третий путь

Фашизм был далек от интеллектуального философствования, нарочито политизирован и чрезвычайно радикален по своим программным установкам. Он изначально формировался как экспрессивное умонастроение маргинальной массы, ее агрессивная реакция на «ситуацию вызова» (реальную или вымышленную). Поэтому фашизм опирался, прежде всего, на безапелляционную критику любых альтернативных политических идей как противоречащих «подлинным» интересам народа и самому «реалистическому пониманию жизни». «Фашизм родился из разочарования в прежних политических и социальных системах, из искания новых путей и решительной переоценки обанкротившихся ценностей», – писал идеолог русского фашизма Константин Родзаевский. Марксизм и либерализм, демократия и пацифизм, масонство и монархизм обвинялись фашистами в разрушении «естественных» человеческих взаимоотношений, насаждении иллюзорных, формализованных идеалов. Так, например, в социализме фашисты видели «миф коллективной безответственности», а в либеральной демократии – «абсурдную ложь политического равенства».

Пропаганда «материалистического счастья», в которой фашисты упрекали и социалистов, и либералов, противопоставлялась ими «подлинному», то есть «духовному, религиозному, этическому» пониманию жизни. «Фашизм как мировое движение стремится к переустройству современных либерально-демократических и социалистических государств на началах господства духа над материей (религии), нации и труда (социальной справедливости)», – утверждал Родзаевский. При этом речь шла не только об изменении основ общественного строя, но и радикальном перевоспитании человека. «Фашизм желает человека активного, со всей энергией отдающегося действию, мужественно сознающего предстоящие ему трудности и готового их побороть, – утверждал Бенито Муссолини. – Он понимает жизнь, как борьбу, помня, что человеку следует завоевать себе достойную жизнь, создавая прежде всего из себя самого орудие для ее устроения».

Фашисты призывали видеть в жизни человека торжество тотальной борьбы, самоотрицания, «долга совершенствования и завоевания». При этом идеал «жизни как борьбы» жестко противопоставлялся фашистами марксистской идее классовой борьбы. По мысли идеологов фашизма, вовлечение в классовую борьбу превращает людей в «статистов истории», выхолащивает и формализует их политическую волю, а, главное, наносит гибельный удар по национальной солидарности, тому единству народа, которое «длится в истории» и имеет органическую природу.

Представление об органической природе общества и человека наиболее явно подчеркивало близость фашизма к виталистским идеологиям. «Для фашизма человек – это индивид, единый с нацией, Отечеством, подчиняющийся моральному закону, связующему индивидов через традицию, историческую миссию, и парализующему жизненный инстинкт, ограниченный кругом мимолетного наслаждения, чтобы в сознании долга создать высшую жизнь, свободную от границ времени и пространства», – писал Муссолини. Выражением органического принципа в идеологии фашизма стал целый набор мифологем – патриотического долга, доблести защитников Отечества, уважения к национальной истории (величию народа в истории), верности семейным и религиозным ценностям, культа справедливого труда и подвига материнства. Показательно также, что зрелые фашистские режимы сложились именно в католических странах. И, хотя о прямом сотрудничестве фашистов с церковь речь, как правило, не шла, для традиционно настроенных католиков было очень важным стремление этих режимов возродить религиозное воспитание и образование, усилить влияние церкви в местных общинах, ограничить пропаганду атеистических идей.

Приверженность фашистов принципу органической солидарности, в том числе в его религиозной и этнокультурной интерпретации, позволила впоследствии многим исследователям рассматривать фашизм как разновидность идеологии солидаризма. Однако принципиальным отличием фашизма в этом вопросе оставался его радикализм. Идея органической солидарности общества трансформировалась в идеологии фашизма в представлении о тотальном единстве народа. Не случайно, что один из духовных «отцов» итальянского фашизма Джованни Джентиле называл его «тотальной концепцией жизни». «Фашизм тотален как синтез и единство всех ценностей, который истолковывает и развивает всю народную жизнь, а также усиливает ее ритм», – писал Б. Муссолини. Очень характерный тезис содержался и в принятой в 1927 г. в Италии «Хартии труда»: «Итальянская нация является организмом, цели, жизнь и средство действия которого превышают силой и длительностью цели жизнь и средство действия составляющих этот организм отдельных лиц и их групп».

