Второй эпизод. «бесстрашный рыцарь науки».

На сцену выходит Анна Федоровна Некрылова с докладом о научной деятельности Даниила Натановича.

АННА ФЕДОРОВНА НЕКРЫЛОВА. Даниил Натанович Аль, прежде всего, историк: историк, как исследователь, как мыслитель, как преподаватель, как писатель, как современник тех событий, какими переполнена была его жизнь и жизнь страны. Со студенческих лет он верил в силу фактов – достоверных, без отбора и просеивания, во всем объеме. Полагал, что только тогда вырисовывается истинная (или близкая к истинной) картина произошедшего и происходящего. Отсюда и непререкаемый приоритет науки – подлинной науки, опирающейся на знания, метод, не подвластной политическим конъюнктурам, сиюминутной моде, национальным предпочтениям, идеологическим установкам. Даниил Натанович выступал за знания не узкой направленности, а за овладение широким диапазоном смежных отраслей знаний, культурного наследия. И мы помним, он был как раз таким человеком – понятно, знал и любил историю, но также превосходно знал литературу – от древнерусской до современной. Любил поэзию и сам писал стихи, был профессиональным театроведом и драматургом, тонко чувствовал музыку, ценил фольклорное наследие и сохранял в памяти множество городских песен, прибауток, петербургских легенд.

Даниил Натанович обладал даром слушать и слышать, читать и вчитываться, погружаться в тот мир, в ту эпоху, которую изучал, умел и «смел» критически оценивать работы даже весьма авторитетных и признанных (чаще всего властями) исследователей и всегда, несмотря ни на что, глубоко ценить и уважать настоящих ученых – предшественников и современников.

Надо сказать, что ему повезло с Учителями, с теми учеными, которые преподавали в годы его студенчества в Ленинградском университете. Даниил Натанович называл их «бесстрашные рыцари науки». Это историки, археологи, литературоведы, искусствоведы, которые не просто преподносили знания, но учили думать, мыслить, отстаивать свою точку зрения, разумеется, если имелись весомые доказательства в пользу такой точки зрения.

Я думаю, сегодня полезно назвать хотя бы некоторые имена (они должны быть на слуху у молодого поколения, решившегося трудиться в сфере искусства, культуры, просвещения).

Это Евгений Викторович Тарле, Борис Дмитриевич Греков, Василий Васильевич Струве, открывший неизвестную ранее цивилизацию Урарту, директор Эрмитажа Борис Борисович Пиотровский, Михаил Дмитриевич Приселков - историк-источниковед, исследователь русского летописания, Сигизмунд Натанович Валк, изучавший «Русскую правду», одновременно и страстный библиофил, Матвей Александрович Гуковский – знаток Средневековой Европы. Это почти ровесники Даниила Натановича, с которыми он долгие годы поддерживал дружеские отношения. Владимир Иванович Малышев (собиратель и исследователь рукописной и старопечатной книги, древнерусской литературы, основатель одного из самых богатых в мире Древлехранилищ, находится это собрание в Пушкинском Доме), Владимир Васильевич Мавродин и Дмитрий Сергеевич Лихачев, писатель Даниил Гранин и многие другие.

Все они прекрасно понимали: знать прошлое – это понимать настоящее и сознательно, на благо, выстраивать будущее. Об этом же говорил и писал Даниил Натанович: «Прошлое не проходит. Оно напоминает о себе сегодня и будет напоминать о себе ощутимыми проявлениями в будущем. А тот, кто его не знает или не хочет знать, поскольку оно, прошлое, ему не по вкусу, - тот обречен на глухоту и слепоту непонимания как настоящего, так и будущего. Яркий пример такой слепоты мы отчетливо наблюдаем сегодня». Однако, когда в пылу перестройки зазвучали призывы вернуться к прошлому, возродить традиции, восстановить то положительное, что имело место в прежней, дореволюционной жизни, Аль с горечью, я бы сказала, и провидчески, говорил, что у нас в стране зачастую возврат получается частичный, выборочный: выдавая желаемое за действительное, мы обманываем людей и себя, не выводим на прямой путь, а подталкиваем к пропасти. Учитывать опыт истории - не значит слепо повторять прошлое. «Я, пояснял он, - сторонник реформ. Но слово "реформы" - означает изменение, улучшение существующей системы, а не ее тотальное раздалбывание до основания. Раздолбить "до основания" оказалось легко, а кое-кому и выгодно. Это легче, чем выполнить - "а затем…" Думаю, что "раздолбаи" нанесли нашей стране, в первую очередь России, непоправимый вред, опустили ее в глубокую яму, выбираться из которой придется очень долго. Особенно тяжело пострадала сфера культуры». Может быть, именно поэтому Даниил Натанович и пришел в Институт культуры.

Свои раздумья и свое понимание перипетий XX века он изложил в объемных воспоминаниях. Такая «школа собственной жизни» - с азартом молодого ученого, студенческим максимализмом в борьбе за справедливость и честность, с участием в Великой Отечественной войне, с арестом и лагерем, с активным приобщением к театральной жизни, с благодарностью судьбе за встречи с замечательными людьми, за счастье работать в тиши библиотек и вносить свою лепту в раскрытие или уточнение фактов отечественной истории, наконец, «трудное наслаждение» быть преподавателем – все это делает его Мемуары важным, значимым историческим источником и требует изучения, вчитывания, провоцирует на размышления и проведение параллелей с нашим сегодняшним бытием.

Спасибо ему за эту науку, за память и мудрое обращение к последователям и потомкам.

После того, как Анна Федоровна снова занимает место в зале, Ведущий обращается к ней.

ВЕДУЩИЙ. Анна Федоровна, спасибо за ваш интересный рассказ. И в подтверждение ваших слов хочу процитировать самого Даниила Натановича (читает из тетради, которую взял со стола). Важна и необходима честная, я бы сказал — высокая историческая наука, создающая объективный образ прошлого и прежде всего создающая объективный образ нашего Отечества. (Перестает читать, обращается в зал). В послевоенные годы создавать «объективный образ Отечества» Даниилу Натановичу становилось всё сложнее: бесчисленные аресты, ссылки, лагеря… Так он описывает свои чувства в то время (читает из книги «Сквозь строй эпох»): «Что касается меня лично, должен сказать, что никогда в своей жизни — ни до войны, ни на фронте, ни даже в тюрьме и в лагере – я не чувствовал себя душевно так неуютно и так плохо, как в те предарестные мои годы — 1947-1949. Существо мое как бы раскололось на две половины. Во мне тогда уживались два совершенно разных человека. Один - молодой, жизнерадостный, уверенный в себе, счастливый. Другой — мрачный, растерянный — что-то вроде жалкой букашки, суетливо уползающей из-под наступающего на нее неумолимого сапога».

Пока Ведущий читает эти слова, свет со сцены постепенно уходит. В луче света остается только Ведущий, который сидит за столом.

ВЕДУЩИЙ (в зал). Да уж, не самое светлое время, но даже тогда наш герой не сдался. Вообще, Даниил Натанович всегда и во всем придерживался правила: выбирать не то, что было бы легче для него, а то, что он считал единственно правильным и справедливым.

Ведущий выключает лампу на столе, полное затемнение.