leontyev_lektsii

Они-то вот и оказались даже субъективно, даже для самонаблюдения несов-

падающими. А отсюда вывод один — объективный-то мир не представлен, не суще-

ствует только в виде замкнутого в субъекте круга чувственных явлений. Он существует через эти явления, — еще иначе, при этом я говорил, что модальности не

случайны. Это не коллекция. Это система. И если каждый вид ощущения или вос-

приятия (зрительное ощущение, зрительное восприятие, тактильное восприятие, тактильное ощущение и слуховое и т.д.), составляет систему, то я бы особенно настаивал, что их совокупность... Нет. Не совокупность, а целокупность — вы слыши-

те различие в оттенках? — «целокупность», это значит соединенное в целое, а не

рядоположенная совокупность как сумма. Вот эта целокупность тоже есть система.

Я в прошлый раз бегло говорил о древних рецепторах, помните: «синестезии»,

связь, я приводил примеры, скажем обоняние. Так это, действительно, связи в самом предмете, правда? Синестезии изображают эти связи, существующие в самом

мире. Есть связи, задающие вот эту систему неслучайных модальностей. На это часто

не обращали внимания, и я поэтому особенно склонен на этом сейчас настаивать. Образ — это что такое? Ведь проще всего, правдивее всего сказать — это кар-

тинка, правда? То есть то, что мы называем в других случаях картинкой. Картиной.

Изображением. Более правильно, менее правильно — это второй вопрос, но он есть

«картина». В этом суть теории вообще образа (в смысле теории отражения). Кстати,

«теория отражения» может быть переведена и как «теория образа». Ведь это по-немец-

ки Bildtheorie, то есть как раз теория картины, образа, картины образа, правда?

И вот здесь интересно: как же получается картина? Оказывается, что в ходе

развития непосредственно чувственного познания, даже, может быть, в ходе глубо-

кой эволюции, начиная от очень ранних ступеней развития, возникает очень важ-

ное изменение где-то на переломном пути эволюции. Это переломное изменение заключается в том, что действительно впервые появляется картинное отражение.

Значит, появляется некоторое как бы «поле», «внутреннее поле» организма, на ко-

торое проецируются, обрисовываются внешние линии, то есть «Bild» приобретает

особое качество картинности.

Как идет этот процесс, мы не можем сейчас внимательно рассматривать. Это не очень просто. Сравнительная неврология дает известное представление об этом, проливает известный свет. Появляются структуры, которые позволяют воздействия внешнего мира симультанизировать. Я очень люблю это слово, потому что оно го-

ворит страшно много и коротко. Что значит «симультанизировать»? По-русски — «превращать в одномоментное». Чтобы пояснить, иллюстрация: вот вам продолженный процесс осязания, он какой будет? — длящимся, последовательно идущим, сукцессивным, правда? А что у меня возникает в качестве картины? Одномоментный, симультанно существующий, передо мной стоящий образ контура, правда? В данном случае контура. Да, кстати, а какой это образ? Он отделен от зрения или нет — образ, достигающий осязания? Он не находится в плане зрительного восприятия? Нет, потому что той модальности нет. Хорошая иллюстрация того, что значит

относительность модальности.

Источник-то вот он, «источник ощущений» так называемый, то есть вот эти отдельные чувствительные элементы, которые составляют ткань будущего, возни-

кающего симультанно образа. А образ принадлежит к какой модальности? А образ

строится по типу тех структур, которые у человека — я подчеркиваю, не у всех жи-

вотных: у человека, у обезьян, у птиц — строится по типу устройства структур, приспособленных к развертке, то есть к переводу последовательности в одномомент-

ность, текущего в существующее. Это как бы стабилизированная, спокойная картина

мира. Видимо, она должна быть стабилизированной, успокоенной. Иначе мы не мо-

жем действовать достаточно сложным образом — а мы действуем очень сложным

образом — в этом мире. Это необходимое условие нашей ориентации в этом мире, поскольку мир этот состоит из дискретных взаимодействующих вещей. Это предмет-

ный мир, только на уровне этого предметного отражения и происходит поворот

картины мира к собственно образу.

Вы можете мне сказать, что ведь бывают врожденно-слепые, которые никогда не имеют зрительного образа, зрительной картины. Как же у них происходит симуль-

танизация тех ощущений, которые являются у них самыми важными? Это ощущения

осязательные, тактильные.

