5. Еще один вопрос из тех, какие я считаю необходимым проанализировать.

По мнению многих ученых-криминологов, уменьшение преступности связано с решением проблемы улучшения материальных условий жизни людей (что тоже элемент базисных отношений). Это мнение совпадает с положением, согласно которому одной из причин преступности является нужда и нищета. Многие криминологические исследования подтверждают данный тезис, в частности то, что большое количество преступлений совершается людьми, находящимися на низших ступенях общественной лестницы, нуждающимися или находящимися на грани бедности, не имеющими постоянных мест жительства и работы.

Низкая материальная обеспеченность, невозможность прожить на зарплату или иной вид вознаграждения за труд (законный, конечно) влияют на преступность не только прямо, но и косвенно. Складывающаяся в обществе психологическая атмосфера, связанная с сознанием того, что много людей перебивается, существует, но не живет, ведет не только к разного рода посягательствам прежде всего на государственное, общественное и личное имущество, но и к нравственному оправданию преступлений, мелких, во всяком случае, либо спекуляции (не той, которая пышным цветом расцвела ныне на почве дефицита и «деятельности» кооператоров, а обычной, когда малоимущий человек перепродает что-либо, хотя и по повышенной, но не драконовской цене, с целью улучшить свое материальное положение. Кстати, именно эти люди — чаще и скорее всего попадают в объятия уголовного закона).

Провалы в экономической политике и материальном обеспечении населения имеют и такие побочные негативные результаты, как накопление людьми запасов товаров и продовольствия еще в тот период, когда что-то можно приобрести, но в воздухе витает атмосфера угрозы (может быть, и мнимой) исчезновения и того, что есть. Одни делают накопления, чтобы прожить в случае ухудшения положения, другие же — с целью в будущем (да и в настоящем) крупно нажиться. Между просто накопительством и накопительством ради наживы на бедах других создается тонкая грань, которая прорывается преступлениями при малейшем обострении социальной ситуации и лишь при возникновении слухов о возможном ухудшении ее. В нашей действительности это достаточно ярко видно на примере историй с моющими средствами, крупами, чаем, табаком и другими товарами первой необходимости.

В свою очередь уголовному миру становятся известными адреса тех, кто накапливает товары, продукты, и он по-своему «реагирует» на ситуацию — путем совершения преступлений.

Таким образом, экономическая подоплека преступности и в этом случае видна достаточно четко.

В одной из своих работ я высказал мнение о том, что вообще вся преступность, пак «традиционная, так и новые ее формы, которых ранее не было (или почти не было), например, на почве межнациональной розни, тоже в основе своей имеют экономическую подоплеку, и если бы уровень экономической обеспеченности людей был выше, меньше было бы преступлений. Данное суждение не следует понимать как вульгарный экономический детерминизм, ибо, конечно, все проходит через голову человека как существа, способного мыслить, а значит, действовать со знанием дела, но очевидно, когда прочно экономическое положение, лучше работают социальные институты, лучше живет человек, ощущающий пользу экономической политики, а потому чувствующий доверие к системе. Поэтому для успешной борьбы с преступностью необходимо в первую очередь (прошу заметить: в первую очередь, но не как единственную, оторванную от решения других проблем — социальных, социально-культурных, правовых и особенно политических — задачу) решать проблемы улучшения экономического положения людей. При отсутствии в нашем обществе экономической неразберихи, дефицита любые конфликты, включая политические и межнациональные, были бы если и не сняты (ибо зависят они не только от экономического положения страны), то не достигли бы сегодняшней остроты.

Некоторые ученые, не согласные с приматом в этом, как и во всех других случаях, экономических отношений, поскольку они «существуют» наряду с отношениями социальными, выдвигают в качестве аргумента пример стран, где экономическое положение (жизненный уровень) достаточно устойчиво и высоко, а преступность даже выше, чем у нас, причем намного, особенно, как это было показано выше, по коэффициенту преступности.

Подтверждая высокую преступность в этих странах, следует сказать, что:

а) экономические (материальные) отношения при любых условиях были и остаются той базой, которая определяет все другие отношения. Если отказаться от этой позиции, тогда ничего толком из происходящего в обществе (не только с преступностью) объяснить невозможно;

б) признание определяющей роли экономических отношений, их первичности по отношению к другим видам отношений не есть вульгарный экономизм и не означает отказа от рассмотрения их в совокупности с другими отношениями, в частности, надстроечного порядка;

в) тот факт, что в странах, где экономические отношения весьма развиты и жизненный уровень населения достаточно высок, но высока и преступность, не отменяет примата экономических отношений, однако обязывает более глубоко проанализировать иные отношения — социальные, идеологические, психологические, нравственные, национальные традиции и обычаи и т. п. Причем можно предположить, что если бы уровень жизни был менее высоким, более высоким был бы уровень преступности. Попробую подтвердить сказанное ссылкой на положение дел в США, где материальный уровень жизни несравнимо выше, чем у нас, но выше и преступность, что, па первый взгляд, есть опровержение тезиса об определяющей роли экономических отношений с точки зрения состояния преступности. Однако...

