Глава VI Антропологический принцип н. Г. Чернышевского

Н. Г. Чернышевский относится к числу тех немногих в XIX в. русских мыслителей, которых с полным правом можно назвать политическими философами. Он был хорошо знаком с предшествующей историей мышления, умел критически рассматривать проблемы в том виде, какой они приобрели в ходе развития теоретической (философской) мысли до него. Вместе с тем его мировоззрение представляет собой специфическое видение современной ему действительности и исторических перспектив.

Подобно многим русским мыслителям, Чернышевский не строит философской системы в собственном смысле, не разрабатывает специально таких разделов философского знания, как теория познания, учение о методе, онтология и т. п., хотя и касается их в связи с анализом проблем человека, политической экономии, политики, истории, литературоведения и т. д. Предмет его теоретических интересов иной - действительность, взятая под углом зрения соответствия (или несоответствия) "натуре человека", или, если иметь в виду методологический аспект его учения, "антропологическому принципу в философии". Как политический философ, он был мыслителем, объединявшим в себе функции знатока философии, ученого в широком смысле и одновременно политика, стремившегося сформулировать определенные принципы-нормы, которые помогли бы российскому обществу выработать недостающие ему политические знания или, по крайней мере, восполнить их нехватку.

Антропологический принцип Чернышевского - это прежде всего принцип должного в его философии, исходя из которого оценивается действительность. В. В. Зеньковский отмечал доминирование в духовных исканиях русских мыслителей антропологической, моральной установки, своеобразного панантропологизма, "панморализма", который роднит совершенно разных (порой противоположных) отечественных философов¹. Фиксируя, каждый по-своему, расхождение реального бытия и сферы ценностей, русские мыслители остаются в большинстве своем на уровне этического сознания, хотя ищут разрешения указанной дилеммы на разных путях. Одни (Хомяков, Киреевский, Соловьев, Леонтьев) развертывают антропоцентризм из сферы этики в план метафизики, другие, как Чернышевский, Лавров, Михайловский, доказывают нераздельность теоретического и ценностного (политико-философского - в случае с Чернышевским) подхода к пониманию бытия.

Чернышевскому не повезло с интерпретацией его творчества. Взгляды мыслителя, оказавшего большое влияние на умственную жизнь России (пик влияния его идей приходится на середину 60-х - 70-е гг. XIX в.), неизменно оказывались включенными в борьбу партий, направлений, а его творчество оценивалось, как правило, исключительно с партийно-политической точки зрения. Вот почему для одних он был великим мыслителем, родоначальником (вместе с Герценом) социалистической традиции в России, революционным демократом, для других - вульгарным материалистом, атеистом, предтечей большевизма и т. п.

Надо сказать, что сам Чернышевский сделал тоже немало для затемнения смысла собственного интеллектуального творчества. Свои концепции он рассматривал прежде всего как средство борьбы за формирование отечественного демократического сознания, за распространение идей, которые, как он надеялся, хотя бы в будущем объединят интеллигенцию с "простолюдинами". Правильному пониманию взглядов Чернышевского в какой-то мере препятствует и то, что развиваемые идеи он редко излагал в систематизированной форме, они разбросаны по статьям, рецензиям, написанным по самым разным поводам, искажены необходимостью считаться с цензурой. Его творческой манере присущи движение мысли в разных, не совпадающих между собой плоскостях, несоотнесенность положений друг с другом, бьющая в глаза противоречивость, озадачивающая последователей.

189

¹См.:Зеньковский В. В. История русской философии. Л., 1991. Т. 1, ч. 1.С. 16.

189::Содержание

190::191::Содержание

1. Вехи жизненного и творческого пути

Николай Гаврилович Чернышевский (1828- 1889) родился в Саратове в семье священника. По окончании духовного училища он был принят в 1846 г. на философский (впоследствии - историко-филологический) факультет Петербургского университета. Помимо университетских курсов Чернышевский в это время изучает современную русскую и западноевропейскую литературу, историю, философию, политическую экономию. Особое внимание он уделяет трудам В. Г. Белинского и А. И. Герцена. Общается Чернышевский также с петрашевцами, в частности с А. В. Ханыковым, который знакомит его с учением социалиста Ш. Фурье. Л. Блан, П. Ж. Прудон, А. Смит, Д. Рикардо, Гегель, Л. Фейербах - вот неполный перечень авторов, с трудами которых он знакомится в университетские годы. Именно в этот период он становится, по его собственному выражению, "партизаном социалистов и коммунистов и крайних республиканцев, монтаньяр"¹.

Гражданская казнь петрашевцев (22 декабря 1849 г.), судя по его дневнику, вызвала у Чернышевского ненависть к царскому правительству. Он приходит к выводу о необходимости уничтожения царской монархии. Вместо монархии, полагает он, в России следует установить демократическую республику, власть должна перейти в руки трудящихся. "Вот мой образ мысли о России: неодолимое ожидание близкой революции и жажда ее, хоть я и знаю, что долго, может быть, весьма долго, из этого ничего не выйдет хорошего, что, может быть, надолго только увеличатся угнетения и т. д. - что нужды? Человек, не ослепленный идеализациею, умеющий судить о будущем по прошлому и благословляющий известные эпохи прошедшего, несмотря на все зло, какое сначала принесли они, не может устрашиться этого; он знает, что иного и нельзя ожидать от людей, что мирное, тихое развитие невозможно"².