Да, парадокс заключается в том, что при нарушении этой модальности — зри-

тельной — образ симультанный не только возможен, не только необходим, но и реально образуется.

Вы можете мне сказать, как и в какой ткани? Зрительной ткани там нет, прав-

да? А продукт, образ, существует.

У нас (вы, наверное, это знаете) учатся студенты, лишенные зрения и слуха.

Особенно тяжелый случай. Крайний дефицит информации. Я спрашиваю теперь себя:

что же, там картина-то мира есть? Да! Даже в этих крайних случаях образ есть, со-

вершенно особый. Совершенно особым является симультанный образ у врожденно-

слепого. Широко известна громадная психологическая литература, описывающая

психологические особенности психики слепых и врожденно-слепых. Симультанность остается, картина-то все-таки остается, но иная по своей мо-

дальности. Например, без зрительной модальности образ вещи выступает (как опи-

сывает, по-моему, Вилли или кто-то из авторов, так тонко исследовавших мир сле-

пого) как «рентгеновский». Что это значит? Это значит, что образ зрительный включается поверхностно, правда? А у слепого в этот зрительный образ, для нас

непонятным образом, включается и вот эта часть, то есть как если бы эти предме-

ты были бы прозрачны. Ящик дает образ и внешней своей поверхностью, и внут-

ренней, потому что ознакомление с вещами тактильное. И это тоже вплетается в

ткань, образует элемент этого образа.

Вот видите, я нашел и показал пример не оскудения, а даже обогащения в другой модальности. Действительно, когда я пытаюсь представить образ вазы, он у меня всегда какой? Затененный, правда? А стеклянная ваза видится мной как неза-

тененная, вместе с ее внутренней поверхностью.

Да, мир становится «рентгеновским», прозрачным, стеклянным. Правда, он ограничен. Нужно обязательно контактировать с ним. В этом отрицательная характеристика, «минусовая». Но я хочу передать только одну мысль: собственно восприятие, предметное восприятие предметной действительности всегда строится полимодально и всегда строится как бы подлинная картина, которая собирается не размышлением, не умозаключением, а выступает в форме непосредственного чувственного выражения.

Но мы еще стоим перед другим вопросом, о котором я уже говорил: как уча-

ствует вот это опосредствованное знание в непосредственно чувственном отражении? Итак, мы имеем очень любопытную ситуацию, которой недостаточно часто

уделяется внимание: амодальный мир, выступающий в модальности, обычно в мно-

гомодальной картине, адекватной этому миру. Когда я говорю «адекватной», я имею

в виду более или менее (философ сказал бы: «все более...», имея в виду развитие человеческого сознания, представления), адекватной, проверяемой при практичес-

ком столкновении с вещами.

Так ли? И какая конкретная психологическая действительность свидетельст-

вует нам об этих замечательных отношениях?

Àсейчас я буду говорить наивные вещи. Я буду рассказывать то, что вы знаете. Но только вот под этим углом зрения вспоминается то, что вы знаете из вашей

обыденной, повседневной жизни, каждодневного, каждоминутного, каждосекунд-

ного опыта.

Я сейчас несколько двигаюсь или направляю свои глаза то в одну, то в другую сторону: зрительные оси где-то скрещиваются то в одной точке пространства, то в

другой — вверху, внизу. И что вследствие этого происходит? Происходит движение

на сетчатке, на приемном устройстве моего глаза. Я не случайно обращаюсь к зре-

нию, потому что ведь мы-то существа зрительного типа. Наше-то восприятие строит-

ся по типу зрительного, так же, как у некоторых животных, но отнюдь не у всех. Вот теперь и представьте себе, пока не зная подробностей устройства глаза, вы

все же знаете, что есть поверхность проекции, вот эта сетчатая оболочка глаза. Там

происходит проекция в силу того, что работает оптический аппарат. И по законам оптико-геометрического построения, построения образа просто по законам проек-

ции — что-то проецируется вверх ногами.

Что же делается с этой проекцией? Что у меня-то возникает? Ведь у меня-то

возникает непрерывное изменение происходящих в органе чувств, в данном случае

âглазу, явлений. Они все время меняются. Но — обратите внимание — ничего не

меняется в мире.

