$3? ^ у

А. Г. Исаченко

РАЗВИТИЕ

ГЕОГРАФИЧЕСКИХ

' | УЧЕБНЫХ - | ПОСОБИЙ № t

\ МГУ

ИДЕЙВ книге впервые, обстоятельно, с позиций диалектического и исторического материализма освещается сложный процесс движе­ния географической мысли с древнейших времен до наших дней, прослеживается развитие представлений о предмете и сущности географии, изменение ее содержания и задач в различные эпохи, рассматриваются основные отечественные и зарубежные научные школы и направления. Особое внимание уделено возникновению и развитию учения о географическом комплексе (ландшафте), кри­тическому анализу новейших зарубежных географических кон­цепции п перспективам дальнейшего развития в СССР теорети­ческой и прикладной географии, па задачи которой обращал такое большое внимание XXIV съезд КПСС.

ИЗДАТЕЛЬСТВО «МЫСЛЬ» МОСКВА 1971

Анатолий Григорьевич Исаченко РАЗВИТИЕ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ ИДЕЙ

Редактор Г. Е. Матвеева Младший редактор И. В. Чулочникова Оформление художника Ю. Л. Коннов а Художественный редактор В. И. Харламов Редактор карт В. В. Рязанова Технический редактор К. С. Чистякова Корректор В. М. Антонова

Сдано в набор 6 апреля 1971 г. Подписано в печать I октября 1971 г. Формат бумаги 60Х901Д₆, № 2. Уел. печатных листов 26. Учетно-издательских листов 29,65. Тираж 3000 экз.

A0257I. Цена 1 р. 98 к. Заказ № 2070.

Издательство «Мысль», Москва, В-71, Ленинский проспект, 15. Саратов, Типография издательства «Коммунист». Проспект Ленина, 94.ВВЕДЕНИЕ

8-8-1

876-71

_Г

еография существует уже много столетий, однако история ее до сих пор не написана. Нельзя сказать, что литература по истории географии бедна, скорее наоборот. Достаточно вспомнить, сколько скрупулезных исследований было посвя­щено, например, восстановлению маршрута Одиссея или вы­яснению местонахождения библейской страны Офир. До сих пор не прекращаются споры по поводу того, где следует поместить открытый норманнами Винланд и в каком месте Колумб впервые высадился после того, как пересек Атлантический океан.

Подавляющее большинство литературных источников, обыч­но относимых к истории географии, в действительности касается лишь истории путешествий и открытий^I, а не истории географи­ческой мысли. При этом события отдаленного прошлого, не всегда оказывавшие существенное влияние па развитие пауки, до сих пор привлекали больше внимания ученых, чем история по­следних десятилетий, когда происходила коренная перестройка географии и складывалась ее современная теория. Если по исто­рии древней географии мы имеем ряд капитальных работ, ко­торые в той или иной степени все же освещают и теоретические проблемы, то для нового и тем более новейшего времени равно­ценные обобщения отсутствуют.

Сводки по истории путешествий стали составляться еще в эпоху Вели­ких географических открытий, но интерес к истории идей начинает в некото­рой степени проявляться лишь около середины XIX в. А. Гумбольдт посвятил истории землеведения второй том своего «Космоса», вышедший в свет в 1847 г. (Гумбольдт, .11862, рус. пер.). В (1801 г. были опубликованы записи лекций

К. Риттера (1864, рус. пер.). Оба этих труда доведены только до описания Ве- ^ик!х’географич0ск.их открытий и сильно устарели, но для истории географи­ческой науки первый представляет больший интерес. О. Пешелю принадлежит очерк истории землеведения до Гумбольдта и Риттера, в котором отчасти уде­лено внимание и развитию научной мысли, но преимущественно немецкой (Peschel, 1865, 1877). В наиболее фундаментальном труде прошлого столетия, автором которого был Л. Вивьен де Сен-Мартен (Vivien de Saint-Martin, ФЯ73), излагается в основном история открытий. Краткие очерки истории географии, принадлежащие Эм. Мартонну (1909 г., рус. пер. 1939 г.), Д. Н. Анучину (1914 г.),

А. А. Круберу (119(17 г.), К■ Кречмеру (Kretschmer, 19123), в той или иной мере затрагивают вопросы развития географических теорий, в них встречаются не­которые удачные оценки, но все они недостаточно полны и устарели.

Q,Co6o$.,itecio.заниизев.тауд..А.,-Г&Ш*вра {рус. пер. 1930 г.), первая часть которого представляет очерк истории географии и содержит ряд интересных замечаний. Однако, исходя из одностороннего представления о географии как 0_С1раш8щении, автор не уделил должного внимания развитию физико-геогра­фических представлений. Особенно слабы последние главы (XIX в.); история русской географической мысли у него полностью выпала.

В новейшее время появилось еще несколько сводок по истории географи­ческих открытий (в их числе: Бейкер, il95Q, рус. пер.; Магидович, 11967, <1967). Для истории географии представляют известный интерес также сводные ра­боты по истории картографии (Салищев, il®4'8; Skelton, 1958, Brown, I960; Bag- row, 1964).

Что касается сводок по отдельным эпохам истории географии, то наибо­лее полные из них охватывают древние века (Bunbury, 1879; 2-е изд., 1959; То- zer, 1897; Berger, 1907; Томсон, 1958) ¹ и средневековье (Lelewel, 1852; San- tarem, 1849—1852; Kretschmer, 1889; Beazley, 1в97—H905). Новейший четырех­томный труд Р.Хеннига (рус. пер. 1901—1963 гг.) посвящен истории открытий до Колумба. Множество работ имеется то истории Великих географических от­крытий (включая 'издания записок самих путешественников и других докумен­тальных материалов). Для (последующих (периодов основными источниками слу­жат труды географов и путешественников (например, Варения, Канта, Гум­больдта и др., из русских — Татищева, Ломоносова, Палласа и многих других).

О географии XIX в. имеется очень поверхностная сводка 3. Гюнтера (il903 г.). Интересный обзор географических идей с конца XVIII до середины XIX в. дал Э. Висоцки (Wisotzki, ’1897). Сравнительно недавно Р. Хартшорн попытался рассмотреть .развитие ваглядое^а сущность гёюграфии от ТрМЗ до"31Рх го­дов¹ нашего столетия (Hartshorne, 1939), но он опирается почти Жй'лючитель- 1б”на идеи немецких'географов и оценивает «х с позиций дарологизма.

В последнее время за рубежом появились обзоры географической науки XX в. («Geography in the twentieth century», 1953; Freeman, 1963). В ряде ра­бот рассматривается современное состояние географии по отдельным странам, но в большинстве случаев в них даются лишь сведения об учреждениях, изда­ниях и т. п. Для изучения истории идей более важными источниками служат сводки, подводящие итоги развития географической науки ® отдельных стра­нах (в частности, в США, Франции, Японии).

^ Что касается литературы по истории отечественной географии, то в дан­ной работе невозможно даже дать беглый ее обзор. Отметим лишь, что обоб­щающие работы (Г. И. Танфильева, Л. С. Берга, М. С. Боднарского, Д. М. Лебедева и др.) охватывают главным образом период до начала XIX в. и за­трагивают преимущественно историю открытий и исследований. Истории сов­ременных идей касаются А. А. Григорьев, Н. А. Солнцев, Ю. Г. Саушкин, А. Г. Исаченко и некоторые другие авторы.

География, как и любая д'ругая наука, и, пожалуй, даже, с большей степени, чем многие другие науки, связана са­мыми р а Энею брааньши. от.р.асл.ами....адаций ■ Обращаясь к новеи^: шему'«Э’нциклопедическому словарю географических терминов» (1968 г.), мы находим в нем, например, такие пары рядом распо­ложенных-терминов: «генеральное соглашение о тарифах и тор­говле» и «генетическая классификация климатов» (стр. 72), «го­родской транспорт» и «горообразование» (стр. 104), «Европей­ское экономическое сообщество» и «евтрофное озеро» (стр. 123), «избирательное право» и «избыточное увлажнение» (стр. 139), «индустриализация» и «иней» (стр. 146), «синдикат» и «сине- клиза» (стр. 341), «судоходство» и «суккуленты» (стр. 367). Число подобных «пикантных» нар можно было бы во много раз увеличить.

Попробуем представить себе, что получилось бы, если бы мы поставили перед собой задачу осветить историю развития идей, в которой нашли бы свое место судоходство и суккуленты, синди­каты и синеклизы. Очевидно, в этом случае пришлось бы писать историю всех наук или науки вообще, а не географии. Но с дру­гой стороны, нельзя сводить историю географии к истории выяс­нения положения мест и пространственных отношений различных объектов на земной поверхности. Такой взгляд вытекаетла_уст£ь релой концепции географии как науки о размещении, которой и сейчас придерживаются многие географы на"3ападе. ”

Категория'пространства всегда играла важную роль в геогра’-'ч фии, особенно на начальных этапах ее развития, но сама по себе \ она еще не создает географию, ибо, с одной стороны, пространст- / венные соотношения далеко не исчерпывают современную сущ- > ность этой науки, а с другой стороны, они не являются чем-то ) специфическим только для нее: изменения в пространстве, так \ же как и развитие во времени, присущи всем формам существо- ) вания материи, и с ними приходится иметь дело всякой науке. —^

В процессе исторического развития предмет, содержание и задачи географии претерпели неоднократные перемены по мере ^ изменения способов производства, практических потребностей общества, прогресса техники и"закономерной смены стадий раз- 'ШТЙЗГШШЙ наУКИ7'Пб~эт5му разным эпохам были присущи свои представления б том, что такое «география» и «географический». Так, в нерасчлененной науке ионийской школы (VI в. до н. э.) вообще трудно отделить географические идеи от общефилософ­ских и космографических воззрений. На закате античной эпохи два крупнейших географа того времени — Страбон и Птолемей — вкладывали неодинаковый смысл в термин «география», а в ран­нем средневековье этот термин, по-видимому, вовсе выпал из ученого обихода. Для начала нового времени характерна тен­денция отождествлять географию с картографией. А сейчас гео­графия — это целая система наук, каждая из которых имеет свой предмет исследования.

ТТШтому, касаясь географических идей прошлого, необходимо считаться с исторической обусловленностью их содержания в каждую конкретную эпоху. Однако при этом нельзя забывать об их преемственности. Географов всех эпох объединяет интерес к прирпда‘'”земнБи" поверхности и стремление объяснить ее внут­ренние различия. Отсюда в самой общей форме под географиче­скими идеями следует понимать те гипотезы и теории, которые относятся к истолкованию «лика Земли». Соответственно нуж­дается в уточнении и понятие о географическом кругозоре. То, что традиционно именуется «географическим» кругозором, в сущ­ности есть лишь сумма топографических знаний, накопленных в результате территориальных открытий и охватывающих основ­ные внешние черты поверхности Земли (наилучшее свое отраже­ние они находят на обычной, или общегеографической, карте).

В подобных случаях, т. е. когда речь идет только о пределах зем­ного пространства, достигнутых данной цивилизацией в данную эпоху, мы предпочитаем говорить о пространственном кругозоре. Географический же кругозор — нечто большее. Это понятие пред­полагает сумму знаний..ашщщества (или” отдельных его групп) не только об очертаниях материков и океанов, основных реках и т. ff_v но и о прилов, различных частей земной поверхности — их климате, рельефе, растительном покрове и т. д.

, Высшим достижением географической мысли явилась идея географического комплекса, или геосистемы *, которая и состав­ляет ядро современной географии. «Географично» не то, что имеет отношение к размещению или просТранствённым измене­ниям (в этом случае более уместным был бы термин не «геогра­фия», а «хорография»), а то, что связано с изучением геосистем. Медицинская география, например, является географической наукой не потому, что она рассматривает размещение различных:) заболеваний, а потому, что изучает зависимость заболеваний ог { геосистем, т. е. их связь с закономерными сочетаниями, или комп- f лексами (системами), естественных факторов. Геосистема, такимУ образом, является основной категорией современной географии.

Обзор р а з в и ти я'~гшгр Зф'ическ о и мысли от первоначальных географических представлений до учения о геосистемах на совре­менной стадии его разработки и составляет основную задачу данной книги.

Между элементарными географическими представлениямипервобытного человека и новейшим научным понятием о геосис­теме, разумеется, трудно найти что-либо общее. И тем не менее . эти два полюса географического познания связаны единым про- I цессом преемственного развития. Как известно, зачатки некото- j рых современных географических идей мы обнаруживаем в древ­ней науке, а также в многовековом народном опыте. Так, пред­ставления о шарообразности Земли и широтной зональности _} восходят к античной Греции. Там же наметились два основных f направления географии — общеземлеведческое и страноведче- ! ское.

Но география должна была проделать путь в несколько ты­сячелетий, прежде чем она смогла стать теорией. Для этого не­обходимо ёылЪ'“предварительно 'гголучить достаточно точное представление об основных свойствах Земли как планеты — ее фигуре, размерах, движении в мировом пространстве. Затем сле­довало описать и нанести на карту главные внешние черты ее поверхности — очертания океанов и материков, важнейшие эле­менты топографии последних (горы, реки, озера и т. д.) — и уста­новить основные пространственные соотношения этих черт. Да­лее, важно было исследовать отдельные элементы природы по­верхности Земли — ее вещественный состав, формы рельефа, климаты, воды, почвы, растительный и животный мир. Иначе го­воря, становлению современной географии как синтетической на.у!ШЛ1рНвдесйовала разработка аналитических по отношению к ней, или так_н’азываемых частных (отраслевых), географичё- 'йшх^ЩГйлйн ^—клйматолопйТйГгидрологии, биогеографии, поч­воведения и др., котбрыё' тёсно связывают географию со всеми раздёламй'^тествознания. Наконец, к этому надо добавить, что как изучение отдельных географических явлений, так и их син­тез должны опираться на познание основных «первичных» зако- $ номерностей — физических, химических и биологических, управ- I ляющих природными процессами на Земле.

Из сказанного следует, что географическая теория могла воз­никнуть лишь после того, как был накоплен обширный комплекс фактов, касающихся природы земной поверхности, и естествозна­ние в целом достигло достаточно высокого уровня развития. Но эти предпосылки появились только к концу прошлого столетия.—ч На протяжении всей предшествующей истории главная задача 1 географии сводилась к расширению пространственного и геогра- s фического кругозора, хотя параллельно с накоплением эмпири- ( ческого материала человеческая мысль всегда строила «географ фические» догадки и гипотезы.

Многовековая длительность этого процесса определяется тем, что в условиях общественных формаций, предшествовавших ка­питализму, вследствие слабого развития произчодительных..сил, техники и средств ^-перёдвщкёдия, отсутствия экономических сти­мулов, разобщенности отдельн&х культур исключалась возмож­ность быстрого расширения знаний о поверхности Земли. Океа­ны, горные хребты, холод полярных областей, зной тропиков, дремучие леса умеренного пояса — все это в течение тысячелетий служило препятствием для расширения пространственного кру­гозора. Многие открытия народов древнего мира и средневе- ковья не всегда становились достоянием науки и оказывались ; забытыми из-за отсутствия социально-экономических предпосы- ! лок для их освоения. С другой стороны, именно экономическое значение открытий нередко служило косвенной причиной, задер­живавшей распространение правильных географических пред- , ставлений, когда купцы и промышленники, стремясь сохранить в секрете свои открытия, умышленно искажали добытые сведе­ния о новых странах и распускали о них небылицы.

Слова Ф. Энгельса о том, что «с самого начала возникновение и развитие наук обусловлено производством» *, сохраняют свою справедливость и по отношению к географии. Первые дальние походы и плавания древнейших народов предпринимались ради торговли или грабежа. «За весь период господства^взглядов Пто­лемея, то есть примерно с II до XV в., важные в географическом отношении путешествия предпринимались почти исключительно в практических целях: в погоне за торговыми барышами, в поис­ках земель для заселения, во имя распространения христианской веры и т. д., но только не из чисто исследовательского интереса» (Хенниг, 1961, т. II, стр. 360).

Ф. Энгельс подчеркивал, что Великие географические откры­тия были предприняты «исключительно в погоне за наживой, т. е. в конечном счете под влиянием интересов производства»^I. Пер­вые собственно научные географические исследования, относя­щиеся уже к эпохе капитализма, были вызваны преимуществен­но разведывательными и захватническими целями; они нередко предшествовали захвату рынков, источников сырья и содейство­вали колониальной экспансии.

Естественно, что периодизация истории географической науки должна быть связана со сменой способов производства. Было бы, однако, преждевременным делать вывод,'что этапы* развития географии автоматически совпадают с соответствующими отрез­ками всемирной истории. Даже история открытий не всегда на­ходится в прямой связи с важнейшими переломными событиями истории общественного развития. Что же касается эволюции географических идей, то здесь мы сталкиваемся с еще более сложными зависимостями. Каждое новое значительное расшире­ние пространственного кругозора не сразу вызывало прогресс в географической мысли, ибо этот прогресс основывается на дости­жениях всего естествознания. Кроме того, география, находя-

адаяся в самом центре естествознания и имеющая дело с взаимо­отношениями разнообразных форм движения материи, не могла стоять в стороне от развития философской мысли. На .протяже­нии веков многие географические идеи были непосредственным продуктом философских и. натурфилософских представлений.

13Т5еским и идеалистическим мировоз- » зрениями всегда находила отражение — прямое или косвенное — | в географии.

Развитие географических учений находилось, кроме того, в} определенной связи с самими географическими условиями жизни ? людей.

Распространенное в древности и раннем средневековье представление о той, что солнце ночью скрывается за высокой горой, возникло у древних ва­вилонян, пространственный кругозор которых был ограничен на севере горами Армении и Курдистана. Впоследствии источник этой идеи, происходящий из чис­то местных топографических связей, был забыт, и она прошла через многие столетия уже в качестве некоего всеобщего принципа. Аналогичный характер имеет судьба многих других ошибочных идей (Wright, 1925). Можно было бы подумать, что в дальнейшем, по мере того как географический кругозор чело­вечества становился единым и в конце концов охватил всю географическую оболочку, этот фактор потерял свое значение. В действительности, однако, это не так. Например, некоторые «школы» и направления в ландшафтоведении, с их понятиями о ландшафте, его структуре, морфологии, динамике, классифи­кации и т. д., несут печать специфической ограниченности, обусловленной «местом их рождения» (равнины средней полосы Европейской части СССР, го­ры пустынной зоны и т. п.).