В этой пространной выдержке из дневника Чернышевского заметны, с одной стороны, нетерпение, жажда развязки (в мае 1850 г. молодой Чернышевский обдумывает даже план подготовки народного восстания, мечтает о печатном станке, чтобы выпускать революционные прокламации); с другой - впоследствии развитое, упроченное нежелание идеализировать революцию.

После недолгого периода работы в Саратове (1851-1853) Чернышевский переезжает в Петербург, где поступает учителем во второй кадетский корпус, но вскоре подает в отставку. На этом заканчивается его педагогическая карьера. Некоторое время Чернышевский сотрудничает в "Санкт-Петербургских ведомостях" и "Отечественных записках", но затем переходит в некрасовский журнал "Современник". Когда в 1856 г. Н. А. Некрасов уехал за границу, Чернышевский становится фактически единоличным руководителем журнала. В "Современнике" были напечатаны основные его работы: "Очерки гоголевского периода русской литературы", "Лессинг", "Экономическая деятельность и законодательство", "Капитал и труд", "Критика философских предубеждений против общинного владения", "Антропологический принцип в философии", цикл статей по политике, "Письма без адреса" и др. Влияние "Современника" благодаря прежде всего Чернышевскому заметно растет. Он становится признанным главой демократических кругов в России.

Брожение общества после опубликования царского манифеста от 19 февраля 1861 г. пробуждает у русских демократов надежды на близкую революционную развязку кризиса. В Петербурге появляются революционные прокламации. Впрочем, реализм, свойственный мыслителю в оценке любых политических ситуаций, не позволял ему заноситься в мечтаниях: забитость, темнота, отсталость русского крестьянства были слишком велики, чтобы надеяться на революционный взрыв.

После некоторого замешательства царское правительство перешло в наступление. В июне 1862 г. был приостановлен выход журналов "Современник" и "Русское слово". В июле были арестованы Чернышевский, Н. А. Серно-Соловьевич, Д. И. Писарев, а позже - Н. В. Шелгунов. Чернышевского заключили

190

в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. В руках следствия не было фактических материалов для законного осуждения публициста, однако правительство не остановилось перед беззаконием. В 1864 г. Чернышевский был приговорен к семи годам каторжных работ и к бессрочному поселению в Сибири. Находясь в заключении, он написал роман "Что делать?", а также повесть "Алферьев", переводил "Всеобщую историю" Ф. X. Шлоссера и др.

Из всех этих работ наиболее известен роман "Что делать?". Начав с невинного семейного сюжета, писатель искусно ведет читателя к важнейшим "политическим вопросам": формированию "новых людей", проблеме социалистического переустройства общества, созданию действенной организации, способной возглавить борьбу за новую жизнь, и т. д. Важной заслугой писателя было cоздание образа Рахметова - бескорыстного, непреклонного, преданного делу народа профессионального революционера, противопоставленного как беспочвенным мечтателям-энтузиастам, так и приземленным дельцам от революции.

Публикация в "Современнике" романа (март-май 1863) была последним актом активной общественной деятельности вождя разночинцев. 19 мая 1864 г. писатель подвергся унизительному обряду гражданской казни, а затем был сослан в Сибирь, сначала на Нерчинские рудники, а потом в Вилюйск. Девятнадцать лет провел Чернышевский в Сибири. И здесь он продолжал писать. До нас дошли написанные им в сибирский период роман "Пролог", философские письма к сыновьям конца 70-х гг. и др. Власти предлагали Чернышевскому подать царю прошение о помиловании. Однако Чернышевский не пошел на это. "Мне кажется, - сказал он, - что я сослан только потому, что моя голова и голова шефа жандармов Шувалова устроена на разный манер, - а об этом разве можно просить помилования?!"³Но его силы уже угасали. Переведенный под надзор полиции в Астрахань больной Чернышевский не участвует в общественной деятельности. Из философских работ этого периода следует отметить статью "Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь". Незадолго до смерти ему разрешили поселиться в Саратове.

191

¹Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. М., 1939-1950. Т. 1.С. 122.²Там же. С. 356-357.³Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников: В 2 т. Саратов, 1959. Т. 2. С. 196.

190::191::Содержание

191::192::193::194::Содержание

2. Основы философского мировоззрения

Философская позиция Н. Г. Чернышевского может быть понята только в контексте всей европейской интеллектуальной традиции, включая немецкую классическую философию (Гегель, Фейербах), английскую политическую экономию (Рикардо, Милль и др.), французский и английский утопический социализм (Р. Оуэн, Ш. Фурье). Вместе с тем Чернышевский был прежде всего русским мыслителем. В его творчестве легко просматривается содержание, связанное с темой России как специфической исторической реальности, отличной от Запада, напряженные раздумья над историческими судьбами отечества. Вслед за П. Я. Чаадаевым, А. И. Герценом и др. Чернышевский стремился увидеть будущее России через судьбы европейской цивилизации, наметить пути, по которым пойдет преобразование российского общества.

