Giddens

Э.ГИДДЕНС

УСТРОЕНИЕ ОБЩЕСТВА: ОЧЕРК ТЕОРИИ СТРУКТУРАЦИИ. М., 2003. С. 58-73

Структура и структурация

Рассмотрим ключевые понятия, составляющие ядро те­ории структурации: «структура»,«система»и «дуальность (двойственность) структуры ». Нет сомнений, что первое из них — структура (или «социальная структура») — весьма популярно среди сторонников функционализма и обязано своим названием традициям «структурализма». Однако ни той, ни другой теории так и не удалось дать этому понятию определение, которое отвечало бы требованиям социально-научной теории. Приверженцы функционализма и их кри­тики уделяли основное внимание понятию «функция », под­час вовсе игнорируя представления о «структуре »; таким образом, последний термин использовался, как правило, в общепринятом значении. Вместе с тем мы прекрасно осве­домлены о том, что, как правило, понимают под «структу­рой» функционалисты, а фактически и подавляющее боль­шинство обществоведов-аналитиков, которые рассматрива­ют ее как своего рода «моделирование» социальных отношений и явлений. Зачастую структура представляется в терминах визуальных образов, сродни скелету или строе­нию организма, или каркасу здания. Этот подход и соответ­ствующие ему понятия тесно взаимосвязаны с дуализмом субъекта и социального объекта: «структура» выступает здесь как нечто «внешнее » по отношению к человеческой деятельности, является источником, порождающим огра­ничения свободной инициативы независимого субъекта. Представления о структуре, возникшие в рамках структу­рализма и постструктурализма, кажутся нам более инте­ресными. Здесь, говоря о структуре, мы имеем в виду не модель тех или иных социальных отношений и явлений, а точку пересечения наличия и отсутствия; таким образом, основополагающие принципы ее выводятся, исходя из по­верхностных проявлений.

На первый взгляд вышеизложенные представления о структуре не имеют ничего общего, однако, на самом деле каждое из них относится к существенным аспектам струк­турирования социальных отношений —- аспектам, которые в теории структурации постигаются посредством диффе­ренцированного подхода к понятиям «структура» и «систе­ма ». Анализируя социальные отношения, мы должны учи­тывать как синтагматический аспект проблемы — модели­рование социальных отношений в пространстве и во времени, включая воспроизводство ситуативных практик, так и ее парадигматическое «измерение », затрагивающее виртуаль­ное упорядочение «способов структурирования », периоди­чески участвующих в процессе подобного воспроизводства. Структурализму свойственна некоторая неопределенность в вопросе, относятся ли структуры к матрице допустимых в пределах установленной совокупности преобразований, или они суть правила (принципы) превращений, управляющие этой матрицей. Мы полагаем, что структура, по крайней мере в элементарном своем значении, представляет собой «гене­ративные » (порождающие) правила (и ресурсы). Вместе с тем, некорректно называть ее «правилами преобразования », ибо все правила, по сути своей, носят трансформирующий характер. Таким образом, в контексте социального анализа структура существует в виде структурирующих свойств со­циальных систем, благодаря которым в них обеспечивается «связность» времени и пространства, свойств, способству­ющих воспроизводству более или менее одинаковых соци­альных практик во времени и пространстве, что придает им «систематическую» форму. Говоря о том, что структура представляет собой «виртуальный порядок» отношений преобразования, мы подразумеваем, что социальные систе­мы, как воспроизводимые социальные практики, обладают не «структурами», но «структуральными свойствами», а структура, как образец социальных отношений, существу­ющий в определенное время и в определенном простран­стве, проявляется посредством подобных практик и как па­мять фиксирует направление поведения компетентных субъектов деятельности. Это не мешает нам представлять структуральные свойства в виде иерархически организован­ной в пространстве и во времени протяженности практик, которые они рекурсивно формируют. Глубоко укоренившиеся структуральные свойства, участвующие в воспроиз­водстве социетальных общностей, называются структур­ными принципами. Практики, обладающие наибольшей пространственно-временной протяженностью в рамках тех или иных общностей, рассматриваются нами как социальные институты.

Говоря о структуре как о «правилах» и ресурсах, или обособленных совокупностях правил и ресурсов, мы опре­деленно рискуем ошибиться, что обусловлено спецификой представлений о «правилах», господствующих в философ­ской литературе.