С точки зрения идеологов фашизма, эта тотальность была отражением нерасторжимого единства воли, души и исторической борьбы народа, а потому наиболее важным проявлением тотальности фашизма становилось тотальное государство – «государство, поглощающее всю энергию, все интересы и все надежды народа» (из программы итальянской фашистской партии). Этот радикальный этатизм, т.е. отношение к государству как тотальному воплощению народной воли, стал наиболее характерным признаком фашисткой идеологии. «Основное положение фашистской доктрины, – писал Муссолини, – это учение о государстве. Для фашизма государство представляется абсолютом, по сравнению с которым индивиды и группы только “относительное”. Индивиды и группы “мыслимы” только в государстве. Фашистское государство имеет свое сознание, свою волю, поэтому и называется государством “этическим”. Для фашизма государство не ночной сторож, занятый только личной безопасностью граждан; не организация с чисто материалистическими целями для гарантии известного благосостояния и относительного спокойствия социального сосуществования. Государство, как его понимает и осуществляет фашизм, является фактом духовным и моральным. Оно есть хранитель и блюститель народного духа, веками выработанного в языке, обычаях, вере. Государство есть не только настоящее, оно также прошедшее, но главное, оно есть будущее».

Воплощением тотальности фашистского государства являлась фигура вождя – лидера нации. Фашистский вождизм являлся не только формой единовластия, но и особой идеологической категорией. «Фашизм не является диктатурой, это диктатура – следствие фашизма, – рассуждал на эту тему французский философ профашистского толка Пьер Дрие Ла Рошель. – В Италии существовало целое движение, подъем целого поколения, искавшего и нашедшего фашизм, движение, которое выразилось в Муссолини… Вождь – это плод долгой череды усилий, это награда людям смелости и воли. Множество людей должны искать, думать, действовать, чтобы затем лучший из них, выдвинутый ими, в свою очередь заставил их самих устремиться вперед».

Придавая ключевое значение идее тотальной роли государства в обществе, фашисты стремились закрепить корпоративный характер социальных отношений. «Фашизм создает новый социальный строй, построенный на принципах примирения классовых интересов посредством корпоративной системы», – отмечал К. Родзаевский. В качестве корпоративных групп фашисты рассматривали производственные коллективы, территориальные сообщества, религиозные общины, семью. Укреплению всех этих институтов под эгидой государства придавалось приоритетное значение. Так, фашистская конституция Австрии 1934 г. провозгласила создание «христианского, немецкого, союзного государства, организованного по сословному принципу». Французская «Хартия труда», принятая профашистским правительством Ф. Петена, закрепила статус всех отраслевых объединений как «единой профессиональной семьи», подчиненной идее «объединения и гармонии интересов». В принятой в 1927 г. в Италии «Хартия труда» утверждалось: «Труд во всех его формах – интеллектуальной, технической и физической – является социальным долгом... Все производство представляет единое целое с национальной точки зрения и имеет целью обеспечить благосостояние производителей и обеспечение национальной мощи».

Следует отметить, что идеология фашизма претерпевала вполне определенную эволюцию. Ранний фашизм, возникавший на гребне маргинализации общества, опирался на идеи «тотальной борьбы» и «духовной революции», героику фронтового братства и харизматический вождизм. Такая идеология позволяла маргиналам ощутить собственное величие, приобщиться к «подлинным» ценностям и бросить вызов страшному, непонятному и враждебному миру. Но поэтому приход фашистов к власти сопровождался созданием централизованной государственной системы, претендующей на «тотальность» и «народность», проведением активной социальной политики, основанной на принципах корпоративной солидарности. И по мере этих преобразований пафос «тотальной борьбы» постепенно сменялся на пропаганду религиозных и семейных ценностей, патриотизма и национальной самобытности, государственной лояльности и социальной ответственности – происходило своеобразное «остывание» тоталитаризма (по выражению американских политологов). В конечном же счете фашизм как идеология оказывался обречен – по мере исчезновения маргинальной массы, адаптации людей к новым условиям жизни, распространения социально-консервативных ценностей и проведения умеренных модернизационных реформ он утрачивал и социальную базу, и мировоззренческую актуальность. Именно такую эволюцию претерпел испанский и португальский фашизм. К такому же варианту тяготел австрофашизм (пока не был уничтожен немецкими национал-социалистами), французский и русский фашизм (до окончания Второй мировой войны). Особенно показательно фиаско итальянского фашизма – попытка Муссолини искусственно «подогреть» режим, сохранить его экспансивность за счет вовлечения в мировую войну завершилась расколом в фашистской партии, смещением и арестом Муссолини, переходом фашистского правительства на сторону антигитлеровской коалиции.