Что передается в центр? Это картина, которая как бы конфигурируется, стро-

ится на сетчатке глаза в соответствии с действительностью. Но посмотрите, какое

явление: мир у меня, то есть, образно говоря, в моей голове, движется и в моей же

голове остается каким? Неподвижным, точнее, даже инвариантным относительно. Я уже не говорю о том, что эта картина мира вовсе не ограничивается непосредствен-

но полем, которое воздействует на органы чувств.

Я нахожу себя здесь, в этой комнате. В этом смысле, это факт. Можно сказать,

что я воспринимаю эту комнату и себя в этой комнате? Да. А для меня в этой карти-

не существует то, чего в данную минуту нет в моем зрительном поле, в поле моего восприятия? Например, стол, из-за которого я только что вышел? Он за спиной? Да. Он существует, он присутствует.

Мир не появляется и не исчезает вместе с открыванием и закрыванием глаз.

Он инвариантен относительно, то есть он меняется в другом смысле, меняется независимо от того, что и какие изменения возникают вот в этих воздействиях, правда? Непосредственных воздействиях, прямых, одномоментных, сейчас идущих. Да, я могу себе позволить заострить положение и (метафорически, конечно, условно, образно) утверждать — с точки зрения удивительного свойства восприятия, так ясно очерчивающего мир передо мной в его относительной устойчивости и расширяющего его далеко (в картине мира, я имею в виду, в сравнении с теми источниками, которые сейчас я могу констатировать, то есть ощущениями), вот этот сзади

меня стоящий стол, конечно, существует в картине этой комнаты.

Àдля этого безразлично, что глаза расположены так, как у большинства млекопитающих, то есть по саггитальной плоскости, вот так прямо, вперед, или так,

как у некоторых животных, в том числе и у некоторых млекопитающих, у которых

они расположены в другой плоскости, так, что у них зрительное поле получается в

360°, панорамное поле зрения. А ведь у меня-то панорамного зрения нет, а картина не меняется, не рассекается вот так. А так должно было бы быть по законам гео-

метрической оптики.

Вот я двигаюсь по этому миру: сейчас я пойду (но я не пойду, потому что я

привязан к микрофону), вот пошел бы я сейчас так по рядам, и я шел бы внутри

этого мира вещей. Ничего бы не менялось в этом мире. Он остается инвариантным. Это некоторый исходный момент. Это не то, к чему надо идти. Надо понимать,

как это происходит. Но это есть исходное положение. Я, субъект, в мире, а не мир

где-то здесь передо мной. И тут ведь странное дело... Вы знаете, что любят больше всего исследовать психологи, изучающие восприятие? В каких условиях? Построили всякие концепции по вопросам частным или претендующие на более общие — в ка-

ких условиях? Обратите внимание на излюбленный до сих пор прием (только в пос-

леднее время, в XX веке, начали нарушать немножко, появился, видимо, опыт ис-

следовательский) — изображение на плоскости. То есть исследование с помощью

рисунков, геометрических форм. Я как-то упоминал о гештальтпсихологах. Вообще вся гештальтпсихология построена на исследованиях плоскостных изображений, то

есть на абстракциях.

Вы меня можете спросить, почему на абстракциях? Ведь это же реальное изображение, скажем, прямоугольника в двухмерном поле какого-нибудь типа, правда?

Нет, товарищи, это величайшая абстракция.

Мир «сколькомерен»? Сколько в нем измерений? Вот он правильно говорит —

трехмерный мир, а когда мы исследуем восприятие, мы какого мира исследуем

восприятие? Двухмерного. Это же на плоскости изображение. Двухмерное оно. Абст-

рагировались от одного измерения? Да. А двухмерный мир существует только в своей проекции. Двухмерного предмета не бывает; бывает идеальный двухмерный предмет,

то есть в какой-то своей абстракции. Я могу взять только форму и изобразить ее в

двухмерном пространстве, то есть на плоскости.

Но еще более правильное замечание я слышал справа от меня — не трех, а четырехмерное. И это правильно. Четвертая координата, конечно, есть время. Зна-

чит, оно на самом деле четырехмерное. И вот, понимаете ли, когда я двигаюсь

мысленно по вашим рядам, что-то остается. Оно остается потому, что видимое сме-

щение не охватывает этого мира. Оно и не может его охватить, потому что оно,

повторяю, в полноте моего восприятия складывается в этот мир. А речь идет именно об этом. Вот почему я опять, в четвертый раз, возвращаюсь к этому. Хочу еще раз подчеркнуть — я должен видеть себя в мире. Только перед собой — недостаточ- но. Он инвариантен в том смысле, что он не зависит от тех изменений в инстру-

ментах, в источниках, из которых складывается мое восприятие, то есть картина, образ мира.