(1) Зачастую правила ассоциируются с играми и воспри­нимаются нами как некие формализованные предпи­сания или установки. Между тем правила, задейство­ванные в воспроизводстве социальных систем, в боль­шинстве случаев не являются таковыми. Даже те из них, которые приведены в систему законов, как прави­ло, гораздо более спорны, нежели их собратья, исполь­зуемые в играх. Несмотря на то, что использование правил игр, таких, например, как шахматы и т. п., в ка­честве прототипа контролируемых правилами свойств социальных систем часто приписывается Л. Виттгенштейну, гораздо более уместным, на наш взгляд, будет упомянуть здесь то, что Виттгенштейн говорил о детс­ких играх как примерах рутинных, общепринятых со­циальных практик.

(2) Зачастую правила рассматривают и обсуждают в един­ственном числе, так, будто они могут касаться специфи­ческих случаев или примеров поведения. Однако такой подход представляется нам ошибочным, если мы рассмат­риваем его по аналогии с течением социальной жизни, где практики поддерживаются и сосуществуют в рамках более или менее свободно организованных групп.

(3) Правила невозможно осмыслить в отрыве от ресурсов — средств и способов, посредством которых в процесс производства и воспроизводства социальных практик включаются отношения преобразования. Таким обра­зом, структуральные свойства представляют формы до­минирования и власти.

(4) Правила предполагают (и это достаточно четко было продемонстрировано Гарфинкелем) «методические процедуры» социальных взаимодействий. В большинстве случаев правила пересекаются с практиками в контек­сте ситуативных взаимодействий: ряд «целевых» (ad hoc) положений, предложенных Гарфинкелем, посто­янно приводится в качестве иллюстрации правил и фун­даментален с точки зрения их формы. Следует подчерк­нуть, что в силу всего вышесказанного каждый компе­тентный социальный актор является социальным теоретиком на уровне дискурсивного сознания и «экс­пертом-методологом >> на уровнях дискурсивного и прак­тического сознания.

(5) Правила имеют две стороны, и это важно учитывать на концептуальном уровне, поскольку некоторые фило­софы (например, Винч (Winch)) склонны объединять их. С одной стороны, правила относятся к производству значений, а с другой — к санкционированию способов социального поведения.

Вводя вышеупомянутое словоупотребление понятия «структура », мы стремились освободиться от традицион­ного механистического подхода к определению этого тер­мина, свойственного ортодоксальной социологии. Понятия системы и структурации берут на себя большую часть того, что обычно приписывается «структуре». Предлагая исполь­зовать термин «структура» в значении, на первый взгляд далеком от общераспространенных, мы отнюдь не призы­ваем к отказу от более широких интерпретаций его. «Обще­ство», «культура» и целый ряд других социологических понятий вполне могут употребляться в нескольких значе­ниях, и это представляет определенную сложность лишь в тех случаях, когда различия существуют на смысловом у ров­не сказанного или написанного. Таким образом, мы не от­вергаем традиционное использование термина «структура» для указания на некие общие институциональные черты общества или ряда обществ, например, можно говорить о «классовой структуре общества », «структуре индустриаль­ных обществ » и т. д.

Согласно одному из основных положений теории струк­турации, правила и ресурсы, которыми индивиды руковод­ствуются при взаимодействии, должны рассматриваться и как средства производства социальной жизни в качестве

продолжающейся деятельности, и одновременно как про­дукты, производимые и воспроизводимые этой деятельнос­тью (принцип дуальности (двуединства) структуры). Но как следует понимать подобное утверждение? Каким образом наши повседневные действия участвуют в воспроизводстве, скажем, глобальных институтов современного капитализ­ма? Какие правила действуют в этом случае? Рассмотрим несколько возможных примеров правил:

(1) «Правило постановки мата в шахматах заключается в...»;

(2) Формула: an = n2 + n-l;

(3) «Как правило, R встает каждый день в 6 утра“;

(4) «Согласно правилам, все рабочие должны начать рабо­ту в 8 утра».

