2.2 Типы и функции новообразований в книге а. И. Герцена «Былое и думы»

А. И. Герцен вошел в историю нашей словесности не только как блестящий публицист, но и как автор мемуарно-автобиографической эпопеи «Былое и думы», преобразовавшей структуру жанра воспоминаний, как замечательный стилист, языком которого восхищались современники. Показательны, например, оценки И. С. Тургенева, писавшего Герцену: «…Язык твой легок, быстр, светел и имеет свою физиономию» [57, с. 176]. Сравним также: «Язык его (Герцена), до безумия неправильный, приводит меня в восторг: живое тело» [57, с. 176]. Своеобразие стиля А. И. Герцена определяется максимальной свободой сочетаемости различных лексических единиц, богатством тропов, сопрягающих «далековатые идеи», грамматическими «вольностями», наконец, обращением к словотворчеству, позволяющему найти дополнительные средства выражения для «отвлеченных мыслей, внутренних лирических чувствований… искрящейся шалости и потрясающей страсти» [22, с. 82].

Новообразования появляются уже в художественных произведениях Герцена 40-х гг. Новообразования широко представлены и в главном произведении писателя – «Былом и думах», где используется более 150 индивидуально-авторских неологизмов. Большая часть их построена по продуктивным в языке моделям.

Новообразования в прозе Герцена создаются разными способами словопроизводства. Преобладают производные, относящиеся к таким способам, как:

– суффиксация:

революционаризм, глюкист, пиччинист, рунитист, отвлекаемость (от окружающего) и др;

– префиксация (особенно продуктивен в «Былом и думах» префикс ульра- , близкий к препозициональным частицам):

ультрагегельянец, ультраславянизм, ультрастуденческий, соплакальщик;

– сложение:

чопорно-консервативное министерство Дерби; церковно-ученый диалект; особый характер военных поселений – петербургско-гатчинский, немецко-татарский; светско-правительственные цели;

– сращение (наиболее частотны слияния с первым компонентом себя):

Цепкая живучесть человека всего более виднее в невероятной силе рассеяния и себяоглушения; вглядываясь с участием в …, их психические себябичевания… я наконец убедился… что все это – одна из форм того же самолюбия;

– субстантивация:

Тогда было общество недовольных, то есть отставных, удаленных, отправленных на покой; теперь есть общество независимых; Новый порядок, совместивший все тяжкое монархии и все свирепоеякобинизма, огражден не идеями… а страхом и неизвестностями; Стройность одинаковости, отсутствие разнообразия, личного, капризного, своебычного, обязательная форма… – все это в высшей степени развито в самом нечеловеческом состоянии людей – в казармах;Я понимаю необходимость… угрюмых и непреклонных стражей возле умирающего в бешенстве, но зачем они возникающему, юному?

Немногочисленными примерами представлены префиксально-суффиксальный (бесполье инока…), префиксально-суффиксально-постфиксальный (оклиматиться, офранцузиться) и сложно-суффиксальный способы (сложение в сочетании с суффиксацией: мышегубство).

Некоторые модели, по котором созданы новообразования, носят в прозе Герцена устойчивый характер: это уже отмечавшиеся образования с приставкой ультра-, сложение с префиксоидом пол(у)- (плюгавые полумужики и полулавочники; полусвятые и полубродяги), сращение с компонентом себя, отражающие интенсивный интерес писателя к проблемам самосознания, наконец, оценочные прилагательные, созданные по образцу причастий в результате чересступенчатого образования:

Мы больше доктринеры и резонеры. К этой немецкой способности у нас присоединяется свой национальный, так сказать, аракчеевский элемент, беспощадный, страстно сухой и охотно палачествующий [22, с. 157]; К. Аксаков с негодованием отвечал… стихами, резко клеймя злые нападки и называя «не нашими» разных славян, во Христа-бозе нашем жандармствующих[22, с. 29]; Но не один апостольствующий шериф мешал Бартелеми умереть… [22, с. 94].

В тексте «Былое и думы» новообразования актуализируют деривационные связи слов. Они часто вводятся в контекст, содержащий или однокоренные единицы, или непосредственно производящее слово, или одноструктурные производные, обнажающие словообразовательную модель; ср., например:

Воспитание очеловечивало учеников всякий раз, когда принималось. Но человека-то именно и не нужно было ни для иерархической пирамиды, ни для преуспеяния помещичьего быта; Я вел беспокойно праздную жизнь; при особенной удобовпечатлимости или, лучше сказать, удободвижимостихарактера… можно было ждать ряд всякого рода столкновений [22, с. 165].