Путь, пройденный географией, схематически можно предста­вить в вире доследава-тельн^ судт четырех _Глав^х стадий: выяс]:е.11И£ общих. свой.ств дащ§й планеты и основных внешних 4 черт ее поверхности — изучение отдельных элементов* её“йриро-т^г да“^Злст^овл¥нд(^ взаимных „ связей между ними — "йссдад.два-'^ комплё^ов,-1десшистём1. Эти стадии не от­деляются ре^’}шЖ'Треме‘нны"ми рубежами — между ними сущест­вуют «зе^ек^тая»: ученые, разумеется, пытались объяснять от­дельные явления природы еще в те времена, когда характер внешнего облика земной поверхности оставался неясным, и ста­вили вопрос о связях между явлениями еще тогда, когда послед­ние не были достаточно изучены. Но все же можно выделить та­кие большие периоды в истории географии, когда та или иная из главных задач, перечисленных выше, имела для нее определяю­щее значение. В развитии географии было несколько узловых моментов, которые разделяют эти периоды.

Первым важным рубежом для географии явились Великие географические открытия. Им предшествовала длительная эпоха крайне медленного расширения знаний о Земле, соответствую­щая докапиталистическим общественно-экономическим форма­циям. Ограниченность и разобщенность пространственного кру­гозора— характерная черта эпохи. Даже наиболее культурным народам были известны лишь небольшие части земного шара.Теоретические представления в области географии имели отры­вочный характер и находились под влиянием религиозно-мифо­логического мировоззрения. Передовые по тому времени геогра­фические воззрения античности основывались не столько на опыте, сколько на натурфилософских догадках и часто были на­ивными и фантастическими. Официальная схоластическая наука христианского средневековья также не была связана с практикой и опиралась на элементы той же античной науки, но приспособ­ленные к католическому учению. Вся эта большая эпоха делится, естественно, на два отрезка, соответствующих древним и сред­ним векам всемирной истории.

Великие географические открытия произвели переворот в про­странственном кругозоре человечества, дали возможность соста­вить в общих чертах представление о соотношении материков и океанов. С этого времени происходит перелом в средневековом мировоззрении и начинается научное исследование природы и вместе с тем вторая большая эпоха в развитии географии.

Однако потребовалось еще более двух столетий после завер­шения Великих географических открытий, чтобы уточнить и по­ложить на карту очертания суши, выяснить главные черты ее орографии и гидрографии, а затем собрать и систематизировать материал по основным компонентам земной поверхности — кли­мату, водам, органическому миру и т. д., достаточный для пер­вичного научного обобщения. Эти задачи определяли характер географии почти до конца XIX в. Но между двумя указанными переломными моментами есть важная граница, относящаяся приблизительно к началу последней трети XVIII в. До этого вре­мени главную роль играло измерение и картографирование Зем­ли, география находилась еще как бы в «топографической» ста­дии, объяснение географических явлений было по преимуществу натурфилософским.

С конца XVIII в. географы в своих выводах начинают опи­раться на опытное изучение явлений и разрабатывать собствен­ную методику исследований, а также выдвигают проблему изу­чения связей между отдельными географическими компонента­ми, что дает основание считать это время началом следующего, третьего крупного периода развития географической мысли. Но все же это был период аналитического изучения природы; важ­нейшая его особенность — все углубляющаяся дифференциация естествознания и географии.

Фундаментом современной географии явилась идея географи­ческого комплекса, разработанная русскими географами в таких ее конкретных формах, как закон зональности, учение о ланд­шафте и учение о географической оболочке. Зарождение совре­менной географии относится к последней трети XIX в.

На дальнё'ишём' подразделении этихбольших этапов истории географической мысли здесь нет надобности останавливаться,

10

так как сущность его будет ясна из самого содержания каждой главы.

Прежде чем перейти к поэтапному обзору истории географи­ческих идей, считаем необходимым сделать еще одно предвари­тельное замечание. Известно, что наука как систематизирован-") пое знание появляется на определенной ступени развития обще-' ства — с того времени, когда происходит отделение умственного , труда от физического. В первобытном обществе наука (точнее ? эмпирическое знание) и практика неотделимы. Возникновение и развитие науки тесно связано с письменностью, и, изучая историю научных представлений, мы опираемся на письменные источники. Лишь для «доисторического» периода, не оставившего нам таких источников, делается исключение. В истории науки рассматрива­ются также представления современных народов, стоящих на относительно низком уровне развития и не имеющих (или ранее не имевших) письменности.

Часто, однако, упускается из виду, что эмпирические знания, непосредственно вытекающие из производственного опыта, не фиксируемые в литературе и передающиеся из поколения в по­коление лишь в устной форме, продолжают существовать и раз­виваться независимо от «официальной» науки и у цивилизован­ных народов. В классовом обществе наука, да и сама письмен­ность долгое время остаются привилегией лишь узкого круга лиц, связанного с господствующим классом. Последний не заинтере­сован в том, чтобы научные знания распространялись в массе .народа. И народ, оказывающийся в стороне от движения науч­ных идей, в сущности самостоятельно вырабатывает знание при­роды в процессе трудовой деятельности.

У земледельцев и скотоводов, лесорубов и охотников — тех, кто непрерывно общается с природой, — накапливается обшир­ный опыт, основанный на живом наблюдении. В эпоху феода­лизма крепостной крестьянин лучше понимал природу, чем уче­ный — толкователь Священного писания. Естественно, эмпири­ческое знание уступает систематизированному научному знанию в части теоретического обобщения (многие жители тундры или тайги хорошо знают, что такое тундра или тайга, но вряд ли имеют понятие о законе (зональности), однако часто превосходит его в понимании местных особенностей 'Природы, в точном зна­нии фактов.

Условия классового общества с присущим ему кастовым ха­рактером официальной науки препятствуют этой науке «ассими­лировать» народный опыт. В рабовладельческом обществе таким препятствием является презрение рабовладельца к труду, в фео­дальном— между наукой и практикой стоит религия. Передовые ученые эпохи капитализма нередко обращаются к народному ис­точнику, но подлинного слияния науки и практики еще не может быть. Только с уничтожением противоположности между умст-

il

I венным и физическим трудом наука становится достоянием все-

1. го общества и практически исчезает противоречие между наукой ? и эмпирическим производственным опытом. До того же в сущно-

Для географии ее вторая, неписаная история имеет особое значение благодаря накопленному ею колоссальному эмпириче­скому знанию местной природы. В эмпирическом познании кон­кретных территорий народный опыт проходит все стадии — от первоначального чисто топографического изучения до выработки комплексных физико-географических понятий, т. е. в сущности до ландшафтного синтеза. Об этом совидетельствует народное про­исхождение таких понятий, как «тундра», «тайга», «степь» и т. д. . У многих народов есть свои представления о зонах, ландшафтах,

1. урочищах. Они находят свое выражение в лексике и топонимике,

1. в своего рода географическом фольклоре. У жителей Европей- [ ского Севера, например, имеются десятки терминов, обозначаю­щих разные ландшафтные типы лесов и болот, у казахов и наро­дов Средней Азии есть множество специальных наименований •для различных вариантов степей, пустынь, солончаков и т. д.

Современная географическая наука далеко еще не освоила это богатство. Развитие народных географических представле­ний — особая, большая тема, еще ожидающая своей разработки.ГЕОГРАФИЯ В ЭПОХУ РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКОГО СТРОЯ

ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ПЕРВОБЫТНЫХ НАРОДОВ

_Э

лементарные географические представления должны были появиться вместе с трудом, т. е. уже на самой перво­начальной стадии развития человечества. Само существо­вание первобытного человека зависело от знания окружаю­щей природной среды и от его умения ориентироваться в пространстве. С обогащением трудового опыта постепенно рас­ширялся и географический кругозор человека. В раннем палео­лите люди переходили с места на место в поисках съедобных ягод, корней, улиток; они должны были уметь отыскивать лучшие места для охоты, источники воды, месторождения камня, годного для выделки орудий, знать водные, горные и другие естествен­ные преграды. В позднем палеолите производственный опыт че­ловека становится богаче, увеличивается набор орудий, входит в употребление дерево, появляется одежда. В неолите сфера про­изводственной деятельности еще более расширяется; большую роль играет рыболовство, а в дальнейшем возникают земледелие и скотоводство; к каменным и костяным орудиям прибавляются лук со стрелами, гарпун; человек стал создавать себе жилище (ранее он пользовался лишь «готовым» убежищем — пещерой), посуду, средства передвижения (лодка, лыжи, колесо), украше­ния. Соответственно в неолитической технике применялись уже довольно разнообразные материалы — растительные (древесина, волокно, кора, тростник, яды), животные (шкура, кожи, рог, кость, раковины) и минеральные (камень, в особенности кре­мень, гончарная глина, краски).

Создание культурных растений стало возможным лишь после огромного труда по отбору и выведению их из множества дико­растущих растений. Подобной же работы потребовало прируче­ние и одомашнение животных.

Важный скачок в развитии техники и всей культуры челове­ческого общества ознаменовало изобретение металлургии, отно­сящееся уже к концу эпохи родового строя.

Первые находки изделий из самородных металлов — сначала золота, затем серебра, меди, а также метеорного железа — относятся к VI—V тысячелети­ям до н. э., начало выплавки меди из руды — к V тысячелетию до н. э. Но мяг­кая медь не могла конкурировать с камнем; (решающую победу над последним одержала бронза, .первые следы которой обнаружены в Месопотамии и Егип­те (IV тысячелетие до и, э.). Бронзовый век, начавшийся еще в конце перво­бытной эпохи, продолжался в странах древнейшей (цивилизации примерно до середины или второй половины II тысячелетия до н. э., а в Западной и Се­верной Европе ■— до середины I тысячелетия до н. э., когда на смену бронзе пришло железо.

О характере географических представлений эпохи перво­бытнообщинного строя можно судить лишь косвенно, поскольку письменные памятники для этой эпохи отсутствуют. Косвенные же суждения основываются главным образом на изучении куль­туры отсталых племен и народностей, которые вплоть до столк­новения с европейцами оставались еще на стадии первобытно­общинного строя. Пространственный кругозор таких племен и на­родностей, естественно, узок. Хотя многие из них ведут кочевой или полукочевой образ жизни, кочевки не имеют беспорядочного характера, а обычно ограничены для каждой племенной группы строго определенной территорией (как это было, например, у тасманийцев). Известны, впрочем, примеры другого рода. Так, многие путешественники (среди них—участник второй экспеди­ции Дж. Кука И. Р. Форстер и русский мореплаватель О. Коцебу) сообщали о смелых дальних плаваниях островитян Океании. Гренландские эскимосы в погоне за морским зверем совершают большие плавания вдоль побережий; североамериканские индей­цы предпринимали дальние охотничьи и военные походы.

Развитие земледелия способствовало переходу к большей оседлости, но и у земледельческих племен охота и собиратель­ство продолжают играть существенную роль. Хотя в условиях первобытнообщинного строя отдельные племенные группы мало общаются друг с другом, известное взаимопроникновение куль­тур все же происходило благодаря обмену. Примитивный обмен имеет очень давнее происхождение (в частности, племена, не имевшие подходящего для изготовления орудий камня, получали его путем обмена). С появлением металлических орудий одним из главных предметов обмена становится олово, которое уже за несколько тысячелетий до н. э. перевозилось на дальние рассто­яния. Новый толчок для развития обмена дало разделение зем­ледельческих и охотничьих племен.

Все же обмен, по-видимому, не играл большой роли в расши­рении кругозора первобытного человека; последний черпал зна­ния о природе из своего непосредственного производственного опыта, ограниченного рамками «кормовой» площади. Но знания эти (Сличались удивительной доскональностью. Европейских пу­тешественников поражала способность «дикарей» всех континен­тов наблюдать природу. По сообщению Ф. Гохштеттера, старики маори (рыболовы) знали во всех деталях очертания островов Новой Зеландии, каждое растение и каждое животное (см. Ад­лер, 1910, стр. 190). Австралийцы также хорошо знают растения и животных своей страны; для разных видов у них имеются осо­бые наименования. Многие отсталые племена знают полезные, в том числе лечебные, свойства различных растений. Индейцы Южной Америки, например, еще до появления там европейцев широко использовали каучук, кору дерева кина (из которой впо­следствии стали получать хинин) и т. д.

Круг фактических знаний первобытного человека определял­ся характером его производственной деятельности и непосредст­венным природным окружением. В языке эскимосов, жизнь кото­рых тесно связана с морем, имеется до 20 различных слов, обо­значающих разные типы и состояния льда. У земледельческих племен наиболее богата терминология, относящаяся к различ­ным сельскохозяйственным культурам, фазам их развития и т. д.; охотники и собиратели особенно хорошо знают дикорастущие рас­тения и диких животных'.

С наблюдательностью тесно связано умение ориентироваться. Воспринимая окружающие предметы, человек прежде всего обо­собляет их в пространстве и устанавливает между ними про­странственные отношения. Отсюда возникает и особый способ передачи этих отношений — к а р т а. Карта в своем элементар­ном виде, т. е. картографический рисунок, появляется у перво­бытного человека задолго до изобретения письма. Правда, до нас не дошло ни одного картографического изображения тех вре­мен, хотя некоторые петроглифы, возможно, содержат в себе эле­менты топографического рисунка (еще А. Гумбольдт видел в пет­роглифах Южной Америки начатки карты). Если это так, то начало картографии восходит к позднему палеолиту.

Богатый материал для изучения происхождения карты пред­ставляют многочисленные картографические рисунки народно­стей, которые еще в новое время стояли на низкой ступени обще­ственного и экономического развития и не имели письменности. В одной из сводок по этому вопросу (Адлер, 1910) приводится более 100 подобных рисунков, принадлежащих многим народно­стям Северной Азии (ненцам, энцам, якутам, долганам, тувинцам, тофаларам, эвенкам, кетам, чукчам, корякам, юкагирам, нивхам), Америки (эскимосам, и гдейцам), Океании, отчасти также Аф­рики.

Картографические рисунки часто выполнялись для европей­ских путешественников на бумаге или на песке, на снегу. Ос­новным элементом изображения обычно служила речная сеть, показываемая нередко с большой детальностью. Но у многих на­родностей существовали карты с определенным прикладным на­значением, рассчитанные на длительное хранение; в качестве материала для них использовались шкуры, береста, дерево. Не случайно карты встречались у племен и народностей, занимав­шихся охотой, морским промыслом, рыболовством; у оседлых жителей в них не ощущается большой необходимости. Индейцы Северной Америки носили с собой во время кочевок и военных походов целые рулоны таких карт; на современных европейских картах они легко находили положение главных рек, озер, горных хребтов. Большой точностью отличаются своеобразные рельеф­ные карты гренландских эскимосов, вырезанные из дерева; на них подробно передана береговая полоса с фьордами, островами, ледниками и нунатаками. Широко известны также навигационные карты жителей Маршалловых островов, сплетенные из пальмо­вых палочек и волокон, с раковинами, обозначающими положе­ние островов.

Итак, карта как метод фиксации фактов хронологически пред­шествует описанию. Более того, она служила дополнением к че­ловеческой речи, которая была недостаточно совершенной для передачи пространственных отношений. (С этой точки зрения примитивную карту первобытного человека можно рассматри­вать как особую форму пиктографии.)

Можно утверждать, что элементы географических знаний за­нимали первое место в общей сумме представлений первобытного человека об окружающем мире. Эмпирическое знание географи­ческой среды стояло относительно высоко в те времена, когда «математический кругозор» человека ограничивался умением считать до трех или до пяти. Однако на первом этапе мышление человека, так же как и его язык, имело конкретный характер: он способен был дать собственные названия каждому местному предмету, но в его языке отсутствовали слова, обозначающие об­щие понятия, такие, как «река», «гора», «растение», «животное».

Острая наблюдательность и относительно обширные знания отдельных фактов сочетались с неразвитостью абстрактного мышления. Прошли многие тысячелетия, прежде чем человек в процессе развития производственного опыта научился находить связь в хаосе фактов, различать причину и следствие, делать обобщения. В течение всего этого времени он оставался в полной зависимости от наводнений, засух, землетрясений и других сти­хийных явлений природы, которые был бессилен объяснить и тем

более предвидеть. Отсюда создаются неправильные, превратные представления о природных процессах и причинах явлений, на­шедшие свое выражение в анимизме и магии, которые в свою очередь явились источниками религии.

Представления первобытного человека о происхождении ве­щей, о прошлом человека и Земли также неизбежно оказывались фантастическими. Передаваясь в устной форме из поколения в поколение, они приобрели форму мифов — древнейшего вида фольклора.

Период распада п ар во б ы тно об щи нн о го строя характеризовал­ся возникновением грабительских войн, массовыми передвиже­ниями племен, их смешением и образованием народностей; уси­лился контраст в культуре оседлых земледельческих народно­стей и кочевников-скотоводов, развивался обмен. В Древнем Египте в V—IV тысячелетиях до н. э. использовалась медь, до­бывавшаяся на Пиренейском полуострове (правда, она доходила до Египта через многочисленных посредников). С незапамятных времен египтяне совершали плавания в Ливан за лесом. Посте­пенное расширение сферы производства и обмена раздвигало и рамки пространственного кругозора. Особенно большое значение имело развитие мореплавания, которое стимулировалось потреб­ностями в металлах, а также в драгоценностях и различных эк­зотических товарах. К этому времени относится возникновение эпоса — главным образом рассказов о дальних военных походах и приключениях героев. Однако заметного прогресса духовной культуры еще не наблюдается. Все большую роль в обществен­ной жизни начинает играть религия, возникает и укрепляет свои позиции сословие жрецов.

ДРЕВНИЙ ВОСТОК

(IV—I тысячелетия до н. э.)

Первые крупные рабовладельческие государства появились в IV тысячелетии до н. э. у земледельческих народов Египта, Дву­речья, Северной Индии и Китая. Оседлое земледельческое хо­зяйство давало больше возможностей для применения рабского труда, а также для развития металлургии, чем скотоводческое. Образованию государств в перечисленных областях способство­вали их географические условия: положение вдоль больших рек — источников орошения и водных путей, относительно на­дежные естественные рубежи — горы, пустыни. Эти государства возникли независимо друг от друга, и лишь со временем взаим­ное влияние их культур стало в той или иной степени прояв­ляться.

Древнейшие культурные народы Востока оставили первые письменные документы. Любопытно, что самые ранние, дошед­шие до нас литературные произведения были посвящены описа-

ы

нию путешествий. Повести и сказки о путешествиях в дальние страны —один из древнейших жанров литературы. События из­вестной древнеегипетской «Истории Синухета», в которой автор повествует о своем бегстве из Египта в Сирию, относятся к началу

2. тысячелетия до н. э. В другом произведении —«Потерпевший кораблекрушение» — речь идет, по-видимому, о плавании в стра­ну Пунт (нынешний Йемен или Сомали) в 'середине II тысячеле­тия до н. э. (см. «Сказки и повести Древнего Египта», 1956). В основе подобных рассказов лежат действительные путешествия, но в литературной обработке они приукрашены, опоэтизированы, часто приобретают форму сказки.

