Перед нами — черный юмор. Насмешка над смертью дополнена здесь высмеиванием акта помощи умирающему, который оказывается кем-то вроде бессмертного мазохиста, для которого муки смерти — удовольствие. Этот анекдот вызовет улыбку не в любой аудитории. Так, солдаты, глядевшие в лицо смерти и видевшие умиравших друзей, вряд ли улыбнутся, услышав такую шутку.

Условные запреты касаются широкого круга тем. Например, это правило не говорить о болезнях. Существует множество анекдотов, героями которых являются врач и пациент. Например:

Приходит человек к дантисту. Врачиха включает бормашину и говорит: "Помнишь, Петька, как ты меня в детстве за косичку дергал?"

Всем известна сильная зубная боль. Комизм ситуации состоит в том, что врач должен помочь человеку избавиться от боли, но не причинять ему ее. Здесь же возникает нелепая связь мести и лечения, которая и вызывает улыбку, хотя люди

ипонимают, что смеяться над чужой болью нехорошо.

Кэтой же разновидности условных запретов относится великое множество анекдотов о неверных супругах и злых тещах. Отметим, что в анекдоте о теще и рассказчик, и слушатель всегда находятся на стороне зятя (тем самым мы понимаем, кто является рассказчиком). Заметим, что в таких анекдотах есть и доля самокритики (весьма мягкой):

Мужик сталкивает с балкона пятого этажа пожилую женщину, она яростно сопротивляется и кричит. Снизу собралась толпа, и люди кричат: "Что ты делаешь, изверг?! Отпусти женщину!" — "Да это теща," — кричит мужик. — "У, живучая!" — кричат снизу.

Тематикой анекдота является преступление как в юридическом, так и в моральном плане. Комичность этой шутки состоит в резкой перемене оценки: то, что подлежит запрету, оказывается разрешенным по отношению к определенным людям.

С позиций социолингвистики анекдоты могут быть противопоставлены по признаку статуса участников: детские и взрослые, женские и мужские анекдоты, анекдоты образованных и необразованных людей, анекдоты определенных социальных групп — студенческие, армейские, тюремные и т.д. Необходимо отметить, что в данном случае мы имеем в виду не тематику анекдотов, а характеристики тех, кто их рассказывает и слушает. Разумеется, многие анекдоты могут относиться к широкому классу универсального адресата, но есть и анекдоты, предназначенные для фиксированного слушателя. Применительно к статусному признаку возраста, пола и образованности можно выделить маркированный и немаркированный члены оппозиции. Маркированный тип выделяется, а немаркированный воспринимается как нейтральный. Так, мы говорим о детских анекдотах как маркированных, имея в виду, что остальные являются взрослыми, женских как маркированных и анекдотах образованных (культурных) людей как отмеченных особенными качествами на некотором нейтральном фоне. Из общей теории оппозиций известно, что маркированный признак должен быть более редким, чем немаркированный, именно поэтому маркированный признак заметен. Каковы специфические характеристики статусно маркированных анекдотов?

Детские анекдоты отражают в мифологической форме мир, воспринимаемый детьми, они часто строятся на основе сказок, в них действуют сказочные персонажи (либо герои популярных мультфильмов), для таких анекдотов характерно переведение юмора в розыгрыш или шутовство, они легко переходят в загадки, дразнилки и пустоговорки.

271

Волк идет по лесу со списком и карандашом в лапах. "Ага! Барсук? Иди сюда!.. Так. Завтра в семь вечера чтоб был у меня! Я тебя съем. И смотри у меня — я тебя записал!" Барсук заплакал и кивнул. Волк пошел дальше: "Ага! Ежик!. Сегодня на обед ко мне! Я тебя съем. И смотри — ты у меня в списке!" Ежик кивнул и заплакал. Волк идет дальше: "А, заяц! Завтра утром чтоб был у меня! Я тебя съем. И смотри, чтоб пришел! Ты у меня записан!" "А иди-ка ты подальше!" — отвечает заяц. "А, не хочешь? Ну ладно, тогда вычеркиваю!.."

