Раздел II основные проблемы современной философии

СОВРЕМЕННАЯ СИТУАЦИЯ И НОВЫЕ ПУТИ РАЗВИТИЯ ФИЛОСОФИИ

XX в. еще не стал для нас удаленным историческим прошлым, которое является предметом отстраненного сущ­ностного постижения; у нас пока еще нет внешней по отно­шению к нему точки зрения. Однако мы остро ощущаем, что уже долгое время в мире нашего бытия происходят пе­ремены, имеющие фундаментальное значение. Об этом сви­детельствуют масштабные исторические события, глубинные изменения в науке и технике, в искусстве и религии, в политике и морали. В многоголосье посланий, с которыми обращает­ся к нам современность, звучит и голос философии, претен­дующей на роль теоретического самосознания нашей эпохи.

Между Новым временем и современностью нет явного разрыва, но есть такое развитие тенденций, идущих из прошлого, которое в итоге радикально изменило ситуацию и поставило человечество перед необходимостью иного, чем прежде, мировоззренческого самоопределения. Сопо­ставление нынешних обстоятельств с ситуацией эпохи Воз­рождения или начального этапа Нового времени, когда то­же происходили фундаментальные социально-культурные преобразования, обнаруживает серьезные различия, кото­рые сказываются на общей духовной атмосфере. Четыре- пять веков назад ощущалось огромное воодушевление, открывались небывалые перспективы восходящего разви­тия. На место одряхлевшей и, как полагали, бесплодной средневековой учености вставала новая наука, обещавшая действительные знания и господство с их помощью над внешними условиями человеческого бытия. Рушились устаревшие формы общественной жизни и их идеологиче­ские подпорки, которые подвергались острой критике и осмеянию. Новые общественные установления, направля­емые новым мировоззрением, казались способными реали­зовать в отношениях между людьми созидательную мощь и гуманистический потенциал человеческого разума. Небыва­лый подъем наблюдался в сфере искусства. Рождался новый человек - свободный, сильный, целеустремленный, воору­женный знаниями и верой в будущее, сочетающий личную выгоду с общественным благом.

В течение двух последних столетий науки поднялись на небывалую высоту. Сложилась единая мировая наука, явля­ющаяся основой современных технико-технологических нововведений. Неузнаваемо изменилась организация мате­риального производства, резко выросла его результатив­ность; радикально преобразились сферы быта и досуга, трансформировалась вся система человеческого общения. Знание стало главным экономическим ресурсом, и мы уже, можно сказать, погружены в ноосферу - сферу разума, воз­высившуюся над всеми прежними оболочками нашей пла­неты. Однако все ли благополучно в этой ноосфере?

Знания, составляющие ее, разительно непохожи на те, с которыми связывали свои надежды корифеи философской и научной мысли Нового времени. Тогда в качестве образ­цовых рассматривались законы механики, открытые вели­ким Ньютоном. Еще основоположник позитивизма Конт пренебрежительно относился к вероятностным соотноше­ниям, полагая, что всем этим неточностям и мелочным конкретизациям не место в подлинной науке, ориенти­рованной на всеобщие и вечные законы. Однако в течение XIX в. в науку широко входят вероятностно-статистические методы исследования. Обнаруживается, что статистические законы имеют более глубокий и фундаментальный харак­тер, нежели динамические законы, выражающие однознач­ную связь параметров опыта. Возможность строгих и безуп­речных научных предсказаний и объяснений фактов стано­вится все более проблематичной.

В XX в. возникает квантовая механика, выявляющая не­применимость к явлениям микромира многих привычных макромеханических понятий и представлений. Распределе­ние вероятностей заменяет традиционные траектории дви­жения частиц, утверждается дискретность энергетических и других, сопряженных с ними, физических параметров и т.д. Теория относительности опровергает представления об аб­солютном пространстве и абсолютном времени, устанавли­вает изменчивость массы тел, их размеров и временных ритмов в зависимости от скорости их относительного дви­жения, а также искривление пространственно-временного континуума под действием гравитационных масс. Немало нового вносят в понимание мироздания и другие отрасли естествознания. Синергетика вскрывает неразрывную взаи­мосвязь порядка и хаоса, объясняет процессы самооргани­зации и упорядоченного поведения сложных нелинейных систем, продолжая ту линию научного познания, которая была начата кибернетикой, системным анализом, общей те­орией систем. Вместе с этим радикально изменяются спосо­бы научного самопознания человечества, глубинные преобра­зования происходят в исторической науке.