Тема путешествий преобладает в древнейшем эпосе. В древне­шумерской эпической поэме о Гильгамеше, восходящей к первой половине III тысячелетия или даже к IV тысячелетию до н. э., рассказывается о скитаниях героя, который добрался через пус­тыни и горы до океана и даже переправился через него (см. «Эпос о Гильгамеше», 1961).

Источники этого рода наряду с археологическими данными дают возможность составить понятие о пространственном круго­зоре народов Древнего Востока и их представлениях о Земле.

Древние египтяне, по-видимому, уже в III тысячелетии до н. э. вели торговлю с Сирией, со страной Пунт и проникли в Нубию и Эфиопию. Некоторые исследователи (Stechow, 1954) считают, что они подымались по Нилу до самого экватора. После основания Нового царства (около 1600 г. до н. э.) древнеегипет­ская культура достигла своего расцвета. В середине II тысячеле­тия до н. э. египетские завоевания распространялись до Малой Азии и Европы. Геродот («История», II, 102—106) ^Iприводит египетское предание о фараоне Сезострисе (греческое имя Рам- зеса, ок. 1400 г. до н. э.), который будто бы проник с огромным войском в Эфиопию, на севере дошел до Танаиса (Дона), а на востоке добрался морем до самого Ганга. К- Риттер (1864 а) счи­тал это сообщение достоверным и во всяком случае допускал, что египтяне имели сношения с Индией. (Это предположение не под­тверждается имеющимися данными.) Западная часть Средизем­ного моря, так же как и Европа, была, по всей вероятности, неиз­вестна древним египтянам.

К 2000 г. до н. э. посредническая торговля между Западным и Восточным Средиземьем находилась в руках минойцев, ос­новавших на о-ве Крит древнейшую морскую державу. Имеются указания о том, что торговые связи минойцев простирались от Британских островов до Канарских островов, Сенегала и Индии. Однако с середины II тысячелетия до н. э. господство на мор­ских торговых путях Средиземья переходит к финикийцам; они основали колонии по берегам Средиземного моря, выходили и 1в Атлантический океан и уже в XII в. до н. э. построили торговый город Гадес (близ нынешнего Кадиса). Финикийские мореплава­тели, возможно, доходили до Касситерид — «Оловянных остро­вов», положение которых с достоверностью установить не удается (различные авторы помещают их от северо-западной части Пи­ренейского полуострова до Корнуолла). Р. Хенниг (1961, т. I, стр. 66) вслед за некоторыми другими авторами считает вероят­ным, что финикийцы еще до 800 г. до н. э. открыли Мадейру и часть Канарских островов (которые, впрочем, могли быть ранее известны минойцам). Финикийцы плавали также в Красном море и Персидском заливе. Существует маловероятное предпо­ложение, что в X в. до и. э. они проникли в бассейн Замбези.

Геродот («История», IV, 42) сообщает, что финикийские море­плаватели совершили по поручению египетского фараона Нехо (610—594 до н. э.) плавание вокруг Африки, продолжавшееся три года.

Позднейшие исследователи относились к этому сообщению по-разному. Из античных авторов Посидоний считал его правдоподобным, хотя достоверно ие засвидетельствованным (Страбон. География, II, 3, 4—5). А. Гумбольдт («Кос­мос», т. II, 1862, стр. 142, 394) и К. Риттер (1864, стр. 29) допускали воз­можность этого плавания; из современных .авторов такого же мнения придер­живаются Р. Хенниг (11961, т. I, стр. 90), И., П. Магидович (1967, стр. 9—,10) и ряд других. Однако J1. Вивьен де Сен-Мартен (Vivien de Saint-Martin, ,1870, p. 30), Э. Банбери (Bunbury, 1879, vol. 1, p. 289—296) и Дж. О. Томсон (1953, стр. Шб) отнеслись к сообщению Геродота скептически. Между тем у Геродо­та имеется важное указание в пользу достоверности плавания финикийцев: плывя с востока на запад (из 'Краевого моря в Атлантический океан), они имели солнце с правой стороны, т. е. на севере (сам Геродот, представлявший себе Землю плоским диском,, этому не поверил).

Около 525 г. до н. э. из Карфагена — крупнейшей финикий< ской колонии, основанной около 814 г. до н. э., была отправлена к юго-западу от Мелькартовых столбов (Гибралтарского проли­ва) вдоль берегов Африки большая колониальная экспедиция под начальством Ганнона. Относительно того, какого места достигла эта экспедиция, мнения расходятся: называют берега Сенегала, Сьерра-Леоне и даже Камеруна (Хенниг, 1961, т. I, стр. 117). Примерно в то же время другая карфагенская морская экспедиция, во главе с Гимилъконом, отправилась к северу от Мелькартовых столбов, по-видимому, к «Оловянным островам».

Существует мнение, что карфат&няне б VI в. до н. э. могли от­крыть Азорские острова (Philipp, 1954). Некоторые авторы идут еще дальше, пытаясь доказать без достаточных оснований, что финикийцы и карфагеняне не только знали Азорские острова, но и плавали в Америку (Pohl, 1961).

Кругозор народов Двуречья в III—II тысячелетиях до н. 9. распространялся на севере до Армении и Закавказья, а на юге — до Омана. В VII в. до н. э. под властью Ассирии оказался почти весь Ближний Восток, включая Египет. Уже во II—I ты­сячелетиях до н. э. существовали торговые сношения между Двуречьем и рабовладельческими 'государствами Северной Индии.

Индийские мореходы, возможно, еще к началу II ты­сячелетия до н. э. проложили морской путь к устью Евфрата, а к концу того же тысячелетия достигли юго-западной Аравии или даже восточной Африки. Пользуясь муссоном, они плавали зи­мой на запад, а летом в обратную сторону.

Значительно позднее, к середине II в. до н. э., индийцы ос­воили восточную часть муссонного пути, добравшись до страны Жинань (Северный Вьетнам). В последние века до н. э. за преде­лы Индии стал широко распространяться буддизм. В III в. дон. э. буддийские миссионеры проникли® Сирию, Грецию, Египет, Ки- ренаику, Ливию, в Индокитай и на Цейлон. В I в. н. э. индийские купцы установили тесные тортовые связи с Египтом и добира­лись до Рима; на востоке их деятельность простиралась до Явы и Суматры. Распространение буддизма в Китае (с конца I в. н. э) способствовало установлению торговых и культурных связей между Индией и Китаем.

Пространственный кругозор китайцев вплоть до второй половины II в. до н.э. ограничивался главным образом восточной частью нынешней территории Китая (хотя существовали косвен­ные торговые связи — через кочевников Центральной Азии — с довольно отдаленными азиатскими странами). Первые досто­верные сведения о некоторых странах Центральной и Средней Азии они получили лишь после дипломатического путешествия Чжан Цяня (в 138—il26 irr. до н. э.). Это путешествие положило начало торговым связям Китая со Средней Азией, а через нее и через земли парфян — с Восточным Средиземьем, куда была про­ложена «шелковая дорога», просуществовавшая до 23 г. н. э.

К рабовладельческой эпохе относится возникновение зачатков научных знаний в области математики, астро­номии, механики. В Египте в эпоху Древнего царства (до 2500 г. до н. э.) проводилось межевание земель, создавался земельный кадастр (главным образом для определения размера налогов). Аналогичные работы проводились в Вавилонии. Необходимость определения размеров земельных участков, а также возведения крупных сооружений (таких, как египетские пирамиды) стиму­лировала появление первоначальных геометрических познаний, которые были на высоком уровне в Египте. В целях определения сроков различных сельскохозяйственных работ стали проводить­ся регулярные астрономические наблюдения. Египтяне довольно точно определили продолжительность года и ввели солнечный календарь. Древним египтянам и вавилонянам были известны солнечные часы. Египетские и вавилонские жрецы, а также ки­тайские астрономы установили закономерности повторения зат­мений и научились предсказывать их. Из Двуречья происходит деление эклиптики на 12 знаков зодиака, года на 12 месяцев, су­ток на 24 часа, окружности на 360 градусов; там же была вве­дена лунная неделя. Из Индии ведет начало современная число­вая нумерация, в которой значение цифры определяется ее мес­том в числе.

Что касается географических познаний народов Древнего Востока, то о них мы узнаем главным образом из про­изведений эпического характера, древнейшие примеры которых уже упоминались. К более позднему времени относятся гранди­озные индийские эпические поэмы «Рамаяна» и «Махабхарата», создававшиеся на протяжении ряда веков (по-видимому, IV—

3. вв. до н. э. и первые века н. э.). В первой из них дается мифо­логизированное описание всей известной тогда индийцам части Земли; в «Махабхарате» перечислены главные горы, моря, реки; приводятся сведения о древних индийских государствах и пле­менах. Данные по географии Древней Индии имеются также в «пуранах» (книги древности), в частности в них содержится своеобразное районирование Индии — деление ее на девять час­тей (Свет, 1955).

В Китае в I тысячелетии до н. э. существовали специальные географические сочинения (или географические разделы в сочи­нениях по истории, экономике и др.). Древнейшее из них — «Юйгун» (период Чуньцю, VIII—V вв. до н. э.) содержит краткое описание тогдашней территории Китая — сведения о горах, ре­ках, хозяйстве и т. д. Описание построено по девяти областям, которые до некоторой степени отражают природные различия территории и могут рассматриваться как один из первых приме­ров районирования. В сочинении «Гуань-цзы» (около 300 г. до н. э.) имеется глава, посвященная классификации земель: раз­личается пять категорий земель по качеству почвы, водообеспе- ченности (качество воды, глубина ее залегания, условия ороше­ния), пригодности для посева тех или иных злаков и характер­ным дикорастущим растениям (см. Штейн, 1959, стр. 267—270).

Во II—I вв. до н. э. (эпоха первой Ханьской династии) гео­графические сведения помещались в сочинениях по истории. Та­ковы труд Сыма Цяня (155—88 до н. э.) «Шицзи» («Историче­ские записки»), в котором приведен рассказ о путешествии Чжан Цяня, и сочинение «Цяньханьшу» (I в. до н. э.) *. К эпохе второй Ханьской династии (I—III вв. н. э.) относится книга «Шуйцзин», содержащая сведения о главных речных системах Китая.

В первых рабовладельческих государствах древнего Востока создавались и примитивные карты, служившие разным целям— кадастровым, военным, торговым. Одна из самых ста­рых известных нам карт относится приблизительно к 2500 г. до н. э., а согласно JI. Багрову (Bagrow, 1964), — даже к 3800 г. до н. э. Она представляет собой очень схематическое изображе­ние (на глиняной табличке) северной части Двуречья с рекой {Евфрат) и двумя горными цепями. JI. Багров полагает, что около 2000 г. у жителей Двуречья были планы городов и владений. На более поздней вавилонской карте (около 500 г. до н. э.) изобра­жена вся Земля — в виде диска, окруженного океаном, с центром в Вавилоне.

Старейшая сохранившаяся древнеегипетская карта (около 1400—1300 гг. до н. э.) представляет схему Нубийских золотых рудников. Надо полагать, что египтяне имели кадастровые чер­тежи. Примитивные карты, возможно, были у минойцев, у индий­ских браминов. Достоверные упоминания о первых китайских картах относятся к III в. до н. э.

Представления древнейших культурных народов о природе, хотя и имели в своей основе реальный практический опыт, сохра­няли мифологический характер. Еще в III тысячелетии до н. э. шумерийцы создали мифы о сотворении мира, потопе и рае, которые оказались чрезвычайно живучими. Астрономические наблюдения не могли еще привести к правильным взглядам на строение Вселенной, да в этом и не были заинтересованы жрецы, в руках которых сосредоточивались все добытые знания. Вера в прямое воздействие светил на судьбы людей привела к возник­новению астрологии (особенно популярной она была в Вавило­нии). Представление о Земле основывалось на непосредственном восприятии окружающего мира.

Наблюдения над обозримым горизонтом привели к взгляду о Земле как неподвижном, плоском диске (впрочем, вавилоняне и индийцы заметили ее выпуклость), находящемся в центре мира. Древним египтянам Земля представлялась в виде плоского вытя­нутого прямоугольника, окруженного со всех сторон горами. На упоминавшейся вавилонской карте Земля показана в виде круг­лого острова, окруженного таинственной рекой (океаном), за ко­торой обитают души предков. Согласно вавилонскому мифу, бог Мардук создал Землю среди первичного сплошного океана. В аналогичной, хотя и более поэтической, форме происхождение Земли рисуется в (священных книгах браминов — «Ведах»: Земля возникла из воды и подобна распустившемуся цветку лотоса, один из лепестков которого образует Индия.

Взаимное влияние древнейших культур было очень ограни­ченным. В течение долгого времени они развивались почти неза­висимо одна от другой. Совершенно самостоятельная культура возникла в Центральной и Южной Америке у ацтеков, майя, ин­ков. Около 1000 г. до н. э. развитая культура бронзового века существовала в Восточной Европе; в середине I тысячелетия до н. э. народы Восточной Европы поддерживали торговые связи с греками, народами Центральной Азии, Китаем. Однако из-за от­сутствия письменных памятников о географических представле­ниях этих народов трудно что-либо сказать. Относительно жите­лей Мексики и Перу известно, что к началу конкисты они имели карты, которые «во многих отношениях стояли выше европейских карт средних веков» (Адлер, 1910, стр. 221). Ацтеки обладали топографическими и морскими картами, кадастровыми планами; картами пользовались купцы и военные, а в XVI в. они сущест­венно помогли Кортесу в его завоевательных походах. К сожа­лению, большинство этих карт было уничтожено испанскими церковниками.

Для преемственного развития науки наибольшее значение имели достижения древнейших народов Востока, в особенности Ассиро-Вавилонии и Египта, от которых многое перешло к древ­ним грекам.

ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ

(XII в. до н. э. — 146 г. н. э.)

Рабовладельческая культура достигла своего высшего развития в Древней Греции и Римском государстве. Она унаследовала многие элементы более древних культур — минойской, египет­ской (геометрия, солнечный календарь), ассиро-вавилонской (астрономические знания, солнечные часы, деление суток, черче­ние карт), финикийской (алфавит), но поднялась на новую, зна­чительно более высокую ступень.

Период «гомеровской» Греции (XII—VIII вв. до н. э.) харак­теризовался разложением родового строя и зарождением рабог владельческого общества. Хозяйство греков имело натуральный характер, и их пространственный кругозор ограничивался преи­мущественно территориями, прилегающими к Эгейскому морю. Западным пределом известного мира была, по-видимому, Си­цилия; о Западном Средиземье и Черном море существовали смутные или сказочные представления, а страны Двуречья не были известны вовсе.

Основными источниками, по которым можно судить о геогра­фических познаниях того времени, служат поэмы Гомера (IX или VIII в. до н. э.) «Илиада» и «Одиссея» (окончательная редакция их относится к VI в. до н. э.), а также произведения поэта Ге­сиода (VIII—VII вв. до н. э.) «Теогония» и «Работы и дни». У Ге­сиода имеются, в частности, первые сведения об Истре (Дунае) и Фазисе (Риони). Миф об аргонавтах, отражающий события XIV—XIII вв. до н. э.^I, создавался, по-видимому, после VIII в.до н. э., а в дальнейшем претерпел изменения, в которых сказа­лось постепенное расширение пространственного кругозора древ­них греков.

В основе гомеровских поэм и мифа об аргонавтах лежат, ве­роятно, предания о действительных плаваниях, но они разукра­шены поэтическим вымыслом, и их истолкование представляет большие трудности. У Гомера было много толкователей уже в древности. Страбон присоединялся к мнению Гиппарха и неко­торых других своих предшественников, считавших Гомера «осно­воположником науки географии» (Страбон. География, I, 1, 2). Эратосфен же относился к Гомеру весьма критически, о чем сви­детельствует тот же Страбон, полемизируя с Эратосфеном («География», I, 2, 3—22). Некоторые авторы считают, что многие сведения Гомера представляют собой плохо понятую передачу некогда более обширных знаний минойцев (То-мсон, 1953, стр. 53).

Представления о Земле и природных явлениях в гомеровскую эпоху имели донаучный, религиозно-мифологический характер. Земля — круглый выпуклый щит, окруженный рекой — Океаном, из которого вытекают все реки; за Океаном расположено царство теней. В восточных странах будто бы должно быть теплее, чем в западных, так как первые ближе к солнцу. Всеми явлениями управляют боги (Зевс посылает громы и молнии, Посейдон — землетрясения, Эол управляет-ветрами и т. д.). Землемерие уже было известно (о нем имеются упоминания в «Илиаде»), но о су­ществовании карт нет никаких данных.

Архаическая Греция (VIII—VI вв. до н. э.). Этот период отме­чен прогрессирующим разделением труда и отделением ремесла от сельского хозяйства, формированием античных городов-госу­дарств, развитием мореплавания, морской торговли и колони­зации.

В течение VIII—VI в®, до н. э. греки основали многочисленные колонии на берегах Черного и Средиземного морей, в том числе Синоп и Трапезунд (около 750 г. до н. э.), Истр и Ольвию (около 650 г. до н. э.), Танаис и Пантикапей (около 550 г.). В Сицилии и Италии они начали обосновываться в VIII в., а в Иберии — в VII в. до н. э. Среди колоний особенно выдвинулась Массалия (около 600 г. до н. э.), наладившая торговые сношения с Карфа­геном и кельтами. К 650 г. до н. э. грекам стали известны Египет и Киренаика, а в начале VI в. до н. э. они обосновались в дельте Нила и постепенно ознакомились с Нильской долиной, оазисами Ливийской пустыни, проникли в Нубию.

В VI в. до н. э. греки, возможно, уже предпринимали плава­ния за Столбы Геракла. По преданию, первым попал туда само­сец Колей (Геродот. История, IV, 152). Р. Хенниг (1961, т. I, стр. 82) относит плавание Колея приблизительно к 660 г. до н. э. По другим греческим ‘преданиям, маесалиот Эвтимен (вероятно, 24

6. б. до и. э.) совершил плавание к югу и к северу от Столбов Ге­ракла, .а купец Мидакрит еще до 500 г. впервые доставил олово с Касситерид.