Приведенный анекдот построен как типичный фольклорный текст-нарратив. В нем выделяются три действия, троекратный повтор призван усилить неожиданную развязку этого комичного текста. Мы сталкиваемся с персонажем, от которого исходит опасность (не удивительно, что это — волк, самый страшный зверь в русском фольклоре), и с персонажами-жертвами, которые представлены маленькими зверьками. Центральным героем является заяц, которому фольклор традиционно приписывает трусость и нахальство. Вместо барсука и ежика могли бы фигурировать и другие звери, их функция — сугубо дополнительная. Важно лишь то, что заяц вступает в противоборство с волком и волк (здесь и заключается комическая кульминация анекдота) сдается. Получается, что опасность была мнимой, волк действует как механизм. В анекдотах такого типа рассказчик (и его слушатели) идентифицируют себя с зайцем. Не случайно в детской аудитории Советского Союза таким успехом пользовался мультипликационный сериал "Ну, погоди!" Доводы взрослых критиков о жестокости зайца в этом фильме несостоятельны, поскольку этот фильм отражает детскую примитивную ментальность, когда проявлять великодушие по отношению к противнику — глупость.

Детские анекдоты не всегда безобидны по содержанию и форме, они могут включать вульгаризмы, помимо сказочных героев в них фигурируют известные личности из истории (например, в одной ситуации оказываются Пушкин, Ленин и Екатерина Вторая), весьма часто в качестве отрицательного персонажа в анекдоте выступает учительница (училка) либо директор школы, который часто оказывается глупее, чем вредная училка. В этих анекдотах мы часто сталкиваемся с рифмованными вульгарными включениями, которые и составляют суть смешного. Детские анекдоты часто разворачиваются как инсценировки, в которых рассказчик как бы перевоплощается в персонажей, эти тексты очень многое теряют в записи. Интересно отметить, что в корпусе проанализированного нами материала не зарегистрированы детские анекдоты, героями которых были бы родители.

Социолингвистически релевантным является и противопоставление анекдотов по признаку типизированного возраста рассказчика. В этом смысле выделяются старческие анекдоты. Их специфика состоит в ироничной (чаще — самоироничной) оценке здоровья и душевного состояния человека. Например:

Кораблекрушение. Четверо мореплавателей, одному 20 лет, другому — 30, третьему — 45, четвертому — 70, пришли в себя после того, как их выбросили волны на берег, и видят: невдалеке, на острове загорают прекрасные обнаженные девушки. Первый моряк, ничего не говоря, бросился в воду и поплыл к острову. Второй начал быстро мастерить плот. Третий пожал плечами и сказал: "Надо будет — сами приплывут". А четвертый заметил: "Что вы суетитесь? Отсюда и так все хорошо видно".

На наш взгляд, рассказчик данного анекдота ассоциирует себя с последним из персонажей. К анекдотам данного типа примыкают анекдоты о склеротиках, поскольку чрезмерная забывчивость характерна для пожилых людей и беспокоит именно их:

272

"На что жалуетесь?" — "Сразу все забываю, доктор". — "И давно это с вами?" — "Что давно, доктор?"

Вэтом анекдоте усилен факт моментальной забывчивости людей, страдающих склерозом. Такие шутки помогают людям справиться с неприятностями своего возраста.

Мы говорим о женских анекдотах, имея в виду, что это — не анекдоты о женщинах (наоборот, это большей частью — анекдоты о мужчинах), а анекдоты, которые рассказываются женщинами и предназначены для них, т.е. анекдоты, которые в максимальной степени соответствуют общественному стереотипу женщины, женского поведения. Разумеется, этот стереотип достаточно условен и

взначительной мере ограничен социальными признаками образования (иначе говоря, речь идет о воспитанных женщинах).

Разговор за кулисами: "Чем расстроена наша прима?" — "Сегодня преподнесли девять букетов." — "Но разве этого недостаточно?" — "Да, но она уплатила за десять!"

Юмористический эффект данного анекдота построен на конфликте пресуппозиции и факта: букеты в театре обычно дарят восторженные зрители актерам за великолепное исполнение. Подразумевается, что для актера такие подарки являются сюрпризом. Здесь же сама примадонна организует себе такой сюрприз, и при этом оказывается, что ее обманули. Рассказчики высмеивают лицемерие как черту характера человека.

"Ты собираешься на мне жениться, потому что я унаследовала от тети Норы виллу?" — "Конечно, нет. Это просто смешно. Я женился бы на тебе, от кого бы ты ее ни унаследовала".