Если проанализировать преступность в США, то, как это констатируют американские ученые (и западноевропейские криминологи), преступность как бы поляризуется: с одной стороны, речь идет о получившей большой размах мафиозной и беловоротничковой преступности, а с другой — о преступности черных и цветных. Основная масса преступлений и осужденных падает именно на названные виды преступности и этих людей, особенно на вторых. Они, в подавляющем большинстве, живут ниже официального порога бедности (иной разговор, что данный «порог» по сравнению с другими странами вовсе не бедность; но все явления конкретны,

оценивать их необходимо с учетом условий данной страны). Поэтому именно их экономическое (в совокупности с приниженным социальным) положение определяет и размах, и формы преступности. Значит, вопрос о примате экономических отношений в данном случае тоже является определяющим. Преступность же «белых воротничков» — тоже своего рода экономический феномен: эта категория преступников совершает преступления, как отмечают многие исследователи, от пресыщения, от неутолимой жажды наживы, обогащения. «Перевернутые» экономические отношения и интересы не перестают быть экономическими. Многие советские исследователи обходили вопрос о том, что преступность может быть и результатом «пресыщения». Однако подобное характерно и для нашего общества, особенно для расхитителей и вообще «преступников-интеллектуалов».

В то же время, наряду с преступностью и преступниками от пресыщения и преступностью лиц, живущих ниже уровня бедности, в недостатке, есть в США и слой, который не «делает погоды» в преступности, сравнительно редко совершает преступления. Это — так называемый многочисленный средний класс, труд которого достаточно высоко оплачиваем, который не знает, что такое дефицит, имеет хорошие жилищные и иные бытовые условия и т. д. Его экономическое, материальное положение прочно, оно определяет и его поведение, формирует психологию законопослушного члена общества, в общем и целом удовлетворенного своим социальным и имущественным положением. Кроме того, он чувствует себя полноценным гражданином своей страны, его права соблюдаются и охраняются. Эти люди, в подавляющем большинстве, коренные белые американцы. Сказанное означает (при прочих равных условиях), что определяющим является экономическое, материальное положение, подкрепленное социальным статусом. И, вероятно, если бы в любой стране, в любой системе подобного рода слой людей был велик и устойчив, то по цифре, во всяком случае, преступность была бы иной. Однако, как показывает пример США, наличие огромного слоя обездоленных и деклассированных, да еще социально приниженных (а речь идет о неграх, латиноамериканцах и др.) есть одна из причин существующей высокой преступности.

Таким образом, в формуле «жизнь лучше, а преступность – выше» надо еще разобраться. Особенно в вопросе: кому, скольким людям лучше, а скольким – хуже.

Полагаю, что само по себе неудовлетворительное экономическое (материальное) положение людей, тем более резкий разрыв в доходах различных слоев населения и социальных групп, при наличии значительного числа людей, не имеющих доходов, призванных хотя бы минимально удовлетворить их потребности, есть одна (возможно, главная) из причин преступлений, определяющая примат влияния экономических отношений на преступность. Особенно у нас.

6. На преступность (а не только на собственно экономические отношения и экономику как таковую) огромное влияние оказывает несоответствие экономических структур реальным экономическим возможностям системы в целом. Причем жесткость «административно-командного» социализма позволяла затушевывать это противоречие (или загонять его вглубь). Экономическая же неразбериха переходного периода вызвала к жизни такие негативные явления, как результат этого несоответствия, которые не могли предвидеть даже самые пессимистичные оптимисты или оптимистичные пессимисты.

Что я имею в виду, если конкретизировать этот тезис, который, конечно, уже вызвал у недочитавшего до конца читателя законные вопросы?

