leontyev_lektsii

одно плечо, а два плеча. Вот почему введение термина, смена рецепторной теории

рефлекторной имеет принципиальное значение.

Что касается продолжения, то есть дальнейших исследований процесса, который необходимо происходит, — это введение рефлекторного кольца. Кстати, пред-

ставление об обратных связях, о цикличности, которая при этом образуется, о кру-

говой системе, а не о разомкнутой, относительно старо. Оно не очень ново, и поэтому, когда нам говорят о том, что обратная связь — это есть понятие, порожденное развитием учения об управлении, то есть теорией управления, киберне-

тикой, это не вполне точно. Если вы откроете какую-нибудь старую книгу по пси-

хологии, скажем, Ланге, которая появилась до возникновения кибернетического

движения, то вы увидите, как в ней совершенно отчетливо выражена, в частности,

идея обратной связи. Эта идея обратной связи очень хорошо была известна, сформулирована достаточно отчетливо, только не в этих терминах, хотя почти в этих.

Итак, мы имеем дело с процессом и с продуктом этого процесса, который

включен, я бы сказал, погружен в жизнь, составляет часть этой жизни, иначе говоря, включен в деятельность человеческую в предметном, окружающем человека

мире, в который входит, впрочем, он сам тоже, в качестве «вещи» (в кавычках) тоже

находящейся среди других «вещей» (в кавычках) этого мира. И вот здесь, когда вы

подходите именно так к восприятию, а это и есть правильный подход, отвечающий

реальности, то тогда вы без труда обнаруживаете, что процесс этот как бы смещает-

ся, способен смещаться по единицам, по моментам, можно также сказать, по образующим целое человеческой жизни. Отсюда процессы восприятия приобретают свое-

образную многоликость и, главное, многоуровневость. То есть они встречаются то на

одном, то на другом уровне организации жизни, уровне осуществления этой жизни,

а если говорить в терминах деятельности, в понятиях, в категориях деятельности, то они встречаются в очень разных единицах, образующих эту деятельность, в тех еди-

ницах, о которых я в общем виде говорил. Какие же это единицы? И что значит

«встречаются в единицах»? А это значит, что процессы восприятия, процессы, о

которых сегодня идет речь, как бы движутся, смещаются в системе деятельности.

Я не буду говорить о смещении этих процессов, об ансамбле, целокупности деятельностей, образующих человеческую жизнь. В этом отнюдь не состоит моя зада- ча, когда я рассматриваю собственно восприятие и не иду дальше. Для этого мне достаточно рассмотреть, если речь идет именно о процессах восприятия и только о

них, не переходя их границы, смещение, которое происходит внутри деятельности, особенной деятельности, я могу сказать, относительно отдельной деятельности. И эти смещения я сначала покажу не в анализе генетическом, то есть в анализе того, как развивалось филогенетически и исторически восприятие, а сначала системати- чески, то есть так, как мы находим вот это восприятие, процессы удивительные, в наше время, у нас с вами, у человека, как они сейчас существуют. Я сделал это предварительное замечание о том, что я сейчас буду рассматривать систематически движение, смещение деятельности, потому что этот анализ не даст совпадающие

результаты с теми, которые дает генетический анализ — филогенетический, онтоге-

нетический, ну, исторический, наконец.

Прежде всего, передо мной возникает такой наивный вопрос: а может ли вос-

приятие выступать в качестве собственно деятельности, то есть в качестве процес-

са, который побуждается и направляется тем или иным предметом, мы будем гово-

рить мотивом, который конкретизует какую-то потребность. Есть такая специальная потребность, которая конкретизует, дает начало восприятию. И восприятие, таким

образом, приобретает как бы ранг деятельности, то есть крупнейшей единицы, ко-

торую можно выделить в процессе жизни, собственно деятельности. Но есть ли,

бывает ли собственно деятельность восприятия — вот такая, бескорыстная, то есть

отвечающая своему мотиву, не обслуживающая ничего? Восприятие ради восприятия, так я бы это сформулировал в окончательной форме. Существует ли восприя-

тие ради восприятия? Это и значит: существует ли восприятие как особая челове-

ческая деятельность, как процесс, имеющий собственный мотив? Да, существует. И это можно увидеть, если задуматься на минуту над тем, что собой представляет деятельность эстетическая. Конечно, я понимаю, товарищи, что можно пойти слу-