Идеология «консервативной революции» в Германии. Зарождение фашисткой политической идеологии в Германии было связано, с одной стороны, с нарастанием экстремизма в фёлькишском движении, а, с другой, с появлением целой плеяды блестящих интеллектуалов, объединившихся под лозунгом «консервативной революции». Лидерами этого течения стали Освальд Шпенглер, Меллер ван ден Брук, Карл Шмитт, Эрнст и Фридрих Юнгеры. Само парадоксальное словосочетание «консервативная революция» впервые было употреблено в Германии Томасом Манном в 1921 г. в предисловии к антологии русских писателей (Манн встретил его в «Дневниках писателя» Достоевского). Но подлинную известность идея «консервативной революции» приобрела после 1927 г., когда писатель Гуго фон Гоффмансталь использовал это понятие для обозначения национального духовного движения, предлагающего пересмотр Просвещения, Ренессанса и Реформации во имя создания «новой немецкой действительности» и раскрепощения подлинного немецкого национального духа. К этому времени схожие идеи уже получили известность в Германии как «новый национализм», «немецкий социализм», «революция справа», а также «идеи 1914 года». Но понятие «консервативная революция» оказалось наиболее емким и образным.

В своих размышлениях идеологи «консервативной революции» опирались на органическое понимание человеческого общества. Э. Юнгер предложил называть органическое единство «гештальтом» (нем. gestalt – «целостность»), то есть «целым, которое включает в себя больше, чем сумму своих частей». Он предсказывал наступление «новой эпохи», когда искусство, политика, наука окажутся под влиянием гештальтов – не в качестве формальных шаблонов мышления, а высших, «тотальных» смыслов. Сам человек, по мысли Э. Юнгера, также является гештальтом, поскольку включает больше, чем сумму своих сил и способностей: «Он глубже, чем способен об этом догадываться в своих глубочайших мыслях, и могущественнее, чем может вообразить в самом мощном своем деянии». Э. Юнгер утверждал, что в обществе каждый человек помимо своей воли включен в иерархию гештальтов, благодаря которым получает «подлинность бытия», «мощь, богатство и смысл жизни». Народ же является высшим сосредоточением этой иерархии, ее творцом и творением.

Особого рода гештальтом братья Юнгеры и другие представители идеологии «консервативной революции» считали национальные сообщества. Национализм они определяли как глубинное, невыразимое в своей полноте чувство сопричастности к духовной сущности своего народа. «Национализм связан с определенными историческими силами, – писал Ф. Юнгер. – Он не борется против исторического сознания, напротив, он стремится вдохнуть в него новую жизнь. Он желает пробудить чувство трагической и героической полноты прошлого, усилить народное притязание на власть и увидеть в нем будущее». Отношение к нации, с этой точки зрения, является своего рода тайной и не может быть выражено в рациональных категориях. Без ощущения мистической сопричастности к народу любое сообщество людей остается механической массой. В 1930 г. Э .Юнгер обобщил эти идеи в программной статье «Тотальная мобилизация». Под тотальной мобилизацией он понимал не сосредоточение людей для тех или иных массовых действий, а концентрацию «энергии и воли народа». «Для развертывания энергий такого масштаба уже недостаточно вооружиться одним лишь мечом – вооружение должно проникнуть до мозга костей, до тончайших жизненных нервов, – писал Юнгер. – Эту задачу принимает на себя тотальная мобилизация, акт, посредством которого широко разветвленная и сплетенная из многочисленных артерий сеть современной жизни одним движением рубильника подключается к обильному потоку военной энергии».

В философских и публицистических произведениях братьев Юнгеров ярко отразился и весь трагизм идеологии «консервативной революции». Так, блестящий литератор Эрнст Юнгер создал в своих романах и дневниках образ мировой войны как торжествующего абсурда и хаоса, гибели всех ценностей старого мира. Война рассматривалась им как переломный момент в истории общества – после нее уже невозможно мыслить прежними категориями добродетели и гуманизма. В то же время именно война способствовала, по мнению философа, пробуждению в народе истинного национального духа: «Сегодня важны не столько наличные средства ведения войны, сколько способность создать любой инструмент, необходимый [народному] духу для своего осуществления. Мы живем в эпоху, когда даже разоружение оказывается военной мерой».

