царства небесного и власть вязать и решить. Поэтому отныне мы молим твою святыню, будь милостив к нам, живущим далеко в северных странах, там где области России, под обрядом и уставом Восточной церкви, содержащим свв. семь вселенских соборов, а с ними и VIII Флорентийский.

Мы веруем во Единого Бога Отца Вседержителя... И во Единого Господа Иисуса Христа...

по Никейскому символу. Веруем и в Духа Святого, исходящего от Бога Отца, также (Similitеr) и от Сына единым дуновением...

О всем прочем мы не пишем твоей святыне, а поручаем устно рассказать нашему сыну и брату и родственнику Ивану Сопеге, от которого и просим и выслушать все наши просьбы. Мы уверены, повергаясь пред тобой на землю и целуя ноги твои, что ты исполнишь желания сердца нашего и утешишь нас, пребывающих в скорби и не отвергнешь прибегающего под твое покровительство".

На письмо это не последовало прямого ответа самому адресату, ибо интрига, сравнительно долго тянувшаяся в секрете, к этому времени вдруг вскрылась. Запылала война. Московские войска одерживали победу за победой. Личность митрополита-заговорщика потеряла свой вес. Не отвечая ему, папа ведет переписку с людьми ему подведомственными и подчиненными. Пишет вел. князю Александру и епископу Войтеху. Письмо это характерно для сумбурности богословских суждений тогдашней папской канцелярии об условиях унии. Письмо проявляет крайнюю осторожность, очевидно, в виду остроты создавшегося военно-политического положения. Униатская литература до сих пор проводит теорию, что обязательность Флорентийской унии для всего Востока не требует ничего нового, кроме приложения или возобновления все той же неотменной и существующей Флорентийской унии. Она якобы и здесь, в юго-западной Руси, никогда не прекращалась. Данное письмо разрушает эту историческую иллюзию. Папа хвалит ревность Войтеха, но просит быть очень осторожным с этими русскими отступниками. "Мы получили осведомление, что они ни в символе веры, ни при совершении церковных служб совсем не исповедуют исхождения св. Духа и от Сына. Нам также доложено, что таинство Евхаристии они совершают на квасном хлебе под формой незаконной и неподобающей. Для преложения в кровь употребляют не вино, а другую жидкость (очевидно, разумеются распространенные на севере России ягодные вина). Смешав оба вида Тела и Крови

— под обоими причащают даже младенцев. Мы слышали, что они несогласны с Флорентийским собором касательно очистительного огня в Чистилище и молитв за умерших. Мы узнали также будто поименованные народы дерзко отвергают, что апостол Петр получил от Господа первенство над всей церковью и власть вязать и решить, и что римский первосвященник есть

330