шать концерт не для того, чтобы его слушать, а ради того, чтобы показать, что вы

не хуже других, с вами такое тоже случается, что вы вдруг слушаете музыку. Во

втором случае это не эстетическое отношение, не эстетическая деятельность, а со-

циальная, не знаю, еще другая, может, там свидание назначено на этом самом концерте, может, еще что-нибудь, а может, так: начальству лишний раз попасть на

глаза. Бывает же так? Иногда. Словом, я сейчас говорю про слушание музыки, ко-

торое делается ради слушания музыки, то есть о деятельности, которая имеет свой мотив. Какая же это потребность, которой отвечает этот мотив? Это эстетическая

потребность. Но реализуется-то она в такой форме, которая есть что? Воспринима-

ние, правда? И это все равно: слушание ли это концерта, созерцание ли это произ-

ведения живописи, или, может, это воспринимание еще какого-то творения искус-

ства — это безразлично. Ведь есть вот эта деятельность восприятия.

И вот эта деятельность теперь, наоборот, включает в себя массу несенсорных процессов. Или сплавляет очень разные модальности, вплоть до очень интимных, то

есть очень глубоко запрятанных в организме. Слушание полифонической музыки —

очень сложная деятельность. Во-первых, так: включает ли она в свой состав обяза-

тельно эфферентные, двигательные звенья? Обязательно включает. Вы можете, конечно, не иметь их в виде макродвижений, то есть крупных движений мускулатуры,

но у нас всегда эта активность, даже внешнедвигательная, мышечная, присутствует.

Это то, что было когда-то развернутым, потом стало свернутым пропеванием, это

очень сложные интимные процессы, связанные с совершенно другими модальностя-

ми, совокупность которых дает то, что мы обычно описываем в виде чувства ритма. Это много других еще образований, это чрезвычайно сложная деятельность, которая включает в себя и внешнедвигательные, эфферентные, во всяком случае, звенья, иногда скрытые от прямого наблюдения, иногда открытые, например, ритмическое

сопровождение малыми движениями ритмов музыкальных. Вы знаете, что у некоторых это делается почти неудержимо, это иногда просто привычка. Это знаменитые малые движения ноги, например, или покачивание головой. Или какие-то другие жесты, ритмизирующиеся по узору музыкального ритма. Но они включают в себя еще очень много перцептивных процессов. И воспринимание концерта — это процесс. Он включает в себя и отдельные единицы этой все-таки всегда воспринимательной деятельности в виде множества отдельных актов, которые осуществляются тоже перцептивно, то есть тоже воспринимательных, если можно так выразиться, и массу спосо-

бов, которыми вы должны владеть, и чем сложнее предмет восприятия, тем больше

развертываются эти отдельные образующие целой сложной деятельности музыкального восприятия.

То же относится и к другим формам, другим видам этого эстетического вос-

приятия. Потому-то и говорят, что недостаточно иметь музыку, нужно еще, иначе

говоря (это очень грубо, но очень правильно), уметь ее слышать. То есть нужно иметь свою систему каких-то выработанных перцептивных действий, перцептивных опе-

раций, иначе ничего не произойдет: вы будете воспринимать гул, а не полифони-

ческую музыку. Например, нужны, обязательно нужны операции анализа, и очень

сложного, в условиях полифонической музыки. Вычленение, поиск. Иногда для того,

чтобы восприятие произошло со всей его полнотой, пользуются и внешними средствами. Вы можете мне сказать, что ими пользуются, главным образом, музыканты

или очень музыкальные, то есть с очень высокоразвитым музыкальным восприяти-

ем, люди. Это верно. Но эти вспомогательные инструменты дают полноту восприятия. Это как бы предвосприятие, предвосхищение, операции сопоставления.