Конечно, можно привести массу других примеров, од­нако, перечисленные вполне подходят с точки зрения целей нашего повествования. В примере (3) «правило >> более или менее соответствует понятиям привычки или рутины (одно­образного, установленного режима). Восприятие подобных привычек как «правил >>, в полном смысле этого слова, пред­ставляется нам довольно неуместным, ибо в большинстве случаев в их основе не лежат какие-либо указания, настав­ления или инструкции, которым индивид должен неукос­нительно следовать, и также санкции, подкрепляющие эти предписания; таким образом, в данном случае мы имеем дело с тем, что индивид делает по привычке. Привычка является элементом рутины, принципиальную важность которой в процессе повседневной социальной жизни мы неустанно подчеркиваем. «Правила », как понимаем их мы, несомнен­но, вторгаются в рутинную практику, однако, последняя не является правилом сама по себе.

Примеры (1) и (4) воспринимаются многими в качестве иллюстраций двух типов правил — конститутивных (обра­зующих) и регулятивных. Объяснить правило, в соответ­ствии с которым при игре в шахматы ставится мат, значит детально рассмотреть саму суть этой игры. Правило, уста­навливающее, что работники должны начать работу в опре­деленное время, не дает определение работы как таковой; оно предписывает, каким образом работа должны быть вы­полнена. Дж. Сирл (Searle) считает, что регулятивные пра­вила обычно имеют форму «Делай X» или «Если Y, делай X».

Некоторые представители класса конститутивных правил имеют такую же форму, однако в большинстве случаев речь идет о формулировках типа «X считается Y » или «Х счита­ется Y при условии С “ [18]. Подобное разграничение двух типов правил кажется нам отчасти сомнительным, свиде­тельством чему служит этимологическая «неуклюжесть» термина «регулятивное правило». Как-никак, но понятие «регулятивный» включает в себя понятие «правило»: сло­варное определение этого термина — «регулирование по­средством правил». Мы считаем, что примеры (1) и (4) ско­рее отражают два аспекта правил, нежели символизируют два их типа. В случае (1) правило, несомненно, является эле­ментом игры как таковой (оно создает саму возможность такой деятельности или определяет ее. — Пер.), однако, для тех, кто играет в шахматы, оно обладает санкционирующим или «регулирующим » свойством, ибо относится к аспектам игры, которые должны быть соблюдены (деятельность, на­зываемая игрой в шахматы, состоит в осуществлении дей­ствий в соответствии с определенными правилами; вне этих правил шахматы не существуют. —Пер.). Однако и правило (4) обладает конститутивными свойствами. Хотя оно и не определяет, что такое «работа», зато дает нам представле­ние об «индустриальной бюрократии». Следовательно, при­меры (1) и (4) иллюстрируют два аспекта правил — их роль в создании смыслового содержания и тесную взаимосвязь с санкциями.

Пример (2) может показаться наименее адекватным с точки зрения концептуализации «правила» применительно к понятию «структуры ». Вместе с тем мы намерены дока­зать, что оно является здесь гораздо более уместным, чем все обсужденные нами выше. Мы не собираемся утверж­дать, что социальная жизнь может быть сведена к совокуп­ности рациональных математических принципов, отнюдь. Обращаясь к сущности формул, мы сумеем определить наи­более эффективное (с аналитической точки зрения) значе­ние термина «правило» в контексте социальной теории. Формула an = n2 + n-l взята из примера Виттгенштейна, иллюстрирующего игры с числами (number games) [19]. Один человек написал последовательность чисел; другой — со­ставил формулу, поставив числа в определенном порядке. Что представляет собой подобная формула? Каким образом можно проинтерпретировать ее? Понять формулу не значит воспроизвести ее. Кто-то может произнести форму­лу, не осознав ее последовательности, с другой стороны, возможно понять сам ряд и не суметь при этом выразить его на вербальном уровне. Таким образом, понимание не явля­ется умственным процессом, сопровождающим решение головоломки, представленной определенной последователь­ностью чисел; по меньшей мере, это не тот процесс, кото­рый имеет место при прослушивании мелодии или произне­сении предложения. Это, скорее, способность применять формулу в правильном контексте и должным образом во имя продолжения некоего ряда или последовательности событий.