Особым способом новообразования служит использование сравнительно редкой в прозе XIX в. конструкции с «висячим» дефисом, объединяющей в один сочиненный ряд производное и одноструктурное с ним слово с сокращенной второй основой, совпадающей с компонентом другого члена ряда; ср.:

Этого ему не могли простить голодно- и праздношатающиеся в Лондоне [22, с. 74].

Такие конструкции получат дальнейшее развитие в языке XXв.

Круг слов, мотивирующих авторские новообразования, очень широк, но доминирует среди них книжная лексика. Отличительной особенностью стиля Герцена является использование слов, образованных на базе иноязычной лексики. В качестве производящих основ регулярно выступают основы латинских, немецких, английских и особенно часто французских слов:

Он меня оскорбляет, фруассирует (от фр. froisser «задевать, раздражать») [22, с. 159]; Это-то… придавала его иронии какой-то макабрский характер (от фр. macabre «мрачный») [22, с. 289]; …Тогда преследовали отголоски… брудершафтских тостов… [22, с. 50]; Прудон по преимуществу диалектик, контроверзист (от лат. controversia «спор, прения») социальных вопросов [22, с. 72].

Как отмечал В. В. Виноградов, в 50-е гг. XIX в. с большой остротой «встает проблема «метафизического», т.е. отвлеченного, публицистического и научно-популярного языка» [15, с. 334]. Герцен стремился расширить состав русской философской терминологии и общественно-политической лексики. В его произведениях встречаются многочисленные новообразования на основе иноязычных слов; ср., например: республиканизм, теократически-феодальное государство, сектаторство, марксиды, проприетаризм и мн. др. Они, как правило, используются для обозначения философских направлений, политических течений (и их представителей), особенного государственного строя, экономических понятий. «Иноязычная форма усиливает здесь терминологичность слова, подчеркивает его специальное назначение. Она служит как бы своеобразным курсивом, выделяющим слово-термин из окружающей среды» [23, с. 170]. Образования на базе иноязычных основ выполняют и характерологическую функцию: они, особенно в последних частях «Былого и дум», становятся знаком изображаемого Герценом западноевропейского мира с присущим ему многообразием языков и культур.

В то же время иноязычные основы служат производящей базой и для слов, имеющих собственно русские эквиваленты; ср.:

Ревность… – чувство «ирредуктибельное» (от франц. irreductible«неизменяемый»); В вульгарной форме они встречаются между прусскими «юнкерами» и австрийским казарменным брудерством (от нем. Bruder «брат») [22, с. 63].

Подобные обозначения или выражают ироническую экспрессию, или передают важные «непереводимые», с точки зрения писателя, дополнительные смыслы.

Национально-культурный компонент в семантике слова лежит в основе особого стилистического приема, который часто используется в «Былом и думах»: это сопоставление лексических единиц разных языков, каждая из которых выражает присущий только данному языку оттенок значения и эмоционально-оценочные коннотации. Такие единицы, как правило, объединяются в одном сочиненном ряду, взаимодополняя друг друга, и создают особый «мультикультурный» контекст-монтаж, соотносящий разные языковые картины мира; ср.:

В Головине соединилось все ненавистное нам в русском офицере, в русском помещике с бездною мелких западных недостатков… Его наружность vulgar, провокантная и оскорбительная, принадлежит, как чекан, целому слою людей… Головин – русский офицер, французский bretteur, hableur, английский свиндлер, немецкий юнкер и наш отечественный Ноздрев, Хлестаков inpartibusinfidelium[hableur(фр.) «бахвал»,свиндлер(англ.) «мошенник»,inpartibusinfidelium(лат.) «в стране неверных»] [22, с. 297].

Прием сопоставления слов разных языков, использование заимствований и новообразований, в которых применяется разнородный «строительный материал», предполагают особый образ и повествователя, и читателя: повествователь предстают «гражданином мира», требующим от читателя «общих интересов» и сотворчества, преодоления «сборной посредственности».