Большое впечатление на современников оказали философские труды Освальда Шпенглера, в том числе его книги «Закат Европы» и «Прусская идея и социализм». Предрекая угасание и гибель европейской цивилизации, Шпенглер рассуждал о тех «здоровых» силах общества, которые способны создать новое культурное ядро. В этой роли он видел прежде всего представителей «пруссачества, обновленного социализмом». Говоря о «прусском характере», Шпенглер акцентировал его «подлинно социалистический характер»: «Не “Я”, но “Мы”, коллективное чувство, в котором каждое отдельное лицо совершенно растворяется. Не каждый стоит за себя, а все за всех, с той внутренней свободой в высшем смысле – свободой повиновения, которая всегда отличала лучших представителей прусского воспитания».

Тема «национального социализма» поднималась и в концептуальной работе «Третий Рейх» Мёллера ван ден Брука (настоящее имя – Артур Мёллер). Вслед за Шпенглером Мёллер ван ден Брук рассуждал о борьбе «молодых народов», в том числе немцев, против «старых» наций дряхлеющей гуманистической Европы. Источником сил для национального возрождения он считал немецкие традиции племенного сознания и немецкую имперскую идею. Причем, «прусский дух», воплощенный в «активной и монолитной» государственности, Меллер ван ден Брук противопоставлял «аморфности», присущей, по его убеждению, остальным немцам. Сложившийся на прусской почве человеческий тип – стойкий, связанный прочными духовными узами со своим народом и готовый к самоотречению во имя «высших ценностей», – являлся для него прототипом немца, которого предстояло воспитать. Мёллер ван ден Брук подчеркивал, что в основе политики должно лежать именно воспитание нового человека, а сутью воспитания является его «национализация». Целью национального воспитания он считал, с одной стороны, достижение «цельности» немецкого общества по прусскому образцу, а с другой – осознание немцами своей «сущности», с тем чтобы затем «наполнить ею» весь остальной мир. Грядущее торжество «немецкого духа» Меллер ван ден Брук называл Третьем Рейхом – вслед за Священной Римской империей и империей Бисмарка.

Расовая теория. Идеология «консервативной революции» была очень созвучна воззрениям немецких расологов конца XIX – первой трети XX вв. Антропологические исследования подобного рода были тогда очень популярны во всех европейских странах. Под влиянием исследований Жозефа де Габино, Хаустона Чемберлена, Густава Клемма и Степана Ешевского закрепилось представление о расах как особых биосоциальных сообществах, основанных на генетической наследственности важнейших качеств поведения, мышления, внешнего облика и даже мировоззрения человека. «Раса – носитель всего, – утверждал Фриц Ленц, один из основоположников расовой евгеники (гр. eugenes – породистый). – И личности, и государства, и народа. Из нее исходит все существенное, и она сама суть. Она не организация, а организм… Как для счастья отдельных людей, так и для всеобщего счастья постоянной основой служит здоровье расы. Выродившийся народ неизбежно несчастен, даже обладая всеми сокровищами мира».

Представители немецкой расовой теории Ганс Гюнтер, Альфред Розенберг, Людвиг Вольтман, Эрнст Крик, Отто Рехе, Отто Амон придали расологии не только научный, но и политический, пропагандистский характер. В их работах расовая идея превращалась в миф крови, требующий радикальной перестройки человеческого существа и всего мирового пространства. «Расовую душу нельзя потрогать руками, – писал А.Розенберг, – она воплощена в связанной кровью народности, увенчана и сплочена как эталон для сравнения в великих личностях, создающих творческим действием культурную сферу. Эта целостность представляет собой не только “дух”, а дух и волю, то есть жизненную совокупность… Сегодня целое поколение начинает понимать, что только там, где закон крови определяет идею и деятельность человека, могут быть созданы и сохранены ценности». Ту же мысль проводил и Г.Гюнтер: «Впервые в мировой истории мы, люди, поняли причины величия и упадка народов. На основе этих знаний можно создать новый порядок в государстве и в личной жизни каждого человека. Этот новый порядок можно создать с чувством глубокой ответственности, со знанием того, что героической нордической расой совершены все подвиги… Грядет новая романтика – романтика расы. Она будет прославлять чистую нордическую кровь и создаст новые представления о добродетели и пороке».