формула представляет собой обобщенную процедуру: обобщенную, поскольку используется в некотором диапа­зоне условий и случаев; процедуру, ибо предусматривает методическое возобновление и продолжение установлен­ной последовательности действий. Таковы ли лингвистичес­кие правила? Мы убеждены, что да — и в гораздо большей степени, чем они подобны той разновидности правил, о ко­торой говорил Хомский (Chomsky). И это, по-видимому, согласуется с доводами Виттгенштейна или во всяком случае соотносится с ними. Виттгенштейн замечал, что: «Понимать язык, значит владеть им» (язык как речевые действия. — Пер.) [20]. Здесь подразумевается, что использование язы­ка является по преимуществу методологическим, а правила его представляют собой методично применяемые процеду­ры, включенные в контекст повседневной практической де­ятельности. Подобная перспектива в отношении языка ка­жется нам чрезвычайно важной, хотя зачастую она и игно­рируется большинством последователей Виттгенштейна. Правила, «сформулированные» посредством примеров (1) и (4), представляют собой определение (интерпретацию) де­ятельности и имеют отношения к определенным видам дей­ствий: все кодифицированные правила принимают подоб­ную форму, поскольку выражают (описывают) на вербаль­ном уровне то, что предполагается сделать. Однако правила есть процедуры деятельности, элементы практического ус­тановленного порядка. Ссылаясь на это, Виттгенштейн раз­решил проблему, которая изначально была определена им как скептический «парадокс» правил и следования им. Последний был сформулирован следующим образом: ни один образ действий не может определяться каким-то правилом, поскольку любой образ действий можно привести в соот­ветствие с этим правилом. Однако если это действительно так, то верно и другое: любой образ действий может быть приведен в противоречие с правилом. Здесь мы сталкиваем­ся с неверным истолкованием проблемы, смешением смыс­лов «следования правилу» и «интерпретации правила»[21].

В таком случае мы будем рассматривать правила соци­альной жизни как способы или обобщенные процедуры, используемые в процессе установления/ воспроизводства социальных практик. Сформулированные правила — пра­вила, выраженные на вербальном уровне (законодательные нормы, бюрократические предписания, правила игры и т. п.), — представляют собой скорее кодифицированные толкования правил, нежели правила как таковые. Их сле­дует воспринимать не как пример правил вообще, но как специфические типы сформулированного правила, которые в силу собственной очевидной формулировки приобретают различные специфические качества [22].

До настоящего момента наши рассуждения касались в основном предварительного подхода к проблеме. Как фор­мулы соотносятся с практиками, в которые вовлечены субъекты деятельности? И какие из них наиболее интерес­ны нам с точки зрения общих целей социального анализа? Что касается первой части вопроса, то здесь знание соци­альных правил, выраженное прежде всего на уровне прак­тического сознания, является сущностью «способности знать », отличающей индивидов как субъектов деятельнос­ти. Будучи социальными акторами, все человеческие суще­ства хорошо «информированы >> относительно знаний, ко­торыми они располагают и которые применяют в процессе производства и воспроизводства повседневных социальных взаимодействий; основная масса этих знаний носит скорее практический, нежели теоретический характер. Шюц и дру­гие авторы отмечали, что в процессе повседневной деятель­ности акторы используют типичные схемы (формулы), по­зволяющие им улаживать возникающие жизненные пробле­мы в плановом порядке. Знание процедур или владение техниками «делания » социальных действий по определению носит методологический характер. Иными словами, подобное знание не предполагает (да и не может предполагать) точного определения всей совокупности ситуаций, с кото­рыми может столкнуться актор; оно предусматривает обоб­щенную способность реагировать и влиять на неограничен­ный диапазон социальных условий и обстоятельств.

Наиболее значимые с точки зрения социальной теории типы правил включены в процесс воспроизводства институ­ционализированных практик, т. е. практик, глубоко укоре­ненных в пространстве и времени [23]. Основные характе­ристики правил, существенные с позиций общих проблем социального анализа, могут быть описаны следующим об­разом:

интенсивный неявный неформальный слабо санкционированный

поверхностный дискурсивный формализованный жестко санкционированный

Под интенсивными по характеру правилами мы пони­маем формулы, постоянно вовлеченные в процесс повсед­невной жизни. Примером таких правил могут служить лин­гвистические правила. Сюда же относятся и методы орга­низации беседы, используемые акторами в разговорах и при взаимодействиях. Им противопоставляются правила, хотя и широкие по размаху, но неглубокие с точки зрения влияния на характер и структуру социальной жизни. По­добное различие кажется нам чрезвычайно важным, хотя бы только потому, что многие социальные аналитики ис­кренне убеждены в том, что более абстрактные правила — например, кодифицированные законы — оказывают боль­шее влияние на процесс структурирования социальной де­ятельности. Мы считаем, однако, что многие на первый взгляд тривиальные процедуры повседневности воздей­ствуют на социальное поведение гораздо сильнее и глуб­же. Оставшиеся категории говорят сами за себя, т. е. явля­ются более или менее самоочевидными. Большинство пра­вил, включенных в процесс производства и воспроизводства социальных практик, усваиваются акторами только на внут­реннем уровне: иными словами, субъекты деятельности знают, как им «следует себя вести». Дискурсивное выра­жение правила является его интерпретацией и, как мы уже упоминали выше, способно само по себе видоизме­нять форму его применения. Типичным примером правил, которые не только дискурсивне сформулированы, но и формально кодифицированы, являются законы. Конечно, законы относятся в большей степени к разряду санкцио­нированных социальных правил и имеют в современном обществе формально установленные градации «воздая­ний ». Однако было бы серьезной ошибкой недооценивать силу неформальных санкций, применяемых в отношении множества житейских, повседневных практик. Как бы ни интерпретировались результаты, полученные Гарфинкелем в ходе его «экспериментов на веру », они, несомненно, де­монстрируют непреодолимую силу, которой наделены, казалось бы, незначительные условности разговора [24].

Структурирующие качества правил могут изучаться в процессах формирования, поддержания, прекращения и ре­формирования социальных взаимодействий. Несмотря на то, что в процессе производства и воспроизводства взаи­модействий субъекты деятельности используют огромное множество разнообразных процедур и тактик, особо зна­чимыми среди них являются, вероятно, те из них, которые способствуют поддержанию чувства онтологической бе­зопасности. «Эксперименты» Гарфинкеля, несомненно, су­щественны с этой точки зрения. Они указывают на то, что установки, вовлеченные в структурирование ежедневных взаимодействий, имеют характер, гораздо более стабиль­ный и обязательный, чем это может показаться исходя из легкости, с которой им обычно следуют. Это стало очевид­ным, поскольку девиантные (отклоняющиеся) ответы или поступки, которые, по настоянию Гарфинкеля, соверша­лись экспериментаторами, нарушали чувство онтологичес­кой безопасности «субъектов», «подрывая» основы доступ­ности дискурса. Нарушение или игнорирование, конечно, не является единственным методом изучения конститутив­ных и регулятивных свойств интенсивно задействованных правил. Вместе с тем нет сомнений, что опыты Гарфинкеля способствовали обнаружению достаточно «плодородной » области исследований — являясь своего рода «алхимией от социологии >>, «превратившей эпизоды повседневности в на­учно-просветительский трактат» [25].

В своей работе мы различаем понятия «структура »(как некий общий термин), «структуры »(во множественном чис­ле) и «структуральные свойства социальных систем» [26]. Понятие «структура » подразумевает не только правила, задействованные в производстве и воспроизводстве соци­альных систем, но и ресурсы (которые нам еще предстоит рассмотреть более подробно). Традиционные для обще­ственных наук толкования термина «структура » связывают это понятие с наиболее устойчивыми аспектами социальных систем, и нам не хотелось бы отходить от этого значения. Структура состоит из правил и ресурсов, способствующих производству/воспроизводству социальных институтов. Согласно определению, институты представляют собой наи­более стабильные черты социальной жизни. Говоря о струк­туральных свойствах социальных систем, мы имеем в виду их институционализированные характеристики, «зафик­сированные » во времени и пространстве. И, наконец, мы ис­пользуем понятие «структуры» (во множественном числе) для обозначения отношений преобразования и посредниче­ства, влияющих на социальную и системную интеграцию и являющихся своеобразными «переключателями », лежащи­ми в основе наблюдаемых условий воспроизводства системы.