Вы, наверное, догадались, о чем я говорю. Это слушание (я беру самую труд-

ную музыку) полифонической музыки с партитурой перед глазами. Вот, я помню,

покойный ныне Николай Александрович Бернштейн, имя которого вы, может быть,

уже слышали или обязательно услышите, Бернштейн, который создал очень важ-

ную концепцию, очень важную теорию построения движений, уровней этого построения, он был очень музыкальный человек, отнюдь не профессиональный музы-

кант, как вы понимаете, он был физиологом, немножко психологом-физиологом,

так я бы сказал, даже не немножко, а так: «множко» физиологом и психологом «множко» тоже, так вот он обычно приходил на концерт, всегда имея партитуру

симфонического произведения. Это известная опора, которая позволяла ему лучше,

если можно так выразиться, полнее осуществить огромную работу, которую осуще-

ствляет всякий слушающий концерт. А ведь люди слушают концерт по-разному —

иногда с большой работой, иногда с малой работой, но всегда с работой, поэтому

всякий концерт утомителен. Тут действительно большая работа проделывается. Он утомляет не тем, что вам что-то шумит, он утомляет еще и тем, что вы что-то все

время делаете, обычно скрытое от вас. Можно, конечно, слушать, поменьше рабо-

тая и побольше работая, поменьше действуя и побольше действуя. Можно так слу-

шать концерт: музыка и ваши какие-то воспоминания или грезы, может быть, смутные, которые при этом появляются, — и это все. Можно слушать и так, что вы

вслушиваетесь в музыку, то есть действительно осуществляется переход некоторого

содержания в его богатстве, вложенного создателем этой музыки в само музыкаль-

ное произведение.

Но мы сейчас не будем заниматься этими вопросами, они выходят за пределы восприятия. А нам с вами важно фиксировать только одно: что здесь проделывается большая работа и что это проделывается не ради чего-нибудь, правда? А для чего? Ну, ради самого воспринимания и образа, потому что это неотделимо — можно ска-

зать: ради воспринимания, можно сказать: ради возникающих в сознании образов — разницы нет. Здесь нет другого мотива. Это бескорыстность восприятия. Вы можете мне сказать: но ведь есть еще и бескорыстное созерцание, когда человек созерцает окружающий мир, природу, скажем, правда? И это тоже не имеет никакого постороннего мотива. Да, это аналогичный случай, кстати, очень близкий к тому, о котором я говорил, только тут все в развернутой форме, там — в свернутой. Меня иногда теоретики художественного восприятия стараются убедить в том, что предмет этого восприятия, эстетический объект, и само это эстетическое восприятие существует

универсально, как не связанная с человечеством и человеком форма. Я этому никог-

да не верю. Я думаю, что эстетическое восприятие природы, например, есть вторич- ное, а не первичное явление и что человек должен был учиться «делать» музыку, со-

здавать другие творения искусств для того, чтобы люди смогли увидеть эстетический

предмет в предметах натуры. Но это другая проблема.

Итак, я фиксирую только то обстоятельство, что иногда мы встречаемся с процессом воспринимания, который ничего не обслуживает, имеет собственный мо-

тив и делается ради восприятия — это своеобразное восприятие ради восприятия.

Совсем обычный случай состоит в том, что восприятие обнаруживает себя как сво-

еобразное действие, то есть представляет собою целенаправленный и так или иначе

мотивированный процесс. Самое главное — это целеподчиненный процесс, отве- чающий единственной цели. Я говорю: наблюдайте — и вы совершаете действие

наблюдения или, точнее, цепь действий, подчиненных известной цели, выступаю-

щей перед вами как задача, поскольку эта цель дана. Это система действий. К ней относятся такие процессы, сейчас очень подробно изучаемые, как опознание, поиск, обнаружение, то есть все те действия, которые совершаются человеком в

процессе производства, которое осуществляется с помощью сложных технических

устройств, с помощью средств автоматизации. Это деятельность операторов. Она,

главным образом, состоит из перцептивных действий. Причем строго управляемых,

строго целенаправленных и так или иначе мотивированных, то есть, входящих в деятельность производственную, трудовую. Здесь не надо приводить примеров — их

сколько угодно.

Восприятие здесь как бы понизилось рангом. Смотрите: не деятельность, ради самой себя происходящая, а действие — правда? — чему-то подчиненное, какому-

то мотиву, ради чего-то совершающееся. Кстати, так как это действие, то оно про-

текает в том случае, когда цель задается в конкретных условиях, то есть выступает

в качестве задачи (это так и есть). Существует известное правило: когда вы ставите

перцептивную цель, вы обязательно ставите ее в известных условиях, иначе вы не

сможете действовать, то есть вам придется обнаруживать условия, а это трудно, долго и может кончиться неудачей, поэтому если вы можете сразу поставить цель в

форме задачи, то есть дать цель в определенных условиях, то это обыкновенно так

и делается.