Современная научная картина мира не просто более глу­бока и детализирована, чем та, которая рисовалась Ньюто­ном, она принципиально неоднородна, разные ее звенья слабо связаны между собой, и у нас сегодня есть гораздо меньше оснований, чем два-три века тому назад, утверж­дать, что Вселенная устроена на началах разума или что ее основания вполне доступны нашему познанию. Наука ныне не притязает на абсолютную истинность своих результатов. Непрерывным стал процесс критического переосмысления и пересмотра научных воззрений на мир, и в итоге мы уже не надеемся найти простые и ясные законы внешней природы, как, впрочем, и природы самого человека и мира его соци­альных связей.

Вызывает сомнения и результирующая практическая значимость науки, ее гуманистическая направленность. Широкие технические и технологические приложения нау­ки создали угрозу глобальной экологической катастрофы. Современный человек ощущает себя придатком колоссаль­ной машины, которая формирует его, задает ему определен­ный темп и ритм жизни, определяет его потребности и спо­собы их удовлетворения, обезличивает его и деформирует его мировосприятие. Она вырывает человека из естествен­ной среды обитания и заталкивает его в мегаполисы - уны­ло однообразные и бездуховные, при всей их пестроте и соблазнительности. Благодаря науке и технике, мы получи­ли в свое распоряжение огромное количество новых пред­метов, жизнь стала более динамичной и напряженной; но действительная полезность этих предметов нередко весьма сомнительна, и в целом мы отнюдь не ощущаем себя более счастливыми людьми в сравнении с теми, кто наблю­дал лишь начало этой великой эры научно-технического разума.

Поколеблены представления не только о рациональ­ности корневых структур природного бытия, но и о господ­стве разума во внутреннем мире человеческой психики, а также и в организации общественной жизни. Уже в XIX в. некоторые писатели, философы, ученые обратили внима­ние на особую роль иррациональных, бессознательных мо­ментов во внутренней жизни человека. Развитие научного познания привело к уяснению того обстоятельства, что на­ше мышление отнюдь не суверенно в своих действиях. Оно детерминируется не только категориальными его формами, как это установил еще Кант, но и стихией бессознательного в нас самих, а также социальной стихией, бурлящей вокруг нас. Множественность, разнородность, перекрещивающееся влияние этих факторов, которые воздействуют на челове­ческое мышление, ставят под сомнение обоснованность на­дежд на то, что нам удастся сохранить самообладание и не потерять рассудительность, которые так нужны сегодня, в безмерно усложнившихся обстоятельствах нашего бытия.

Мыслители прошлого полагали, что со временем удастся проникнуть в глубинные ритмы исторического бытия и поставить совокупный ход событий в общественной жизни под контроль человеческого разума. Однако уже Первая ми­ровая война явилась не только военно-политической и со­циально-экономической катастрофой, но и всеобъемлю­щим крушением мировоззренческих устоев Нового време­ни. Были расшатаны или оспорены все ценности западной цивилизации, освоение которых и распространение по ка­налам образования и культуры не предотвратило небыва­лых и массовых вспышек зверства и наступления нового варварства - с кострами из книг, человеческими жертвопри­ношениями, истреблением целых народов и восстановлени­ем диких инстинктов жестокости и разрушения.

XX в. отмечен грандиозным социальным эксперимен­том, идеологическое обоснование которого было выстроено с помощью одной из самых содержательных и богатых воз­можностями философских концепций. Ее творцы, несом­ненно, были гуманистами и людьми прогрессивных убеж­дений, уверенными в том, что они открыли строго научную истину общественного бытия, которая должна революци­онным путем претвориться в жизнь. Сегодня мы пожинаем плоды этого небывалого эксперимента.

XX век был наполнен революционными потрясениями, локальными и глобальными конфликтами, социальными и культурными разломами, расколами в человеческих душах.

Философия, осмысливающая наше время, вбирает в себя и, в меру своих возможностей, выражает этот предельный драматизм бытия. Она воспринимает философские учения предшествующих веков как благостную классику, которую нужно знать и которой можно восторгаться, но которую бывает непросто приложить к новым обстоятельствам.

Классический культ разума, уверенность в поступатель­ности и неодолимости общественного прогресса, концент­рация усилий на построении всеобъемлющих философских систем и склонность рассматривать индивидуальное чело­веческое бытие как простую иллюстрацию действия общих законов мироздания - все эти и некоторые другие характер­ные черты философии Нового времени подвергаются в на­ши дни критическому переосмыслению с учетом современ­ного опыта познания и практической деятельности.