Для читателя Герцена характерны тропеические образования, непосредственно создающие яркий художественный образ, или новообразования, участвующие в развертывании образной параллели, которая лежит в основе текстового фрагмента. Например, образная параллель «революция – хирургическая операция» получает выражение в цепочке метафор, организующих контекст, затем используются новообразования, отсылающие к событиям Великой французской революции и развивающие тот же сквозной образ; ср.:

Операции оправдываются успехом… Террор всей своей хирургией не спас республики. К чему была сделана донтонотомия, к чему эбертотомия? [выделено Герценом]. Они ускорили лихорадку термидора… [22, с. 87].

Сложения с компонентом -томия (от греч. «срезание», «сечение») обладают идиоматичной семантикой и конденсируют информацию о событиях, связанных с казнью Дантона, Эбера и их сторонников, в однословном, семантически емком образовании, которое в образной форме сопоставляет гибель на гильотине и хирургическую операцию. Функция создания художественного образа совмещается здесь с компрессивной функцией (функцией сокращения, сжатия), присущей сложным производным.

Новообразования Герцена представляют собой разные типы тропов. Особенно часты здесь метафоры и гиперболы; ср.:

Шершавый немецкий студент, в круглой фуражке на седьмой части головы, с миросокрушительными выходками, гораздо ближе, чем думают, к немецкому шписбергеру…; Надобно несколько лет прожить в Англии, чтобы понять, как подобная новость удивляет… как ей не сразу веришь… как континентально становится в душе!.. [22, с. 284].

Новообразования во взаимодействии с другими тропами и фигурами используются как средство выражения иронии, при этом обыгрывается и словообразовательная структура слова, и его звуковая форма, а также часто подчеркивается несоответствие иноязычной производящей основы и русского аффикса. Например, образование лордшипство, которое соотносится с русскими производными типа величество, святейшество, создает явный комический эффект на основе каламбурного сближения английского формата ship и русского звукоподражательного шип; ср.:

Зато его лордшипство не осталось в долгу [22, с. 381].

Экспрессивный глагол изубытчивалась (Княгиня не особо изубытчивалась на воспитание ребенка…), образованный комплексным префиксально-суффиксально-постфиксальным способом, выражает максимально интенсивное действие, но содержит показатель несовершенного вида, в результате чего совмещаются гиперболическая характеристика поведения персонажа и ироническая оценка.

Среди новообразований Герцена особенно много сложных эпитетов. Образование адъективных сложений и сращений вообще характерно для прозы XIX в. По подсчетам исследователей, около 1000 подобных употреблений отмечается в произведениях Л. Н. Толстого, сложные прилагательные широко представлены в текстах Ф. М. Достоевского, М. Е. Салтыкова-Щедрина и др. Для прозы А. И. Герцена характерно использование сложных слов, один компонентов которых имеет оценочную семантику: дерзко-гладкий тон, приказно-казарменное самовластие, дряхло-растленное лицо, дворянски-либеральная статейка и мн. др. Сложные прилагательные дополняются сложными качественными наречиями: Провел юно-хорошо четыре года…

Сложные эпитеты Герцена возникают на основе объединения не только качественных, но и относительных по происхождению прилагательных. В процессе словопроизводства семантика мотивирующих слов преобразуется: относительные прилагательные развивают качественное значение, у качественных прилагательных появляются новые смыслы. При этом часто используется метафорическая мотивация: у производных развивается сравнительно-употребительное значение. Остановимся, например, на следующем контексте:

В почтовом доме отворилось с треском окно, и седая голова с усами грубо спросила, о чем спор… Голова… дерзким, раздавленным русско-немецко-военным голосом сказала кондуктору: – Ну, не хочет этот господин пяти мест, так бросай пожитки долой… [22, с. 43].

В основе этого контекста – метонимический сдвиг. Метонимия сопровождается цепочкой эпитетов, последний из которых – трехкомпонентное сложное прилагательное, уточняющее характеристику голоса «седой головы». Опорное слово сложениявоенный развивает сравнительное значение «как обычно у военных», одновременно в нем актуализируются дополнительные ассоциативные смыслы «резкий», «командный», «зычный», «хриплый», «властный». Эпитет приобретает характер метафоры, при этом переносное значение распространяется и на другие компоненты сложения.