Идея превосходства нордической расы стала центральной для немецкой расологии. Принадлежность к «нордической расе» определялась прежде всего по внешним признакам – продолговатой форме черепа, высокому росту, светлым волосам. Но многие расологи утверждали, что специфика «нордической расы» связана с их арийским происхождением. Смешивая языковые, этнокультурные и расовые признаки, они доказывали существование особой человеческой элиты, якобы несущей в себе «наследие предков». «Мир все больше признает германский феномен и превосходство нордической расы над всеми остальными, – писал Клаус Фердинанд, – Задача нордического духа заключается поэтому в обеспечении повсеместного проникновения по всему миру нордического стиля и принципов. Ничто не должно поколебать нашей уверенности в такой необходимой закономерности, даже если при этом нарушаются и ликвидируются основы других рас».

Нордический миф пропагандировался как основа германской национальной революции. Однако сама расовая идея имела ярко выраженную специфику. В соответствии с нею принцип органического единства следовало распространять не на весь немецкий народ или «народное государство», а на носителей мистической «расовой души». «Мы исходим из того, что человек от природы – общественное существо, и в общественном бытии он подчинен законам развития расы, – рассуждал основатель «расовой педагогики» Э.Крик. – Но члены общества – это не безликие числа, каждый из них имеет свое назначение. Ни народ, ни тем более государство – это ни личности. Личность – это только отдельный человек». Еще более жестко эту мысль впоследствии сформулировал Адольф Гитлер: «Так же как в высшая раса призвана управлять низшими расами, так же и в рамках высшей расы власть должна принадлежать высшим личностям». Подобный подход открывал путь для рассуждений о необходимости расового «очищения» самого немецкого народа, о подчиненной роли германского государства в грядущей расовой революции и перспективах создания нового расового порядка в мировом масштабе. Именно эти постулаты и предопределили принципиальное отличие расовой теории от идеологии «консервативной революции», а национал-социализма – от фелькишской и фашисткой идеологии.

Идеология национал-социализма. Идеологическая направленность фашистского движения в Германии оказалась существенно иной, нежели в других странах Европы. Традиции фёлькишского движения, идеи «консервативной революции» и расовой теории формировали чрезвычайно жесткий вариант националистического корпоративизма. А вот влияние католического солидаризма, в отличие от Италии и Австрии, было не столь значительным. К тому же в Германии после окончания Первой мировой войны были очень сильны реваншистские настроения. Их эпицентром стали добровольческие корпуса ветеранов войны – «фрайкоры». К ним примыкали самые разношерстные организации, пропагандировавшие идеи «национальной революции» и восстановления «попранного» национального величия Германии. Многие из этих экстремистских группировок пользовались поддержкой праворадикальных политиков и представителей деловых кругов, недовольных заключением мирного договора и созданием в Германии демократической республики. Среди подобных организаций была и ничем непримечательная Немецкая рабочая партия (ДАП), возглавляемая первоначально слесарем мюнхенских железнодорожных мастерских А. Дрекслером, а затем отставным ефрейтором Адольфом Гитлером.

Положение ДАП коренным образом изменилось после того, как у партии появились могущественные покровители из «Германского ордена». Эта полулегальная оккультная организация пестовала идеи духовного обновления человечества на основе построения расовой иерархии, преодоления ограниченности человеческого разума, приобщения к высшим мистическим истокам жизни. Пропаганда оккультных идей Ордена нашла благодатную почву в духовно надломленном немецком обществе. К тому же идеи расового возрождения оказались весьма созвучны популярной теме «национальной революции». В 1920 г. члены «Общества Туле» (духовного центра «Германского ордена») Дитрих Эккарт и Альфред Розенберг начали патронировать гитлеровскую партию. Их привлек сам лидер партии – он идеально подходил для роли мессии. Судьба Гитлера была одной из сотен тысяч судеб неприкаянных, разочаровавшихся людей. Ненависть и презрение к окружающему миру, вера в некий потаенный, глубинный смысл бытия, доступный лишь избранным, склонность мистической экзальтации и способность к особому ораторскому искусству, подсознательное стремление компенсировать неуверенность в себе жестким, властным, пренебрежительным отношением к людям определяли личность Гитлера. Неудавшийся художник и архитектор, он видел себя творцом новой партии, нового государства, нового мирового порядка.