Знания греков о глубинных частях европейской суши, распо­ложенных вдали от средиземноморских и черноморских берегов, оставались крайне смутными и фантастическими. Так, реки По, Рона и Рейн представлялись рукавами одной реки — мифического Эридана. Считалось, что Истр (Дунай) имеет второе русло, впа­дающее в Адриатическое море. Существовали туманные слухи об «Оловянных островах» где-то к северу от Гибралтарского про­лива. На севере Европы помещались «Рипейские горы» — воз­можно, результат перешедшей к грекам древневосточной лока­лизации Кавказа (Ельницкий, 1961, стр. 60); из этих гор берет начало р. Фазис, отделяющая Европу от Азии. Что касается этой второй части света, то сведения о ней были не менее скудными, хотя Р. Хенниг (1961, т. I, стр. 98) на основании изучения леген­ды об Аристее из Проконнеса (см. Геродот. История, IV, 13—16) пришел к смелому заключению, будто около VI в. до н. э. грече­ские купцы проникли в Западную Сибирь. Кое-какие данные о странах Ближнего Востока могли дойти до греков от персов.

В середине VI в. до н. э. персидский царь Кир II (55'S—929 гг. до н. э.) создал огромное, но непрочное государство, которое включало Малую Азию* Армению, Месопотамию. В '54(6 г. до в. э. он захватил греческие города в Ма­лой Азии. При Дарии I (521—485 гг. до н. э.) персы завоевали Египет (525 г. до н. э.), обширные территории иа востоке вплоть до Инда (около 516 г. до н. э.) и достигли Ферганской долины. На западе им принадлежали черно­морские пр-оливы, Фракия, в Северной Африке — Киренаика. По словам Ге­родота («История», IV, 44), «большая часть Азии открыта Дарием, когда он пытался узнать место впадения в море реки Инда»., В числе лиц, посланных им для этой цели, был прек Скилак из Карианды; Скилак опустился вниз по Инду, вышел в океан и прибыл к берегам Суэцкого залива. У Геродота же имеются сведвкия о другой экспедиции, снаряженной около 470 г. до н. э. пер­сидским царем Ксерксом (486:—466 до н. э.) иод начальством Сатаспа с целью обогнуть Африку; замысел этот, однако, не удался («История», IV, 43).

Существенного вклада в географию персы не внесли, но от них греки по­заимствовали некоторые знания о странах Ближнего Востока. Очевидно, осно­вываясь на персидских источниках, Геродот впоследствии описал Каспийское море как замкнутый водоем. В VI—V вв. до н. э. греки служили в войсках персидских царей, и многие из них после отбытия службы оседали в разных об­ластях царства Ахеменидов— вплоть до Бактрии и Согдианы в Средней Азии.

Утверждение в античной Греции рабовладельческого строя — в результате политических революций VI в. до н. э.— способство­вало отделению умственного труда от физического и тем самым создавало предпосылки для развития науки. Центром научной мысли явился Милет — ионическая колония в Малой Азии, где возникла первая, натурфилософская школа, известная- под назва­нием ионийской или милетской. Во главе ее стоял Фалес (624— '543"Г(НГ1ПТФ1ГлЬсо'Фия ионйицев составляет единое целое с ёс- ненаучными представлениями. Фалес и ёгоТтоследователи еще не были свободны от влияния мифологии, но они боролись пропив религиозного мировоззрения и впервые пытались объяс­нить строение Вселенной естественными причинами, исходя из признания некоторого едитого материального начала. У Фалеса таким началом'была вода, у Анаксимандра (610—546 до н. э.) — неопределенная абстрактная материя («апейрон»), у Анаксимена (середина VI в. до н. э.)—воздух. Последователь ионийской школы и основоположник диалектики Гераклит из Эфеса (ок. 540—480 До н.' э]7сбздявпмй'учёйяе &'вечн6м‘Движении и борьбе противоположностей, считал первоначалом всех вещей огонь. ^

В условиях слабого развития производительных сил и недо­статка опытных знаний ионийские натурфилософы объясняли окружающий мир лишь умозрительным путем. Анаксимандр и Анаксимен полагал^^Тпрймёр,' что землетрясения происходят вследствие трескания земли от засухи или после сильных дождей. Ионийцы не уделяли внимания астрономическим наблюдениям, что сказалось на их космологических воззрениях. Их представ­ления о происхождении и форме Земли мало отличались от взгля­дов гомеровской эпохи. По Фалесу, Земля возникла из воды и плавает на ней. Это напоминает мифы Двуречья, с той, однако, разницей, что все обходится без участия бога, и вместо «реки- океана» у Фалеса обширный океан, по сравнению с которым суша — только небольшой остров.

Анаксимандр учил о бесконечности миров. Он впервые выска­зал мысль, что Земля «висит» без всякой опоры в центре небесной сферы. По форме она похожа на невысокий цилиндр (барабан), на одном из оснований которого находится обитаемая суша. Первоначально вся суша была покрыта водой, часть которой постепенно высохла, так что сначала обнажились горы, а затем и равнины^I. Животные, по Анаксимандру, произошли в воде и лишь впоследствии вышли на сушу; даже человек ведет свое происхождение от неких рыбоподобных существ.

Когда грекам стал известен Египет (его посещали милетские ученые, в их числе Фалес и Гекатей), их внимание привлекли разливы Нила, и с тех пор выяснение причин этих разливов ста­новится одной из традиционных проблем греческой географии. В отличие от наивных толкований египетских жрецов ионийские мыслители и здесь пытались дать естественное объяснение. Фа­лес полагал, что разливы Нила обусловлены действием этезий- ных ветров, создающих подпор воды при впадении этой реки в море.

Итак, в рамках нерасчлененной ионийской науки содержа­лись элементы физико-географической концепции, и мы 'Ймеем основание говорить о зарождении того направления в географии, которое много позже стало известно как общеземлеведче- ское.

В то Же время развитие мореплавания и торговли привело к возникновению первых географических описаний; правда, они еще не носили названия «географических», а именовались «пе­риодами» (ges periodos — «объезд земли»), причем существо­вали периоды двух типов — периплы (periplos) —описания бере­гов, или своего рода лоции, и периэгезы (periegesis) —сухопут­ные объезды. Последние можно рассматривать как начальную форму страноведческого описания. Авторы описа­ний— писатели-прозаики, или логографы, сообщали и то, что сами видели, и то, что слышали от других. К полученным сведе­ниям они не всегда относились критически, описания строились без какой-либо системы и имели преимущественно топографиче­ский характер. Виднейшим логографом .считается Гекатей из Милета (ок. 550—480 до н. э.), который обобщил старые периплы и периэгезы и составил описание всех известных тогда стран. Это описание дошло до нас лишь в отрывках; им широко пользовался Геродот, ряд ссылок на Гекатея имеется у Страбона («Геогра­фия», VI, 2, 4\ VII, 5, 8\ XII, 3, 22—23; XIV, 1, 8). Дж. О. Томсон (1953, стр. 81) писал, что в работе Гекатея проявляется «извест­ный научный интерес к климату, обычаям, флоре и фауне, так что она стоит того, чтобы ее назвать общей географией, первой географией, о которой нам что-либо известно».

Что касается териплов, то в конце VI в. до н. э., по-видимо,му, уже существовал перипл Средиземного моря. Скилак из Кариан- ды (ом. выше) составил перипл своего плавания, но он утерян.

Ионийским ученым принадлежат и первые древнегрече­ские карты. Страбон («География», 1,1,//),ссылаясь на Эра­тосфена, говорит, что первую карту обитаемой суши — ойкуме­ны— составил Анаксимандр из Милета; он же, согласно Геро­доту («История», II, 109), ввел в употребление гномон, вероятно, позаимствовав его iy вавилонян. Гекатей пытался улучшить карту Анаксимандра, однако, следуя общепринятым взглядам того вре­мени, он также изобразил сушу в виде круглой формы острова, омываемого океаном; главная ось мира проходит у него через Средиземное море, к северу от которого лежит Европа, а к югу — Азия и Ливия, в центре мира — Греция ( рис. 1). Деление на части света, по всей вероятности, перешло к грекам от народов Древ­него Востока; их первые карты сделаны по вавилонскому образ­цу. Эти карты создавались не в результате съемок и служили скорее иллюстрацией к общим натурфилософским концепциям.

Как мы видим, уже в VI в. до н. э. наметились два направле­ния в изучении Земли — общеземлеведческое и страноведческое, причем развивались они независимо друг от друга: первое вхо­дило в качестве составной части в натурфилософские концепции ионийской школы, второе же возникло из практических нужд

Рис. 1. Земля по представлениям древнегреческих ученых: а) Гекатея (VI в. до н. э.), б) Геродота (V в. до н. э.), в) Эратосфена (III в. до н. э.). Реконструкция Э. Г. Баибери (Bunbury> ¹⁸⁷9).

купцов и 'мореходов и имело описательно-эмпирический харак­тер.

Классическая Греция (500—330 гг. до н. э.). В течение всей первой половины V в. до н. э. (500—449 гг.) продолжались греко­персидские войны. После победы над персами наступает расцвет греческой рабовладельческой демократии (вторая половина V в. до н. э.); политическим, торговым и культурным центром Греции становятся Афины. Этот период характеризуется острой борьбой между рабовладельческой демократией и рабовладельческой аристократией. Пелопоннесская война 431—404 гг. до н. э. при­вела к поражению Афин и победе аристократической Спарты.

Ожесточенная идеологическая борьба между демократией и аристократией нашла свое выражение в столкновении материа­листического и идеалистического мировоззрений. Идеологами усиливающейся рабовладельческой аристократии были предста­вители элейской школы, в особенности Парменид из Элеи (вто- _г- рая половина VI — первая половина V в. до н. э.) и Зенон из Элеи (ок. 490—430 до н. э.), пифагорейцы, Сократ (469—399 до н. э.) и ученик последнего Платон (427—347 до н. э.). Идеалистические концепции отрицали объективный характер явлений природы и «у опыт как метод познания. Сократ объявил научное изучение природы делом безбожным и проповедовал телеологизм. У Пла- ' тона первичным являлся мир идей, вещи — лишь тени идей.

Материалистическое направление развивали Анаксагор из Клазомен (500—428 до н. э.), Диоген Аполлонийский (расцвет его деятельности ок. 430 до н, э.), Эмпедокл из Агригента (490—

430 до н. э.) и основатели атомистического учения Левкипп из Милета (ок. 500—440 до н. э.) и Демокрит из Абдер (ок. 460—

370 до н. э.). Анаксагор и Демокрит учили о бесчисленности ми­ров. По Анаксагору, все небесные тела произошли от первичной маосы иод действием центробежной силы и раскалились вслед­ствие сильного вращения. Солнце также раскаленный кусок ма­терии «величиной с Пелопоннес». Анаксагор, однако, не был последовательным материалистом, он признавал «верховный ра­зум», к атомизму Демокрита относился отрицательно. Основой всего сущего он считал множество первичных материальных эле­ментов. Диоген Аполлонийский, следуя Анаксимену, принимал в качестве единого первоначала воздух — источник всякого дви­жения, жизни и мысли; все вещи образовались путем сгущения или разрежения воздуха, или, иначе, охлаждения и нагревания (холодное — основа телесности вещей, теплое — основа движе­ния). Эмпедоклу принадлежит учение о четырех первичных эле­ментах, к которым он относил огонь, воздух, воду и землю. Это учение получило довольно широкое распространение; те же че­тыре элемента ©последствии мы видим у Платона, а также у Аристотеля.

С развитием рабовладельческого общества в идеологии гос­подствующего класса все резче стали выступать идеалистические черты. «Активный, изменяющийся дух, противостоящий пассив­ной, инертной материи, — вот картина, соответствующая общест­венному отношению между самодержавно распоряжающимся рабовладельцем и подневольным, подчиняющимся бичу рабом, между привилегированным умственным трудом и трудом физи­ческим, превратившимся в проклятие» (Холличер, 1966, стр. 65). Таким образом, перенос на природу отношения первичного ак­тивного духа к вторичной пассивной материи соответствует отно­шению рабовладельца к рабу (там же, стр. 66).

Господство идеализма, получившего наиболее полное свое вы­ражение во взглядах Платона, и презрение правящего класса к труду явственно отразились в представлениях древних греков классического периода о природе, о Земле и наблюдающихся на ней явлениях. Но с другой стороны, на эти представления не могло не влиять продолжающееся накопление эмпирических зна­ний о разных странах и явлениях.

В V >в. до и. э. пространственный кругозор древних греков не­сколько раздвинулся благодаря связям со Скифией, Ближним Востоком, Верхним Египтом. Каждый ученый старался побывать в странах древней культуры и получить знания из первых рук. Много путешествовали Геродот, Демокрит, Платон. Такие путе­шествия не приводили к открытию новых земель, но способство­вали накоплению более полных и достоверных фактов и разви­тию описательно-страноведческого направления в науке. Особенностью этого направления была его тесная связь с историей.

Виднейшим представителем страноведения классической Гре­ции был «отец истории» Геродот из Галикарнаса (485—425 да н. э.). В своей «Истории в девяти книгах», дошедшей до нас, он дал наиболее полное описание мира, известного грекам во второй половине V в. до н. э. У него в IV книге имеются первые досто­верные сведения о Скифии, в частности перечислены все реки от Истра (Дуная) до Танаиса (Дона), хотя все они почему-то вы­текают из озер. Геродот сообщает, что земля у скифов «ровная, изобилует травой и хорошо орошена» («История», IV, 47). Суро­вость климата Скифии он сильно преувеличивал; к северу же от Скифии будто бы постоянно идет снег, и потому эти страны не­обитаемы. Однако в реальности так называемых гипербореев, упо­минаемых Гомером и Гесиодом, Геродот сомневался (IV, 33, 36). Этот ученый впервые довольно точно определил положение Каспийского моря, которое он описал как замкнутый водоем (I, 202), в отличие от ионийцев, считавших его залиьом океана; в Каспийское море впадает р. Араке (Амударья).

О западной, северной и восточной окраинах Европы, в том числе об Оловянных островах и р. Эридан, с которой поступал янтарь, Геродот не мог сообщить ничего достоверного (III, 115;

IV, 45). Восточным пределом известного ему пространства была р. Инд, за которой простирается «пустыня, свойства которой ни­кому не известны» (IV, 40). Область Нила была ему известна примерно до тропика; в его «Истории» впервые упоминается сто­лица Эфиопии —Мероэ, Геродот говорит, что он пытался в Егип­те разузнать об истоках Нила, но ничего вразумительного ему сообщить не могли (II, 28—34). Сам он представлял, что Нил течет симметри-чио Истру, т. е. сначала с зал ада на восток, а за­тем поворачивает на север (II, 33). Возможно, в этом представ­лении отразились смутные слухи о Нигере, который принимали за верхнее течение Нила.

Что касается содержания страноведческого описания у Геро­дота, то в нем большое место занимают чисто топографические данные (перечисление рек, гор, городов, а также разных досто­примечательностей— храмов и т. п.). Особое внимание автор уде­лял нравам и обычаям разных народов и племен. Из природных особенностей тех или иных стран описаны лишь те, которые наи­более бросались в глаза: характерные черты климата, диковин­ные или полезные растения и животные. Но в ряде случаев удач­но подмечены специфические черты природы (например, Египта, Ливии, Скифии). Так, Геродот отметил, что в Ливии нет ни дож­дей, ни снега и в эту страну улетают, спасаясь от скифской сту­жи, журавли (II, 22). В другом месте дается довольно меткое сравнение почв: «Почва в Египте черноземная, рыхлая, так как она состоит из ила и наносов, отбрасываемых рекою из Эфиопии. Ливия, напротив, как нам известно, имеет почву красноватую, песчаную, а Аравия и Сирия — глинистую и каменистую» (II, 12). Интересно и своеобразное геродотово районирование Ливии, ко- ггара’я подразделена на четыре широтные полосы: к морю примы­кает населенная зона, южнее расположена «зона диких зверей», далее идет «песчаная полоса — страшно безводная, голая пусты­ня», которую снова сменяет населенная зона (II, 32).

Геродот критически подходил к старым источникам и стре­мился излагать только достоверные факты, хотя ему и не уда­лось полностью избежать некоторых традиционных заблуждений: он рассказывает об одноглазых аримаспах, грифах, стерегущих золото, и т. п.

К числу других источников, в которых отражен географиче­ский кругозор древних греков рассматриваемого периода, надо отнести «Анабасис» Ксенофонта из Афин (ок. 430—355 до н. э.), описывающего поход греческих наемников Кира Младшего из Двуречья через Курдистан и Армению до Трапезунда в 401 — 400 гг. до н._дэ. Историк Ктесий Книдский (конец V — начало IV в. до н. э.) дал кое-какие сведения об Индии, но в них слишком много сказочного; до нас его труд не дошел, выдержки из него имеются у Страбона (XV, 1, 12 и в других местах). Приблизи­тельно к 350 г. до н. э. относится первый сохранившийся до на­ших дней перипл Средиземного моря, известный под названием перипла Псевдо-Скилака, в котором среди достоверных фактов- упоминаются легендарный Эридан и не существующий Адриа­тический рукав Дуная.

В античных источниках имеется ряд свидетельств о древне­греческих картах. Так, Геродот рассказывает (V, 49), что Аристагор, тиран Милета (около 500 г. до н. э.), беседовал с ца­рем Спарты Клеоменом с медной картой в руках, на которой «вырезаны были весь круг земной, все море и все реки». В ко­медий Аристофана (ок. 450—380 до н. э.) «Облака» (423 г. до н. э.) говорится об использовании карт в качестве учебного пособия (см. «Античная география», 1953, стр. 51—52). Аристо­тель («Meteorologica», I, 13, 350а) в доказательство своего тезиса о том, что все большие реки стекают с гор, говорит, что «вы мо­жете это увидеть, если взглянете на карты мира, начерченные их авторами по своим собственным наблюдениям, или в случае, когда последних недоставало, по данным, полученным у других». Однако ни одной древнегреческой карты не сохранилось. Надо полагать, что в V в. до н. э. они еще мало отличались от изобра­жений Земли, принадлежавших ионическим авторам. В то время еще не существовало понятий о проекции и градусной сетке, а правильное представление о форме Земли, возникшее в резуль­тате случайных догадок, разделялось далеко не всеми.

Идея шарообразности Земли принадлежит, по-ви­димому, элеату Пармениду (около 500 г. до н. э.). Эта идея ни в коей мере не вытекала из опыта: Земля должна иметь шарооб­разную форму, поскольку шар — самая «совершенная» фигура. Согласно мистическому учению пифагорейцев о «гармонии сфер» (которое резко критиковали Демокрит и позднее Аристотель), Земля также шарообразна и притом движется подобно Солнцу и планетам по кругу около «центрального огня». У Платона Земля тоже имеет форму шара, но покоится неподвижно в центре Все­ленной.