Речь идет о том, что реальностью экономических отношений «нового» социализма является стремление сочетать (примирить) плановые начала и централизованное руководство народным хозяйством (госзаказ и т. д.) с рынком (свободным, регулируемым и т. д.). Однако первое, что приводит к экономическому развалу общества, а значит, к неудовлетворению материальных потребностей населения, и, в свою очередь, вызывает обострение социальных и всех иных противоречий, это то, что рынка-то, по существу, нет. Он — пуст. Кроме того, нарушены взаимосвязи между производителями, разрушена дисциплина поставок, хозрасчет нередко ведет к эгоистическому использованию имеющихся ресурсов и товаров (особенно территориальный), преобладанию морали «выгодности» от продажи материалов, товаров, готовых изделий или использования ресурсов в ущерб тем, с кем ранее то или иное предприятие состояло в постоянном общении. (А красивый термин «бартерные сделки» есть не что иное, как натуральный товарообмен, с которого начинало развивать экономические отношения человечество и от которого оно ушло. Но вернулись мы — в нищенски просительной форме!) Налаженные структуры по форме, содержанию и взаимоотношениям, практически перестали функционировать. Изменилась психология производителей и их руководителей (как, впрочем, и потребителей). На первый план вышли соображения собственной выгоды, а интересы государства или, скажем иначе, общие интересы отошли на задний план (заметим, что на Западе предприниматели о нуждах своего государства помнят всегда). Отсюда — накопительство, затоваривание и т. п. у одних, а значит, и возможности нажиться (как и реальное обогащение на практике), и голод на сырье и ресурсы у других (причем «другие» — это государственные предприятия, ранее такого голода не испытывавшие), что приводит к полной или частичной остановке производства либо к снижению качества выпускаемой продукции, а значит, ухудшению материального положения рабочих и служащих, что чревато забастовками и другими формами социального протеста. Кроме того, эти обстоятельства вынуждают обделенных системой к поискам получения недостающего незаконным, а проще преступным путем. Практически существует ситуация, при которой созданы условия получения прибыли, не подкрепленные соответствующим ростом выпуска продукции и снижения ее себестоимости. И это не только противоречие чисто экономического порядка, но условие, способствующее совершению преступлений, особенно таких, как хищения, взяточничество, спекуляция. Несоответствие экономических структур реальным возможностям системы проявляется и в том, что формируется создание новых экономических структур, не имеющих реальных материальных ресурсов (как это происходит со многими кооперативами) либо получающих права на что-либо, включая «выход» за рубеж, при фактической и юридической неподготовленности к деятельности такого рода, либо к вступлению в сделки с весьма подозрительными иностранными «партнерами», ринувшимися на советский рынок в погоне за прибылями за счет рассогласованного по всем статьям народного хозяйства, ко всему еще потерявшего контроль за огромным количеством «самостоятельных» субъектов хозяйствования, возникших с одной целью: нажиться. При этом государству рот затыкается обещаниями получить так необходимую (так уж ли?!) твердую валюту. В результате государство валютой бедно по-прежнему, ибо его обманывают со всех сторон, а прибыль от незаконных сделок растекается по карманам (или инобанкам) новоявленных «социалистических» бизнесменов.

Такого количества ценнейшего сырья, материалов, полуфабрикатов, даже готового оборудования, включая сырье стратегического назначения, цветные металлы и пр., государство не теряло ни в один из предшествующих нынешнему периоду своего существования. Его растаскивают самым беззастенчивым образом. Преступные методы хозяйствования для многих стали обычным делом.

Если расхитители государственного и общественного имущества прошлых лет крали миллионы (как правило, в советских рублях), но они оставались в пределах государства, как и похищенное имущество, которое, в конечном счете, в том или ином виде реализовывалось внутри страны, то новые экономические отношения открыли ворота для разбазаривания (разграбления) национальных богатств и за рубеж. Основная масса «заработанной» на этих сделках валюты в распоряжение общества, даже в «превращенном» виде, не поступает. А если и поступает в незначительном количестве, то по спекулятивным ценам.

Оголяется внутренний рынок, что приводит к самым разнообразным и многочисленным преступлениям прежде всего имущественного характера. Богатеют так называемые предприимчивые люди, что напоминает, применяя условное сравнение, период первоначального капиталистического накопления, когда создавался капитал и класс капиталистов, которые, лишь окрепнув, стали приносить пользу государству. Если это не ошибка, а политика, то так и надо говорить. Это снимет ненужные и возбуждающие общественное мнение, пока еще настроенное против капиталистов, конфликты и противоречия, крайним из которых является, с одной стороны, преступность самих «капиталистов», а с другой — преступность против них. Впрочем, не снимет, а смягчит, ибо подобные экономические отношения, как показывает мировой опыт, изначально беременны преступностью.

Пока же создается новая закрытая система распределения для представителей «новой» власти и огромной армии народных (!) депутатов, в первую очередь, ширпотреба, недоступная обычным людям (взамен пресловутых привилегий «аппарата»), что тоже вызывает в лучшем случае недовольство и социальный протест, а в худшем — преступления (хотя сейчас люди еще не осознают этого, «сосредоточившись» на протестах против «привилегий» высшего партийного и государственного аппарата). Но ведь когда-то придет и прозрение!