Речь идет всегда о проблеме «ортоскопичности» восприятия (по аналогии с орфографичностью), то есть правильности видения мира. А для этого, оказывается, нужно производить работу, включать восприятие, не абстрагировать восприятие из деятельности, из жизни и так далее. Тогда можно понять действительные механизмы, которые приводят к тому, что я как бы приобретаю из мира окружающих вещей все больше и больше знаний свойств, отношений и прочее. Я где-то употребил

образное выражение, которое использую не только я один, говоря о том, что чело-

век как бы вычерчивает в восприятии мир. Понятен смысл того, что я сейчас говорю? Человек делает свое дело, и это выражение, пускай и образное, остается важ-

ным и сейчас по той простой причине, что оно противостоит другому. У меня с

помощью моих рецепторов, а также двигательных систем (конечно, они участвуют

в восприятии, об этом мы будем говорить, подробно анализируя различные виды восприятия) — словом, посредством этих органов чувств, через эти ощущения, с

помощью этих ощущений возникает картина. Где возникает картина? Вы скажете:

конечно, в голове, правда? Ну где же еще? В голове. Тогда ставится другой вопрос:

«А потом что происходит?» А потом я отношу картину, возникающую у меня, к

миру. Двухмерное изображение, так сказать, к четырехмерному миру.

Так что? Получаю этот образ и «сажаю» его в мир, и тогда это — «от образа

к миру»? Или я нахожу этот образ в мире. И отношу его к себе — тогда это обрат-

íûé ïóòü.

Я заостряю вопрос: «Существует ли процесс локализации моих ощущений в мире как вторичный процесс?» Понятно, что значит вторичный: идущий вслед за

формированием картины мира, образа. Я отвечаю на этот вопрос отрицательно. Нет,

не происходит так, что у меня возникает в силу работы моих аппаратов картина

мира, потом я начинаю находить ей место где-то вне моей головы. То есть выношу ее

в какое-то объективное пространство, в его объективное время, в мир.

Этот процесс мне нужен потому, что образ порождается, впервые возникает,

уже принадлежа к некой действительности. Я обратил внимание на такое простое

явление из области тактильного восприятия, всегда особенно удобного для иллюстрации, для изучения, потому что процесс медленный, протекающий во времени и

изучаемый во времени. Когда зонд хирурга ощупывает рану, чтобы найти пулю или

осколок и извлечь его, тогда я спрашиваю: где же с самого начала существует эф-

фект получаемых толчков по поверхности руки от зонда, который натолкнулся на

предмет? Между рукой и зондом? Нет. Где-то потом спускается по линии зонда туда,

во внешний мир, в рану, или он возникает там? Там, конечно.

Ну, хорошо. Вам не нравится зонд хирурга, подумаешь, какие страсти: зонд,

да еще хирурга, да еще без рентгена работающего хирурга. Хорошо. Просто вы в тем-

ноте, и у вас в руке палочка — декартовский прием. Вы идете, двигаетесь в темноте

и надо посмотреть дорогу. Вы «смотрите» (заметьте!), тактильные сигналы будут сей- час превращены во что? В зрительную у зрячего человека картину. Вот камень или,

наоборот, обрыв, крутая канава, обрыв. Она где? Надо решать задачу, где она? По-

мещать ее куда-то или она там родилась? Она там и родилась, правда? Вторичного

процесса соотнесения нет. Он первичен. Вторичным является другой процесс: «Что

это может быть?» Потом тщательное осматривание (палкой или чем угодно). И что? Оказывается, здесь не обрывистый край канавы, а что-то другое; скажем, траншейка, прокопанная для труб или проводов. Я фантазирую, конечно. Можно что-нибудь другое. Вот как здесь обстоит дело.

Ну, а теперь, в заключение, несколько демонстраций того явления, которым мы будем заниматься в следующий раз. Теперь это будет постоянным предметом наших лекций. Вот примеры из этой области. Самый простой, самый элементарный, даже наивный. Я возьму в качестве предмета анализа сейчас образ на сетчатке, зрительный образ, проекционный образ на сетчатке, и спрошу вас, ведет ли себя видимый образ так же, как проекционный, или нет?