Как реализуются эти действия? Очень по-разному. Опять они могут включать в себя несенсорные, нечувствительные вовсе элементы и уж во всяком случае элемен-

ты не одной какой-нибудь модальности, а целой связки этих модальностей, которые

вы можете открывать, анализируя такое действие. И вот здесь открываются особые

перспективы анализирования состава этих действий, потому что и для практических,

èдля теоретических надобностей нужно уметь анализировать эти действия, открывать их состав, идти еще дальше и видеть восприятие рангом еще, так сказать, ниже (это, конечно, метафора; «ниже» и «выше» здесь термины относительные, описывающие, еще, так сказать, более дробную образующую, составляющую). Это именно то, что в

перцептивном действии специально определяется условиями этого действия — перцептивные операции. Их существует множество, потому что, если бесчисленны виды перцептивного действия, то еще шире представлены перцептивные операции, во много раз шире, потому что они обслуживают, осуществляют не только перцептивные действия, но и множество разнообразных действий, которые мы к категории перцептивных не относим, например внешнее действие. Для того чтобы осуществить перемещение предмета, взять его и передвинуть, нужно, чтоб в состав этого действия вошли также и перцептивные операции. Понятно? То есть способ выбран сенсорный,

включенный во что, осуществляющий какое действие? В данном случае — внешне-

двигательное. Если вы хотите посмотреть, где развернуты перцептивные операции в системе практического действия, то я попрошу вас мысленно проанализировать сфе-

ру восприятия, если можно так выразиться, водителя автомобиля — самое простое.

Действие совершенно ясное. Что делает водитель автомобиля? Он ведет автомобиль.

Это практическое действие, а не перцептивное, но все эти действия обслуживаются

èосуществляются уймой перцептивных операций, именно операций, это бывшие

действия, вошедшие в состав другого действия, а теперь в состав даже и другой дея-

тельности вовсе, в моем примере. Они (это их судьба) высоко технизированы, ав-

томатизированы, отправлены на какие-то нижележащие уровни (это особенность

операций — они протекают на уровнях нижележащих, по сравнению с уровнями действия, но они очень сложны, и именно поэтому очень интересен анализ деятель-

ности водителя автомобиля), они и открыты, и сложны, и удобно анализируемы.

Мне даже не хочется рассказывать о том, как водят автомобиль; наверное, большинство из вас это себе достаточно отчетливо представляет. Существуют ли необходимые операции по определению «расстояния до»? Существуют? Да. А вы выделяете их в

качестве специального акта, специального действия, вы ставите такую цель перед

собой? Определить «расстояние до». Нет, когда вы ведете автомобиль, вы не можете

поставить такой цели. Она выступает как способ, отвечающий условиям вождения,

но только потому, что есть движение и есть приближение и удаление, есть перемещение в пространстве — это условие властно диктует необходимость оценки рассто-

яния, и операции по оценке расстояния развертываются, они и здесь постоянно при-

сутствуют, и автомобиль нельзя вести, если говорить: «Вот теперь я должен, я ставлю перед собой цель определить расстояние до». Нет, так нельзя водить автомобиль. Бу-

дет катастрофа. Так же, как нельзя ставить перед собой задачу: «А вот теперь я дол-

жен снять ногу с педали газа, то есть акселератора». Нельзя и многое другое. У меня

картина пути, правда? И цель, выражаемая в терминах пространственного переме-

щения, а вот как и что нужно делать, это все хозяйство должно быть вне моего вос-

приятия, вне основной линии моего поведения. Поэтому все это специально отрабатывается. И потом что? Уходит, умирает, трансформируется. Надо учить видеть. Но

только надо, чтобы оно виделось, то есть чтобы срабатывали эти операции, как ме-

ханизмы, как то, что осуществляет действие, но не как самостоятельное действие ни

под каким видом. Это общее правило. Таких действий уйма, самых разнообразных. Я бы сказал даже так, не боясь преувеличить: любое человеческое действие предпола-

гает выполнение тех или других перцептивных операций, которые впервые рождались

в качестве перцептивного действия, целенаправленного акта, только перестали им

быть и превратились в операции.