Центральным принципом всего филсусофского мировоззрения Чернышевского является антропологизм, напряженный интерес к человеческому началу социальной жизни, политики, власти. Автор "Антропологического принципа в философии" и "Что делать?" ищет в человеке интегрирующее начало нравственного и социального обновления России. "Разумный эгоист", "новые люди" - это нечто большее, чем просто революционеры, они представляют собой кокон, внутри которого, по его мнению, должно вызреть добровольное общежитие свободных и равных людей. Надо ли удивляться, что обоснование этого человеческого начала в царской России носило большей частью утопический характер. Утопический, но не иллюзорный, что доказало последующее развитие событий в стране, история освободительного движения.

Итак, человеческое начало - ключ к пониманию мысли Чернышевского, включая

191

философию. Но чтобы войти в проблемное поле его мировоззрения, необходимо пояснить, хотя бы кратко, какую роль играл антропологический принцип в философии Фейербаха, а затем Чернышевского. Это тем более важно сделать, что антропологизм Фейербаха - Чернышевского рассматривался в нашей историко-философской литературе прежде всего, а порой и исключительно, с точки зрения его ограниченности по сравнению с материализмом Маркса и Энгельса. Как правило, воспроизводилась (и абсолютизировалась) оценка Фейербаха и его философии, данная Энгельсом в работе "Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии".

Без сомнения, стихия истории оказалась вне поля зрения Фейербаха, не понял он и революции 1848-1849 гг., что существенно ограничило горизонты его социальной философии. У Чернышевского же события этого периода, циклы преобразования: революции - либеральные реформы - реакционные откаты - находятся в центре внимания. Опыт Западной Европы для Чернышевского не просто пример, а идейная подготовка людей, деятелей, способных ориентироваться в грядущем. Но так или иначе, если иметь в виду философию, оба мыслителя стоят на почве антропологического материализма.

Много позже, в конце жизни, Чернышевский признавался, что знал "когда-то Фейербаха чуть не наизусть". Фейербах для него "отец новой философии", система которого имеет чисто научный характер¹. Даже в 80-х гг. XIX в. он готов считать философию Фейербаха "лучшим изложением научных понятий о так называемых основных вопросах человеческой любознательности..."².

На первый взгляд кажется, что с философской позицией Чернышевского познакомиться просто - достаточно прочитать его статью "Антропологический принцип в философии". Но указанный принцип, как он сформулирован Чернышевским в статье, не выражает полностью существа его философских взглядов. В ней он прежде всего опровергает дуализм природы и человека с точки зрения философии материализма и достижений естествознания. Тем самым Чернышевский оттеняет не специфику антропологизма как подхода к явлениям, а то общее, что объединяло антропологический материализм с предшествующей материалистической философией, в первую очередь с философией французских материалистов XVIII в. Однако роль фейербаховского антропологизма заключалась не в привлечении новых естественно-научных данных для доказательства материалистического тезиса о единстве природы и человека, а в обогащении материализма рядом достижений классической немецкой философии конца XVIII - начала XIX в. Фейербах делает шаг вперед в том смысле, что ставит "человеческое" в основу своего понимания мира. Для него "человеческое существо не есть больше особое, субъективное существо, но существо универсальное, так как предметом познавательного стремления человека является вселенная, а ведь только существо космополитическоеможет сделать космос своим предметом"³. Иными словами, Фейербах поставил человека в центр понимания мира, как природного, гак и исторического, в центр всякой философии, которая стремится постичь действительность с помощью разума.

Антропологический принцип, т. е. понимание человека как исходного пункта анализа, как критерия оценки сущего, выступает у Чернышевского лейтмотивом уже в его магистерской диссертации "Эстетические отношения искусства к действительности" (1855), затем "Авторецензии" на нее. Отмечая, что Гегель не признавал прекрасного в действительности, Чернышевский подчеркивает, что из понятий, развиваемых им в диссертации, "следует, напротив, что прекрасное и возвышенное действительно существуют в природе и человеческой жизни". Но существуют они не сами по себе, а в связи с человеком: "...наслаждение теми или другими предметами, имеющими в себе эти качества, непосредственно зависит от понятий наслаждающегося человека: прекрасно то, в чем мы видим жизнь, сообразную с нашимипонятиями о

192

жизни, возвышенно то, что гораздо больше предметов, с которыми сравниваем его мы. Таким образом, объективное существование прекрасного и возвышенного в действительности примиряется с субъективными воззрениями человека"⁴.

В нашей литературе немало писали о глубоком понимании Чернышевским гегелевской диалектики, что якобы принципиально отличало его от Фейербаха. Слов нет, знакомство с трудами Гегеля не прошло даром для Чернышевского, обогатив его высокой по тому времени культурой мышления. Но, как и Фейербах, он не смог оценить по достоинству гегелевской диалектики. Несмотря на то что он верно схватил общий характер философского учения о развитии (ср.: философия обязана Шеллингу и Гегелю "раскрытием общих форм, по которым движется процесс развития"⁵) и оставил нам образцы диалектического анализа конкретных ситуаций, диалектика в ее гегелевском понимании и как наука о мышлении, как теория познания и логика в общем и целом оказалась вне сферы его теоретических интересов. Сущность диалектического метода мышления заключалась для него в том, что "мыслитель не должен успокаиваться ни на каком положительном выводе, а должен искать, нет ли в предмете, о котором он мыслит, качеств и сил, противоположных тому, что представляется этим предметом на первый взгляд; таким образом мыслитель был принужден обозревать предмет со всех сторон, и истина являлась ему не иначе, как следствием борьбы всевозможных противоположных мнений"⁶.