Конечно, философия Нового времени не была однород­ной. В ней были представлены различные мировоззренче­ские позиции и методологические установки, неодинаковой была социально-культурная база тех или иных учений. Но в целом эта философия имела нечто общее, которое в опреде­ленные периоды могли символизировать целостные теоре­тико-мировоззренческие концепции. Таковыми были, на­пример, некоторое время учение Канта, а позже - система Гегеля. В современных условиях не наблюдается подобная, пусть и относительная, степень единства рационального мировоззрения.

Можно вместе с тем констатировать, что современная эпоха оказалась необычайно терпимой к разнообразию ми­ровоззренческих идей и способов их оформления. В созна­нии философского сообщества постепенно утвердилось ощущение своеобразной неисчерпаемости мировоззренче­ской проблематики и оправданности различных подходов к ее разработке. Этому во многом способствовала дискреди­тация гегелевского панлогизма. Разные философские уче­ния начинают рассматриваться как своеобразные мировоз­зренческие гипотезы, ни одна из которых не должна безого­ворочно отбрасываться, даже если она малопривлекательна, шокирующе необычна.

Практически все влиятельные философские, как и рели­гиозные, учения прошлого продолжают жить и в наше вре­мя, сохраняя определенное влияние на мировоззренческий климат эпохи. Некоторые из современных мыслителей направили свои усилия на переистолкование учений запад­ной философской классики и восточных мировоззренче­ских концепций, адаптацию их к новым культурно-истори- ческим обстоятельствам. Другие, особо чувствительные к подземным толчкам, сотрясающим монолит западной ци­вилизации, пророчествовали о грядущих катаклизмах и бу­рях, возлагали надежды на сверхчеловека и т.д. Широко распространились установки на специализацию философ­ских исследований, ограничение их разработкой какой-то одной узловой проблемы, причем получаемые результаты порой становятся непонятными и неинтересными больши­нству образованных людей. Тем самым создается опреде­ленная угроза для сохранения целостности философского сообщества, обеспечения взаимопонимания между его представителями, а вместе с этим и опасность существенно­го ослабления позиций философии в современной духов­ной жизни, угроза обесценивания теоретического мировоз­зренческого мышления и замещения его враждебными ра­зуму формами мировоззрения.

Многообразие и сложность новых мировоззренческих задач обусловили мозаичность картины современных философ­ских исканий. Однако в этой мозаике можно все же выделить некоторые сквозные темы, которые традиционны для фи­лософии и, вместе с тем, содержат немало такого, что выра­жает специфику нашей эпохи.|Так, общим и значимым для многих философских направлений является вопрос о бытии. Но в наши дни внимание концентрируется не просто на прояснении первоосновы всего сущего, а скорее на установлении того, в каком опыте дано нам подлинное^- бытие - в опыте ли нашего разума, в мышлении, в поняти­ях, или же в потоке непосредственных и внерациональных переживаний собственного бытия. Современные трактовки бытия подчеркивают, как правило, его открытость новому, принципиальную незавершенность, непредзаданность.

При этом учитывается, что новое, которое врывается в наше бытие, проистекает не только от влияния природных, космических стихий, но и, в значительной степени, от собственной человеческой активности. Наше время с небы­валой остротой поставило давний философский вопрос о человеке, его противоречивой сущности, его способности управлять ходом событий или, по крайней мере, сохранять

человеческое достоинство перед лицом демонических сил социального давления, небывалых потрясений, обесценива­ния прежних ценностей. И как бы ни подчеркивалась мощь иррационального в человеке и в мире его бытия, все же спе­цифика человеческого реагирования на обстоятельства свя­зывается преимущественно с опорой на знание, а не на инстинкты. Поэтому в наше время нисколько не теряет сво­ей актуальности старый философский вопрос об особеннос­тях познания - естественнонаучного и гуманитарного, на­учного и вненаучного. Философские исследования нередко даже сближаются к конкретно-научным поиском, пронизы­ваются его проблематикой. Однако там, где все же удержи­вается специфика философского, рационально-мировоз­зренческого подхода, углубленная разработка какой-то отдельной проблемы сопрягается с размышлением о мире в целом.