Я говорил сейчас об определении расстояния. А что, вот эта самая задача — определение «расстояния до» — иногда выступает в качестве самостоятельного действия? Конечно, сколько угодно. И я для этого пользуюсь своими подсобными приемами, своими операциями. Те из вас, которые проходили какое-нибудь военное

обучение, знают: в этом отношении существует ряд правил определения «расстояния до», правда? Если это вы вынуждены делать без оптического прибора, без панорамы. Это и спичечная коробка, это и знание величины предмета, это примеривание одного предмета к другому, словом, разные здесь могут быть рекомендации операций, но они существуют, а цель одна: как можно более точно определить расстояние до... . Я могу увидеть разрыв и, увидев его, по секундомеру рассчитать время до слышимости звука разрыва и определить расстояние до разорвавшегося снаряда или взорвавшейся мины.

Значит, при рассмотрении восприятия мы входим еще в это царство, в этот

мир множества перцептивных операций. Возникает вопрос: а можно объективно рас- членить операции и действия? В этом отношении очень интересные работы недавно

выполнены группой исследователей нашего факультета, кафедры общей психологии,

где была показана возможность получить объективный индикатор превращения дей-

ствия в операцию, отличить перцептивную операцию от перцептивного действия. Объективным индикатором этого, в данном случае, является поведение одного из

таких фоновых уровней при зрительном восприятии. Это система непроизвольных

движений известного класса, которые совершаются постоянно, которые тормозятся

или извращаются в зависимости от того, что при восприятии данного объекта осу-

ществляется: действие или лишь операция. Различения опираются не только на результаты, не только на отношения, они просто могут быть прочитаны по знакам, по

метке, по индикации, индикатору, указателю. Если речь идет об объективных инди-

каторах, об объективных указателях, то обыкновенно указатели, индикаторы — это идущие из основного, работающего здесь механизма, психофизиологические, даже физиологические, можно сказать, индикаторы. Мы говорили о физиологических. Или

какие-то другие. Ну вот, мы делаем один шаг в анализе. Мы начинаем рассматривать

механизмы, реализующие операции. Как же реализуются мозгом, органом человека,

эти операции? И мы приходим к необходимости какого-то очень малого анализа,

иногда его называют микроанализом, этих перцептивных операций. Как же они реализуются? Речь идет теперь не об операциях, а о реализаторах этих операций.

Итак, вот перед вами картина: есть восприятие как деятельность, восприятие

как действие, целенаправленный, сознательный, стало быть, процесс, восприятие как способы, реализующие какую-то деятельность, и, наконец, механизмы (теперь

уже в буквальном, а не фигуральном смысле этого слова), которые суть механизмы

этих операций, а тем самым, и этих действий, и, тем самым, этой деятельности.

Это, если хотите, своеобразная технология. Какова же технология этих процессов?

Здесь несколько другая плоскость анализа. И мы отходим, действительно, здесь от

предметного восприятия, которое остается предметным в перцептивной деятельности, проявляется в перцептивных действиях. Оно сохраняется в перцептивных опе-

рациях и как бы испаряется в механизмах, которые эти операции и эти действия

осуществляют, в технологии. Здесь переходные какие-то элементы выделяются, ка-

кие-то свои единицы. Переходные в каком смысле? Не вверх. Вопрос здесь не в том, например, как объективное существование музыки создает музыкальное восприя-

тие. Эта музыка — какое явление: психологическое или непсихологическое, объек-

тивное? Объективное, правда? А вот есть пограничное в другом смысле, погранич-

ное в смысле перехода к исследованию органа и его функций, его физиологических

функций, морфологического органа, морфологической организации или функциональной организации, тоже пограничное, психофизиологическое исследование. Оно тоже сейчас достаточно продвинуто. Мы много знаем и об этих интимных, внутренних специальных механизмах.

Что же собой представляют эти механизмы? Прежде всего это (теперь это вам не покажется удивительным, после всего, что я так много говорил о восприятии в порядке введения в проблему, но все-таки оно поразительно) вовсе не суть сенсорные механизмы. Все, что я вам могу сказать, что это так же и сенсорные механизмы. Но отнюдь не сенсорные. Собственно, то, что реализует перцептивный процесс, что составляет его действительную, реальную технологию, — это функционирование систем. Покойный П.К.Анохин сказал бы «функциональных систем», и это точно. Я вижу какое-то замешательство. Вы не знаете о том, что Анохин погиб? Петр Кузьмич

Анохин погиб. Вчера. Нет, он погиб три недели тому назад, конечно, реально. Он эти