Вслед за Герценом Чернышевский разводит "принципы", "общие идеи" гегелевской философии, с одной стороны, и "фальшивое содержание, приплетенное к ним", - с другой. Какие же "принципы" подразумевались им?

Прежде всего это принцип единства законов природы - стремление видеть во всей природе "существенное тожество законов, только принимающих различные формы в различных царствах природы"⁷. Далее - принцип признания истины в качестве "верховной цели мышления" и отрицания соответственно "субъективного мышления". Наконец, философия обязана Гегелю принципом конкретности истины ("...каждый предмет, каждое явление имеет свое собственное значение, и судить о нем должно по соображению той обстановки, среди которой оно существует"⁸). Правда, все эти принципы носят, по мнению Чернышевского, не только философский характер. Современным естествознанием они доказываются "посредством самого точного анализа фактов"⁹. Но исторически именно немецкая идеалистическая философия, прежде всего Гегель, позволила науке обнять мир "сетью систематического единства", увидеть "в каждой сфере жизни тождество законов природы и истории со своим собственным законом диалектического развития..."¹⁰.

Развитие немецкой философии, по мнению Чернышевского, завершилось творчеством Фейербаха. Философия тогда "сбросила свою прежнюю схоластическую форму метафизической трансцендентальности и, признав тождество своих результатов с учением естественных наук, слилась с общей теорией естествоведения и антропологией"¹¹.

Что касается понимания природы сознания (и познания), здесь проявляется двойственный характер антропологизма: в одних случаях антропологический принцип сводится к установлению связи сознания с человеческим организмом в его целостности, т. е. почти не отличается от натуралистической трактовки сознания, в других - тот же антропологизм означает истолкование человеческого мышления в качестве явления, уходящего своими корнями в определенную социальную сферу. Соответственно этому антропологизм сочетается порой - с теорией познания, которая еще не постигла соотнесенности нашего мышления с историческим бытием, а порой - с постановкой вопроса,

193

какая же общественная позиция оптимальна для постижения истины.

Ставя проблему таким образом, Чернышевский далеко не решает ее, однако перед ним открывается более широкая перспектива осмысления гносеологических проблем в свете их социальной обусловленности. В частности, сознание оказывается истинным или неистинным перед лицом не абсолютного и неизменного бытия, а исторически изменяющейся действительности. Проблема, следовательно, заключается в том, чтобы установить, какие идеи данной эпохи являются подлинными и почему, и тем самым отделить их от идей ложных. При этом ложным является то сознание, которое по типу своей ориентации отстает от новой действительности, заслоняет ее с помощью устаревших категорий и ходов мышления.

К гносеологической проблематике Чернышевский непосредственно обращается в 70- 80-х гг. XIX в. в связи с распространением в среде естествоиспытателей агностицизма. Сначала в сибирских письмах к сыновьям, а затем в предисловии к 3-му изданию "Эстетических отношений искусства к действительности" он резко выступает против естествоиспытателей, утверждавших, что "предметы действительно существующие... не познаваемы для нас", "что и самые законы мышления имеют лишь субъективное значение, что в действительности нет ничего такого, что представляется нам связью причины с действием, потому что нет ни предыдущего, ни последующего, нет ни целого, ни частей, и так далее и так далее"¹². Это, вне сомнения, материалистическая позиция. Аргументация Чернышевского - его защита объективности познания, противопоставление точки зрения естествознания агностицизму и т. п. - идет в целом по линии традиционного материализма, не учитывающего тот диапазон проблем, с которыми столкнулась наука и философия во второй половине XIX в. Когда речь идет об исследовании специфики сознания, апелляция к факту зависимости человеческих знаний от человеческой природы, как таковой, мало что дает.

194

¹Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 11. С. 209.²Там же. Т. 2. С 125.³Фейербах Л.Избр. филос. произв.: В. 2 т. М., 1955. Т. 1.С. 95.⁴Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т Т.2. С. 115.⁵Там же. Т. 5. С. 363.⁶Там же. Т. 3. С. 207.⁷Там же. Т. 16. С. 174.⁸Там же. Т. 3. С. 208.⁹Там же. Т. 7. С. 254.¹⁰Там же. Т. 3. С. 208.¹¹Там же. С. 179.¹²Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 2. С. 125.

191::192::193::194::Содержание

194::195::196::197::198::199::200::Содержание

3. Учение о человеке и обществе

Связь между антропологизмом Фейербаха и учением о человеке Чернышевского вряд ли следует упрощать, делать односторонней и прямолинейной. Дело в том, что воздействие Фейербаха на русскую демократическую мысль, на Чернышевского в частности, совершалось в рамках сложного интеллектуального процесса. Имеется в виду не только роль, которую в мировоззрении Чернышевского сыграли идеи социализма, но прежде всего влияние политической экономии - науки, которая, по выражению итальянского историка Дж. Берти, "придала проблемам политического устройства новое социальное значение"¹. Благодаря социализму и политэкономии проблемы, касающиеся труда и положения "простолюдинов", выходят у Чернышевского в его учении о человеке на первый план, более того, шаг за шагом грядущая судьба "народного элемента" начинает определять его идейное творчество.