Обратной стороной дифференциации философских по­зиций и дробления философской проблематики является усиление тяги к восстановлению целостности и приемлемой взаимосогласованности совокупного миропонимания, достижению определенного мировоззренческого единства в рамках сохраняющегося разнообразия. Ощущается под­спудное, а порой и явное стремление к философскому синтезу. Мировоззренческая разобщенность отнюдь не воспринимается большинством современных философов как очевидная самоценность. Наблюдается известная готов­ность к мировоззренческому диалогу, связанная с отказом от чрезмерной категоричности оценок и выводов. В ча­стности, налаживается диалог между религиозными и свет­скими мыслителями.

Современное человечество не имеет единой веры - в ка­кого-то определенного бога, в науку, в прогресс, в высшее значение некоего класса, расы, государства и т.д. Существу­ет ясное понимание связи между категоричным универса­листским мировоззрением и социальным диктатом, тяготе­ющим к тоталитаризму. В начале XXI в. мы наблюдаем от­четливое усиление тенденций, нацеленных на диалог куль­тур и мировоззрений.

Показательно, что эта же устремленность к единению мировоззренческих установок и жизненных целей людей на основе высших ценностей бытия была продемонстрирована еще столетие назад, в самом начале современного этапа раз­вития философии.

ИДЕЯ МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОГО СИНТЕЗА В ФИЛОСОФИИ B.C. СОЛОВЬЕВА

Осмысливая истоки расколотости философского мыш­ления Нового времени, выдающийся русский мыслитель Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900) предпринял ана­лиз развития западной философии и предложил свой путь осуществления широкого мировоззренческого синтеза.

Характеризуя современную ему эпоху как критическую, пронизанную борьбой между отдельными обособившими­ся началами, Соловьев полагал, что эта эпоха подходит к концу. Под отвлеченными началами он понимал те частные идеи, которые выступают как особые стороны и элементы всеединой идеи. Будучи отделенными от целого и утвержда­емыми в своей исключительности, они теряют свой истин­ный характер и, вступая в противоречие и борьбу друг с другом, повергают мир в состояние умственного разлада.

Что же это за отвлеченные начала, которые критиковал Соловьев, исходивший из убеждения в том, что нужно уст­ранить притязания частных принципов на значение целого? Для ответа на этот вопрос нужно учесть, что, по Соловьеву, природу человека характеризуют три основные формы бы­тия: чувства, мышление и деятельная воля, каждая из кото­рых имеет личную и общественную стороны. Последней от­вечает всякий раз определенная сфера общественной жизни (соответственно, творчество, основанное на чувстве; зна­ние, основанное на мышлении; практическая деятельность, основанная на воле). Каждая из этих сфер, в свою очередь, характеризуется тремя последовательными степенями существования - материальной (низшей), формальной (промежуточной), абсолютной (высшей). В сфере творче­ства это ступени технического художества, изящного искус­ства и мистики. В сфере практической деятельности таковы экономическое общество, политическое общество (государ­ство), духовное общество (церковь). В сфере знания выде­ляются ступени: а) положительной науки, дающей разнооб­разие основанных на опыте фактических сведений о мире; б) отвлеченной философии, где знание определяется глав­ным образом общими принципами и нацелено на логиче- кое совершенство и формальную правильность; в) теоло­гии, понимаемой как знание, имеющее своим первым пред­метом и исходной точкой абсолютную реальность.

Задачу исторического развития Соловьев видел в орга­ничном и свободном синтезе этих ступеней при доброволь­ном подчинении низших из них высшей. В сфере знания высшей является теологическая ступень, и синтез двух дру­гих, более низких ступеней на ее основе призван утвердить свободную теософию. Синтез знания, как полагал Соловьев, может в принципе исходить из каждого из трех данных чле­нов - из философии, науки либо теологии. Сам же автор этой оригинальной мировоззренческой конструкции исхо­дил из философского мышления как отправной точки дви­жения к синтезу. При этом он констатировал существенное различие между философией как делом жизни, имеющим не только теоретическое, но и неоспоримое практическое значение, и школьной, или исключительно теоретической философией.

Все многообразие систем школьной философии, по Со­ловьеву, сводится к двум основным направлениям. Одно из них полагает, что важнейший предмет философии находит­ся во внешнем мире, в сфере материальной природы; действительным источником познания признается поэтому внешний Опыт, связанный с чувственным сознанием. Дан­ное направление Соловьев называл натурализмом, имея в виду его предмет, и внешним эмпиризмом - с точки зрения принятого здесь источника познания. Три ступени развития натуралистической философии - это стихийный материа­лизм, наподобие учений философов ионийской школы; ги­лозоизм, оживляющий материальную природу и восходя­щий, по мнению Соловьева, к Джордано Бруно; механиче­ский материализм, или атомизм Нового времени.