Этот анекдот показывает в смешном свете корыстолюбие. Соль этого комичного текста заключается в неожиданном переключении его логики: мужчина сначала опровергает подозрение женщины в том, что его чувства к ней объясняются меркантильными интересами, но затем происходит внезапное смещение акцента, фокус анекдота перемещается с причины женитьбы (унаследовать виллу) на второстепенную характеристику этой причины (вилла от тети Норы), при этом оказывается, что мужчина, опровергая подозрения в корыстолюбии, как бы связывал свои жизненные планы с именем тети Норы, что звучит абсурдно. Тем самым реальные мотивы низкого поведения персонажа раскрываются полностью. Юмористическая окрашенность такого саморазоблачения состоит в том, что герой раскрывает свои намерения, пытаясь их скрыть. Его духовная несостоятельность усиливается интеллектуальной скудостью.

"Как вам нравится мой новый муж?" — "Вам все идет!"

Вэтом коротком анекдоте комический эффект достигается тем, что муж и одежда стоят в одном смысловом ряду, тем самым происходит резкое снижение статуса мужа, что и подчеркнуто определением "новый", так говорят о новых предметах, назначение которых — гармонировать с их хозяином.

Женские анекдоты отличаются тем, что они сосредоточены вокруг гендерных ценностей женщин: красота, молодость, искренние чувства, власть над мужчинами. Эти ценности подвергаются юмористическому переосмыслению, и поэтому высмеиваются такие явления, как тщетные попытки казаться красивее и моложе, претензии на высокие чувства, когда их нет на самом деле, попытки мужчин казаться хозяевами положения.

Если взрослые анекдоты, в отличие от детских, универсальны и затрагивают широкий круг вопросов, актуальных для взрослых людей — от быта до политики, то соотношение между женскими и мужскими анекдотами строится на другой

273

основе: мужские анекдоты сориентированы на определенный тип компании и соответственно на определенный круг ценностей.

Мужские анекдоты представляют собой шутки на рискованные темы, часто сводятся к грубым и вульгарным намекам, вместе с тем, на наш взгляд, существуют темы общения, в большей мере занимающие мужчин, нежели женщин, например, политика. Соответственно многие анекдоты на политическую тему можно отнести к мужским. Мужские анекдоты раскрывают мужское видение мира, именно в этих анекдотах можно столкнуться с глупым мужем и хитрым любовником (ясно, с кем себя ассоциирует рассказчик), со злой и сварливой женой, с извечным врагом — тещей.

Анекдоты образованных людей касаются тех сторон жизни и тех ценностей, которые значимы для соответствующих людей. Например:

Идет англичанин мимо пасущейся на лугу коровы. Корова поднимает голову и произносит: "Добрый день, сэр!" Мужчина остановился, словно пораженный молнией. "Простите, вы что-то сказали?" — "Я сказала вам "добрый день". Вы не удивляйтесь, сэр. Я со своим хозяином закончила Оксфордский университет!" — "А где ваш хозяин?" — "Вот тот джентльмен с собакой". Мужчина подошел к пожилому джентльмену и говорит: "Сэр! Это потрясающе! Я недавно разговаривал с вашей коровой!" — "Небось, она вам сказала, что вместе со мной окончила Оксфорд?" — "Да, сэр!" — "Не верьте ей — врет!"

Вэтом анекдоте сопоставляются два факта "корова разговаривает" и "некто окончил Оксфорд". С точки зрения обыденного мировосприятия факт говорящей коровы несопоставим по своей значимости с любым высказыванием этой коровы. Юмористический эффект заключается в том, что на первый план выходит собственно содержание высказывания коровы, оцениваемое по параметрам истинности, и это является абсурдом.

Объектом осмеяния в анекдотах образованных людей оказываются недостаточно образованные люди. Иначе говоря, данный тип смешных текстов строится на обосновании тезиса о ценности знаний, полученных не в обыденной жизни, а в учебном заведении, из прецедентных текстов. Например:

Плывут Герасим и Муму в лодке. Герасим гребет и молчит. Муму поднимает голову и говорит: "Герасим, по-моему, ты что-то замышляешь."

Из курса школьной программы мы знаем, что герой рассказа И.С.Тургенева утопил Муму по приказу злой барыни. В этом тексте высмеивается тот слушатель, который не сразу понимает, почему у собачки появляются дурные предчувствия. Тот факт, Герасим — глухонемой и, следовательно, слышать Муму не может, для анекдота не релевантен. Текст этого рассказа часто обыгрывается в анекдотах данного типа:

Едет мужик по Москве в такси и видит памятник Пушкину. "Это кто?" — "Пушкин". — "Это тот, кто "Муму" написал?" — "Нет, "Муму" написал Тургенев". — "Ничего не понимаю: "Муму" написал Тургенев, а памятник — Пушкину!"