Сложные эпитеты в «Былом и думах» служат средством создания выразительного многопланового образа. Так, в определении кружевно-нежное (лицо), совмещаются обозначения таких признаков, как «мягкость», «нежность», «белизна», «морщинистость», при этом используется свернутое сравнение с кружевом, придающее яркому зрительному образу высокую эстетическую значимость. Ср.:

Небольшая ростом, высохнувшая, сморщившаяся, но вовсе не безобразная старушка обыкновенно сидела или, лучше (сказать), лежала на большом неуклюжем диване, обкладенная подушками… Бледно-восковое и кружевно-нежное лицо ее вместе с слабым голосом и белой одеждой придавало ей что-то отошедшее, еле-еле дышащее…[22, с. 109].

А в определении женски-кошачья (игра) сравнительно-употребительное значение («как это присуще женщинам») сочетается с метафорически-оценочным, актуализирующим ряд ассоциаций («хищный», «лукавый», «кокетливый» и др.). При этом сложное прилагательное выступает и в компрессивной функции. Оно, возможно, свертывает устойчивый оборот игра в кошки мышки; ср.:

И я искал любви и дружбы, искал сочувствия, даже рукоплесканий… но этой женски-кошачьей игры в depit и объяснения, этой вечной жажды внимания, холенья никогда во мне не было… [22, с. 154].

Сложные эпитеты обычно отражают субъективное восприятие повествователя. Если в прозе других писателей они чаще основываются на наглядно-чувственных представлениях и создают, как правило, визуальный образ, то для «Былого и дум» скорее характерно обращение к сопоставлениям абстрактных понятий или сближениям оценочного характера. Например, в характеристике архитектуры как рода искусства используется сложное прилагательное немо-музыкальное, свертывающее метафору. В его основе образное отождествление-дефиниция: зодчество – немая музыка. Ср.:

Нет ни одного искусства, которое было бы роднее мистицизму, как зодчество [22, с. 76]; отвлеченное, геометрическое, немо-музыкальное, бесстрастное, оно живет символикой, образом, намеком [22, с. 69].

Не случайно в качестве компонентов сложений регулярно используется отвлеченная лексика, часто относящаяся к научному стилю; см., например:

Белинский – самый деятельная, порывистая, деалектически-страстная натура бойца… [22, с. 83]; Деятельность их ограничивалась учено-археологическими занятиями [22, с. 162]; Патриотизм 1812 года не имел старообрядчески-славянского характера… [22, с. 61].

Таким образом, и тропеические новообразования в прозе Герцена прежде всего – «язык мысли», притом «не кабинетной, не отвлеченной, но мысли, мучительно вырабатывающей истину, которая должна перестроить мир; мысли, как говорил Герцен, – переживаемой и одействоряемой» [23, с. 161]. Стремление к типизации, характерное для писателя, обусловило еще одну особенность этого «языка мысли» – обобщенность семантики многих лексических единиц, в том числе и новообразований. Эта особенность наиболее ярко проявилась в функционировании субстантивированных прилагательных и причастий; ср., например:

Растленное всех партий и оттенков естественно стекает и бродит в тюльерийском дворце… [22, с. 43]; Только тогда я оценил все безотрадное этой жизни… [22, с. 87].

«Былое и думы» отличают широта историко-культурного фона, богатство аллюзий и реминисценций, привлечение различных образов мировой литературы. В этом контексте новообразования выполняют особую – интертекстуальную – функцию. Они служат средством отсылки к произведениям русского и зарубежного искусства, мотивируются именами писателей, художников, литературных героев, исторических деятелей, образуются на базе мифонимов; см., например:

Писаки лаяли, лаяли и стали по-крыловски отставать [22, с. 234]; только еще изредка какая-нибудь нечесаная и шершавая шавка выбежит из нижнего этажа германской демократии куда-нибудь в фельетон никем не читаемого журнала и зальется злейшим лаем… [22, с. 298]; Где же эта святая мономания… этот сфинксовский вопрос нашей цивилизации, где та… страстная вера, то горячее упование, которое может закалить тело, как сталь, довести душу до того судорожного ожесточения, которое не чувствует ни боли, ни лишений и твердым шагом идет на плаху, на костер? [22, с. 176].

Таким образом, новообразования Герцена многофункциональны: они выступают в собственно номинативной, компрессивной и интертекстуальной функциях, служат для создания художественного образа, пополняют состав тропов, используются как способ обобщения изображаемого. Новообразования Герцена выявляют деривационный потенциал языка и отражают особенности стиля писателя, присущие ему динамизм, свободу сопоставлений, богатство ассоциаций, «способность к поминутным, неожиданным сближениям разнородных предметов» [3, с. 318].