Надо подчеркнуть вместе с тем, что для самого мыслителя его эволюция от просветительства (в духе XVIII в.) к народничеству, точнее, к пониманию трудящихся как фактора, преобразующего общество, выступает в виде развития фейербаховского антропологизма и материализма. Фейербах, по его мнению, не успел разработать "сообразно с основными научными идеями" ряд важных проблем. "Преимущественно должно сказать это о практических вопросах, порождаемых материальной стороною человеческой жизни"². Однако усилиями таких мыслителей, как Сен-Симон, Фурье, Оуэн и др., односторонность науки о человеке, считает Чернышевский, была преодолена: "Материальные и нравственные условия человеческой жизни и человеческие законы, управляющие общественным бытом, были исследованы с целью определить степень их соответственности с требованиями человеческой природы и найти

194

выход из житейских противоречии, встречаемых на каждом шагу, и получены довольно точные решения важнейших вопросов жизни"³.

Таким образом, стоя на позициях антропологизма, считающего, что человек, познав самого себя, становится мерилом всех жизненных отношений, которым он дает оценку сообразно своей сущности, Чернышевский сделал выводы, которые не сделал Фейербах. Антропологическим принципом, считал он, можно объяснить все реальности, связанные с человеком: экономическую жизнь, стимулы деятельности людей, мир ценностей, устремления в области политики и духа и т. п.

"Я", согласно Чернышевскому, не только человек, но и его жизнь, его нужды. Тем самым в сферу анализа включалось огромное множество явлений - "экономический быт", политика, события истории, социальная борьба.

Чернышевский не знал Маркса, заменившего принцип "человека вообще" в объяснении общества идеей классовой борьбы пролетариата, а когда в ссылке немного узнал о Марксе, то не понял и не принял его идей. Осознавая важность "борьбы сословий" в объяснении истории, прошлой и современной, он все-таки остается на точке зрения "человека вообще". Пафосом его теории являлось не исследование историко-экономического процесса, необходимым продуктом которого были буржуазия и пролетариат с их взаимной борьбой, и даже не поиск разрешения противоречий антагонистических классов на почве данного (буржуазного, полубуржуазного) общества. Свою главную теоретическую задачу мыслитель видел в полном согласии с антропологическим принципом в преодолении "односторонности" воззрения на человека и общество, связанной с недооценкой роли "материальных условий быта", в доказательстве того тезиса, что необходимо "присоединение к политическому и умственному элементам народной жизни натурного элемента"⁴, наконец, в определении условий "нормального экономического порядка". Что же касается конкретных путей и средств преобразования общества в "нормальное", соответствующее "человеческой натуре", то они, согласно Чернышевскому, целиком зависят от обстоятельств, которые "имеют характер временный и местный, разнородный и переменчивый"⁵.

Вслед за французскими просветителями Чернышевский рассматривает человека (индивида) как существо, несущее все необходимые свойства, присущие обществу и истории в целом, как своего рода "кирпичик", атом общественного здания. Именно поэтому социально и исторически необходимое, должное в широком политико-моральном смысле выступает для этого индивида как его же собственный, "естественный" или "разумный", интерес. Отсюда политически-должное и индивидуально-выгодное, нравственно достойное, значимое и общеполезное в принципе совпадают, речь может идти только о введении "разумных законов", которые будут предопределять общий характер деятельности людей. Законодатель в конечном счете определяет, что является "полезным" для всех и что перестает быть таковым, побуждая людей с помощью средств наказания и поощрения следовать общественным требованиям.

Категория "натура человека" необходима ему, чтобы ухватить объективную механику поведения людей в обществе. От человека бессмысленно требовать что-либо в качестве только должного: во всех своих поступках он не свободен, а подчинен естественной необходимости, прежде всего воздействию интереса, "расчету пользы". И если результатом этого интереса является дурное общество, то виновны в конечном счете неблагоприятные обстоятельства и законы, а не сам человек, как таковой.

Еще в середине 50-х гг. XIX в. Чернышевский рассматривал предстоящие изменения как общее дело всех без исключения сил, озабоченных судьбами страны. Он полагал, что польза выдвигаемых им планов преобразования слишком очевидна, чтобы единство мыслящих людей нарушили какие-либо посторонние соображения, что идеи "национального интереса", "государственной пользы" сами по себе заключают великую силу убеждения и пропаганды.

195

Чернышевский, разумеется, знал, что "обыкновенный путь" к изменению гражданских учреждений нации лежит через "исторические события" (войны, революции), как это происходило, например, в Англии и Франции. "Но этот способ слишком дорого обходится государству, и счастлива нация, когда прозорливость ее законодателя предупреждает ход событий"⁶. Один из примеров такого развития - Германия. "В половине XVIII века немцы, во всех отношениях, были двумя веками позади англичан и французов, - пишет Чернышевский в статье "Лессинг" (1856), - в начале XIX века они во многих отношениях стояли уже выше всех народов". И все это, по его мнению, совершилось благодаря немецкой литературе, которая без всякой посторонней помощи, наперекор всем препятствиям дала немецкому народу "сознание о национальном единстве", пробудила в нем "энергические стремления, благородную уверенность в своих силах"⁷. Разумеется, Чернышевский понимал, что историческое движение Германии в конечном счете было обусловлено общим ходом европейских событий: Германия пробудилась от "своей нелепой и тяжелой летаргии" благодаря экономическому и политическому воздействию на нее более передовых Англии и Франции. Но это обстоятельство, по Чернышевскому, не опровергает, а, напротив, усиливает значение немецкого опыта для России. Оно показывает русскому народу пути ускорения своего развития в XIX в. "при помощи уроков и истин, выработанных жизнью собратий..."⁸.