Вэтом тексте гипертрофируется невежество человека, который знает только один хрестоматийный текст — "Муму" и считает, что Пушкин, самый известный русский писатель, и должен быть автором этого произведения.

Внастоящее время в российской действительности появился новый социальный тип — внезапно разбогатевшие полукриминальные и часто безграмотные молодые упитанные люди, с золотыми цепями на шее, в малиновых пиджаках и дорогих импортных автомобилях, называемые "новые русские". Эти люди вызывают всеобщую неприязнь вследствие несправедливо нажитого богатства и ухарского купеческого поведения. Их ценности полностью смещены. Приведем пример:

274

В ювелирном магазине "новый русский" выбирает себе золотой нательный крест. Продавщица: "Что Вы желаете?" "Новый русский": "Мне вон ту цепь и крест, килограмма на четыре". — "Вот этот?" — "Да, только без гимнаста".

Герой анекдота не знает, кто распят на кресте, и, следовательно, не понимает, что значит крест для христианина, рассматривая его только в качестве предмета украшения.

Анекдоты о "новых русских" показывают не только их ущербность, но и уязвимость: им становятся недоступны обычные человеческие радости:

Жалуется новый русский другу: "Представляешь, купил ящик елочных игрушек, а они оказались фальшивыми!" – "Что, битые все?" – "Нет, целые". – "Может, не блестят?" – "Нет, блестят". – "Так в чем же дело?" – "Не радуют!"

Способность радоваться, получать удовольствие от жизни в коллективном сознании связана с обычным достатком. Пресыщенность приводит к потере смысла жизни, при этом персонаж понимает, что настоящие елочные игрушки, дающие радость, существуют. Этот анекдот интересен как пример современной житейской философии в нашей стране.

Таким образом, модель анализа юмористического дискурса строится на основании трех признаков: юмористическая интенция, юмористическая тональность и стереотипы юмористического поведения. Из этих трех признаков юмористическая интенция не связана с этнокультурной спецификой поведения, в то время как остальные признаки обнаруживают такую связь.

Типичным жанром юмористического дискурса является анекдот. Предлагаются следующие критерии для классификации анекдотов: 1) по соотношению признаков шутовской, шутливой и полусерьезной тональности, 2) по соотношению признаков дружелюбного, располагающего, нерасполагающего и враждебного отношения, 3) по характеристике проблемной ситуации, лежащей в основе анекдота, 4) по отношению рассказчика и слушателя к главному персонажу анекдота, 5) по признаку "абсурдность" — "реальность", 6) по типу замещения через юмористическое снятие табу, 7) по отношению к различным текстотипам, соотносимым с анекдотами, 8) по социальному типу участников дискурса, на которых рассчитан данный анекдот.

3.4.2. Ритуальный дискурс

Ритуал – это закрепленная традицией последовательность символически значимых действий. Символически регламентированные действия обозначены в языке как ритуал, церемония, обряд, этикет. А.К.Байбурин (1988) убедительно доказывает, что ритуал и этикет могут быть противопоставлены по признакам сакральности / обыденности, коллективности / индивидуальности, ригидности / вариативности, сюжетности / фрагментарности. Ритуальное действие – это особый символически нагруженный поступок, подтверждающий соответствие ритуальной ситуации ее сакральному образцу. Ритуал закрепляет постоянные характеристики представителей определенной группы – этноса, конфессии, малой группы, осознающей свою групповую идентичность, и в этом смысле ритуал не подвержен изменению. Ритуал сориентирован на некоторое действие в его сюжетной целостности; участники ритуала разыгрывают это действие вновь, осознавая и переживая свою принадлежность к исходному началу. Этикетное действие – это фатический акт поддержания общения в доброжелательной тональности между людьми, относящимися к различным группам общества. Сфера действия этикета – обыденное общение, этикет допускает индивидуальные отклонения в степени демонстрации доброжелательности и изящества в выполнении этикетных действий. Эмоциональное содержание

