Отправная точка

На самом деле Европа накануне Французской революции ушла уже доста­точно далеко от описанного выше идеального аграрного общества. Здесь уже

162

в течение тысячи лет наблюдался неуклонный экономический рост, шли нео­братимые политические и идеологические изменения. Большого размаха достигла урбанизация, и во многих государствах получил развитие эффек­тивный бюрократический аппарат. Реформация существенно изменила пра­вила игры в познавательной и законодательной области, принесла идею пря­мого личного обращения к социально независимым авторитетам — вначале к Писанию и к совести, а затем — к индивидуальному разуму. После этого началась научная революция, повлекшая вскоре разработку ее философских оснований и следствий. В эпоху Просвещения была сформулирована систе­ма светских, индивидуалистических и натуралистических, взглядов на мир и общество. В экономике и даже в военной области центр тяжести перемес­тился на северо-запад Европы: в Англии и Голландии было создано граж­данское общество, введен институт разделения властей. Как ни странно, по своей военной мощи либеральные государства оказались по крайней мере равными централизованным монархиям с традиционно милитаристской ори­ентацией (если не более сильными). В XVIII веке нация лавочников неоднок­ратно побеждала на поле брани нацию военных-аристократов. (Последним удавалось одерживать победу, только действуя в союзе с другими — заоке-анскими-лавочниками.) На больших пространствах северо-западной Евро­пы в сфере семейных отношений действовал индивидуалистический прин­цип: браки здесь были поздними и заключались по личному выбору партне­ров, а не служили продолжением системы родовых взаимоотношений более широких социальных групп⁷. Во многих областях среди населения была рас­пространена грамотность, которая использовалась для светских целей. Во всех этих отношениях и, несомненно, во многих других Европа уже очень давно начала двигаться к современному миру, который лишь в XIX веке при­обрел наконец весьма определенные очертания.

Тем не менее, когда после потрясений Французской революции и наполе­оновских войн зашла речь об оформлении легитимных политических еди­ниц и установлении границ между ними, мир вновь вернулся к испытанным династическим принципам. Позиции монархов значительно укрепились в результате Реформации и религиозных войн, уничтоживших идею всеобщего авторитета, способного судить и легитимности власти, и тем утвердивших абсолютный суверенитет независимых государств и правителей. Большин­ство нововведений, появившихся в XVIII веке, возникли благодаря усили­ям «просвещенных» абсолютных монархов, но не сколько-нибудь широких движений. Надо сказать, что абсолютизму был не раз брошен вызов как в теории, так и на практике, однако англичане, например, после эксперимен­тов с республикой и с реставрацией пришли в конце концов к выводу, что

163

_т

Эрнест геллнер

их свободы лучше защищены в условиях ограниченной монархии, нежели в условиях ее полной отмены. Голландская республика тоже постепенно пе­реросла в монархию. Выборные республиканские институты были в общем редки, мало каким городам-государствам удалось выжить, и представитель­ные формы правления действовали в конечном счете с большими ограниче­ниями. Правда, к концу XVIII века возникла одна новая республика, кото­рая была установлена вопреки воле одной влиятельной европейской монар­хии (хотя и при поддержке другой), но это было за океаном.

Большинство аграрных государств были монархиями, а переход к индус­триальному обществу заставлял двигаться к демократии. Это отчасти объяс­няется внутренней предрасположенностью индустриального общества к эга­литаризму. В аграрном обществе монархические тенденции возникают, ве­роятно, вследствие общей логики ситуаций борьбы за власть: в любых конфликтах для победителя лучше уничтожить побежденного, чтобы не до­пустить реванша, а для всех остальных лучше заручиться расположением победителя, власть которого становится в результате более крепкой. Это «эф­фект снежного кома» объясняет в большинстве случаев устойчивость в аг­рарном обществе монархических структур. Впрочем, здесь есть и исключе­ния, относящиеся, например, к кочевникам, пасущих стада на больших от­крытых пространствах, к земледельцам, живущим высоко в горах, или, иногда, к торговым сообществам. Они могут уйти от действия этого эффекта и выработать собственные представительные, внутренние сбалансированные политические институты. Скотоводы могут избежать централизации благо­даря подвижности своего имущества и привычке к коллективизму, в кото­ром они нуждаются для самозащиты; горцы имею в своем распоряжении неприступные крепости, возведенные самой природой; купцам не нужен про­стор для инициативы, а абсолютная власть снижает эффективность их дея­тельности.

Индустриализация общества переносит центр тяжести со стяжания влас­ти на стяжание богатства. Путь здесь пролегает от богатства к власти, а не наоборот. Обратный путь, хотя и не исключен полностью, но не имеет уже прежнего значения. Эффект «снежного кома», приводивший ранее к кон­центрации власти, перестает действовать. В области богатства этот эффект тоже не срабатывает (марксистский прогноз оказался в этом отношении не­верным). Таким образом, власть и богатство образуют более сбалансирован­ную систему.

К этому можно еще добавить, что в аграрном обществе высокое положе­ние не требует того, кто его занимает, ни подготовки, ни талантов. С другой стороны, таланты имеют здесь вообще мало шансов для развития. Попросту

164