Давно установлено, что не так. Сделайте мысленно оптико-геометрическое построение. Возьмите величину предмета и спроецируйте ее мысленно на сетчатку.

Получите элементарную зависимость — два тангенса пополам. Можете придать бо-

лее упрощенное представление — взять просто один угол, который вы видите. Из этого получается, что величина проекции на сетчатку строго пропорциональна ве-

личине и удаленности объекта. Нетрудно начертить чертеж и в этом убедиться. Так

обязательно будет по законам геометрической оптики, по законам проекции.

Ну, а на самом деле так или не так? И вот здесь давно было открыто очень странное явление: оказывается, величина видимого образа не совпадает с величи-

ной проекционной. Позвольте, а как это установили? Я взял этот простенький при-

мер, потому что там очень красиво видно, как можно мерить образ видимый (а сет-

чаточный, наверное, не надо мерить, он же вычисляется, правда?). А делается это

так: берется два каких-нибудь предмета (я вот тут возьму что-нибудь в руки для иллюстрации, вот так), вот видите, две поверхности я беру. Прошу вас обратить

внимание только на линию вот эту и вот эту, и будем производить измерения види-

мой величины вот этой линии — ограничивающей поверхность с этой стороны — и этой — с этой стороны. Измерение делается так: представьте, что одна линия у меня на подставочке и другая на подставочке. Вы ясно видите, о чем я говорю? И вот

теперь я прошу моего испытуемого уравнять эти длины линий. Скажем, я одну здесь

установил, а теперь я говорю: «Двигайте вторую». И двигайте на такое расстояние,

чтобы вы увидели одинаковость, равенство этих линий. Понятно? Можно ли это сде-

лать с большой точностью? Ну, конечно, так ведь они просто почти сольются. Между ними будет пространство маленькое-маленькое, как угодно тоненькое, ниточка,

на которой просвечивает фон. Ну, скажем, они белые, а фон черный, тогда отчет-

ливо будет проведена линия между двумя поверхностями.

Но дело все в том, что когда я получу таким образом, на опыте, цифры и про-

изведу на их основе построение, и сравню их с так же рассчитанными сетчаточными

величинами, то окажется, что они не совпадают.

Что же получается? Получается, что изменения величины на сетчаточной про-

екции не находятся в полном соответствии с изменением величины при сравнении

видимого образа, то есть, в данном случае, — видимого края. Это грубый факт, к которому я, пожалуй, могу присоединить еще одну иллюстрацию.

Есть такой популярный опыт, и им очень широко пользуются для разных кон-

текстов. Представьте себе, что у меня в руках сейчас круг, вырезанный из картона.

Большой или маленький — безразлично. Я делаю следующее: я его беру и начинаю его вытягивать по одной оси. Потихонечку-потихонечку, потихонечку-потихонечку. И

каждый раз изображаю его на рисунке. Показываю вырезанные эти рисунки на кар-

точках или отдельных листочках испытуемому. Оказывается, что нужно известное,

очень небольшое, расхождение между двумя осями, которые характеризуют эллипс.

Ведь там две оси есть, правда? Продольная — значит длинная, большая, и малая оси. Необходимо небольшое отличие между ними, и испытуемый видит — это круг, а вот это эллипс. Эллипсоидная форма замечается очень рано, как мы говорим на профессиональном языке — «порог» (граница) здесь маленький, и это сразу замечается.

ßберу реальный круг — картонный, пластмассовый или какой-нибудь другой, укрепляю его на вертикальный стержень. Здесь подставляю угломер и начинаю потихонечку, тоже потихонечку, как там, поворачивать его, каждый раз спрашивая испытуемого, что вы видите: круг или эллипс. До какого-то угла поворота испытуемый говорит: «вижу круг, вижу круг, вижу круг». После некоторого угла поворота он говорит, что это эллипс, эллипс, конечно, эллипс.

ßспрашиваю, что же на проекции на сетчатке? Там уже давно эллипс, ведь это только что проверено, правильно? Оказывается, вы видите с опозданием. Проек-

ция идет уже эллиптическая, ощущения нам сигнализируют разницу, а в образе круг.

Круг, он и есть круг. Ну и что, что он чуть повернулся. Это очень ясно.