275

этикетного действия варьирует от искренней доброжелательности до формального этикетного знака, в то время как ритуал связан с глубоким переживанием происходящего. Формализация ритуала ставит под вопрос глубинные ценности, объединяющие сообщество. В лингвистике этикет рассматривается с позиций формул речевого этикета (Формановская, 1982), обращений (Гольдин, 1987), этнокультурной специфики общения (Карасик, 1992). Этикетные действия могут быть простыми и сложными, их фатическая природа имплицирует возможность переосмысления и легкого переключения в область дополнительного (парольного) осмысливания. Сложное этикетное действие, разворачивающееся по определенному сценарию, представляет собой церемонию. Таково, например, церемониальное приветствие в некоторых архаических культурах, где традицией предписывается обмениваться при встрече задаваемыми в определенном порядке вопросами о здоровье всех членов семьи. Вместе с тем сценарный характер церемонии допускает рассмотрение и ритуала с позиций последовательности действий, имеющих высокую степень символизации (например, церемония официального подписания межгосударственных договоров или вручения наград). Трудно терминологически противопоставить ритуал и обряд, однако, если мы примем в качестве инвариантной основы этих понятий установленный традицией порядок действий, то ритуальность можно было бы трактовать как символическое осмысление и переживание специальных процедур, подтверждающих идентичность членов соответствующего сообщества, а обрядовость – как внешнюю условную форму ритуального действия.

Важную характеристику ритуального действия выделяет О.Розеншток-Хюсси (2000, с.138): ритуал есть способ очеловечивания крика, перевода вопля в членораздельную речь. Сначала определенная драматическая ситуация рождает очень сильную эмоцию, затем возникают ритуальные способы трансформации неконтролируемой эмоции в ритуальную речь, иногда сопровождаемую пением или звуками церковного органа. «Вызовет ли у нас доверие убитый горем человек, который в первую же минуту будет в состоянии произнести совершенную по форме траурную речь?» (Там же). Ритуальный дискурс не требует верификации, не характеризуется интендированием, т.е. осознанной направленностью на понимание, и в этом смысле не оценивается в категориях искренности и неискренности (Плотникова, 2000, с.201). Н.И.Толстой пишет, что ритуал представляет собой культурный текст, включающий элементы, которые принадлежат различным кодам: акциональному (последовательность определенных ритуальных действий), реальному, или предметному (действия производятся с некоторыми обыденными или специально изготовленными ритуальными предметами), вербальному (обряд содержит определенные словесные формулы), персональному (действия совершаются определенными исполнителями и могут быть адресованы определенным лицам или персонажам), локативному (действия приурочены к ритуально значимым элементам внутреннего и внешнего пространства), темпоральному (действия производятся в определенное время года, суток, до или после какого-либо события), музыкальному (в сочетании со словом или независимо от него), изобразительному (изобразительные символы ритуальных предметов, пищи, одежды, утвари и т.п.) (Толстой, 1995, с.167).

Типология ритуальных действий может строиться на специфике действий, ставших ритуальными (внешний ритуальный аспект), и на специфике собственно ритуальной тональности (внутренний ритуальный аспект).

Коммуникативные события, получающие ритуальный статус, являются циклическими (религиозные праздники, воинская присяга, посвящение в студенты, последний звонок, инаугурация президента и др.) и спорадическими (похороны,

276

награждения, коллективные осуждения, защиты диссертаций и др.). Ритуал тяготеет к цикличности, и поэтому в определенных культурах награждения и свадьбы имеют тенденцию происходить в определенные даты (например, награждения в связи с днем рождения монарха). В основу ритуального действия бывает положено значимое для всего коллектива событие (например, победа в битве или случившееся чудо), при этом тенденция цикличности распространяется на позитивные коммуникативные действия, невозможно запланировать проступки, подлежащие ритуальному осуждению, или неизбежные случаи ухода из жизни близких людей. Однако печальное событие может послужить стартовым моментом для возникновения особого ритуала скорби (день смерти кого-либо, день начала войны, день разрушения храма). В этой связи обратим внимание на особый тип ритуала, созданный Дж. Оруэллом в его антиутопии «1984» – пятиминутки ненависти. Ежедневно все члены коллектива должны были собираться в кинозале для ритуального просмотра короткого фильма, показывающего зверства врагов (при этом все участники должны были негодовать), демонстрирующего лицо главного предателя, по вине которого происходят все бедствия (можно было выкрикивать любые ругательства), и, наконец, являющего всем любимое лицо руководителя страны, Старшего Брата (здесь нужно было ликовать). Этот ритуал является прототипным для специальных сеансов психотерапевтического или магического воздействия, активный выплеск отрицательных эмоций в коллективном исполнении освобождает людей от стресса.