три недели не приходил в сознание, стало быть, он фактически умер значительно раньше. Его поддерживали средствами современной медицины, в состоянии, не бу-

дем говорить «жизни», но хоть в состоянии существования, не распада, все, что мог-

ли сделать. Ну, мы отвлечемся от этой мрачной, очень печальной материи, так уж

случилось, к слову, что я сказал «покойный Анохин». Ну, так вот, это функциональные системы, действительно, функциональные системы. В свое время А.А.Ухтом-

ский предложил, на мой взгляд, даже еще более выразительный термин: подвижные

органы мозга. Эта идея высказывалась неоднократно И.П.Павловым, в других фор-

мах. И очень резкой и очень важной была та мысль Павлова, что нет противополож-

ности морфологии и функции, между морфологическим и функциональным образованием. И всякий знаток функций мозга понимает, что этого противопоставления не

существует реально и что ансамбль нервно-мозговых процессов как бы функциони-

рует совершенно так же, как если б это был не ансамбль, а отправление некоего специального органа, морфологически фиксированной структуры.

Вот эти структуры, они-то и оказываются удивительными, когда вы рассмат-

риваете их как структуры сенсорных процессов. Это вовсе не рецептор специфической

энергии, то есть отвечающий определенной модальности, которой он характеризует-

ся. Это, конечно, не только проводниковые участки. Это не сенсорные мозговые си-

стемы (А.Р.Лурия сказал бы «проекционные зоны») зрительной коры, семнадцатое поле или какие-то более высокие образования синтетического ряда, восемнадцатое,

девятнадцатое поля по Бродману для зрения, извилины Гешля для слуха и вышеле-

жащие их образования, ну и так дальше. Тут открывается великолепная по своему значению, очень важная картина. Дело все в том, что это всегда ансамбли очень

различных процессов и функций, функциональные пучки, функциональные сис-

темы, которые когда-то, в силу человеческой абстракции, были угаданы, их угадал

человек-исследователь, и силой, омертвляющей абстракт, которая свойственна вся-

кому анализу, они были изображены как своеобразный мир особых функций. Психо-

логи перевели термин «функции» сначала в понятие «способности» — так родилась способность сенсорная, способность мнемическая, способность моторная, способ-

ность тоническая, — ну, а потом психология в ХIХ веке вернулась к понятию функ-

ции, наполненной этими представлениями о психических способностях. Говорили:

функция сенсорная, функция мнемическая, функция моторная, функция, опять же, тоническая, — и эмпирическая психология принялась за изучение этих функций,

стараясь получить их в самом чистом виде. Казалось, что в голове человека так и су-

ществуют эти чистые функции и лишь на поверхности они сливаются в какие-то

ансамбли, для раскрытия которых мне нужно что? — расчленить их по функциям. Вот

тут немножко памяти, которая присоединяется к ощущениям, мнемическая функция присоединяется к сенсорной, и тогда-то вот и получается восприятие, учитывающее прошлое. Вот функция памяти, она включена, «присоединилась к», да и интеллекту- альная-то функция тоже накладывается, так что и надо тут сообразить: какое оно —

подставка это или предмет, имеющий самостоятельную, особенную какую-то функцию, которой я не знаю, но которую я могу узнать, размышляя, умозаключая по признакам этой вещи, по тому, что она есть. Мы можем потом присоединить двигательную функцию и осуществить действие в соответствии с тем, что дала функция сенсорная, мнемическая, какая-нибудь другая. И это действие, к которому тоже присоединяется какая-то тоническая функция, может быть энергичным, активированным (тоническая функция — то же, что активационная функция) или может быть каким-то слабым, недостаточно активированным и, может быть, даже умирающим в

этой своей недостаточной активированности.