Вернемся теперь к вопросу, поставленному нами изна­чально: каким образом следует понимать то, что поведение индивидуальных субъектов деятельности воспроизводит структуральные свойства больших общностей? Ответить на него гораздо проще и вместе с тем сложнее, чем может по­казаться с первого раза. На уровне логике ответ на по­добный вопрос будет не более чем трюизмом. Иначе говоря, несмотря на то что непрерывное существование больших общностей или обществ не зависит, казалось бы, от дея­тельности любого из его индивидуальных членов, эти общ­ности (или общества) очевидно прекратят свое существова­ние, если деятели, входящие в них, исчезнут. В реальности ответ на этот вопрос зависит от проблем, которые нам еще предстоит обсудить — речь идет о механизмах интеграции различных типов социетальных общностей. В своей повсед­невной деятельности социальные акторы используют и вос­производят структурные характеристики глобальных соци­альных систем. Однако общества — и мы постараемся объяс­нить это — не всегда представляют собой единообразные «коллективы». «Социальное воспроизводство» не следует приравнивать к укреплению «социальной сплоченности ». Местоположение (локализация) субъектов деятельности и коллективов в различных секторах или регионах обобщен­ных социальных систем в значительной мере определяет влияние их привычного поведения на интеграцию социеталь­ных общностей. Здесь мы достигли пределов лингвистичес­ких примеров, которые могли бы быть использованы в каче­стве иллюстрации понятия «дуальность структуры ». Мно­жество проблем социального анализа может быть изучено посредством обращения к исследованиям рекурсивных свойств речи и языка. Когда мы произносим грамматически правильное высказывание, то опираемся на те синтаксичес­кие правила, которые это высказывание помогает устано­вить. Однако мы говорим на «том же » языке, что и другие члены нашего языкового сообщества; мы все (с теми или иными незначительными поправками) пользуемся сходны­ми правилами и лингвистическими обычаями. Совсем не так может обстоять дело со структуральными свойствами со­циальных систем в целом. Вместе с тем понятие «дуальность структуры » лежит в другой области, дающей ответ на воп­рос, каким образом могут быть осмыслены социальные сис­темы (плавным образом общества).

ДУАЛЬНОСТЬ СТРУКТУРЫ

Структура (ы)	Система (ы)	Структурация
Правила и ресурсы, или совокупности отношений преобразо ван ия, организованные как свойства социальных систем	Воспроизводимые взаимоотношения субъектов деятельности или коллективов, организованные в виде регулярных социальных практик	Условия, контролирующие целостность или изменение структур, а, следовательно, управляющие воспроизводством социальных систем

Подытожим все вышесказанное. Структура, как регу­лярно воспроизводящиеся «наборы» правил и ресурсов, существует вне времени и пространства, проявляется в па­мяти индивидов в виде «отпечатков » социальной практики и отличается «отсутствием субъекта». Социальные систе­мы, обладающие структуральными свойствами, напротив, существуют в виде воспроизводимых в пространстве и вре­мени ситуативных действий субъектов деятельности. Ана­лиз структурации социальных систем предполагает изуче­ние способов производства и воспроизводства этих сис­тем — основывающихся на осмысленных действиях акторов, занимающих по отношению друг к другу опреде­ленные позиции и использующих правила и ресурсы в раз­нообразных контекстах деятельности — в процессе взаи­модействия. Ключевым понятием теории структурации яв­ляется концепция дуальности структуры, логически вытекающая из вышеизложенного обсуждения. Субъектов деятельности и структуры нельзя рассматривать как две независимые друг от друга категории; таким образом, речь в данном случае идет не о дуализме, а о дуальности (или двуединстве). В соответствии с представлениями о дуальности структуры, структуральные свойства социальной системы выступают и как средства производства социальной жизни в качестве продолжающейся деятельности и одновременно как результаты, производимые и воспроизводимые этой деятельностью. Структура не является чем-то «внешним» по отношению к индивидам: будучи своего рода «отпечат­ками» в их памяти и проявляясь в социальной практике, она представляется скорее «внутренней», нежели внешней (как это считал Дюркгейм) по отношению к их деятельности. Структуру нельзя отождествлять с принуждением, она все­гда как ограничивает, так и создает возможности для дей­ствия. Это, конечно, не препятствует распространению структуральных свойств социальных систем во времени и пространстве, выходящему из-под контроля индивидуаль­ных субъектов деятельности. Точно так же это не подверга­ет риску возможность того, что представления самих акто­ров о социальных системах, созданных и воссоздаваемых ими в процессе их деятельности, могут материализовать эти системы. Рейфикация социальных взаимоотношений или дискурсивная «натурализация » исторически обусловленных обстоятельств и результатов человеческой деятельности является одним из основных аспектов идеологии социаль­ной жизни [27].