Каковы функции ритуала? На мой взгляд, назначение ритуала в том, чтобы 1) констатировать нечто, 2) интегрировать и консолидировать участников события в единую группу, 3) мобилизовать их на выполнение определенных действий или выработку определенного отношения к чему-либо, 4) закрепить коммуникативное действие в особой заданной форме, имеющей сверхценный характер. Констатирующая, интегрирующая и мобилизующая функции выделяют некое событие, но еще не делают его ритуально значимым. Фиксирующая функция превращает нечто в ритуал. Внутренняя характеристика ритуального действия проявляется в степени жесткости фиксации тех или иных параметров исходной ситуации. В этом смысле можно противопоставить мягкую и жесткую формализацию ритуального действия. В первом случае содержательная суть ритуала (сверхценностная значимость) допускает вариативность форм выражения соответствующего действия, здесь имеет место реальная коммуникация «с оглядкой» на прецедентную ситуацию. Во втором случае форма становится приоритетной и приобретает собственную сверхценную значимость. Блюстители религиозных ритуалов хорошо знают, что жесткая формализация ведет к семантическому выветриванию содержания исходного действия, положенного в основу ритуала (это соответствует закону С.Карцевского об асимметричном дуализме языкового знака), поэтому жестко формализованный ритуал неизбежно приобретает сугубо эстетическую, декоративную ценность. Если мы обращаем внимание прежде всего на красоту ритуального действия, у нас есть все основания считать, что исходное содержание ритуала уже стерто. В узком смысле именно такие действия часто рассматриваются как ритуалы.

Говоря о специфике ритуального дискурса, хотелось бы прежде всего подчеркнуть то обстоятельство, что ритуализация в разной степени присуща различным типам дискурса, выделяемым на социолингвистическом основании, и специфически преломляется в конститутивных признаках типов институционального дискурса (цель, участники, хронотоп, ценности, стратегии, жанры, прецедентные тексты и дискурсивные формулы). Эта специфика выражается в виде особой коммуникативной тональности, суть которой —

277

осознание сверхценности определенной ситуации. Эмоционально-оценочный знак такой ситуации может быть как положительным (торжественное поздравление, награждение, извещение), так и отрицательным (траурная речь, официальное изгнание или отлучение). По своей сути ритуал является инициацией, т.е. переходом одного из его участников в новый статус (конфессиональный, брачный, квалификационный и т.д.).

Ритуальная тональность общения жестко закрепляет иерархию в коллективе и обосновывает сложившуюся систему ценностей. Существуют общенациональные, конфессиональные, групповые ритуалы. Есть и ритуалы, соблюдаемые только в одной семье, например, отмечая день рождения умершего близкого человека, члены его семьи читают в этот вечер вслух его любимые стихи.

Закономерен вопрос: как соотносятся ритуальность и клишированность (целостная заданность, неизменяемость) дискурса? Думается, что ритуальный дискурс может быть клишированным и неклишированным. Каждый год в любом учебном заведении проходит радостное и одновременно грустное событие – «Последний звонок». Этот ритуал представляет собой инициацию учащихся – студентов или школьников, которые получают новый квалификационный статус, а именно – перестают быть студентами или школьниками. Обрядовая, условная сторона дела в этом случае заключается в том, что форма этого сложного коммуникативного события в известной мере отрывается от содержания (после последнего звонка выпускникам предстоят экзамены, т.е. в строгом смысле учебный процесс еще не закончен). Выступая перед студентами, декан факультета, заведующие кафедрами, преподаватели произносят в этот день слова, не сводимые к клишированному тексту. Вместе с тем и говорящий, и его слушатели прекрасно знают, о чем пойдет речь. Более того, известно, что ничего нового в этой речи не будет сказано (если новая информация прозвучит, то это будет нарушением жанра). Например:

Дорогие друзья!