Поэтому тем более удивительно открытие, которое было сделано постепенно, собственно, даже нельзя сказать, когда оно было сделано, оно постепенно от-

крывалось, все более и более утверждая себя. Открыли, что при анализировании

функциональных систем нет возможности их расчленять по функциям. Вот эти фун-

кциональные системы восприятия — они вовсе не суть блоки сенсорных процессов. В такой же мере мнестических, в такой же мере активационных, в такой же мере

еще каких-то. Например, «поствпечатление», то есть сохранение в течение некото-

рого времени воздействия на рецепторные аппараты. Я спрашиваю: «Ну, хорошо:

возбуждение под влиянием воздействия — это сенсорная функция, а сохранение —

это какая?» Мнемическая, да, это мнемическая функция. Но ведь, позвольте, сенсорная функция дальше не может идти, передавать-то, оказывается, нечего. Если

нет этих знаменитых ста миллисекунд инерционного процесса на сетчатке, то все

на этом заканчивается, умирает. Значит, свойство еще какое обнаруживается, какая функция этих самых нейронных устройств? Обязательно — функция мнемическая. Там есть очень неприятные характеристики этих ансамблей, функциональных бло-

ков, которые приходят в действие. Еще есть два-три процесса. Мы просто их не ви-

дели, потому что долгое время не были вооружены техникой, необходимой для

того, чтобы рассмотреть эти функциональные блоки, их организацию во времени,

у нас не было возможности осуществить необходимые измерения стимульного поля, то есть воздействий, и необходимого разбиения процессов по маленьким-малень-

ким временным интервалам. Мы могли действовать только очень грубо. Что-то появ-

ляется на экране и исчезает, а затем мы видим какой-то продукт. Ну, скажем, в опытах с тахистоскопом (это прибор для краткого предъявления чего-то: цифр, зна-

ков, картинок, предметов, если хотите). Механический тахистоскоп не может ниче-

го прибавить к грубому анализу.

Только перейдя на электронный тахистоскоп, да еще включив в общий контур

эксперимента электронно-вычислительные машины или хотя бы некоторые блоки

этих машин, мы смогли проникнуть в микроинтервалы времени. Это микроинтервалы в собственном смысле, то есть интервалы, которые лежат далеко за возможностя-

ми человеческого замечания или безаппаратурного измерения. Там счет идет на мил-

лисекунды, в этом развертывающемся процессе. Миллисекунда — это одна тысячная

часть секунды. Что такое даже десятки миллисекунд? Как мы можем невооруженным глазом их увидеть? Это невозможная задача, правда? Это так же невозможно, как не-

возможно проникнуть в мир, скажем, микробов без приборов. Здесь тоже — процесс

идет так внутри этой системы, в этих блоках, что его нельзя увидеть иначе, как с

помощью хитрого обходного пути и с помощью специального технического воору-

жения. Мы его и не видели. Теперь мы его видим.

Делаются попытки идти еще дальше и посмотреть еще дальше. И начинаются исследования, которые, собственно, и являются физиологическими, нейрофизиологическими: посмотреть сами нервные элементы, которые заинтересованы в

этих процессах. Термин «заинтересованы» здесь в условном значении — попросту говоря, принимают участие, вовлечены. Когда говорят «вовлечены», часто заменяют словом «заинтересованы», в специальном значении этого слова. Это исследование процессов, которые происходят в самих нервных клетках. Здесь новые страницы, которые уводят нас непосредственно в нейрофизиологические отношения, не обязательно также в нейроморфологию, потому что мы не можем сказать многого о нейроне. Действительно, мы не понимаем всех физико-химических процессов, которые совершаются в нем, следовательно, не понимаем и самого строения нервной клет-

ки, ее интимного строения. Речь идет не о том, что есть клетка, имеются дендриты

и аксоны. Речь идет о том, чтобы понять, как работает мембрана, мембранный механизм этой клетки, как работает то, что долгое время оставалось скрытым и что мож-

но было открыть только средством применения биофизических, по существу, мето-

дов, даже не только биохимических, а именно биофизических. Поэтому надо было

учиться погружать электроды в клетку. Это очень хитро, нужно уметь записать микроэффекты, а значит, нужно иметь мощные усилительные устройства — тонко рабо-

тающие осциллографы, то есть то, что называют электроэнцефаллографами. И надо

суметь обработать данные, которые вы получаете, записать и прямо ввести на обра-

батывающую машину, в какой-нибудь анализатор, автоматически действующий, или

даже на большую машину, непосредственно или через пленку. То есть опять нам открывается какая-то действительность, прежде нам не известная. Что мы видели в

микроскоп на нейроне? Во-первых, мы его видели убитым, нефункционирующим,

а во-вторых, мало что можно рассмотреть без функциональной пробы, без воздействия энергии на этот самый нейрон, значит, без имплантации микроэлектродов, без отведения, без возможности воздействовать на него и смотреть его со стороны

реакции, то есть его ответа, его состояния.