Изменения во взглядах мыслителя относятся к 1858 г. (см. Предисловие к "Истории XVIII века" Шлоссера). Именно тогда Чернышевский перестает верить в "героев добра и правды", сотканных, как он выражается, из "риторских фраз или идеальных увлечений", и признает "людей простых и честных, темных и скромных" "истинно полезными двигателями истории"⁹.

Чернышевский начинает осознавать, что вывести определенную политико-моральную позицию индивида непосредственно из извечной и постоянной "человеческой натуры" не так-то просто. Разница в интересах людей, прежде всего материальных, оказалась неизмеримо более существенным фактором поведения людей, нежели первоначально он себе это представлял. По своим интересам, считал он, современное ему общество расколото на две части: "...одна живет чужим трудом, другая своим собственным; первая благоденствует, вторая терпит нужду". Интерес одних заключается в том, чтобы сохранить нынешнее положение вещей, интерес других состоит, напротив, в его изменении. "Это разделение общества, основанное на материальных интересах, отражается и в политической деятельности"¹⁰.

Отсюда напрашивается вывод, что "разумное законодательство" зависит не просто от желания законодателя, а прежде всего от наличия политической воли в обществе, способной преодолеть узкокорыстные интересы "господствующего сословия", среди которых экономический интерес играет главную роль. Чернышевский и теперь не думает отказываться от точки зрения антропологизма, но природа человеческих интересов осознается по-иному. Старое воззрение на "жизнь отдельного человека" и соответственно "на жизнь рода человеческого" уже не устраивает мыслителя, потому что в нем чрезмерно большое значение придавалось "отвлеченной морали и односторонней психологии". (Заметим, что и Фейербах в своем учении о человеке также злоупотреблял "отвлеченной моралью".) В жизни же человека, доказывает Чернышевский, чрезвычайно важную роль играет "материальный быт" ("жилища, пища, средства добывания тех вещей и условий, которыми поддерживается существование, которыми доставляются житейские радости или скорби"). Этот, как он выражается, "натурный элемент" жизни должен занять подобающее место в учении о человеке.

Таким образом, "натура человека" фиксируется Чернышевским уже не столько в биологических, сколько в социальных категориях, подытоживаемых прежде всего в политической экономии и в политической науке.

196

Признается фактически, что "натура человека" находится не внутри индивида, как такового, а в единстве с природными и социальными силами, без которых она не существует и существовать не может. Первоначальные границы антропологического учения раздвигаются: оно должно не только ответить на вопрос, что такое "человек вообще", но и определить условия, которые бы обеспечивали присвоение индивидом его собственных жизненных сил, т. е. обнаружить такие общие условия, при которых материальные силы дополняли бы личность каждого.

Как и раньше, Чернышевский убежден, что "по сущности своей природы человек есть существо стройное и согласное в своих частях"¹¹. Однако его "натура" искажается под влиянием "противных потребностям человека условий внешней природы". Коренной источник неблагоприятного влияния - "недостаточность средств к удовлетворению потребностей" - носит экономический характер, а потому и "самые действительные средства" против такого влияния нужно искать в экономической же сфере. Перестроив "экономический быт" на началах, открытых современной наукой, люди добьются соответствия внешних условий интересам индивидов. Таким образом, главный вопрос антропологии Чернышевского: "Не могут ли быть отношения между людьми устроены так, чтобы соответствовать потребностям человеческой натуры"¹²- вел непосредственно к поиску путей и средств переустройства этих отношений, т. е. к разработке начал политической философии.

И все же, оставаясь в пределах антропологического миросозерцания, Чернышевский продолжает рассматривать общество ("материальные и нравственные условия человеческой жизни") скорее как среду существования субъекта ("человека вообще"). "Человек вообще" является в его учении первичным и исходным. Значимость той или иной общественной формы определяется не характером объективного исторического процесса, а тем, какие возможности она дает индивиду для реализации изначальных стремлений его "натуры". Как видим, субъективная критика капитализма, которую впоследствии разовьют народники, в потенции уже содержалась в учении Чернышевского.

Тем не менее отныне экономический интерес массы "простолюдинов" ставится Чернышевским в центр понимания событий истории. Вместо взаимного согласования сословных интересов на почве "разума", "национального интереса" перед его умственным взором развертывается картина борьбы конкурирующих, а порой и антагонистических интересов. Он начинает понимать, что интересы "среднего сословия" (буржуазии) и интересы "простолюдинов" уже разошлись в XIX в. В свете этого понимания рационально-предпочтительное, исторически-целесообразное сплошь и рядом оказывается нереализованным не потому, что оно неизвестно, не разработано, а потому, что расходится с интересами господствующих сословий, экономическими и политическими.

Однако, как и раньше, Чернышевский полагает, что наука "должна быть представительницею человека вообще, должна признавать естественным только то, что выгодно для человека вообще, когда предлагает общие теории"¹³. Но теперь стремление Чернышевского судить об общественных делах и экономических учреждениях "не по временным и местным преданиям", а "просто по здравому смыслу и по чувству справедливости к человеку вообще, а не к рыцарю или вассалу, не к фабриканту или работнику"¹⁴вступало в противоречие с признанием различий в истолковании понятия "справедливость".