Демокрит и Анаксагор в своих представлениях о Земле сле­довали ионийцам. Демокрит склонялся к взгляду Анаксимандра, т. е. Земля у него похожа на барабан, или на шаровой пояс, с двумя вогнутыми основаниями, которые в прошлом были запол­нены водой; вода постепенно высыхает и в конце концов исчезнет. По Диогену Аполлонийскому, Земля первоначально представля­ла мягкую жидкую массу, затем постепенно высохла под влия­нием солнечных лучей; от прежнего ее состояния остались моря.

Может показаться парадоксальным, что • «прогрессивную» идею о шарообразности Земли отстаивали идеалисты, тогда как материалисты придерживались отсталого взгляда. Но следует иметь в виду, что первоначальная идея шарообразной Земли име­ла чисто отвлеченный, умозрительный характер; более того, она явилась лишь случайным «продуктом» ложных философских

предпосылок. Ни элеаты, ни пифагорейцы не считали нужным искать каких-либо эмпирических доказательств правильности своих взглядов и вряд ли они подозревали, что в будущем пред­ставление о шарообразности Земли будет отстаиваться материа­листами и оспариваться реакционерами и мракобесами.

Для мыслителей-материалистов V в. до н. э. идея шарообраз­ности Земли была, очевидно, частью идеалистических концепций, тогда как дискообразная форма традиционно связывалась с близ­кими им взглядами философов ионийской школы и притом при отсутствии развитых астрономических знаний больше отвечала непосредственному чувственному восприятию окружающего ми­ра. (Заметим, что Геродот, который не был склонен к натурфи­лософским рассуждениям и стремился исходить только из досто­верных фактов, нигде не говорит о том, что Земля имеет форму шара.) Ионийская традиция в античном материализме оказалась настолько прочной, что оба его виднейших поздних представите­ля— Эпикур |(ок. 342—270 до и. э.) и Тит Лукреций Кар (99—55 до н. э.)—не признавали земного шара, хотя к тому времени уже была измерена его окружность.

Теория шарообразности Земли приобретает научный характер во второй половине IV в. до н. э., после того как Аристотель при­вел ее первые доказательства (см. ниже). Впрочем, к тому вре­мени, вероятно, некоторые ученые уже не сомневались в том, что Земля имеет форму шара, ибо, по свидетельству Аристотеля («On the heavens», II, 14, 298а), некие «математики» даже пы­тались вычислить окружность земного шара и определили ее в 400 тыс. стадий (около 60—70 тыс. км). По-видимому, первая попытка измерения размеров Земли принадлежит ученику Пла­тона Эвдоксу из Книда (400—347 до н. э.).

К рассматриваемому периоду относится и возникновение уче­ния о зонах, или поясах, Земли. Страбон («География», II, 2, 2), ссылаясь на Посидония, приписывает его Пармениду, но более подробно его разработал Эвдокс Книдский. Согласно этому учению, поверхность Земли делится на пять зон: тропическую, две полярные и две умеренные, причем только последние пригод­ны для жизни человека. Эта идея также не вытекала из каких- либо эмпирических данных или из представления о зависимости тепловых условий от угла падения солнечных лучей. Для Парме­нида и Эвдокса земные «зоны» были лишь отражением небесных зон, т. е. устанавливались как бы путем проектирования на Зем­лю деления небесной сферы. Границами зон считались тропики и «арктические круги», причем под «арктическим кругом» пони­мался круг незаходящих звезд, видимых (для северного полуша­рия) из Книда, что дает 54° широты. Античное учение о зонах было до такой степени умозрительным, что оно могло существо­вать вне связи с представлением о шарообразности Земли; во вся­ком случае в раннем средневековье оно было достаточно попу-

2. Заказ 2070 33 лярным и вполне уживалось с отрицанием шарообразности на­шей планеты.

Ученые классической Греции не имели ясного понятия о со­отношении суши и океана, размерах и очерта­ниях ойк|у мены. Многие, в том числе Демокрит и Эвдокс, по­лагали, что ойкумена имеет вид овального острова, вытянутого с запада на восток и омываемого единым океаном. Однако еще Ге­родот, ,на которого, :п о-видимому, .мало повлияли взгляды ионий­ских натурфилософов, подходил к этому вопросу не с отвлеченно- философских позиций, а исходя из существующего опыта (см. рис. 1). Опираясь на достоверные факты, он утверждал, что Среди­земное море, Атлантический океан и Индийский океан .(«Эритрей­ское море») «составляют собственно одно море» («История», I, 2Ш) и, следовательно, на юге Ливия и Азия окружены водным пространством (при этом он ссылался на плавания финикиян во­круг Африки и Скилака вдоль южных берегов Азии), но «отно­сительно Европы никто достоверно не знает, омывается ли она водой на востоке и на севере» (IV, 45). Геродот высмеивал тех, кто изображал Землю кругльгм диском, «как бы циркулем сделанным» .(IV, 36). Чего касается .«реки-океана», то он считал, что ело выдумал .Гомер или вдругой кто-нибудь из прежних поэ­тов» (II, 23). По Геродоту, Европа по длине равна Ливии и Азии, взятым вместе, а по ширине намного их превосходит (IV, 42).

Платон полагал, что обитаемые земли занимают лишь неболь­шую часть поверхности Земли. Он же был первым автором, опи­савшим предание об Атлантиде (см. Платон. Соч., т. 6, 1879). Большинство ученых античного мира, включая Аристотеля и Страбона, считали Атлантиду выдумкой Платона, однако впо­следствии Атлантида стала объектом жарких споров, продолжа­ющихся до сих пор (см. Жиров, 1964).

Низкий уровень производительных сил и рабовладельческая система хозяйства Древней Греции не способствовали развитию правильных естественнонаучных представлений. Рабовладелец презрительно относился ко всякому физическому труду, и это пре­зрение сквозит у многих ученых того времени. Платон занимал особенно враждебную позицию по отношению к опытному знанию и к научному наблюдению. Теория, таким образом, оторвалась от производства, и не было условий для развития техники науч­ного эксперимента. Усилия философов-идеалистов были направ­лены не на познание природы («физику»), а на разработку про­блем морали, нравственности, свободы воли, долга и т. п. — в ин­тересах аристократии в ее борьбе за власть с демосом. Известный вклад в математику и астрономию внесли лишь пифагорейцы, но их мистическое учение о числе как основе всего сущего отнюдь не способствовало научному проникновению в природу. Относя­щиеся к рассматриваемому периоду попытки толкования природ­ных явлений являются результатом смешения наблюдений, дога­док, умозрительных спекуляций и мифологических представле­ний.

Геродот один из первых критиковал мифологические воззре­ния с позиций эмпиризма, но сам не всегда имел возможность опираться на подлинные факты. Он, например, верил вслед за ионийцами, что солнце зимой отклоняется к югу под влиянием бурь и холодов. Ветер, по его мнению, всегда дует из холодных стран («История», II, 27). Азия будто бы ближе к солнцу, чем Европа, поэтому там все растения и плоды лучше и крупнее (это мнение было широко распространено и после Геродота; его же придерживался Гиппократ); Индия жарче других стран в утрен­ние часы, потому что она ближе к восходу солнца (II, 24; III, 104; IV, 40). Но у Геродота, как мы видели, есть и довольно точные наблюдения.

Внимание ученых продолжала привлекать проблема ниль­ских разливов. Анаксагор видел причину этих разливов в таянии горных снегов. Геродот же не допускал возможности выпадения снега на далеком юге; не соглашался он также с мнениями Фа­леса и Гекатея (у последнего Нил берет начало в океане) и пред­ложил такое объяснение: поскольку солнце зимой «оттесняется бурями» к югу, оно, проходя над «Верхней Ливией», притягивает к себе воду из Нила, поэтому зимой ее в реке меньше, чем летом (II, 24—25). Демокрит дал иное объяснение: летом на севере тает снег и испарения, сгущаясь, образуют облака, которые отго­няются этезийными ветрами к горам в верховьях Нила, где и дают проливные дожди. При всей наивности подобного толкова­ния в нем содержится мысль о циркуляции воздуха и влагообо- роте. У Геродота имеется другое оригинальное соображение, в котором можно увидеть в зачаточной форме идею водного ба­ланса. Сравнивая водный режим Нила и Истра, он говорит, что последний в отличие от Нила теряет в результате «притягивания» солнцем (т. е. испарения) больше воды летом, но эта потеря ком­пенсируется притоком воды за счет таяния снегов и обильных дождей, благодрая чему количество воды в Истре всегда одина­ково (IV, 50).

Диогену _Аполлонийскому принадлежит поцытка объяснить происхождение течения воды из Черного моря в Средиземное: из последнего испаряется больше воды, чем из первого, вследствие чего уровень Черного моря выше, чем Средиземного, и избыток воды вытекает через проливы.

К классическому периоду относятся первые представления: древних греков о почве, в которых своеобразно сочетался зем­ледельческий опыт с натурфилософскими идеями эпохи. А. А. Яри* лов (1901 г.) приводит любопытные высказывания неизвестного* автора сочинения «De natura pueri», ранее приписывавшегося. Гиппократу из Коса. Согласно этому автору, почва играет роль как бы материнского организма по отношению к растениям. Вла­га — своего рода кровь почвы, она питает растения. Автор знает о сезонных изменениях температуры и влажности почвы. Летом почва суше, так как солнце «притягивает» к себе влагу; становясь суше и рыхлее, почва охлаждается, вследствие чего летом она холоднее воздуха.

Изменчивость лика Земли считалась в рассматри­ваемую эпоху, по-видимому, общеизвестным фактом. Большой интерес в этом отношении представляют соображения Геродота о происхождении долины Нила («История», II, 10—15): в про­шлом на месте долины существовал морской залив наподобие «Аравийского залива» (Красного моря), но со временем он был заполнен наносами реки. Одно из свидетельств былого распро­странения моря — наличие морских раковин в глубине суши; кроме того, в Египте почва состоит из ила и наносов (см. выше). Дельта Нила, «как говорят сами египтяне и как мне думается, представляет землю наносную и, можно сказать, новейшего про­исхождения» (II, 15). Геродот опасался даже, что дальнейшее наращивание суши и повышение ее уровня приведут к тому, что поля египтян перестанут затопляться речными водами и населе­нию придется страдать от голода. Геродот говорил, что нет ни­чего невозможного в том, что и Аравийский залив мог бы через 10—12 тыс. лет заполниться илом, если бы направить туда воды Нила. Этот автор указывал, что «есть, однако, и другие реки, не равняющиеся по величине Нилу и все-таки сделавшие много» (И, 10), т. е. заполнившие наносами бывшие морские заливы. Среди многих примеров упоминаются окрестности Трои, равни­на Меандра и др. Фессалийская равнина, по мнению Геродота, в древности была озером.

Наука класг-ичр.скдй Гротти нашла свое зарерщевие в трудах Аристотеля из Сгагиры (384—322 до н. э.) , основавшего в Зо5 г. до н. э. философскую школу — Ликей — в Афинах. Собственно, последний период деятельности Аристотеля хронологически час­тично совпадает уже с началом эпохи эллинизма, но его естест­веннонаучные идеи более соответствуют представлениям класси­ческой эпохи, а географические высказывания отражают уровень знаний периода, предшествовавшего походу Александра Маке­донского.

Как известно, философские воззрения Аристотеля во многом противоречивы и дуалистичны. Субстанция у него сама по себе неподвижна, ее делает активной «форма», т. е. в сущности некое духовное начало. С другой стороны, этот мыслитель отвергал теорию «идгй» Платона, взгляды элеатов о неподвижности бытия и мистическое учение пифагорейцев. Он утверждал, что сущность вещей заключается в них самих, что источником восприятий яв­ляются ощущения; ему принадлежат большие заслуги в развитии диалектики.

Подход Аристотеля к познанию природы также отличается двойственностью. Он полагал, что истину можно познать про­стым рассуждением, но в одной из более поздних работ «О воз­никновении животных», относящейся к 343—342 гг. до н. э., со­ветует «доверять более чувствам, нежели рассуждению, а рас­суждениям — только в том случае, если они окажутся в согласии с явлениями» (III, 10, 760). В своих сочинениях он нередко ссы­лается на практический опыт и экспериментальные данные. Так, говоря о происхождении рек от поверхностного стока, Аристотель указывает на опыт ирригаторов, собирающих поверхностные во­ды («Meteorologica», I, 13, 350а); доказательства того, что соле­ная вода тяжелее пресной, он видит в том, что суда погружаются глубже в пресную воду, чем в морскую, и что яйцо не тонет в сильно соленом растворе («Meteorologica», II, 3, 359а). Хотя Аристотелю принадлежит немало точных наблюдений, в своих умозрительных объяснениях природных явлений он остается прежде всего натурфилософом.

По Аристотелю, существуют четыре первичных свойства (ка­чества) материи: горячее, сухое, холодное и влажное. Комбини­руясь, они образуют четыре же естественных «тела» — огонь (го­рячее и сухое), воздух (горячее и влажное), воду (холодное и влажное) и землю (холодное и сухое), «з которых состоит все существующее на Земле. Но источником всякого движения явля­ется пятый элемент (эфир), слагающий небо («Meteorologica», 1, 2, 339а). Все пять элементов располагаются концентрическими сферами: сначала внешняя небесная сфера, затем сферы огня (верхняя атмосфера), воздуха (нижняя атмосфера), воды и зем­ли (в центре). Между внутренними сферами нет резких границ, ибо земные элементы проникают друг в друга.

В доказательство шарообразности Земли Аристотель указы­вал на круглую форму земной тени при лунных затмениях и на изменения вида звездного неба при передвижении е севера на юг («On the heavens», II, 14, 297). Причину именно такой формы Земли он видел в естественном движении частиц материи к цент­ру ©селенной (там же, II, 14, 296а—297а) и, следовательно, допу­скал, что наша планета возникла из скопления отдельных мате­риальных частиц. Однако из такого объяснения следовало, что Земля неподвижно покоится в центре Вселенной. Благодаря ав­торитету Аристотеля геоцентрическая система мироздания гос­подствовала в течение почти двух тысячелетий. Из античных уче­ных ей следовали Эратосфен, Гиппарх, Птолемей и многие другие.

В многочисленных трудах Аристотеля энциклопедически из­ложена вся наука Древней Греции классического периода. Прак­тически все, что было известно о географических явлениях, обоб­щено в его «Метеорологии». Изложение ведется им по «сферам», но без строгой последовательности. Нижнюю атмосферу Аристо­тель рассматривает как сферу нэ только воздуха, но и воды: здесь влага, испаряющаяся с земной поверхности, поднимается, снова охлаждается, конденсируется и выпадает в виде дождя; так осу­ществляется круговорот влаги подобно реке с круговым течени­ем, причем испарение происходит летом, а выпадение дождей — зимой («Meteorologica», I, 9, 346). Впрочем, автор знает, что в Эфиопии и Аравии дожди идут летом и очень интенсивны; при­чину этого явления он видит © том, что в результате сильной жа­ры облака будто бы быстрее охлаждаются (I, 12, 348). Чисто умо­зрительный характер имеют его попытки объяснить происхожде­ние росы, инея, града.

Далее Аристотель обращается к вопросу об образовании рек. Он не согласен с Платоном, который считал, что реки питаются за счет обширных подземных резервуаров воды, которые в свою очередь пополняются атмосферными осадками. В другом месте он отрицает также взгляд древцих о том, что реки могут выте­кать из океана (II, 2, 355). По мнению Аристотеля, все большие реки текут с гор, ибо осадки выпадают главным образом в горах, где лучше условия для конденсации влаги из-аа холода (I, 13, 350а).

Специальная глава «Метеорологии» (I, 14, 351а—353а) посвя­щена изменениям земной поверхности. По Аристотелю, -суша и море могут меняться местами, причем этот процесс имеет цикли­ческий характер и главным его фактором является деятельность рек. Египет создан наносами Нила, и его уровень будто бы да­же ниже, чем уровень Красного моря. Реки постепенно заполня­ют наносами Меотис (Азовское море); в Греции также есть рав­нины, образовавшиеся на месте заливов моря. Все эти изменения происходят очень медленно, при этом их характер неодинаков в разных частях Земли: в то время как в одних местах происходит увеличение влажности, в других становится суше. Все имеет свое начало и свой конец; было время, когда не существовало ни Нила, ни Танаиса, и со временем они исчезнут. Море в одних ме­стах наступает, в других отступает, .«с течением времени все из­меняется» (I, 14, 353а).

Переходя к явлениям, происходящим в морях, Аристотель указывает, что моря в отличие от рек не имеют истоков и посто­янного течения. Течения образуются лишь местами, в узких про­ливах или же обусловлены разницей в глубине морей; последним обстоятельством объясняется наличие течения из Меотиса в Понт, а из последнего в Эгейское и далее в Сицилийское море, оттуда в Сардинское и Тирренское моря, которые якобы наибо­лее глубоки. Кроме того, Меотис и Понт получают значительно больше речной воды, чем моря Средиземья (II, 1, 354а). Испаре­ние и осадки сбалансированы, поэтому объем морей постоянен. Мнение Демокрита о постепенном высыхании морей Аристотель называет эзоповой басней (II, 3, 356). Соленость морской воды объясняется тем, что в «ей имеется примесь земной субстанции, попадающей в воду благодаря «сухому испарению». «Сухое ис­парение» смешивается с влажным (т. е. обычным) испарением, вследствие чего в атмосферных осадках имеется примесь соли (II, 3, 358а).

«Сухое испарение» является, по Аристотелю, также причиной ветров. Он отрицает мнение о том, что ветер есть движение воз­духа. «Сухое испарение» чередуется с «влажным»; когда господ­ствует первое, наступают сухие и ветреные годы, когда же преоб­ладает второе, наблюдаются влажные и дождливые годы (II, 4, 360а—3606). Ветры дуют будто бы с севера или с юга, причем хо­лод и жара препятствуют их образованию, поэтому они образу­ются при смене сезонов. Если субстанция ветра имеет земное происхождение, то направление его определяется, как и всякое движение, сверху, т. е. движением неба (II, 4, 361а).

В следующей главе (II, 5) идет речь о зонах Земли. Вслед за своими предшественниками Аристотель различает пять зон, из которых только две обитаемы. Суша занимает лишь часть север­ной умеренной зоны, причем протяженность ойкумены с запада на восток (от Геракловых Столбов до Индии) превышает ее про­тяженность с севера на юг (от Скифия до Эфиопии) в отношении большем, чем 5:3.