Вот и наступил день, к которому вы так долго шли пять лет в стенах нашего университета. Это были прекрасные годы вашей жизни, годы вашей студенческой юности. Вы многое узнали, вы получили профессию, вы обрели друзей, с которыми вам теперь будет радостно встречаться. Нам, вашим преподавателям, очень повезло, что пять лет тому назад вы выбрали именно наш факультет и получили ту специальность, которая – уверяю вас – не даст вам пропасть в сложных условиях нынешнего времени. Нам было очень приятно работать с вами, помогать вам, мы радовались вашим достижениям, огорчались, когда у вас иногда случались неудачи. И вот сегодня для вас прозвенит последний звонок. Вы вышли на финишную прямую, впереди – государственные экзамены. Нет сомнений, что вы с честью пройдете эти испытания. Жаль с вами расставаться! Скоро вы получите дипломы, и с этого времени вы начнете сдавать другие экзамены – в школах, на каждом уроке, и вашими строгими экзаменаторами будут ваши ученики. Многие из вас будут работать учителями, кто-то попробует себя в работе переводчика, есть и такие, кто ощущает острую потребность резко повысить культурный и образовательный уровень жителей Флориды и Оклахомы, Франкфурта и Марселя. Всем надо помогать. А мы будем всегда рады видеть вас на кафедре, мы с удовольствием ответим на ваши вопросы, мы будем гордиться вашими победами. Дорогие мои друзья, я желаю вам больших успехов, и пусть этот звонок будет для вас счастливым. В добрый путь!

Выступающие перед студентами преподаватели и затем сами выпускники произносят очень искренние слова благодарности, добрые пожелания и высказывают сожаление по поводу предстоящего расставания. Интересно

278

отметить, что этот ритуал может включать и элементы юмора. Инициация в академической среде не ассоциируется только с серьезной коммуникативной тональностью (шутка на защите диссертации также не вызывает протеста). Впрочем, право на инициативную шутку обычно имеет только обладатель более высокого социального статуса (Слышкин, 2000, с.96–97). Сравним эту ситуацию с ритуальным моментом вынесения приговора в суде как обвинительного, так и оправдательного, в такой ситуации юмор может превратить речевой акт приговора в абсурд.

Существуют и жестко клишированные ритуальные тексты, которые должен произнести участник дискурса. Например, текст воинской присяги, клятва, которую произносил свидетель в суде, обещавший «говорить правду, только правду и ничего, кроме правды», формула, которую произносит жених, вручая невесте кольцо во время бракосочетания в Англии: “With this ring I thee wed” (With this ring I marry you). Жестко клишированными являются и тексты канонических молитв. Таким образом, ритуальный дискурс допускает вариативность по линии индивидуальной интерпретации лежащего в основе этого дискурса прецедента. Дискурс в формате «мы» такой вариативности не допускает и тяготеет к клишированности, дискурс в формате «я» представляет собой сложное ритуальное единство двух сущностей: осознание своей статусной принадлежности к носителям и хранителям ценностей общества и выделение своей индивидуальной манеры поведения при произнесении соответствующих текстов.

Сущность ритуального дискурса в его повторяемости (рекурсивности). В идеальном случае имеет место повторение некоторого текста инициируемым вслед за инициатором (клятвы и коллективные молитвы). Ритуальный дискурс в этом смысле есть хоровой текст. В более сложных случаях в этом хоровом тексте выделяются партии. Представляет интерес анализ ритуального дискурса в рамках коллективного осуждения и наказания одного из членов сообщества, например, проработка на общем собрании (Данилов, 1999). На мой взгляд, конкретная идеологическая составляющая такого выговора на суть ритуального дискурса не влияет – это может быть проработка как на комсомольском собрании за плохую успеваемость, так и на тайном совете церковных иерархов за пропаганду еретических учений. В криминальном сообществе такая проработка называется «правилка», и ее суть аналогичным образом состоит в том, чтобы вынести коллективное наказание тому, кто нарушил определенные жизненно важные нормы поведения, и в процессе этого ритуала сплотить коллектив, подтвердив преданность всех этим нормам. Коллективное осуждение строится по жестко заданному жанровому канону: 1) об этом событии заранее извещаются его участники, которым предписано быть в определенное время в определенном месте (они все — и осуждаемый, и осуждающие — не имеют права проигнорировать данное событие), 2) все участники ритуального осуждения знают заранее, чем это мероприятие окончится, 3) у всех участников ритуала есть жестко заданные ролевые сценарии, 4) предполагается, что если осуждаемый будет пытаться оправдаться, его оправдания приняты не будут, 5) один из осуждающих должен выступить в качестве инициатора и дирижера осуждения, ему же принадлежит и последнее слово, 6) один из осуждающих должен первым предложить формулу осуждения и меру наказания, 7) осуждаемый должен признать свое поражение, 8) осуждающие знают, что в случае нарушения ими норм поведения, с ними поступят так же.