Чтобы разрешить это противоречие, сохраняя основы своего миросозерцания, и прежде всего объективность знания, Чернышевский вынужден постулировать особый, привилегированный характер (в теоретическом смысле, конечно) "интересов большинства", "простолюдинов", привлечь для обоснования этой привилегированности исторические доводы. Раньше "средний класс... думал, что простолюдину ничего особенно не нужно, что

197

полным счастьем для народа будет то, когда ему, среднему классу, удастся осуществить свои требования"¹⁵. В XIX в. стало ясно, что интересы "простолюдинов" во многом "несовместны с выгодами среднего сословия". Среднее сословие испугалось новых требований; "борясь против них в жизни, оно старается опровергнуть их в теории"¹⁶. Но знание об обществе может продолжить свое развитие только как "теория трудящихся", только в последней научный поиск совпадает с интересами развития общества.

Казалось бы, отныне история, экономическая и политическая, предстает перед ним в четкой и ясной перспективе - как процесс борьбы за создание такого общественного порядка, который отвечал бы интересам "простолюдинов" - подавляющего большинства общества. Программа демократов в этой связи должна была выставлять задачу - "по возможности уничтожить преобладание высших классов над низшими в государственном устройстве", причем каким путем это сделать, "для них все равно". Однако перед нами не призыв к безоглядной ломке существующих несправедливых общественных отношений, а простая констатация того, что всегда происходит в условиях радикальных демократических преобразований. Чернышевский не отвергал с порога революционного разрешения общественных проблем: в определенных условиях он неизбежен и продуктивен. Но "чувство справедливости к человеку вообще без всяких дальнейших определений" удерживало его от безоглядной "классовой", а на деле якобинской позиции, когда все потребности общества приносятся в жертву "светлому будущему", представляемому одним, пусть даже многочисленным, "сословием". Он потому и не желал расставаться с точкой зрения "человека вообще" (а практически с признанием приоритета интересов общественного развития), что догадывался о губительности подчинения исторического движения ограниченным целям одного "сословия", даже если это были "работники", "простолюдины". Не случайно категории "интерес нации", "благо человека", "интересы государства" и т. п. удерживаются в его лексиконе даже тогда, когда он переходит на позицию "трудящихся классов".

К тому же эпоха Чернышевского была слишком бедна сознательной самодеятельностью масс, чтобы обольщаться насчет ее характера и последствий. Поэтому, называя революционные эпохи "праздником угнетенных", периодами "благородного порыва" и т. п., он никогда тем не менее не идеализировал их. "Работа никогда не была успешна: на половине дела уже истощалось усердие, изнемогала сила общества, и снова практическая жизнь общества впадала в долгий застой, и по-прежнему лучшие люди... видели свои желания далеко не осуществленными и по-прежнему должны были скорбеть о тяжести жизни"¹⁷. В истории действуют люди с их недостатками и достоинствами, с их энтузиазмом и корыстными устремлениями, и с этим надо считаться, если стоять на почве фактов.

Чернышевский как политический мыслитель стремится понять современное ему общество таким, каково оно есть само по себе и в то же время - каким оно должно быть, чтобы преобразоваться, достигнуть определенных рубежей; творчество политического мыслителя как раз в том и заключается, чтобы определить, каким образом данное общество способно выйти из его нынешнего состояния, обрести способность самореформироваться и развиться. Вот почему он рассматривает действительность в становлении, а его реализм состоит прежде всего в осознании необходимости сообразоваться с характером и ритмом процесса морального обновления разных социальных слоев.

Чернышевский как трезвый мыслитель осознавал, что объем исторической работы, связанной с введением в жизнь новых начал, настолько громаден, что нельзя обольщаться надеждами на скорое обновление общества. Поражение революции 1848-1849 гг. в Европе открыло ему, "мужицкому демократу" (Ленин), жестокую истину: повсюду, где разрасталась революционная буря, господствующие классы в борьбе против городских

198

"простолюдинов" находили поддержку в массе нации, близоруком эгоизме городского мещанства, но прежде всего в темноте и реакционных предрассудках крестьянства. "Французские поселяне, - с горечью отмечает Чернышевский, - заслужили всесветную репутацию [тем, что их тупою силою были задушены все зародыши стремлений к лучшему, являвшиеся в последнее время во Франции]. Итальянские поселяне прославились совершенным равнодушием к итальянскому делу. [Немецкие мужики в 1848 году почти повсеместно объявляли, что не хотят никаких перемен в нынешнем положении Германии. Английские поселяне составляют незыблемую опору торийской партии]. Но что же говорить о каких бы то ни было поселянах, ведь они невежественны, им натурально играть в истории дикую роль, когда они не вышли из того исторического периода, от которого сохранились гомеровы поэмы, "Эдда" и наши богатырские песни"¹⁸.

Этим заявлением Чернышевский отрезает себе всякие пути к идеализации русского крестьянина. Не случайно у него меняется отношение к крестьянской общине: она уходит на второй план.