Затем Аристотель обращается к причинам землетрясений (II, 7—8). Рассмотрев мнения по этому вопросу Анаксимена, Анакса­гора и Демокрита, Аристотель противопоставляет им собствен­ное толкование: землетрясения вызываются ветром («сухим испа­рением»), попадающим в подземные пустоты («ловушки»). Зем­летрясения будто бы чаще бывают в тихую погоду, ночью, весной и осенью, особенно в понижениях и в областях распрост­ранения пористых пород; нередко они происходят во время лун­ных затмений.

Гром, молния, ураганы также продукты «сухого испарения» (II, 9; III, 1). Внутри Земли все создано двумя типами испарения: «сухое» создает неметаллические ископаемые (серу, охру и др.), а «влажное» — металлы (III, 6, 378а).

Аристотель много занимался изучением органического мира, точнее, животных, которым он посвятил несколько книг. Он дал первую классификацию животных, описав около 500 видов («История животных»), разработал основы сравнительной анато­мии («О частях животных») и эмбриологии («О возникновении животных»). Ему принадлежит идея постепенного перехода от тел неодушевленных к растениям, а от растений — к животным («лестница существ»), хотя эта идея и не имела у него эволю­ционного содержания.

Живые организмы оставались для Аристотеля объектом умо­зрения, однако в его трудах обобщен и систематизирован огром­ный эмпирический материал, и он до праву считается основателем зоологии.

Аристотель, таким образом, положил начало разработке отдельных естественных наук. Его «Метеорология» — это по су­ществу начала общей физической географии (общего землеведе­ния), которые впервые были выделены им из нерасчлененной древнегреческой науки.

О пространственном кругозоре Аристотеля можно судить главным образом по содержанию 13-й главы II книги «Метеоро- лолии». Здесь названы главные реки и горы известной ему части Земли, но почему-то нет упоминаний о Тигре и Евфрате, о Пер­сидском заливе. Восточным пределом ойкумены был для него хребет Парнас (Паропамиз и Гиндукуш), с которого стекают, Инд, Бактр (Амударья) и Хоасп(?). Нил течет с «Серебряных гор», откуда берет -начало также р. Хремет (?), впадающая во «Внешний» (Атлантический) океан. Аристотель разделял многие заблуждения своих современников и предшествующих авторов. Самым длинным и высоким хребтом он считал Кавказ, а самой большой рекой — Инд. Каспийское море у него замкнуто, но име­ет подземную связь с Понтом^I; Танаис (Дон) ответвляется от Аракса (Сырдарьи), Истр (Дунай) и Тартес (Гвадалквивир) бе­рут начало в Пиренеях. В другом месте он говорит, что к северу поверхность Земли повышается (II, 1,354а).

Таким образом, за период от Геродота до Аристотеля не про­изошло заметного расширения пространственного кругозора древних греков.

Ученые классической Греции обратили внимание на зависи­мость человека от природной среды (главным образом от клима­та). Геродот отмечал, что род занятий населения зависит от при­родных условий («апример, скотоводство у скифов), и связывал характер людей, даже их свободомыслие, с климатом, что глубо­ко ошибочно. Этим вопросом занимался и Демокрит. Наиболее подробно взгляд о влиянии климата на психику и характер чело­века изложен основателем медицины Гиппократом из Коса (460—377 до н. э.), который делит ойкумену на три -полосы по условиям жизни людей: холодную северную (Скифия), умерен­ную, наиболее благоприятную среднюю (куда входит Греция) и жаркую сухую южную (Ливия, -Египет, большая часть Азии). Сравнивая жителей этих полос, Гиппократ приходит к -своеобраз­ному выводу, что их тело и дух определяются климатом. Так, у населения жарких стран «-более живой и цветущий вид, у них голос чище, характер мягче, ум проницательнее, чем у жителей северных областей», однако «в такой температуре душа не испы­тывает живых толчков, тело тоже не подвергается резким измене­ниям, естественно сообщающим человеку более дикий, не­укротимый и пылкий характер; ибо быстрые переходы от одно­го состояния к другому будят дух человека и 'вырывают его из состояния бездействия» (см. «Античная география», 1953, сир. 48).

Подобные рассуждения неизменно приводили к выводам по­литического характера, к обоснованию особых «прав» Греции господствовать над другими народами. Историки Фукидид (ок. 460—400 до н. э.) и Ксенофонт (ок. 430—355) объясняли могуще­ство Афин природными условиями и географическим положе­нием. Платон и Аристотель шли еще дальше. Так, Аристотель в своей «Политике» утверждал, что жители холодных стран храб­ры, но лишены выдумки и технической изобретательности, поэто­му, хотя они дольше других народов сохраняют свободу, но не способны управлять своими соседями и нуждаются в политиче­ском «руководстве». Южные (азиатские) народы, напротив, глу­бокомысленны и изобретательны, но не энергичны, вследствие чего подчинение и рабство являются их «естественным» состоя­нием. Греки же, живущие в промежуточной области, разумеется, сочетают в себе лучшие качества как тех, так и других.

Так было положено начало географическому детерминизму, который с самого начала представлял собой не столько естест­венно-научное направление, сколько политическую доктрину, служащую интересам господствующего класса. Приведенные здесь соображения в почти неизмененном виде (с той лишь раз­ницей, что каждый старается показать «особые условия» и обос­новать «особые права» именно своей страны) мы еще встретим у многих авторов последующих исторических эпох.

Подводя итоги, надо заметить, что хотя в V—IV вв. до н. э. география еще не определялась как самостоятельная наука, но основные ее направления, наметившиеся еще у ионийцев, офор­мились более четко. Общеземлеведческие представления, натур­философские по своему характеру, были подытожены и наиболее полно сформулированы Аристотелем, у которого мы находим за­чатки идей о взаимопроникновении земных оболочек, о кругово­роте воды и воздуха и т. д.

Второе, страноведческое направление, наиболее ярким пред­ставителем которого следует считать Геродота, в этот период тесно связывалось с историей и имело описательно-эмпирический характер. Геродоту, однако, не чуждо было стремление объяснять природные явления, и физико-географические элементы его «Истории» в какой-то степени соединяют страноведческое описа­ние с натурфилософским землеведением.

Эпоха эллинизма (330—>146 irr. до н. э.). Существенные черты этой эпохи — распространение греков на восток в результате по­ходов Александра Македонского, развитие торговых сношений Греции с восточными странами, в том числе с Индией, взаимо­проникновение греческой и восточных культур, значительное рас­ширение географического кругозора греков. Эти условия способ­ствовали развитию математики, астрономии и других естествен­ных наук, включая географию, и постепенному отделению их от философии.

Александр Македонский (356—323 гг. до н. э.) разгромил пер­сов и создал огромную империю. С 330 по 324 г. до н. э. его армия прошла по территориям, ранее практически неизвестным гре­кам,—вплоть до Самарканда и р. Яксарт (Сырдарья) в Средней Азии и до р. Биас в Пенджабе. Греки впервые непосредственно ознакомились со многими внутренними областями Азии, и в ча­стности с природой северо-западной Индии, ее растительным и животным миром; они узнали о высочайших горах и их расти­тельных поясах. В 325—324 гг. до н. э. флотоводец Неарх совер­шил по повелению Александра плавание из устья Инда к устью Евфрата и дал сведения о разливах 'индийских рек, о приливах и отливах, муссонах, мангровых зарослях. Результаты этого пла­вания, -впоследствии подробно описанные римским историком Флавием Аррианом («Индия», II в. н. э.), долгое время служили основным источником по Индии и областям, прилегающим к Пер­сидскому заливу.

После смерти Александра Македонского его империя распа­лась на отдельные эллинистические государства, из которых наи­более сильными были Египетское государство Птолемеев, просу­ществовавшее с 301 г. до н. э. до 29 г. н. э., и государство Селев- кидов, первоначально охватившее почти всю ближневосточную Азию, но постепенно сократившееся до размеров Сирии с приле­гающими областями. Около 290 г. посол Селевка Мегасфен со­брал ряд сведений о северной Индии; у него впервые упомина­ются хр. Имай (Гималаи), р. Ганг, а также Таиробана (Цейлон),

о которой он знал понаслышке, но имеется также много небылиц, [Переходивших из одного сочинения в другое вплоть до XVI в. К началу III в. до н. э. (около 280 ,г.) относится плавание правите­ля одной из прикаспийских областей Патрокла вдоль южных и западных берегов Каспийского моря, в результате которого он пришел к ошибочному заключению, что этот водный бассейн представляет собой залив «Северного» океана. Это мнение гос­подствовало вплоть до Клавдия Птолемея; на него, в частности, ссылался Страбон («География», II, 1, 17).

Из Египта греки проникли до места слияния Белого Нила с Голубым и получили смутные сведения о происхождении первого из больших озер.

Сведения о западной окраине ойкумены расширялись главным образом благодаря массалиотам, которые поддерживали торго­вые связи (сухопутные) со странами олова и янтаря. Около 325— 320 гг. до н. э. Пифей из Массалии предпринял смелое плавание к берегам Британии, которую, возможно, даже обошел вокруг, и где-то к северу от нее достиг обитаемого «острова Туле» (или «Фула»); ©го местонахождение служило объектом исследований многих новейших авторов.

Большинство современных исследователей склоняется к мне­нию, высказанному еще Ф. Нансеном (Nansen, 1911, I, стр. 47— 76), о том, что Туле — это западное побережье Норвегии пример­но 'под 64° с. ш. Дж. О. Томсон (1953, стр. 218) полагает, что Туле — результат смутных слухов об Исландии. Как бы то ни было, Пифей далее других мореплавателей древнего мира зашел на север; он впервые добрался до мест, где, по его словам, летом продолжительность дня не превышает двух часов.

Труды самого СТифея не сохранились, но ими широко пользо­вались Дикеарх, Эратосфен, Гиппарх, Полибий, Посидоний и Страбон. Однако многие древние авторы, в их числе Полибий и Страбон, относились к сообщениям Пифея с большим недове­рием. Одной из причин такого недоверия было сообщение Пифея

о том, что обитаемые земли простираются по крайней мере на 10° севернее предела, умозрительно установленного Задок-сом и Аристотелем (54—52° с. ш.), хотя в действительности это было чрезвычайно важным открытием Пифея. Сообщения Пифея, по- види-мому, заслуживают доверия. Он был для своего времени про­свещенным человеком, разбирался в математике и астрономии, довольно точно определил с помощью гномона широту Массалии, уточнил положение небесного -полюса, а во время своего плавания определял -полуденную высоту солнца и продолжительность дня в различных пунктах (по этим данным Гиппарх впоследствии опре­делил широту этих пунктов), а также впервые установил связь между приливами и притяжением Луны.

Несмотря на значительное расширение пространственного кругозора, новые данные часто интерпретировались в традицион­ном духе, их пытались увязать с воззрениями, нередко восходя­щими к ионийцам. Так, современники Александра Македонского отождествляли Яксарт с Танаисом, а в Инде видели исток Нила. Многие (в том числе Эратосфен) верили, что у Истра есть второй (адриатический) рукав. Каспий рассматривался как залив океана.

В эту эпоху появлялись довольно многочисленные рассказы

о путешествиях (в том числе о походах Александра Македонско­го), сочинения по истории с географическими вставками, а также периллы. Ученику Аристотеля Дикеарху из Мессены в Сицилии ;(ок. 345—285 до н. э.) и Эратосфену из Кирены (ок. 275—195 до н.э.) принадлежат специально географические сочинения. . *,

В IV в. до н. э. научным центром эллинистического мира -оста­вались Афины, где работали последователи Аристотеля (-перипа­тетики). Но с начала III в. до н. э. ведущая роль в науке перехо­дит к Александрии (в Египте), где был основан «Мусейон» с круп­нейшей библиотекой. К александрийской школе принадлежали знаменитые математики Евклид (III в. до н. э.) и Архимед (287—

212 до н. э.), астрономы Аристарх Самосский (ок. 310—250 до н. э.), Аполлоний Пергский (ок. 250—205 до н. э.), Гиппарх из Никеи (ок. 160—125 до н. э.) и географы Эратосфен. Страбон"? (64/6.3.,ааji.it—.23/24 н. э.) и Птолемей (90—168). 1 ~"~3

Философия эллинистического Периода все больше отходит о г естественнонаучных вопросов и углубляется в проблемы этики и морали. Философские воззрения этого времени отражают упадок рабовладельческого строя. Стоики учили, что Вселенная создана богами и в ней -господствует гармония, что смирение — главная добродетель человека. Скептики и циники (киники) считали, что всякое стремление к знанию надо подавлять. Материалисти­ческое направление представляли Эпикур (ок. 342—270 до н. э.) и его последователи, которые во многом следовали Демокриту. Они отрицали вмешательство богов в природные процессы, вы­ступали против астрологических суеверий. Однако астрономиче­ские представления эпикурейцев были отсталыми, они не призна­вали идею шарообразности Земли, .не уделяли должного внима­ния естественнонаучным наблюдениям и не продвинули вперед познание природы. В эллинистическую эпоху успехи в изучении природы не были связаны с философскими концепциями и стиму­лировались в значительной степени нуждами централизованного управления, военного искусства и другими общественными по­требностями.

Если не считать эпикурейцев, шарообразность Земли в IV—

2. вв. до н. э. являлась почти общепризнанным фактом. Известно, что около середины II в. до н. э. Кратес (Кратет) из Маллы изго­товил глобус с целью демонстрации путей скитаний Одиссея и Менелая, но у него, ‘очевидно, были предшественники. Пифагорей­цу Гикету Сиракузскому (371—286 до н. э.) и ученику Платона Гераклиду Понтийскому (390—310 до н. э.) приписывается идея вращения Земли вокруг своей оси, а Аристарх Самосский, после­дователь Демокрита и ученик перипатетика Стратона, выдвинул гелиоцентрическую систему -мироздания. Однако эти взгляды не получили признания; лишь около 150 г. до н. э. Селевк Вавилон­ский поддержал идею Аристарха Самосского.

Первое довольно точное определение окружности Земли по меридиану было выполнено Эратосфеном путем сравнения вели­чин угла падения лучей полуденного солнца в Александрии и в Сиене (на тропике Рака). Этот ученый получил величину 252 тыс. стадий, или около 40 тыс. км. Более ранняя попытка, предприня­тая Дикеархом, дала 300 тыс. стадий^I. Дикеарх же впервые по-

пытался измерить высоту гор тригонометрическим способом, но результат оказался сильно преувеличенным.

Согласно Эратосфену, протяженность ойкумены с запада на восток составляет 78 тыс. стадий, или несколько более 7з окруж­ности земного шара но параллели Родоса (Страбон. География, I, 4, 5) *, что довольно близко к действительности. Он говорил, что «если бы не существовало препятствия в виде обширного океана, то можно было бы проплыть из Иберии в Индию по одной и той же параллели» (Страбон, I, 4, 6). Протяженность ойкумены! с севера на юг Эратосфен оценивал в 38 тыс. стадий, т. е. пример­но в 54° (Страбон, I, 4, 2).

Наряду с прежним /представлением о единой ойкумене в эту эпоху появился взгляд о существовании нескольких обитаемых массивов суши. На глобусе Кратеса показан океан в виде двух широких пересекающихся поясов (широтный пояс соответствует необитаемой жаркой -зоне), которые делят остальную часть зем­ной поверхности на четыре материка: в северном полушарии ле­жат ойкумена и «земля периэков», а в южном — земли «антэков» и «антиподов». Гиппарх, по-видимому, не разделял это представ­ление, но также преувеличивал площадь суши; в частности, он предполагал, что Тапробана— начало неведомого обширного материка.

Убеждение в необитаемости полярных зон и тропиков сохра­нилась, хотя Эратосфен значительно раздвинул границы обитае­мой ойкумены — до полярного круга на севере (в чем он опирал­ся на данные Пифея) и примерно до 12° с. ш. на юге. Согласно Страбону (II, 3, 2), Эратосфен считал, что вдоль экватора узкой полосой также протягивается обитаемая зона^II.

Практические потребности, с одной стороны, и развитие астро­номии (в частности, определения широт) — с другой, создавали новые предпосылки для разработки картографии. Во время походов Александра велось измерение расстояний с помощью бематиста-шагомера (ранее расстояния обычно выражались в днях пути), а также приближенное определение широт с приме­нением гномона. Однако направления определялись очень неточ­но.

Дикеарх ввел первые элементы градусной сетки: «диафраг­му»— параллель о-ва Родоса, продолженную на запад до Герак­ловых Столбов и на восток вдоль хребта Тавр, — и меридиан, проведенный тоже через о. Родос. Эратосфен установил 11 'Мери­дианов и 10 параллелей, но провел их не через равные промежут­ки, а на разных расстояниях друг от друга, через некоторые изве­стные ему пункты. Сетка, составленная из этих меридианов и па­раллелей, образовала не что иное, как цилиндрическую равнопро­межуточную проекцию (см. рис. 1) Впоследствии Гиппарх в сочинении «Против Эратосфена»^IIIкритиковал Эратосфена за не­точности ,и ошибки (В определении расстояний и положения пунктов. Он говорил, что карты должны основываться на астрономических определениях координат (ом. Страбон,I, 1, 12). Гиппарху при­надлежат понятия «широта» и «долгота»; он же, по-видимому, ввел деление земной поверхности на «климаты», т. е. на широт­ные пояса, границы которых соответствуют значениям наиболь­шей продолжительности дня, кратным ^х/₂ часа, т. е. 12, 1272, 13, 13V2 и т. д. часов. Описания шипарховых «климатов» (которые не следует смешивать с тепловыми поясами, или зонами древних греков) ^Iимеются у Страбона (II, 5,34—43). Однако существен­но улучшить данные Эратосфена Гиппарху не удалось, несмотря на то что он вычислил широты ряда пунктов (в том числе по ма­териалам Пифея). Что касается размеров земного шара, то, как неоднократно свидетельствовал Страбон (I, 4, 1\ II, 5, 7; II, 5, 34), Гиппарх принял цифру, полученную Эратосфеном.

Можно считать, что Дикаарх, Эратосфен и Гиппарх положили яач_ало_тр13>]^^Лй..«а!у»и, которая в’ I Го вое врем я получила на­именование математической географии. В ее сферу входШо онред*еление_размеров земного шара, географических координат и разработка методов изображения земной поверхно­сти на плоскости (т. е.'теория картографических проекций).

Физическая г е о г р а ф и я развивалась в эллинистиче­скую эпоху медленнее, чем математическая. Правда, ученые про­должали размышлять ,над причинами различных атмосферных явлений, приливов и отливов, разливов Нила, землетрясений и т. п., интересовались также явлениями живой природы. Но если и предлагались объяснения, близкие к истине, то они были резуль­татом скорее догадок, чем наблюдений и экспериментов.