А вот если иллюзорную картину взять, не круг — об этом я тоже вам не-

множко буду рассказывать, потому что тут очень много интересного, лично мне ин-

тересные вещи, очень интересное явление, — я взял бы эту картину, но так бы ее

изменил, что она потеряла какие-то связи с миром и стала как бы нереальной, выдуманной. Вот если я всю картину так извратил (а я могу оптическими способами с

помощью специальной техники это сделать), знаете, что оказывается? Оказывает-

ся, что явление константности не сохраняется. Для мира — да, для картины — нет,

для искусственной картинки, для извращенной мной оптической картинки — нет.

Они ведут себя иначе, эти явления там.

Какой же вывод можно сделать? Давайте на этом выводе и закончим: образ,

картинное изображение мира является относительно независимым даже от модаль-

ности, в которой этот мир представляется, правда? Я говорю «независимым» в том смысле, что он возможен на разных модальностях, как бы сотканный из разных «тканей». Второе, это действительно картина мира в его относительной инвариант-

ности, независимости от того, как он представляется в виде комплекса ощущений.

В образе мира сохраняется устойчивость, объективность существования мира, и мы

не помещаем наш образ в мир, не строим мир по подобию наших ощущений, а,

наоборот, сближаем наши ощущения с тем миром, не перед которым мы просто стоим, а в котором мы рождаемся, развиваемся, действуем, находимся.

Вот, собственно, и все мысли, очень простые. Ну, уж не такие простые, по-

тому что вокруг этих мыслей накручивается масса неясностей в ходе конкретных разработок.

Мне осталось ответить на вопрос, который я получил в прошлый раз на лек-

ции. Вопрос очень простой. Очень сильные боли. Они как-то ведут к помрачению

сознания. Тогда, спрашивает меня записка, как же бывает так, что человек, несмот-

ря на эти страшные боли, все же как-то овладевает собой, сознание его как бы

побеждает эту боль. Ну, вот видите ли, дорогой товарищ, я не говорил, что при этом сознание «уничтожается». Я говорил о том, что оно «прикрывается», «замут-

няется». Да, вероятно, это возможно «через не могу», но это и будет «через не могу».

Это будет чрезвычайный акт. Мы просто знаем клинику этого. Это подготовитель-

ный этап, так сказать, ситуации «пик» — наибольшей напряженности, наибольшей существенности и т.д. Словом, и то и другое не противоречит друг другу.

лекция 19

восприятие как деятельность

Òоварищи! Позвольте мне, прежде всего, обратиться к женской части на-

шей аудитории и поздравить с наступающим праздником. Само собой разумеется, что

я при этом мысленно высказываю вам всякие хорошие пожелания. Ну, а теперь позвольте перейти к психологии.

Я думаю подытожить то, что я говорил прежде о восприятии, в двух следую-

щих положениях, которые можно назвать положениями определительными. Первое

определение касается, прежде всего, чувственного образа. Из всего того, что я говорил, вытекает, что чувственный образ есть та форма, в которой предметный мир

открывается субъекту в результате его деятельности. Этот предметный мир откры-

вается в образе как реально, то есть независимо от самого субъекта, существующий.

И, наконец, второе определение, касающееся самого процесса восприятия, то есть

воспринимания, который я, резюмируя свою мысль, сформулировал бы следующим

образом: воспринимание есть процесс перехода объективного бытия мира (вещи в себе, сказал бы философ) в его бытие для субъекта. Вот этот процесс воспринима-

ния, когда-то казавшийся относительно простым, все более обнаруживает себя те-

перь как процесс чрезвычайно сложный.

Прежде всего, он проявляется как жизненный процесс, протекающий, есте-

ственно, на разных уровнях организации и составляющий как бы различные единицы, или, точнее, моменты человеческой деятельности. Мне кажется, что в обоих этих определениях содержатся указания на важные особенности, характеризующие восприятие. Первое определение, подчеркивающее, что в чувственном образе человеку, субъекту предметный мир открывается как существующий независимо от него, от его

процессов, имеет очень реальный психологический смысл. Смысл этот выражает собой то простое положение, что мы, говоря об образе восприятия, всегда полагаем

то, что содержится в образе, вне нас, отделяем, если можно так выразиться, себя и свою активность, свою жизнедеятельность от предметной действительности, в которой эта деятельность развертывается. Искры из глаз — это совсем не то же самое, что образ искр, вспыхивающих вне нас. Искры из глаз локализуются, относятся — к чему? — к состоянию нашего органа. Мы никогда не смешиваем состояния органа и