Однако никакие атомы не даны нам в непосредственном внешнем опыте, поэтому остается принять программу по­зитивизма и растворить философский натурализм в поло­жительных науках, продолжая затем движение к темной пропасти безусловного скептицизма. С эмпирической точ­ки зрения познание законов явлений невозможно, й этим разрушается теоретическая наука. Далее, все явления сво­дятся к состояниям нашего сознания, и построенные на них знания не могут претендовать на объективность. Даже дру­гие люди оказываются лишь состояниями моего Сознания. Так самоуничтожается эмпиризм.

«Во избежание такого заключения остается признать, что познающий субъект как такой обладает не феноменальным, а абсолютным бытием»¹. Это - исходная посылка второго типа школьной философии, идеализма, абсолютизирующе­го не отдельные частные акты познавательных действий субъ­ектов, а общие и необходимые образы познания, или идеи, доступные только априорному мышлению. Все существу­ющее идеализм изображает как развитие общего понятия. Сам мыслящий субъект тоже оказывается лишь понятием. Все есть мысль - без субъекта и объекта, иначе говоря, все есть нич­то. В этой констатации идеализм смыкается с эмпиризмом.

В такой впечатляющей форме подводит Соловьев итоги развития европейской философии Нового времени, отме­чая, что дальше можно двигаться либо к безусловному скеп­тицизму, либо к признанию того, что истинно-сущее не за­ключается ни в реальном бытии внешнего мира, ни в иде­альном бытии нашего разума; оно не познается ни чистым опытом, ни чистым мышлением, а имеет собственную абсо­лютную действительность и сообщает миру его реальность, а нашему мышлению - его идеальное содержание. Назван­ное философское воззрение, как отмечает Соловьев, обычно называют мистицизмом. Им и замыкается, по мнению дан­ного автора, круг возможных философских воззрений.

Правда, само мистическое знание, по Соловьеву, непо­средственно не образует системы понятий, ибо предстает лишь в форме безусловной внутренней уверенности, и по­этому нуждается в последующем опытном подтверждении. Искомая Соловьевым свободная теософия, или цельное знание, должна выступить как внутренний союз мистициз­ма, рационализма и эмпиризма, т.е. соответственно теоло­гии, представляющей здесь мистицизм, философии, совпа­дающей в основном с рационализмом, и положительной науки, связанной с эмпиризмом. Отправляясь от этих посы­лок, Соловьев выстраивает внушительную систему поня­тий, организованную в строгую триадическую форму и по­казывающую, что,эмпиризм, рационализм и мистика лож­ны лишь в их претензии на абсолютность, но вместе с тем все они заключают в себе частичную истину, которая долж­на войти в целостное знание свободной теософии. Такие же процессы синтеза должны произойти, по убеждению Со­ловьева, и в сферах творчества и практической деятельности.

В частности, характеризуя современное ему развитие за­падной цивилизации в целом, Соловьев ставит под сомне­ние утвердившийся в ней принцип свободы, который, буду­чи отдельно взятым, имеет только отрицательное значение и не предлагает положительной цели жизни. Устанавлива­ется всеобщее обезличение и опошление; единственным су­щественным различием между людьми остается имуще­ственное различие; единственным величием - величие и власть капитала. «Отдельный эгоистический интерес, слу­чайный факт, мелкая подробность - атомизм в жизни, ато­мизм в науке, атомизм в искусстве - вот последнее слово за­падной цивилизации»¹.

Поскольку история не должна завершиться этим, как го­ворит Соловьев, ничтожеством, то предстоит одухотворить уже выработанные предшествующим историческим разви­тием отдельные элементы жизни и знания, освободив их от притязаний на исключительность. В свете нынешней разоб­щенности умов и дезориентированности практических действий многозначительно звучат слова Соловьева, напи­санные в конце XIX в.: «Хотя тот великий синтез, к которо­му идет человечество, осуществление положительного все­единства в жизни, знании и творчестве, - совершится, ко­нечно, не в области философских теорий и не усилиями от­дельных умов человеческих, но сознан в своей истине этот синтез должен быть, разумеется, отдельными умами»², в чем и состоит, надо думать, призвание философии, претен­дующей на действительную современность.