В кратчайшие сроки партия Гитлера, переименованная в Национал-социалистическую рабочую партию Германии (НСДАП), преобразилась. Под влиянием представителей «Туле» идеи национального социализма в идеологической доктрине партии соединились с мистическими, оккультными мотивами. Эмблема «Туле» – свастика, являющаяся древним мистическим символом вечного движения солнца – стала официальной эмблемой партии, обозначающей соединение арийских мистических традиций с героикой древнегерманских Нибелунгов. На основе рунических знаков была разработана система других партийных символов, введены штандарт партии, флаг имперских цветов, особые ритуалы (в том числе салют поднятой вверх рукой, массовые факельные шествия). Создавались и партийные военизированные формирования – штурмовые отряды. Все это создавало совершенно необычный имидж партии, привлекало даже искушенных в политике людей. Главным же оружием нацистов считался личный гений Гитлера. С 1921 г. он становится фюрером партии – диктатором с неограниченными полномочиями. Неудачная попытка путча в Мюнхене в ноябре 1923 г. не стала препятствием для распространения влияния НСДАП в Германии. Находясь в тюремном заключении в Ландберге, Гитлер написал книгу «Майн кампф» («Моя борьба»). В ней он изложил свое видение основ национал-социализма. Доктрина нацизма была ориентирована на создание Третьего Рейха – тысячелетнего государства арийской расы. Расовая иерархия, основанная на господстве нордического духа, должна была стать основой нового мирового порядка. Борьба за мировое господство рассматривалась Гитлером как тотальная война, горнило, в котором немецкая нация очистится от скверны и заслужит право быть высшей расой. Большое внимание в «Майн кампф» было уделено фелькишским идеям. Сохранялось и понятие «национальный социализм».

Помимо Гитлера большую роль в становлении национал-социалистического движения в Германии сыграли братья Грегор и Отто Штрассеры. Именно они обеспечили в середине 1920-х гг. связь НСДАП с политическими и деловыми кругами, а также широкую пропаганду идей национал-социализма в немецком обществе. Причем, в отличие от Гитлера, Штрассеры не уделяли внимание мистическим, оккультным, расовым идеям, в их воззрениях не столь значительное место занимал антисемитизм. Они отвергали биологическую агрессивность внешнеполитических воззрений концепции Гитлера. Будущий Рейх рассматривался Штрассерами как основа Срединноевропейского союза с участием Франции и других стран. Среди сторонников Штрассеров было много бывших национал-большевиков, требующих жесткого отношения к монополиям и крупным землевладельцам, интенсивного обложения прибылей, широкой национализации промышленной собственности, борьбы против «желтых профсоюзов» (из-за этого Штрассеров называли лидерами «левого течения» в НСДАП). Главное же, заключалось в том, что Штрассеры скептически относились к идеям фюрерства и тотальной диктатуры одной партии. Они призывали к объединению всех «здоровых сил общества» вне партийной зависимости, созданию государственного режима с избираемым президентом во главе и сословно-корпоративным представительным органом как основной властью.

Идеологический раскол в НСДАП был очень показательным. Национал-социализм в интерпретации Штрассеров представлял собой классический фашизм, причем в умеренном политическом выражении. Но под влиянием гитлеровского крыла НСДАП быстро проделала путь от синдикалистских лозунгов и фёлькишских идей «народной революции» до оголтелой пропаганды «расовой евгеники» и «тысячелетнего Рейха» арийской расы. Укрепилась связь нацизма с мистическими, оккультными мотивами. Все это совершенно отличало немецкий национал-социализм от итальянского, русского и австрийского фашизма. Наряду с обычными для фашистских движений идеями сословно-корпоративного строя, преобладающей роли государства в экономической жизни, однопартийной системы, национал-социализм обосновывал особый морально-этический и эстетический кодекс, культ силы, борьбы, крови как выражения подлинно здоровой человеческой сущности. Мистическая и фанатичная вера в идеалы национал-социализма, слепое подчинение воле фюрера, готовность к личному самопожертвованию рассматривались Гитлером как естественная норма внутрипартийной жизни. Поэтому уже вскоре после прихода нацистов к власти наступила развязка – в «ночь длинных ножей» штрассоровское крыло было уничтожено.