Теперь мы увидели то, как работают эти ансамбли, эти функциональные бло-

ки или эти функциональные системы, называйте их как угодно, здесь дело не в тер-

мине — в смысле, вот эти пучки, эти организованные пучки, последние реализаторы нашей перцептивной активности. Вот, видите ли, я изобразил вам движение

сверху вниз. В действительности, это движение осложняется. Оно имеет и свои вос-

хождения, то есть как бы повышение ранга, места перцептивных процессов. Филогенетически оно, наверное, развивается не так, как я вам описал. Оно имеет другой

порядок. Но это дело филогенеза. Соотношение практического действия и перцеп-

тивной операции и выделение затем, может быть, перцептивного действия; вы ви-

дите, здесь смешивается порядок логический, порядок систематики, который я се-

годня начертал. На самом деле, движение и в филогенезе, и в онтогенезе гораздо

более запутанно, оно не желает следовать принципу: деятельность, действие, операция, функциональный блок, то есть функция. Здесь самые удивительные приклю-

чения происходят. Во всяком случае, мы можем всегда их подозревать, потому что

в отдельных случаях мы эти приключения и перевороты, повороты видим в акту-

альном порождении образа, в актуальном развитии ребенка, например, то есть в онтогенезе. Поэтому эти процессы очень трудны для анализа. Чем ниже мы опуска-

емся по лестнице эволюции даже онтогенеза, тем они труднее. Посмотрите, как это

трудно у ребенка. Самые ранние стадии развития до сих пор спутанны для нас.

Сколько бы мы усилий ни тратили на изучение детских восприятий в первые дни и

даже недели жизни, чем раньше онтогенез, тем сложнее оказывается анализ. Развитие исследований продолжается, мы узнаем все больше и больше. А в следующий раз я перейду к рассмотрению отдельных видов действий восприятия.

лекция 20

тактильное восприятие

Ñегодня нам предстоит перейти от более общих вопросов восприятия к изучению различных специальных сенсорных систем и различных модальностей восприятия.

Я сейчас употребил слово «система». Изучение, сказал я, сенсорных систем.

Почему этот термин? Два основания говорить о сенсорных системах человека, во-

обще о сенсорных системах: первое основание состоит в том, что при ближайшем

рассмотрении зрительные и слуховые, тактильные и другие виды восприятия оказываются обладающими очень сложным строением; это действительно некоторые

системы. Таким образом, сама сложность этих процессов требует введения какого-

то термина, указывающего на сложное строение; в качестве такого термина я и

употребил термин «система». Во-вторых, оказывается, что расчленение различных видов восприятия по их модальностям, то есть по особым качествам, — на зритель-

ные, обонятельные, тактильные и т.д., — носит условный характер. Речь идет о пре-

имущественном вкладе чувствительности той или иной модальности.

Но мы сейчас уже не можем представить себе тот или другой вид восприятия,

модальность восприятия, как образуемые сенсорными аппаратами, реагирующими только на то или иное специальное, специфическое, воздействие, на специфичес-

кий раздражитель. Действие этих специфических сенсорных аппаратов также перекре-

щивается.

Итак, сложность и очень хитрые перекрестки, вот это и заставляет предпочи- тать термину «орган чувства» и даже более развитому термину «анализатор», введенному Павловым в физиологии высшей нервной деятельности, термин «система». Зна-

чит, я буду соответственно иметь в виду «зрительную систему», «слуховую систему»,

«тактильную систему» и т.д.

Само собой разумеется, что я нарушаю когда-то традиционный принцип рассмотрения по уровням, различая процессы ощущения и восприятия. Говоря о более общих вопросах непосредственно чувственного отражения, я уже упоминал о том,

что такое различение не удается реализовать. Собственно, речь будет всегда идти о

восприятии. Ну и, естественно, источником образа, то есть собственно восприятия, всегда остается ощущение, то есть всякое отражение непосредственно как бы строится из той чувственной ткани, которую и образует система — как обычно мы говорим — ощущений. Ощущение. Так как я уже говорил об этом предостаточно, то я на

этом положении сегодня задерживаться не буду.

Вот теперь и возникает еще один традиционный вопрос после этой оговорки, вопрос, тоже требующий предварительной оговорки. О чем идет речь? В этой системе непосредственно чувственного отражения мира, в котором — я только что сказал —