Если разработка математической географии была заслугой преимущественно ученых александрийской школы, то основной вклад в естествознание внесли перипатетики, группиро­вавшиеся вокруг Ликея в Афинах. Преемником Аристотеля был Феофраст из Эреса на о-ве Лесбосе (372—287 до н. э.), руково­дивший школой перипатетиков на протяжении 34 лет. Феофрает в значительной степени отошел от умозрительных построений В обратился к опытному познанию природы. Основной его заслу­гой надо считать разработку основ ботаники как само­стоятельной науки. В своих ботанических трудах Феофрает опи­рался на собственные наблюдения и на многолетний народный опыт, на эмпирические данные, накопленные земледельцами, садоводами, дровосеками, угольщиками и т. д., а также путеше­ственниками. В отличие от Аристотеля и других своих предше­ственников он не считал зазорным учиться у ремесленников и других людей физического труда.

Среди ботанических сочинений Феофраста главное место за­нимает «Исследование о растениях» в девяти книгах, в котором описано около 500 видов, или групп, растений, в том числе около 50 неизвестных в Греции (из Индии, Египта, Сирии, Аравии, Пер­сии) . При описании разных растений Феофрает уделял большое внимание их экологии, т. е. их зависимости от тепла, влажности, освещенности, влияния ветра, почв и т. д. «Своеобразие расти­тельности,— говорил он, — создается разницей в месте» («Мосле¹- довавие о растениях», III, 2, 6). Множество примеров, подтверж­дающих это положение, приводится в III и IV книгах его труда. Интересны, в частности, сравнения растительности гор и долин (III, 3), характеристики различных экологических групп водных растений — морских, речных, озерных, болотных (IV, 7—12), ука­зания на своеобразие флоры Египта (IV, 2), Индии (IV, 4) и дру­гих стран. Касаясь плодоношения растений, качества плодов и других особенностей, Феофрает пришел к заключению, что «ме­сто имеет больше значения, чем обработка и культура» (II, 2, 8) .

Многое особенности жизни растений, разумеется, оставались еще неизвестными Фгофрасту, ©следствие чего в его работах мы встречаем подчас наивные толкования. Он, например, признавал возможность самопроизвольного зарождения растений и живот­ных; так, в одном месте у него сказано, что осы заводятся от зер­нышек плодов дикой смоковницы (II, 8, 2). Но поздние его рабо­ты обнаруживают все больший отход от некоторых старых натур­философских заблуждений.

Феофраету принадлежат кроме работ о 'растениях сочинения, касающиеся ряда других вопросов естествознания, в частности «О приметах погоды» (сводка народных метеорологических при­мет). Ему были известны различия между морским и континен­тальным климатом, он говорил и о медленных изменениях земной поверхности.

Согласно А. А. Ярилову (1915), Феофрает различал множест­во вариантов почв по самым разнообразным признакам: по географическому положению, мощности, цвету, структуре и т. д.

Как указывает А. А. Яр'илов, у греков эллинистического пери­ода почва имела свою морфологию; ее делили на несколько слоев: слой, питающий кор«ни злаков, ниже—слой, питающий корни деревьев, затем «жировая прослойка» — источник почвенного плодородия и, наконец, зона элементарных веществ — земли, во­ды, воздуха и огня. Цо Аристотелю и Феофрасту, «зэмля» — источник жизни; она сравнивалась с женским началом, дающим жизнь, ее оплодотворяют и дожди и плуг земледельца. Таким образом, взгляды древних греков на почву были результатом сме­шения /представлений практика-земледельца, теоретика-натурфи- лософа 'и религиозно воспринимающего природу человека (При­лов, 1915, стр. 380).

Посла смерти Феофраста школу перипатетиков возглавил Стратон из Лампсака (умер ок. 270 до н. э.), развивавший мате­риалистические элементы философии Аристотеля. Этот ученый доказывал, что Понт и Средиземное море были некогда замкну­тыми озерами и что проливы образовались в результате заполне­ния озер речными наносами и повышения дна Понта относитель­но дна Средиземного моря, а последнего относительно Атланти­ческого океана. Стратон полагал, что со временем Понт будет целиком занесен илом. Знаменитый храм Аммона в Египте, по его мнению, прежде лежал на берегу моря, но море отступило, и храм оказался в глубине страны (ом. Страбон, I, 3, 4). Эти взгляды оказали, /по-оидимому, большое влияние на Эратосфена. По свидетельству Страбона (там же), Эратосфен с одобрением цитирует их.

Эратосфен был, несомненно, величайшим географом Древней Греции. Его обширный труд, который впервые носил название «География» (точнее, «Географические записки» — «Geographica hypomnemata»), в отличие от прежних «периодов» содержал не (только внешнее описание ойкумены, но включал также и вопросы Математической и фи з и че с кои, гштр а фи и. По словам Страбона (I, AJ1, Эратосфен внес в географию основы математики и физи­ки. В_tсущности юн положил начало географии как самосгоятель- ной науке.

t5 первой*книге своего труда Эратосфен дал критический обзор истории географии начиная от Гомера. Для Эратосфена с его стремлением избавить географию от мифологических выдумок и ввести в эту науку число и меру характерно резко критическое отношение к древнейшему греческому поэту. Первыми (после Го­мера) -географами он называет Анаксимандра и Гекатея. Далее этот выдающийся александрийский ученый излагает теорию ша­рообразности Земли и рассматривает изменения ее поверхности, происходящие под влиянием деятельности рек, наступания и от­ступания моря, землетрясений, вулканических извержений, касается вопроса о происхождении морских течений, приливов и отливов (ом. Страбон, I, 3, 3—4, 11, 13).

Во второй и третьей книгах Эратосфен пытался «исправить древнюю карту» (см. Страбон, II, 1, 2) и дать, насколько это бы- 48 ло возможно в го время, точную и объективную картину лика ойкумены, основанную на определениях расстояний менаду раз­личными пунктами. Он впервые определил размеры ойкумены и ввел сетку меридианов и параллелей (о чем уже шла речь ранее). Разумеется, Эратосфен не мог еще избежать многих грубых оши­бок в определении взаимного расположения мест в разных частях известного ему мира.

Особый интерес представляет его попытка разделить сушу на так называемые с фра гиды — это по существу первый опыт районирования .в. древнегреческой лЯ'Еёа&ТУ.ое (если не считать Яр^Ж^становившейся традиции делить ойкумену на Европу, Азию и Ливию) '. Споры о границах частей света Эратосфен счи­тал праздными (см. Страбон, I, 4, 7), он отбросил традиционное деление суши на три части света и вместо него предложил делить весь обитаемый мир сначала на две части по параллели, идущей через Геракловы Столбы и хр. Тавр, а затем каждую из них — на «сфрапиды». По отрывочным замечаниям Страбона трудно су­дить о принципах выделения последних; этот автор упоминает лишь четыре южные сфрагиды, форму которых Эратосфен срав­нивал с геометрическими фигурами: первую, Индию — с ромбом, вторую, Ариану — с параллелограммом, третью (к западу от Арианы до Евфрата)—с трапецией (Страбон, II, 1, 22—23). Четвертая офра/гида включала, по-видимому, Аравию, Египет и Эфиопию.

Описания сфрагид, насколько можно судить по'отдельным выдержжам у Страбона, начинались с характеристики границ и данных об их протяженности, причем автор старался приурочить эти границы к естественным рубежам — горным хребтам, морям, рекам. Значительное место в описаниях отводилось номенкла- турно-топографичеоким сведениям и расстояниям; данные о при­роде ограничивались лишь указаниями на некоторые, наиболее характерные ее черты. Так, описывая Индию, Эратосфен отме­чает обилие рек и говорит, что вследствие их испарения и воздей­ствия пассатных ветров Индия орошается влагой летних дождей, а равнины заболачиваются. Далее автор указывает, что в Индии сев производится два раза в год, перечисляет основные сельско­хозяйственные культуры, замечает, что здесь водятся почти те же животные, что и в Эфиопии, и Египте, затем кратко описывает облик местных жителей (Страбон, XV, 1, И—14). В другом ме­сте он, полемизируя с некоторыми писателями, доказывает, что за Яксартом и даже в Индии растет ель (Страбон, X, 7, 4).

В описании Аравии после характеристики границ и расстоя­ний перечислены племена, затем оказано, что земля здесь песча­ная и бесплодная, растительность редкая (названы три харак­терных растения), воду берут из колодцев; самая же южная часть Ар,ав|ии, лежащая против Эфиопии, отличается тем, что дожди там выпадают летом, реш теряются на равнинах и в озерах, поч­ва плодородная, сеют дважды в год; далее говорится о населе­нии, его занятиях и образе правления (Страбон, XVI, 4, 2—4). Описывая Вавилонию, Эратосфен уделяет большое внимание асфальту и нефти (Страбон, XVI, 1, 15); из описания Египта Страбон приводит, по-видимому, лишь небольшой отрывок (XVII, 1, 2), а данными Эратосфена о Европе он вообще пренебрег, по­скольку располагал более новыми материалами.

«География» Эратосфена охватывает, таким образом, «мате­матическую» географию, элементы общей физической географии и региональную географию (страноведение); он впервые пред­принял попытку объединить эти направления античной науки в | рамках единой отрасли знания. А. Гумбольдт (1862, стр. 208) ви- ( дел в труде Эр а то сфен а' перну ю попытку дать целостную карти- * ну физического мироописания.

РИМСКОЕ ГОСУДАРСТВО (II в. до н. э. — II в. н. э.)

Закат эллинизма и Римская республика (146—30 гг. до я. э.). С

середины II ib. до н. э. господство н,а Средиземном море перехо­дит к Риму. В 146 г. до н. э. римляне лишили Грецию самостоя­тельности, |в том же году они взяли, и разрушили Карфаген, в 96 г. до н. э. (Присоединили Киршу, а к 30 г. до н. э. Римское госу­дарство охватывало нее Средиземье, включая Египет, и часть Ближнего Востока до Евфрата. Границы мира, уже известного к тому времени грекам, несколько расширились в результате воен­ных походов римлян (главным образом в Западной Европе).

В 133 г. до н. э. Сципион проник далеко в !глубь Иберии, в 75 г. до и. э. римские войска достигли среднего течения Дуная, в 58—» 56 гг. до н. э. Юлий Цезарь завоевал Галлию, в 55—54 гг. до н. э. он предпринял поход в Британию и дошел до Рейна.

Около 150 г. до н. э. римляне снарядили первую морскую экспедицию (во главе с Полибием) вдоль западных берегов Африки, однако конечный пункт, достигнутый этой экспедицией, неизвестен. Страбон (III, 5, 11) сообщает, что римляне плавали (по-видимому, в начале I ,в. до н. э.) к северу от Гибралтарского пролива в поисках стран, богатых оловом и свинцом, и добрались до Касситерлдских островов. Тот же автор (II, 3, 4), ссылаясь на Посидония, рассказывает о плавании грека Эвдокса Кизикского (ок. 120—|11б г. до я. з.) из Египта в Индию и его неудачной по­пытке обогнуть Африку (сам Страбон считал этот рассказ вы­думкой).

Римское общество, оказавшись наследником эллинистической

культуры в период, когда эллинистические рабовладельческие государства переживали глубокий социально-экономический кри­зис, восприняло греческую философию в ее поздних, упадниче­ских и эклектических формах и с преимущественным интере­сом не к ественнонаучным, а к этическим проблемам. Един­ственным видным -представителем материализма был Тит Лукре­ций Кар (99—55 до н. э.), последователь Демокрита и Эпикура, автор философской поэмы «О природа вещей», в которой он отвергает божественное вмешательство и ищет естественные при­чины явлений природы

Сами римляне мало интересовались философскими и естест­веннонаучными проблемами и видели смысл лишь в тех знаниях, от которых можно было ожидать непосредственную практиче­скую пользу для военного дела, коммерции или административ­но-управленческих целей. Большинство ученых и философов это­го периода— греки. Многие из них стали сторонниками власти Рима, переехали в столицу государства и приспосабливались к «практицизму» римской верхушки.

Географические сведения периода республики содержатся главным образом в сочинениях историков. Из «их наибольший интерес представляют труды Полибия (201—120 до н. э.), рома­низованного грека из Мегалополиса, и Посидония, также грека из Апамеи в Сирии (135—51 до н. э.). Первому принадлежит «История» в 40 книгах, одна из которых (34-я) посвящена гео­графии, но до нас не дошла (многочисленные ссылки на нее име­ются у Страбона). Полибий много путешествовал; он был тесно связан с римской правящей знатью и воспринял ее утилитарный подход к науке. Значение географии он видел главным образом в том, что она необходима для военных походов. Поэтому он от­вергал изучение таких вопросов, как фигура Земли и т. п., и сво­дил географию к эмпирическому описанию областей, причем лишь тех, которые входили в сферу интересов Рима.

Посидоний был ученым несколько иного склада. Он такжа на­писал «Историю» с географическими вставками, задуманную как продолжение труда .Полибия, и, кроме того, сочинение «Об океа­не». Оба этих сочинения не сохранились, но были широко исполь­зованы Страбоном. У Посидония география имеет не столько описательный, сколько объяснительный характер, что вызвало недовольство Страбона, упрекавшего Посидония за привержен­ность к математике и физике и за то, что он «много занимается исследованием причин и подражает Аристотелю» (II, 3, 8). Труд «Об океане» по своему построению и содержанию имеет некото­рое сходство с эрагаофеновой «Географией». Он начинается с истории географии, а именно с подробного анализа представле­ний Гомера, далее описаны древние плавания (в том числе фини­киян вокруг Африки и Эвдокса Кизикского); затем автор рас­сматривает изменения, происходящие от поднятий и опусканий земной поверхности, он допускает, что рассказ об Атлантиде не выдуман (см. Страбон, II, 3, 5). Посидоний разбирает также уче­ние о тепловых поясах, вопросы измерения земного шара, деле­ния на сфрагиды и дает описание ойкумены.

К описательно-страноведческому направлению примыкают Агафархид из Книда (II в. до н. э.), перипатетик и автор «Перип- ла Красного моря» (ок. 132 г. до и. э.), «Азии» в 10 книгах и «Европы» в 49 книгах, дошедших до нас лишь в отрывках, и Артемидор из Эфеса (конец II—начало I в. до н. э.), которому принадлежит «Перипл» в 11 книгах (ок. 102—104 г. до н. з.), со­держащий кроме сведений, заимствованных у разных авторов, описания путешествий самого автора. Сочинение Артемидора широко использовал Страбон. Описания некоторых стран Азии и Африки дал греческий историк Диодор Сицилийский (80—29 до н. э.).

Страноведческие описания периода Римской рес­публики заключают главным образом номенклатурный материал и сведения о народах и племенах, данные же о природе крайне скудны. Их авторы часто еще оставались в плену старых заблуж­дений. Полибий, например, отвергал данные Пифея и считал, что обитаемые земли кончаются уже севернее Меотиса. Пытаясь исправить расстояния, определенные Эратосфеном, он сам допу­стил много ошибок; так, Танаис у него течет с востока (см. Страбон, II, 4, 5). Он говорил, что никто не знает, омывается ли суша океаном на юге и востоке, и сомневался в существовании северного океана (поэтому Каспий «случайно» оказался у него замкнутым).

Римляне уделяли большое внимание межеванию земель. Спе­циальные землемеры (агримензоры) производили измерения зе­мель, составляли планы 'городских укреплений; они следовали за войсками и производили межевание в завоеванных странах. По предложению Юлия Цезаря римский сенат постановил произ­вести измерение расстояний по дорогам, идущим от Рима. Для руководства этой работой был приглашен египетский астроном Созиген (по его же рекомендации в Риме был введен «юлианский» календарь, существовавший задолго до того в Египте).

В области математической и общей физической географии заметного движения вперед не наблюдалось. Посидонию принадлежит попытка определить длину окружности земного шара, причем полученная им цифра оказалась сильно преуменьшенной по сравнению с действительной: 180 тыс. стадий, или около 30 тыс. км (точнее, 28 350 км) *. Протяженность обитав' мого мира с запада на восток Посидоний оценивал в 70 тыс. ста­дий, что составляло половину длины родосской параллели (у Эратосфена —только треть), так что «если плыть с запада пря­мым курсом, то можно достичь Индии, пройдя путь длиной в 70 000 стадий» (Страбон, II, 3, 6), т. е. почти вдвое более корот­кий, чем получалось по данным Эратосфена. В отличие от Поли­бия Посидоний был сторонникам взгляда о едином океане, омы­вающем ойкумену.

■Оба автора рассуждали также о поясах Земли. Полибий, по свидетельству Страбона (II, 3, 1), различал шесть поясов, по три в каждом полушарии, и проводил их границы по «полярным кру­гам» (т. е. кругам нззаходящих звезд), тропикам и экватору. Впрочем, он соглашался с Эратосфеном в том, что полоса вдоль экватора имеет умеренный климат и обитаема, ибо «это самая возвышенная часть земли, отчего она и подвержена осадкам, по­тому что в этой области в пору этесийных ветров с севера обла­ка в большом числе сталкиваются с горными вершинами» (Стра­бон, II, 3, 2).

Посидоний внес существенные изменения в древнюю схему зон. Во-первых, он вдвое сократил ширину необитаемого жарко­го пояса (что^ впрочем, еще до него сделал Эратосфен). Затем он считал, что границы полярных поясов должны быть постоянны­ми и их нельзя определять по «полярным кругам», ибо последние «не всюду видны одинаково и их видимость изменчива» (Стра­бон, II, 2, 2). Наконец, он выделял относительно умеренный пояс, прилегающий к экватору. Таким образом, получилось семь поя­сов: два необитаемых полярных («перискии»), два умеренных («гетероскии») и широкая полоса между тропиками («амфи- ский»), которая в свою очередь состоит из трех поясов; два из них, примыкающиг к тропикам, «в буквальном смысле слова вы­сушены», песчаные, они необитаемы, там нет рек, у животных рога и конечности искривлены от жары. Пояс же, примыкающий к экватору, имеет «более умеренный климат, более плодородную и лучше орошаемую почву» (Страбон, II, 2, 3). Что касается при- •чин обитаемости экваториальной зоны, то Посидоний видел их в -,том, что здесь солнце движется быстро и не так долго стоит вы- •ооко, как на тропиках. По поводу горного рельефа на экваторе >он в одном месте возражал Полибию, а в другом как будто со­хл аш алея с ним (Страбон, II, 3, 2—3).

По мнению некоторых авторов (Lukerman, 1961), лишь Поси- .дон,ий разработал схему климатических зон в современном смыс­ле этого слов,а (в отличи г от небесных зон Парменида, Эвдокса щ Аристотеля), и именно в таком виде эта схема затем вошла в сочинения Страбона, Плиния и Птолемея. Это верно лишь отча­сти. Еще Эратосфен стремился установить границы обитаемой зоны, причем исходил не из умозрительных принципов, а из дей­ствительно наблюдаемых фактов.