В одной из воинских частей в семидесятые годы состоялось комсомольское собрание, на котором мне довелось присутствовать. Повестка дня: "О недостойном поведении комсомольца рядового Д." Этот комсомолец использовал

279

свой комсомольский билет в качестве записной книжки, куда вносил телефоны девушек, с которыми встречался во время своих увольнений в город. Случайно комсомольский билет был утерян и доставлен в политотдел дивизии. История получила огласку, нужно было принять организационные меры. Для офицеров — командира роты, замполита и секретаря комсомольской организации — эта ситуация означала большие неприятности по службе. Старослужащие солдаты сразу поняли, что для них увольнение в город будет отменено на неопределенный срок. Для молодых солдат, вчерашних школьников, недавно призванных в ряды Советской Армии, вся ситуация была абсурдной и в чем-то смешной, но они почувствовали по тону речи офицеров, что провинившийся будет серьезно наказан. Место проведения собрания – Ленинская комната, специальное помещение в казарме, где стоял бюст вождя и на стенах висели фотографии истории воинской части. Присутствовало около 40 человек. На заседании был офицер из политотдела дивизии. Состоялся нелицеприятный разговор, который можно восстановить следующим образом:

Замполит: «Товарищи коммунисты и комсомольцы! В нашей роте произошло ЧП. Был потерян комсомольский билет. Его нашли, и когда его открыли, то обнаружили, что он, к сожалению, принадлежит одному из вас. Этот комсомолец совершил то, что трудно назвать проступком. Он испоганил свой комсомольский билет. Пожалуйста, товарищ С. (секретарь комсомольской организации), расскажите всем, что там было».

Секретарь комсомольской организации: «Вот он, этот комсомольский билет, посмотрите. Вы видите, здесь портрет Ленина. Здесь фотография Д. А вот здесь, видите, написано (читает имена и телефоны). Я предлагаю дать комсомольскую оценку этому поступку. Кому дать слово?»

После достаточно длительной паузы встал сержант-старослужащий, которому предстояло увольнение через два месяца. Он сказал: «Слов нет, очень стыдно. Я знаю Д. почти два года. Никогда не думал, что ты, Д., способен на это. Как же ты будешь всем нам смотреть в глаза?». Затем выступил еще один старослужащий солдат: «А ты о родителях своих подумал? Они обрадуются, когда узнают об этом? На кого ты променял свое комсомольское сердце – на этих девок?». Осуждаемый сидел и молчал. Ему дали слово, он мог лишь изъясняться эрзац-фразами: «Ну, это, я, конечно… Ну, не знаю. Короче, вот». Затем слово взял замполит: «И что же мы будем делать?». Затем встал один из молодых солдат и, волнуясь, громко заявил: «Во время войны за это расстреливали, и правильно делали. Я бы с ним в разведку не пошел. Исключить его из комсомола и домой родителям написать!» Один из старослужащих сержантов поправил выступавшего: «Исключить надо, но родители-то при чем?» Другой сержант сказал: «И никаких ему увольнений до дембеля!» Затем слово взял представитель политотдела дивизии: «А где вы все были раньше? Неужели не было видно, с кем вы вместе служите? Может быть, он не один такой в вашей роте? Что там у вас, в комсомольских билетах?» В ледяном молчании все достали свои комсомольские билеты, у замполита, командира части и секретаря комсомольской организации на лицах был ужас. «Если хоть у кого-нибудь…» – сказал секретарь комсомольской организации. Проверяющий выдержал паузу и сказал: «Нам всем нужно хорошо подумать. Нам Родина доверила оружие. Мы должны знать, чем дышит сосед в строю. Ну, исключим мы его из комсомола и что будет? Кем он вернется на гражданку? Он, конечно, виноват. Сильно виноват. Но виноваты и мы все». Замполит сказал: «Да, парень оступился. Это всем нам урок». Затем сказал один из молодых солдат: «Выговор ему нужно вынести». Замполит подвел итоги: «Выговор и письмо родителям».

280