Часть II. Современные теории национализма

гораздо шире. К тому же культурная идентичность члена такой общины никогда не укладывается в рамки самой общины: «с некоторыми соседями он говорит на одном диалекте, с дру­гими разделяет верования, а ряд норм поведения принят лишь среди членов его клана»¹. Наконец, сама конструкция замкну­той сельской общины вызывает у российской исследовательни­цы сомнения. Такую общину можно найти у крестьян Гималаев, но к средневековой Западной Европе «понятие чисто аграрного общества вряд ли приложимо. Здесь и развитая городская жизнь, и торговые связи, пересекающие обширные территории, и областные рынки»².

В концепции Геллнера усилия государства по формирова­нию нации и национализм — одно и то же. Но тем самым бри­танский исследователь отказывается от анализа содержания той доктрины, которую он называет национализмом. Национализм у него — это «организация человеческих групп в большие, цен­трализованно обученные, культурно однородные сообще­ства»³. Не случайно, говоря о связи между идеологией нацио­нализма и навязыванием культурной однородности, Геллнер замечает: «Не национализм, как утверждает Кедури, навязы­вает эту однородность. Скорее однородность, ставшая объек­тивной неизбежной необходимостью, в конечном счете, про­является в форме национализма»⁴. Национализм в результате утрачивает содержание как относительно самостоятельное идеологическое явление, растворяясь в явлениях неидеологи­ческого порядка. Само собой разумеется, что при таком под­ходе нельзя провести грань между идеологией национализма и идеологиями, с национализмом конкурирующими. Иными

¹ Коротеева В. «Воображенные», «изобретенные» и «сконструиро­ ванные» нации: метафора в науке // Этнографическое обозрение. 1993. №3. С. 156.

² Там же. С. 158. ³Там же. С. 87.

⁴ Геллнер Э. Нации и национализм. М., 1991. С. 96.

словами, Геллнер лишает националистический дискурс специ­фичности¹.

Геллнеровское определение национализма, при его несом­ненной операциональности, не покрывает всего многообразия националистических идеологий. В него не умещается, во-пер­вых, государственный национализм современных субъектов международной политики, который выражается либо в стрем­лении к максимальной экспансии в экономической, военно-по­литической, информационной и культурной сфере (американ­ский, французский, китайский национализм), либо в защите на­ционального рынка (национализм государств, получивших название «азиатских тигров» — Японии, Южной Кореи, Тайва­ня, Таиланда). Во всех этих случаях национализм — абсолютный приоритет принципа нации (национального суверенитета, наци­ональных интересов) — налицо, однако стремления к совпаде­нию границ культуры и границ государства не наблюдается. Во-вторых, в геллнеровское определение не умещается также так называемый культурный национализм — идеологии и дви­жения, связанные с отстаиванием национальной (культурной, языковой, этнической) идентичности, но не поднимающие во­проса о национальной государственности. Например, чувашский национализм в России, бретонский во Франции, окцитанский и каталонский в Испании и т. д. Наконец, в-третьих, существует немало националистических движений, идеология которых строится на требовании расширения автономии в той или иной сфере, но не предполагает стремления к приведению в соот­ветствие этнокультурных и политических границ. Здесь можно воспользоваться терминологией Л. Дробижевой и ее коллег, вычленяя «паритетный», «экономический» и «защитный» нацио­нализм. Так, татарские националисты, добивавшиеся от центра

' В этом пункте наш упрек Геллнеру разделяет Э. Гидденс, указыва­ющий, что в геллнеровской теории остается неясным, почему процесс фор­мирования нации как гомогенной культурной среды «должен влечь за со­бой именно национализм». GiddensA. The Nation-State and Violence. P. 214.

84

85