Нельзя не отметить и такой чисто экономический мотив (тоже чреватый правонарушениями): идет отказ предприятии, учреждений, кооператоров от заключения внутригосударственных договоров в погоне за иностранными «партнерами» и, опять же, валютой, добываемой (и затем распределяемой) незаконно.

Психология выжать валюту и прочие сиюминутные выгоды в ущерб народному хозяйству и населению захватила не только вновь созданные структуры, но и государственные органы.

Эпидемия бесхозяйственности, стремление в рамках новых несовершенных экономических структур (при одновременном разрушении старых) получить то, что без преступных комбинаций получить невозможно, стремление дискредитировать любые формы контроля за финансовой и хозяйственной деятельностью «новых» экономических структур (под предлогом борьбы с «дискредитировавшей себя «административно-командной системой») стали повседневностью «новых» экономических отношений.

Обнищание внутреннего рынка, отсутствие сырья и материалов у предприятий, работающих не только на полноценном сырье, но н на отходах производства, которые тоже с успехом переправляются за рубеж, причем вместе с отходами и вместо них идет полноценное дефицитное сырье (вспомним крик о помощи Магнитогорского металлургического комбината, и не только его), предприимчивых бизнесменов не беспокоит. Между тем на свободном капиталистическом рынке подобной бесконтрольности нет. Система контроля там весьма жесткая, и никто не кричит о том, что власти «мешают развитию демократических процессов» в организации промышленного, сельскохозяйственного либо иного производства. Ни один капиталист подобной бесхозяйственности и хаоса в производстве и распределении не выдержал бы. Да и не допустил бы! Ну а что же преступность? Она — неотъемлемая часть подобных экономических отношений. Может быть, несколько преувеличивая, скажу, что преступны по характеру и содержанию сами эти экономические отношения. Отдельные их «повороты» вполне могут быть квалифицированы по конкретным статьям Уголовного кодекса.

И, вероятно, точнее будет говорить не просто о несоответствии экономических структур реальным экономическим возможностям системы, а о том, что новые (экономические структуры создаются без обеспечения их необходимыми материальными ресурсами, без отработанного механизма функционирования, без продуманных форм контроля за хозяйственной деятельностью, распределением денег и ресурсов, без намека на то, задумывались ли творцы новой системы об интересах государства в целом, о том, какие отрицательные социальные последствия несут обществу и каждому его члену эти экономические нововведения весьма сомнительного правового и морального свойства? Все это и стимулирует преступность, делает ее неизбежным спутником подобных отношений.

Среди экономистов (не всех, конечно) бытует суждение, согласно которому причины провалов в экономике есть результат прежней «застойно» экономической политики, прежних экономических теорий, прежнего хозяйственного механизма, а то, что происходит сейчас, — это чуть ли не исключительно происки мифической «мафии». Как мне думается, тут (в свете всего изложенного выше) и опровержений не требуется — настолько далеко от действительности такое заблуждение. Нельзя столь идеалистично представлять как роль самих экономических отношений, преступности, рожденной ими, и в значительной степени мистической (или мифической) мафии. Честно говоря, хорошо было бы, чтобы экономика страны трещала лишь от «происков мафии», ибо с последней все-таки бороться можно. А вот когда разрушаются экономические основы общества вследствие незнания либо игнорирования экономических законов, либо неумения опираться на них, либо ставя политику впереди экономики (что сопровождается и ростом преступности), тогда дело действительно плохо.

Могут сказать (и говорят!): но ведь мы учимся. Учимся демократии, учимся хозяйствовать по-новому, учимся... В общем — всему учимся. Более 70 лет. Не можем только научиться думать о структурах, уменьшающих возможности для преступлений, воровства, обогащения (именно в этом «новые лидеры» справедливо обвиняют старых партийных и государственных чиновников, хотя ныне весьма стремительно выросли новые расхитители и культ денег замял место в их идеологии), не создавать лобби и лоббистов, защищающих ради групповых интересов, безоглядно и бескомпромиссно заведомо вредные, хотя и «новые» (впрочем, только для нас) системы и структуры. Оглянемся, однако, вокруг: там, где появляется лоббизм, увеличивается число злоупотреблений и преступлений. Это — тоже не наш опыт. Но его надо учитывать. Ибо он ныне — реальность. Истоки общечеловеческих антиценностей лежат в пороках экономических отношений. Неупорядоченность этих отношений, нестабильность, бесперспективность приведения их в порядок (в глазах многих), разгорающиеся на этой почве социальные и иные (включая политические) конфликты, обостряющие их, и есть давно известные причины преступности (включая ее рост) и условия, ей способствующие.