У Посидония учение о зонах приобрело в известном смысле гипертрофированную форму. Он распространял влияние широты гне только на растения и животных, но и на минеральное царство (под жарким солнцем Аравии будто бы «вызревают» драгоцен­ные камни), и на характер народов. Луне он тоже приписывал сильное влияние на природу Земли и ее обитателей, включая че­ловека, чем немало способствовал распространению астрологии. -Мистические элементы вообще свойственны учению Посидония; океан, например, у него уподобляется живому организму — он «дышит», «очищается» и т. п.

Римская империя с 30 г. до н. э. до конца II в. н. э. Расцвет .римской культуры приходится приблизительно на первые два века существования империи. Во второй половине II в. территория Римского государства достигла своих максимальных пределов. Все ее части были соединены хорошими дорогами, что ■способствовало развитию торговых связей, а также путешествий ■с познавательными целями. Крупных открытий эта эпоха не дала, но все же пространственный кругозор заметно расширился. «Основными источниками сведений о новых зюмлях в начале пе­риода были по-прежнему завоевательные походы, а в дальнейшем также данные купцов.

В 6—4 гг. до н. э. римляне достигли Ютландии, после 46 г. н. э. гпрошли 'всю Британию, ib начале II в. завоевали Банат и Вала- 'хию. Скандинавию они считали островом. В середине II ©. Клав­дий Птолемей описал под именем Сарматии Восточную Европу, ►куда он поместил мифические Гиперборейские и Рифейские горы т племена типербореев и амазонок, предания о которых восходят rK VII—VI вв. до н. э. Множество названий Птолемей дает для Сибири, но их не представляется возможным отождествить с .какими-либо реально существующими топографическими объек­тами.

В Азии римляне ,в 25 г. до н. э. достигли Йемена, а после 20 г. н. э. стали проникать за Евфрат. После покорения Египта (30 г. до н. э.) усилились торговые связи Рима с Индией. Купец Гип- 54 пал впервые воспользовался муссоном и достиг Индии, плывя открытым морем (вероятно, около 50 г. н. э.) ^I. Во II в. римские купцы достигли лорта Каттигары^IIи оэера Лоб-Но,р. Рассказы купцов были чрезвычайно путаными и мало способствовали развитию в Римской империи правильных представлений о Китае и Индокитае (странах «синов» и «оеров») , У Птолемея изображе­ние берегов Юго-Восточной Азии не имеет ничего общего с дей­ствительностью.

В Африке римляне постепенно пробирались все дальше на юг. Их военные экспедиции около 60 г. достигли примерно 9° с. ш. по Белому Нилу, доставив смутные сведения о больших озерах и снежных горах, а около 70—80 гг. — области оз. Чад. В I ;в. рим­ские купцы добирались до Занзибара. Птолемей поместил в вер­ховьях Нила два больших озера и «Лунный горы», снега которых будто бы питают эту реку.

В Римской империи продолжались съемочные работы. По приказу императора Августа (30 до н. э.— 12 н. э.) выполня­лась съемка дорог для военных целей. Марк Випсаний Агриппа к 20 г. я. э. свел результаты этих съемок в карту империи, которая была изображена на портике одного из дворцов в Риме. Римскую верхушку не интересовало ни определение широт, ни правильное изображение земной поверхности ,на плоскости; вся задача сво­дилась только к измерению расстояний. Поэтому карта, полу­ченная на основе таких измерений, имела очень мало общего с действительностью; это был условный маршрутный чертеж. Лишь в конце рассматриваемого периода Клавдий Птолемей положил начало разработке математических основ картографии.

Географические сочинения периода империи до­вольно многочисленны и разнообразны. Работы страноведческого характера по-прежнему часто связаны с историей, но в некото­рых случаях они представляют разделы в сочинениях энциклопе­дического содержания или самостоятельные произведения. Луч­шие из них написаны греками, но в это время появилось также несколько географических сочинений латинских авторов.

Первым среди них как по времени появления, гак и по значе­нию должен быть поставлен труд Страбона, грека из Амасии в-. Малой Азии (64/63 до н. з.— 23/24 и. э.), «География» в 17 кни­гах, полностью до нас дошедших. Сграбон__слушал лекции пери­патетиков, но считалсебя стоиком. Онмного путешествовал и до­вольно самоуверенно заявлял, что «среди других географов, по­жалуй, не найдется никого, кто бы объехал намного больше зе- мель из упомянутых пространств, чем я» («География», II, 5,.

11). Ему принадлежит также «История» в 43 книгах (не сохра­нилась).

Пэрвые две книги страбоновой «Географии» имеют вводный характер. Здесь он кратко касается истории географии, перечис­ляет первых географов, особенно подробно рассматривает «гоме­ровский вопрос» ', далее переходит к изменениям земной поверх­ности, размерам З-емли и ойкумены, излагает учение о зонах, эратоофеново деление ойкумены на «сфрагиды»; II книга в ос­новном поавящена выяснению расстояний между различными пунктами: Страбон пытается исправить данные Эратосфена, Гип­парха, Полибия. В обоих общегеографических представлениях Страбон не оригинален, основные идеи он заимствует у Эрато­сфена, Полибия и особенно у Посидония, которого .называет «/са­мым ученым философом нашего временя» (XVI, 2, 10). Правда, со всеми названными авторами он полемизирует, но в конечном счете принимает их основные идеи.

О взглядах Страбона на предмет и задачи географии мы еще ■будем говорить в дальнейшем, здесь же коснемся содержания основной части его труда, т. е. остальных пятнадцати книг, кото­рые имеют типично страноведческий характер. Страбон начинает свое описание ойкумены с Иберии (кн. III), далее следуют Кель- тика, Британия, Альпы (кн. IV), Италия (кн. V), Южная Ита­лия, Сицилия (кн. VI), Истр, Германия, Таврика, Скифия (кн. VII), Греция (кн. VIII—X), Кавказ, Гиркания, Парфия, Бак- трия, Мидия, Армения (кн. XI), Малая Азия (кн. XII—XIV), Индия, Ариана, Персия (кн. XV), Мессопотамия, Левант, Аравия (кн. XVI), Египет, Эфиопия, Ливия (кн. XVII). Как мы видим, материал распределен очень неравномерно. Неодинаково также качество описаний и степень достоверности сообщаемых фактов. К лучшим относятся разделы, посвященные Малой Азии, Египту, Ливии, где Страбон часто выступает как очевидец. Изложение в общем имеет довольно бесплановый характер, с длинными встав­ками, .не имеющими отношения к основной теме. Основное место отводится номенклатуре и сведениям о населении (впрочем, «варварские» племена Страбона мало интересуют), государст­венном строе, истории. Данные о природе, как и в более ранних сочинениях этого рода, отрывочны и в целом скудны.

Страбон нередко пользовался устарелыми и малодостоверны­ми источниками. Современных ему римских авторов Страбон цитирует мало. Кроме литературных источников он использовал устные сообщения очевидцев и различные слухи. Как он сам при­знает, «большую часть сведений как они (другие географы), так и я получаем послухам» (II, 5, 11).

Хотя Страбон старался быть точным, сопоставлял и оценивал сведения из разных источников и много полемизировал с другими авторами, ему в силу исторически обусловленной ограниченности не удалось преодолеть некоторых заблуждений и избежать оши­бок. Он неверно представлял себе очертания и размеры даже относительно хорошо известных областей; так, северный берег Африки у него почти прямолинейный, на западном побережье Европы отсутствует полуостров Бретань; Иерна (Ирландия) при­знается, согласно Полибию, самой северной из обитаемых земель;. Пиренеи протягиваются с севера на юг, Каспийское море — залив «Восточного океана», Черное море слишком велико, а Африка слишком мала (меньше Европы).

Первую латинскую географию под названием «De chorogra- phia», или «De situ orbis», написал около 43 г. Помпоний Мела. Это сравнительно небольшая компиляция, составленная по грече­ским, зачастую устарелым источникам. Автор описывает побе­режья морей, города, ipem, народы и разные достопримечатель­ности, действительные и мнимые, некритически повторяя старые- легенды о людях сообачыши головами или огромными ушами и т. п. Почти никаких сведений о природе, кроме нескольких слу­чайных замечаний, у него нет. Сам автор считает, что задача опи­сания земли состоит в том, чтобы «дать перечень названий народов и мест а определенном порядке» («О положении Земли». Введе­ние). Описание ведется вдоль побережий: первые две книги по­священы прибрежным странам Средиземья, а третья—осталь­ной части известной суши, расположенной по берегам океана.

К первой половине I в. относится также сочинение об Индии и Египте римского философа Люция Аннея Сенеки (4 до н. э,— 85 н. э.), однако до нас оно не дошло и известно по ссылкам Пли­ния Старшего.

Из 37 книг «Historia naturalise римского ученого-энциклопе- Старшего (23—79) четыре юЪсвщшкы гёограЩиГ РТх”содерж а ни е состоит главным образом из перечисления назва­ний я расстояний. У этого автора, как и у Помпония Мглы, при­водится довольно много небылиц, заимствованных у прежних авторов, к которым добавлены собственные ошибки. Европа, со­гласно Плинию, занимает */г всей обитаемой суши, а Индия— */з- Высоту Альп он оценивает в 50 тьгс. шагов (ом. «Античная геогра­фия», 1953, стр. 240). Многие исследователи отмечали у Плиния недостаточно глубокое знание предмета и некритический подход к источникам. Тем не менее сочинения Помпония Мелы и Пли­ния, поскольку они были написаны на латинском языке, получи­ли широкую известность в эпоху раннего средневековья и даже в XVII—XVIII вв. нередко рассматривались как образцовые.Греческому историку Флавию Арриану (первая половина

2. в.) принадлежит «Перипл Эвксинского Понта» и труд «Индия», основанный на данных Мегаофена, Онесикрита, Артемидора Эфесского и Агафархида Книдского, в котором он между прочим сравнивает народы, культуру, фауну, климат, рельеф Индии и Эфиопии, В первой же половине II в. греческий географ Диони­сий Периегет составил крат-кий учебник до географии, который в

4. в. был переведен на латинский язык Фестом Авиеном и приоб­рел широкую популярность; его комментировали даже в средние века. Учебник этот построен в обычном для «географий» того времени стиле и изобилует легендарными и мифологическими све­дениями. Следует упомянуть еще о перилле Псевдо-Арриана «Плавание вокруг Эритрейского моря» (ок. 60—90 гг.), в котором довольно хорошо описаны 'берега океана от Западной Индии до Занзибара и имеется указание о том, что «Эритрейское море» (Индийский океан) соединяется с «Западным морем» (Атланти­ческим океаном).

Особое место в географии римской эпохи занимают труды Марина из Тира (писал около 107—-114 гг.) и выдающегося алек­сандрийского астронома, математика и географа Клавдия Птоле­мея (90—168), автора «Великого построения» ’(названного ара­бами 1«Альмагест»У~и «Руководства по”гёдарафйи». По 'Свидетель¹ , ству Птолемея, Марин составил наиболее обстоятельное геогра­фическое руководство ,(до нас оно не дошло), заключавшее перечень пунктов с указанием их широт и долгот. Сам Птолемей, | считая, что карты должны строиться по данным астрономическо- | го определения координат, поставил своей целью исправить дан-

1. ные Марина и составить их сводку в качестве основы для новой

1. карты мира. Семь из восьми книг его «Руководства по географии»

1. {написано между 150 и 160 г.) представляют перечень географи- ■ чеоких названий с их координатами. Однако из 8 тыс. приведен- \ ных им пунктов только около 400 опираются на наблюдения ши- \ рот, а все остальные координаты подсчитаны по определе- >, ниям расстояний. Естественно, что в данных Птолемея оказались

1. грубые ошибки (особенно в долготах), которые привели его к ; сильному преувеличению общей 'протяженности суши с запада на ; восток. Во многих случаях Птолемей принимал различные наиме- нования одних и тех же пунктов из старых источников как отно- ';сящиеся к разным объектам, что создало немало путаницы.

Первая книга птолемеева «Руководства» представляет теоре­тическое и методическое введение, в котором он излагает спосо­бы определения расстояний, положения пунктов и изображения поверхности земного шара на плоскости, т. е. то, что составляет «математическую географию». Здесь же он критически рассмат­ривает данные Марина Тирского о размерах известной части Зем­ли и пытается их исправить. Птолемей критикует Марина, строив­шего карту мира в цилиндрической проекции, которая сильно

искажает расстояния по параллелям («Руководство по геогра­фии», I, 20) и предлагает две новые проекции — простую кониче­скую и псевдоконическую равнопромежуточную (1,24).

До сих пор остается неясным, составил ли сам Птолемей кар­ты, которые ему приписываются по традиции. К некоторым ви­зантийским спискам сочинения Птолемея, относящимся к XIII в.,, приложены карты, причем известно два варианта картографиче­ских приложений: один — из 26 карт и сводной карты мира,, другой — из 64 карт и также мировой карты. Э. Банбери (Bunbury, 1879, II, стр. 578) и многие другие авторы полага­ли, что эти карты принадлежат. Птолемею, но некоторые исследователи (в том числе Vivien de S. Martin, 1873, стр. 209) считают, что сам Птолемей не составлял карт, а лишь подготовил- для них материал. На некоторых экземплярах «птолемеевой» ми­ровой карты стоит имя Агафодемона из Александрии, жившего,, по-видимому, в V в. Известно, что византийский монах Максим Плануд (1260—1310) самостоятельно составил карту, пользуясь рукописью Птолемея; другой византийский ученый, Никефор Гре­гор (1295—после 1359), копировал картографические приложе­ния к Птолемею и, вероятно, внес в них свое. Во всяком случае дошедшие до нас «карты Птолемея» принадлежат трем или че­тырем разным авторам (Bagrow, 1964).

В своих представлениях о Земле и географических явлениях ученые I—II вв. следовали концепциям эллинистического перио­да. Шарообразность Земли рассматривалась как установленный 'факт. По свидетельству Сенеки, существовала гипотеза о враще­нии'Земли вокруг оси. Птолемей приводил против этой гипотезы наивные возражения (если бы Земля вращалась, птицы, подняв­шись в воздух, отставали бы от нее) и своим авторитетом способ­ствовал утверждению геоцентрической системы. Представление а необитаемости жаркой и полярных зон также было принято все­ми крупными учеными (Страбоном, Помпонием Мелой, Сенекой, Птолемеем и др.).

Страбон принимал размеры большого крута Земли по Эрато­сфену (252 тыс. стадий), а Марин Тирский и Птолемей — по По­сидонию (180 тыс. стадий). Если даже допустить, что Птолемей пользовался самой длинной стадией (210 м), у него размеры Зем­ли получались значительно преуменьшенными. Однако более вероятно, что Птолемей принял «обычную» стадию (177,6 м), при которой длина окружности Земли оказывается равной всего лишь около 33 тыс. км.

Последнее предположение подтверждается тем обстоятельством,, что у Птолемея расстояния к северу и к югу от параллели Родоса постепенно «рас­тягиваются» по отношению к .параллелям — даже в тех областях, для которых уже имелись некоторые данные астрономического определения широт. Тяж, Бретань у него оказалась под 50° с. ш. (вместо 48°), Британия и Ирландия пе­реходят за 60° с. ш. (в действительности самая северная точка Британии не достигает и 50°, а Ирландия лежит к югу от 56° с. ш.), Ольвия— под 49^р с. ш.

(в действительности — около 47°) и т. д. К югу от Средиземного моря значения широт (получаются, напротив, преуменьшенными (например, для восточного выступа Сомали — около 5° ю. ш. вместо 111°). Это могло произойти вследст- вии того, что Птолемей сильно преуменьшил длину 1° дуги большого круга (500 стадий), т. е. выразил ее не в длинных («царских») стадиях, а в обычных или даже коротких (il57,5 м). По этой причине сетка меридианов и паралле­лей получилась как бы слишком тесной, чтобы вместить «географическое со­держимое», Это в еще большей степени относится к направлениям по долго­те. Так, длина Средиземного моря у Птолемея составляет 24 800 стадий, т. е. 4,4 тыс. км при «обычной» стадии, что само по себе является довольно зна­чительным преувеличением против действительных размеров (3,9 тыс. км), но при «царской» стадии мы получим еще менее вероятную цифру — 5,2 тыс. км. В градусном же выражении протяженность Средиземного моря преувеличена Птолемеем на 2СГ долготы по сравнению с действительностью. Разумеется, значительная часть всех этих преувеличений должна быть отнесена за счет неточного определения расстояний, однако вряд ли можно допустить, что все расстояния у Птолемея преувеличены (вспомним, что уже Эратосфен до­вольно точно определял размеры ойкумены). Остается признать, что Птолемей сильно преуменьшил общие размеры земного шара и тем самым длину 1° дуги его окружности.

Относительно размеров и очертаний ойкумены мнения разных ученых не вполне совпадали. Страбон представлял себе ойкумену в виде обшир-ного острова, напоммающего по форме хламиду и расположенного в одном из четырех «сферических четырехуголь­ников», т. е. в одной из двух половин северного полушария (II, 5, ~6). Океан, омывающий ойкумену, имеет множество заливов, из которых четыре главных: Внутреннее («наше») море, Каспийское, иди Гирканское, море, Персидский залив и Аравийский залив (Красное море). Подобного же традиционного взгляда придер­живались Помпоний Мела, Плиний Старший ;и многие другие авторы I в.

Страбон не верил рассказу о Фуле (I, 4, 3), обвиняя Пифея в том, что тот «всюду обманывает людей» (II, 5, 8), поэтому он провел северный предел обитаемого мира всего лишь в 4000 ста­диях к северу от Борнсфена (по параллели Иерны), что было явным шагом назад от Эратосфена. Протяженность суши с запа­да «а восток у Эратосфена он также считал преувеличенной, так что в конечном счете длина ойкумены получилась у него равной 70 тыс. стадий, а ширина — менее 30 тыс. (II, 5, 9).

Страбон допускал, вероятно под влиянием Посидония, воз­можность существования в одном и том же умеренном поясе двух обитаемых миров и даже больше, «особенно поблизости от парал­лели, проходящей через Афины, которая проведена через Атлан­тический океан» (I, 4, 6). Это мнение было широко распростране­но и впоследствии (Помпоний Мела, Плиний, Сенека, Плутарх), что, однако, не мешало верить в возможность достичь Индии, плывя на запад (Сенека полагал, что на это потребуется лишь несколько дней).