явления, перед лицом наивного анализа, именно наивного анализа, субъективно

сходные. Искры из глаз, искры перед глазами — зрительная модальность, зрительный эффект. Но дело в том, что они расчленяются для нас, они расчленены. Когда после сравнительно длительного рассматривания красного квадрата я перевожу взор на, скажем, какой-то нейтральный фон, серый, допустим, серую бумагу или какуюнибудь стену, и вижу зеленый квадрат, который становится тем больше, чем дальше

расположена поверхность, на которой я его вижу (это последовательный образ, как

его называют, послеобраз), то никто, конечно, из нас не сомневается в том, что

этот образ выражает, характеризует что-то происходящее в нашем организме. И ник-

то не примет такой образ за существующий на этой поверхности. Надо сказать, что поэтому чувствительные системы, относящиеся к той группе чувствительных аппара-

тов, которые я обозначил прежде как палеорецепторы — древние рецепторы, равно

как и вся система проприоцепции, сигнализация о положении тела и органов тела в пространстве, как и системы интероцепции, если и входят в образ, то они входят как-то по-особенному. Они как бы сопровождают, включаются в систему построения

образа, в образование образа. (Сейчас очень распространен такой термин: в актуаль-

ный генезис образа. Актуальный — это значит сейчас, сиюминутно происходящий.

Генезис — значит возникновение. Ну, грубо говоря, в построение, возникновение

образа; есть хорошее слово: порождение образа. Иногда вычурно: актуалгенезис, это уж прямо без перевода.)

Надо сказать, что этот процесс очень сложный, он как бы вытекает из второ-

го определительного положения, которое я только что ввел. Он обнаруживает свою действительную погруженность в жизненные процессы, в жизнь, в деятельность че-

ловека и, естественно, поэтому не может характеризоваться как односторонне воз-

никающий. Односторонне вот в каком смысле. Есть некоторая причина (имеется в

виду стимул, стимульная ситуация, то есть ситуация внешнего воздействия на ре-

цепторы, на чувствительные органы), затем происходит ряд трансформаций, и воз-

никает образ, в направлении от периферии к центру. Это однонаправленный — от объекта к субъекту, однонаправленный процесс? Нет, это невозможно. Именно по-

тому, что процессы восприятия, формирования образа включены в жизнь, включе-

ны в деятельность человека, они, естественно, и строятся по общей схеме этой дея-

тельности, которая непременно предполагает свои эффекторные звенья, а не только рецепторные (эффекторные — значит исполнительные), физиологически это эффе-

рентные явления, то есть звенья процесса, который предполагает импульсацию, так

сказать, центрального происхождения от центра к периферии, а не только от пери-

ферии к центру, центрифугальные, а не только центрипетальные процессы. Они

предполагают естественную систему обратных связей, то есть всю ту сложную динамику, которая характеризует любой жизненный процесс. Поэтому-то настоящий взгляд на восприятие, теперь уже, бесспорно, господствующий, и состоит в том, что работой рецептора процесс образования, возникновения, порождения образа не

объясняется. В этом-то смысле часто и пишут в нашей литературе, в частности, что на смену рецепторным воззрениям на восприятие, то есть тем воззрениям, в основу которых ложится понятие рецептора, чувствительной, рецепирующей, воспринимающей, иначе говоря, чувствительной системы, пришла теория рефлекторная, отражательная. Когда мы говорим «рефлекс», то мы тем самым вводим понятие не только процесса «рецептор—центр», то есть не только процесса афферентного, или центрипетального, от рецептора к мозгу, но также и обязательно и процесса от центра к периферии, то есть процесса эфферентного, центрифугального. Вы можете

сказать, что и на этом процесс, наверное, не заканчивается, потому что существу-

ют еще его продолжения. Он приобретает таким образом, как бы не рефлекторный, а круговой, циклический характер, и это правильно. Но дело все в том, что все-

таки введение представления о рефлекторном строении разрушило самое главное, а

именно: разрушило иллюзию, что есть одно плечо — рецептор в центре восприятия

как результат этого осколка рефлекса, ибо рефлекс есть дуга, двуплечное образование, плечо, так сказать, сенсорное и плечо эффекторное, афферентное и эффе-

рентное. В этом и заключается принцип рефлекторного рассмотрения. Только так: не