Впрочем, скептически относясь к революционным потенциям русского крестьянства, Чернышевский тем не менее не исключал возможности взрыва крестьянского возмущения, хотя и не связывал с ним особых надежд. Сколь бы ни была велика в обычные времена апатия крестьянства, полагал он, нарушение интересов мужика при "освобождении" способно было нарушить рутинный ход дела. Грядущее восстание народа, считал он, по-видимому, неизбежно - его породит половинчатый, грабительский характер реформы. Но следует отдавать себе трезвый отчет: "...народ невежествен, исполнен грубых предрассудков и слепой ненависти ко всем, отказавшимся от его диких привычек. Он не делает никакой разницы между людьми, носящими немецкое платье; с ними со всеми он стал бы поступать одинаково. Он не пощадит и нашей науки, нашей поэзии, наших искусств; он станет уничтожать всю нашу цивилизацию"¹⁹.

Не только русские политические сюжеты занимали Чернышевского. Его мысль постоянно бьется над разгадкой парадоксального характера исторического прогресса. Почему кратковременный успех массы прокладывает путь господству нового эксплуататорского строя? Чем определяется загадочная цикличность политических форм в эпоху революций, "вечная смена господствующих настроений общественного мнения"?

Постановка этих вопросов подводит Чернышевского к раздумьям о роли масс в историческом процессе, взаимодействии масс и вождей. Выявляются огромные потенции народных движений и пока еще ничтожная степень их реализации, обнаруживается ограниченность теории и практики революционеров. В частности, мыслитель фиксирует крайнюю узость кругозора массы, редко замечающей "отношения своих материальных интересов к политической перемене", ее апатичность в обычные времена - на этой узости кругозора и апатии десятилетиями держатся насквозь прогнившие режимы. Он начинает понимать, что масса с громадным трудом втягивается в общественную борьбу. Даже в лучшие для революционеров времена - революции 1848-1849 гг., похода Гарибальди - в движении участвовали только тысячи, редко десятки тысяч из миллионов. К этому добавлялось непостоянство настроений масс, втянутых в революционную борьбу, как это было, например, во Франции в 1789-1795 гг.

С другой стороны, освободительные движения часто возглавляли люди, у которых энтузиазма было больше, чем проницательности, а то и просто "прогрессивные глупцы". Преобразователи приступали к делу слишком часто "раньше времени", были "и нетерпеливы, и нерешительны, и легковерны". Не только "модерантисты", но и радикалы часто вступали в противоестественные союзы с реакционерами; большая часть революционеров боялась включить в свои программы "те преобразования, которые нужны массе", скажем, "аграрные перевороты". Сплошь и рядом "люди, лишенные политического знания", оказывались "по своей неопытности и наивности игрушками в руках интриганов"; "плуты" заводили взявшихся за историческую работу людей "в

199

болото"; доверчивость к обманщикам чаще всего губила доброе дело.

Наконец, Чернышевский фиксирует еще одну неблагоприятную для исхода революций тенденцию - возникновение в ходе их сверхцентрализованных военно-бюрократических режимов, "механизма", "действительно самого лучшего", для "достижения безграничного произвола лицу, держащему его в руках"²⁰.

Как видим, антропологический принцип в политике, политической истории для Чернышевского - это подход к феномену революции с позиций исторического реализма, попытка выявить все плюсы и минусы революционного способа действий.

Чернышевский не отрицал реформистского пути развития - "как отвергать возможность того, что происходит?"²¹. Более того, он пытается выяснить возможности исторического движения в рамках этих форм, заменяющих, как он выражается, "первобытные" способы развязки столкновений в обществе способами "правильной и спокойной развязки". Предпочтительность - при наличии таких форм - "спокойного" хода улучшений не вызывает у него сомнений. То, что отделяло подлинного демократа Чернышевского от либералов, поклонявшихся любой реформистской возможности движения, заключалось отнюдь не в отрицании благотворности реформ, а в осознании условий, без наличия которых реформа не может осуществляться "удовлетворительным образом". Если нет в стране политических сил, способных провести преобразования, реформы обречены - здесь уж ничего не поделаешь. Ибо никакая государственная власть сама по себе не может "заменять собою результаты индивидуальных усилий в общественных делах"²².

Для современной общественной мысли продолжают оставаться актуальными политический реализм Чернышевского, его стоически-бесстрашное отношение к истине, какой бы она ни была, трезвое отношение к деятельности людей, в том числе в переломные моменты истории.

200

¹Берти Дж. Демократы и социалисты в период Рисорджименто. М., 1965. С. 11.²Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 3. С. 180.³Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 3. С. 180.⁴Там же. С. 364.⁵Там же. Т. 7. С. 14.⁶Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 4. С. 495.⁷Там же С. 7.⁸Там же. С. 65⁹Там же. Т. 5. С. 176.¹⁰Там же. Т. 6. С. 337.¹¹Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 5. С. 607.¹²Там же. Т. 9. С. 334.¹³Там же. Т. 7. С. 46.¹⁴Там же. С. 47.¹⁵Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 9. С. 35.¹⁶Там же. С. 36.¹⁷Там же. Т. 6. С. 12.¹⁸Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 7. С. 875¹⁹Там же. Т. 10. С. 92.²⁰Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 6. С. 21.²¹Там же. Т. 13. С. 134.²²Там же. Т. 5. С. 402.

194::195::196::197::198::199::200::Содержание

200::201::202::203::204::205::206::207::Содержание